Гулять по главным улицам города бессмысленно. Если, конечно, вкладывать в слово «гулять» намерение найти некоторое душевное равновесие или баланс мыслей.

 

За общим шумом ты не слышишь мобильный, не слышишь собеседника, не слышишь себя. И если, обнаружив непринятый вызов, ты можешь перезвонить, собеседника переспросить, и тебе ответят. Почти наверняка. Но если ты не слышишь себя, что толку переспрашивать? — Абонент вне зоны доступа. 

 

И только уходя вглубь, во дворы, в сирень вдоль узких тротуаров, слышишь стук собственных каблуков и среди относительной тишины обретаешь вещественность. Не громоздкую, но достаточную для того, чтобы определить себя как источник...

 

 

 

...У Настасьи над рабочим местом на стене висит вполне обычный календарь: декабрь, январь, февраль. От последнего месяца крохи остались, и каждый прожитый день, начиная с первого декабря, выразительно перечеркнут крестом. Он стоит на каждом дне. На каждом! Будто не было в этой части жизни. И боязно перелистнуть календарь назад и заглянуть в ненужные ей дни — на них метка забвения. Или пустоты от невыносимости ожидания чего-то?

 

Уколовшись о щетину крестов, и чтобы не расстроить Настасью своими мыслями, я поспешила отвернуться к окну. Большому. Впускающему сегодня так много солнечного света, что его хватило бы...

 

 

 

 

Февраль. Скупая сказка. 

Город пуст от снов и замыслов. — 

Пурга да хруст по снегу.

Как там у Пушкина А. С.?

«Предаться бегу»?

Какое там!

Передохнув едва,

Плетешься вновь в метели, не пасуя,

Припомнив всуе дворникову мать

И осознав по полной в нано-веке

Значение чудного слова

«снеги».

 

 

...Сквозь метель подавали голос колокола. Но ветер рвал их песню, звонкую и стройную в обычный морозный день. И слышно было только, как судорожно они бьются друг о друга, свидетельствуя свое присутствие в окаянном мире, околпаченном и спутанном этой метелью...