Мы шли по улице под ручку. Она вырядилась как настоящий мальчик-малолетка. И походкой своей распиздяйской топала рядом, малыш мой грязный. А я весь такой аккуратный, в папином бархатном пиджаке. Бабушка привозила ему из Лондона. В нем и хотели похоронить, но не стали, опустили в землю в белой рубашке.
Ну, да не об этом! Идем мы – аристократ и подранок за ручку. Я выгляжу форменным педофилом, подобравшим бомженка с помойки для своих забав. Смешно, блядь. Нет, правда! Представьте себе: она то и дело кривляется, показывает прохожим язык, обезьянка. Люблю ее за это. Отрада похотливой и невоспитанной душе! Вызывающий перформанс ходячий.
- Хватит показывать людям язык, Саша! – строго одергиваю я, вживаясь в роль: - Это неприлично!
- Ха, я бы им хуй показала, если б был! – сказала она, и неожиданно схватила меня за обозначенное, я аж вздрогнул: - Может, ты за меня? – и так мило улыбнулась. Ненавижу, когда они морщат нос – те, кто становится мне чуть ближе, я сразу таю, затронутый в самое сердце.
И вдруг… встретили мою няню. Последнюю мою Мэри Поппинс. До нее было три. Все не выдерживали и сбегали. Очень сложный мальчик, которого надо было водить постоянно в процедурку, где я ревел и неадекватно себя вел – уж очень болезненные были методы лечения. К тому же, меня то и дело выносило от уколов, ломало и рвало – а без этого никак… убирай за мной, бегай за мной, вытирай мне слезы и сопли, отвечай на нереальные вопросы, которых было очень много – и в основном про смерть и боль. То и дело приходилось вытаскивать иголки у меня из-под ногтей на ногах, отбирать истерзанных кукол, прятать книжки – рвал я их жестко. А равно следить, чтоб я не мастурбировал под одеялом во время тихого часа, будить, когда орал во сне и рвался куда-то, к тому же мог ударить по лицу очень сильно… воровал таблетки – у них сладкая оболочка, потом плющился, рыдал когда тянуло все суставы… короче, проще было совсем не родиться. Я – самый настоящий выродок. Природа так жадно меня уничтожала, что воевать с ней за продолжение существования приходилось очень жестоко. Конечно, не каждя нянька вынесет битву. Мама плакала втихую, и меняла нянь. Не понимаю ее – на кой черт было рожать от сумасшедшего? Сама она сидеть со мной не могла – работала дохрена, копила деньги на дорогостоящее лечение и мне и себе, у нее хроническая депрессия. Ужасно это все. Сначала со мной иногда сидела бабушка, а потом и она быстро умерла.
И так тяжело, невыносимо, и мне и ей, а тут еще и няни не задерживались более месяца. Она пыталась сидеть со мной сама, но сразу оставалась без денег. Я требовал каждую минуту внимания, какой уж тут ювелирный труд! Пиздец один. И она снова приступила к поискам. Ирма Леонидовна, немка, рекомендованная маминой клиенткой, оказалась именно тем человеком, которого мы столь долго ждали. Она нашла ко мне подход. При ней я затихал и тихонько вошкался со своими детскими делами, вел себя почти как нормальный. Может, потому что не было в ее глазах растерянного ужаса передо мной, и смотрела она мне в глаза мои мрачные, воспаленные бессонницей, спокойно и ласково, глубиной невыразимой. Я сразу как звереныш потянулся к ней. Она была и тогда уже в возрасте. До двенадцати лет она приходила за мной смотреть, бывало часто и ночевала. Глаз не смыкала при мне ни на минуту – не как другие, которые засыпали безмятежно или измученно, оставляя меня наедине с кошмарами внутреннего ада. При Ирме же я оставлял дверь приоткрытой, и спокойно засыпал, зная, что если случится вдруг приступ лунатизма – который хоть и бывал редко, но очень пугал меня наутро – то она непременно отведет обратно в постель, и никогда мне об этом не скажет, чтобы не ранить. Ее боялись и демоны мои, она была им укротителем. Так, благодаря ей, относительно спокойно я и вырос. В тотальном одиночестве, но под присмотром.
И вот сейчас… встретил ее. Едва узнал – очень постарела. “Уж не из-за меня ли?” - мелькнула тревожная мысль. Кто знает, о чем она думала, и как переживала, когда молча пережидала мои приступы, и пока я спал а она нет.
Что делать, поздоровались, поскольку не свернуть в сторону, ни сделать вид, что не узнал – нельзя. Ирма окинула меня всего подслеповатыми старческими глазами, чуть дольше задержав взгляд на сигарете – я почему-то смутился и отшвырнул ее прочь суетливым движением. Сашка сделала эдакий книксен, скотинка маленькая.
- Это вот… мой друг Саша! – сказал я зачем-то. Ирма Леонидовна покачала головой и кивнула, глядя мне в глаза снизу вверх (в последний раз мы виделись, когда был еще ниже этой маленькой хрупкой женщины), и сразу остро почувствовал, как быстро идет время… Она сказала самым ровным голосом:
- Да, Габри, я знала, тебя занесет однажды!
- Ну… да… - пожал я плечами, чтобы скрыть смущение и непонимание – о чем это она?
- Друг хорошенький! Хм-м, я действительно знала это, - кивнула она удовлетворенно, разглядывая Сашку. Та смотрела прямо и серьезно.
- Чтож, счастья тебе, милый мальчик Гавриил! – огладила мне плечо старая нянька, и степенно пошла прочь, вся нездешняя и европейская. Я смотрел ей вслед, сомневаясь – а сказать ли досвиданья, или все же не надо? Ведь что она имела ввиду… нет, не сказал, лишь вздохнул и пошел дальше, уводя подружку.
- Какая умная тетка, - подала голос Сашка спустя пару минут.
- Почему? – глупо но живо спросил я.
- Потому что подумала, что я пацан а ты гей, со мной! – хмыкнула она.
- Ну так все же подумали, очень ты похожа просто!
- Ну не все же приняли это так спокойно, и не сказали – да, мы всегда знали…
- Что ты имеешь ввиду, что я похож на пидора? – изумился я излишне громко, люди заоглядывались.
- Да нет, но я же не знала тебя в детстве, а эта тетка похоже, знала!
- Да, это моя нянька, - кивнул я, а про себя подумал – а ведь это правда, я всегда был похож на девочку, злую маленькую девочку. Со всех фоток детских смотрит демоненок, глазами ребенка неопределенного пола. Как меня одевали – на того я и был похож. Причеши гладко мои всегда полудлинные волосы – девочка, тока бантик пришпиль! Взъерошь и наряди в рубашку – мальчик. Но все равно девчачьего типа… ресницы эти длинные, пальцы тонкие, коленки точеные. Мама и бабушка постоянно так восхищались моей селекционной красотой, что я привык любоваться собой, что бы там ни было. Мне бы ненавидеть себя, как все девчоночьи мальчики, а я думал о себе с гордой уверенностью, что я-то и есть самый красивый человек на свете. Пусть не мужчина, зато икона! Вот так. Потому я и не возмутился, что няня приняла меня за гея. Ну и что? Во-первых, для себя я твердо знаю, что мальчики меня не интересуют вовсе, лишь как мишень для яда – жалкие и обыкновенные. Я сам поклоняюсь своим худым костям, и сам для себя алтарь и божество – поклоняюсь себе, и все делаю чтоб себя ублажить – таков смысл моего бытия. Во-вторых, значит я отлично сыграл, и роль удалась – хотел показаться геем, и показался. И Сашка молодец, даже такой человек, как моя лучшая няня спутал ее с маленьким извращенцем. Мило, очень мило! Заслужили ночь удовольствий…
Мы тихонько проникли в ее комнату. Сегодня Сашка привела меня к себе.
Я сел на кровать, очень боясь столкнуться с ее мамой. Что я скажу тогда?
А Сашка сняла свитер, и неожиданно тихонько выскользнула за дверь. Я вскинулся было, но сел обратно – о, сейчас она вернется, и тогда… снова упадем в постель, она удушит меня, чтобы я не застонал, и я буду терпеть безумное раздражение и бороться с желанием растерзать ее за дерзость…
- О, Саша, ну иди же! – она вернулась, я протянул жадные руки. Девчонка увернулась и приложила пальчик к губам.
- Погоди, мать выпивает перед теликом, скоро уснет наглухо, тогда и выебешь меня, ну! – и оторва подмигнула мне, задирая рубашку.
- У меня, конечно, нет сисек, ну да ладно! Я же сегодня пацан!
- Черрт, да-а! – выдохнул я.
- Давай пока приготовься! – и она деловито закружила по комнате, ловко извлекая отовсюду разные предметы: из стола свечи в подсвечнике, из-под шкафа – два пыльных бокала.
- На, протри, чтоль!
- Чем?
- Ну, простыней! А! – подпрыгнула она, и сама себе зажала рот рукой. – Подвинься! – и вытащила из-под подушки белую рубашку.
- Это моего отца, я недавно в шкафу раскопала… ну, я имею в виду, отчима конечно. Он, кста, умер недавно, вот мама и пьет.
Я кивнул. Мне куда как интереснее была рубашка, чем чужое горе.
- Мне одеть?
- А, да, конечно! Ты же у нас лорд… сэр Габриэль! – и она неумело поклонилась.
- Да, мальчик, ты можешь присесть пока… - рассеянно махнул я, и принялся стягивать свитер. Мы уже начали… мальчик неловко присел на пол, глядя на меня со страхом и наглостью.
- Сколько тебе лет?
- 12, сэр, а закурить не дадите?
- Мальчик мой, негоже в столь юном возрасте предаваться пагубным страстям! Хм… 12… это чудесно! Так вот!
- Эх, сэр, да пожили бы вы под мостом! – ухмыльнулся мальчишка и как зачарованный смотрит на меня. – Какая, однако, сэр, у вас красивая кожа! Я в жизни такой не видал!..
- Да? – заинтересованно говорю я, накидывая рубашку, но не застегиваю ее. – А много ли ты видел раздетых мужчин?
- Ну, если вы говорите о благородных господах… так ни одного!
- А из вашей грязной братии?
- Ну… - мальчик смущается. – Случалось, но они мне… несимпатичны. Я только за еду…
- Ах, бедное дитя! – вздыхаю я с показной фальшивостью: - Поверь мне, я не стану использовать твою нежную плоть, я лишь хочу обогреть тебя, ведь у меня есть дом, которого ты лишен!
Мы говорили громким шепотом… щекочет нервы – а что если ее мать… но нет, я лорд, она – бродяжка!
- Мой сэр, а нельзя ли мне хотя бы согреться глотком доброго бренди, что я вижу у вас на каминной полке? – ребенок хитро кивает на бутылку водки, стоящую на письменном столе у кровати.
- Да, разрешаю, грейся… и пожалуй налей и мне, я опрокину горькую чару за твою несчастную судьбу!
Мы дружно выпиваем. Я привлекаю подростка к себе, и говорю:
- Ах,. Расскажи, поведай мне горести твоей ужасной жизни, дитя, возможно я сумею их облегчить!
Обнимаю ее, и радуюсь, что у Сашки реальный ноль на месте груди, иначе они б сейчас уперлись мне в грудь, и испортила восхитительную извращенную игру. Мальчишка лепечет что-то, и его ресницы щекочут мне шею… я ласкаю его волосы, и спинку, а он… запускает пальцы мне под рубашку, я будто бы пугаюсь:
- Что ты делаешь, дитя? – но от себя не отнимаю.
- О, сэр Габриэль, у вас такая чудесная кожа, позвольте, позвольте мне еще разок коснуться вас…
Черт, все идет совсем не так, как желал, и совратители поменялись местами – теперь жертвой порочного бродяжки оказался благородный лорд! Вот дрянь, как же она умеет перевернуть все в свою пользу! Но как сладок элемент неожиданности… и я играю, играю по ее правилам так жадно!
- Сэр, вы прекрасны! Я люблю вас… - лепечет он, и целует меня в губы, в самое сердце…
Она уснула, не смыв грязи подмостового бродяжки, так устала… а я лежу рядом, и справляюсь с новой мукой – десертной ложечкой кромсаю себе язык. И не могу остановиться. Язык хрустит, а ложка заточена как в тюрьме, и я режу на кусочки себе язык, кровь в горло течет и хлюпает во рту. Отвратиловка… о, нежный мой, проснись, и отбери у меня ложку!