Бутоны боли цвели в висках и в затылке, отцветали, сбрасывали лепестки и высыхали, но на месте высохших тюльпанов тут же прорастали новые. Он слышал пение в слоях темноты, хотел позвать на помощь, но язык не слушался. Он отчетливо ощущал, что он теперь не человек, он — чернозем, питательный слой, и прекрасные черные бутоны мигрени растут из него как цветы из удобренной земли.

Больше всего ребенок нуждается в любви тогда, когда меньше всего ее заслуживает.

То, что видишь при свечах,

Днем меняет часто цвет.

Что ещё поражает наш взгляд, как не невидимое?

То, что движет гениальными людьми, что вдохновляет их труд, — это вовсе не новые идеи, а их одержимость убеждением,что сказанного ранее недостаточно.

Работа творческого человека — всегда углублять тайну.

Жестокий месяц, изгоняющий

Сирень из мертвого объятия земли,

Мешает память и желание...

Ты всё время думаешь, куда бы свалить. Остановись! Успокойся! Вздохни свободно! Дай кислороду добраться до твоих мозгов, чтобы они лучше работали и помогали принимать тебе верные решения! Давай, дыши!

Я ношу на себе раны всех сражений, которых избежал.

Мясная красная луна

В царапинах ветвей

Внутри зрачка зазубрина

Звериней, слюдяней

Как будто спрыгнул на карниз 

Прошёл по снам детей 

Как будто сердце перегрыз

И тьма течёт с когтей 

Как будто встал над ямкою

Где спит охотник — ша

Мои леса, мои поля

Моя его душа

Зрачок — укол веретена

Ресницами — вдоль век

Крестами косточки окна

Проснись, нечеловек

Текут с деревьев птицы вниз

И бог шумит в сосне

И дети говорят — проснись 

Мы умерли во сне

Я не ищу историю, которую хочу рассказать, чтобы потом добавлять к ней детали, — я собираю детали, чтобы потом  составить из них пазл или историю.

Сидя в тишине квартиры брата, Дживан ловил себя на мысли, насколько города зависят от людей, насколько все от них зависит. Мы оплакивали безличность современного мира, но это ложь. Мир никогда не был безличным. Всегда существовала огромная — и хрупкая — человеческая инфраструктура, вокруг нас незаметно работают люди, а когда перестают работать, система выходит из строя. Никто не доставляет горючее на заправки или в аэропорты. Машины обездвижены. Самолеты не могут взлететь. Грузовики стоят на месте. В города не поступают продукты, магазины закрываются. На помещения вешают замки, которые срывают мародеры. Никто не выходит на электро— или подстанции, никто не убирает упавшие деревья с линий электропередач.

Верещанье цикац.

Со мною чай распивает

тень моя на стене...

Моё имущество — букет цветов над собственной могилой

Я бессердечная, думает Миранда, но грызущая ее вина доказывает обратное. Миранда знает, что везде поджидают ловушки, способные вызвать у нее слезы, что каждый раз она немного умирает внутри, когда кто-то просит монетку, а она не дает. То есть Миранда слишком мягкая для этого мира или, может, только для этого города, где она чувствует себя такой крошечной.

Каждый из нас — мечта, ставшая реальностью.

Жизнь можно понять лишь задним числом, а вот прожить её — только вперёд.

— Ты зачем мне это дала? Тут уведомление о выселении.

— Или приглашение. Уж тебе решать.

Неудачи приносят не разбитые зеркала, а разбитые умы.

— Святой отец.

— Да?

— Всё говорят, что вы святой.

— Клевета.

Говорят, что у вещей, с которыми ты обращался бережно, появляется душа.

Если бы он вёл дневник своих мучений, там было бы всего одно слово: Я.

В зрачках их древних мерцает смех.

Незнакомые улицы, необъяснимые повороты, безликие расстояния. Я уже и не пытался разобрать названия улиц или понять, где мы вообще находимся. Из всего, что меня окружало — из всего, что было мне видно, — узнавал я только луну, которая неслась высоко над облаками, но она, хоть и была яркой, налитой, всё равно казалась до странного зыбкой, бесплотной, не та ясная луна-якорь, что висела над пустыней, а скорее луна-иллюзия, которая, стоит фокуснику взмахнуть рукой, лопнет или скроется с глаз, улетит во тьму.

Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины.

Поверьте мне, создание романов напоминает скорее охоту, чем, скажем, строительство храма по заранее изготовленному плану. До последней минуты вас поражает неожиданность того, что вы встречаете, вы попадаете в непредвиденные ситуации — и всё только потому, что вы, как безумный, неуклонно гонитесь по следам чего-то живого.

Сама жизнь есть аксиома о пустом множестве. Она начинается с нуля и кончается нулем. Мы знаем, что оба состояния существуют, но не осознаем ни одно из них как опыт: это состояния, которые неизбежно составляют часть жизни, хотя они не могут быть прожиты.

По какой-то причине всё превратилось в метафору.

Если природа может вам солгать, она солжёт. 

Абсурд не освобождает, он сковывает.