В колонках играет - Death Cab For Cutie - Earth Angel
Компетенция базируется на громадной совокупности однородных и конкретных деталей, в которой центральные факты и идеи выявить крайне затруднительно. Компетенция миниатюризируется и тем самым парадоксально растет, она никогда не ответит на вопрос односложно, что называется «с ходу», дискуссионным образом; ее характеристика предполагает огромное количество вторичных условностей, вспомогательных мер, поясняющих уточнений, поэтому ответ превращается в многосложную, чересчур регламентированную, разноуровневую письменную текстуальность, апеллирующую и к общеизвестным фактам, но и учитывающую исключения, аномалии, контроверзы. Поэтому компетенция останется делом локальным и не популярным, а ее сторонящийся эгалитаризма характер будет лишь укрепляться, ведь она заставляет панорамно, целокупно обращаться к предмету в поисках решения проблемы. А хочется чистоты, ясности, односложности, скоротечности… И вот профанирующая постсовременность предоставляет их нам, взамен маргинализируя честнейшую и последовательную компетенцию, укрывая ее в темных коридорах периферии, превращая таковую в объект тяжких, почти «шахтерских», забот тончайшей людской прослойки. Профанирующие тексты и речи облекают нас повсюду, их процентное соотношение с компетенцией стремительно приближается к 99%. Здесь, конечно, наш взор игнорирует обыденные, бытовые, информативные, эмотивные, функциональные стороны коммуникативного акта. Они как бы несут «технический» характер, отвечают за нормальное существование среди людей, короче, помогают в процессе выживания. Нет, нас интересуют «житейские» монологи и диалоги, те мысли и беседы, которые пытаются анализировать, оценивать, обсуждать мир с его обширным компонентным окружением. Оказывается, тексты подобного содержания все более занимают нашего жизненного и мыслительного пространства. Люди вовлекаются в массовую «демократическую» рефлексию, предметом изысканий которой может быть любое событие, маркированное счастливым случаем. Взглянув со стороны на мощный поток дум, дивишься той одномерности и скудости, присущей им, поражаешься «нищете житейской философии». Основная суть вселенского сгустка мнений состоит не в рождении новых точек зрения (постсовременность настаивает на прочувственности и интимности каждого суждения), а в соотношении уже готовых, ставших даже традиционными, предпочтений. Включенный в культуру человек, после продолжительной дрессуры телесности нормализованными навыками и тяжелого входа в дисциплинарность, в зрелом состоянии ума получает несколько положительных бонусов; на каждую житейскую проблему ему представляется несколько ответов, взращенных прошлой историей. Так и проходят разговоры «за жизнь» в бессмысленном потоке «А я считаю, что… (далее скудный выбор из вариантов, как на информационной сетчатке Терминатора)». Обмен суждениями, имевшими совершенно случайный генезис (задумайтесь, о полной не индетерминированности собственной групповой принадлежности и свойственной ей идеологеме), вдруг стал важнейшей словесной процедурой апологии своего «Я», борьбой частностей во имя преобладания. Ты не имеешь права не козырять своим собственным мнением относительно чего-то и обязательно должен его озвучить. «Как можно быть таким равнодушным и безразличным? Неужели тебе нечего сказать по этому поводу? Разве этот прецедент не стоит вашего внимания?». Интересоваться, любопытствовать, «раскрыть карты», вывести из тени всё, стоять на личной точке зрения относительно всего. Кстати, это самый мощный источник питания профанирующих разговоров. Односложность, примитивизм, одномерность, произвольность, общедоступность – все это качества, сопутствующие профанирующему тексту. Они образуют корневище медиа-индустрии. Именно СМИ с их акцентом на скоротечности, доступности, простоте, работают с потребителем в регистре «обратной связи». Их мимикрирующий облик не позволяет продолжительное время рассусоливать одну тему, предоставляя относительно единичного факта стандартизированный набор оценок в максимально короткие сроки (здесь даже не обсуждается мощный идеологический пресс, на выходе до пределов извращающий событие и его трактовке). Их кентаврическое нутро пытается имплантировать в свое информационную телесность разнородный максимум, чтобы накрыть собой то «серое» большинство, которое в действительности состоит из ряда характерных субкультур, доминирующих интересов. Их карнавальный лик настроен на перманентный первобытный «взрыв», варварский эпатаж, общедоступную эксцентрику, зрелище в чистом виде: «реципиента необходимо удивлять, обескураживать, перечеркивать его бытовую укорененность». Их одноклеточное происхождение затрудняет интеллектуальное наполнение, препятствует эволюционному движению; оболочка передаваемого должна напоминать несколько улучшенный вариант примитивной беседы или сообщения, всяческое усложнение ведет к катастрофическим результатам. Требуется быстротечная речь экспромтом на заданную тему (в такой ситуации трудно выйти из круга ассоциативных банальностей). Важнейший показатель: сама природа СМИ игнорирует интеллектуализм, выдавливает все умственно-напряженное со своих территорий. Оперативность и примитивизм… СМИ не спасают даже многочисленные «волонтеры» из профессиональных кругов. В таких обстоятельствах разве можно светиться оригинальностью и интеллектом, шедевральными идеями и революционными? Нет, буквально все именитости скатываются в яму ожидаемой обывательщины, демонстрируя свой «человеческий, слишком человеческий» облик.

В колонках играет - Muse - Futurism.
Профанация ныне как умственный феномен достаточно глобальна, чтобы ее можно было признать значимой категорией и соответственно пустить в многострадальный путь употреблений, ссылок, высказываний. Мир, который с 16 века начал свой скоростной путь к «тело-спасительным» достижениям, пытался реинкарнировать блуждающую во времени «золотую эпоху». Но не получилось, оказалось, что это «драгоценная вещица» капризна в отношении выбора своих обладателей и с давних времен дрейфует в территориальных водах «избранных и достойных». И самые благородные утопии не исполняться не по причине своей фантасмагоричности, или исходя из природной зловредности и неисправимости человека, а потому что их время прошло, их единый шанс упущен. Великий деструктивный пожар революции и массивного обновления был смело потушен мощнейшим и непрекращающимся потоком нейтрального знания. Бородатый провожатый коммунизма был до колкости прав, что нам – бедняцкому отребью – мешали элементарные вещи: нерешительность вкупе с ложным сознанием (теми чужими идеями, которые заполонили родной разум). Но сейчас его острый взор притупился пред железобетонной стеной, прикрывающей вход в наше нутро живительным, экстраординарным мыслям, тем мыслям, которые способны всколыхнуть нашу плоть, взбодрить нас громадным энергетическим зарядом. Теперь мы подпитываемся от единой батареи, в которой колобродит некое «сверх-нейтральное» вещество. Нейтральность, политкорректность, терпимость – все эти ярчайшие символы постсовременности – не сделали этот мир лучше и добрей, но окончательно заставили обывателей осесть в своих комнатушках и не «рыпаться» в поисках больших благ, интеллектуалов – окопаться в мусоре государственного знания и умереть в ворохе институциональных званий, героям и подвижникам – удариться в словесные авантюры и конформизм. Так, справедливая ненависть трансформируется в подобострастную зависть, познавательная дерзость – в честолюбивый карьеризм, теплота чувств – в экономический эквивалент. На нулевом уровне, где плюс и минус перекрываются, все должно оставаться однородным и не выделяться, поэтому все скверное, отвратительное, «мерзотное» поднимется со дна и будет выставлено на «Божий свет», а некогда святое и величественное смириться с таким неприглядным соседством. Всеобщий индифферентизм стоит за внешней вывеской нейтральности, беспристрастного описания, объективного анализа. Но сегодняшнее равнодушие связано не с обыкновенным ассоциативным рядом: окоченением чувств, эллинской невозмутимостью, нарочитой бесстрастностью. Модифицированный индифферентизм, наоборот, многим интересуется, несчастьям сопереживает, по прошлому ностальгирует, за слабого заступается, но происходит это действо настолько кратковременно, поверхностно, как бы мимоходом, что здесь ощущается скорее не моральная поддержка, а некая извращенная форма издевательства, попытка набить себе очков опыта за счет чужого события. Разве новостной жанр с его искусственно специфическим разнообразием, совмещающим все оттенки цветов жизни в однородную медиа форматную серость, не является ли конкретно-историческим символом чистейшего равнодушия эпохи? Разве не постсовременные мифологемы с их бесконечными мирами транслируют нам с коммуникационных панелей первертивные служители цивилизационного «тетрарха»? Дело же в неосмысленном морализаторстве, а в том, что знакомая нам традиционная этика, существенна поколебленная еще во времена модерна, сейчас была с головой погружено в медийное пространство. Этическое сознание осело на языках болтливых профессионалов, корыстолюбцев, выродков и армады их непосвященных прислужников, механически рецитирующих заскорузлые банальности учителей. Медиа существует на подпорках собственных правил и принципов, которые чудовищно несообразны с ушедшими ценностями, как бы не старались немногочисленные ретро-носители последних держать их в форме и сохранять их жизнедеятельность. «Криптодемократические» ценности популярности, рейтинга, индекса узнаваемости, статистического доминирование плотным редутом заслонили проход в постсовременность архаике, мифологемам, традициям. Пропуск выдается всем, кто прошел незавидную инициацию вводящую в рынок, лубок, стилизацию, вторичную игру образов. Будьте добры склонить главу перед уставом завоеванных территорий, Вы, представители отошедшей старины! Откажитесь от былых амбиций, поумерьте пыл своих адептов. Ведите себя смирно, и вам будет дана возможность править небольшим народом, локальной территорий, частичным знанием, но даже и не помышляйте о глобальном, универсальном, ибо и эти славные сферы стали предметом мыслительных излияний субкультур. Именно субкультур, «рационально» посчитавших, что в области предельных абстракций им нет равных, но забывших разъяснить сию «истину» остальным. Да, все постсовременное одеяло соткано из «лапиков» подобных субкультур, тех, чьи интересы заключены в крошечных компонентах действительности и не более. Чья компетенция сфокусирована на явлении с наименованием из сотни другой уточняющих компонентов-дополнений. Например, я – специалист в области «психологии взаимоотношений детей допубертатного возраста рабочих районов городов средней полосы РФ…», а в других сферах – типичный профан с парочкой «банальнейших и общеупотребимых!!!» заученных фраз на любой тематический вопрос. И подобных «профессионалов» – большинство. Поэтому постсовременная компетенция вылилась в господство узколобых специалистов с глубоко мещанскими мнениями и воспоминаниями за душой... Ребята философы готов к обсуждению старых и новых постов. Что-то скину в сооб

В колонках играет - Nirvana - Rape me.
Хоть большая часть возможных текстовых комбинаций уже воплощена, но еще не оскудели умы для последующих варьирований из синонимичных понятий, свободных латинизмов, не маркированных примеров, не затронутых историй, еще не известных имен. Существуют четкие лекала построения научного труда, вне которых грядущие «шедевры» располагаются в «сумрачной зоне», то есть под большим подозрением. «Профессионал» подобен карточному игроку, не любящему блефовать или пускаться в авантюры с «швалью» на руках, его ставки равномерны, рациональны и оправданы знанием (прошу подчеркнуть, «сакральным» знанием) существующих выигрышных комбинаций. «Сонная игра, полностью обусловленная очередным, совершенно случайным раскладом карт». Тоже самое можно сказать о тягучей, бездыханной, убийственно скучной атмосфере академиков, профессоров, доцентов – короче ученых-гуманитариев. Именно эта среда с ее антиреволюционной, стабильной, линейной «температурой» совершенно отвращает новых персонажей, не дает им эволюционировать, останавливает их развитие на начальных уровнях. Молодые люди, приходя в науку или гуманитаристику, в скором времени теряют свой познавательный запал, истощают собственную «волю к истине», превращаясь посредством легковесной процедуры в среднестатистических специалистов, чеканящих ограниченный ряд из текстовых последовательностей, специфических категорий, внебытовых опытов. Далее эти «знатоки» занимаются только «апологией» родной институции, защищая полезность, необходимость, рациональность некогда заученных идей и процедур. Поэтому многие, осознавая грядущую ущербность дальнейшего обучения и учительства, отправляются по бескрайним просторам неклассических, неофициальных, «нетрадиционных» «наук» и дисциплин. Апеллируя к необъяснимости множества явлений и корреляций, обвиняя в посредственности и слабой динамике весь свод государственных дисциплин, эти мистификаторы предъявляют недовольным сладостные надежды, открывают затуманенные пространства будущих достижений и успехов. Таким образом, будет всегда существовать толстая прослойка недовольных постсовременным положением вещей, которые будут отдаваться с головой некоей архаичной мифологеме (астрология, китайские «традиционные» науки), или выдумывать самостоятельно новые (чаще всего, занимаясь эклектичным сложением разнородных фрагментов – например, эзотерика). Здесь будут инновации, глубинные надежды, безответственные фантазии, перманентный революционный зов к изменениям и трансформациям. Всего того, чего сейчас практически не осталось в классических сферах деятельность человеческого интеллекта. Иллюзия самодостаточности, поиск аутентичности, радость достижения неких «духовных» глубин, тем не менее, стоят дорого, что грозит глобальным аутсайдерством в обществе и лишь локальным успехом в ограниченной среде («откровенный», или публичный, масон, мистик, эзотерик, астролог вряд ли станет государственным лидером в постсовременном секулярном мире). Так, положение нынешних молодых любителей науки не завидно. Большинство, за исключением гениальнейших самородков, взявших фортуну за причинное место, стоит перед странным выбором: либо стать брюзжащим функционером от науки, то есть эволюционным медиатором, передатчиком кем-то изобретенных идей от поколения к поколению, либо выйти за границы классических знаний, отдавшись в омут мракобесия и сладостных фантазий, в поисках одной-единственной познавательной жемчужины. Итак, дилемма такова: скромный старатель или бесплодный изобретатель? Не скажу, что гуманитарию легче, чем естествоиспытателю встать на шаткий путь апостасии и предаться фантазерству в свободном постмодернистском падении; дескать, все свое бытие сфера «духовных исследований» была малоэффективной, поэтому ее можно покинуть в спокойном расположении духа. Нет, везде приоритетными являются привязанность, вовлеченность в традиционные правила, классические процедуры, устоявшийся регламент. Академическому сообществу одинаково ценны и соответственно социально нерушимы как стандартизированный историографический каталог, формализованный лингвистический анализ, индексированный психологический тест, так и когда-то действительно славные эксперименты по гравитации, биологические опыты над животными, или первые математические интерпретации корпускулярно-волновой теории. Они сходным образом опираются на процедуре следования рациональным правилам, а от «рационального» сложно отказаться, его можно лишь силой отвергнуть впоследствии. Когда успехи «рационального» станут привычными и ожидаемыми, они превращаются в скучнейшую обыденность, в навязанную необходимость, а с таковой всегда можно расправиться «мощной дланью». Так и получается, что мы должны были жить в научном, рациональном будущем, а оказались в карнавальном настоящем, где иссыхающий сциентизм сконцентрировался в лапах безумного варвара, зудящего функционера, похотливой блондинки. Век, который должен был стать триумфом научности и здравомыслия, компетенции и сугубого профессионализма, обернулся порожней пустышкой и абсурдной оболочкой этих славных категорий. И мы подошли к другому полюсу – краю профанации, той чаши весов, которая перевесила все достижения, хотя и кровавого, но достойного человеческого прошлого.