(На днях, после общения с одним человеком, я стал размышлять о том, что на самом деле отличает мистика от материалиста, и в чем состоит достоинство мистического мировосприятия; и вот что у меня получилось)

Рассуждения о преобладании идеи над материей:

Человек, интуитивно убежденный в многомерности бытия и в жизни личности после физической смерти, может найти общий язык по этой теме с кем-то, кто также в этом убежден, на основании каких-то своих ощущений. Но он не может доказать это «на пальцах» человеку, убежденному в невозможности посмертной жизни. Тогда как последний может запросто доказать свою убежденность: вот, был человек – ходил, говорил, потом умер, не говорит, не ходит, закопали, черви съели – всё, человека нету.

Однако, в чем суть такого «доказательства смерти», какова его неотъемлемая особенность: оно очевидно негативно, его достоверность неразрывно связана с разрушением. Здесь кроется моральный подвох представления о преобладании физического мира над духовным. То есть, все, что можно запросто доказать здесь и сейчас, негативно по сути: доказать, что бумага рвется? – пожалуйста, здесь и сейчас; что стекло бьется – проще простого. Но как доказать созидание? Как можно доказать кому-то, никогда не видевшему рисунка совершеннее газетной карикатуры, что возможно нарисовать картину уровня Брейгеля или Да Винчи? Не взять и показать готовую картину, а именно шаг за шагом показать весь процесс ее создания. Такое доказательство не всякому под силу, оно потребует огромных трудов от того, кто решится его совершить, и немалой веры в возможность подобного чуда от того, кто решится его принять. То есть, что здесь происходит: человеческое сознание создает нечто прекрасное, во что невозможно поверить, пока не увидишь, как бы из ничего – из красок, кистей, холста. Здесь, впрочем, как будто имеется одна "материалистическая лазейка": всякое творчество, так или иначе, опирается на впечатления и ощущения материального мира – если, конечно, не принимать в расчет особой одухотворенности изображенного (что, конечно же, будет «страусиным» маневром, но все же), и любой художник, при всем своем мастерстве, вдохновляется (опять же, принимая «страусиную» позицию в вопросе вдохновения) материальной действительностью, без которой бы не было и картины. Но что в таком случае можно сказать о живописи Сальвадора Дали или другого «художника-фантаста» подобного уровня: они создают на своих картинах образы удивительной жизненности, которых вообще не существует в материальном мире, то есть, образы, порожденные их собственным воображением.

И дальше - что здесь происходит в плане отношения материи и духа? Материя, бывшая изначально в виде каких-то субстанций, растений, живых организмов, иными словами, бессознательная, грубая материя, была преобразована творческим сознанием человека в краски, кисти и холсты, а потом, путем еще большего творчества, с помощью этих средств было создано нечто невероятное и прекрасное. И теперь у нас имеется произведение искусства, которое – заметьте – состоит из грубой материи, но оно не ценится как материя, составленная из тех или иных элементов, а ценится как произведение искусства, порожденное гениальной творческой личностью – и отныне это произведение, состоящее из грубой материи, обреченной на распад и исчезновение, другим словом, на смерть, не будет предано закону материи, но будет охраняемо человеком, вопреки этому закону. Поскольку оно явилось из мира, неподвластного материальной смерти, и должно существовать для вечности.

29 февраля...
Самый необычный день в году - день из ряда вон. Календарный курьез. Казалось бы, обычная среда, и все же... Числа имеют над нами странную власть.
Сколько людей сбиваются ног, лишь бы сделать что-то особенное в один из таких дней - 31 декабря 1999 года, 1 января 2001-го, 7 июля 2007-го, 20 октября 2010-го, 12 декабря 2012... Кто-то спешит сделать предложение руки и сердца, кто-то - достать билеты куда-то на этот день, кто-то - вскрыть вены...
А я? Как я провел этот самый редкий день в году?
Честно сказать, я не ждал ничего особенного от этого дня. Хотя, какие-то ожидания, все-таки, были. Надо ли говорить, что почти ни одно из них не оправдалось?
С утра я, как обычно по средам, отправился на работу. Мне повезло добраться вовремя, не опоздав ни на секунду, буквально забрав из-под носа начальницы хотя бы один повод к истерике. Подходя к кабинету, я простодушно надеялся, что у меня, как обычно, будет вдоволь свободного времени - в конце зимы здесь  "мертвый сезон" - и я смогу спокойно продолжать переводить Ивлина Во. Не тут-то было. Едва я вошел, как начальница, говорившая с кем-то по телефону, сообщила мне запыхавшимся голосом, как будто под столом крутила велотренажер, что в дирекцию сейчас пришел большущий документ на перевод - страниц на тридцать - и нужно будет сделать его к понедельнику. Я, не раздеваясь, поворачиваюсь и иду в дирекцию за этим документом - оказывается, начальницу ввели в заблуждение, потому что там не тридцать страниц, а сорок шесть. Естественно, при виде такого безобразия, у начальницы начинаются охи-ахи, пар из ушей и нецензурные восклицания в адрес наших индийских заказчиков... После недолгого метания по кабинету, она приняла решение, что нам придется выйти на работу в эти выходные - в субботу и воскресенье - иначе всё пропало. Я говорю, что лично против стахановского движения ничего не имею, но у меня взяты на воскресенье билеты в театр, и приглашена подруга. Начальница, помявшись, говорит, что - так уж и быть - в воскресенье отпустит меня с обеда. "И к тому же, - говорит она, - мы не за отгулы горбатиться будем - оплатят нам в двойном размере, и пусть только попробуют заартачиться - я их так  отчекрыжу"...  И вот, смирившись с неизбежным,  я принимаюсь за перевод этой несусветной технической тугамотины про очередную радарную установку, и даже начальница присоединяется к работе - "Ты давай с начала, а я пойду с конца - встретимся на... где встретимся"... Ивлин Во, естественно, откладывался, как минимум, до понедельника - а я не сомневался, что за выходные успею закончить и сдать первую часть романа. Однако... (Еще в этот день я ждал звонка из издательства, хотя и по другому поводу, но тоже напрасно).  Часам к одиннадцати, когда из сорока шести страниц было  одолено около четырех, принесли еще один документ, на страничку, и совершенно срочный - "Да что они там - долбанулись сегодня"? Я переключаюсь с радара на заявку на ремонт, в которой бедные индийцы слезно просят нас что-нибудь сделать с тем пост-советским барахлом, которое мы им прислали по гособоронзаказу, и через полчаса, закончив заявку, вновь возвращаюсь к радару. Время близится к обеду, а я все набираю строчку за строчкой привычную лабуду про радиоэлектронное подавление, баллистические траектории и прочие азимуты, заглядывая в словари и поминутно отвлекаясь на вопросы начальницы - "А как бы ты вот это перевел"?.. Обычная рутина - сами понимаете - только в необычно сильной концентрации. Закончив очередной абзац, я пробую размять затекшую шею и делаю глубокий вдох, как вдруг, откуда ни возьмись, на меня набрасывается болевой синдром, вгрызаясь острыми иглами в грудную клетку и левый бок - я сижу, не шевелясь, и стараюсь не дышать, чтобы иглы боли не пронзили меня насквозь.  (Кажется, чем-то подобным, только в начальной стадии, страдал герой Де Ниро в "Анализируй это"). А ведь этого вполне следовало ожидать - после того, как вчера я весь день был в делах и провел почти весь вечер на ногах и приполз домой на бровях, лег, естественно, поздно ночью и не выспался, а теперь - вот, пожлуйста. И что самое поразительное - я только вчера купил новую пачку "Кеторола"... Все же, проказница Судьба.  И я сижу ни жив-ни мертв и пытаюсь печатать текст, шевеля одними кончиками пальцев.  Давно у меня не было такого сильного приступа - с прошлого дня рождения, когда меня так прихватило, что пришлось вызвать скорую. Подходит время обеда, но я не спешу в столовую - говорю, что немного отдохну перед едой и осторожно откидываюсь в кресле, прикрыв глаза и обхватив грудную клетку. Минут через двадцать у меня получается вдохнуть приличный глоток воздуха, и еще через пару минут я поднимаюсь и говорю, что схожу, пожалуй, в буфет - перекушу что-нибудь. "Салат мне возьмешь? - говорит начальница. - И бутерброд с колбасой. Возьми два. Грехи мои тяжкие"... После нескольких часов за компьютером, в помещении без вентиляции, приятно пройтись по свежему воздуху - погода сегодня отличная. В буфете, взяв себе чай с пирожком и салатом - за стойкой две буфетчицы, пожилая и молодая (не то чтобы совсем зеленая, а как раз того замечательно очаровательного возрасте без возраста), обслуживают посетителей в четыре руки и на два голоса - я сажусь за столик у окна. Буфет - замечательный: во-первых, там огромные чистые окна, по моде '60-х, за которыми растут деревья, а сейчас они стоят в снегу, и это очень красиво, а кроме того, стены, которые между окнами и вдоль пола, покрашены в чудесный густо-оранжевый цвет, и местами,  в зависимости от освещения, он кажется темно-алым, словно раскаленное железо... И еще там висят репринты советских плакатов: молодой человек за столом, с внешностью чистокровного сына колхозницы и рабочего, благородно-высокопарным жестом отстраняет от себя рюмку, пояснительная надпись гласит: "Пить - здоровью вредить"; какой-то шалопай шепчет на ухо двуликому человеку (с одной стороны - добропорядочный пролетарий, а с другой - злостный буржуйский шпион), с надписью сверху: "Не болтай - враг всегда рядом"; и самый актуальный плакат - по ночному полю едут друг за другом комбайны, и из ближайшего выглядывает веселый и ничуть не уставший парень, а надпись гласит: "Ночь - работе не помеха". Я съедаю салат, глядя на всю эту благодать, и сижу, отпивая горячий чай и жуя пирожок, с каждой минутой пытаясь вздохнуть чуть глубже, чем перед этим. И вдруг, забывшись о чем-то на пару минут, я делаю глубокий вздох и - о, чудо! - иглы боли больше не тревожат меня, приступ прошел. Кажется, шагая после обеда обратно, на рабочее место, я пил воздух словно кислородный коктейль.
Осчастливив начальницу салатом с бутербродами, я вернулся к переводу. Теперь даже эта скучная, рутинная работа совсем меня не угнетала, и я продолжал переводить страницу за страницей, витая где-то в своих мыслях и поминутно подсказывая что-то начальнице. Часам к трем к начальнице зашла закадычная подруга, и они стали пить чай, полушепотом перемывая кости разным людям - так продолжалось около часа. Потом зашел еще один сотрудник и проконсультировался, как ему лучше отдыхать в Сингапуре. А ближе к концу рабочего дня начальнице позвонил кто-то из родственников, и они проговорили минут двадцать. В общем, работа после обеда меня не особенно напрягала - все равно невозможно толком переводить, когда рядом с тобой постоянно что-то творится. В любом случае, за выходные мы должны успеть - отвлекать нас, по всей вероятности, мало кто будет.
После работы я поехал на курсы английского, которые с этой весны веду дважды в неделю (а с прошлого месяца - уже трижды). Но по дороге до метро я поравнялся с нашим адмиралом, местной - прости, Господи - достопримечательностью, исполняющей должность памятника самому себе, и мы прошлись вместе до метро.
- Ты с какого года? - спросил меня адмирал.
- С восемьдесят первого.
- Пизец натуральный. Это ж получаицца, наш новый зам по коммэрсии тебя моложе...
- Такое случается...
- Я в твои годы знаешь кем был? Мне в тридцать пять довэрили атомный крейсер. Это знаешь шо такое - одно неверное движение, и пол Европы узлетить на воздухь. А ты все книжки свои пишешь - как ты комсомолок трахал.
- Что ж... Каждому - свое.
- А потому что надо голову иметь. Я школу с золотой медалью кончил. Поступил в военное училище...
Минуты через три, когда в монологе адмирала возникла пауза, я произнес:
- Моцарт в шесть лет писал симфонии.
- Кто? Это пойти пописать за куст может каждый. Тут ума много не надо. В армию бы тебя...
Навстречу нам по парковой дорожке стал приближаться экскаватор, убиравший снег, с опущенным скребком.
- Наверно, нам придется посторониться, - сказал я.
- Несомненно, - сказал адмирал. - Весовая категория не та.
У метро мы распрощались, и я поехал на курсы.
Занятия прошли на редкость обыкновенно - как говорится, строго по учебнику. Склонности к импровизации никто не проявлял.
В метро на пути домой я дремал.
Уже когда я вышел на своей станции и прошел пол дороги до дома, зазвонил мой мобильник. Я принял вызов и прибалдел - звонила моя давняя знакомая по универу, с которой мы не виделись уже лет пять и не созванивались года три.
- Привет! Звоню тебе в последний день зимы - поздравить с Новым годом.
- Господи Боже! Ты откуда - с Луны или с Марса?
- Откуда-то между...
Мы поболтали минут пять - такое чувство, что виделись только вчера - и договорились непременно встретиться.
Домой я пришел совершенно счастливый . Самый редкий день календаря явно удался.

Сегодня со мной случился забавный случай, можно сказать, сущий пустяк, но он, подобно капле, могущей напомнить нам об океане, навел меня на мысль о Провидении...

 

Ближе к полудню, когда завтрак был давно позади, а до обеда еще оставалось не меньше часа, я решил выпить чаю, благо выдалась свободная минута - я налил воду в чайник, вскипятил, достал кружку, и вдруг... - приходит срочная работа, нужно сразу перевести один документ, следовательно чай откладывается. Я сажусь, делаю перевод, отдаю, все довольны, и я вспоминаю про чай - беру кружку, достаю чайный пакетик, кладу сахар, и вдруг... - меня зовет начальница, чтобы ввести в курс дела по новому заданию. Я снова отставляю кружку, уже с пакетиком чая и сахаром, и иду к ней в кабинет. Засим подходит время обеда, и я понимаю, что чай я смогу выпить только после столовой.

Я закрываю на ключ, как у нас принято, кабинет, и иду с приятелем в столовую, но по пути меня перехватывает коллега и говорит, что ему что-то нужно в нашем кабинете. Дело вполне обычное, и я, в энный раз поразившись безжизненности кабинетного устава, даю коллеге ключ и иду дальше в столовую.

Проходит обед, я прихожу из столовой, но к себе в кабинет попасть, разумеется, не могу, пока не вернется коллега с ключом, поэтому я иду посидеть в кабинете начальницы, которая уже вернулась из столовой. Я сижу у нее, листаю журнал, а сам думаю - как-то там ждет меня чай, уже положенный в кружку, вместе с двумя кусочками сахара, и дважды отставленный. И тут начальнице приносят шоколадку, за добросовестный труд, и она приглашает меня выпить с ней чаю, говорит, открывай буфет, выбирай себе чай и пей. И представляете - мне так грустно сделалось, думаю, ну что же это, бедный мой чай, все ждал меня, ждал, уже буквально был на расстоянии глотка, а я его так и не выпью... А мне он, к тому же, нравится сам по себе - не черный и не зеленый, а серый, с мягким вкусом и ароматом. И вот, я наливаю себе кружку кипятка, открываю буфет начальницы и смотрю, какой бы чай выбрать - а чаев у нее видимо-невидимо, один чудней другого. И я уже думаю, возьму что ли простой черный... И вдруг! Вижу, в самом углу, коробку такого же серого Гринфилда, как у меня. И так мне сразу приятно стало... Думаю, ну надо же... все-таки назначено мне выпить эту чашку чая) Только еще с шоколадом))

 

А свою кружку чая, долгожданную, я выпил потом, ближе к вечеру.

 

Вот так и судьба человеческая - бывает, мы пожелаем чего-то, задумаем некий план, начнем его исполнять, потом встретим непредвиденные препятствия, растеряемся, усомнимся в успехе, но в итоге случится именно то, чего мы желаем, пусть даже самым неожиданным образом, если только окажется, что наше желание совпадает с желанием Провидения.

   Может быть, есть люди-камни или даже люди-скалы - твердые, неизменные, идущие по жизни со своим набором понятий, знающие цену вещам и людям, такие, которых ничто не проймет, которые не слышат голоса своего сердца, не знают ночей и дней своей души, никогда не сомневаются, и ни во что не верят. Наверно, таких людей на свете немало, но о них вам расскажет кто-то другой, а мне они не интересны.
   Я лучше расскажу вам про людей-цветов или, может, людей-деревьев, которые всю жизнь тянутся вверх, к чему-то неведомому, которых влечет удивительное и прекрасное, такие люди одержимы страстями и стремлениями, они надеются и верят, и часто бывают в сомнениях, борются с миром и с самими собой, и всегда ищут высший смысл во всем, что доставляет им радость и боль, и лепит их судьбы причудливым образом.
   Наверно, есть среди них такие, которые получают благословение Жизни каким-то бесплотным образом, напрямую из тонкого мира, они обретают самих себя в одиночестве, и ничто человеческое их по настоящему не трогает. Но есть и такие, которые долгие годы остаются лишь тенью самих себя, и ни познания, ни откровения не могут им открыть их настоящую природу и указать им путь к дому, и только если их коснется другое человеческое существо, Посланник света, знающий по имени их сердце, они могут раскрыться во что-то замечательное и прекрасное, и стать теми, кто смотрит в лицо Вселенной с улыбкой.

 

   Да будет Жизнь таких людей-цветов нескончаемым таинством, и да будут благословенны их Посланники света)

   Как бы это сказать... Новый год - праздник, все же, хороший. Нет, не так. Новый год... нам нипочем, когда рядом друзья! Вот, это уже ближе к истине)) То есть, я уже, можно сказать, переварил это событие, вплел его в полотно моей жизни и отправил в архив. Потому что, Новый год - это же не просто так. Ты стараешься, бегаешь - ищешь подарки, что-то такое готовишь, думаешь - как бы кого не забыть, а потом оно приходит, и ты все сделал по плану, и все, кого касается, вроде, довольны, но у тебя вдруг возникает препоганое ощущение, что всё совсем не так, и ты начинаешь думать о жизни, подводить какие-то итоги, потом уходишь к себе в комнату и смотришь один "Поцелуй вампира". Сидишь себе и смотришь, как герой Ника Кейджа медленно и весьма вдохновенно сходит с ума. А еще ты при этом знаешь, что там, где-то там, в соседнем доме, на соседней улице, тебя ждут друзья, то есть не то, чтобы так вот сидят и ждут, а просто они там где-то есть, и, вроде как, веселятся до опупения, и были бы непротив, чтобы ты к ним влился. Но ты не вливаешься, ты сидишь тут один и тупишь, с Ником Кейджем, образца 1989 года, на пару.

 

   Но вот, ты почему-то нажимаешь паузу, сворачиваешь видео и заглядываешь в почту. А там - Господи Боже - там подзравления! И среди них есть такие, а точнее даже такое... что ты читаешь его и чувствуешь, что спасен! И что друзья тебя уже совсем заждались, и надо скорее пойти к ним, влиться. И ты идешь, и вливаешься, и все хорошо.

   В числе прочего, мне очень помогла черепашья терапия - брат, видеогеймер со стажем, большой любитель навороченных леталок-стрелялок, а также гонок и стратегий, достал неведомо откуда старую добрую бродилку, "Черепашки-ниндзя", и мы вчетвером уселись у компьютера и играли до полного удовольствия.

   А когда я шел домой, я вдруг подумал... Из четырех черепашек мой любимый герой - Донателло, изобретатель (у него фиолетовые повязки и длинный шест), но, учитывая, что их всех зовут именами гениев Возрождения, было бы логичнее назвать его Леонардо (с синими повязками и мечами), который считается самым умелым бойцом... Так, в чем прикол? Может, американцы опять всё напутали...

 

 

   И тогда я вспомнил об Александре Петровиче Бондареве... В общем, был у меня в универе один замечательный лектор, профессор литературы, Бондарев Александр Петрович. Он рассказывал нам о средневековой, а потом и современной литературе Западной Европы и Америки. Из всех лекций, его я любил слушать больше всех. Это было так, как будто ты приходишь не учиться чему-то, а просто послушать интереснейшего человека, корторый, очевидно, сам ловит кайф от того, что рассказывает. (Наверно, так можно сказать о Хазанове). Причем, Александр Петрович знал свой предмет на зубок, вдоль и поперек, с подкладки и с изнанки, то есть, как кит - океан, и еще он был жутко продвинут по части всяких теоретических заморочек. Например, однажды он расказал нам о таких понятиях, как апофатика героя и алеаторика сюжета. Суть их - в неподвластности року, каких-то предначертаний судьбы: "апофатический" значит "отрицающий" (как апофатическое богословие), то есть, такой, как античный Орест, который все время творит какие-то несусветные вещи по зову своего сердца, вызывая негодование других людей и гнев богов; "алеаторика" же означает, буквально, "жеребьевку" (alea jacta est), то есть, когда сюжет произведения развивается не так, как можно было ожидать из предыдущего, а делает какие-то внезапные, оригинальные ходы. И в итоге, сотворяется новый мир, вопреки обстоятельствам.

   (В моей первой повести, "Тот, кто слышал драконов", я списал с Александра Петровича профессора Брауна, который читает лекции по литературе в универе, где учится Крис, главный герой).

   И вот, к чему я все это - может быть, в этом и состоит мудрость жизни - быть не тем, кем тебя назвали, а самим собой, и делать не то, что написано по сценарию, а то, что тебе говорит сердце?...

 

 

Донателло

(единственный черепашка-ниндзя, который улыбается)

Когда меня спрашивают о смысле каких-то образов или ситуаций в моих сочинениях, я стараюсь отвечать искренне и, по возможности, обстоятельно. Приятно знать, что людей волнует мое творчество, к тому же, кто лучше автора расскажет читателю о своем произведении. Но бывают такие... нелепые, досадные вопросы, например: почему эти ребята катаются на велосипедах? или - как он мог влюбиться в проститутку? или - зачем они гуляют у реки? Что тут можно ответить? Совершенно ничего, разве только пожать плечами с идиотским видом.

Если кто-то задает подобные вопросы, это говорит о том, что такие люди не хотят по-настоящему принять это произведение, вжиться в него и сделать его частью своего микрокосма. Если мы говорим о художественном произведении, оно не должно иметь какого-то "правильного" способа восприятия или каких-то скрытых смыслов, без которых его невозможно понять; искусство обращено ко всем. Есть, конечно, особые, криптологичные романы, в манере Умберто Эко или Итало Кальвино, но это особый раздел, на любителей культурно заморочиться, и даже в таких романах (а равно, фильмах, музыке, картинах и прочих маргинальных творениях "для элиты") вся эта "криптологичность" не стоит на первом месте, она не делает произведение искусства. Любое настоящее произведение искусства, то есть, созданное не зачем-нибудь, а по неизбывному зову души, может быть воспринято и усвоено одним единственным способом: нужно приобщиться к нему, прожить его, и прислушаться к себе - что вы слышите?

   Джон Рёскин как-то заметил, что любое наше чувство, побуждение или желание настолько ценно и прекрасно, насколько его можно выразить в искусстве. С этим спорить я не стану, только добавлю, что наши давние мечты, неважно даже, исполненные или развеянные, настолько истинны, насколько мы бережны к ним даже годы спустя, когда вся наша жизнь и мы сами неузнаваемо переменились. И возможно, главный признак человечности – в нашей способности улыбаться при мысли о чем-то, что многие годы назад грело душу тем людям, которыми мы были когда-то…

   В начале этого месяца я был на концерте группы A-ha, сыгранном в рамках прощального тура, и это было потрясающе! Впечатления остались самые яркие. Они всегда нравились мне, в их песнях есть особая романтика - элегантная и жесткая одновременно, в американском стиле, но с норвежским духом (откуда, собственно, все три участника родом).

 

 

Summer Moved On (Live Acoustic)

http://www.youtube.com/watch?v=nQt44aBx8mc

 

   Мортен Харкет, солист, которому уже за пятьдесят, выглядит не старше сорока, а голос его похож на горную реку - такой же мощный и чистый. Некоторые говорят, если бы Бог умел петь, он звучал бы как Мортен Харкет, и я не стану с этим спорить.

 

 

Take on me

http://www.youtube.com/watch?v=_EXxMlIExpo

   На концерте был полный аншлаг - заняты все места от танцпола до дальних балконов, и большинство зрителей явно пришли не случайно, хотя некоторые привели с собой и детей - надеюсь, они сумели почувствовать мощь и красоту "старой гвардии".

 

 

Stay on these roads

http://www.youtube.com/watch?v=XKT1PScntxU&feature=related

   И там было на что посмотреть, не только послушать: на сцене стояли три высоких экрана и еще по одному с каждого края, на которых все время мелькали в такт музыке какие-то картины - то фотографии группы, то съемка самого концерта в прямом эфире, то величественные, не иначе как норвежские, ландшафты, то просто буйство всяких красок. 

 

 

Hunting High And Low

http://www.youtube.com/watch?v=mPAzwUhXnzs&feature=related

   Между песнями Мортен перебрасывался фразами с залом, а на припевах баллады "Hunting High and Low" зал пел вместе с ним.

  

Summer Moved On

http://www.youtube.com/watch?v=oVl4qvHuY8g&feature=related

   Как я уже заметил, голос его поражает своей чистотой и силой, но впечатление это усиливалось до эпических масштабов, когда он вдруг подносил к микрофону рупор!

 

 

Crying In The Rain

http://www.youtube.com/watch?v=h-WPexVEujg

   Не раз за этот концерт со сцены прозвучало милое русскому сердцу "spasibo" (и я подумал, что они наверно знают как сказать "спасибо" на самых разных языках), а на бис ребят вызывали раз пять - зал хлопал, не смолкая, несколько минут.

 

 

Manhattan Skyline

http://www.youtube.com/watch?v=pzmK75rFrhQ&feature=related

   После основной программы свет на сцене погас, заиграла инструментальная музыка, и на экранах стали показывать сцены из жизни группы с начала 80-х и до наших дней - было жутко трогательно.

 

 

Minor Earth, Major Sky

http://www.youtube.com/watch?v=o7NpK9eI6OA

   Когда я шел с концерта, ощущение было такое, словно я был на каком-то таинстве. И это действительно так ;-)

 

 

Butterfly, Butterfly

http://www.youtube.com/watch?v=Iu1G0SIHPlE&NR=1&feature=fvwp

 

   Хорошая новость для моих московских читателей - появилась еще одна точка, где представлены мои книги - это книжный клуб-магазин "Гиперион". Как следует из названия, это - не просто магазин, скорее, некое особое, книжное пространство, очень уютное и оригинальное - когда приходишь туда, тебя окутывает своеобразная, мягкая и ненавязчиво интеллигентная атмосфера, выдержанная в эклектичном духе минувших эпох, там есть столики, за которыми можно сидеть в свое удовольствие и читать книги, есть барная стойка с самоваром и чайно-кофейным аппаратом, вообще много всего интересного. Сразу чувствуется, что это место оформляли люди понимающие, со своим подходом, с душой. Помимо всех прочих достоинств, там есть немало замечательных и редких книг - художественных, научно-популярных, исторических и религиозных, а также сказок и альбомов.

   График работы - без перерывов и выходных!
   Адрес: ул. Рабочая, д. 38, второй этаж, ст. метро Площадь Ильича или Римская .
   Телефон: +7 916 613 4286

   Карта:

   http://www.hyperionbook.ru/

   Недавно я пытался рассказать одной знакомой, не особенно помешанной на литературе, о Лавкрафте. Мы сидели у нее, за чаем, разговор зашел о моей ожидаемой книге, в составе которой, помимо романа, рассказов и книжных очерков, будет биография Лавкрафта, и ей стало интересно, чем же примечателен этот человек. Я начал рассказывать ей, какой удивительной личностью был Лавкрафт, каким вундеркиндом и полиглотом, и как ему не везло по жизни во всем, что касалось общепринятых ценностей, и у меня выходило вполне увлекательно, но вот я дошел до его творчества и почувствовал, что начинаю теряться... С трудом я находил слова, чтобы обрисовать в общих чертах отдельные его произведения, чувствуя при этом, что моя знакомая напрягает всю свою интуицию, пытаясь искренне понять, что же я в них, собственно, нашел. Неожиданно я обнаружил, что мне едва удается наделять смыслом произведения Лавкрафта для кого-то, кто их никогда не читал! Я был всерьез раздосадован этим открытием - как же так, Говард Лавкрафт, человек и писатель, столько значащий для меня (и для большей части просвещенного человечества) оказался не в состоянии сохранить безусловную значимость своего творчества в пересказе, а ведь я как мог старался не ударить в грязь лицом. У меня кое-как получилось передать мифологию Ктулху (которая, впрочем, не слишком меня вдохновляет), но о гностических рассказах Лавкрафта, таких как "Серебряный ключ", "Врата серебряного ключа" или "Высокий дом в туманном поднебесье" я мог лишь беспомощно открывать рот, словно рыба, вытащенная из воды.

    В итоге, я перевел общение на другую тему, решив для себя, что Лавкрафт слишком грандиозен для обычного кухонного разговора с неподготовленным собеседником, и с облегчением увидел вернувшееся понимание в глазах моей знакомой. 

    По дороге домой мысли об этом не оставляли меня в покое - что за демон украл у меня слова, не позволив выразить самое сокровенное, было ли дело в моем неумении или в чем-то другом, и возможно ли избежать этого в будущем. В результате я пришел к следующим выводам: все произведения литературы (а равно и любого другого вида искусства) делятся на три вида:
    1)Идейные.
    2)Атмосферные.
    3)Сюжетные.

    И восприятие каждого из них зависит от личностных особенностей воспринимающего человека, формируемых сочетанием трех планов бытия в его сознании: духовного, душевного и физического.

   Например, есть произведения искусства, в которых главное - это идея, и лучшие из них занимают главное место среди культурных достижений любой эпохи, страны, народа. Это такие книги как "Фауст", "Война и мир" или "Великий Гэтсби".

   Есть произведения, главная ценность которых заключается в их своеобразной атмосфере, перетекающей в нас подобно чарующему сновидению, и лучшие из них обожаемы мечтателями всех частей света. Сюда относятся произведения Лавкрафта, Майринка, Анджелы Картер и им подобных; произведения этого вида редко имеют крупную форму.

   И есть произведения сюжетные, преимущественно детективы и приключения. В числе лучших из них можно назвать такие романы как "Остров сокровищ" Стивенсона, "Три мушкетера" Дюма или "Мальтийский сокол" Хэммета. Разумеется, такое разделение не всегда является строгим, и даже некоторые из названных произведений и писателей совмещают в себе особенности нескольких видов.

    Однако, что касается произведений атмосферного вида, то их практически невозможно пересказать, тем более тому, кто в принципе не имеет склонности к "сновидческим искусствам". Пожалуй, в этом и состоит маргинальность таких произведений, ведь фантазия рассыпается в прах, когда ее пытаются извлечь из царства волшебства на яркий свет.