В Москве в ГМИИ им. А.С.Пушкина открыта выставка "Передвижники и импрессионисты. На пути в ХХ век", на которой кураторы пытаются проиллюстрировать одноименную статью, опубликованную в 1978 году, автор которой - известный искусствовед Нина Александровна Дмитриева (1917–2003), чье столетие музей отмечал в ушедшем году. Выставка открылась в декабре 2017 и продлится до 25 февраля 2018 г. 
Автор идеи и проекта: Ирина Александровна Антонова, президент ГМИИ им. А.С. Пушкина.





От кураторов:
"В первую очередь мы опирались на размышления и выводы Нины Дмитриевой о том, что оба художественных направления были конкретной формой творческого сознания, характерного для данного исторического периода, оба оказали влияние на дальнейшее развитие искусства. И в этом смысле они являются неотъемлемой частью друг друга – отражением и выражением общественного сознания целой эпохи, ее устремлений и чаяний.
Сопоставление творчества русских и французских мастеров, передвижников и импрессионистов, в едином выставочном пространстве – это яркая демонстрация двух величайших явлений в художественной культуре XIX столетия."



Цитата из статьи Дмитриевой:
"Считается, что истоки нынешнего искусства восходят к постимпрессионистическим течениям рубежа столетий, но нельзя забывать, что все постимпрессионисты, сколь они ни были разными, начинали с импрессионизма. Импрессионизм был стартовой площадкой и для Сезанна, и для Гогена, и для Ван Гога. А у нас подобную же роль играла передвижническая концепция. Врубель считал себя «чистяковцем» и был немало обязан Васнецову и Ге; Серов учился у Репина, Нестеров – у Перова."
Вся статья здесь: https://design.wikireading.ru/



Выставка интересная, очень легкая, воздушная, что ли. Кураторы старались, подбор, конечно, очень точен и соответствует заявленным тезисам статьи. Все картины много раз видены каждым, даже если не в музее, то в репродукциях от ста раз до тысячи, а то и более, но это нисколько не мешает. Все картины из наших музеев. Правда, те, которые хранились в отделе русского искусства ГМИИ, знакомы меньше, но их немного - 10-15, не более. Остальное в памяти и сердцах каждого, кто хоть капельку интересуется живописью. Мне эта выставка очень понравилась, Антонова остается молодцом. Было приятно не видеть разного рода мешающих восприятию живописи артефактов, как это было в прошлом году. Значит ПРЕЗИДЕНТ - это не звание свадебного генерала и Ирина Александровна Антонова снова в строю... 


О выставке можно подробнее узнать здесь http://www.arts-museum.ru/e...
и здесь https://www.gazeta.ru/cultu...

ТРЕТЬЯКО́В Сергей Михайлович, брат Павла Михайловича Третьякова - российский  предприниматель, общественный деятель (дважды избирался московским городским головой (1877—1881),  меценат, собиратель  живописи и  благотворитель. Им пожертвованы крупные суммы на детские приюты, больницы, училища, выкуплена для города из казны Сокольничья роща (Сокольники). В 1870—1871 Сергей и Павел Третьяковы устроили проезд между улицей Никольской и Театральным проездом, который получил наименование Третьяковского.

Что же касается "русской" части коллекции, то это очень знакомые нам пейзажи Александра Иванова — «В парке виллы «Дориа» и «Вид из Помпеи на Кастелламаре», один из видов Сорренто Сильвестра Щедрина, «Птицелов» В. Г. Перова, «Украинская ночь» Куинджи, «Лунная ночь» Крамского, «Бабушкин сад» Поленова, три картины В. В. Верещагина — «Повозка в Дели», «Гробница шейха Селима Чишти в Фатехпур-Сихри», «Факир Бомбейской провинции», Ф. А. Васильева — «В крымских горах», К.Ф. Гунна —«Попался!». Все эти полотна были куплены собирателем у авторов.  

Сразу вспомнилась так любимая всеми «Украинская ночь» Куинджи. И на ум сами пришли строки А.С.Пушкина:

"Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух. Чуть трепещут

Сребристых тополей листы..."

Но тут же мысли перескочили с Полтавы на украинские дни, размахивание фылагами и грохот "пушек" ... Нет. Сейчас хочется что-нибудь тихое, гармоничное, максимально приближенное к природе, всех примиряющее... Пение соловья, например.

И на этот случай в память предложила хранящуюся Третьяковке и принадлежащую ранее С.М. Третьякову всем нам с детства знакомую картину Перова "Птицелов", а к нему и рассказ упомянутого выше Тургенева "О соловье".

 

 

 

 

Тургенев "О соловьях"

 

Посылаю вам, любезный и почтеннейший С. Т.,[1] как любителю и знатоку всякого рода охот, следующий рассказ о соловьях, об их пеньи, содержаньи, способе ловить их и пр., списанный мною со слов одного старого и опытного охотника из дворовых людей. Я постарался сохранить все его выражения и самый склад речи.

Лучшими соловьями всегда считались курские; но в последнее время они похужели; и теперь лучшими считаются соловьи, которые ловятся около Бердичева, на границе; там, в пятнадцати верстах за Бердичевым, есть лес, прозываемый Треяцким; отличные там водятся соловьи. Время их ловить — в начале мая. Держатся они больше в черёмушнике и мелком лесе, и в болотах, где лес растёт; болотные соловьи — самые дорогие. Прилетают они дня за три до Егорьева дня; но сначала поют тихо, и к маю в силу войдут, распоются.

Выслушивать их надо по зарям и ночью, но лучше по зарям; иногда приходится всю ночь в болоте просидеть. Я с товарищем раз чуть не замёрз в болоте: ночью сделался мороз, и к утру в блин льду на воде намерзло; а на мне был кафтанишка летний, плохенький; только тем и спасся, что между двух кочек свернулся, кафтан снял, голову закутал и дыхал себе на пузо под кафтаном; целый день потом зубами стучал.

Ловить соловья дело не мудрёное: нужно сперва хорошенько выслушать, где он держится; а там точек на земле расчистить поладнее возле куста, расставить тайник и самку пришпорить, за обе ножки привязать, а самому спрятаться да присвистывать дудочкой, такая дудочка делается, в роде пищика. А тайничок небольшой из сетки делается — с двумя дужками; одну дужку крепко к земле приспособить надо, а другую только приткнуть — и бечёвку к ней привязать; соловей сверху как слетит к самке — тут и дёрнуть за бечёвку, тайничок и закинется. Иной соловей очень жаден, так сейчас сверху пулей и бросится, как только завидит самку; а другой осторожен: сперва пониже спустится, да разглядывает — его ли самка. Осторожных лучше сетью ловить. Сеть плетётся сажень в пять; осыпешь ею куст или сухой дром, а осыпать надо слабо; как только спустится соловей — встанешь и погонишь его в сеть, он всё низом летит, ну, и повиснет в петельках. Сетью ловить можно и без самки, одною дудочкой. Как поймаешь соловья, тотчас свяжи ему кончики крылышек, чтобы не бился, и сажай его скорее в куролеску — такой ящик делается низенький, сверху и снизу холстом обтянут. Кормить пойманных соловьёв надо муравьиными яйцами — понемножку и почаще; они скоро привыкают и принимаются клевать. Не мешает живых муравьев в куролеску напустить: иной болотный соловей не знает муравьиных яиц — не видал никогда — ну, а как муравьи станут таскать яйца — в задор войдёт — станет их хватать.

Соловьи у нас здесь[2] дрянные: поют дурно, понять ничего нельзя, все колена мешают, трещат, спешат; а то вот еще у них самая гадкая есть штука: сделает этак: тру и вдруг: ви! — этак визгнет, словно в воду окунется. Это самая гадкая штука. Плюнешь и пойдёшь. Даже досадно станет. Хороший соловей должен петь разборчиво и не мешать колена, — а колена вот какие бывают:

Первое: Пулькание — этак: пуль, пуль, пуль, пуль…

Второе: Клыкание — клы, клы, клы, как желна.

Третье: Дробь — выходит, примерно, как по земле разом дробь просыпать.

Четвёртое: Раскат — тррррррр…

Пятое: Пленкание — почти понять можно: плень, плень, плень.

Шестое: Лешева дудка — этак протяжно: го-го-го-го-го, а там коротко: ту!

Седьмое: Кукушкин перелёт. Самое редкое колено; я только два раза в жизни его слыхивал — в оба раза в Тимском уезде. Кукушка, когда полетит, таким манером кричит. Сильный такой, звонкий свист.

Восьмое: Гусачок. Га-га-га-го… У Малоархангельских соловьев хорошо это колено выходит.

Девятое: Юлиная стукотня. Как юла, — есть птица, на жаворонка похожая, — или как вот органчики бывают, — этакой круглый свист: фюиюиюию…

Десятое: Почин — этак: тии-вить, нежно, малиновкой. Это, по-настоящему, не колено, а соловьи обыкновенно так начинают. У хорошего нотного соловья оно ещё вот как бывает: начнет; тии-вить — а там: тук! — Это оттолчкой называется. Потом опять — тии-вить… тук! тук! Два раза оттолчка — и в пол-удара, этак лучше; в третий раз тии-вить — да как рассыплет вдруг, сукин сын, дробью или раскатом — едва на ногах устоишь — обожжёт! Этакой соловей называется с ударом или оттолчкой. У хорошего соловья каждое колено длинно выходит, отчетливо, сильно; чем отчётливей, тем длинней. Дурной спешит: сделал колено, отрубил, скорее другое и — смешался. Дурак дураком и остался. А хороший — нет! Рассудительно поёт, правильно. Примется какое-нибудь колено чесать — не сойдёт с него до истомы, проберет хоть кого. Иной даже с оборотом — так длинен; пустит, например, колено, дробь, что ли — сперва будто книзу, а потом опять в гору, словно кругом себя окружит, как каретное колесо перекатит — надо так сказать. Одного я такого слыхал у мценского купца Ш…ва — вот был соловей! В Петербурге за 1200 рублей ассигнацией продан.

По охотницким замечаньям, хорошего соловья от дурного с виду отличить трудно. Многие даже самку от самца не узнают. Иная самка еще казистее самца. Молодого от старого отличить можно. У молодого, когда растопыришь ему крылья, есть на перушках пятнышки, и весь он темней; а старый — серее. Выбирать надо соловья, у которого глаза большие, нос толстый и чтобы был плечист и высок на ногах. Тот-то соловей, что за 1200 рублей пошел, был росту среднего. Его Ш…в под Курском у мальчика купил за двугривенный.

Соловей, коли в береже, до пяти зим перезимовать может. Кормить его надо зимою прусаками или сушеными муравьиными яйцами; только яйца надо брать не из красного леса, а из чернолесья, а то от смолы запор сделается. Вешать надо соловьёв не над окнами, а в середине комнаты под потолком, и в клетке чтоб было нёбко мягкое, суконное или полотняное.

Болезнь на них бывает: вдруг примутся чихать. Скверная это болезнь. Какой и переживет — на другую зиму наверное околеет. Пробовал я табаком нюхательным по-корму посыпать — хорошо выходило.

Петь начинают они с Рождества — и ближе, сперва потихоньку; с Великого поста, с марта месяца, настоящим голосом, а к Петрову дню перестают. Начинают они обыкновенно с пленкания… так жалобно, нежно: плень… плень… не громко, а по всей комнате слышно. Так звенит приятно, как стеклышки, душу всю поворачивает. Как долго не слышу — всякий раз тронет, по животику так и пробежит, волосики на голове трогаются. Сейчас, слёзы — и вот они. Выдешь, поплачешь, постоишь.

Молодых соловьёв хорошо доставать в Петровки. Надо подметить, куда старые корм носят. Иной раз три, четыре часа, полдня просижу, а уж замечу место. Гнездо они вьют на земле — из сухой травы и листочков. Штук пять в гнезде бывает, а иногда и меньше. Молодых возьмёшь да посадишь в западню — сейчас и старые попадутся. Старых надо поймать, чтобы молодых кормили. Посадишь всю семейку в куролеску, да муравьиных яиц насыплешь и животных муравьёв напустишь. Старые сейчас примутся молодых кормить. Клетку потом завесить надо, а как молодые станут клевать сами, старых принять. Молодые, которых в Петровки из гнезда вынешь, живучее, и петь скорее принимаются. Брать надо молодых от длинного, голосистого соловья. В клетке они не выводятся. На воле соловей перестает петь, как только детей вывел, а о Петровки он линяет. Сделает на лету коленцо — и кончено. Всё только свистит. А поёт он всегда сидя; на лету, когда за самкой ныряет, курлычет.

Молодых соловьёв хорошо к старым подвешивать, чтобы учились. Повесить их надо рядом. И тут надо примечать: если молодой, пока старый поёт, молчит и сидит, не шелохнется, слушает — из того выйдет прок — в две недели, пожалуй, готов будет; а какой не молчит, сам туда же вслед за стариком бурлит — тот разве на будущий год запоёт, как быть следует, да и то сомнительно. Иные охотники секретно, в шляпах, приносят молодых соловьёв в трактир, где есть хороший соловей; сами пьют чай или пиво, а молодые тем временем учатся. Оттого лучше завешивать молодых, когда их к старому приносят.

Первые охотники до соловьёв — купцы: тысячи рублей не жалеют. Мне Белевские купцы давали двести рублей и товарища — и лошадь была ихняя. Посылали меня к Бердичеву. Я должен был две пары представить отличных соловьев, а остальные, хоть пятьдесят пар, в мою пользу.

Был у меня товарищ, охотник смертный до соловьев; часто мы с ним ездили. Подслеповат он был — много это ему мешало. Раз под Лебедянью, выслушал он удивительного соловья. Приходит ко мне, рассказывает — так от жадности весь трясется. Стал его ловить — а сидел он на высокой осинке. Вот, однако, спустился, погнал его товарищ в сеть; ткнулся соловей в сеть — и повис. Стал его товарищ брать — знать, руки у него дрожали — соловей вдруг как шмыгнет у него между ног — свистнул, запел и улетел. Товарищ так и завопил. Он потом божился, уверял меня, что он явственно чувствовал, как кто-то соловья у него из рук силой выдернул. Что ж! Всяко бывает. Принялся он опять манить его — нет! не тут-то было: оробел, знать, смолк. Целых десять дней товарищ потом за ним всё ходил. Что же вы думаете? Соловей хоть бы чукнул — так и пропал. А товарищ чуть не рехнулся; насилу его домой притащил. Возьмет, шапку оземь грянет, да как начнёт себя кулаком по лбу бить… А то вдруг остановится и закричит: «раскапывайте землю — в землю уйти хочу, туда мне дорога, слепому, неумелому, безрукому…» Вот как оно бывает чувствительно.

Случается, что друг у друга норовят хороших соловьёв отбить, пораньше зайти на место. На всё нужно уменье; да и без счастья тоже нельзя. Случается также, что отводят, колдовством то есть: а против этого — молитва. Раз я-таки страху набрался. Сижу я ночью под лесом, выслушиваю соловьёв, а ночь такая тёмная, претёмная… И вдруг мне показалось, что будто уж это не по-соловьиному что-то гремит, словно прямо на меня идет… Жутко мне стало, так что я сказать нельзя… вскочил, да и давай бог ноги. Мужики — те не мешают; тем все равно; еще смеются, пожалуй. Мужик груб; ему что соловей, что зяблик — всё едино. Не их разума дело. Их дело — пахать, да на печи лежать с бабой. А я вам теперь всё рассказал.

1854

 

 

Для тех, кто хочет заглянуть в коллекци. Сергея Михайловича, приготовила дополнение:

 

.

Коро, Жан Батист Камиль Крестьянка, пасущая корову…, 1865—1870