...Наконец телефон зазвонил.
Я уже находилась в ванной, прилипнув к двери и пытаясь расслышать, о чем говорит отец. Включенный душ мешал мне, практически все заглушая. Но вот интонация папы резко подскочила:
– Что? Замок не работает? Я сейчас спущусь.
Как только входная дверь захлопнулась, я выскочила из ванной, держа наготове пакет с одеждой. Посчитала до десяти, чтобы у отца было время спуститься вниз, и тогда осторожно выскользнула в подъезд.
Родители жили на предпоследнем, восьмом этаже, и это обстоятельство я так же учла. Я поднялась на девятый. Там, как правило, было тихо, вероятность наткнуться на кого-нибудь в десять часов вечера практически ровнялась нулю. Я быстро переоделась, и к тому моменту, когда двери лифта распахнулись на восьмом этаже, выпустив моего отца с пиццей, я уже поправляла парик на голове.
Едва дождавшись пока он войдет в квартиру, нажала на кнопку лифта, молясь, чтобы его никто не перехватил. У меня оставались считанные секунды до того момента, когда отец поймет, что меня нет в душе. Сейчас он крикнет через дверь ванной, что пицца прибыла. Не получив ответа постучит, поймет, что дверь открыта, войдет и увидит, что меня там нет. Он помчит в мою спальню, но подозрение уже охватит его, ведь неспроста же парень, принесший пиццу, утверждал, будто его предупредили наперед о неисправности кодового замка. Не найдя меня и в зале, возле телевизора, он, наконец, поднимет шум, догадавшись, что я просто нагло сбежала из дома…
И тогда меня поймают раньше, чем лифт остановится на первом этаже…
И вот я выхожу из двери подъезда, внушая себе, что я не Анна Гром, что даже не похожа на нее, что даже если отец уже поднял тревогу, никто не обратит внимание на обычную молоденькую девчонку с длинными черными волосами, выходящую из подъезда. Или все же обратит?
Я шагала намеренно развязно, лениво, беззаботно, сунув руки в карманы, как это делают все подростки. Никто сейчас и не станет сомневаться, что я подросток.
И все же мне удалось.
Я беспрепятственно миновала все посты, и будучи уже далеко за приделами двора, в котором жили родители, все еще не верила, что все получилось
Под покровом ночи город выглядел еще более плачевно. В неподдельной глухой пустоте даже собаки спрятались по норам. Но упорная мощная сила, дикое горячее стремление росло с каждым шагом, увлекая и подгоняя меня пульсирующим в сознании решением, пробивающимися молодыми ростками надежды.
Земля была еще мокрой, в лужах на асфальте одиноко и мрачно утопало отражение редких уличных фонарей. Воздух сырой и прохладный. Из-за отсутствия ветра все будто замерло, как на старой картинке, и, казалось, никогда уже не рассосется этот застывший призрачный вакуум, никогда не наступит день, и люди не станут шагать по этим тротуарам…
Весь мир словно исчезал за стенами города - там притаилась тьма, непроглядная, пустая и черная. Оставались только пустынные улицы, да звезды на тусклом расплывчатом небе. И еще неизвестность.
А несколько недель назад так же как и я сейчас, смело, без оглядки, шел он – убийца, навстречу своей жертве. Либо она сама ступала бесшумно, бессознательно, не замечая угнетающей этой пустоты, плывя сквозь дымку блаженства в окрыляющем наркотическом экстазе. На губах ее блуждала счастливая улыбка, луна отражалась в блестящих холодных глазах. Может она даже знала куда идет и зачем. Знала, кто идет следом, знала, что ждет впереди. Но связь с земным ее прекращалась, а звезды, как тысячи глаз небесных зрителей, наблюдали последний ее спектакль…
И я не просто шла по бегущему вперед тротуару, грязному и безлюдному. Судьба вела меня извилистым путем испытаний.
Такси дожидалось, где и было договорено. Таксист, решив, что я малолетняя проститутка, потребовал денег наперед, за то, что заставила его ждать. Когда он услышал, куда мне нужно ехать, разразился проклятиями.
– Сатанисты, что ли? Слышал я о таких. Поэтому никуда я тебя ночью за город не повезу.
– Послушайте, уважаемый, – сказала я железным тоном, – я сейчас пребываю в очень взвинченном состоянии, именно в таком, знаете ли, в котором очень легко скандалить, хоть скандалить я ненавижу всем нутром. И поэтому если вы не везете меня, куда я прошу, мне придется звонить диспетчеру и сообщать о вашем нежелании работать. Либо мы договариваемся о двойной сумме, и вы ни о чем не заботитесь.
Он недовольно пожевал усы и завел мотор.
Я сидела рядом с ним и внимательно следила за дорогой, стараясь вспомнить направление. Было темно и я боялась ошибиться. Какое-то время мне казалось, что вся дорога за городом совершенно одинакова, что мне никогда не удастся найти то место, куда возил меня Кирилл. Нервы были напряжены до предела. Наконец мне показалось, что я узнала поворот и приказала водителю резко свернуть. Оставалось проехать совсем немного, но таксист неожиданно испугался и сказал, что дальше он не едет.
– Почему?
– Ага! Выскочат сейчас твои дружки из кустов, накинут мне удавку на шею и до свидания. Я что дурак, по-твоему! – Машина остановилась. – Выметайся давай! Давай деньги и выметайся. – Он вырвал деньги у меня из руки и вытолкнул из машины. Затем так, будто сам черт гонится за ним по пятам, помчался прочь.
Я осталась на неизвестной дороге, в темноте, не уверенная даже в правильном ли направлении иду. Заросли деревьев производили таинственные звуки, шумя листьями и роняя капли дождя.
Но ни темнота, ни деревя-мистификаторы не способны были нагнать на меня страх. Страх совершенно иной, сжимающий сердце, был много сильнее. Что, если я ошиблась, и нахожусь теперь в той стороне, где нет никакой вероятности встретить Кирилла?
Но пройдя несколько метров, путаясь ногами в мокрой траве и спотыкаясь на неровной тропинке, поняла, что не ошиблась. Вскоре я заметила светящиеся окна в доме, и уже не сомневалась, что это та самая усадьба...

...– Тебе придется торчать под подъездом на протяжении всей ночи, оберегая меня как английскую королеву. Разве остаться в квартире не лучший вариант? И тебе спокойнее, и меня совесть не замучит. Я могу постелить тебе на диване в гостиной…
Заметив его колебание, я быстро добавила:
– Давай обойдемся без стеснений! Кому еще я могу доверять, если не тебе?
Леша неожиданно залился краской стыда, словно подросток, и я с запозданием сообразила, что такие слова могли нанести ущерб тем чувствам, что он испытывал ко мне. Я, считай, в лоб заявила ему, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не будет восприниматься мною, как мужчина. Но с другой стороны, я надеялась, что он примет мое доверие, ведь, кокой бы не была ситуация, но никому другому я не разрешила бы остаться на ночлег в моем доме. И все же этот аспект, видимо, оказался принят во внимание. Одновременно растроганный и гордый таким обстоятельством, Алексей, колебавшийся в действительности не так уж долго, почесал колючий подбородок и уверенно кивнул.
– Ну тогда ему точно сюда не пробраться!
Я вздохнула и гостеприимно развела руками:
– Располагайтесь, как дома, капитан! Могу предложить немного марочного вина, у меня в холодильнике как раз стоит початая бутылка.
– Нет, мне нельзя. – Улыбнулся Алексей. – Но раз уж я твой гость, то, пожалуй, метнусь в душ. Ты не возражаешь?
– Нисколько...

Сама не понимаю, как такое произошло, скорее всего, я просто следовала привычке, забыв о всякой осторожности, забыв даже безоговорочный приказ Борщева. Почти бессознательно я растворила дверь балкона, ежась и кутаясь в длинный халат, вышла на улицу и посмотрела на непроглядное небо, находившееся настолько низко, что, казалось, до него можно было без проблем дотронуться рукой.
Я набрала в легкие воздух, в надежде почувствовать ароматы цветов или вишен, таких необходимых, способных подтвердить неповторимость, тонкость, превосходство природы. Превосходство жизни! Но в этой застывшей, наполненной сыростью и запахом гнили ночи, не было ничего радушного, прекрасного или просто обнадеживающего.
Прислонившись к краю балкона, я посмотрела на полюбившийся мне перекресток, стремясь найти в нем хоть какие-то признаки былой прелести и восторга. Как же все переменчиво в этой жизни. То, что было вчера неописуемой живой красотой, сегодня уже наполнено мраком, дышит смертью. То, что радовало вчера, сегодня отбирает последнюю надежду…
Я задумчиво пригубила вино, но внезапно поняла, что больше не ощущаю бокал в своей руке. Услышала, как он беспомощно разлетелся на мелкие осколки где-то далеко внизу, столкнувшись с асфальтом. Но я больше не думала о нем… Не думала ни о чем.
Я оторопело, не двигаясь смотрела на угол дома.
Точно на том месте, где и предполагал Борщев, стоял Кирилл Чатаев.
Он был одет как в тот раз, когда я видела его впервые – в длинный кожаный плащ и плотную вязаную шапочку, скрывающую часть лица. Но сомнений не было – то был именно он. И он не сводил с меня глаз.
Страх ударил в голову, будто непосильная доза алкоголя, в миг все поплыло перед глазами, а живот скрутила необъяснимая судорога. Я резко метнулась обратно в комнату, и, запутавшись в занавесках, рухнула на пол как подкошенная. Не в силах подняться, цепляясь за край подоконника, царапая и ломая ногти в панике, я стремилась как можно скорее запереть дверь балкона, и когда, наконец, смогла это сделать, прижалась к ней спиной, в ужасе схватившись за голову.
Все же он там! Он там! Он пришел меня убить!
Из ванной выскочил Борщев в наспех застегнутой рубашке и брюках.
– Мне показалось, – вскричал он, несясь ко мне навстречу. – Или хлопнула дверь балкона?
Я не могла разомкнуть рта от страха.
Леша выкрикивал еще что-то, встряхивал меня, но я находилась будто в ступоре. Он помог мне подняться на ноги и отвел на кухню.
– Ты что, хотела выйти на балкон? Зачем? Я же запретил тебе! Разве ты не понимаешь, насколько это опасно?
Он приставил к моим губам чашку с водой и заставил выпить. Затем набрал еще воды, посчитав, что этого не достаточно, но я резко замотала головой, протестуя, и Леша сердито пригрозил:
– Либо говоришь мне, что случилось, либо я сейчас же звоню твоему отцу!
Я взяла чашку, но ничего не сказала.
Однако в этот миг одна очень необычная, почти незаметная деталь привлекла мое внимание.
Я смотрела поверх чашки на свой холодильник, сплошь обклеенный цветными напоминашками, смотрела во все глаза, боясь, что у меня начались галлюцинации, что я окончательно сошла с ума…
Поставив чашку на стол я медленно встала, едва не падая в обморок, не сводя с него глаз… с того странного предмета, постороннего предмета, никогда раньше не бывавшего ни в моем доме, ни в моей кухне, ни тем бом лее на моем холодильнике.
– Аня, ты скажешь мне, что происходит? – Голос Борщева звучал почти отчаянно.
Я же с невероятным ужасом, как в кошмарном сне, потянула руку к тому месту на холодильнике, где напоминашек было особенно много, наклеенных одна поверх другую, схожих по форме на растрепанного разноцветного осьминога, из-под брюха которого выглядывал едва заметный темный уголок. Я уже не сомневалась, что это было… но дотронуться до него оказалось несказанно трудно, несколько секунд я не дышала, понимая, что сейчас я открою ящик Пандоры, что обратного пути уже не будет, что вся суть происходящего кошмара станет явной просто сейчас…
Осторожно, не дыша, я дотронулась до того злополучного уголка, потянула его, содрогаясь всем телом от того, что открывалось моим глазам. Сперва я увидела часть чьей-то руки на изображении, затем жгуче-черные длинные волосы, разметавшиеся по траве…
– Все же, – выдавила я сквозь парализованную от шока гортань. – Все же он оставил мне послание, Леша… Ты был прав…Господи… Ты был прав…Это страшный человек!
Истерически всхлипывая, я подала Алексею небольшой палароидный снимок. На нем была Мирослава Липка. Только что убитая Мирослава Липка.
– Вот зачем он был здесь… Он хотел, чтобы я знала…
– Чертов псих, – сквозь зубы выкрикнул Борщев, и схватил меня за руку.
– Так ты выходила на балкон? Ты была там? Ты его видела, да? Поэтому испугалась?
И не дожидаясь, что я скажу, капитан схватил пистолет и побежал к двери.
– Нет, – опомнилась я, бросаясь за ним. – Не выходи, Леша! Он слишком опасен! Не нужно, пожалуйста…
Но двери уже были распахнуты.
– Запри дверь и звони в милицию, – эхом разнесся его голос по подъезду.
Я упала в пороге, и продолжала умолять:
– Леша, нет… Леша, он же убьет тебя, он тебя убьет…
Через минуту на улице прогремело два громких выстрела…
Я не сомневалась… это стреляли в Борщева.
Еще через минуту я услышала шаги в подъезде.
Шаги, которые не могли принадлежать капитану, всегда ступавшему тяжело и быстро. Те шаги были очень легкими, почти бесшумными, неторопливыми и уверенными.
Это убийца поднимался по темным ступенькам подъезда. Я знала это так же точно, как и то, для чего он идет сюда.
Я увидела в полутьме его силуэт, он уже приближался. Высокая широкоплечая фигура в черном словно вырастала из недр подъезда…
И в тот момент, когда я практически сдалась, чувствуя себя слабой и беспомощной марионеткой в его жестокой игре, с неожиданной яростью я набросилась на дверь всем телом и захлопнула ее за миг до того, как он появился на лестничной площадке.
Сердце билось как загнанное.
Не сдаваться! – твердило оно с каждым новым ударом.
Не сдаваться!
Злорадная улыбка исказила мое лицо.
Не сдаваться!
Ты ведь этого хотел? Чтобы я не сдавалась?
Ну так будь по-твоему!!!

Я быстро поднялась с пола, схватила трубку телефона и позвонила в милицию.
Затем набрала номер отца…

...Состояние казалось критичным.
На протяжении всей ночи я не сомкнула глаз.
Мне не сиделось, не лежалось, и привычно блуждать по квартире беспризорным лунатиком было невмоготу. Даже тот факт, что кофе иссякло, а в холодильнике гуляет ветер, меня нисколько не заботил.
Сомнение, как удавка, медленно затягивалось вокруг шеи. Отчаяние сильнее прежнего стучалось в душу. Я задыхалась от этих мук и снова чувствовала себя бессильной перед ними, снова не понимала, что происходит.
Чертов замкнутый круг!
О, Егор! Кто-то разрушил наше с тобой счастье. И с тех пор я как узник в темной темнице, у которого под ногами глубокий колодец, а над головой раскачивается безжалостный маятник, считая минуты до конца. Знаешь ли ты, как невыносимо без тебя?..

Телефон и звонок на двери я отключила.
Никого не желаю впускать в этот мир, наполненный болью…
Держитесь лучше подальше!

Но только волнение начало понемногу стихать, новая причина для беспокойства объявилась тут как тут.
В моей квартире неожиданно возник запах сигаретного дыма.
Почти неуловимый, слабый аромат, но вполне ощутимый для не привыкшего человека. Он проникал в мою гостиную через прихожую, а в прихожую…
Эта мысль заставила меня схватиться с места.
Кто-то находился прямо за дверью моей квартиры!
Я подошла к ней и прислушалась. Но, как ни старалась, ничего не услышала. И терпение мое окончательно лопнуло. С треском отперев все замки, я выскочила на залитую полумраком площадку.
Как и в прошлый раз – никого!
Только серый мрак и дым сигарет.
Но в следующий момент я услышала торопливые легкие шаги, спускающиеся вниз. Метнувшись к межлестничному проему я попыталась разглядеть, кто там, но в подъезде было слишком темно.
– Эй! – Крикнула я совершенно безрассудно. – Я здесь!
Мелькнувшая внизу черная тень на долю секунды приостановилась, что позволило мне увидеть силуэт незнакомца.
Молодой мужчина. Высокий, широкоплечий. Темный капюшон скрывал его лицо, когда он мимолетно поднял ко мне голову. Разглядеть его более детально я не успела, в мгновение ока он растворился в темноте и даже всегда скрипящая дверь подъезда в этот раз почти не визгнула.
– Кирилл? – выдохнула я растерянно.
И каждой клеткой своего тела ощутила внезапный холод, пронизывающий так сильно, что ноги стали подкашиваться. Медленно, очень медленно, словно оглушенная мощным ударом, в поисках жизненно важной опоры я прислонилась к стене подъезда и только тогда почувствовала, что сердце мое стало невероятно большим и тяжелым – билось молотом, прыгало сверху вниз – в груди, в животе, в позвоночнике…
Казалось, что я стою так бесконечно долго, выравнивая конвульсивное дыхание и в то же время понимая, что не могу дышать совсем. В организме все замедлилось, и в момент этой паузы я не могла даже думать. Это все пришло потом, когда по венам резко хлынула кровь и боль в груди разорвалась на тысячи острых осколков, впилась в голову. Лицо запылало огнем, я вся как будто очутилась в кипящей смоле. А мысли завертелись уже с неудержимой скоростью и беспорядочностью.
И почти не помня себя, я помчала вниз, за ночным гостем.

До сих пор тяжело вспомнить то, что происходило дальше.
Выбежав на улицу, я сначала никого не увидела, а потом…
Тот самый человек, который только что находился в моем подъезде, в нескольких шагах от меня садился за руль большого спортивного мотоцикла.
– Кирилл! – Я успела окликнуть его еще до того, как загудел мотор. Но он только бегло взглянул на меня. И уже в следующую секунду, как в страшном сне, мотоцикл резко развернулся, раскидывая колесами большие куски грязи и, не успела я понять, что происходит, полетел прямиком на меня.
Лишь в последнюю секунду, подчиняясь явно чему-то сверхъестественному, я отпрыгнула в сторону и покатилась по земле. Мотоцикл промчался в опасной близости от моего тела и, с шумом набирая скорость, улетел в ночь.
Свет фонаря у подъезда резко и неестественно покосило, брызнуло потоком ярких искр и, возведя голову к небу, спасаясь видом луны, я вдруг осознала, что в глазах у меня все перевернулось вверх дном: земля безобразно вскочила вверх, а вот луна, напротив, рухнула оземь и разбилась, как игрушечный магический шар.
Борясь с наступившим шоком, я попробовала подняться, но в животе все внезапно перевернулось, и, сделав несколько неуверенных шагов, я снова повалилась на газон. И все ненадолго затихло, укутавшись в пелену мрака…

Но плохая новость явилась ранним утром.
В мою дверь забарабанили во весь опор, одновременно с этим выжимая звонок. Я схватилась так быстро, что упала с кровати.
Ничего не понимая, протирая сонные глаза, кутаясь на ходу в халат и путаясь в его длинных полах, побежала к двери и прицелилась в глазок. Перед квартирой стоял капитан Борщев.
– Леша? – Я встретила его с изумленным видом. – Что заставило тебя высаживать мне дверь в половине седьмого? Пожарная тревога?
– Хуже, Аня. Поверь, гораздо хуже. – Перебил капитан, тяжело дыша, будто перед этим бежал. – Я едва дождался утра, потому что не хотел беспокоить тебя ночью. Кое-что случилось…
– Неужели еще кого-то убили, – спросила я наугад и осеклась. В глазах Алексея возник ответ, не оставляющий сомнений. У меня снова все похолодело внутри.
– Алису Боднер вчера поздно вечером нашел охранник строительства, которое расположено неподалеку от ее дома. – Подтвердил Борщев печальную догадку. – Она упала с восьмого этажа...

Пятнадцать минут спустя в коридоре прокуратуры я наткнулась на отца, беседующего с Борщевым.
– Папа? – В виду последних событий я даже не знала, стоит ли мне удивляться. – Что ты тут делаешь?
– Я пытался лечить девочку, что погибла, – признался отец.
– О, спасибо, что сказал мне об этом!
– Существует такое понятие – лечебная тайна... Только теперь это не имеет значения. Я не успел ей помочь.
– Ты тоже считаешь, что она покончила с собой?
– Такое можно предположить. Если бы не следы…
– Какие еще следы?
Леша прокашлялся.
– Твой отец имеет в виду следы мотоцикла и отпечатки ботинок Чатаева, которые обнаружили возле места вчерашней трагедии…
– Почему это именно его следы? – перебила я.
– Ты хочешь услышать подробности проведенной экспертизы? – веско спросил Борщев.
– Послушайте, – я устало покачала головой. – Я видела эту девушку незадолго до смерти. И верю, что она сама способна была прыгнуть с высотки.
– Так много улик указывают на вину Чатаева. – Вздохнул отец. – И только ты в это не веришь?
– Зачем ему убивать кого-то, оставлять при этом свои собственные следы? Он должен был, как минимум сойти с ума, чтобы пойти на такое.
– И почему ты исключаешь такую возможность? – Серьезно спросил папа. – Сума сходят даже молодые и талантливые…
– О, господи, – простонала я. – Это бред! Вы просто не понимаете. Найдите его! Или большая проблема - найти человека, которого все знают здесь в лицо? Всему есть объяснение. Я уверена…
– Как я мог допустить, чтобы ты попала в эту идиотскую ситуацию? – Неожиданно воскликнул отец, чуть не подпрыгивая на месте от злости на самого себя. – Ты стала несдержанна, неконтролируема, ты даже не слушаешь, что тебе говорят!
Эта эмоциональная вспышка была не свойственна ему, и должна была меня удивить, но я ответила натянуто, почти безразлично:
– Ты разве не этого хотел, чтобы я, наконец, вышла из роли спящей принцессы? Что же касается контроля, то, по-моему, только сейчас я поняла, что это такое. Я знаю, что ты волнуешься из-за меня. Но кто из нас сейчас несдержан, кто паникует?
Он глубоко вдохнул, потирая виски:
– Аня, но это еще не все...
– Нет, все, достаточно, – резко оборвала я. – Ничего больше не хочу слышать. Мне нужно побыть одной…
И еще до того, как кто-то из мужчин успел среагировать, я сорвалась с места и помчалась прочь...

...На балконе непривычно сквозило. Ни пижама, ни теплый свитер не согревали меня. От того ли, что холод присутствовал в ночи, от того ли, что холодило у меня внутри, либо от того и другого одновременно.
В комнате The Сure тихо наигрывали «The Same Deep Water As You». Прислонившись к косяку балконной двери я с непониманием смотрела в небо – блеклое, непроглядное, с редкими звездами, казавшимися такими же одинокими, как и я.
Происходило нечто необъяснимое с чувствами, с восприятием, с моей жизнью. В груди пылало адское пламя, с каждой минутой разгораясь все сильнее и опаснее.
До этого дня я определенно знала от чего мои страдания. Что могло быть ужаснее, чем потеря любимого? Оказалось, даже родные не могли возместить утрату.
Но вот появилось еще что-то.
Не имеющее пока объяснения.
Усугубившее и размножившее мои нескончаемые муки.
Как жар лихорадки опаляет каждую клетку организма, как бред затуманивает рассудок и ломает волю, как тяжелая болезнь завладевает телом, издеваясь над душой…неизвестность изводила меня.
Кто побывал в моей квартире?
Что ему нужно?
Не он ли следил за каждым моим шагом? И не следит ли сейчас?
Если это убийца Мирославы, то зачем ему понадобилась я?
И где, Господи, Кирилл, когда он так нужен?!! Мне кажется, он сумел бы объяснить происходящее.
Я вспоминала высокий мудрый лоб, проникновенные ясные глаза, мужественный подбородок и красивый большой рот, говоривший правильно и правдиво.
При первой встрече - такой дерзкий, циничный, озлобленный…
Потом подозрительный, мрачный…
Наконец - такой чуткий, сильный, заботливый…
И когда сказал, что я одна его понимаю, может, не ошибся?
Нет. Прийти сюда после всего и разгромить мою квартиру он не мог. Пусть хоть весь мир считал иначе.
Он… словно родственная душа, которую я так долго искала. Я чувствовала его насквозь, и доверяла, быть может, как никому другому. Тревоги прошлого странным образом отступали, когда он находился рядом…
Обхватив руками плечи я злилась от того, что это не его руки обнимают и согревают меня сейчас, и точно так же злилась на себя за неудержимое это желание.
Я не смела думать о нем, и не думать не могла тем более.
Как не хватало мне того покоя, что находила я в присутствии этого человека.
Не хватало его запаха, голоса.
И в то же время я беспрестанно ощущала его рядом.
Снова и снова высокая темная фигура Кирилла представала передо мной, стоило хоть на секунду прикрыть глаза.
Я ждала увидеть тень под своим балконом, услышать звук его шагов где-то среди улицы или рев мотора, разглядеть в ночной мгле силуэт мужчины на большом тяжелом мотоцикле…
Я вынуждена была признаться себе в том, что только тем и занималась, что каждое мгновение ждала известий от Кирилла, а еще больше – его самого.
Он не давал слова прийти, не обещал увидеться, но я почему-то упорно продолжала его ждать. А от того тревога только росла с каждой секундой.
Белая мужская рубашка лежала на диване.
Она вселяла чувство тепла.
Я разделась и одела ее на голое тело вместо пижамы, почувствовав, что она и вправду грела, нежно прикасаясь к коже. После этого забралась в постель и постаралась уснуть.
Но в голове неожиданно раздался жалобный визг Алисы, ужасающе громкий, отчетливый, будто она находилась здесь, в моей комнате: «Он не человек… Мефистофель!.. Твою душу он тоже украдет!..»
...

...Все было перевернуто вверх дном…
Я стояла не двигаясь, внимательно прислушиваясь, нет ли кого в квартире, пока не удостоверилась, что кроме меня там больше никого не было.
Потом медленно опустилась на колени, подняла валяющуюся на полу трубку телефона и, наконец, позвонила отцу.
Он примчался уже через несколько минут.
– Что пропало? – Спросил меня первым же делом.
– Еще не знаю…
Как ни странно, с виду я казалась такой спокойной, будто ничего не случилось. Отец же, напротив, был не на шутку напуган.
– Значит, говоришь, дверь не взломана? – Он в десятый раз проверил замок.
– Толи вошли с ключом, – предположила я, – толи с помощью отмычки.
– Важно не это, а то, что тебя не было дома в тот момент. Господи! Подумать страшно, что могло произойти.
Отец забегал по квартире.
– Присмотрись, пожалуйста, могло ли что-то пропасть. Не понимаю одного - вся техника, в том числе и ноут-бук – на месте! Обычно воруют это…
Он резко остановился и с тревогой посмотрел в мои глаза.
– Но, похоже, это не ограбление!
– Тогда, что же? – удивилась я.
– Не знаю. Но, может быть, тебя хотели напугать, или … убить!

В словах отца присутствовала логика.
Это не ограбление.
Абсолютно все вещи – на местах.
И преследующий меня взгляд – не выдумка натянутых нервов.
Кто-то взял меня на мушку и стремился это показать.
Но с какой целью?
Кто?
Убийца?
Я не имею отношения к расследованию.
Я не располагаю тайной информацией… Разве что кто-то думал иначе.
Но если бы мне действительно угрожала опасность, никто бы не стал устраивать представления. Такие вещи решаются быстро: ножом, пулей, битой ...

Но это не может быть Кирилл!

Почему же я об этом подумала?..

...Чувство, что за мною следят не покидало на протяжении всего дня.
С каждой минутой оно нарастало. И вот, после визита к Алисе, это подозрение стало особенно острым.
Я не спеша шагала по улице, захваченная в плен тысячью опасений и предположений, но всем своим нутром ощущала настойчивый тяжелый взгляд, сверлящий затылок.
Несколько раз оглядывалась, но ни в ком не заметила ничего подозрительного.
Я нарочно не торопилась, боясь поддаться параное. Но как только остановилась у перекрестка, дожидаясь, когда загорится зеленый свет, чувство возобновилось.
Что бы не происходило, я старалась удержать над собою контроль. Прежде всего, пришла к выводу, что следует немедленно позвонить отцу. Нужно рассказать ему про Алису. Он как никто другой знает, что правильно в такой ситуации. Я достала мобильный из сумочки и, миновав пешеходный переход, остановилась, чтобы набрать папин номер.
Но внезапно взгляд ударил, словно битой!
Чувствуя дрожь во всем теле, я резко обернулась.
На этот раз я видела преследователя в каждом встречном лице.
От резкого движения телефон выскользнул из ладони и хлюпнулся в бездонную лужу прямо у моих ног. Я стремительно схватила его двумя пальцами и выудила из воды, но оказалось поздно. В одну секунду экран мобильно потемнел и заплыл, и по нему густыми каплями потекла грязь.
Мне больше ничего не оставалось, как только броситься на всех парах к своему дому, до которого оставалось рукой подать. Так или иначе нужно было срочно звонить отцу. Ни минутой дольше я не желала испытывать на себе тягостное ощущение незримого присутствия и контроля. Кто бы ни был тот человек, но каждой клеткой, каждым фибром я улавливала его черные мысли и злые намерения.
Но взгляд неотступно преследовал меня до самого подъезда.
Наэлектризованная и взвинченная я все же продолжала владеть собой, припоминая, что подобное уже происходило недавно.
Сдерживая дыхание, я поднялась наверх, периодически поглядывая в межлесничный проем, всячески стараясь избежать паники. Я открыла дверь и вошла в квартиру.
И тут меня ждало настоящее потрясение!..

В колонках играет - Enya


..Странная особенность есть у людей – настырная, бестактная, голодная на детали – домысливать фрагменты чужой жизни.
И чем меньше открываешься окружающим, тем страшнее становятся «скелеты» в твоем шкафу.
Говорю, как человек, ежедневно натыкающийся на притензийные взгляды и неозвученные вопросы (о подробностях моей личной жизни, конечно). Ничуть не удивилась бы, узнав, что соседи, которых я к тому же почти не знаю, видят меня если не тихо помешанной, то несчастной старой девой с проклятием на роду – несомненно.
Мало кто знал все подробности тех событий, что мне пришлось пережить. В провинции не каждый с жадностью следит за столичными сенсациями. А кто и знал, воспринимал по-своему. Одни жалели меня и боялись лишний раз заговорить в моем присутствии. Вторые считали настолько странной особой, что всячески избегали. Третьи, напротив, почему-то думали, что эдак мне и поделом.
А я с одинаковым равнодушием относилась ко мнению каждого из них.
Потому что жалость – это не то же, что и сочувствие; это удар хлыстом по кровоточащей ране. Испытывать неизъяснимый страх к загадочной личности способны лишь глупые люди. Ну а порицание… думаю, здесь объяснять нечего.
Пусть несхожие убеждения – с неразличимой жестокостью бьют по нерву...
Бессмысленно тратить силы на то, чтобы объясняться перед каждым встречным. Насколько проще и безболезнее жить, зная свое и ни перед кем не отчитываться. А судачить… станут неизбежно, всегда и при любых обстоятельствах.
К счастью, мне всегда хватало здравомыслия относиться к подобным вещам с прохладой. Ведь наиболее чистого человека проще всего оклеветать. И покуда в микрокосме возникает беспрестанная необходимость сравнивать, подсчитывать, примеривать чью-то жизнь на лекало собственной, всегда остается одна задача – найти как можно больше доказательств несвершения еще чьей-то мечты, надежды, счастья…
Вам сейчас спокойно и уютно? А ведь кому-то не до сна от перманентного ужаса, копошащихся в пытливом мозгу теорий и подозрений: от чего у соседа ноги разные – одна левая, вторая – правая?
Вам смешно? Превосходно. Ничего, что есть люди, способные на абсурде соткать вам образ чудовища Франкенштейна.


И все же – как я завелась тогда! – в разрез с собственными убеждениями – выяснив, что практически каждый представляет меня и Кирилла Чатаева в роли тайных любовников.
Видимо, натуральнее думать, что мужчина и женщина, оказавшись рядом, непременно обязаны прыгнуть в постель, чем предположить, что у них обоюдное несчастье и связывать их может разве что взаимоподдержка.
И откуда такое гнусное и примитивное представление о человеческих отношениях?
...
На растекшемся серой акварелью небе уже не высились грозовые тучи. Дождя пока не предвиделось, но и солнце не слишком рвалось показаться пусть мельком.
И хотя порывы ветра продолжали впечатлять напорностью, но это вселяло веру, что как только он вырвется за пределы города, то утащит заодно и полотняную кулису, заслоняющую солнце.
А вдруг это ветер перемен, подумала я, застегивая разметавшиеся полы плаща, и несет в себе только хорошее?
Но ветер ударил в лицо с такой внезапной силой, что я была вынуждена прикрыть глаза, не заметив при этом, как разлетаются последние крохи хранимых мною надежд…
Алексей уже дожидался при входе в парк. Увидев меня, сильно обрадовался, пожал руку, и все же радость эта выглядела несколько омраченной, запечатлевшись мелкими, едва уловимыми складками тревоги на высоком лбу капитана.
– Выглядишь потрясающе, – отметил, очевидно, чтобы подсластить предстоящий разговор.
– Отдых не проходит бесследно, – отшутилась я с той же целью.
Затем мы прошли вглубь парка, прогуливаясь по аккуратно вымощенным дорожкам, пока Леша внезапно не остановился у высокого старого клена и выразительно посмотрел на меня большими грустными глазами цвета незабудки.
– Вот здесь ее нашли.
Я продолжала хранить спокойствие.
– Ты для этого пригласил меня в парк? Чтобы показать место, где убили Мирославу Липку?
– Главным образом – да. Парк в последнее время не пользуется популярностью, как видишь, здесь не очень многолюдно. Ничто не мешает откровенному разговору.
– Поэтому мы тут, – признался Борщев. – Эта Алиса не просто поклонница, а настоящая фанатка Чатаева. Доказывает, что часто следила за влюбленной парочкой. И… та ночь не была исключением. Они долго пререкались, потому что Мира настаивала на расставании, а Кирилл возражал. Она пыталась уйти, но он преследовал ее, не отпускал. Так они оказались в парке. Алиса притаилась за деревьями и могла все видеть и слышать… На этом месте, по словам девушки, у Мирославы Липки случилась истерика. Она попросила Чатаева о последней услуге – ввести ей наркотик, потому что у нее дрожали руки.
– Блестящее воображение, – прокомментировала я ледяным тоном. – Достойно медали!
– Дослушай до конца, пожалуйста…Он это сделал! Потом, как утверждает Алиса, парочка принялась неистово целоваться и она этого не выдержала, убежала прочь. А спустя час Мрослава Липка была уже мертва…
Леша не стал бы убеждать меня в том, во что сам не верит. Как истинный друг, он всегда был готов прийти мне на помощь по первому зову. Но все мое нутро протестовало против перечисленных доказательств, отторгая любые обвинения в адрес Кирилла, как горячечный бред. Осторожно подхватив меня под локоть, Борщев предложил присесть, и мы отправились к ближайшей лавочке.
Я несколько минут просеивала полученную информацию, пытаясь найти логическое объяснение не только отпечаткам на шприце, но и прежде всего – почему Кирилл ничего не рассказал мне об их последней с Мирой встрече?
– Алиса могла подбросить шприц сама, – предположила я. – Она же на него указала!
– Для чего? – Моя догадка не убедила капитана.
– Проучить нерадивого мальчика! – Я снова почувствовала, как мои щеки вспыхнули, но в этот раз от негодования. У меня просто в голове не умещалось, как такая бесстыжая ложь могла привести к столь серьезным последствиям. – Любовь случается безгранично жестокая, Леша. Ты себе не представляешь, я не представляю. Можно лишь догадываться…
– Всякое может случится, – согласился капитан. – Но иных фактов нет.
Я презрительно улыбнулась.
– Факты? Показания взбесившейся поклонницы – это факты? Шприц с отпечатками, который по неизвестной причине не был обнаружен сразу. Может еще одним фактом является то, что в милиции служат одни оболтусы, которые не умеют работать с местом преступления и находить улики? Не говори мне, что умелая подделка не способна стать фактом.
– Тогда почему этот человек скрывается?
– Он не скрывается! Он скорбит!
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но…Как ты сама подметила, любовь бывает самой разной. Любовь становится причиной для убийства. Жалость становится причиной для убийства. Это не значит, что убийца не скорбит.
– Он ее не убивал! – Мой голос выдавал раздражение. – Слишком все явно, тебе не кажется? Шприц, отпечатки, укрывательство!
– Явно для кино, – покачал головой Борщев. – Натурально – для жизни. У тебя необычное положение в этой ситуации, поэтому ему не составило труда добиться твоего расположения. К тому же, не секрет, Кирилл Чатаев – превосходный актер.
– Мое необычное положение позволяет мне по-особому воспринимать людей. – Ответила я с жаром. – Не логикой, не фактами, а сердцем. Интуицией!
– Мне очень жаль, Аня…
В животе возникло неприятное, пронизывающее насквозь ощущение холода. Это было плохое предчувствие. Назревало что-то ужасное. Я знала это также точно, как и то, что жизнь моя резко сменила курс, и обратного пути уже не было. Она несла меня на сумасшедшей скорости просто к обрыву пропасти. Если я не возьму контроль в свои руки, меня ничто не спасёт...

48 просмотров

любимчики

361 слушали 2 копий [+ в свой плеер]

посвящение