1937-1946 гг.

Я родилась 3 сентября 1937 г. в Минске. Мои родители Яков Львович Чеснин и Евгения Соломоновна Краснер жили в Борисове. Дом нашей семьи располагался рядом с домом родителей моей мамы, в котором также жили мамины сестра Фрума (Фаня) и брат Илья. Моя тетя Фрума была замужем за Максом Рубинчиком, у них были двое детей: Эммануил (Мема) и Дора, о которых моя мама всегда говорила, что они были для нее также дороги, как я и мой брат Гриша. Для нее была ужасная трагедия гибель ее родителей и сестры с детьми, о которых она плакала до последних дней своей жизни.

8 января 1939 г. родился мой брат Григорий Чеснин. До войны мы с братом ходили в детский сад, но часто болели, и маме приходилось брать больничный. Из нашего дома я сама ходила в дом к бабушке - это я помню, но сами дома не помню.


Геня Краснер и сын Гриша, 1939 г., Борисов



Яков Чеснин с детьми, 1940 г., Борисов

Рая и Гриша Чеснины, 1941 г., Борисов

Когда началась война, мы прятались от немцев в лесах и шли в сторону подальше от фронта. Наш путь папа определял по схемам, которые были в сельсоветах близлежащих деревень, куда он ходил ночью. Мой брат Гриша, когда он просыпался ночью и не видел около себя папу, поднимал страшный крик и орал «А папка мой!». Все взрослые, которые были вместе с нами, разбегались подальше от нас с криком «Он нас погубит, пусть замолчит». Угомонить Гришу до прихода папы было невозможно. Иногда ехали на телегах, а иногда в тамбурах вагонов. И, несмотря на ветер, дождь и сквозняки в товарных вагонах мы не разу не заболели, как будто чувствовали и понимали, что идет война, хотя до войны очень часто болели.

В конце концов, мы добрались до д. Булычево Пензенской области. Там мы всей семьей жили в небольшой комнатушке в бараке. В этой комнатке был большой деревянный топчан, на котором мы спали. Когда родители были на работе, мы боялись с него слезать, т.к. через щели проникали крысы. Были случаи, когда крысы запрыгивали на топчан. Мы начинали орать, и они убегали. Под окном соседней комнатки этого барака росла картошка. Однажды я вылезла в окно, собрала эту картошку и побросала ее к нам в комнату. Через какое-то время прибежала наша соседка и устроила скандал. Меня, конечно, ругали, мама собрала картошку и вернула ее соседке.

Мама работала в школе, а папа на элеваторе, и мы не голодали, т.к. папа приносил с работы отходы от переработки зерна, которые разрешали брать домой. Мама варила из них каши, суп и пекла хлеб, который потом сушила на сухари. Однажды к нам приехал мамин дядя Илья, который жил в Москве, и гостил у нас до тех пор, пока не кончились наши съестные припасы. В этой деревне был конюх дядя Коля, который часто к нам заходил, и папа давал ему немного еды и корма для коня. Когда папу демобилизовали на трудовой фронт в Москву, он попросил дядю Колю иногда заходить к нам и помогать маме принести дрова или воду. И этот человек ни разу у нас не появился, а только тогда, когда папа приехал на побывку. Мама была очень удивлена появлению Коли, и сказала папе, что он пришел к нам сегодня первый раз после твоего отъезда. Ему стало неудобно, и он ушел.

Через некоторое время папа познакомился в Москве с Давидом, очень хорошим человеком, который во время войны помогал всем, чем только мог. Давид имел достаточно денег, т.к. работал продавцом керосина, и, в конце концов, его посадили за воровство. Но пока он работал, в его доме было полно людей, которых он кормил и предоставлял им ночлег. Бетя, жена маминого двоюродного брата Семена Лившица, который был на фронте и потом попал в плен, была родной сестрой Мули - жены Давида. Давид попросил Бетю пустить нас жить в ее комнату, т.к. она с двумя дочками постоянно находилась у Давида. В эту комнату мы и переехали из д. Булычево. В ней была печурка, дым из трубы которой шел прямо в комнату. Один раз Бетя пришла и устроила скандал, что потолок закоптел от дыма, и потребовала сделать ремонт. Папа пожаловался на нее Давиду, и тот так ее пропесочил, что она была потом как шелковая. Мы жили очень тяжело, не было еды и одежды. Перед домом была огромная лужа, в которой я застряла и потеряла ботинок. Этот было перед праздником 1 мая, и на праздник мне не в чем было выйти. Это было большим несчастьем для меня.

Потом через какое-то время Давид устроил папу директором подсобного хозяйства Московской ткацкой фабрики. Это хозяйство находилось под Москвой в д. Смолево Куровского района. Там выращивали картошку и свеклу. В этом хозяйстве были корова, лошадь, коза и козел. Однажды конюху, который ухаживал за животными, сказали зарезать козла, а он был настолько пьян, что зарезал козу. Гриша страшно плакал и приговаривал «Жалко Валечку» (так звали козу), а корову украли директор школы и милиционер, они ее зарезали. Потом по следам крови нашли этих преступников и их посадили. Вообще народ жил очень бедно, почти все мужчины были на фронте, а половина женщин, которые работали на местной ситцевой фабрике, сидели в тюрьме за то, что украли метр ситца. Такое было тяжелое время. Папино Московское фабричное начальство часто наезжало отдыхать в это подсобное хозяйство. Маме они не нравились, они много пили, привозили с собой женщин и требовали, чтобы мама их кормила и ухаживала за ними. Ей было очень тяжело. Она вела хозяйство, топила печь, готовила еду и еще работала в школе.


Рая и Гриша Чеснины и Галя (жена Ильи Краснера), 1943 г, д. Смолево

В доме, где мы жили, была большая русская печь с лежанкой. Мы с Гришей лежали на этой печи и засовывали в щели семечки, которые там высыхали, и мы их ели. Там же сушили свеклу, она была очень сладкая. Мама даже варила из нее повидло. Жители в этой деревне цокали и окали. Соседка Маруся всегда звала маму «Соломонна», иди «сци» хлебать и «цай» пить. А мне почему-то нравилось 100 раз на день подбегать к окну дома соседки и кричать «Тетя Марусь, сколько время?», и она каждый раз терпеливо отвечала, хотя мама говорила мне «Не надоедай Марусе», а Марусе говорила «Не обращай внимания». Однажды родителей пригласили на какой-то праздник, маме налили стакан самогону. Я думала, что это вода, взяла и выпила. После этого родители удивились, что меня нет, а Гриша сказал, что я сплю на сеновале. Как-то Гриша серьезно заболел. Он был крепкий мальчик, болел редко, но если болел, то тяжело. Его положили в больницу, и мама была с ним. У него был жар, и кто-то из больных угостил его кусковым сахаром, и он грыз этот сахар. Шум от этого раздражал одну больную старуху. Она кричала и требовала, чтобы у него забрали сахар. Мама не смогла отобрать у Гриши сахар, и скандал продолжался, пока больные не утихомирили эту женщину.

В деревне Смолево я начала учиться в первом классе и проучилась там три года. Мою первую учительницу звали Мария Леонтьевна, и я ее очень любила. Помню, когда я училась читать по слогам, нужно было прочесть слово «велосипед». Я называла отдельно все слоги этого слова правильно, а все слово вместе я читала «лисипед». Это было много раз, и я не понимала, что от меня хотят, потому что все деревенские так говорили.


Гриша и Рая Чеснины, 1946 г., д. Смолево

В 1947 г. это подсобное хозяйство закрыли, и перед родителями встал вопрос, куда деваться. В Борисов возвращаться они не хотели, т.к. там все погибли, дома сгорели, и жить там было бы очень тяжело и негде. Они вычитали объявление, что требуются люди для работы на Дальнем Востоке, но их не взяли, т.к. с малыми детьми туда не брали. Как-то они поехали в Москву и увидели на столбе объявление, что требуется десятник. К счастью, папу взяли на работу и дали комнату в общежитии, в котором проживали еще три семьи. Так мы нежданно-негаданно стали жителями Москвы.

Перейти к оглавлению