Не секрет, что в нашей открытой, чуждой всякой конспиромании стране излишняя, если можно так выразиться, непроницаемость большинства официальных заявлений побуждает постигать действительные настроения властей по разного рода оговоркам. По малозначительным, на первый взгляд, документам. По якобы красноречивому молчанию. Увы, но многими они воспринимаются как настоящие «сигналы сверху». «Сигналы», призванные ориентировать в том или ином идеологическом направлении. «Сигналы», позволяющие судить о допустимой и, соответственно, безопасной степени провозглашенного Конституцией России идеологического многообразия. К сожалению, «сигналы» эти, будучи достаточно частыми, зачастую настолько противоречивы, что не вызывают у невзыскательной публики ничего, кроме растерянности и провоцируемой ею политической апатии.

Несмотря на внешний пиетет по отношению к Русской Православной Церкви, прославившей в 2000-м году святого Царя-мученика Государя Императора Николая II Александровича и Членов Его Семьи, власти уже много лет игнорируют обращения общественности о переименовании московской станции метро «Войковская», названной именем одного из цареубийц. Это-де создаст массу проблем, потребует замены вывесок, схем метрополитена и тому подобное. Однако эти проблемы совершенно не помешали переименовать в 2005 году станцию «Измайловский парк» в «Партизанскую». Причем, как известно, в Измайловском парке никто никогда не партизанил.

То, что названный в честь великой российской Императрицы Екатеринбург является столицей области, названной большевиками именем другого цареубийцы, Янкеля Свердлова, никого, кажется, не волнует. Как и то, что нет никакого Ленинграда в окружающей Санкт-Петербург области, носящей кличку третьего, главного цареубийцы, чье чучело, оскверняя русскую землю, бережно сохраняется, в том числе за счет потомков жертв созданного им кровавого режима.

Впрочем, зачем далеко ходить. Совсем недавно, в сентябре В.В. Путин посетил храм Живоначальной троицы на Воробьевых горах в Москве и поставил свечку «за тех, кто пострадал, защищая людей в Новороссии». Какой всплеск доверчивого патриотизма вызвали эти несколько слов. Их восприняли чуть ли не признанием «самопровозглашенных республик» (кстати, почему-то никто не называет самопровозглашенными Соединенные Штаты Америки, возникшие в результате войны сепаратистов против законного правительства, войны в которой им помогла царская Россия). И в то же время совершенно официальное лицо подписывает от имени нашей страны акт, в котором вместо Новороссии упоминаются какие-то «отдельные районы Луганской и Донецкой областей Украины». Тем же, кто «защищал людей в Новороссии», со стороны недоговороспособного «представителя» Киева (совершенно частного лица) обещана амнистия в стиле «не велит бить за старые дела, а за новые велит ли бить иль нет, того в грамоте не сказано». При этом, никто не дезавуировал такой односторонне Россию обязывающий «документ». Особо сведущие утверждают, что в этом и состоит «гениальный план», который, в отличие от известной детской игры, заключается в том, чтобы говорить и «да», и «нет». Никто, мол, ничего не понимает и все, следовательно, боятся. Вот такой несимметричный «вектор силы». Но разве не в правде сила? Достойна ли такая хитромудрость великой державы? Не примут ли её, наоборот, за проявление слабоволия и нерешительности?

Тем не менее, автор не является специалистом в международных отношениях. Быть может, внешнеполитического противника допустимо вводить в недоумение. Быть может, не всегда полезна прямота Царя-Миротворца и святославово «иду на вы».

Но для чего же нужны настолько же противоречивые сигналы в, казалось бы, совершенно внутренних делах? С одной стороны, принятие в российскую наградную систему орденов Святого Андрея Первозванного и Святого Георгия, возвращение

изображения крестов на знамена частей российской армии, серия официальных, в том числе проводимых на самом высоком уровне мероприятий, посвященных 100-летию начала Великой, Второй Отечественной войны, патриотический характер которой напрочь отрицался большевиками в течение всего периода их открытого правления.

С другой стороны, «сигналы» совершенно противоположные. 12 декабря 2012 года в своем Послании Федеральному Собранию президент России В. В. Путин заявил о необходимости возрождения Преображенского и Семёновского полков. Несомненный посыл к восстановлению исторической памяти русского народа, возрождению истинной России. И уже в апреле 2013 г. наименования двух старейших полков Императорской гвардии были присвоены двум частям современной российской армии. Однако, каким частям? Имя славного Семеновского полка получил 1-й отдельный стрелковый полк, ведущий свою историю от Охранной роты при управлении коменданта Реввоенсовета, председателем которого был тогда не кто иной, как Лейба Троцкий. В 1921 году эта часть, переформированная в батальон, принимала активное участие в подавлении восстания тамбовских крестьян. Того самого народного антикоммунистического выступления, против участников которого будущий «красный маршал» Михаил Тухачевский практиковал взятие в заложники женщин, детей, стариков и, по примеру Фрунзе и Чапаева (при «освобождении» ими Уфы), применял химическое оружие.

Преображенским полком стал именоваться 154-й отдельный комендантский полк, созданный, в том числе, на основе возникшей в 1944 г. роты первого полка 1-й мотострелковой ордена Ленина дивизии им. Ф. Э. Дзержинского Внутренних Войск НКВД СССР. Дивизия эта, в свою очередь, ведет свое начало от созданного в 1918 году 1-го автобоевого отряда при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете. Фактически личной охраны уже упоминавшегося Свердлова. В 1921 году этот «отряд» вошел в состав Отряда особого назначения при Президиуме ВЧК, впоследствии при Коллегии ОГПУ РСФСР, а с 1924 года – ОГПУ СССР. 17 июня 1924 года на базе отряда была создана Дивизия особого назначения (ДОН) при Коллегии ОГПУ СССР, получившая в 1926 году наименование Дивизии Особого Назначения при ОГПУ СССР имени Ф. Э. Дзержинского. «Бойцы» этого соединения также принимали участие в карательных операциях на Дону и в Тамбовской области.

Присвоение наименований Петровских полков именно этим частям, несмотря на мужество и героизм, проявленные в более поздние периоды, обескуражило удосужившихся ознакомиться с первыми страницами их истории.

И вот, новый к моменту написания данной статьи «сигнал». 22 сентября 2014 г. президент подписал указ о возвращении отдельной дивизии МВД имени Дзержинского, которого она лишилась в 1994 году. В указе отмечается, что прежнее «почетное» название было возращено «за массовый героизм и отвагу, стойкость и мужество, проявленные личным составом в боевых действиях по защите Отечества и государственных интересов в условиях вооруженных конфликтов, учитывая заслуги в укреплении обороноспособности государства».

Да, действительно, части дивизии принимали участие в спецоперациях, которые имели место в Армении, Азербайджане, Нагорном Карабахе, Средней Азии, Северной Осетии, Чечне, Дагестане. За мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского долга тысячи бойцов и офицеров дивизии награждены боевыми орденами и медалями, а 15 – удостоены звания Герой Российской Федерации. Однако, возвращение соединению имени лютого, с детства мечтавшего безнаказанно убивать «москалей» ненавистника русского народа, ни в коем случае нельзя считать особым, почетным отличием. Оправдание, таким образом, непосредственного зачинателя и возглавителя красного террора, жертвами которого стали миллионы наших соотечественников, абсолютно неприемлемо. В истории нашей страны немало черных, кошмарных страниц, но почитание памяти «антигероев», мягко говоря, не способствует столь чаемому народному единству.

Разве нет у нас общепризнанных примеров честного служения Отчеству? Разве имена генералов Ермолова и Скобелева менее почетны? Разве не они и их сподвижники явили настоящую славу России, причем, в тех же самых краях, где пролили кровь солдаты и офицеры дивизии? Впрочем, вряд ли имена истинных сынов Родины будут соответствовать упоминаемым в названии дивизии Ленину, Октябрьской революции и Красному знамени.

Как бы то ни было, «сигнал» дан, в том числе тем, кто, обращая свои взгляды на Новороссию, лелеет надежду на окончательную десоветизацию страны, на воскрешение Русской Православной Державы, на возрождение её величия, являющегося залогом восстановления территориальной целостности страны. Так что, не время для политической апатии, господа… Отбоя не было!

События 1917−1921 гг. в истории Крымского полуострова являются одними из наиболее страшных. Как и другие регионы бывшей Российской империи, многострадальная земля Тавриды в этот период стала ареной междоусобицы и жутких социальных экспериментов.

«Варфоломеевские ночи» в Севастополе зимой 1917−1918 гг., насилие в других городах; экспроприации, реквизиции, конфискации периода «второго большевизма» весной-летом 1919 г., наконец, ужасы массового террора 1920−1921 гг. — исчерпывающе показывают, какими методами утверждалась на полуострове «народная» власть. На фоне этих преступлений теряются любые эксцессы, совершённые антибольшевистскими силами.

В советской историографии тема красного террора в Крыму в годы Гражданской войны не то что бы не освещалась, но преподносилась крайне тенденциозно и сжато. Больший упор делался на воспевание «подвигов» революционных матросов, красноармейцев, коммунистов, комсомольцев, партизан и подпольщиков. Понятно, что данная идейная установка не предполагала сколь либо детальное отражение неприглядных сторон. Насилие и жестокость показывали лишь те, которые совершались под флагом «контрреволюции». О большевистских же расправах более-менее открыто писали в литературе 1920-х — начала 1930-х гг. В основном, как о «проявлении народного гнева», «вынужденной ответной мере» или отдельных «перегибах». Позднее и этот подход сочли дискредитирующим «героику огненных лет», и со второй половины 1930-х гг. развёрнутые упоминания о красном терроре практически исчезли со страниц мемуаров и научных работ. Несколько иначе обстояло дело с художественной литературой. С одной стороны, по мере усиления идеологического пресса натурализм и жестокость перестали поощряться и здесь. С другой, произведения 1920-х гг., изобилующие кровавыми сценами, официально не запрещали, и даже продолжали переиздавать (как, например, повесть Александра Серафимовича «Железный поток»). В других случаях, единожды выпустив в свет, книги на долгие десятилетия предавали забвению, впрочем, не применяя никаких репрессий к их авторам. Если литератор попадал в поле зрения «органов» и привлекался к ответственности, его произведения изымались и помещались в спецхраны (как это случилось с наследием сибирского писателя Владимира Зазубрина, расстрелянного в годы «Большого террора»).

Говоря об отражении революционного насилия в Крыму в произведениях советских писателей, необходимо назвать имена трёх известных и признанных авторов, живших на полуострове в годы Гражданской войны. Это Александр Малышкин, Викентий Вересаев и Сергей Сергеев-Ценский. Живя в Крыму, они не могли обойти молчанием мрачные эпизоды истории Русской Смуты. В результате появились произведения, практически лишённые «революционной романтики», точно передающие атмосферу и дух того жестокого времени. Читать далее

Впервые опубликовано: Мемориально-просветительский и историко-культурный центр «Белое Дело»: http://beloedelo.ru/researches/article/?410