ТАНГЕЙЗЕР:Очередная беседа двух замечательных знатоков культуры.И музыкальной в т.ч.Я взял текст не всей беседы,а только ту,где разговор идёт о музыке,балете...Я не нашёл,к сожалению соответствующего ролика по Леонарду Бернстайну и заменил его на другой.

Книжная полка. Письма Бернстайна
 
Александр Генис:  Книжная полка. Что на вашей книжной полке сегодня, Соломон?
 
Соломон Волков:  Очень любопытное издание писем Леонарда Бернстайна, легендарного американского музыканта. И не зря я здесь произношу слово “музыкант”. Бернстайна раздирали страсти, которые его толкали в разные направления. Он был замечательный пианист, я слышал его как пианиста, он был, на мой взгляд, великий дирижер, которого при жизни, кстати, часто лягали. Он разворачивал, это известная история, после концерта газету “Нью-Йорк Таймс”, чтобы получить в очередной раз по мордастам от ведущего критика “Нью-Йорк Таймс” Гарольда Шонберга, который не считал Бернстайна хорошим дирижером. Это сейчас посмертно, особенно сравнивая  с последователями Бернстайна, можно сказать, что Бернстайн был титаном в области дирижерского искусства. И наконец он был композитором, которого тоже при жизни очень-очень недооценивали.
         В качестве композитора еще дополнительно Бернстайн ко всем своим многочисленным раздвоениям, растроениям и так далее, он еще дополнительно раздваивался, потому что он с одной стороны сочинял чрезвычайно успешную так называемую массовую музыку, мюзиклы, “Вестсайдскую историю”, которая просто завоевала весь мир, писал и песни, и другие мюзиклы. С другой стороны он автор симфоний и много серьезных произведений.  Ему хотелось быть американским Малером всегда. Что касается Малера, то Малера из него не вышло, Малер у нас один такой, но Бернстайна можно назвать очень значительной фигурой и в области композиции.

 
Александр Генис: Судя по тону этих писем (в книгу вошла только малая доля всей огромной переписки, она хранятся в архиве, до сих пор не опубликованы, потому что он был графоманом, он писал письма все время, он все время жаловался, что их надо писать, но тем не менее, писал без конца), так вот, эти письма создают портрет, как вы правильно говорите, человека-вулкана, будто несколько людей было в нем. Он даже был бисексуальным - это тоже характерно для  той жадности к жизни, которая характерна для Бернстайна. Но чего я не знал, что меня поразило, так это то, что среди его многочисленных проектов была идея снять фильм про Чайковского, где он должен был играть самого Чайковского, а Грета Габро предназначалась роль госпожи фон Мекк.

Соломон Волков:  Вы знаете, что эту историю он рассказал мне лично.

Александр Генис:  О, расскажите подробнее.
 
Соломон Волков:   Был обед у американского пианиста Графмана, на котором присутствовало несколько человек, это был очень памятный обед. Присутствовал американский композитор Нед Рорем со своим другом, был Гидон Кремер и мы с Марианной. Бернстайн, конечно, царил, все молчали, и это был абсолютнейший фонтан и вулкан. Одной из историй была та, в которой его пригласили сниматься в фильме о Чакйковском, он, как вы и сказали, должен был быть Чайковским, Грета Габро - фон Мекк, и как из этого ничего не получилось. Что любопытно, Нед Рорем, который живет и здравствует, получил пулитцеровскую премию, и Бернстайн с обидой говорил ему, что он пулитцеровскую премию не получил, Бернстайн обижался. Кто сейчас за пределами довольно узкого круга американских меломанов знает и помнит о существовании Неда Рорема?
 
Александр Генис: Соломон, а что для вас нового было в этом сборнике писем?

Соломон Волков:  Тем, кто знали Бернстайна, и я имел счастье к таковым принадлежать, этот том писем напомнил о живом Бернстайне, который был фантастической личностью: он любил всех. Если ты попадал в орбиту его внимания, он тебя любил, он тебя обнимал, целовал. Причем ничего в этом подозрительно сексуального не было, уверяю вас, это было просто от полноты распирающих его чувств. Он любил оркестры разные, с которыми он выступал, он любил музыку разных композиторов. Меня особенно в нем привлекало, что одним из его кумиров был Шостакович. Мы о Шостаковиче  много с ним говорили. Другим его кумиром, что тоже любопытно, был Чайковский. Вообще ему нравилась русская музыка. Меня еще подкупало то, что он не был никогда крайним модернистом, ему всегда нравилась доходчивая, яркая, доступная музыка, и тоже в этом смысле наши вкусы совершенно совпадали. И масса взаимных друзей. Гидон Кремер, с которым он играл,  выступал и с другими музыкантами, например, со Спиваковым. Вообще он любил выходцев из России, русских музыкантов.
 
Александр Генис: А кто для вас Бернстайн в первую очередь - дирижер или композитор?

Соломон Волков:  Сегодня я больше люблю слушать музыку самого Бернстайна. Конечно, самая яркая музыка - это музыка к мюзиклам, говорить не приходится. Но очень существенные достижения его в области серьезной академической музыки. Но если показывать что-то из Бернстайна, то я решил, что покажу фрагмент из пограничного сочинения, потрясающий мюзикл по Вольтеру “Кандид”. Он не так знаменит, как “Вестсайдская история”, с одной стороны, а с другой стороны это яркая, интересная, зажигательная музыка. И вот как звучит увертюра к “Кандиду”, дирижирует сам Леонард Бернстайн.
 


Музей Нуреева

 Александр Генис: Недавно к 20-летию со дня смерти великого танцовщика Нуреева открылся музей, в котором хранятся его памятные вещи. Давайте немного поговорим на эту тему.
 
Соломон Волков:  Сама идея замечательная, и как мы с вами знаем, давно носилась в воздухе. Этим занимался фонд Нуреева, у которого разного рода проблемы возникали. В частности, они судились с наследниками Нуреева долго за права распоряжаться его имуществом. Но это не секрет, что у Нуреева были очень сложные отношения со своими родственниками, кроме мамы, маму он особо выделял и у него было к ней  особое отношение, а с сестрами у него были сложные отношения. И это отразилось в его завещании и во всем посмертном развитии событий. Он хотел иметь такой музей, где были бы сосредоточены его многочисленные костюмы из очень интересных постановок, в которых он выступал. Вы знаете, он был коллекционер искусства, но очень своеобразный. У него дома и поместья были рассеяны по всему миру.
 
Александр Генис: Он был очень богатым человеком.

Соломон Волков:  В Нью-Йорке  он жил в здании Дакота знаменитом, там, где жил и был убит Джон Леннон. Я навещал там  Нуреева.
 
Александр Генис: Как выглядела его квартира?
 
Соломон Волков:  Она выглядела как эскиз музея, условно говоря. Вокруг стояли мраморные бюсты, статуи, ковры развешаны.
 
Александр Генис:  Он очень любил ковры, знаменит собранием ковров.

Соломон Волков:  В нем говорило его восточное происхождение. Должен сказать, что это все имело специфический оттенок - в основном были мужские обнаженные модели. Не секрет, что Нуреев был гомосексуалистом и умер от СПИДа. Причем он до конца своих дней не верил, что это СПИД,  считая, что его не может такое коснуться.
         Человек это был, как и Бернстайн, о котором мы сегодня говорили, фантастического жизнелюбия и невероятного динамизма. Он продолжал буквально до последних дней выступать в мюзикле “Король и я” в той роли, которая прославила Юла Бриннера. И у него это здорово получалось, хотя критика к нему со все возрастающим скептицизмом относилась - это его обижало и ранило. Нуреев дирижировать стал в последние годы. И это к тому, что он танцевал. В балете он гений был непревзойденный, может быть наряду с Нижинским, которого мы не видели живьем,  Нуреева относят  к  ряду величайших танцовщиков 20 века. Танцевал - и  ставил, он был очень неплохой хореограф.  Я вспоминаю несколько балетов Нуреева, которые производили очень сильное впечатление. И вот дирижирование - еще одна его профессия.
 
Александр Генис: Интересно, что этот музей давным-давно собирались открыть, но, как вы говорите, юридические споры мешали этому, часть экспонатов оказались в Уфе, где есть тоже музей Нуреева - это его родина. Но в Париже, (любимый его город) из этого ничего не вышло, и музей открылся в городе Мулен - это самый центр Франции. Чудный городок, я был там, всего 20 тысяч жителей, но это изюминка старого французского зодчества. Что интересно, в этом городе в сиротском приюте росла Коко Шанель. То есть уже один знаменитый человек там есть. Сейчас этот музей сразу стал привлек внимание туристов.
         Я хотел бы вас спросить: почему знаменитые танцовщики всегда вызывают такой, я бы сказал, обостренный интерес к своим вещам, ко всему, что связано с их бытом, с их устройством жизни? Это настоящие дивы. По-русски слово “дивы” женского рода, но по-итальянски есть “диво” - мужчина. Что в балете есть такого, что создает ауру вокруг себя?
 
Соломон Волков:  Я с вами может быть не соглашусь, что именно балетные люди исключение. Нет. Любой человек, который становится легендой.
 
Александр Генис: К писателям так не относятся.  
 
Соломон Волков:  И тут я с  вами не соглашусь. Почему музей Чехова, по-вашему, вызывает меньший интерес, чем музей Нуреева? Уверяю вас, что и музей Набокова такой же интерес вызывает. Вызывают интерес музеи интересных личностей. Музей Шагала, скажем. Всякий человек, который оставил по себе легенду, будет всегда привлекать интерес. Об этом как раз нужно было бы помнить и в России, потому что там столько возможностей для организации региональных музеев, которые могли бы - при правильно налаженной инфраструктуре  -привлекать туристов, в том числе и в особенности даже из-за рубежа. Скажем, Дягелев сам не танцевал, а легенда существует. Музей Дягилева в Перми - это абсолютно притягательная вещь для туристов. Всюду, где только жили, или родились, или умерли легендарные личности, обязательно можно и нужно сделать музей.
 
Александр Генис: Святые мощи искусства...
 
Соломон Волков:  Я помню, как южное поместье Стравинского было уничтожено в советские времена. То есть уничтожили потенциальный музей. Это все, конечно, варварские жесты, когда люди не понимали еще, скажем, что Стравинский стал международной легендой, и на этом просто-напросто можно сделать хороший бизнес. Мне очень хотелось бы, чтобы это понимание существовало и чтобы музей Набокова, который был уже налажен в Петербурге, вдруг подвергается нападкам и налетам каких-то самозваных казаков, потому что, видите ли, Набокова обвиняют в педофилии в связи с “Лолитой”. Эти глупые претензии и помехи, которые устраиваются невежественными идиотами, которые вредят государственным интересам в итоге - вот что надо понять. К сожалению, иногда думают  такого рода персонажи, что они как-то способствуют определению и созданию какой-то правильной идентичности. Нет, это просто-напросто вредители, они вредят пропаганде русской культуры, они вредят экономике страны.
 
Александр Генис: Соломон, где вам запомнился Нуреев больше всего, какие роли ему лучше всего удавались?

Соломон Волков:   Баланчин, с которым я, как вы знаете, сделал книгу, к Нурееву относился очень скептически. И у них было несколько встреч на предмет того, чтобы Нуреев потанцевал в спектаклях Баланчина, в его компании. Баланчин тогда сказал вещь очень интересную: когда вам надоест  танцевать принцев, вот тогда вы придете ко мне. Но этого так никогда и не произошло. Нуреев пришел в балет принцем и ушел из него таковым.  Поэтому, когда я о нем думаю, он мне таким принцем и представляется. Ему было не место в компании Баланчина, там не было ни принцев, ни принцесс, там был только один император - Баланчин. А Нуреев навсегда остался в истории балет Принцем. Поэтому я бы хотел в качестве такого музыкального фрагмента, который бы нам что-то сказал о Нурееве, показать вступление к балету Чайковского “Лебединое озеро”, где принца в свое время с таким блеском танцевал Рудольф Нуреев.

http://www.svoboda.org/content/transcript/25221524.html