Вот и закончено "Соло на грани". https://lit-era.com/book/solo-na-grani-b5015

Конечно, впереди еще правка, вычитка, но мелодия готова, надо только расставить аппликатуру. Если честно, не думала, что успею за три месяца написать что-то удобочитаемое.

Что мне дал этот роман? На самом деле, гораздо больше, чем думала сначала. Я научилась писать быстро. Научилась работать с планом. Поборола лень... Это немало.

А вот что он дал (и даст) читателям - это решать им. Но я буду рада всем. Тем более, что Соло - на конкурсе "Революция NEXT".

Серия сообщений "Книги":
Часть 1 - О самиздате.
Часть 2 - Брань, но как звучит!!!
Часть 3 - Финальный аккорд

 

Вечер. Прохладный ветерок забирает тепло у нагретых солнцем ступенек. Я подставляю лицо под напоенные ароматом леса воздушные пальцы. Ветер перебирает пряди выбившихся из-под платка волос, качает  занавеску на входе и летит дальше, в деревню. Там, на улицах, крутит дорожную пыль, ерошит траву на обочине, и, пропитавшись запахом дыма и навоза, мчится дальше.

Но мне нет дела до его забав. Высоко над головой по темнеющему бархату неба вышивает серебром ночь. Еще немного - и замерцает алмазами Дорога.

Недаром люди боятся её, ох, недаром. Сначала она красиво переливается, притягивая взор, а потом… Потом начинает манить. Ненавязчиво, осторожно, обещая что-то чудесное. Люди считают этот зов проклятием. Тот же, кто ответил звездам – чудесным даром. И уходят, оставляя за спиной дома и семьи. Уходят, надеясь вернуться. Но это уже зависит от тех, кто остался. Мне повезло.

Свет, падающий из открытых дверей, на мгновение закрыла тень. Сильные, крепкие руки обняли меня за плечи.

- Смотришь на звезды?

- Не ревнуй. Я же обещала, что больше не уйду.

Вместо ответа муж крепко прижал меня к себе, и мы стояли так, пока ночь окончательно не прогнала вечер.

- Она зовет, да?

- Зовет.

                Я с трудом оторвала взгляд от Дороги и повернулась к мужу. Обычный крестьянин. И чем он привлек меня? В странствиях я встречала много мужчин и красивее, и умнее. Но нет. Мне нужен был только этот, и к нему я рвалась сквозь паутину дорог.

- О чем ты думаешь?

Он со вздохом разомкнул объятия, указав на куст:

- Наверное, уже пора? Почки набухли.

                Да, пора. Куст лунной ивы, что вырос у калитки, готовился зацвести. Крохотные почки уже светились в ночи. Еще чуть-чуть - и они взорвутся призрачными лепестками, чтобы к утру опасть белым покрывалом.

                Только одну ночь в году можно любоваться светящимися звездочками цветов. Но люди отгораживаются закрытыми дверьми и ставнями, боясь даже взгляд кинуть наружу. И только Проклятые  собираются у печальных кустов, что вырастают из их следов.

                Муж выносит мне большую корзину. Чуть сгибаясь под её тяжестью, я спускаюсь с крыльца. Из почек уже показались бутоны, и воздух вокруг моей ивы синевато мерцает.

Осторожно, стараясь не задеть ветки, я расстилаю покрывало.  Аккуратно расставляю невесомые тарелки. На белом,  полупрозрачном фарфоре лаконичными, тонкими штрихами художник нарисовал Лунную иву. И, глядя на рисунок, я чувствую незримую связь с мастером. Потому что так выразить тоску умеют только Ждущие.

За этот сервиз лорд Зеленого Дола предлагал мне четырех коров из своих стад, лучших коров. Но я отказалась.  Какая еще посуда больше подойдет для Ночи Цветения?

Не торопясь, раскладываю по тарелкам еду. Целиком изжаренный на вертеле кролик. Лепешки, испеченные на раскаленных камнях. Откусишь – и захрустят на зубах запекшиеся в тесте крохотные угольки и зола. Колбаса, что коптилась в печной трубе до каменной твердости. Резать её надо на тонкие-тонкие ломтики, и долго держать во рту, размягчая. Зато не портится в дороге.

В завершении выставляю в ряд четыре толстостенные бутылки. Такие выдувают в далекой стране на Западе.

У одной из границ этого крохотного государства плещется море. У другой - высится горная цепь. Холмы между ними увиты гибкими лозами. Но только один – по южному склону. А в северном зияют провалы пещер. Там, в прохладе и покое, зреет сок золотых ягод, впитавших жар солнца и вкус южного ветра. Семьсот бутылок дивного вина дает этот виноградник, и потому не каждый лорд может позволить себе подобное расточительство. 

Пока я возилась, бутоны почти раскрылись, и серебристый свет заливал накрытый  стол. Изящная посуда с Востока, драгоценное вино Юга и грубая крестьянская пища. Странное сочетание. Как и мы, Странники.

                Полюбовавшись на цветы, я открыла первую бутылку. Терпкая жидкость потекла в широкую чашу. Первый глоток – за тех, кто в Пути. Второй – за тех, кто остался ждать. От них зависит, найдет ли Странник дорогу назад.

                Отдав первый долг, отставила чашу. Светящиеся цветы отразились в вине. Светлячки в зыбкой тьме. Сейчас их станет больше.

Кроме посуды и еды корзина хранила плетеные ларцы.  Из одного достала подсвечники, свитые из тончайшей серебряной проволоки. Из другого - маленькие, с лесной орех, свечи.

Зажигаю первую. Осторожно вешаю на ветку и, глотнув вина, призываю память.

Альми. Подруга. Звезды вселили в нас жажду странствий одновременно. Но я ушла на их Зов, а ты… осталась. Только много позже я узнала, как выла ты, запертая в чулане, как ломала ногти о деревянные стены, в кровь разбивала кулаки. Родные любили тебя и решили спасти, избавить от безумия. Но вместе с проклятьем умер и разум.

Второй глоток, и вторая свеча. Орке. Мальчишка. Ты отправился в Путь, не имея Ждущего. Это странствие стало для тебя последним…

Эйри…. Молодой муж не захотел делить жену со звездами, и ты угасла в золотой клетке, в которую превратился красивый дом.

Лиарат…

После очередного глотка закружилась голова, подсвечник все же занял свое место на дереве. И только после этого я перевела дух.

Отломила кроличью лапку, прожевала мягкое мясо. Нужно поесть. Ночь длинная, а вспомнить надо многих. Опьянею!

Тайри. Мейрат. Астор. Их женам надоело ждать, и они просто позволили свечам погаснуть.

Эсмель. Коол. Руви…

Имя. Воспоминание. Вскоре заключенных в серебряную клетку огоньков стало на Лунной иве едва ли не больше, чем цветов. Они погаснут одновременно, как только проснется солнце. И пусть свечи малы – их хватит до рассвета. Недаром отчаянные горцы, рискуя сорваться в пропасть, ищут гнезда, что вьют на вершинах скал фениксы. Сгорая, дивные птицы плачут, и их слезы, освещенные солнцем, превращаются в янтарь. Если переплавить застывшие капли с желтым воском диких пчел и отлить свечу - обретет она чудные свойства.

Ни злой дух, ни демон, ни ведьма не смогут вступить в круг, очерченный зачарованным пламенем. Колдовство, направленное на дом, в котором горит свеча, растает, не причинив вреда. Но гаснет огонь, едва коснется его солнечный свет, а на закате вспыхивает снова.

Потому-то эти свечи и зажигают в ночи те, кто ждет. Чудесный, робкий огонек яростным маяком пробивает мрак, указывает верный путь сквозь бездну расстояния. Скиталец видит его всегда и, пока живет огонек, сможет найти дорогу обратно. Ни смерть, ни болезнь, ни злые чары не коснутся путника, пока ему есть, куда возвращаться.

Очередной подсвечник закачался на ветке. А я оглянулась на деревню. Ни огонька. Боятся. Они всегда боятся ночи. И звезд. Что ни вечер, на все засовы запирают двери и ставни. Так, чтобы ни один серебристый лучик не пробился в случайную щель.

Как всегда, накатила злость.

Они называют нас Проклятыми. Но никогда не откажут в крове. Из еды отдадут лучший кусок. Потому что нас они боятся не меньше, чем звезд. Ведь позвать могут не только звезды. Оттого и в лачуге бедняка, и в замке лорда нет гостя страшнее, чем Скиталец.

Но при этом они с большим удовольствием пользуются тем, что мы приносим. Не знающие покоя купцы везут шелка и фарфор, разноцветный жемчуг и ясные зеркала. Лорды не скупятся, и семьи торговцев не знают нужды.

Жрецы и алхимики дорого платят за диковинки, привезенные издалека. За описания земель ученые мужи готовы передраться! Простой люд, открыв рот, слушает сказки Проклятых. И даже Его Величество не гнушается рассказами о соседних государствах. За эти сведения он платит золотом и…страхом.

Хотелось кричать, кидать камни в закрытые окна, колотить в двери… Но вместо этого я зажгла очередную свечу и налила еще вина. Ночь Цветения – плохое время для сведения счетов. И, как всегда, я не помнила, как она закончилась.

Проснулась в своей постели. Рядом, на табуретке, стояла чашка с заботливо приготовленным отваром. Выпила его одним духом и огляделась.

Муж уже ушел. Оставил на столе завтрак, и отправился в поле. Значит, и мне вставать пора. Корова, конечно, подоена, скотина накормлена, но негоже валятся в кровати допоздна. Дел всегда полно. Для начала, нужно снять с ивы свечи и убрать остатки трапезы.

Но во двор я не вышла. В сенцах, на большом сундуке, лежала моя дорожная одежда и оружие. Зачем он…так?

- Иди.

- Ты дома?

- Разве я мог оставить тебя сегодня одну?

Я спрятала лицо на широкой мужской груди. Только бы он не увидел слез.

- Иди, родная.

- Я обещала, что останусь.

- Нет, ты уйдешь!

- Я обещала…

- Милая, скажи, неужели ты так хочешь, чтобы свечу на иве зажгли и для тебя? Думаешь, не знаю, чьи имена ты шепчешь ночами? Не знаю, почему покинули этот мир твои подруги? Не хочу для тебя такой судьбы.– мягкие губы осторожно коснулись моего виска – Если и суждено гореть для тебя свече, то не в День Цветения. Иди. Я буду ждать.

 

Дорожная пыль заглушает стук копыт. Конь, как и я, привычен к пути. У поворота оглядываюсь в последний раз. Деревня, как на ладони. И дом с высокой ивой у калитки. Конь терпеливо стоит, а я все медлю, не в силах отвести взгляда. Миг, другой, и в широком окне мелькнул огонек. Значит, путь мой будет удачным, и я вернусь. В дом, где горит свеча.

Кто придумал работать летом? Когда солнце жарит все живое на асфальтовых сковородках и тело облачается в липкую потную пленку? Нет, летом надо проводить время где-нибудь на пляже, по самые уши погрузившись в прохладное блаженство моря, реки или бассейна.
Вместо этого приходится весь день париться в душном офисе, и только надежда на прохладный вечер дает силы выжить. Я считал часы и минуты, даже секунды до того момента, когда всемогущие настенные часы отпустят меня домой.
И вот долгожданный миг! Документы убраны в сейф, сейф заперт на ключ, и раскаленная маршрутка несет меня домой, к холодному душу, ледяной минералке и приятному вечеру.
Пока собирался, солнце умерило ярость, и появилась возможность дышать. Наслаждаясь предвечерним покоем и собственной свободой, я отправился в кафе пешком, вдоль подстриженных тополей. Меня всегда интересовало: кто придумал так уродовать деревья? Это не прибавляет городу ни красоты, ни тени.
К счастью, идеи озеленителей не добрались до крохотного сквера. Свежая листва, холодное пиво в единственном кафе — и это место стало любимым для нашей компании.
Сегодня в ней было на одного человека больше. Нестарый мужчина в светлом льняном костюме. С тростью, которую он прислонил к спинке пластикового стула. Как они не вязались: темно-красный стул и резная, темного дерева трость с посеребренным набалдашником. Впрочем, как и наша залихватская молодежная компания и этот благородного вида джентльмен. Я не протестовал против его присутствия. Раз кто-то из ребят привел гостя, значит, посчитал нужным.
Но он удивительно легко влился в компанию. Словно не было возрастных границ. И сам, похоже, наслаждался общением. С легкостью поддерживал любую тему. И как-то между прочим заявил, что в жизни не проиграл ни одного пари. При условии, что спор шел на деньги.
-Просто так не получается. А вот если на кону хотя бы копейка...
Разумеется, ему не поверили. Тогда он предложил:
-Я десять раз подряд выкину «орла» любой предложенной вами монетой. Согласен даже на символическую ставку: пять рублей.
Мы согласились. И проиграли. Монета взлетала десять раз, и десять раз опускалась на стол «орлом» вверх. Потом повторили то же с «решкой». Поменяли монетку. Результат остался прежним.
-Еще предложения будут?
-А на ребро?- Пятирублевик замер и завертелся на столешнице. Закачался, стараясь удержать равновесие, и замер... Шесть раз подряд.
-Может, на что-нибудь еще?
Но играть без надежды на успех не интересно. Да и надоело. Пиво привлекало больше. Холодное, в высоких пластиковых стаканах. Но как только опустел мой, между деревьями протиснулся горячий ветерок и смел его на землю. Пришлось догонять.
-Ненавижу пластик.
Вообще-то ненавижу я именно эти прозрачные легкие стаканчики. Ветер постоянно уносит мою посуду, заставляя гоняться за ней по всему скверу. Вот и теперь: догнал, с наслаждением смял и выбросил в урну. Вернулся за стол и повторил:
-Ненавижу пластик.
-А можно узнать причину?
Почему я не сказал правду? Её знали все собравшиеся, кроме нового знакомого. Но меня потянуло на философию:
-Неестественный материал. НЕ живой.
-Вот как? По-вашему, без него будет лучше?
Я представил себе мир без пластика. Деревянные столики в кафе, стеклянные стаканы, одежда без хлопка и льна...
-Пожалуй.
-И вы без него обойдетесь?
-Вполне!
-Тогда, может, пари? На всю наличность в ваших карманах? Вы сутки проживете без пластмассы во всех её проявлениях.
Не представляю, чем он меня взял. Не спорщик по натуре, я протянул руку:
-Согласен! Эй, разбейте кто-нибудь!
В этот вечер пари оказалось последним. Душевно посидели, пообщались. И мирно разошлись.
Когда я вернулся домой, часы показывали половину двенадцатого. Детское время, но завтра на работу. Кляня начальство, жару и невозможность жить без денег, я завалился спать.
Шум с улицы мешал. Я натянул одеяло на голову, спасаясь и от него, и от света. И тут же подскочил, окончательно проснувшись. Свет!
Занавески почему-то валялись на полу, и в комнату нагло заглядывало солнце. Проспал! Не услышал будильник? Не глядя, протянул руку к телефону, но вместо гладкого прямоугольника нащупал что-то липкое. С краю столика расплылось грязно-коричневое пятно. Вязкая субстанция уже пропитала дерево.
А где телефон? Со сна не сразу понял: пятно — все, что от него осталось. Непонятная субстанция и немного металла. Что за чертовщина? Полный нехорошего предчувствия, я огляделся.
По полу вместо линолеума ровным слоем растеклось то же вещество, что и по столу. На стене, на кронштейне, висел телевизор. Вчера. Сегодня там бесформенным комом громоздилось нечто грязно-коричневое, опутанное проволокой и отвратительное.
-Комп! - я не сдержал стон.
Выстраданной машины больше не существовало. Как и дисков. Как и старенького, но вполне рабочего кассетного магнитофона. Оголенные провода змеились по полу к дырам в стенах, туда, где прежде белели розетки.
Да что же это? И тут я вспомнил вчерашний вечер. Слов для нового знакомого не нашлось. А еще стало интересно: разгром моей квартиры входил в условия пари?
Несколько минут я набирался мужества. И пошел на кухню. Чайник. Тостер. И новенький кухонный гарнитур. Дешевенький, но приличный. Вернее, был приличным. Все погибло безвозвратно.
Умыться тоже не удалось. Вместо ярких вентилей над раковиной торчали унылые штыри. Попытался повернуть их плоскогубцами — бесполезно. Даже шипения не слышалось. На стеклянной полке из латунного стаканчика выглядывал остов бритвы. Лезвие еще держалось, повиснув на тягучей капле. В зеркале на стене отразилось беспомощное лицо. Стало страшно. Поскорее одеться, и прочь из этого кошмара!
Перемазанные руки и ноги оттер полотенцем. Прыгая на кровати, влез в джинсы. По футболке расползлись бурые пятна — все, что осталось от веселой надписи. Рубашки лишились пуговиц. Не пострадала только одна, старая, джинсовая. С металлическими кнопками. Оделся. А вот обуться оказалось не во что. Кроссовки расплавились. От «выходных» кожаных туфель отвалилась подошва. Нашел в старье древние ботинки, намертво прошитые дратвой. Посмотрел в зеркало и ужаснулся: в таком виде только в деревне ворон пугать. Ну, денек потерплю.
Отпирая дверь, порадовался: замки цельнометаллические, надежные. Стараясь не испачкаться, спустился во двор.
На тротуарах застыли машины. Сверкали на солнце, как елочные игрушки, а внутри — все та же липкая дрянь. Паралич не пощадил ни отечественные авто, ни иномарки. Мусоровоз скорее унюхал. Его окружало гудящее облако. На мух катастрофа не подействовала.
По стенам домов стекали вчера еще красочные покрытия. Утопали в коричневой жиже детские площадки. И среди всего этого метались люди. Спорили. Кричали. Дрались. Выносили из магазинов чудом уцелевшие вещи прямо через разбитые витрины. И никто даже не пытался остановить это безумие.
Какой-то полоумный, взобравшись на крышу «ГАЗели», вопил о конце света. И, что самое страшное, его слушали. Вокруг оратора быстро собралась толпа. Я и сам чуть не поддался массовому психозу и почти бегом кинулся прочь. Вдогонку летели крики и стенания, а громче всего — голос проповедника. И только когда страшный шум остался позади, я перешел на шаг.
Где-то на полпути меня посетила мысль: «Куда я так спешу? Мир накрыла катастрофа, цивилизация бьется в агонии. Я пекусь о никому ненужной конторе, а надо выживать».
Но как? В голову ничего путного не приходило. Все мои знания оказались бесполезными. Я понадеялся, что мудрые мысли посетят меня дома, но во дворе наткнулся на Колю. Вчера он вместе со всеми азартно обсуждал вероятность выпадения «орла» или «решки», а теперь сидел, спрятав лицо в ладонях.
-Коль! Ты чего?
Глаза, безумные, белесые, смотрящие мимо, не могли принадлежать моему другу, весельчаку и балагуру. И не ему принадлежал мертвенный голос:
-Оля!
Я похолодел. Только не это!
-Очень тяжелые роды. В больнице не могут помочь: расплавились все шприцы, все капельницы. Даже банки для крови. Все пластиковое. Её не спасли.
Я не решился спросить о ребенке. Коля продолжил сам:
-Малыш жив. Только мне его не отдали. А как растить? Чем мне его кормить?
У Николая началась истерика. Я силой заставил его встать и повел домой.
Дверь оказалась не запертой. В квартире — хаос. Такой же, как у меня. Только тут, в центре комнаты, стояла детская кроватка. Новая, чистая. Оазис покоя в грязно-коричневом болоте.
-Он не выживет. Семь месяцев. И инкубаторов теперь тоже нет! Мой сын там умирает, а я не могу помочь!
Я испугался этой вспышке ярости. Но и обрадовался. Все лучше, чем ступор. А Коля схватил меня за одежду, встряхнул так, что зубы клацнули:
-А ведь из-за тебя все! Из-за твоего дурацкого пари!
Кулак я увидеть успел. Упал спиной на дверь и выскочил вон. Сбегая по лестнице, слышал сдавленные рыдания.
Самое страшное, что Коля был прав. Не поспорь я вчера, ничего бы не случилось. Оля не умерла, и малыша бы выходили. А сколько их — тех, кого я не знаю, но обрек на гибель?
Комок подкатил к горлу, и я уселся на ту самую лавку, с которой только что увел друга.
-Привет!
Рядом стояла Арина. Бывшая одноклассница. Мы не общались несколько лет, только здоровались.
-Привет. - разговаривать не хотелось.
Я закрыл глаза. Может, уйдет? Нет, села рядом.
-Хороший фингал. А ты чего такой смурной?
Глаза открылись сами собой. У Арины такой вид, словно все в порядке, словно не рушиться мир! И я сорвался:
-А что, есть чему радоваться? Оглянись!
Она и вправду огляделась. Пожала плечами и жестко заявила:
-Радуйся хотя бы тому, что жив!
-А я радуюсь! Я брызжу счастьем! А дальше что?
-А дальше — жить. Человек, он тварь живучая. Ко всему приспосабливается. Выкрутимся.
-У Коли жена умерла. Сын при смерти. Как ему выкручиваться?
-А ты не думай за всех. Не рвись спасать сразу все человечество. Надорвешься. Просто делай то, что действительно можешь сделать.
-Ты по улицам ходила?
-Да. Массовая истерия. Но это ненадолго.
Во дает! Как лекцию читает.
-Откуда знаешь? Из конфиденциальных источников?
-Историю не только зубрить нужно. Её надо знать. Толпа всегда паникует, а потом появляются лидеры. Они и ведут за собой остальных. К добру или к худу, но ведут и восстанавливают порядок.
-А кто и куда поведет нас?
-Увидим. Ну, счастливо. - она поднялась, закинула за плечи потрепанный рюкзак.
-Ты куда?
-Не слышал? Возле мэрии собирают всех, кто владеет каким-нибудь ремеслом: резчиков, кузнецов, швей.
-Зачем?
Ответа не потребовалось. Понял сам. Остановились заводы, фабрики, пекарни. Не работает техника. Цивилизация погибла. И в этот период, если кто и сможет справиться, так это кустари-умельцы. Кузнецы заменят пластиковые детали на железные, вязальщицы обеспечат одеждой... Остальным тоже дело найдется.
-А ты кто?
-А я просто умею готовить.
Арина ушла. Пошел домой и я.
На лестничной площадке стояла соседка баба Люба, и молча плакала.
-Баб Люб, что с вами?
-Шприцев нигде нет. Весь город обошла. - она вытерла глаза краешком головного платка. - Видно, помирать пора.
Я не видел мертвую Олю. Не видел её новорожденного ребенка. А баба Люба — вот она. Старушка, умирающая от сахарного диабета. «Делай то, что действительно можешь сделать».
-Подождите!
Где-то у меня были стеклянные шприцы. Мама покупала давным-давно. За ненадобностью я держу их на антресолях, среди вещей, которые рука не поднимается выбросить. Большая часть хлама перестала существовать, но картонная коробка сохранила доверенный клад. Я вынул два шприца, протянул соседке:
-Подойдут?
-Благослови тебя Бог, сыночек! - она прижала стекляшки к груди, как величайшее сокровище.
-Инсулин-то есть?
-Есть, есть. Запас у меня солидный.
Она пыталась еще благодарить, но я торопился. Те шприцы, что я оставил, могли спасти жизнь Колиному сыну. А может, и еще кому.
Он вцепился в них, как утопающий в нежданно подвернувшуюся веревку. Умчался в больницу, даже не выпроводив меня из квартиры. Я ушел сам.
Позади осталась аллея уродливых тополей. Сквер зеленел, как и прежде, но кафе исчезло. Только вязкие лужи отмечали места, где прежде стояли столики. До начала назначенной встречи оставалось немного времени, я нашел уцелевшую скамейку в теньке и стал ждать. От жары и голода слегка кружилась голова, и меня сморило.
-Эй? Ты что, заснул? - кто-то тряс меня за плечи.
-Что? - Я словно вынырнул из глубокого сна и не совсем хорошо соображал.
Ответил мне дружный смех. Коля протянул стакан. Пластиковый.
-Будешь? Или тебе больше не наливать?
-Да уж ему хватит!
Я оглядывался, не веря, что все случившееся — сон. Столы, стулья, посуда. Сайдинг на стенах. Ворчащие авто. Все, как обычно. И только хитрая улыбка на лице нового (или уже старого?) знакомого.
-Сморило?
Я молча выгреб из карманов содержимое. Он взял деньги, не задавая вопросов. Значит, не приснилось.
-И все-таки вы не правы. Человечество вполне может обойтись без пластика. Только не надо его уничтожать. Достаточно просто не изобрести.
-Вы уверены?
-Конечно!
В глазах оппонента загорелся опасный огонек. Он перегнулся через стол и прошептал:
- Тогда — пари?

Вы обращали внимание, как выбирают книги?
Кого-то привлекает красивая обложка, другим жизненно необходимо перелистать пахнущие типографской краской страницы и прочесть хоть несколько строк.
А кто-то ориентируется на Автора.
Для меня одним из таких авторов стала Софья Ролдугина. И пусть пока в её активе нет ни одной изданной книги, она давно переступила грань, отделяющую любителя от профессионала.
Ни одна из её историй, будь то коротенькая притча, или полновесный роман, не написана «просто так». В каждой – свой «стержень». Будь то проблемы взросления в «Ар-Нейт», боль одиночества в «Ключе от всех дверей» или необходимость жить «по правилам» в «Кофейных историях».
В произведениях Софьи не статичности. Найта из взбалмошного, инфантильного ребенка превращается в уверенную в себе, умеющую брать на себя ответственность эстаминиэль. Лале Опал понимает, что сама превратила Дар в Проклятие. мисс Виржиния аристократка до кончиков ногтей, хорошо знающая цену «высшему обществу», учится «щелкать по носу» ханжеский мир, оставаясь при этом уважаемой, благородной дамой.
Но несправедливо, отметив женских персонажей, обойти вниманием мужских. А их у Софьи Ролдугиной немало. И созданы они не для подчеркивания достоинств своих подруг. Нет, они живут полноценной жизнью, а иногда и перехватывают «пальму первенства».
Самоуверенный и наглый шакаи-арский князь Максимилиан. Самоотверженный, тактичный эльфийский целитель Дейр. Безнадежно влюбленный Мило, научившийся молчать и ничего не требовать взамен. Вовсю пользующийся служебным положением детектив Эллис. Каждый из них – Личность.
Но это только главные персонажи. Второстепенных тоже немало. И ни один не введен в повествование «просто так», для массовки. У каждого, даже самого на первый взгляд незначительного, своя роль. И свой характер.
Каждый, кто прочитает хоть один роман Софьи поймет, какая колоссальная работа проделана автором. Выверена практически каждая строчка, огранено каждое слово!
Но кроме прозы есть и стихи. В каждом – кусочек души. Автор перебирает слова, как музыкант струны, заставляя то грустить, то радоваться. А её баллады хочется петь.
Я верю, что однажды, придя в магазин, вы увидите на полке книгу. Толстую. С красочной иллюстрацией, в твердом переплете. И на обложке прочитаете имя автора: Софья Ролдугина. Может быть, вы предпочтете бегло перелистать страницы, прочитать несколько отрывков, прежде чем решите купить. Но потом все равно пойдете к кассе. И, уж поверьте, время, проведенное за чтением, не будет потрачено впустую.

Адрес странички: http://zhurnal.lib.ru/r/roldugina_s_w/

Такси остановилось у подъезда. Водитель молча взял деньги, и Рита вышла из машины. Постояла на серых ступеньках крыльца, у зеленой железной двери, пятнистой от игривых солнечных зайчиков, прыгающих с оконных стекол. Рука прикрыла глаза, когда женщина перевела взгляд на ровные ряды зеркальных квадратов. В одном, знакомом до боли, почудилось движение.
Рита вздрогнула. На миг вспыхнула надежда: а вдруг все случившееся — сон? Кошмар, приснившийся в машине? Нахлынувший порыв заставил потерять голову, и Рита рванулась вперед. Отшатнулся едва не сбитый с ног парень, глухо прогудели под ногами бетонные ступеньки и ключ в трясущихся руках с трудом вошел, в замочную скважину.
На полу длинного коридора валяется халат. Упал, когда переодевалась на бегу. На столе в кухне — протухшее мясо, гниющая картошка. Под прозрачным пластиком хлебницы покрылся серо-зеленой плесенью хлеб. Все, что осталось от неприготовленного семейного ужина. Потому что зазвонил телефон, и нарочито-равнодушный голос уточнил имя.
Собиралась впопыхах. Металась от больницы к больнице, люди в форме говорили какие-то слова, но все проходило мимо сознания.
Водитель-дальнобойщик задремал за рулем. Груженая под завязку фура в гармошку смяла легковушку. Никто не выжил: ни муж, ни родители, ни трехлетняя дочурка, накрепко пристегнутая в своем автомобильном креслице.
Сама Рита в те выходные ехать на дачу не решилась. Слишком тяжело протекала беременность. В городе «Скорую» можно вызвать, а до дач пока доберется...
Тишину нарушал рой жужжащих мух над столом. Нудный, противный гул. А сквозь него, словно издалека, просочились другие звуки: детский смех, сухое покашливание, шарканье шагов. И свист. Рита ругала мужа за привычку насвистывать, а он отшучивался.
Женщина беспомощно прислушивалась. Страх, что вот-вот сойдет с ума, захлестнул жаркой волной – в животе пинался ребенок. Малыш, которого не смогла сохранить.
В ужасе Рита выскочила на площадку, ступени услужливо повели вниз, и дальше, на улицу, прочь из этого кошмара, и только сиротливо щелкнула замком входная дверь.
Прохожие оборачивались во след, кто-то крутил пальцем у виска. А Рита мчалась, не зная куда, пока не закончились силы. Потом перешла на шаг, но безразличие все так же укутывало серым плащом.
На оживленной трассе не услышала ни отчаянно гудящих машин, ни ругающихся водителей. Не почувствовала, как асфальт под ногами сменился на разбитую колею проселочной дороги, а та уступила место травяному ковру. Деревьев стало больше, и лес укрыл потерянную женщину зеленым пологом.
Воздух уплотнился, потемнел. Деревья высунули из-под земли толстые корни и идти стало труднее. Дневная жара уступила место вечерней прохладе. Но Рита не замечала озноба. Шла и шла, ничего не видя, не слыша, не чувствуя. И когда кто-то взял за руку, пошла, куда повели.
Время тянулась, как жвачка, и сколько дней прошло, пока стало возвращаться осознание происходящего, Рита не знала. В памяти смутно мелькали какие-то люди. Они заботливо кормили с ложечки, укладывали спать, как малого ребенка. Вот и теперь, прежде, чем оставить одну, укутали в теплую овчинную шкуру.
Темнота в комнате стояла какая-то душная, но узкие окошки пропускали достаточно света, чтобы сделать её уютной. Вдоль стен - широкие лавки, сундуки. На полках выстроилась посуда. Вся простая, словно бы даже самодельная.
Скрипнула низенькая дверь. В клубах морозного пара вошла женщина. Молодая или старая, не разглядеть в темноте. Но двигалась живо. И сразу поняла, что гостья пришла в себя.
- Ну, здравствуй! Сейчас обедать будем.
Зажженная лучина осветила лицо, перепаханное морщинами. Но в глазах плясал огонь. То ли неунывающий, добрый нрав, то ли отблеск от лучины. Рита не разобрала, да и усталость отбила желание думать. Навалилась тяжелая, тягучая, как расплавленная резина. И такая же черная.
- Ой, да ты сомлела! Ну ничего, держись. Вот пообедаем, и отдохнешь.
От чего отдыхать, когда невесть сколько сиднем просидела на лавке? Но сил не нашлось даже на немудреный вопрос. Рита послушно смотрела, как их багровеющего, жаркого нутра огромной печи появился пузатый горшок, и густое варево переливается в глиняную миску. Похлебала немного, через силу, не чувствуя ни вкуса, ни аромата. И чуть не заснула прямо за столом.
Старуха перевела гостью на застеленную лавку.
- Спи. Ни о чем не думай.
Но какая-то мысль не давала покоя, и желанное забытье не приходило. Вопрос родился уже на грани яви и сна:
- Там зима?
- Зима, милая, зима. Ты спи, набирайся сил.
Наверное, эта вспышка сознания забрала остатки сил. Последующие дни промелькнули, как в тумане. Шла, когда вели, ела, если в руках оказывалась чашка с едой, а не трогали — забивалась в свой уголок на. Но теперь в памяти оставалось хоть что-то. Люди. Мужчины и женщины. Лица появлялись из бредового марева, и так же исчезали.
Постепенно оцепенение отступило. Появились мысли, чувства. И в один из дней Рита прошла до двери и выглянула наружу. Заснеженный двор, колодец под двускатной крышей. Сарай. Рядом, в загородках, возле охапок с сеном несколько коз и овец. Вдалеке протяжно мычит корова, голосит петух.
- Не выстужай дом!- кто-то большой, в мохнатой шубе втолкнул Риту обратно — Топить сегодня больше не будем.
- Ты кто?
- Андрей.
Под шубой оказался молодой человек. Заиндевевшая одежда отправилась на печку сушиться, хозяин прислонился спиной к теплой кладке.
- А тебя как зовут?
- Рита.
- Маргарита?
- Нет. Просто — Рита.
- Ясно. Накормишь? Бабушка занята, а я еще и не завтракал.
Рита засуетилась. Еду на весь день старуха готовила с утра, и закопченные горшки томились в печке. Но достать их оттуда ухватом оказалось делом нелегким. Помог новый знакомый — подхваченный полотенцем горшок надежно встал на стол.
- Составишь компанию?
Впервые за много-много дней Рита почувствовала запах еды. И неожиданно поняла, что предел мечтаний сейчас — вот эта густая похлебка, исходящая ароматным паром! Андрей улыбался,
В глазах прыгали веселые чертики.
- Что? - говорить с набитым ртом трудно, но когда на тебя так пялятся...
- Аппетит появился. Ты ешь, ешь.
Сам он не спешил. Жевал медленно, даже лениво. Так что Рита управилась первой. Последний кусочек хлеба, пропитанный подливкой, отправился в рот, и женщина огляделась:
- Посуду куда?
- В тот ушат у печки.
- Я помыть хотела.
- Потом, когда Бабушка придет. – аккуратно собранные со стола тарелки улеглись в ушат – Прогуляешься?
Отказаться неудобно. Приютили, накормили...
Но, оказалось, интересовались для приличия. Андрей залез на печку, и на пол полетела пара светло-серых валенок и рыжий тулуп. Из большого сундука появились шерстяные носки и теплый платок:
- Одевайся. Потом Бабушка что-нибудь получше подберет.
- Вы с бабушкой вдвоем живете?
- Почему — вдвоем? Еще ты с нами. Ну, иногда еще кто-нибудь. Одевайся и выходи.
В закрывающуюся дверь на мгновение заглянул дневной свет. После яркой вспышки в полумраке незнакомого дома сделалось совсем неуютно. Торопясь, натянула одежду и морозный воздух наполнил легкие.
Во дворе никто не ждал. Мерный стук за сараем выдавал присутствие людей, и Рита пошла на звук.
Новый знакомый рубил дрова. Шуба лежала на снегу. Прошло всего несколько минут, как началась работа, но холщевая рубаха успела намокнуть от пота. Только теперь женщина обратила внимание на одежду. Все самодельное, но при этом поразительно домашнее и уютное: серая рубашка Андрея с вышивкой по вороту и подолу, шуба из некрашеной овечьей шерсти, её собственный тулупчик и заботливо подшитые валенки.
Куда она попала? К людям, добровольно ушедшими от цивилизации? В скит? В секту? Что с ней будет? Интуиция молчала, и Рита решила осмотреться.
Топор на минуту смолк, Андрей предупредил, чтобы не уходила далеко. Из коровника высунулась рогатая голова, и, взвизгнув, Рита сбежала за угол.
Дом и хозяйственные постройки обходились без забора. За коровником, отделенный от жилья широкой белой равниной, разливался по склону лес. Такой густой, что снег между деревьями казался фиолетовым. А ветки под пушистым инеем переливались радужными искрами в лучах яркого, но очень холодного зимнего солнца.
- Красиво?-Тихий вопрос неслышно подошедшего Андрея заставил вздрогнуть, но Рита не обернулась. Только кивнула:
- Как хрусталь.
- Сколько смотрю, все не налюбуюсь. Пойдем, а то замерзнешь.
Рита позволила увлечь себя в дом, но все оглядывалась на лес, не отпускало ожидание чего-то чудесного…
В доме Андрей передал её с рук на руки старушке. А сам снова ушел на улицу. Рита замешкалась в дверях, не зная, что делать дальше.
- Ну, чего стоишь, как не родная? Проходи.
Голос хозяйки дома был не злым, скорее насмешливым. Рита послушно прошла в комнату, пальцы затеребили непослушные пуговицы.
- Эк как он тебя разодел! - старуха критически оглядела тулуп - Ну, ничего, потом подберем чего-нибудь покрасивше. Что с тобой?
В душном тепле, да еще с мороза, у Риты закружилась голова. Лавка больно ударила по ногам, но, подхваченная сухонькой, но сильной рукой, женщина устояла.
- Разморило с непривычки. Ну, ничего, ничего. Ты ложись, отдыхай.
Подчиняться оказалось на удивление приятно. С ног сняли валенки, голова удобно устроилась на подушке, мягкое лоскутное одеяло укутало теплым коконом. И все – как со стороны, сквозь завесу. Хотелось одного: спать.
Сон пришел быстро, а с ним и сновидения. Первый укрепил тело, но вторые окончательно измотали душу, так что проснулась Рита почти с радостью. Соображала ясно, слабость прошла, ну, и от страшных мыслей снадобье тоже нашлось - работа. Хваталась за все: топила печку, готовила в глиняных горшках, ухаживала за скотиной. Даже доить научилась, хотя коровы вызывали ужас. В хозяйстве держали четырех. А еще пять свиней, быка, двух коз, десяток овец, трех лошадей и море разной птицы. Уход за ними, по большей части, лежал на плечах Андрея, но и женщинам доставалось.
Узнала, что зола прекрасно заменяет всякие жидкости для мытья посуды. Белая равнина между коровником и лесом оказалась рекой, куда ходили полоскать белье. Потом, в тепле, замерзшие руки отдавались такой болью, что Рита едва сдерживала крик. Но и боли радовалась: отвлекала, не давала вспоминать.
Её не спрашивали ни о чем, она тоже ничем не интересовалась. Только как-то вечером старуха заявила:
- Хватит тебе здесь лавку пролеживать. Получше места есть.
И отвела Риту наверх, в горницу.
- Хозяйствуй.
Рита осмотрелась. Обстановка скудная, вернее, почти никакой: широкая лавка под узким оконцем, сундук, такой большой, что спать на нем можно, вытянувшись в полный рост, пара плетеных коробов, светец с погашенной лучиной над ушатом, скамейка. Но и горница хозяйки обставлена не богаче.
В дверь постучали. Андрей принес вещи:
- Обживаешься? Спустись, там Бабушка тебе кое-что из одежды подобрала.
Хозяйку нашлась в теплой клети, возле большого берестяного ларя. Складывала вещи на крышку запертого сундука. Кивком указала:
- На-ко вот, примерь.
Приготовила, как для приданного! Рита перебрала подарки. Три холщевые рубахи. Две простые, крашеные луковой шелухой, третья — небесно-голубая, с диковинными цветами по вороту и рукавам. Пять юбок — понев. И теплые, из толстой шерсти, и легкие, льняные. Несколько пар вязаных чулок. Два платка из серого козьего пуха и такие же варежки. Еще — овчинные, украшенные яркой ниткой по швам. Тулуп, хотя нет, скорее женская дубленка цвета темного шоколада. По коричневому полю легким морозным узором расцвел орнамент. Тонкие, завораживающие линии. Такие же — на черных валенках.
- Девочка одна тут жила. Она и украсила. Любила рисовать.
- А где она теперь?
- Ушла.
- Куда?
- Да откуда я знаю? Люди приходят и уходят, а дела их остаются. Вот и после тебя что-нибудь, да останется.
Почему-то Рите стало не по себе. Вроде не гонят, а неприятно. Сгребла в охапку наряды, с губ тихо слетели слова благодарности, и тяжелая дверь скрипнула за спиной несмазанными петлями.
Уже позже поняла, что обидеть не хотели. И как хорошо, что в мире снова есть собственный уголок.
В общем-то, только этот эпизод и разнообразил долгую вереницу дней. Рита старалась, ни одно дело не оставалось без внимания, но что там, вне дома и двора, любопытства не вызывало.
Бабушке и Андрею не нравилось такое настроение. Отбирали работу и гнали гулять. Рита не спорила, уходила. Как правило, за сарай. И там, защищенная от ветра, подолгу любовалась окрестностями. Красота позволяла не думать. Но, найдя лазейку, память заявляла права, и Рита стремительно бежала прочь, хваталась за первое попавшееся дело.
Но однажды Андрей не отпустил одну. Подогнал запряженную в сани лошадь.
- Покатаемся?
Рита с ужасом воззрилась на мохнатую зверюгу. Хоть и знает, что не укусит, не лягнет, а все же…
- Садись. - Андрей приподнял медвежью полость.
Оказалось, что на сене, под медвежьим пологом – тепло и уютно. Под полозьями поет снег, солнце цветными искрами рисует на белом полотне замерзшей реки… Но Андрей правит не к реке, а в объезд жилья и дальше, в лес. И только когда шум хутора стих вдали, обернулся:
- Как тебе?
- Хорошо!
Рита блаженно зажмурилась, и вдруг поняла: а действительно — хорошо!
- Кошка.
- Что?
- Ты на кошку сейчас похожа. Вот-вот замурлычешь.
Лучше бы молчал! Муж тоже сравнивал её с кошкой. Но здесь, в лесу, некуда убежать, и спасительной работы тоже нет. Замок, запиравший страшные воспоминания, отомкнулся, и боль хлынула мощным потоком, смывая робкие заслоны. Подстреленной птахой трепыхнулось сердце, горло свело судорогой и горькие, отчаянные слезы без рыданий хлынули из глаз. Не в силах сдержаться, Рита уткнулась спутнику в плечо и мохнатая шуба, пахнущая дымом и еще чем-то непонятным, но таким уютным и надежным, впитала слезы. Андрей не отстранялся, только рука ласково касалась головы, рассыпавшихся из-под съехавшего платка волос и молчал. Когда же рыданья стихли, неуверенно улыбнулся:
- Поехали дальше? Или домой?
- Домой.
Рита потупилась. Так вольно ведет себя с чужим мужчиной! Но слезы словно вымыли из душевной раны грязь, мешающую заживлению. Теперь зарубцуется. Останется шрам, страшный, уродливый, ноющий в особо тоскливые ночи, но всего лишь шрам. И можно будет жить.
Метнувшись по стволу, белка сшибла с еловых ладоней снег. Рита взвизгнула, когда холодная крупа обрушилась сверху. Андрей рассмеялся: подопечная оживала на глазах. Конечно, немало времени пройдет, пока процесс завершиться, но он завершиться.
И уже подъезжая к дому, решился:
- Ты береги Бабушку.
- Ты о чем?
- Уйду скоро. Давно пора. - Он помолчал, оглядывая лес — Из-за нее оставался, а теперь здесь ты.
- Куда уйдешь?
Рита не понимала. Почему она должна оставаться со старухой, когда родной внук убегает? Благодарность благодарностью, но класть жизнь на уход за чужим человеком?
- Она мне не бабушка. – Андрей словно мысли читал — Даже не родня. Просто человек, который помог в трудную минуту. Я не могу сообщить вот так сразу, она, кажется, ко мне привязалась. Подготовь её, хорошо?
Рите оставалось только кивнуть, дальше ехали молча. Но когда Андрей уводил лошадь, спросила:
- Когда?
- На днях.


Но до ухода Андрей привел гостью.
Нестарая женщина покорно шла за ним, ничего ни слыша, ни видя. Бабушка тут же застелила овчиной лавку. Ту, на которой Рита провела много-много дней.
- Не тревожь. Ей сейчас покой нужен.
Так она и сидела. Как кукла. Послушно пила отвары, что готовила Бабушка. Глотала похлебку, если кормили с ложечки.
У самой Риты дел прибавилось: Андрей ушел, как и обещал. Его обязанности легли на её плечи. Но откуда-то нашлось время выбираться в лес, бродить между спящих деревьев, наблюдать за белками. Иногда вдалеке мелькали тени — испуганные косули уносились прочь, а как-то раз, прямо из-под ног порскнул огромный заяц. Потом Рита долго смеялась: неизвестно, кто испугался больше.
В один из таких дней и увидела сидящего на вывернутом дереве мужчину.
- Добрый день.
Не дождавшись ответа, подошла ближе. Знакомый пустой взгляд на застывшем лице.
С трудом заставила встать. К дому шли битый час, так медленно передвигал ноги найденный. Бабушка заохала, из печи появился горшок с куриным бульоном. Но только теперь Рита заметила, как привычны эти хлопоты. И вечером, когда основные дела закончились, подсела к старухе:
- Чайку попьем?
- Устала?
- Немного.
- Ну, садись, отдохни. Я сама заварю, ты так не сможешь.
Прихлебывая душистый травяной чай с земляничным вареньем, Рита решилась:
- Что это за место?
Старуха долго молчала, гоняя в блюдце земляничную ягоду.
- Как тебе объяснить, девонька. Сюда приходят те, кто оказался на кромке: и смерть не берет, и жизни нет.
- Отчаявшиеся?
- Нет. Те все же ищут выход, может, не всегда правильный, но... находят. А здесь собираются те, кто и последнего выхода не в силах найти. Те, кто потерялся.
Рита долго молчала, обдумывая услышанное, потом задумчиво проговорила:
- Заповедник потерянных душ.
- А ведь действительно! - старуха улыбнулась названию.
- А вы тогда кто?
- А кто у нас на кромке сторожит? Баба Яга!
Рита весело рассмеялась. Старуха вторила ей неожиданно молодым голосом. Так и «прокулемили» почти до рассвета.


Шли дни. Зима уходила, отобрав у земли белое покрывало, весна подарила взамен нежно-изумрудное. Зазвенели в лесу птицы, приветствуя лето.
Работы прибавилось — приходилось еще возделывать немаленький огород, но и людей в Заповеднике стало больше. Древний старичок, пришедший неизвестно откуда, оклемавшись, взвалил на себя обязанности пастуха. Бабулька — божий одуванчик хлопотала у печки, не забывая носить дедуле обеды. Молодой парень занялся скотиной, чистил стойла, чинил сараи. Женщины день-деньской проводили на огороде, и все находили в работе успокоение. Рите пришлось заниматься еще и организационными вопросами. К ней обращались, как к старожилу, и постепенно она взяла на себя часть хозяйских обязанностей.
Первыми ушли дедушка с бабушкой. Собрали нехитрый скарб, попрощались, и двинулись по тропинке, трогательно держась за руки. Потом исчез мужчина. К осени в доме снова остались только Рита и Бабушка.
- Куда они уходят?
- А кто куда. Придет время, соберешься и ты. И дорогу сама найдешь.
- Неужели никто никогда не остается?
- Почему — никогда? Я вот осталась. Много-много лет назад.
И, словно стараясь отогнать воспоминания, Бабушка захлопотала у печки.
Но разговор они все-таки продолжили. Погожим золотым днем, обиходив скотину, женщины выбрались по грибы. Шли между деревьев, кланялись земле, разгребая лесную подстилку, наполняли корзины. И вышли на поляну.
Круглая, как блюдце, с маленьким родником в самом центре. Звеня, он вырывался из-под земли, и падал в выложенную булыжниками ямку. А вокруг, на вершинах многочисленных холмиков лежали большие камни. Бабушка указала на один:
- Под ним я её и похоронила.
- Кого?
- А прежнюю Бабу Ягу.
Рита недоверчиво посмотрела на камень. Такой не поднимешь без крана.
- А камень сам вырос. За одну ночь. - и, увидев, как вытянулось лицо собеседницы, весело рассмеялась.
- Думаешь, все так просто? Поверь, не только из твоего мира сюда бедолаги приходят?
В том, что это правда, Рита убедилась довольно скоро. Зимой пришлось выхаживать не только людей, но и существ, только отдаленно их напоминающих. Да и люди, как она подозревала, не все пришли с привычной Земли.
К весне Рита почувствовала себя в Заповеднике, как дома. Её никуда не тянуло, и было так спокойно...
А следующим летом умерла Бабушка.
Проплакав всю ночь, Рита запрягла лошадь в телегу, завернула тело в большой меховой тулуп и повезла хоронить. Долго копала яму, долго не решалась опустить Бабушку на голую землю. Потом наломала лапника, устелила дно. И лапником же укрыла тело сверху. Возилась долго, и домой попала только поздно вечером. Но вместо того, чтобы лечь спать, долго сидела за столом, потом собиралась. Куда пойдет, не знала, но оставаться в Заповеднике без хозяйки считала неправильным. Решила утром навестить могилу, как требует обычай, и уйти. Только вот хозяйство беспокоило. Ладно, огород, но скотина... Продеться выпустить, а там будь, что будет.
Так и не попробовав прилечь, на рассвете женщина открыла сараи и вышла со двора. Дойдя до опушки, оглянулась и ахнула: над рекой плыл туман. Да не просто плыл: стелился по земле, полностью скрывая подошву холма и хозяйственные постройки. Дом словно плыл над таинственным потоком, и крышу уже золотили первые солнечные лучи.
Пораженная, Рита вдруг поняла: никуда она отсюда не денется. Навестит Бабушку, оставит на могильном холмике хлеб, и вернется. Так и сделала. Только угощение покойной душе оставила не на земле, а на теплом камне, что вырос за одну ночь. И когда вернулась, нашла у порога затравленно озирающегося парня. А когда он пришел в себя, и спросил, кто она такая, грустно улыбнулась:
- Стало быть, Баба Яга.