Крик среди ночи...........

Среда, 24 Августа 2011 г. 00:38 + в цитатник

Найдено здесь
http://pensionary.ru/forum/index.php?topic=742.0

...........................................................................

Паустовский, отрывок из рассказа "Крик среди ночи"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . Да, путь человека к справедливости, свободе и счастью был временамипоистине страшен. И только глубокая вера в победу света и ума над черной тупостью не позволяла отчаянию полностью завладевать сознанием. Сила человеческой совести все же так велика, что никогда нельзя окончательно терять в нее веру. Недавно знакомый писатель рассказал мне об этом удивительную историю. Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски. Вскоре послевойны он ехал из Риги на Взморье на электричке. Против него в вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш. Не знаю, с чего начался их разговор, во время которого старик рассказал одну историю. -- Вот слушайте, -- сказал старик.-- Я живу на окраине Риги. Перед войной рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция -- это просто обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже всего -- на нашей жадности. Он спекулировал вместе со своей женой. Да... И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в "гетто" с тем, чтобы часть, убить, а часть просто уморить с голоду. Все "гетто" было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа появилась удачная мысль -- нагрузить фуру картошкой, "дать в руку" немецкому часовому, проехать в "гетто" и там обменять картошку на драгоценности.

Их, говорили, много еще осталось на руках у запертых в "гетто" евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на улице, и вы только послушайте, что он сказал. -- Я буду, -- сказал он, -- менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети. -- Почему?-- спросил я. -- А потому, что они ради детей готовы на все и я на этом заработаю втрое больше. Я промолчал, но мне это тоже недешево обошлось. Видите? Латыш вынул изо рта потухшую трубку и показал на свои зубы. Нескольких зубов не хватало. -- Я промолчал, но так сжал зубами свою трубку, что сломал и ее, и два своих зуба. Говорят, что кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь бросилась не в голову, а в руки, в кулаки. Они стали такие тяжелые, будто их налили железом. И если бы он тотчас же не ушел, то я, может быть, убил бы его одним ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому что отскочил от меня и оскалился, как хорек... Но это не важно. Ночью он нагрузил свою фуру мешками с картошкой и поехал в Ригу в "гетто". Часовой остановил его, но, вы знаете, дурные люди понимают друг друга с одного взгляда. Он дал часовому взятку, и тот оказал ему: "Ты глупец. Проезжай, но у них ничего не осталось, кроме пустых животов. И ты уедешь обратно со своей гнилой картошкой. Могу идти на пари". В "гетто" он заехал во двор большого дома. Женщины и дети окружили его фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый мешок. Одна женщина стояла с мертвым мальчиком на руках и протягивала на ладони разбитые золотые часы. "Сумасшедшая! -- вдруг закричал этот человек. --Зачем тебе картошка, когда он у тебя уже мертвый! Отойди!" Он сам рассказывал потом, что не знает -- как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы, начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на землю. "Скорей! -- закричал он женщинам. -- Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не шевелятся и молчат. Скорей!" Матери, торопясь, начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. Вы понимаете, у женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей. А они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал. Женщины целовали грязные колеса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и выдаст всех. Но дети молчали. Знакомый часовой заметил его издали и крикнул: "Ну что? Я же тебе говорил, что ты глупец. Выкатывайся со своей вонючей картошкой, пока не пришел лейтенант". Он проехал мимо часового, ругая последними словами этих нищих евреев и их проклятых детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал по глухими проселочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им детей, и партизаны спрятали их в безопасное место. Жене он сказал, что немцы отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток. Когда окончилась война, он развелся с женой и уехал из Риги. Старый латыш помолчал. -- Теперь я думаю, -- сказал он и впервые улыбнулся, -- что было бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком....
....................................................

Источник - otvoyna.ru

4 октября 1942 г. еврейских женщин и детей из гетто Мизоч на Украине вывезли в овраг неподалеку от Ровно. Их расстреляли немецкие полицейские и украинские полицаи. На фото внизу: полицай добивает раненую. Немецкий инженер Герман Ф. Гребев своих показаниях рассказал о такой же массовой казни 5 октября 1942 г. в Дубно на Украине. "Мы пошли прямо к ямам. Нам никто не мешал. Из-за насыпи доносился треск ружейных выстрелов. Потом подъехали грузовики, в которых находились мужчины, женщины и дети всех возрастов. По команде эсэсовца, державшего в руке то ли хлыст, то ли плетку, им пришлось раздеться. Их заставили сложить отдельно обувь, одежду и нижнее белье.
Я собственными глазами видел груду ботинок, в которой было, наверное, восемьсот, а может быть, и тысяча пар, и огромные кучи одежды и нижнего белья. Люди раздевались без рыданий и криков, а потом собирались семьями, обнимались и прощались в ожидании команды другого эсэсовца – тоже с хлыстом, – стоявшего на краю ямы. Я пробыл там около пятнадцати минут и за все это время не слышал ни единой жалобы или мольбы о пощаде.
Недалеко от меня стояла большая семья. Мужу и жене было около пятидесяти, а детям – год, восемь и десять лет; еще у них были две взрослые дочери – одной лет двадцать, а другой, наверное, двадцать четыре. Пожилая женщина с седыми волосами держала на руках годовалого ребенка, пела и смешила его. Ребенок повизгивал от удовольствия. Муж с женой смотрели на них со слезами на глазах. Отец держал за руку десятилетнего ребенка. Мальчик старался справиться со слезами. Отец показывал на небо, гладил сына по голове и как будто что-то ему объяснял.
В этот момент эсэсовец, стоявший возле ямы, что-то крикнул своему напарнику. Тот отсчитал около двадцати человек и приказал им зайти за насыпь. Семья, о которой я только что рассказал, тоже оказалась в этой группе. Я до сих пор помню, как, поравнявшись со мной, стройная темноволосая девушка указала на себя пальцем и сказала: двадцать три."

Рубрики:

Читальный зал
Помним...