Правда, тут не все, ещё есть столько же, если не больше.
Все они гениальны, у каждого своя судьба, но я без них долго быть не могу и зимними снежными вечерами или летними дождливыми, периодически, перечитываю их сложные, но близкие по духу произведения. Иногда читаю вслух тётушке или супругу, а бывает, что и своему вредному разноцветному попугаю, да и он слушает).
Все слушают. А куда им всем деться?!

Из последнего:
у Пушкина - цикл "Маленькие трагедии", "Повести Белкина", "Евгений Онегин" + четыре его мудрые сказки (сказки на ночь).
у Чехова - "Драма на охоте", "Моя жизнь", "Три года", "Рассказ неизвестного человека".
у Грибоедова - все путевые заметки + трагедии "Родамист и Зенобия", "Грузинская ночь", "Молодые супруги".
У Гоголя - "Миргород", "Старосветские помещики", "Петербургские повести", "Театральный разъезд".
У Некрасова - критику и публицистику том I, почему-то. + "Рыцарь на час".
Сегодня вечером берусь за Турнева, читать стану в слух, в гостинной и уже всех об этом мило предупредила. Обожаю писателя и начну с пьесы "Завтрак у преподавателя".


А вот утром, точнее, только что прочла его "Разговор" - стихотворение в прозе. Немного апокалиптично, но поучительно для человечества. Стихи в прозе тоже моя страсть.

"Разговор". (Стихотворение в прозе),
Иван тургенев.

Вершины Альп… Целая цепь крутых уступов… Самая сердцевина гор.
Над горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.
Две громады, два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона: Юнгфрау и Финстерааргорн.
И говорит Юнгфрау соседу:
— Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?
Проходят несколько тысяч лет — одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:
— Сплошные облака застилают землю… Погоди!
Проходят еще тысячелетия — одна минута.
— Ну, а теперь? — спрашивает Юнгфрау.
— Теперь вижу; там внизу всё то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них всё еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.
— Люди?
— Да; люди.
Проходят тысячи лет — одна минута.
— Ну, а теперь? — спрашивает Юнгфрау.
— Как будто меньше видать козявок, — гремит Финстерааргорн. — Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.
Прошли ещё тысячи лет — одна минута.
— Что ты видишь? — говорит Юнгфрау.
— Около нас, вблизи, словно прочистилось, — отвечает Финстерааргорн, — ну, а там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.
— А теперь? — спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет — одну минуту.
— Теперь хорошо, — отвечает Финстерааргорн, — опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь… Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло всё. Хорошо теперь, спокойно.
— Хорошо, — промолвила Юнгфрау. — Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.
— Пора.
Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.