Сегодня читатель, знакомящийся с христианством, оказывается в ситуации, весьма отличной от той, с которой пришлось в свое время столкнуться старшему поколению. Я говорю о труднодоступности Священного Писания. Сегодня Библия совершенно доступна. Ее можно купить, взять в библиотеке, скачать или читать онлайн в интернете. Однако читателя ждет не один текст, а несколько вариантов перевода, число которых все умножается. С точки зрения светской это, возможно, неплохо. Можно сказать: «Каждый перевод открывает нечто свое, упущенное в другом. И не беда, если где-то перевод оказывается неудачным. Процесс идет!». Однако картина выглядит иначе для христианина. Для нас это – не более-менее случайный сборник литературных памятников, содержание которых интересно, конечно, но не жизненно важно. Для нас Библия – священный текст, от понимания которого напрямую зависит наше спасение, и каждое слово Библии ценно для нас именно как спасающее нас Слово Божие. В православной Церкви сознание ответственности за передачу буквы, смысла и духа Писания привело к сознанию необходимости перевода, максимально полно служащего основной цели – спасению. Посему ошибки перевода становятся здесь воистину смертельно опасны. Эту ответственность должен сознавать каждый православный библеист, как бы ни было сильно его стремление к творчеству и вдохновенным поискам. Он должен опасаться, как бы источник его вдохновения не оказался отравленным. Он должен понимать, что имеет единственный критерий, относясь к которому он не уклонится от истины, не послужит орудием против спасения – Священное Предание Церкви. К сожалению, это удается с нашим библеистам далеко не всегда.

Вот на днях я прочел размышления современного библеиста, доктора филологических наук А. Десницкого о новых переводах Библии (http://www.foma.ru/perevodyi-novoj-ery.html). Очень показательным показался мне вот этот пассаж:

«На месте не стоит не только наука, но и сам язык. Даже очень хорошо известные слова ветшают и меняют свои значения. В нашей речи, например, слово “жертва” утратило всякое религиозное значение, так называют пострадавших во время стихийных бедствий или войн. А ведь библейская жертва означает не разрушение, а созидание отношений между Богом и человеком. Как тогда поймет наш современник выражение “мирные жертвы” (оно встречается в Синодальном переводе)? Скорее всего, как указание на погибших мирных жителей. Но речь идет о праздничном жертвоприношении и радостном пире.

Или взять слово “искушение”: в Библии это нечто, способное сбить человека с верного пути, а в языке современной рекламы – что-то очень приятное и желанное. По сути, вместо отрицательного значения у слова появилось положительное. Такое происходит постоянно, уже в языке Пушкина “прелесть” (особо сильное искушение) стала синонимом красоты и изящества. Кстати, когда толкиновский Горлум в русском переводе называет кольцо “моя прелесть”, обыгрываются оба значения это слова. Но слышит ли эту игру зритель или читатель?

И новые переводы нередко ставят своей целью “освежить восприятие” библейского текста. Во многих языках мира слово “фарисей” давно стало означать “циник и лицемер”, поэтому все евангельские обличения фарисеев выглядят банальными. Чтобы достичь желанного эффекта и показать всю остроту евангельских обличений, современные проповедники или даже переводчики иногда передают это слово как “духовный наставник, набожный человек”».

Во-первых, мне представляется странным одобрение опыта современных проповедников и переводчиков заменять (иногда) слово «фарисей» словами «духовный наставник, набожный человек». Вместо ясно открытого в Евангелии понимания сути «фарисея» (который является и набожным человеком, и духовным наставником; но этим понимание не исчерпывается), понимания, нуждающегося, возможно, в экспликации в комментариях проповедника или переводчика для неподготовленного слушателя/читателя, нам предлагается просто потерять целостность видения явления. Это только затруднит восприятие действительного постижения сказанного в Евангелии о фарисеях.

Есть, впрочем, в цитируемом тексте еще более странные вещи.

Вот совершенно точная, здравая мысль: «взять слово “искушение”: в Библии это нечто, способное сбить человека с верного пути, а в языке современной рекламы – что-то очень приятное и желанное».

И что? Весь ужас современной ситуации, когда искушение уже для большинства людей считается приятным и желанным, сводится к проблеме изменений в языке? Хорошо бы так! Однако некая непонятная слепота не дает возможности автору продумать и продвинуть мысль свою до следующего, естественного, кажется, шага – посмотреть, а что именно сегодня считается «приятным и желанным». Андрей Сергеевич! Да посмотрите же если не вокруг (может, Ваш круг состоит из совершеннейших небожителей), то прямо на эту самую рекламу. И Вы увидите: приятным и желанным для нас рекламой предлагается как раз то, что точно называется в Писании искушением. Чувственные наслаждения, похоть, порок – они и на языке Библии, и на языке современной рекламы называются одним и тем же словом «искушение». Никакого серьезного изменения значения слова не произошло, а произошло гораздо более страшное – изменение отношения к «похоти плоти, похоти очей и гордости житейской».

Но автор – хотя не просто библеист, а православный человек! – не видит этой беды. Он представляет дело так, будто проблема в банальном изменении значения знака...

Десницкий говорит, что слово «жертва» утратило всякое религиозное значение. Это очень верное наблюдение! «Жертва» – уже непонятно что такое. Уже мало кто понимает, что жертва только тогда жертва, когда есть жертвоприношение; что это нечто, связанное неразрывно с ее принесением кем-то кому-то (или хотя бы чему-то, во имя чего-то). И уж совсем немногие понимают религиозное значение жертвы. Современный человек таким образом лишается понимания самых важных вещей, о которых говорит Слово Божие. И – главное – из сознания современного человека вытесняется, вытравливается самое важное событие, самый центр, самое сердце истории человеческой – искупительная жертва Христа. И что говорить об обычных наших современниках, когда даже некоторые православные (во всяком случае – номинально православные) богословы уже стесняются говорить о жертве Христовой как жертвоприношении Бога – Богу! Что же предлагает автор? Из статьи не вполне ясно. Очень хочу надеяться, что он предложит, если будет предлагать, хотя бы заменить «мирная жертва» на «мирное жертвоприношение», а не пожертвовать якобы обветшавшее слово – духу мира сего...

И совсем уж поразительную «попытку освежить восприятие» Библии я обнаружил при чтении комментария прот. Константина Буфеева к интервью, данному А. Десницким редакции ЖМП («Доктор Десницкий предпринял попытку изгнания диавола из Священного Писания». http://www.blagogon.ru/digest/291/). Помимо прочего, о. Константин приводит вот такой текст доктора:

«Еще одно знаковое слово – еврейское “сатан”, которое означает “враг, неприятель”. От него происходит и сатана, именно его использует и синодальный перевод во 2-й главе Иова. Но дух, которого мы видим там, не вполне похож на наши вполне устоявшиеся представления о враге рода человеческого. Этот дух вместе с “сынами Божьими” является пред Богом, беседует с Ним и спрашивает Его позволения прежде, чем что-либо с Иовом сделать. Действительно ли в книге упомянут диавол, враг рода человеческого, или это некий другой дух? Точно неизвестно. Это, в конце концов, поэтический текст, а не догматический трактат, от него трудно ожидать отточенности богословских формулировок. Поэтому С.С. Аверинцев выбрал для перевода слово “Противоречащий”, а я – слово “Враг”, то и другое пишется с большой буквы как имя собственное. Таким образом, читатель может сам решить, видеть ли в этом духе диавола или нет».

Отец Константин достаточно полно показал заблуждение автора. Мне и добавить почти нечего. Что тут скажешь?Увы, нашему библеисту (твердо позиционирующему себя православным, вопреки злобным проискам всяких «тупых православнутых») почему-то неизвестно известное Церкви совершенно точно… Доктор филологических наук, переводчик Писания не знает, видимо, что слово ὁ διάβολος (диавол) как обозначение «собеседника» Бога в книге Иова взято, вообще-то, из Септуагинты, что употреблялось многократно свв. отцами в толкованиях этого текста, а не есть поэтическое измышление переводчиков.

Гадания А. Десницкого («Действительно ли в книге упомянут диавол, враг рода человеческого, или это некий другой дух?») достигают интеллектуального уровня гаданий одного забавного персонажа из анекдота:

— Поздравляем, Вы – папа, у Вас родился ребенок!

— А кто???

И действительно – а КТО???

Переводы Библии – тема, касающаяся не только библеистов, но и всех «наших современников». Поэтому мы – современники – должны быть внимательны к тому, что это за переводы, и – что такое это «наше время». Мы – свидетели времени, когда искушение открыто объявляется приятным и желанным, когда прелесть перестает восприниматься как духовная опасность. Мы – свидетели времени, когда уже православные (во всяком случае – номинально православные) библеисты гадают, кто бы мог быть дух, спорящий с Богом об Иове, и теоретически обосновывают отказ от утвержденного Церковью знакового слова.

Самое время (не сказать ли: последнее время?) «освежить восприятие», однако и – самое время понять, как и чего восприятие надо «освежить».

http://www.blagogon.ru/digest/456/

Известный борец с апартеидом, лауреат нобелевской премии мира, отставной англиканский Епископ Дезмонд Тутунедавно заявил: «Я бы отказался пойти в гомофобный рай. Нет, я бы сказал извините, я бы больше предпочел пойти в другое место. Я бы не стал поклоняться Богу, который является гомофобным, и это мое очень глубокое чувство». Его слова — как и следовало ожидать — были с радостью подхвачены и растиражированы, как пример, ни много ни мало, «истинного христианства». Что же, они во многом показательны — и характерны для того либерального христианства, которое горячо желают продвинуть журналисты и политики, как правило, далекие от какой-либо религии вообще.

Однако попытки совмещать либеральную политическую позицию с христианcкой верой — или даже выводить эту позицию из Христианства — порождают ряд непреодолимых противоречий. Христианин — а особенно служитель Церкви — получает свой статус не от себя, но от Традиции, к которой он принадлежит. Человек может стать известным писателем, или успешным бизнесменом, или политиком, или олимпийским чемпионом, своими личными усилиями. Этот будет статус, которого он добился. Как политик, Десмонд Туту имеет полное право говорить то, что считает нужным — статуса политика он добился сам.

Но статус Христианина — тем более, статус священника или Епископа — это то, что люди получают от Церкви, к которой они решают присоединиться. Почему-то многие упускают это из вида, но Христианство — это религиозная традиция, которая существует уже почти двадцать веков. Стать Христианином — это значит присоединиться к этой Традиции. Стать Христианским служителем — значит наставлять других от ее имени. Подчеркнем это — Епископ поставляется не на то, чтобы делиться своими соображениями, или отстаивать свои политические идеалы, или возвещать свои глубокие чувства, но на то, чтобы учить народ вере Церкви, которая его поставила.

Христианская Традиция — со времен Христа и Апостолов, и даже еще раньше, со времен Ветхого Завета, провозглашала совершенно определенные взгляды на этику в области пола. Если человек считает эти взгляды ложными и вредными — это, конечно, можно обсудить, но для начала надо сказать, что говорить от имени этой Традиции такой человек не может.

Можно считать, что христианская Церковь лгала все эти долгие века, объявляя грехом то, что грехом (в свете последней политической моды) не является, но тогда нельзя претендовать на то, чтобы выступать в роли Епископа, то есть преемника этой самой Традиции. Можно говорить «я охотнее пойду в ад» - это очень готично, романтично и байронично, и производит неотразимое впечатление на аудиторию определенных газет — но странно при этом объявлять себя служителем этого самого Бога.

Другой парадокс, который тут возникает — это то, что некоторые грехи получают в либеральном богословии привилегированный статус. Апостол пишет, что «ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники - Царства Божия не наследуют (1Кор.6:9,10)». Однако никаких инвектив против «алкофобного» или «блудофобного» Бога мы не слышим, и никаких заявлений об отказе поклоняться Богу, который осуждает обычный блуд, пьянство или другие грехи. Мы уже знаем, что если мужчина бросает жену, чтобы жить с другим мужчиной, его, по либеральным стандартам, можно ставить во Епископы (см. пример Джина Робинсона). Обратное было бы «гомофобией». Но тогда возникает вопрос — а если мужчина бросает жену ради другой женщины, он все еще грешит? Вообще, обычные, «гетеросексуальные» блудники, они все еще блудники? Они все еще Царства Божия не наследуют? Если в их отношении заповедь все еще в силе, то за что им такая дискриминация? А, например, пьяницы — они все еще должны покаяться? (Тот же Джин Робинсон проходиллечение от алкоголизма) (...)Почему «дискриминация» всех остальных грешников допустима, и только для одной категории надо сделать исключение? На каком основании? На том, что прочие грешники не смогли создать себе эффективного политического лобби?

Еще одна особенность либерального богословия — апелляция к чувствам. «Это мое очень глубокое чувство» - весьма характерные слова. Для оправдания любой, самой экстравагантной позиции больше не нужно ссылаться ни на Откровение, ни на разум — достаточно утвердить ее высшим авторитетом «своего чувства». Для того, чтобы быть правым, либералу достаточно чувствовать себя правым. Типичная консервативная статья в англоязычном интернете состоит из доводов; типичная либеральная — из восклицаний. Консерватор пытается убедить своих читателей; либерал старается их эмоционально завести.

У нас в России либеральное богословие пока не пустило корней; хотя среди американских православных уже есть, хотя и немногие, но печальные примеры. Но учитывая общую тенденцию, мы наверняка с ним столкнемся. И тут надо будет руководствоваться не «глубокими чувствами», а Откровением и разумом. (А. Белозерский) 

Одной из основ предания о посещении Русской земли апостолом Андреем Первозванным служит свидетельство Оригена о Скифии как о его апостольском уделе. Евсевий Кесарийский вводит это свидетельство в свою «Церковную историю» как вполне достоверное.

«В житии апостола Андрея Первозванного, составленном Епифанием Монахом [в IX веке. — Ред.], сообщается, что во время 3-го путешествия апостол, пройдя по Южному и Восточному Причерноморью, достиг Крыма и немалое время провел в Херсонесе (PG. 120. Col. 215–260). Это житие пользовалось большим авторитетом во всех Православных Церквах, в конце XI века появился его славянский перевод. Кроме того, на Руси было создано оригинальное сказание о посещении апостолом Андреем Первозванным русских пределов — “Слово о проявлении Крещения Рускыя земля святаго апостола Андрея, како приходил в Русь”... Соглаcно этому тексту, апостол Андрей Первозванный, прибывший из Синопы в Корсунь (Херсонес), узнал о близости Днепровского устья и “въсхоте поити в Римъ”; поднявшись вверх по Днепру, он благословил место будущего Киева, а затем отправился на север, в землю словен, где позднее возник Новгород» (Православная энциклопедия, М., 2000. Т. II, c. 373).

Преп. Нестор Летописец, «писавший в конце XI века, поместил в своей летописи рассказ, что Первозванный апостол из Херсонеса доходил рекою Днепром до гор киевских, благословил их, водрузил на них святой крест и предсказал ученикам своим, что “на сих горах воссияет благодать Божия, имать град велик быти и церкви многи Бог воздвигнути имать”; а потом, продолжая свой путь, достигал до самого Новгорода и до варягов. В начале рассказа летописец выразился: “Якоже реша” — и тем прямо указал на его источник — предание. Это предание могло быть письменное, и преподобный Нестор мог воспользоваться им в числе других письменных памятников древности, на которые подобным же образом иногда ссылался. А что о святом апостоле Андрее существовали в письмени сказания, очень близкие к тому, какое передал нам летописец, за это отчасти ручается находящаяся в одной из оксфордских библиотек древняя греческая рукопись, из которой издан только небольшой отрывок о путешествии святого апостола Андрея в стране антропофагов, или людоедов, полагаемый древними географами в глубине России. Но гораздо вероятнее на основании выражения Нестора якоже реша можно полагать, что преподобный летописец воспользовался преданием устным, которое могло сохраниться в наших странах с самого начала христианской эры, хотя ими почти беспрерывно владели языческие народы — готы (в III в.), гунны (в IV и V), хазары (в VII и VIII) и другие. Ибо, как скоро увидим, в некоторых южных областях России, едва ли не со времен самого апостола Андрея, постоянно поддерживалось христианство до полного водворения его в нашем отечестве, и самые эти языческие народы мало-помалу принимали у нас святую веру в III, IV и последующих веках. При таких обстоятельствах сказание о первой и притом апостольской у нас проповеди как о событии важнейшем для местных христиан естественно должно было переходить из рода в род, от отцов к детям и соблюдаться со всею заботливостью как святыня, пока не достигло, наконец, по принятии христианства киевскими славянами (в 866, 957 и 988 гг.) самого сердца России — Киева, а здесь и слуха Несторова» (Митр. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. М., 1994–1997, с. 95–96).

«Мысль о путешествии святого Андрея даже во внутреннейшие области России, хотя и не так раздельно, как у нашего летописца, заключается и в некоторых... известиях греческих: например, в известии Никиты Пафлагона, по словам которого святой благовестник протек не только все южные области и города нашего края, прилежавшие Понту Евксинскому (Черному морю), но и все страны севера, конечно, по направлению от этого Понта; а еще яснее — в известии Никифора Каллиста (XIV в.), который, хотя позднее нашего летописца, но мог пользоваться одинаковыми с ним древними источниками. У Каллиста читаем, что святой Андрей доходил со своею проповедию до страны антропофагов и пустынь скифских. Но эти пустыни, по описанию древних, находились приблизительно в нынешних Харьковской, Курской и Тамбовской губерниях. А под страною антропофагов разумелась страна, которая лежала во глубине нынешней Европейской России, в соседстве меланхленов, обитавших, по Геродоту, в 800 верстах от Черного моря к северу, в соседстве фиссагетов, будинов, агафирсов и номадов, простиравшихся по нынешней Великоруссии и Белоруссии до Балтийского моря и далее к северу» (выделено нами.— Ред). (Митр. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. М., 1994–1997, с. 96–97).

В 1621 году в Киеве состоялся Собор восстановленной православной иерархии с митр. Иовом (Борецким) во главе по вопросу о мерах защиты Православной Церкви и ее благоустроении. В деянии Собора сказано: «Поелику святой апостол Андрей есть первый архиепископ Константинопольский, патриарх вселенский и апостол Русский, и на Киевских горах стояли ноги его, и очи его Россию видели и уста благословили... то справедливым и богоугодным будет делом восстановить торжественно и нарочито праздник его. Воистину Россия ничем не меньше других народов, ибо и в ней проповедал апостол» (Православная энциклопедия, М., 2000. Т. II, c. 374).

К апостольскому веку относятся и страдания святых мучеников-славян Енена, Нирина и Пина (в нашем церковном календаре это свв. мученики Инна, Пинна и Римма, память их 20 января). «Эти святые были из Скифии, из северной страны, ученики святого апостола Андрея. Они учили о имени Христовом, и многих из варваров обратили к правой вере, и крестили» (Митр. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. М., 1994–1997, с. 103).

Либеральные церковные историки и публицисты, например игумен Петр (Мещеринов), утверждают, что само происхождение Предания об ап. Андрее датируется X веком. На самом деле X веком нужно датировать не происхождение этого предания, а его раскрытие или обнародование. По всей видимости, Предание об ап. Андрее было преподано равноапостольному кн. Владимиру и прочим князьям и вельможам русским первосвятителем Киевским Михаилом и греческим духовенством, непосредственно совершавшим крещение киевлян. Не случайно в тропаре свят. Михаилу говорится следующее: «днесь пророчествие во Апостолех Первозваннаго исполнися: се бо на сих горах возсия благодать, и вера умножися…» Следовательно, если бы Русь принимала крещение не в X, а например в VIII или VII веке и т.д., то в этом веке уже неким другим святителем было бы раскрыто и преподано вышеуказанное Предание, об апостольском происхождении которого свидетельствуют приведенные в данном пунк­те сведения.

http://www.blagogon.ru/digest/436/