- Моя принцесса желала, чтоб я плясал для неё? – склоняется король Арто в поклоне передо мной, а я важно киваю со своего трона, только вот ножки у меня короткие и смешно болтаются – но он не смеется, я с облегчением вздыхаю – очень боялась, что король будет смеяться над моей слабостью. Ничего, это скоро пройдет, я быстро вырасту и свергну тебя, король.
- Да, танцуй! – важно киваю снова, и голосок у меня нежный, как его флейта. Я буду королевой флейтовой страны! Я и сама как флейта. Никто ведь не знает, что я лишь маленькая глупая девочка, покуда я принцесса – будущая жена короля…
- Слушаю и повинуюсь, моя принцесса! – и он принимается танцевать, мой король, так, как умеет только он один… кельтские танцы, стройный и изящный, как молодой олень из моего зоосада…

В углу раздаются аплодисменты, похожие на хлопанье крыльев – я резко поворачиваю голову туда, и тугие локоны бьют по щекам – там стоит архангел Гавриил, худой и длинный, с темными глазами, болезненные синяки окружают глаза, но он все равно очень красив. Рукава закатываются от каждого хлопка в ладоши, и я замечаю широкие рваные шрамы, через все руки. Спрыгиваю со своего трона, и подбегая к нему, как к родному – с нестерпимым ужасом осознаю, что архангел этот – я!
- Маленькая принцесса шестикрылый серафим Гавриил! – кричит мне в спину со смехом король Арто, и я поскользнувшись, падаю без сознания на руки самому себе…

- Гаври, ты бы хоть поел чего-нибудь! – вздыхает мама.
- Нет, мама, нет, не хочется мне! – а сам слепо шарюсь по столу, и натыкаюсь на сигареты – мамины, ароматизированные: - Я возьму одну, ладно? – и не дожидаясь ответа, закуриваю, она молча смотрит на меня, едва гася в глазах осуждение.
- Мама, не смотри на меня так, что ты в самом деле? – нервно вскрикиваю я, и затягиваюсь жадно и глубоко, снова и снова – сигарета кончается меньше чем за минуту, я беру еще одну – как же давно я не курил, мне очень хочется.
- Сынушка, тошнить же будет, - тихо говорит мама, и сама берет сигарету. Я смотрю, как она делает первую затяжку и руки её трясутся будто у безнадежно пьяной. Стоять больше не могу, ноги подгибаются, и я сажусь напротив неё.
- Мама, можно я музыку включу? – умоляюще смотрю на неё, будто она когда мне это запрещала. Помладше я слушал при ней на полную громкость всякую чертову панкуху – Жанна орала по-бешенному, и мяукала как помойная кошка, но Жанна-то маме всегда нравилась, она даже бывало подпевала своим прокуренным нежным голоском, как ржавый хрусталь…
- Да, конечно, ставь что хочешь! – кивнула мама рассеянно, и я в порыве нежности, перегнулся через стол и поцеловал её в макушку, как ребенка, и вскочив, умчался искать – где, где?… а вот он, этот диск… как же хочется мамочке все рассказать! И даже заплакать, зарыдать нахрен со всей дури, жалко размазывая сопли, и скулеть, захлебываясь – мама, почему он не звонит, и уж тем более не заходит, он что, не любит меня на самом деле?… что случилось, ведь он клялся, что все вынесет рядом со мной, и никогда меня не бросит? О, нашел… вот он «Артур и его флейта», глупенькое название, но что уж поделать. Я встал, и тут же схватился за грудь, вынужденно валясь на кровать – сразила тошнота. Блядь, я все-таки перекурил. Но ничего, ничего… надо идти, мама запереживает! Поднял себя как мог, сгреб в охапку свое жалкое существо и побрел на кухню. Мама посмотрела на меня тепло и ободряюще, я виновато улыбнулся ей и поставил диск. Бережно усадил себя на стул, и прислонился к стене, чтобы не упасть – его флейта… его голос… меня качало… я плакал. Тихо, совершенно бесшумно… слезы текли и я не мог остановиться. Не вздыхал, не дрожал, не скулел – как хотелось, а даже не дышал.
И мама, моя самая лучшая, тоненькая и изящная, миниатюрная мама, которую я давно перерос на полторы головы, не мешала мне. Она просто достала из холодильника бутылку коньяку, и поставила на стол два бокала для брэнди – аристократка, воспитанная в Восточной Европе, она любила, чтобы все было как положенно, и меня приучала. Села рядом со мной, налила на два пальца темного пойла, подтолкнула ко мне стакан. В глубоком вырезе платья качнулся изумрудный кулон. Я не выдержал, взял её за руку, теплую и тонкую, и поднес к губам. Она встала и прижала мое мокрое лицо к своей маленькой острой груди. Я плакал уже в открытую, но как не хотел – ни разу не мог даже всхлипнуть. Какая-то глупая гордость, привитая с детства не давала дышать, ибо «это недостойно»… чушь какая, и тем не менее. А от мамочки пахло духами, очень вкусно – она всегда так строго за собой следит… наверняка, Жанна такая же… мама-мама, верна одна лишь ты!
- И выключи, наконец, эту глупую музыку! – вскрикнул я, поднимая голову к её лицу. Она смотрела на меня глазами глубокими и нежными, и губы её чуть улыбались печально, и тонкие пальцы нежно путались у меня в волосах…
- Я так тебя люблю, деточка ты моя, сыночек! – прошептала она.
- И я тебя, мама! – улыбнулся я, чувствуя, что все лицо распухло, зареванное. Она поцеловала меня в лоб, и снова прижав лицом к себе, обняла двумя руками и покачала как маленького:
- Он вернется, - прошептала она мне в макушку: - Вы такая красивая пара, он не сможет без тебя, вот увидишь!
И я наконец позволил вырваться судорожному всхлипу, и вцепился в неё, как в последнюю надежду – как хорошо, что она все знает, и никак не упрекает. А я так боялся… она – богиня, моя мамочка. Она знает все на свете, и если уж она сказала – конечно, Арто никуда не денется. Я подожду… мама поможет вытерпеть! Мама и её коньяк…

Снова пьян. И душные объятия постели… прикончили с мамой две бутылки – она маленькая, а пьет как опытная панкерша, надо же, не замечал! А впрочем, я вообще как-то мало знаю о ней, не интересуясь до сих пор – надо бы почаще проводить с ней вечера, ведь с ней так хорошо, что боже мой! Не один чертов Арто на белом свете! С мамой весело, она так хорошо смеется, и держит за руки, и запрокидывает голову, когда курит, и говорит смешные глупости – она совсем ещё молода, ах, как же я не замечал и не ценил? Отныне буду с ней смотреть кино, и пить коньяк, и может еще сходим побродить по парку, как в детстве – хочу узнать, как это будет сейчас, когда я уже совсем большой. А она ведь так похожа на девочку, мамочка моя – и поет чудесно – только курит много, зубки пожелтели… дома она бывает редко, и когда Арто ко мне вернется, придется ему объяснить, что теперь я буду с мамой вечерить. Хотя, раз она все знает и не против, то пусть и он с нами… но нет, я пожалуй пока все же не смогу, что-то стыдно мне ещё… и смущенный этими мыслями, сдаюсь в плен одеялу, заматываясь плотнее, хоть мне и жарко от выпитого. Надо бы уснуть, и может новый день принесет мне наконец желанные объятия Арто, и может, именно завтра он вернется ко мне наконец…
Но вот и он – черт, где вас так долго носило, сэр! – выкрикиваю я, голосом тонким и нежным, и короткие ножки несут меня навстречу к королю Арто, такому высокому и ослепительному в его короне. И он снимает перчатки, садясь на корточки передо мной:
- Принцесса, я принес вам новое платьице, это слишком длинно для вашего высочества!
- Но я не хочу новое платье, - принимаюсь капризничать я – пока маленькая, буду! Хотя новое платье конечно, хочется поскорее!
- Ай-яй-яй, принцесса, что ж вы это так не цените моей заботы о вас, что даже не желаете взглянуть на принесенное мной? – укоризненно качает головой мой будущий муж, и я насупливаюсь, смущенная.
- Ну, если вы не хотите, так я пожалуй велю жечь это алое атласное платьице в печи, как неугодное вашему высочеству!
- Мне угодно… - бормочу я, кусая пальчик.
- О, ну тогда не стаем медлить, примерьте же его скорее, моя любимая небесная птичка! – кричит он радостно, и достает наконец платьице. Я тяну ручки, в нетерпении примерить его – король Арто разворачивает передо мной платьице, такое красивое, что наверняка и во всем свете не сыскать лучше!
- Дайте, дайте же скорее мне его! - кричу я, нетерпеливо топая ножкой.

…наблюдая со стороны, из своего тяжелого одеяла, как я – там, существо, в розовых трусиках, бросившее платьице под ноги, и Арто – чертов урод, невыносимо прекрасен в короне и бело-золотом одеянии – иначе это не назвать, - прикладывает палец к губам, и наклонившись к девочке (ко мне, ебать на все четыре стороны – я эта маленькая глупая девочка!), говорит - уйдемте с поляны, как бы нас кто не увидел, не престало принцессе переодеваться на глазах кого попало!
О, взорвись же уже, моя ебаная сумасшедшая голова! – умоляю сам себя, и следую за ними в розовые кусты, чтоб видеть, как он ласкает меня, маленькую, целуя в пахучий височек, и ямку на шее с нежными пушистыми завитками, и я послушно вытягиваю ручки, а Арто натягивает мне через хорошенькую головку алое платьице, и расправляет складки на нем, оглаживая все тельце… и шепчет что-то на ушко, а я – маленькая принцесса, совсем ещё наивная дурочка, слушаю сладкие речи чертова извращенца, и хихикая в кулачок… о, он всего лишь хочет, чтоб я отблагодарила своего короля за подарок невинным танцем! Ах ты, ебаная тварь! Где же архангел Гавриил, как он вот так запросто на это смотрит, и почему ничего не делает? – нервно озираюсь я в поисках серафима. Он обязан наказать Арто за мерзкие игры с ребенком! Что же он, дождаться не может, пока я вырасту и стану его женой – тогда уж сколько угодно, о, да я ему тогда такое покажу! Я ведь умею, да – самодовольно усмехнулся я, и вдруг понял, что не смогу выйти за него замуж – да и ничего мерзкого в возне Арто с маленькой

Тем временем, король Арто достал длинную черную флейту свою, и стал играть на ней, и я принялась танцевать, околдованная совершенно дивными звуками музыки, которую так люблю и здесь, и на небесах, где бываю серафимом…
Ах, да – музыка лишила меня злости, и я едва не забыл, что как Гавриил должен наказать коварного короля Арто за недостойный обман его маленькой невесты…

Но что это со мной – ведь он делает совершенно ничего такого, что могло бы вызвать отвращение и тошноту, и уж тем более ни в какие сравнения не идет с тем, что сам я вытворял ранее, утешая гнилое нутро мое в извращениях над разными девицами – пусть и вполне взрослыми! И над самим Арто тоже – там, где он не король нигде, кроме как в моем сердце. И что такого, что он шарился у девочки под платьицем – ведь это же я, значит можно, и никак не могу понять, в чем тут мерзость, и чем это мерзее того, что он шарил у меня в штанах – здесь… пытаюсь схватить мысль – но тщетно! И не могу, не могу понять, что же так меня бесит…

Это невозможно, невозможно терпеть дольше! Я или умру уже, наконец, или увижу его, дабы выкрикнуть в лицо, красоту которого я проклинаю всем сердцем! – оставь в покое меня, она же еще ребенок!!

А к тому же, невыносимая необходимость как можно скорее рассказать ему о том, что я не так прост, как он обо мне думает - я трио: маленькая глупая девочка принцесса, архангел Гавриил, и тот, каким он меня видит – тот, кто наблюдает за ними из розовых кустов, удушенный одеялом, в спальне квартиры на седьмом этаже… и узнать поскорее, будет ли он меня любить таким, сумеет ли обнять сердцем всех трех разом?..

Без него подыхаю. У нас обоих никого кроме нас самих не осталось. Разве же он не понимает?.. А я и вовсе пришел туда откуда ушел. Раньше был один, тотально один. И сейчас – до звона в ушах. До боли… «В глаза обратно льются слезы, стерлась постель…» Стерлась от моих корчей…

Я хотел, чтобы пришел Арто. Я все ему и себе простил, я хотел видеть его.
Но лучше бы я не поддавался своей хотелке, и не выходил к нему. Я прятал руки, но он заметил-таки распухшие кончики пальцев со слезшими ногтями, понял, что у меня была истерика, принялся жалеть – а я этого не выношу, и изо всех сил старался терпеть, чтоб не заорать на него…
Один черт, дико поругались, не знаю, от чего. А, да. Оттого, что я стал жрать слишком много химии. Ну не могу я терпеть, боли у меня, а он не понимает! Я наорал, что куда ему, домашнему, тепленькому мальчику, он же не представляет что это такое – реальная болезнь, и БОЛЬ, и ломота, и скручивание каждого нерва. Да я лучше сдохну от транков, чем от этой сраной долбанной невротической боли! Голова, каждый сосудик в ней, ноги, ногти… волосы даже!! Он орал в ответ, обидевшись, что считаю его непонимающим, что пусть сдохну, раз такая сука, что потерпеть не хочу, и всякую прочую чушь, что мол, я его заботы не принимаю. Тупая, бесчувственная мразь.
- Тебе бы перерезать каждый сосуд в теле, вывихнуть каждый сустав, и в печень муравьев, да тошноту и муторность, да страх и холодный пот по ночам, когда даже в стену маме постучать не можешь, - сухо сказал я. – И вот это между прочим, тоже сладости не добавляет! – помахал раскровившимися пальцами.
Я ушел, и больше с ним не разговаривал, из дому снова не выходил, мама вернулась, и даже ничего не заметила кроме синяков под глазами, да что я похудел – но утешительно решила, что это я плохо ел без неё. А я был тих и мил, обходителен с мамой, сделал вид, что взялся за учебу, мама была очень рада.
Душа болела – где мой Арто пропадает? Была бы жива Жахни, созвонился бы с ней, узнал… Но стиснув зубы терпел, твердо решив сам ни в коем случае первым не звонить. Ведь это он виноват, я же от боли переборщил, надо понимать! Сейчас уступлю, так он на шею сядет, как девка, знаю я его бабский характер! Душа-то у него женская. Хотя, мы как-то не задевали эту тему – кто из нас «девочка», слишком унизительно и бессмысленно это.
Любовь твоя как кошмар, как наказание! Любить тебя – лучше убиться, зарезаться, чтоб не мучаться этой адовой болью, сплошное унижение! Ты раздражаешь, ты бесишь меня! Я мечтаю, я жажду уйти от тебя прочь и никогда больше не возвращаться! О, сладкие мечты – я могу, я развернусь и уйду, исчезну и ты никогда, слышишь, сука, никогда больше не сможешь найти меня! Пропади, исчезни, растворись навсегда в нигде! Оставь меня в покое, слышишь? Я не хочу больше ничего иметь с тобой! Не то что спать, а вообще просто больше ни-че-го не хочу! Я не уважаю тебя, и не хочу больше тебя ни в каком качестве!.. Давай, о давай же расстанемся, отпусти душу на покаяние!
Но если ты и правда решил исчезнуть, расстаться – приди и скажи мне об этом, почему ты так подло поступаешь, молча исчезнув, без единого слова! Это слишком низко с твоей стороны! Да, конечно, я сам всегда так и поступал со всеми, когда человек становился мне безразличен, я просто одномоментно прекращал с ним всяческие отношения, исчезал без единого слова. Но ведь я не любил их, и мог себе это позволить! А ты, ты не имеешь ни малейшего права поступать так же со мной! потому что я тебе не дешевая девка, ты обязан сказать мне, что между нами происходит, и происходит ли вообще, чтоб я знал, раз и навсегда… молчишь? Молчи-молчи, я найду и убью тебя, сволочь, грязь! Я придушу тебя, чтоб ты знал, знал в вечности – со мной так поступать нельзя, я не все остальные, ты не имеешь такого права, равнять меня со всеми остальными! Да будь ты проклят, и чтоб ты сдох! Только скажи мне об этом! Не уподобляйся подлому мне, не молчи же!… Арто…
Я все сидел и сидел дома, мама пропадала в мастерской, изо всех сил зарабатывая денег мне на лечение, а я, не имея инвалидности, не могу работать, мне реально худо. В больницу меня сейчас не возьмут, не настолько плох, но и лечиться толком нечем. И заработать нечем. И мама говорит – сиди, что ты! Куда тебе, лечись, хотя бы просто спи вдоволь, папе это всегда помогало. Да, понимает мама, от кого родила, сама же, вот и не жалуется.
…спать не могу уже больше, и встать не могу, и желания нет куда-то пойти, и вообще ничего не хочется, только горячего чая с водкой в бесконечных количествах, и чтоб он позвонил… или пришел сразу, без звонка, и тогда сердце мое разорвется от счастья и боли, и полечу я прочь от земли, рассказать богу, как люблю дрянь эту, чистого, пакостного ангела моего, Арто…
Но он и не думал звонить! Он совсем забыл обо мне. И ведь знаю, что это не так, и страшно мне, и туго мне, и выть хочется. Но не сдаюсь, какая-то злость ещё держит – а пошел ты на хуй! Не звонишь – и не звони! Обойдешься без меня, как я без тебя обхожусь! Только вот, больно ли тебе, а и не знаю я, нужно ли, чтоб больно? А хочу ли…
И жру новые порции химии, а мама ругает – чего ты так, дозы соблюдай, отравишься! Я мутно плаваю – что ты, мама, не могу я терпеть! Накрывает меня. Ох, тошно мне, скучно!
Как-то стал звонить я Самому себе. Хотел узнать, ну как Я там?? Кто же мне ещё расскажет, как не Я сам? Это оказалось так просто – набрать номер, и услышать…
- Аллё? – сонный, ленивый голос. Мой голос. У меня глаза распахнулись так сильно, что аж веки свело – я отвечаю? Не может быть! Я же здесь? А там кто? Значит, я там? О, черт… зачем я звоню?
- Аллё, говорите! – раздражаюсь я на том конце провода. А на этом конце я радостно улыбаюсь – узнаю себя! Меня всегда бесит очень, когда звонят и молчат.
- Го-во-ри-те! – по слогам произношу я там, а я здесь, хрипло откашлявшись, смущенно подаю голос:
- Алло, это я…
- Ну, а это я! – равнодушно отвечаю Я.
- А это… - тупо улыбаюсь я здесь.
- Что, в конце-концов! – почти ору Я там.
- Привет, вот что! – радостно выпалил я, сильно прижимая трубку к уху и тяжело дыша.
- Привет, привет, коль не шутишь! – усмехаюсь Я там.
- А ты? – спрашиваю я, боясь показаться самому себе ужасно тупым.
- Чего я, я вполне серьезно, - отвечает Я.
- Слушай, это… - мямлю я.
- А, дак это ж я! – вопит Я. А я падаю со стула.
- Блядь, скажи мне сначала, как так? – ору в ответ.
- Да я ж думал, че за хрен звонит, а это я! – радуется Я на том конце. У меня мутится разум, я теряюсь – где кто? Где я? как я там? Что я здесь?
- Ничего не понимаю… - растерянно шепчу в трубку я.
- Да че там, понимать-то нечего, нах! – продолжает радоваться легкомысленный Я там.
- Так я – это ты?
- Нет, я – это Я! – говорит Я. Я охуеваю окончательно, и кладу трубку, весь мокрый а в ушах стучат адские молоты. Ужас от чувства нереальности… ужас от выверта сознания… я наизнанку, наизнанку! – вскочил, распахнул окно, хотел заорать со всей дури, и не смог, тока шипение какое-то. Не в силах стоять, я упал на кровать. Аааааааа……….
Полежал, сцепив руки на колошматящем грудь изнутри сердце, и глядя в потолок, рисуя на нем мысленные узоры – изведанный способ успокоения, когда часами страшно лежать под капельницей. Утешает, уплываешь, забываешься… когда достиг равновесия и пустоты, вновь резко сел на кровати, и ещё раз набрал свой номер. Уверен, на этот раз ничего не будет, ведь бред уже схлынул. Но нехорошие предчувствия кольнули в животе, и…
- Алло?
- Ааа, блядь, сука! – прорычал я, сам себе. И очень хотел бросить трубку, но не смог. Только сильно сжал пальцы, аж хрустнуло.
- Сам ты блядь, и сука! – рассмеялся Я зло там.
- Ты что, реально есть? – я уже так устал поражаться, что стал холоден и спокоен.
- Нет, это Я есть, а меня нету, - саркастично проворчал Я.
- Ну-ну, а чем докажешь?
- Ниче Я себе доказывать не буду, я никому ничего не должен! – зло бросил Я.
- Ну точно, я, - рассмеялся я. – И как дела у меня?
- Да заебись у меня дела! – ответил Я.
- Аа, - тока и смог ответить я. А че мне у себя спрашивать?
- Во-во, - ответил Я. – Приезжай ко мне! Попиздим, - сказал вдруг Я.
- А? – тупо уставился я на трубку.
- Давай, не ломайся, ты ж себя знаешь! – донеслось до слуха оттуда.
- Вот этого я и боюсь, - рассмеялся я. – А че, идея! Тока вот куда, я ж здесь…
- А Я – здесь! – ответил Я.
- Ну круто… всегда хотел узнать, где я нахожусь вообще!
- Находишься ты на улице Сезаревского, 33!
- Чё? – в мозгу болезненно кольнуло – ну вот, что и требовалось доказать: - Нет такой улицы в Уфе!
- А кто сказал, что это в Уфе? – расхохотался Я.
- Блядь, ну а как же я тебя найду? – в отчаянии выкрикнул я. черт, да что же это такое, в конце-то концов!
- Да очень просто, - усмехнулся Я. – Выходи из дома, и иди, ноги сами принесут. Ты сам знаешь, где это!
- Да… - прошептал я, совершенно отчетливо чувствуя, куда идти.
Весь дрожа от сладкого ужаса – а вдруг реально там – Я? Страшно и сладко, муторно – что за чушь, не может там меня быть! Разве я не здесь? Да нет, не здесь я нихрена. Я – там. И сейчас увижу себя… наконец, хоть посмотрю, какой я есть – думал я деловито, собираясь.
Да и вообще, все равно уже! Замотался в шарф и пошел. Ужас и бредовость ситуации просто накрывают, как транквилизатор, не сожрав ни капли наркоты, чувствую себя как полнейший идиот, и задыхаясь, чуть не бегом бежал по указанному адресу. Действительно, ноги сами несли, я огибал дома, нырял в переулки – глазами совершенно не понимая, где я, сознанием теряясь – что я? – но уверенно углубляясь в места совершенном незнакомые. Вот – Сезаревского, 28… еще немного!
Но… почти дойдя, посмотрел в окна, предположительно те, что нужно, безумно испугался, что там нет его, и что тогда? Ведь это смерть – если тебя нет! Это невозможно, невозможно! – попятился я.. Но остановился – а вдруг все же Я там?.. слабая мысль… но нет – так ярко представил, что реально там откроет кто-то другой, заспанная тетка в халате – не моя мама, а совсем чужая - и угрюмо скажет – а вам кого? А здесь таких нет! – и тогда… тогда! От ужаса и безысходности задохнулся! И чувствуя, как волосы на всем теле шевелятся от страха, развернулся и побежал прочь, прочь!!!

Заперся дома, и мучительно переваривал холодный комок жирных червей…
А Я вдруг звонит:
– А ты чего не пришел?
- Не знаю… - больно сглотнул я, шизея окончательно: - Дела…
Блядь, да а что я ещё должен был сказать?? Господи, скорее бы подохнуть… но эта спасительная обычно мысль вдруг оказалась жалкой и глупенькой, как недоразвитая малолетка, впервые делающая минет. Сравнение рассмешило и утешило меня, и я ощутил былое расположение к собеседнику. Да и не впервой же я с собой болтаю!
- Ааа, ну заходи, если что!
- Слушай, а ты не обиделся?
- На что, что ты не пришел?
- Ну да…
- Да ладно, я ж понимаю!
- Да, - я вдруг вдохновился, да так, что аж сел на постели: - ведь у человека никого нет, кроме него самого, с кем же ещё быть откровенным?
Хотя сейчас я врал, врал самому себе, но очень искренне сказал про откровенность. И я на том конце усмехнулся, так отчетливо, что без зеркала увидел, как усмешка искривила губы, и глаза блеснули нехорошим блеском – знаю, я тот знаю, что я этот думаю здесь! Что испугался постучать в квартиру. Да, себе тоже нельзя доверять, сам себя тоже можешь предать. И я на том конце, все поняв, сказал что-то невнятное про закипевший чайник, и отошел – мол, подожди минутку! И я затаив дыхание слушал, трубка нагревалась и жгла ухо – я буквально грел уши, как он там, то есть Я там с кем-то говорю на фоне шарканья шагов, какого-то смутного движения, и прочих домашних шумов. О, черт, но как же так? - кто там ещё, как я не знаю, с кем я там говорю?
- Ну вот, чайник вскипел, - мой голос вернулся в трубку так неожиданно, что я подпрыгнул, весь похолодев.
- Что… ты там с кем? – спросил я тихо.
- Не ты а я, - деловито ответил он, и кажется, закурил. – Послушай, ведь ты уже здесь, так?
- Да… - ответил я, не вполне понимая о чем он.
- Ну, ты здесь, то есть для тебя ты – там!
- Аа, - я вдруг проникся смыслом – я там!
- Ну и вот, а если ты там, то откуда тебе знать, с кем ты там говоришь?
- О, верно! – я был поражен простотой и логичностью мысли.
- Получается что? – Я там взял длинную паузу, дожидаясь ответа от меня.
- Эм… - напрасно силясь, я так и не понял, что требовалось сказать.
- Ну коли так, дык ничего, похуй. Просто жаль, что ты не пришел, а я тут спиртику развел, для себя!
- Спиртику? – живо заинтересовался я. Бля, зря все-таки не зашел, реально жахнуть спирта с самим собой!
- Да, и новый клип Жанны скачал, ты еще не видел!
- Есть у меня все, я ж – это ты!
- Не-е, она тока сегодня ночью выложила, специально для меня!
- Это как? – я нервно взял сигарету, не зная куда деваться – выходит, и у Жанны есть такая же «Она», то есть двойник, или не двойник, а в общем… ну ясно. Та Жанна, что может выложить некий клип специально для того меня, на каком-то специальном сервере! О, боже ж мой, но если я спрошу – это параллельный мир или что? – вдруг Я обижусь? Не, лучше промолчу пока, и постепенно сам пойму все.
- Ну так, надо было прийти и самому все увидеть!
- Так я приду! – запальчиво крикнул я, но на том конце уже деловито засопел, и сказал:
- Знаешь, я конечно, всегда тебе рад…
«Врешь, не всегда!» - подумал я.
- Ну хорошо, не всегда, - вздохнул Я. – Короче, я тебе сам позвоню, в ближайшие дни я просто пока не хочу себя видеть. Мне надо побыть…
- Одному?
- А я и есть один, просто… не ты понимаешь. Мне нужно…
- Хорошо, ладно, тогда я тоже не буду врать – ждать звонка не стану. Позвонишь – хорошо, исчезнешь навсегда – да и пошел ты нахуй! – весело сказал я. И повесил трубку. Мне ли привыкать слетать со всех мыслимых пределов разума?..

А это было лишь начало. Дальше стало хуже.
Два дня я ходил ничего так, вполне в себе. Изредка вспоминая странный выверт разума, но свято веря – да, Я где-то там сижу, на несуществующей улице Сезаревского и знаю, что хоть и послал себя на хуй, а все равно могу позвонить себе. И между делом ловил себя на том. Что почти не вспоминаю Арто, поглощенный ерундовыми занятиями – гляжу в окно, рисую что-то карандашом, рассеянно брожу по дому – я вдруг стал бродить из комнаты в комнату часами, километры наверное наматывал – из спальни в кухню, из кухни в мамин кабинет. Из кабинета – в мамину спальню, и снова в кухню. Я бродил и бродил, трогая все, что попадалось под руку – а забредая к себе в комнату, садился рисовать, и из-под карандаша выходил кусочек шикарного платья Жанны, и ее изогнутая бровь… не выдержав странного томления, вскакивал и снова уходил в зал… там закуривал – теперь можно, мама сама стала курить и мне не запрещает, только если не видит этого. В зале включил… первое что попалось. Конечно же, диск Арто. А что еще могло бы лежать в этом доме на первом месте – маме его музыка тоже очень нравилась.
- Ах, Арто, куда ж ты подевался? – горестно вздохнул я, успокаиваясь наконец в кресле. Устал я с тобой. И без тебя мне неймется… музыка твоя… любовь твоя… ты ведь так и не доучил меня играть на басу, нам еще есть для чего встречаться!..

…тихие шаги разбудили меня. Мама пришла! Открыл глаза, и хотел было встать, поздороваться – соскучился за день, улыбка сама растянула губы – ну наконец-то! – но… это была не мама. Не знаю, как я понял это – но страх обдал болезненной и ледяной волной – в комнате пахло ребенком. Девочкой. С чего я это взял – не знаю, не знаю вообще ничего - но приоткрыв глаза, я едва удержался, чтоб не закричать дико и раздирающе – напротив стояла и смотрела прямо на меня маленькая девочка в розовом платье! Короткие волосики под каре, хорошенькая как куколка из магазина сувениров – но еб твою мать – ее не может здесь быть, ее не должно здесь быть! С трудом сглотнув, я осознал, что это просто глюк – но блядь, сейчас я хочу спать, мне не нужны никакие хорошенькие маленькие видения здесь!
- Пошла вон! – прошипел я, леденея от страха все больше – слишком уж реальна была эта…
Она развернулась, так, что волосы качнулись в свете фонаря, и отбежала в другой угол комнаты. Там сидел на корточках…
- Арто! – задушенным шепотом, зажимая себе рот рукой, выдохнул я, и слезы, горячая вода боли потекли по щекам. Арто, да что же это такое? Почему ты здесь?
- Он меня обижает! – указала рукой на меня малышка, и мой любимый погладил ее по волосам, и прижал лицом к себе:
- Не бойся, его не существует, он тебе просто показался!
- Чего? – беззвучно выкрикнул я: - Это вас не существует, ты зачем ребенка обманываешь, скажи ей правду! – почему-то звук так и не шел, голос напрочь отказал мне служить. «Доорался», - подумал я, не понимая, однако – где бы мне так орать доводилось накануне, чтоб остаться безголосым?

…и я едва отличал реальность от нереальности… совсем выпадая вон из этого мира в другой… не понимая, где что, даже где потолок где стены.
Сидел, скукожившись, замотав одеялом худое тело с головой, и из этого домика смотрел в сладких муках ада, как Арто возится с ней, как с дочерью, целует её, водит за ручку, гладит под платьицем… и сходил с ума, от отвращения и ревности к себе же.
Ведь эта девочка – Я!!
Уродливое и непритязательное открытие пробило огромную брешь в мозгу, и стало совсем трудно удерживать хоть какой-то рассудок.
Я – маленькая глупая девочка… я – в платьице, и нежные пушистые волосики щекочат кукольные щечки… и ножки у меня тоненькие, в гольфиках… и я люблю Арто, а он дает мне конфеты, я хнычу и требую водки…
Он подносит флейту к губам… и – замрите! – момент истины! Самый тонкий этот переход, между мирами – когда он ещё только вдыхает воздух, и чуть поводит флейтой, готовясь вот-вот вдохнуть первый звук… и – вот, уже уносит в мир волшебных сказок, где я принцесса, бабочки порхая, садятся мне на пухлые ручки в браслетиках… а платьице на мне пышное… и когда я выросту – я выйду замуж за короля Арто, и стану королевой страны Волшебной Флейты, и примерю эту роскошную корону, которая сейчас на пышноволосой голове моего повелителя… или нет – мне же другую дадут, для королев – но я хочу эту, эту! – капризно топаю я ножкой в атласной туфельке, и сжимая кулачки упрямо кричу: - Эту, эту хочу, и вообще я сама хочу быть королем, а Арто пусть будет сам моей королевой!
- Но милая, ангелочек мой, девочка, принцесса! – увещевает король со флейтой: - Ты ведь и так уже король, король мой Гавриил, властитель сердца моего, там за горизонтом! - и он широко взмахивает флейтой, из которой широкой волной льется кровь, отделяя стеной нас от всего мира, и испугавшись – но в то же время в триумфе, хватаюсь за его парчовый подол, и жмусь больно и сладко к моему чудесному королю, про себя думая: «Я непременно стану королевой им свергну тебя к черту со твоего флейтового престола, мой восхитительный король, вот только подрасту, и ты у меня еще не так попляшешь!»

…в короткие промежутки ясности сознания, понимал вдруг, жалкий и мокрый от пота кошмаров, что весь этот бред – от тоски по Арто. Мне не с кем даже поговорить. Мама заходила иногда ко мне, предлагала вызвать врача, но я отмахивался, что на этот раз ничего такого, просто простудился – чему подтверждением высокая температура. О, как же я хотел видеть его!..