Она появилась ниоткуда. Еще вчера никто не знал о существовании этой женщины и вот теперь, пожалуйста: дочь русской императрицы Елизаветы и ее фаворита Кирилла Разумовского. От какого-то загадочного персидского покровителя она якобы получила столь экзотичное имя, а под «княжества Азовские и Володимирские» банкиры охотно ссужали ей деньги. Но эти деньги текли у новоявленной принцессы буквально сквозь пальцы: она служила не золотой монете.

Ее натура жаждала интриг и приключений

Попытка занять русский престол, что может быть занятней! В России так быстро меняют царей, почему бы и не попробовать? Тем более что она, именно она - истинная дочь русской императрицы, а не эта немка, захватившая власть и убившая собственного мужа. Жажда свершений не давала спать по ночам, а открывающиеся возможности будоражили сердце надеждами и ожиданиями. Но она не собиралась ждать, она сама сделает все как надо и тогда мир увидит новую императрицу – Елизавету II. В момент таких мечтаний весь ее облик отражал яростную решимость железной воли. Она встала на этот путь, и пройдет его до конца, что бы там ее не ожидало…

Али Эмете (или как позже она себя назовет – Елизавета), сочинила вокруг своей особы немало легенд. В ее рассказах правда причудливо переплеталась с ложью и всякий раз история выглядела несколько иначе, в зависимости от того, кого надо было расположить к себе: очередного любовника или банкира. Она одинаково умело обращалась и с теми, и с другими. Она покоряла мужчин одним взглядом и одним жестом приводила их на плаху или к разорению. «Они с такой готовностью теряют здравый смысл, что просто грех не воспользоваться этим», - думала принцесса, весело осматривая свою свиту.

Ее всегда окружали мужчины (женщин она не любила). Особым расположением пользовались поляки. Доманские, Огинские, Радзивиллы… казалось, все звезды польской Конфедерации нашли приют в лучах ее благосклонности. Они были смелы, настойчивы, но, увы, бедны. А она не умела экономить. Тогда в дело шли чары другого рода. И вот уже какой-нибудь дворянин подписывал вместо нее векселя и брал на себя бесконечные долги и займы.

Когда у бедняги совсем не оставалось средств, появлялся другой, потом третий. Ее свита росла и менялась, как и ее истории, со всеми этими шахами, принцами и королями. Неправдоподобность ее рассказов была столь очевидной, что многие им верили. Ну, в самом деле, кто там знает эту Россию с ее муромскими, киевскими и володимирскими княжествами.

Но в ее выдумках присутствовали не только загадочные персы и шахи, там было много чего похожего на правду. Отдельные воспоминания раннего детства, имена воспитателей, родственников отца… И это было уже опасно. Тем более что в России тайный брак императрицы Елизаветы с Разумовским ни для кого не был секретом. Знали и об их общей дочери Августе, которую венценосная мать спрятала от любопытных глаз подальше, за границу.

Только что страну всколыхнуло пугачевское восстание и вот тебе новая напасть! Екатерина, поначалу не придавшая вести об «объявившейся самозванке» никакого значения, насторожилась. Необходимо было точно знать: кто сия дама и каковы ее возможности? Разрешить эту загадку она поручает Главнокомандующему русской эскадры в Ливорно, Алексею Орлову.

Каждой княжне – по графу

Орлов уже давно томился в Италии. Он ни в чем не знал ограничений, но вернуться на родину не мог. Такова была воля Северной Мессалины, посчитавшей, что два Орловых (Григорий и Алексей) для одного Петербурга многовато. Она слишком хорошо помнила, как легко и весело усадили они ее на престол. Справедливо полагала, что могут совершить нечто подобное и вторично, а потому старалась держать братьев подальше друг от друга и от двора. За приказ разузнать все о самозванке Алексей, порядком подуставший от итальянского климата, ухватился, как за возможность вернуться домой. Он тут же отписал государыне, где обещал не только все разузнать, но и лично доставить «оную особу» пред ее императорские очи.

Все складывалось как нельзя более удачно. Новоявленная Елизавета сама искала встречи с всесильным графом. Герой Чесмы был в немилости, и принцесса очень рассчитывала расположить к себе опального героя. Граф откликнулся. Он уплатил ее многочисленные долги и пригласил погостить к себе в Пизу. Они встретились. В пыльном дорожном плаще, с распущенными волосами, ничуть не смущаясь своей «неприбранности», она предстала перед графом. Его богатырская фигура и страшный шрам на лице ничуть не смутили принцессу. Она смело выдержала жесткий взгляд Орлова и где-то в глубине ее раскосых глаз мелькнула насмешка.
«Ишь какая, - думал граф,- смеется. Ну ничего, еще посмотрим как ты запоешь… ночью».

В том, что ночь будет, не сомневался ни один из них. Две сильных, дерзких натуры на одном любовном ложе, как на военном поле. Они утопали в любви и ни на миг не доверяли друг другу. Орлову надо было узнать - кто же она такая, а ей нужно было его сильными (одним ударом Орлов мог убить быка) руками добыть себе российский престол.

Эта красивая пара вызывала дикий восторг у темпераментных итальянцев. Везде, где появлялись Орлов с Елизаветой, их приветствовали возгласами восхищения. Но дружелюбную Пизу пришлось оставить: среди моряков русской эскадры начались волнения. Это известие немного отрезвило утопающих в страсти любовников. Они решают ехать в Ливорно, а оттуда далее в Петербург, за престолом. Но у графа есть условие. Он настаивает на венчании и это окончательно рассеивает все ее сомнения. Она согласна, конечно, согласна… вперед!

Дальше в дело вступают романисты, которые, разумеется, не могли пройти мимо этой любовной истории. В многочисленных романах и фильмах показано, как состоялось «мнимое венчание» на корабле и как после этого бедную принцессу арестовали, добили ее вестью об аресте Орлова и она до самого Петербурга «болела сердцем» за участь несчастного и горячо любимого графа. Как бы, наверное, смеялась эта начисто лишенная сантиментов женщина, читая всю эту белиберду, сочиненную о ней романистами.

Неправда истории

Арест действительно был, а вот венчания не было. Какова его надобность, ежели «нужная особа» и так взошла на корабль? Да и умная принцесса прекрасно все поняла и об Орлове, и о своей скорой кончине. Представление шло к концу, и она блистательно доиграет последний акт.

Два года провела она в Петропавловской крепости, изводя своей изворотливостью допрашивающего ее Голицына. Она категорически отрицала намерение захватить трон, но упорно продолжала себя величать Елизаветой. Отклонив все предложения назвать свое истинное имя и тем самым получить свободу, она предпочла умереть не всеми презренной самозванкой, а дочерью русской императрицы. Тем более что жить ей оставалось не долго, чахотка медленно, но верно съедала некогда молодое и прекрасное тело.

Болезнь и заключение неузнаваемо изменили ее внешность, но не сломили дух. Пришедший к ней в темницу Орлов (приказ императрицы), смог убедиться в этом лично. Разговор бывших любовников был недолог и далек от той идиллии, что вещает нам кинематограф. Она знала, что он придет, и знала, что ему скажет. В ее сердце не было зла, было только презрение. Да и не любила она его никогда, поэтому быстро простила. А вот он себя так и не простил... И по свидетельству слуг, в глубокой старости некогда блистательный граф Орлов в забытьи часто разговаривал с ней и просил прощения…

Но сейчас он хотел ее вытащить. Она носила под сердцем его ребенка, и он просил ее во всем сознаться и уехать с ним подальше от Петербурга, интриг и переворотов. Но в ответ слышал только смех, надменный и гордый…
Родившегося мальчика по ее повелению назвали Александр и отправили в дом Орлова. А через несколько недель Елизавета покинула сей мир, так и не отрекшись от царского имени и своих фантазий. Авантюристы не умирают в своих постелях!

Орлов – Тараканова: дубль 2

Но эта история невольным образом коснулась еще одного человека. Августа Тараканова, чьим именем воспользовалась самозванка, действительно существовала. Тихо и мирно она жила в Италии, не зная о том, какие дела творятся от ее имени. После появления «претендентки» Екатерина уже не могла оставить незаконнорожденную дочь Елизаветы без присмотра. Для ее возвращения на Родину отправляют еще одного Орлова, но уже Григория (бывшего фаворита Екатерины).

Он проделывает с настоящей принцессой тот же трюк, что и его старший брат Алексей с Лжеелизаветой. Бедную принцессу, ставшую жертвой чужой игры, и даже не помышлявшую о троне, сначала посадили в Петропавловскую крепость, а накануне наводнения перевели в Шлиссельбургский каземат. Однако вскорости по Петербургу поползли слухи, что привезенная из Италии Алексеем Орловым княжна Тараканова, незаконнорожденная дочь императрица Елизаветы, погибла во время наводнения. Так судьбы двух совершенно разных женщин причудливо слились и под именем «княжны Таракановой» вошли в историю.

Настоящая же Августа отнюдь не погибла

Под именем инокини Досифеи она была препровождена в Ивановский монастырь, где в полном безмолвии (дала обет молчания) и строгой изоляции провела долгие двадцать пять лет, обретя свое последнее пристанище в усыпальнице дома Романовых, как и положено особе царской крови.

Людмила ГОРШКОВА

Так что рождение сына Петра от второй жены - Натальи Нарышкиной - было воспринято царем с восторгом. Проживи Алексей Михайлович подольше, займись он сам воспитанием младшего сына, глядишь, реформы в России прошли бы более плавно и без крови. Но Тишайший скончался, когда Петруше едва исполнилось четыре года. И шапку Мономаха пришлось надеть Федору Алексеевичу.

У него, кстати, хватило ума всеми силами этому сопротивляться. Но сил отказаться от коронации, а потом править державой практически не было. И то, и другое неизлечимо больной Федор делал, лежа в постели. Впрочем, "правил" - слишком сильно сказано. Фактически он лишь одобрял то, что предлагали его ближайшие советчики. А ближе всех была старшая любимая сестра Софья, совершившая после смерти отца настоящий переворот в дворцовой жизни.

До тех пор женщины царского рода были обречены на полное и абсолютное затворничество. Они шагу не могли сделать не только за пределы дворца, но и в самом дворце. На каждый выход из своих покоев - в церковь ли, в сад - они должны были получить разрешение самого царя, а его по пустякам не беспокоили. Сама царица не могла проехать по Москве в открытом возке: только в закрытой повозке с опущенными занавесками. А уж царские дочери и вовсе были пленницами. Помимо царя и царицы за ними зорко следили тетки - незамужние сестры царя. И строже всех царевна Ирина Михайловна, которую в молодости сватали то ли за датского, то ли за шведского королевича, но до свадьбы дело не дошло. Жених не захотел жениться, ни разу не увидев невесту. Так и осталась царевна Ирина в девках, а заодно и всем другим царевнам пришлось забыть мечты о супружестве Либо терем, либо монастырь.

Вторая жена Алексея Михайловича - Наталья Кирилловна - была воспитана не столь строго. И увидел-то ее царь не на традиционных смотринах (только царю и разрешалось видеть невесту до свадьбы, да еще и выбирать самую красивую), а в доме своего приближенного боярина Матвеева, где молодая воспитанница пользовалась большой свободой. Вольнолюбивый дух она принесла и в дворцовые покои: при ней падчерицам жилось вольготнее, чем при родной матери. Пятеро из них воспользовались этим, чтобы вволю сплетничать, наряжаться и по праздникам кататься по Москве. Самая старшая, Софья, распорядилась своей свободой иначе.

Софья родилась под тем же знаком, что и Петр Великий - Близнецы. Не случайно считается, что это - один из самых противоречивых знаков и рожденные под ним люди могут совершенно не походить друг на друга, особенно если они принадлежат к разным полам. Но в данном случае судьбе было угодно пошутить, причем достаточно изощренно.

По характеру и замашкам точная копия своего младшего сводного брата Петра, Софья почти все свое время уделяла чтению и учебе. Делала она это вместе со своими родными братьями, но ecли Федор и Иван в науках, мягко говоря, не преуспевали, то их сестра почерпнула oт своих наставников все, что они могли eй дать. Софья знала латынь, польский, разбиралась в богословских вопросах, увлекалась историей. И это при том, что абсолютное большинство женщин в те время были просто неграмотны!

Сразу после смерти отца Софья буквально вынудила своего брата Федора принять знаки царской власти, обещая ему всяческую помощь и содействие в управлении Россией. Прекрасно разбираясь в людях, Софья окружила своего брата умными и достаточно прогрессивными советниками, первым из которых был князь Василий Голицын, по скандальней дворцовой хронике, "цесаревны полюбовник". Конечно, при царе Алексее Михайловиче его умная и властная дочь определенных границ приличия не переходила: отец хоть и был Тишайшим, но мог бесстыжую строптивицу запросто постричь в монахини. При вечно больном и слабовольном Федоре, на которого она имела совершенно неограниченное влияние, Софья «забросила чепец за мельницу» и повела себя так, что возмутились не только ее богомольные тетки-вековухи, но и более чем терпимая мачеха.

И было чем возмущаться! Высокородная девица, царская дочь, появлялась перед совершенно посторонними мужчинами с открытым лицом. Вела с ними долгие и продолжительные беседы на темы, которые девушке и знать-то не полагалось: внутренняя и внешняя политика, финансы, военные вопросы... Впрочем, все это, как оказалось, были только цветочки. Ягодки появились, когда подобные беседы с князем Голицыным стали происходить с глазу на глаз. А потом - и не только беседы.

Дo поры до времени Софье все сходило с рук, потому что царь-братец души в ней не чаял. Но когда он, процарствовав с горем пополам несколько лет, скончался, над царевной вполне реально нависла тень монашеского клобука. В обход следующего законного наследника, Ивана, родственники вдовствующей царицы Натальи Кирилловны провели девятилетнего Петра. Для всех это означало лишь замену одной правившей боярской партии - Милославских - другой партией - Нарышкиных. Но лично Софье это грозило просто уходом в небытие, не говоря уж о неизбежном расставании с возлюбленным князем.

Царевна, которой не исполнилось к тому времени и двадцати пяти лет, решилась на крайний шаг: при содействии своих родственников Милославских подбила стрельцов на вооруженный бунт. Сделать это было нетрудно, поскольку стрельцы жили в нищете, нуждались в самом необходимом, да к тому же недолюбливали Нарышкиных и Матвеевых, главную опору юного Петра. Стрельцы ворвались в Кремль и вырезали особо ненавистных им бояр.

Произошло это на глазах у Петра, который с тех пор страдал нервным расстройством и безумной ненавистью к «старобоярщине», а уж стрельцов и вовсе на дух не переносил. Историки не перестают удивляться тому, что впоследствии царь-плотник собственноручно рубил головы стрельцам-мятежникам, получая от этого занятия явное наслаждение. Но он не наслаждался - мстил, вспоминая события многолетней давности. Впрочем, я забежала вперед.

Стрельцы прокричали на царство младшего брата Софьи, 16-летнего Ивана, скорбного головой. Номинально царем оставался и Петр. Но фактической правительницей с реальной властью стала царевна Софья.

Царевна Софья не зря имела репутацию умной женщины. Прежде всего она обуздала слишком амбициозных бояр, возомнивших себя истинными правителями России. Самый главный среди них - князь Иван Хованский, назначенный Софьей главой Стрелецкого приказа, со своим старшим сыном Андреем - главой Судного приказа, повели себя излишне независимо, вплоть до прямой дерзости. Да еще на свою беду князь Иван решил женить князя Андрея на одной из сестер Софьи, Екатерине, которая питала к молодому Хованскому явную слабость.

Правительница отлично разбиралась во всех пружинах дворцовых интриг и видела, что брак с царевной позволит Хованским претендовать на престол, в то время достаточно шаткий. Знатный род, громкая фамилия, богатство, «ключевые», как теперь бы сказали, должности да еще предполагаемое родство с царской фамилией! Вполне достаточно для осуществления самых смелых замыслов. Софья не зря изучала историю, она помнила, что во времена Смуты князю Шуйскому понадобилось куда меньше оснований, чтобы захватить, пусть и ненадолго, российский престол. Она не желала рисковать.

По Москве поползли слухи о том, что Хованские-де «злоумышляют на царскую фамилию». Проще говоря, готовят покушение во время ежегодного паломничества в Донской монастырь. Софья постаралась придать этим слухам максимальную огласку. Царское семейство покинуло Москву, а царевна вскоре получила официальный донос двух посадских людей и одного стрельца на «Ивашку Хованского».

Правительница повелела арестовать обоих князей Хованских и отрубить им головы, что и было исполнено в день ангела царевны. Царь Петр в это время безмятежно резвился в подмосковном селе Преображенском, не знал о существовании Немецкой слободы, которая впоследствии стала ему очень мила, и если чем и отличался от своих сверстников, то только необузданным характером и чрезмерной живостью.

Не будь его старшая сестра столь прозорлива, решительна и жестока, династия Романовых могла пресечься еще тогда, в 1682 году, и не было бы никакого Петра Великого. Он же отплатил Софье черной неблагодарностью, а вслед за ним и все историки, дружно обругавшие царевну-правительницу за кровожадность и за то, что «властолюбию пожертвовала совестью». Когда же шестнадцать лет спустя ее единокровный братец после подавления стрелецкого мятежа собственноручно зарубил двадцать человек, не прерывая при этом дружеской попойки, его столь же дружно пожурили за излишнюю «крутизну». Ни логики, ни справедливости...

А ведь Софья задолго до Петра разобралась в опасности, которую представляло для царской власти стрелецкое воинство. Она бы заменила его на регулярное войско, да некому было поручить проведение этой сложной и чрезвычайно опасной акции. Князь Голицын был скорее теоретиком, чем практиком, остальные бояре были не слишком заинтересованы в том, чтобы потерять свою главную опору во время всяческих смут - вечно нищих и озлобленных стрельцов, которых умелой агитацией можно было подбить на что угодно. Сама Софья честно признавалась, в отличие от многих мужчин, что не считает себя специалистом в военных вопросах. Так что военную реформу осуществил Петр методами, весьма далекими от гуманных, зато радикальными.

Принято считать Софью распутной интриганкой, которая всеми силами старалась использовать свое временное могущество для того лишь, чтобы удовлетворять свои самые низменные инстинкты и одновременно строить козни против будущего преобразователя России. Первое - откровенный поклеп, поскольку доказательств нет ни единого, второе - правда. Но ведь было совершенно ясно, что брат и сестра слишком похожи друг на друга, чтобы мирно ужиться в будущем: если победит Петр, то Софья отправится в монастырь. Если же победит Софья...

Однако, помимо интриг и козней, Софья активно занималась государственными делами. При ней были ужесточены меры против бродяжничества, бывшего тогда подлинным бичом России. По ее требованию впервые была произведена всероссийская перепись населения. По ее указу было упразднено местничество, которое позволяло боярам и другим знатным людям получать высокие и доходные места не по личным заслугам, а исключительно в силу происхождения и родственных связей.

Примечателен еще один факт. Во время правления Софьи во Франции были объявлены гонения на протестантов. Россия первой выразила готовность приютить изгнанников, и многие из них поселились в Москве, в Немецкой слободе. Никакой благодарности к Софье они тем не менее не испытывали и дружно поддержали Петра в его борьбе с сестрой. Людская память может быть удивительно короткой. Подчеркну: именно Софье принадлежала идея пригласить в Россию иностранцев в большом количестве, а ее братец впоследствии воспользовался уже готовеньким.

Да и к своим собственным «протестантам» - раскольникам - Софья относилась более чем терпимо. Именно она разрешила установить памятник на могиле казненной в царствование Алексея Михайловича видной раскольницы боярыни Морозовой.

Софья уничтожила существовавшие до того времени таможенные барьеры между Россией и Украиной, что немало способствовало экономическому развитию этих двух частей российского государства. Тоже забыто.

И, наконец, Софья собиралась освободить крепостных крестьян, обязав их выплачивать казне ежегодный налог. То есть начало реформам Петра Великого было положено его ненавистной сестрой. Подтверждение этому можно найти в характеристике, которую дал царевне-правительнице один из ближайших сподвижникое Петра, князь Борис Куракин:

«Правление царевны Софьи началось со всякою прилежностью и правосудием всем и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было и все государство пришло во время ее правпения через семь пет во цвет великого богатства... И торжествовала тогда довольность народная!"

Петровского соратника довольно трудно заподозрить в особом пристрастии к царевне-правительнице. Значит, заслужила...

Главная же «вина» Софьи - два трагических крымских похода против татар - на самом деле ее неудача. Талантливых военачальников в России тогда не было, даже и Петру, вспомним, пришлось первоначально прибегать к услугам иностранных консультантов. Софья позволить себе такую экстравагантную выходку не могла. Местные же военные кадры следовало искать не среди ожиревшего, тугодумного боярства, а в дворянских низах и казачьих станицах, что и сделал впоследствии Петр, вызвав гнев современников. Но это было потом, а пока Петр подрастал. И Софья решилась на отчаянный шаг: подбила стрельцов совершить покушение на молодого царя.

Замысел, однако, провалился: нашлись желающие предупредить Петра. Тот укрылся в Троице-Сергиевой лавре и повел оттуда борьбу с сестрой-злодейкой. И стрельцы, и весь народ предпочли видеть на троне царя, а не царевну. «Полно государыне народ-то мутить, пора и в монастырь».

Осенью 1689 года, за несколько дней до именин, Софью привезли в Новодевичий монастырь, где она провела почти десять лет, не принимая пострига. У нее было двенадцать человея прислуги, кормилась она с царского стола и свободно передвигалась по монастырю. Но за его стены она уже никогдг не выходила. Соратники царевны, все до единого, поплатились жизнью за то, что осмелились принять когда-то ее сторону. Но это, как оказалось, было только началом кровавой драмы.

Семь лет спустя скончался болезненный и слабоумный царь Иван, успевший, однако, оставить трех дочерей и заложить тем самым под трон сводного брата мину замедленного действия (Анна Иоанновна заняла престол после рано умершего внука Петра, Петра Второго, и его наследникам удалось вернуться к власти только благодаря череде дворцовых переворотов).

Кончилось двоецарствие. Петр покорил Азов, довершив так неудачно начатое князем Голицыным дело, и уехал в Европу учиться. Стрельцы воспользовались этим, чтобы учинить новый бунт, прикрывшись именем Софьи. Однако никто и никогда не мог представить подлинных доказательств того, что она участвовала в этом заговоре. А ведь главных виновников жестоко пытали перед казнью, но никто - никто! - не подтвердил личного участия царевны, хотя все в один голос говорили, что желали посадить на царство именно ее. Пытали и прислужниц Софьи - тоже безрезультатно.

Более тысячи стрельцов были казнены, сто девяносто пять из них Петр приказал повесить перед окнами сестры в Новодевичьем монастыре. Зачем? А для острастки. Тела казненных провисели всю зиму. Даже в ту далеко не милосердную эпоху понять и оправдать такую жестокость мало кто мог. Разве что вечно хмельное окружение великого реформатора.

Софья вскоре была пострижена в монахини под именем Сусанны и прожила в монастыре еще пять лет под строжайшим надзором. Умерла она в 1705 году, не дожив до сорока шести лет. И была забыта почти сразу после погребения. Если же впоследствии о ней и вспоминали историки, то лишь как об «интриганке», едва не загубившей благородное дело Петра, поскольку «властолюбию пожертвовала совестью, а темпераменту - стыдом». Так, например, считал Ключевский. Но когда политика сочеталась с нравственностью и кто из власть имущих жертвовал темпераментом во имя стыда? Я не жду ответа на этот риторический вопрос.

Не только исторические факты, даже внешность Софьи потомки исказили до неузнаваемости. На портрете, написанном Ильей Репиным, изображена тучная, коренастая женщина с искаженным от ярости лицом. Правда, смотрит она на трупы стрельцов, висящие за окнами ее кельи, а такое зрелище, согласитесь, не способствует милому и кроткому выражению. Но даже современники художника критиковали портрет, как абсолютно не соответствовавший действительности. Сохранился прижизненный портрет Софьи - женщины с круглым, несколько простоватым лицом, с нашей точки зрения, даже миловидным.

Для современников Софьи ее внешность была далека от идеала. Красавица должна была быть белолица, румяна, черноброва. Посему на все лицо в несколько слоев накладывались белила, щеки красили ярко-красной краской, брови выводили сажей. Ничего похожего на портрете Софьи нет.

Замечу, что одно согласие царевны позировать живописцу (наверняка иностранцу) свидетельствует о ее незаурядном характере и силе воли, поскольку шло вразрез с принятыми тогда нормами женского поведения. Нет, доброй памяти потомков она не удостоилась. Уж коли на Руси берутся что-нибудь крушить, то вдребезги, без малейшего снисхождения. Так и с Софьей - уничтожили, оклеветали и забыли, но получилось, что Петр боролся за власть не с достойной его умной и сильной противницей, а просто с глупой и развратной злодейкой. Спрашивается, что же так долго возился? Признать за Софьей, за женщиной, ее подлинные достоинства - никогда. Получится, что женщины способны управлять государством, да еще русские, а не «пришлые немки".

Софья была старшей дочерью царя Алексея Михайловича, его первенцем. Родись она мальчиком, вопроса бы не возникло о том, кому наследовать трон и власть И реформы в России, глядишь, пошли бы менее коротким, но не таким кровавым путем...

Впрочем, история не терпит сослагательного наклонения.

Светлана Бестужева-Лада

“Объявляю вам, что по прибытии к вам господина князя Меншикова ехать в Дрезден, который вас туда отправит, и, кому с вами ехать, прикажет. А когда скончишь, отпиши нам. За сим управи Бог путь ваш”.

“Отпиши” — означало конец учебы и женитьбу. Для того и был командирован в Германию Меншиков — правая рука и доверенное лицо царя Петра. Преобразователь России задумал искоренить еще один русский обычай: избирать невесту в царский дом средь своих же подданных, и породниться с каким-нибудь иностранным августейшим семейством. Меньше всего при этом он склонен был спрашивать мнение собственного сына, хотя сам в молодости довольно настрадался от навязанного ему матерью и боярами брака без любви. И не задумывался над тем, что его собственный “гражданский брак” с простолюдинкой Мартой может подтолкнуть царевича Алексея к кое-каким не совсем приятым для отца выводам. Тем не менее Меньшиков принялся усердно искать невесту наследнику русского престола. И нашел ее в 1710 году. Принцесса бланкенбургская София-Шарлотта была сестрой австрийской императрицы Елизаветы. “Дом наших сватов — изрядный", — писал Петр своему сенату.

Надо думать! Австрийский двор был одним из самых церемонных и самых роскошных в Европе. Шестнадцатилетняя кронпринцесса Шарлотта была приучена жить в роскоши, имела многочисленную прислугу, целый штат придворных дам. Она и представить себе не могла, какая жизнь ждет ее в далекой России.

В конце 1710 года Алексей пишет отцу, что готов исполнить его волю — жениться на иноземке. Он был достаточно умен (вопреки сложившемуся о нем в истории мнению), понимал: противиться воле отца бессмысленно. Прикажет — на лягушке женишься.

В августе 1711 года состоялось бракосочетание царевича Алексея с принцессой Шарлоттой. Молодая жена сохранила лютеранское вероисповедание, но дала обещание воспитывать будущих детей в православии. Венчание состоялось в Дрездене, а через три дня царевич получил приказание отца... немедленно отправиться в Россию и там заведовать продовольствием для армии. Такой “подарок” царственного свекра шокировал не только новобрачную, но и весь двор.

Лишь через полгода принцесса встретилась со своим мужем, приехав к нему в армию. В каких условиях пришлось там жить Шарлотте, остается только догадываться. Сам царевич не ломал голову над удобствами для молодой жены: он привык к тому, что его мачеха, “сердечненький друг Катеринушка”, безропотно делит с отцом все тяготы военно-кочевой жизни. О том, что бывшая прачка получила несколько иное воспитание, нежели немецкая принцесса, никто не задумывался. Более того, три месяца спустя Петр отправляет сына в действующую армию, а принцесса целый год вынуждена жить в одиночестве в заштатном прибалтийском городе Эльбине, не имея денег на самое необходимое.

Петр тем временем официально женится на “друге Катеринушке” и становится отцом долгожданного сына Петрушеньки — “шишечки”, как его называют счастливые родители. Тут не до невестки и не до старшего сына: не путаются под ногами — и ладно.

Понадобилось вмешательство ближайших советников Петра, чтобы разъяснить царю щекотливость ситуации. Народ с недовольством воспринял женитьбу царевича-наследника на иноземке, иноверке, так нужно ее как можно скорее привезти в столицу, постараться склонить к православию, да и о наследнике подумать. Петр посылает невестке приказ ехать в Россию. Кронпринцесса наконец прибыла в Северный Парадиз – Санкт-Петербург, где ее встретили льстивые, раболепные придворные и… известие о том, что ни мужа, ни свекра она не увидит. Оба – в очередном военном походе.

Наконец Алексей вернулся в Петербург. Полгода они с принцессой Шарлоттой смогли провести вместе, и народу наконец объявили долгожданную весть: ее высочество в тягости и к середине года родить изволит, если на то воля Божья будет. Первенец Алексея и Шарлотты родился ровно через три года после свадьбы. Это была девочка, крещенная Натальей — любимое имя царя Петра. Впрочем, новоявленный дед добродушно попенял невестке, что внук его обрадовал бы больше, чем внучка. И Шарлотта обещала, что следующим будет мальчик, “ежели ваше царское величество соизволит мне с мужем разлучаться реже”.

И хотя царевич Алексей уже по собственной инициативе не слишком много времени уделял жене, она выполнила свое обещание и через год, в 1715 году, родила сына, царевича Петра, будущего императора Петра Второго. Роды прошли благополучно, но через несколько дней родильная горячка свела Шарлотту в могилу. Ей не было еще и двадцати двух лет.

В Германии утверждали, что ее свела в могилу печаль. Слишком одинокой и никому не нужной оказалась она в России. Возможно, в этом была доля истины. Но сама принцесса не сделала ни малейшей попытки приспособиться к новым условиям жизни. Ни слова не знала по-русски, не общалась ни с кем, кроме своих придворных дам-саксонок. Петр ошибся в своих расчетах: иноземка-невестка ничем ему не помогла. Только внука родила — так ради этого не стоило родниться с австрийским императором и вызывать лишнее неудовольствие бояр и духовенства.

А самое печальное заключалось в том, что вялая и малотемпераментная Шарлотта совершенно не привлекала своего мужа как женщина, и тот начал искать утешения на стороне. Нашел он его довольно быстро, еще при жизни жены, и утешение это, переросшее в страстную любовь, стоило впоследствии царевичу жизни.

Ефросинья Федорова, крепостная девка, была отдана царевичу Алексею одним из тех его приятелей, которым он в минуты раздражения жаловался на “жену-чертовку”. И очень скоро царевич жизни себе не мыслил без этой простой девушки, с которой не только отдыхал, но и советовался. После смерти законной супруги он наконец-то смог уединиться со своей ненаглядной Ефросиньюшкой. Правда, ненадолго, ибо пришло грозное письмо от отца, в котором Петр требовал от Алексея сделать выбор – или стать настоящим сподвижником государевых дел и наследником, или отказаться от престола и постричься в монахи. Ни в том, ни в другом варианте Ефросинье места не было.

И царевич решил скрыться от отца в каком-нибудь европейском государстве.

Бежал он не куда-нибудь, а в Вену, к родственникам своей покойной жены. Там он поведал австрийскому вице-канцлеру следующее:

“Я ничего не сделал отцу, всегда был ему послушен, ни во что не вмешивался, ослабел духом от преследований, потому что меня хотели запоить до смерти. Отец был добр ко мне. Когда у меня пошли дети и жена умерла, то все пошло дурно. Она с князем Меншиковым постоянно раздражапа отца против меня, оба люди злые, безбожные, бессовестные. Я против отца ни в чем не виноват, люблю и уважаю его по заповедям, но не хочу постричься и отнять права у бедных детей моих, а царица с Меншиковым хотят меня уморить или в монастырь запрятать. Никогда у меня не было охоты к солдатству, но все поручения отца по армии я исправно выполнял, и был он мной доволен. А потом мне дали знать, что приверженцы царицы и Меншикова хотят меня отравить, для чего подговорили отца вызвать меня к себе, дабы у них на глазах находиться, или в монастырь идти. Сказал я, что к отцу еду, а сам сюда приехал, дабы просить покровительства и убежища для себя и детей моих в память о жене”.

Интересно, в каком качестве представил тогда Алексей свою спутницу? Впрочем, Ефросинья путешествовала, переодетая пажем. В таком виде она укрывалась с царевичем в крепости Эренберг недалеко от Вены. Когда ищейки Петра напали на след царевича, перебралась с ним в Италию, в Неаполь. А в Вену с требованием выдачи царевича явился Петр Толстой. Он заявил, что Россия готова объявить Австрии войну, если дело не решится мирно, путем переговоров. Австрийцы немедленно раскрыли секрет местонахождения царевича, и вице-король Неаполя сообщил Алексею, что, если он не подчинится воле отца и не вернется на родину, его разлучат с Ефросиньей.

Только этим обманом и напугали царевича. Чтобы не расставаться с возлюбленной, он решил ехать в Россию. С двумя условиями: разрешить ему жить в деревне и обвенчаться с Ефросиньей. На свой страх и риск Толстой ему это обещал — и повез своего царственного пленника к Петру. Беременная Ефросинья ехала медленнее, особым поездом. А Алексей всю дорогу упрашивал Толстого задержаться, дождаться Ефросинью, дать ему обвенчаться с нею и уж потом являться на глаза грозному батюшке. Толстой вилял и тянул время, пока не подоспела депеша от самого Петра:

"Мои господа! Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно уже поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нем, и в том весьма ему позволится, когда в наш край приедет, хотя в Риге, или в своих городах, или в Курляндии у племянницы в доме (герцогини Анны Иоанновны), а чтоб в чужих краях жениться, то больше стыда принесет. Буде же сомневается, что ему не позволят, и в том может рассудить: когда я ему такую великую вину отпустил, а сего малого дела для чего мне ему не позволить? О чем наперед сего писал и в том его обнадежил, что и ныне паки подтверждаю. Также и жить, где похочет, в своих деревнях, в чем накрепко моим словом обнадежьте его”.

Ясно, что прощение получено полное. Ведь и отец был не без слабостей: любил когда-то дочь виноторговца Анну Монс, а теперь бывшую пленную немку-прачку царицей сделал. Отчего же и сыну не позволить любить ту, которая ему дороже всего на свете? Тем более что в наследниках мужского пола и без него уже недостатка нет: младший сын от Катеринушки, внук...

3 февраля 1718 года царевич предстал в Кремле перед отцом. Бросился ему в ноги, во всем повинился, со слезами просил помилования. Петр простил на условиях — отказаться от наследства и открыть своих сообщников в побеге. Царевич отрекся от престола в Успенском соборе перед Евангелием и подписал отречение. И выдал всех, кто ему помогал. За полтора месяца розыска свыше десяти приближенных царевича приняли мученическую смерть на колу или на колесе. А Алексей ждал свою возлюбленную, мечтал о тихой жизни с ней в деревне. В светлый праздник Пасхи на коленях умолял мачеху похлопотать еще раз перед отцом за этот брак. Буря, казалось, миновала. И тут в Петербург приехала Ефросинья, которую решили допросить — просто так, для порядка. Никто и подумать нe мог, что ее показания приведут к такой страшной развязке. По неведению или из желания спасти себя, эта женщина открыта такое, до чего никто не докопался и чего царь даже и не ожидал.

“Писал царевич письма по-русски к архиреям. и по-немецки в Вену, жалуясь на отца . Говорил царевич, что в русских войсках бунт и что это его весьма радует. Радовался всякий раз, когда слышал о смуте в России. Узнав, что младший царевич болен, благодарил Бога за милость сию к нему, Алексею. Говорил, что "старых" всех переведет и изберет “новых” по своей воле. Что когда будет государем, то жить станет в Москве, а Петербург оставит простым городом, кораблей держать не станет вовсе, а войско — только для обороны, ибо войны ни с кем не желает. Мечтал, что, может, отец его умрет, тогда будет смута великая, ибо одни станут за Алексея, а другие — за Петрушу- “шишечку", а мачеха глупа зело, чтобы со смутой справиться...”

Перед Петром встал страшный выбор. На то, чтобы казнить родного сына, даже он не мог решиться сразу. Сердечный друг Катеринушка просила сохранить царевичу жизнь, постричь его в монахи. Царь резонно возразил:

— Клобук монашеский к голове не гвоздем прибит.

26 июня 1718 года царевича Алексея не стало. О дальнейшей судьбе Ефросиньи и ее ребенка ничего не известно. Но если бы у нее хватило ума помолчать — вполне могла когда-нибудь оказаться на престоле российском, и не было бы кровавого царствования Анны Иоанновны, убийства внучатого племянника Петра — Петра Третьего и прочих событий, стоивших жизни десяткам тысяч ни в чем не повинных людей.

Две женщины имели роковое значени в трагической судьбе царевича Алексея, две невестки герра Питера — законная и незаконная — лишили его старшего сына и фактически пресекли род Романовых.

Французы правильно говорят: “Ищите женщину”.

http://passion.ru

Современники писали о ней: “Принцесса сия имела чудесный вид и тонкий стан, возвышенную грудь, на лице веснушки, а карие глаза ее немного косили...” Она блестяще владела французским и немецким, хуже итальянским и польским. Эта экзотическая женщина стреляла из пистолетов как драгун, владела шпагой, как мушкетер, талантливо рисовала и чертила, разбиралась в архитектуре и драгоценных камнях, играла на лютне и арфе.

Екатерина Вторая впервые услышала о ней в самый разгар пугачевского бунта — в конце 1773 года. Ей доложили, что в Европе явилась красотка, желающая сесть на ее место. Называет себя дочерью Елизаветы и родной сестрой Емельяна Пугачева. Обман был шит белыми нитками. Имя “брата” она произносила как Эммануил Пукашофф, а своим (и Пугачева!) отцом называла гетмана Кирилла Разумовского, даже не потрудившись выяснить, что фаворитом ее “матушки” был старший брат гетмана — Алексей Разумовский.

Кто такая на самом деле — никто не знает. Но возле ее ног валяется вечно пьяный польский князь Радзивилл, а литовский магнат Огинский относится к самозванке как пылкий возлюбленный. В ее передней толпятся прелаты и кардиналы, а иезуит Ганецкий обожает ее со свойственным его сословию фанатизмом.

В Европе неизвестная красавица вела себя с действительно царской наглостью. Служители римского ломбарда были растеряны, когда появилась молодая красавица с внушительным эскортом из богатых панов, негра и араба. Бренчащие экзотическим оружием слуги внесли тяжелые ящики. Красавица сказала, что соблаговолит за тысячу цехинов отдать в заклад фамильные драгоценности русских царей. Когда же служители ломбарда со всей почтительностью попытались удостовериться в содержимом ящиков, царственная особа разгневалась. В ящиках оказались булыжники, а женщина, ни капли не смутившись, горделиво удалилась в сопровождении пышной свиты.

Все эти проделки были слишком незначительны для внимания русского престола, однако аферистка не удовлетворилась разорением престарелых любовников, а начала политическую игру, то ли всерьез позарившись на русский трон, то ли набивая себе цену. Впрочем, слишком сведущей в высшей политике ее трудно было назвать, а общество пылких поляков, которые меняли своих королей, как бутылки с вином, внушило ее, что любой трон падет к ее ногам, стоит ей лишь хорошенько раскинуть свои чары. Тараканова послала турецкому султану душистую записку, в самых кокетливых выражениях взывая его о политическом и военном покровительстве. Примазываясь к славе “маркиза Пугачева”, она невольно поддержала его претензии на загадочное венценосное происхождение. Тут уж Екатерина рассердилась — “конфуз” с Пугачевым и без сестрицы-княжны сильно подрывал ее авторитет в европейских делах.

Увы, пышная свита быстро разбежалась, когда пылкие поклонники один за другим покинули красавицу, опасаясь за свои состояния и жизни (гнев российской императрицы был страшен), а с ними утекло из сундуков самозванки и золото. Вот тогда-то предприимчивая дама впервые обратила свои взоры на русскую эскадру, стоявшую в итальянском порту Ливорно.

Командовал эскадрой граф Алексей Орлов, старший брат экс-фаворита Екатерины Григория Орлова. К нему самозванка обратилась уже не просительницей, а высокомерной повелительницей: “Божией милостью, мы, Елизавета Вторая, княжна всея России, объявляем верным подданных нашим...”. К манифесту (копию которого Тараканова переслала и в Петербург) прилагался текст подложного завещания Елизаветы, якобы оставлявшей русский престол свой дочери от Разумовского.

Орлов не пал к ногам красавицы. По-русски смачно он высказался о прекрасной “Елизавете Второй” так: “Какова стерва! Ведь извещена, подлая, что Орловы от государыни обижены стали...” Теперь уже не Тараканова охотилась за русской эскадрой, а наоборот. Алексей Орлов получил от Екатерины категорический приказ доставить соперницу в Петербург. Красотка, обладавшая хорошим чутьем, успела улизнуть от верноподданических проявлений главнокомандующего, но вскоре объявилась в Риме. А через неделю казнили Пугачева.

Пока Тараканова отсиживалась в римском отеле, пила ослиное молоко (от чахотки) и заигрывала с папской курией, Алексей Орлов подыскивал ловкого молодого красавца, способного проникнуть в окружение “княжны Елизаветы”. Его выбор пал на статного испанца Осипа де Рибаса, который еще не был почтенным дюком, заложившим Одессу, а был молоденьким, но ловким лейтенантом, полным энергии и честолюбивых планов.

Де Рибас явился к Таракановой вовремя. Щедрый дар в виде тяжелого кисета с золотом был опытной мотовке снова как нельзя кстати. Молодой испанец рассыпался в комплиментах и уверениях пылкой любви... своего патрона — Алексея Орлова. Золото и поклонение сильного мужчины снова были у ног красавицы. Могла ли она устоять?

... Ее подняли на борт на троне, обтянутом розовым бархатом, под звуки оркестра, пушечный салют и троекратное “ура”. Спустя три месяца морского путешествия вокруг Европы Тараканова, зябко поеживаясь и кашляя, увидела на берегу мрачную крепость Крондштадт. В Петербурге ее доставили прямо в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

“Из ее слов и поступков видно, что это страстная, горячая натура, одаренная быстрым умом, она имеет много сведений.”—докладывали Екатерине из крепости. Тараканова писала Екатерине, умоляя ее о личном свидании, подписывалась “Елизавета”, что особенно бесило императрицу. “Сущая злодейка!” — сказала Екатерина. — Но я уже согласна отпустить ее на все четыре стороны, если она откроет свое подлинное имя и честно признает — кто она.” Но даже ценой свободы и жизни, загадочная узница не захотела расстаться со своей тайной. Кажется, она искренне верила в свое царственное происхождение.

Лидия МИХАЙЛОВА