Д.А. Симонов
Падение Константинополя
http://www.pravoslavie-islam.ru/simonov.htm
Некогда римский царь Константин Великий, повинуясь чудесному гласу, слышанному во сне, отправился на берег пролива Босфор к небольшому селению Византию. Здесь, исполняя Божественное веление, он заложил город, названный в его честь Константинополем…
Однажды равноапостольный Константин и его мать, святая Елена, наблюдавшие за возведением стен и башен нового горда, стали свидетелями необычного зрелища. Они увидели, как орел напал на огромного змия, закогтил его и поднялся с добычею ввысь. Змий же стал обвиваться вокруг орла и, сдавив птицу своими кольцами, одолел ее. Полуживой орел рухнул из поднебесья на землю, но царские слуги, подбежав, освободили птицу, а змия убили.
Необычное зрелище ужаснуло Константина. Собрав книжников и мудрецов, он обратился к ним за толкованием. Ученые мужи, рассудив, так ответили самодержцу: "Место это прославится и возвеличится во всей вселенной более других городов. Орел обозначает христиан, а змий - варваров, которые нападут на этот город и одолеют христиан. А поскольку твои слуги-христиане убили змия и освободили орла, то в последние времена христиане победят варваров и вновь на этом месте воцарятся". Святой Константин изумился и повелел записать это пророчество в книги.
В феврале 1451 года скончался престарелый султан Мурад II и на престол могущественной Оттоманской империи взошел его сын Мехмед II, прозванный в последствии Фатих (Завоеватель). Новому султану было всего двадцать лет, однако известие о его воцарении вызвало большое волнение в Константинополе. Византийский император Константин XII Палеолог, его двор, синклит, да и весь народ не строили иллюзий по поводу того, что можно ожидать от нового султана. Все понимали - скоро им придется столкнуться с агрессией турок.
Султан Мехмед был настоящим дьяволом в человеческом облике. Молодой правитель отличался патологической жестокостью, коварством и вероломством, редким даже среди восточных владык. Он был очень хитер и лжив. Дать слово, поклявшись на Коране, и нарушить его, было для Мехмеда в порядке вещей.
Французский историк Коллас дает ему такую характеристику: "Новый султан не обладал ни величием души, ни умеренностью своего отца. Он любил литературу, владел шестью языками, был сведущ в истории, в астрологии, он покровительствовал итальянскому художнику Беллини; но эти вкусы, редкие у оттоманов, не смягчали его характера… Он проливал кровь, как воду, и никогда не задумывался приносить в жертву людей не нравившихся ему, обыкновенно приказывая их распиливать надвое; точно также он марал себя постыдным сладострастными вожделениями, которым слишком часто подражали его преемники" .
Рассказывают, что как-то раз живописец Беллини, написал картину, на которой была изображена отрубленная голова Иоанна Крестителя. Взглянув на картину, султан заметил, что художник неправильно изобразил гримасу отрубленной головы. Велев отрубить голову одному из слуг, он подробно объяснил Беллини его ошибки. Тот не стал спорить и поспешил признать свою неправоту. В другой раз, расследуя дело о похищении дыни из султанского сада, Мехмед, чтобы найти вора, приказал вспороть животы четырнадцати пажам. Добавим к этому, что похотливый султан содержал два гарема - из женщин и красивых мальчиков…
Еще до вступления на престол Мехмедом овладела навязчивая идея уничтожения Византии - форпоста, преграждавшего путь исламской экспансии в Европу. Но, будучи скрытным и расчетливым, он держал свои намерения в тайне, методично готовя поход на столицу ромеев . Бдительность греков он усыплял постоянными заявлениями в своей дружбе. В доказательство этого и как бы в знак доверия, он послал ко двору Константина XII одного из своих родственников, принца Урхана, возможного претендента на престол Османской империи. При других обстоятельствах Мехмед, не задумываясь, казнил бы родственника, но сейчас Урхан был нужнее живым…
Содержание принца дорого обходилось совсем не богатой византийской казне. Теми деньгами, что поступали от турок, невозможно было покрыть все расходы. Император направил письмо султану, в котором попросил об увеличении отчислений на содержание Урхана. Мехмед II счел эту просьбу оскорбительной и воспользовался ею как поводом к разрыву мирных отношений с Византией.
С начала 1452 года султан начал открыто готовиться к войне с Византией. С апреля по август на европейской части берега Босфора, в одном из самых узких мест пролива, турками при помощи европейских инженеров была возведена мощная крепость Баск-Кесен (Румели-Хисары). С противоположной стороны уже высилась грозная твердыня Анадолу-Хисары, построенная еще при деде Мехмеда, Баязиде I. Новая цитадель давала туркам полный контроль над проливом. Теперь ни один корабль не мог без ведома басурман пройти в Мраморное море из Черного. Первыми испытали на себе мощь новой крепости венецианцы. Георгий Сфрандзи, секретарь и друг императора, бывший очевидцем падения Константинополя и событий, предшествующих этому, составил "Хронику", где описал сражение турок и венецианцев: "В крепости же Баск-Кесен в дни те случилось следующее. Проходил из Стомия большой венецианский корабль, капитаном его был Ритзос; и, так как он не спустил парусов, то гарнизон крепости пустил в него из пушки огромное каменное ядро: ядро пробило корабль, и, когда он стал тонуть, капитан и остальные тридцать человек сели в лодку и добрались до берега. А турки, схватив их и связав им руки и шеи цепью, как бы на одной веревке, отвели их к вождю, проживавшему тогда в Дидимотихе. А он приказал, чтобы все они были обезглавлены; капитана же велел лишить жизни, посадив на кол. Все они оставлены были без погребения, и их трупы я видел, когда, спустя немного дней, проживал там" .
Греки, возмущенные подобными действиями, направили посольство к султану, но тот, выслушав их, с презрением ответил: "Я могу делать все, что мне угодно. Оба берега Босфора принадлежат мне, тот восточный - потому что там живут османы, а этот западный - потому что вы не умеете его защищать. Скажите вашему государю, что если он еще раз вздумает посылать ко мне с подобным вопросом, я велю с посла живьем содрать кожу!"
В Константинополе понимали, что турки могут прервать снабжение города в любой момент, поэтому спешили запастись всем необходимым к отражению осады. По приказу императора, человека дельного и разумного, в Константинополь завозилось продовольствие, боеприпасы, спешно приводились в порядок стены и башни. В Европе были наняты лучшие по тем временам военные специалисты, в том числе мастера по части огнестрельного оружия и артиллерии, которая уже перестала быть диковинкой. Из Венгрии был выписан один из лучших специалистов по артиллерии, некий Урбан, сбежавший впоследствии к туркам. Георгий Сфрандзи так пишет об этом: "Итак, когда прошло лето 1452 г. и началась пора осенняя, тиран, проводя время дома, не давал покоя очам, но ночью и днем имел думу о городе, как бы взять его, как бы сделаться его господином. Итак, когда он был еще в крепости <на Босфоре> и строил ее, вышел из города один мастер, сооружающий камнеметные пушки, родом венгр, мастер искуснейший. Задолго до того явившись в Константинополь, он объявил приближенным царя о своем искусстве, а те доложили об этом царю. Царь же назначил ему содержание, недостойное его знаний, но и его, сколь ничтожно и малочисленно оно было, не выдавали мастеру. Поэтому, отчаявшись, он оставил город и бежал к варвару. А тот, с любовью приняв его и оказав ему почести, дает ему и провиант и одежду, а плату такую, что если бы царь дал только четвертую ее часть, не убежал бы этот мастер из Константинополя. Итак, был он спрошен вождем, может ли он вылить большую пушку, бросающую огромной величины камень, так, чтобы можно было преодолеть прочность и толщину городской стены. Он же ответил: "Я могу, если ты хочешь, изготовить бомбарду, которая будет бросать каменные ядра любой величины. Я точно знаю стены города: не только эти, но и стены Вавилона превратит в порошок выпущенное из моей бомбарды ядро. Все это дело я хорошо выполню; но самой стрельбы я не знаю и о ней не договариваюсь". Услышав это, вождь сказал: "Приготовь мне бомбарду; относительно же метанья камня сам посмотрю". Начали собирать медь, а мастер изготовил модель пушки. Итак, в три месяца было сооружено и выплавлено чудище некое, страшное и необыкновенное". Это орудие, превосходившее своими размерами нашу Царь-пушку, весило 400 кг, а для его передвижения требовалось 200 человек и 60 быков.
Понимая, что без помощи Запада столицу никак не отстоять, Константин XII начал переговоры с римским папой Николаем V. От папы в Константинополь был послан кардинал Исидор Русский, грек по происхождению. Тот самый, который, будучи московским митрополитом, подписал в 1439 году позорную унию, чем вызвал гнев великого князя московского Василия II и вынужден был бежать с Руси. В Константинополь кардинал явился без войска, только со своей небольшой охраной. Начались долгие переговоры, то и дело переходившие в религиозную полемику между константинопольским клиром во главе с иноком Геннадием Схоларием, благочестивым поборником Православия, и Исидором.
Папский представитель настаивал на формулировке "уния в обмен на войско". Это категорически не устраивало большинство духовенства и народ, ибо отказаться он православной веры было для ромеев хуже, чем погибнуть от меча магометан. И византийцы, памятуя заповедь Спасителя, более боялись тех, кто может погубить душу, чем тех, кто может убить только тело (Лук. 12,4-5). Жизнь вне истинной веры не имела для них никакой ценности, ибо каждый византиец рождался, жил и умирал, будучи членом Святой Церкви.
Эту верность Православию не могли понять западные правители, которые не торопились оказывать помощь Византии еще из-за опасения больших расходов. Всем был памятен страшный разгром при Варне 10 ноября 1444 года войска крестоносцев, собранного в Европе на огромные деньги. Свою роль сыграл и психологический фактор - никто не верил в возможность падения Константинополя, настолько незыблемой и вечной казалась великая Византия. Европейские государи того времени, как и нынешние западные правители, приуменьшали степень исламской угрозы, за что потом поплатились. Не спешили на выручку Константинополю и братья императора, деспоты Фома и Димитрий, которым войска более были нужны для междоусобных войн друг с другом.
Византии удалось привлечь на свою сторону лишь итальянского наемника, кондотьера Джованни Джустиниани Лонга, который на двух кораблях привез в Константинополь семьсот тяжеловооруженных латников. Император пообещал ему в награду остров Лемнос, если город удастся отстоять.
Желая ускорить отправку европейских войск в Константинополь, император разрешил кардиналу Исидору совершить в храме св. Софии литургию по католическому обряду, что и свершилось 12 декабря 1452 года. Это вызвало бурю негодования со стороны горожан, которые в гневе кричали: "Не нужно нам ни помощи латинян, ни единения с ними!" А флотоводец Лука Нотара, самый ярый противник унии, произнес в те дни мрачную фразу: "Лучше увидеть посреди города царствующей турецкую чалму, чем латинскую тиару!" Он и не знал, что эта самая турецкая чалма прикажет обезглавить его и всех его сыновей, а жену и дочерей продать в рабство…
К середине марта 1453 года турецкая армия была полностью готова. Громадное войско и флот, состоявший из двух с лишним сотен кораблей, двинулись на Константинополь.
По сообщению Георгия Сфрандизи, сделавшего по приказу императора перепись всех защитников города, Константинополь были готовы защищать около пяти тысяч греков и около двух тысяч иноземцев. Эти ничтожные цифры настолько поразили императора, что он, опасаясь уныния войска и потери боевого духа, приказал засекретить их. В бухте Золотой Рог осталось лишь 26 кораблей, экипажи которых поклялись защищать Византию до конца. Всё трудоспособное население принялось готовить город к защите, и только генуэзцы Галаты - торгового пригорода Константинополя - надеясь на милость султана, сохраняли предательский нейтралитет. Впрочем, это касалось только их предводителей. Простые жители Галаты уже во время осады тайно приходили в город, помогая его защитникам.
В конце марта 1453 года в окрестностях города появились первые разъезды турецкой кавалерии. Спустя некоторое время подошли и части легкой пехоты. Греки, обманув ожидания турок, отнюдь не торопились прятаться за стены: под водительством самого императора они совершили несколько смелых вылазок и перебили множество врагов. Это было большой моральной поддержкой войску и жителям города. Так что, когда 5 апреля к городу подошли основные турецкие силы, горожане были настроены сражаться, а не паниковать.
Положение осажденных не было столь безнадежным, как это может показаться на первый взгляд. Как пишет историк Сергей Дашков, все солдаты императора, как греки, так и латиняне, были очень хорошо вооружены и обучены. Кроме того, многие имели боевой опыт. Во-вторых, Константинополь, имевший два ряда стен с пушками и метательными машинами, оставался одной из самых лучших крепостей того времени. В городе были большие запасы продовольствия, оружия и боеприпасов. В-третьих, гарнизон и население города были настроены на борьбу и "горели решимостью скорее погибнуть, чем сдаться". К тому же оставалась надежда на приход папского войска .
Начались дни осады… Турецкая армия расположилась вдоль стен города, методично обстреливая их. Ставка Мехмеда помещалась перед самым уязвимым участком стены - вратами св. Романа. Однако турки были плохими канонирами. Они не умели правильно наводить орудия, из-за чего большая часть ядер не долетала до стен города. Греки же проводили частые вылазки, истребляя небольшие турецкие отряды и причиняя осаждающим немалое беспокойство. Однако из-за нехватки воинов вылазки пришлось прекратить. Турки же постоянно устраивали приступы, которые множили потери среди защитников Константинополя.
Первый организованный приступ произошел 18 апреля. Мусульмане, надеясь на легкую победу, веселились и горланили песни. Они как пишет пленный русич Нестор-Искандер, автор "Повести о взятии Царьграда", служивший в то время у турок солдатом: "прикативши пушкы и пищали многие, начаша бити град, такоже стреляти из ручниц <ружей> и из луков тмочисленных; гражане же от безчисленнаго стреляния не можаху стояти на стенах, но западше ждаху приступу, а инии стреляху из пушек и из пищалей, елико можаху, и многы туркы убиша" . Штурм был отбит. Вокруг города, во рвах и под стенами валялись сотни трупов - обильное брашно для воронья, слетевшегося к Константинополю в ожидании пира. Несмотря на все усилия турок, византийцы отражали один штурм за другим. И это было удивительно, ведь на стенах города вместе с профессиональными воинами стояли необученные купцы и их слуги, ремесленники, и даже иноки!
Все ожидания греков были обращены к католическому Западу. День и ночь стражники на башнях пытались разглядеть в море папские галеры. И вот 20 апреля на горизонте показались паруса! Это, несомненно, были христианские суда, ведь на прусах был изображен крест. Осажденные начали было ликовать, радуясь подмоге и считая корабли. Вот один парус, еще один и… Но больше судов не появлялось. Это были всего лишь три генуэзских и один греческий корабль с несколькими сотнями добровольцев на борту, отчаянно пробивавшиеся к городу. Турки тоже заметили паруса и приготовились к бою. Полуголые матросы спешно занимали свои места. Запищали дудки боцманов, раздался грохот барабанов, задающих ритм гребцам. С замиранием сердца следили осажденные, как больше сотни мусульманских судов выстраиваются в боевой порядок. Но искусство ведения морского боя у турок было на очень низком уровне, вернее его не было вовсе. Несмотря на подавляющее численное превосходство и огневую мощь, они не сумели использовать ни то, ни другое. Тучи стрел и камней, выпущенные по христианским кораблям не достигали цели - христиане же, ловко маневрируя в потоках ветра, наносили туркам чувствительные удары. Один за другим выходили из строя мусульманские корабли; на них начались пожары, многие затонули.
Султан, видя полную беспомощность своего флота, вскочил на коня, выхватил саблю и ринулся в море, остановившись только тогда, когда конь уже почти потерял под копытами дно.
На исходе дня христианские суда в удобный момент проскочили в бухту Золотой Рог. Осажденные преисполнились радости, видя столь блистательную победу. Во время этого боя потери христиан не превысили и десяти человек, потери же турок составили пару сотен убитыми, ранеными и утонувшими!
Однако этот успех был временным. 21 апреля Мехмед приказал по суше перетащить восемьдесят своих кораблей в Золотой Рог. Для этого турки за одну ночь соорудили дощатый настил и перетащили корабли из Мраморного моря в бухту. Генуэзцы Галаты могли воспрепятствовать этому, так как вся операция проводилась в зоне досягаемости их орудий. Было бы достаточно сделать несколько залпов, чтобы флот мусульман нашел свою смерть на суше. Но турки еще раньше обещали галатцам неприкосновенность и мир, если те не станут помогать грекам. Вот почему в ту ночь орудия Галаты предательски молчали.
Вид множества неприятельских кораблей у стен города привел ромеев в ужас и уныние… Флот турок сосредоточился в одном месте, корабли стояли очень близко друг к другу, возникни пожар на одном, он мог бы с легкостью перекинуться и на остальные. Джованни Джустининани Лонг и Тревизано, капитан одного из итальянских кораблей, предложили императору смелый план. Необходимо было соорудить галеру-брандер и с ее помощью, тайно ночью подплыв к туркам сжечь весь мусульманский флот. На военном совете этот план был утвержден, Тревизано и те полторы сотни смельчаков, которые вызвались помогать ему, немедленно начали действовать. Был выбран один из самых старых кораблей, с него сняли все вооружение, заделали пробоины, выкачали воду из трюма, набили порохом и горючими материалами.
Но нашелся один новый Иуда, агент Галаты, который обо всем доложил генуэзцам, а те предательски известили турок. Когда галера отошла от берега, неслышно заскользив по темной глади Золотого Рога, турецкие канониры уже разжигали свои фитили, а наводчики последний раз проверяли правильность прицела. Галера Тревизано была расстреляна в упор и затонула, не исполнив задуманного. Спасшихся матросов турки казнили утром на виду у императора. На это разгневанный Константин приказал обезглавить более двухсот пленных турок и выставить их головы на стенах города. Однако на султана, для которого человеческая жизнь ровным счетом ничего не значила, это не произвело никакого впечатления.
Турки соорудили плавучие артиллерийские батареи и продолжили обстрел города. Но это не принесло большого вреда, так как при выстреле орудия чаще всего срывало и бросало в воду. Как уже было сказано, несмотря на то, что турки к тому времени обладали самой сильной артиллерией в Европе, они совершенно не умели наводить орудия. Ситуация изменилась, когда в ставку султана прибыли послы Янка, претендента на венгерский престол, который подстрекал султана к войне с королем Венгрии. Один из послов и научил турок правильно наводить орудия и вести огонь. Венгры были заинтересованы в поддержке со стороны Турции, поэтому считали, что такая услуга увеличит шансы на успех их миссии. Кроме того, по словам Сфрандзи, Янку было предсказано, что до тех пор не будет ему удачи, пока существует Византия.
Постоянными обстрелами туркам удалось обрушить два больших участка стены. Видя это, император предложил султану какую угодно дань в обмен на мир. На что Мехмед ответил: "Невозможно, чтобы я удалился: или я возьму город, или город возьмет меня, живым или мертвым. Если же ты хочешь удалиться из него, то после заключения мира я даю тебе Пелопоннес, а им, твоим братьям, дам другие области, и будем друзьями. Если же ты не предоставишь мне входа в город мирно и я войду в него с боем, то всех твоих вельмож вместе с тобою я поражу мечом, а остальной весь народ отдам на разграбление всем из нашего войска, кто пожелает: и опустеет город".
Как пишет Сфрандзи: "Услышал это царь и не мог принять никакого решения, ибо невозможно было допустить, чтобы город из рук ромеев был передан туркам. Ибо, если бы это случилось, - какой путь или какое место или какой христианский для переселения город имели бы ромеи, чтобы их не оплевывали, не поносили и не печалили? И не только христиане, но и сами турки и евреи стали бы презирать их". Сдать город врагам было бы для греков не только предательством, но и самоубийством, поэтому император и синклит отклонили предложение Мехмеда.
Однако силы защитников таяли день ото дня. А турки шли на любые ухищрения, лишь бы захватить город. В начале мая они соорудили огромную передвижную башню с орудиями, которая, подкатываясь к стенам, должна была расстреливать их в упор. Но греки сожгли ее и перебили экипаж. Тогда мусульмане решили взорвать стены, сделав подкоп. Но защитники города и здесь оказались удачливее. Они сделали другой подкоп, который шел ниже турецкого, и когда углубились на достаточное расстояние, взорвали басурман, заживо похоронив множество землекопов и инженеров противника.
Эти поражения сильно расстроили султана и он послал к грекам еще одно посольство, которое, как сообщает Сфрандзи, сказало царю: "Знай, что все к штурму уже приготовлено, и теперь наступает время осуществить принятое нами задолго до сего в сердце. Исход же нашего намерения оставляем Богу. Что скажешь? Хочешь ли оставить город и уйти отсюда вместе с твоими старейшинами и имуществом их, чтобы народ не потерпел вреда и от нас и от тебя? Или хочешь сопротивляться и вместе с жизнью потеряешь и имущество и ты, и те, кто с тобой, а народ, плененный турками, будет рассеян по всей земле?" Мнения царских советников разделились. Кое-кто предлагал принять условия султана; среди них оказались такие непримиримые противники, как флотоводец Нотара и кардинал Исидор. Но, несмотря на то, что 23 мая ни с чем возвратился корабль, искавший в Эгейском море папскую эскадру, Константин, ответил туркам так, как и полагается отвечать христианскому правителю на наглые предложения безбожных варваров: "Если ты желаешь, подобно отцам твоим, жить в мире с нами - благодарение Богу. Ибо те родителей моих за отцов считали и так почитали их, город же этот за отчизну; ведь во время опасности все они входили внутрь его и спасались здесь. А тот, кто нападал на него, не жил долго. Владей же несправедливо похищенными у нас укреплениями и землей, - мы признаем это справедливым; отстригай и дани, - такие, какие по нашей силе мы можем ежегодно дать тебе, - и уйди в мире. Ибо, как знать: надеясь получить прибыль, оказался ли бы ты получившим прибыль? А отдать тебе город не в моей власти, да и не во власти обитающих в нем. Ибо по общему нашему решению все мы добровольно умрем и не пощадим жизни нашей".
Разозленный Мехмед велел готовиться к очередному приступу, а сам обратился к гадателям, которые, заклиная демонов, пытались узнать, когда же падет град святого Константина.
Отдохнув в пятницу, как это принято у мусульман, и проведя в приготовлениях весь следующий день, на рассвете воскресенья (27 мая), в День всех святых, турки с криками, под рёв боевых труб и грохот барабанов, под неистовые завывания дервишей кинулись на очередной приступ. Бой был жарким и длился не один час. Защитники являли чудеса храбрости и величия боевого духа. Греки, генуэзцы, венецианцы, французы, каталонцы, даже турки из свиты принца Урхана сражались бок о бок. Город одновременно атаковали около двухсот семидесяти тысяч воинов противника! Им противостояли около трех тысяч греков и латинян, под предводительством императора Константина и кондотьера Джустиниани, которые вели бой на валу за разрушенными стенами. Пятьсот человек под водительством Луки Нотары сражались в Папских вратах, и еще пятьсот стрелков вели огонь с морских стен и от врат Ксилопорты до Красивых врат.
Вот как описывает это штурм русич Искандер: "скверныи… проповедником их окликавше скверную свою молитву, абие взкричавше все воинство скакаху к граду, и прикатившие пушкы, и пищали, и туры, и лесница, и грады древяныя, и ины козни стенобитныя, имже не бе числа, такоже и по морю двинувше корабли… начаху бити град отовсюду, и мосты на рвех наряжати, и яко уже сбиша со стен всех гражан, вскоре придвинуша грады древяныя и туры высокия и лесница тмочисленыа, нажахуся силою взойи на стены, не даша им Грекы, но сечахуся с ними крепко… и бысть сеча премрачна, зане стрелы их <турок> помрачи свет". В бой была пущена отборная гвардия султана, состоявшая из молодых рабов, многие из которых были любовниками скверного Мехмеда.
Горы трупов громоздились вдоль стен города. В некоторых местах тел было столько, что ими был совершенно завален ров, так что турки, идя в атаку, проходили по ним, как по мосту, но в скором времени сами ложились к ним, так как несущийся со стен град пуль, стрел и "греческого огня" не оставлял надежды выжить практически никому из нападавших.
В рядах турок началось брожение, боевой дух войска упал. Кто-то открыто выражал недовольство, за что тут же расплачивался головою. Уже полтора месяца огромная армия, ежедневно неся тяжелые потери, не могла взять город! Гадатели не говорили ничего определенного, объясняя очередной отбитый штурм положением звезд и иными причинами такого же рода. Мехмед понимал, что если он не возьмет город в течение ближайшей недели-двух, осаду надо будет снимать. Султан даже не догадывался об истинной численности защитников города, полагая, что ему противостоит порядка пятидесяти тысяч греков вместе с внушительным войском латинян, поэтому опасался вылазок осажденных.
Желая хоть как-то поднять боевой дух своей армии, на следующий после неудачного штурма день Мехмед объявил войскам, что не ищет себе никакой добычи кроме башен и стен Константинополя, пленные же и все имущество принадлежат воинам. Это решение вызвало бурю радости среди турок. Султан хорошо знал свой народ, поэтому обратился к последнему, но самому верному средству - к алчности и страсти к насилию и грабежу, столь присущими всем восточным народам. От предвкушения несметных богатств у турок тряслись руки и адским огнем горели глаза. Все без исключения принялись готовиться к последнему штурму. "Чудесно" исцелились и приняли участие в общей суете даже раненые, которые еще недавно лежали без движения, издавая тяжкие стоны.
Ранним утром 28 мая 1453 года последний император и самодержец всех ромеев Константин XII Палеолог собрал военный совет. Он выступил перед командирами, умоляя их быть достойными славы Константина Великого, не допустить осквернения варварами христианских святынь и не отдать в руки мусульман женщин и детей. Затем он обошел строй израненных и усталых рыцарей, у каждого испросил прощения. Многие суровые воины, немало повидавшие за свою жизнь, не могли сдержать слез. Вечером в храме св. Софии прошло торжественное богослужение. Император и многие воины причастились Святых Таин и надели лучшие одежды, готовясь к смерти.
Прямо из церкви император поехал в свою резиденцию, Влахернский дворец, созвал домочадцев и простился с ними. Также поступали и все жители города. Тревога не покидала никого. Друзья и незнакомые люди со слезами обнимались на улицах, не надеясь встретить зарю. В городе установилась страшная тишина, нарушаемая только мерными шагами латников, заступавших на посты, да тихим плачем женщин, провожавших своих отцов, мужей, сыновей и братьев. Большинству уже не суждено было увидеться. Скорбную тишину не нарушали и турки, лишь изредка обстреливавшие Константинополь, экономя ядра и силы для последнего штурма…
Говорят, что как-то ночью в начале 20-х чисел мая 1453 года барабан купола собора св. Софии, там, где по кругу идет ряд окон, озарился светом, который чудесным образом протек вверх, и, просочившись через купол, стрелою ушел в небо. В народе говорили, что это Пресвятая Владычица Богородица покинула город, которому надлежит пострадать от неверных, но власти жестоко карали за распространение подобных разговоров, принимая их за ложные слухи турецких диверсантов.
После захода солнца все воины под командой императора заняли свои места на стенах, готовясь скорее умереть, чем сдаться. Со стен они могли наблюдать во тьме ночи множество костров в турецком лагере. Неприятель тоже готовился к штурму. Варвары ели, пили и горланили песни, поднимая настроение и боевой дух. Город, темный и тихий, производил бы впечатление мертвого, если бы не огоньки тлеющих фитилей бомбард, готовых выстрелить в любой момент, и тусклый блеск доспехов воинов. С крайней башни стены во Влахернах поле будущего боя обозревал император Константин.
Вскоре после полуночи равнина огласилась криками. Снова, как и несколько дней назад, послышались причитания дервишей, взревели боевые трубы и толпы варваров устремились к стенам Константинополя. Первая волна состояла из башибузуков - иррегулярной пехоты, вооруженной чем попало. Ее набирали из всякого отребья: бродяг, каторжников, бандитов и прочих подонков. Это была самая малоценная часть турецкого войска. В ее задачи входило изматывание сил осажденных, а так же проведение разведки. Солдаты императора расстреливали полуодетых башибузуков, рубили мечами, кололи копьями. Турки десятками валились в ров с многометровых лестниц и наполняли его своими телами. Потоки "греческого огня", низвергавшиеся со стен отзывались дикими криками сгорающих заживо разбойников. Треск аркебуз и пищалей перекрыл тяжелый гул - это колокола св. Софии ударили в набат.
Те, кто остался в живых и мог передвигаться, отхлынули от стен. До осажденных доносились душераздирающие крики и мольбы о помощи раненых башибузуков, многие из которых были христианами.
Мусульмане решили провести артподготовку перед новым приступом и сделали несколько залпов по стенам города. Сразу же после окончания обстрела в атаку ринулись отряды регулярной пехоты, состоявшие уже исключительно из турок. Самый яростный бой кипел между вратами св. Романа и Полиндровыми, туда Мехмед направил свой главный удар. Император с войском прикрывал слабейший участок стены - в районе квартала Месотихион. Справа от него сражались венецианцы под началом Джованни Джустиниани, слева генуэзцы и отряд двоюродного брата императора, математика Феофила Палеолога. Яростное сражение кипело и во Влахернах.
За час до рассвета огромное ядро попало в стену возле башни св. Романа. Большой участок укрепления рухнул, погребя под собою многих атакующих, но около трех сотен турок всё же прорвалось за стены, в квартал под названием Паратихион. Император поспешил туда и выбил неприятеля из города, турки побежали. Сам султан Мехмед стоял за войсками и, разворачивая бегущих, уговорами или угрозами гнал их снова в бой. Но и вторая волна атакующих откатилась от стен.
Около пятого часа утра, когда греки были уже просто вымотаны, начался третий приступ - пошли янычары, отборные турецкие войска. Сам султан вел их. Янычары ринулись в бой с яростью присущей только им. Поначалу они несли большие потери и военная удача, казалось, уже склоняется на сторону осажденных, но тут пуля, пробив доспехи, ранила кондотьера Джустиниани в руку. Не в силах более сражаться он приказал отнести себя на галеру.
Венецианцы, оставшись без предводителя, стали покидать поле боя. Тогда огромный янычар по имени Хасан взобрался на стену и сумел там закрепиться. Кроме того, около полусотни янычар проникли в город через калитку в стене, называемую Керкопорта, которую греки открыли во время штурма 27-го мая, чтобы ударить в тыл осаждающим. Взобравшись на стену, они стали скидывать с нее христиан. На башне св. Романа показалось зеленое знамя ислама. Это придало силы приунывшим туркам и с криками: "Город наш!", мусульмане устремились в атаку.
Итальянцы обратились в бегство, бросая оружие. Турки, догоняя их, поражали бегущих в спину. Император отдал приказ отступать за внутренние стены, но возникла паника. Многие врата внутренних стен, возведенных еще при Константине Святом и Юстиниане Великом, оказались запертыми. Возле открытых же врат началась давка. Никто больше не думал об обороне, и турки ворвались в город "на плечах" последних бегущих.
Константин XII и Феофил Палеолог вместе с двумя воинами сражались у Золотых врат. Вокруг Феофила завязалась горячая рукопашная, и у царя появилась возможность спастись бегством, так как враги его не узнали. Но государь пожелал разделить судьбу своей империи. Видя себя окруженным неверными, Константин в горе воскликнул: "Нет ли кого из христиан, чтобы снять с меня голову?" Подбежавший турок ударил его в лицо рукояткою сабли, император ответил ударом, но другой варвар сзади нанес самодержцу смертельный удар.
Турки, одержимые страстью к разбою и насилию, убивали всякого, кто встречался на их пути. Они рассеялись по городу от Харсийских врат до дворца, предаваясь грабежу. Мусульмане убили около двух тысяч воинов, так как считали, что в городе еще много защитников. Потом, когда стало известно, что это не так, неверные сокрушались об этом, ибо всех христианских воинов можно было выгодно продать в рабство. Сфрандзи пишет, что турок был столь жаден до денег, что если в его руки попадал убийца отца, то он мог и его отпустить за выкуп. Враги врывались в дома, хватая всех, кто был там. В плен брали только молодых, стариков убивали на месте, а грудных детей выбрасывали на улицу, где они оказывались затоптанными. Жуткое зрелище разорения священного города! Не об этом ли плач Псалмопевца? "И предаде в плен крепость их, и доброту их в руки врагом. И затвори во оружии люди Своя, и достояние Свое презре. Юношы их пояде огнь, и девы их не осетованы быша. Священницы их оружием падоша, и вдовицы их не оплаканы быша" (Пс. 77,61-64).
Для более удобного грабежа янычары разделились на три группы. Одни побежали во дворец, другие к монастырю Иоанна Предотечи, третьи к монастырю Христа Спасителя в Хоре, где находилась прославленная чудотворная Влахернская икона Богоматери. "О, язык и уста, намеревающиеся высказать, что случилось с иконой из-за прегрешений твоих! Отступники торопились бежать и в другие места: и вот один из нечестивцев, протянув топор, при помощи нечистых рук своих разделил ее на четыре части, и, когда был брошен жребий, каждый взял свою часть с бывшими на ней украшениями, и, похитив драгоценные сосуды монастыря, ушли" - сетовал Георгий Сфрандзи.
Многие греческие воины, не думая о сопротивлении бежали к своим семьям, дабы укрыться вместе с ними, но не находили домочадцев. Дело в том, что в Константинополе явились некие лжепророки, которые утверждали, что когда враги войдут в город, то убивать они будут только в тех кварталах, которые находятся до колонны Константина Великого или, как ее еще называли, колонны Креста, что возле храма св. Софии. Архангел с мечом спуститься небес, найдет возле этой колонны некоего бедного человека и, вручая ему меч, скажет: "Возьми меч этот и отомсти за народ Господа". После этого враги обратятся в бегство, а ромеи будут преследовать их. Поэтому женщины хватали своих детей и бежали к храму св. Софии.
Когда первые бегущие, изможденные и окровавленные, достигли колонны Креста, крича, что неприятель в городе и убивает всех христиан, им не поверили. Некоторые стали их ругать, обвиняя в трусости и паникерстве. Но бегущих становилось все больше. Крик, звон оружия и языки пламени, которые показались в районе монастырей Предотечи и Хоры, убедили скептиков. Паника усилилась.
В несколько минут огромный храм наполнился беглецами, которые молились, ожидая спасения. "О, несчастные ромеи! О, жалкие! Храм, который вчера и позавчера вы называли вертепом и жертвенником еретиков <католиков> и внутрь которого ни один человек из вас не входил, чтобы не оскверниться, потому что внутри его священнодействовали лобызающие церковную унию, - теперь, по причине проявившегося гнева Божия, вы ищете в нем спасительное избавление!" - восклицал Сфрандзи.
Турки же, постепенно захватывая весь город, подошли к храму. Немедленно они разломали топорами врата и стали хватать людей, находившихся в великой церкви. Вот как описывает страшные бесчинства кровожадных басурман очевидец: "Когда они, вооруженные мечами, ворвались внутрь и увидели бесчисленную толпу, каждый стал вязать своего пленника, ибо не было там возражающего или не предававшего себя, как овца. Кто расскажет о случившемся там? Кто расскажет о плаче и криках детей, о вопле и слезах матерей, о рыданиях отцов, - кто расскажет? Турок отыскивает себе более приятную; вот один нашел красивую монахиню, но другой, более сильный, вырывая, уже вязал ее: причина этой борьбы и захвата - локоны, обнажившиеся груди и сосцы, поднятые от горя руки. Тогда рабыню вязали с госпожой, господина с невольником, архимандрита с привратником, нежных юношей с девами! Девы, которых не видело солнце, девы, которых родитель едва видел, влачились грабителями; а если они силой отталкивали от себя, то их избивали. Ибо грабитель хотел отвести их скорее на место и, отдав в безопасности на сохранение, возвратиться и захватить вторую жертву и третью. Насильничали грабители, эти мстители Божии, и всех можно было видеть в один час связанными: мужчин - веревками, а женщин - их платками. И можно было видеть непрерывно выходящие из храма и из святилищ храма ряды, подобные стадам и гуртам овец: плачут, стенают и не было жалеющего.
О храме же как я мог бы рассказать вам? Что сказал бы или что крикнул? Прилип язык мой к гортани моей. Не могу я вздохнуть, ибо запечатались уста мои. В одну минуту разрубили собаки святые иконы, похитив с них украшения, ожерелья и браслеты, а также одежды святой трапезы. Блестящие лампады - одни портят, другие забирают; драгоценные и священные сосуды священного сосудохранилища, золотые и серебряные, и из другого ценного вещества приготовленные, - в один момент все унесли, покинув храм пустынным и ограбленным и ничего не оставив" .
Но мусульмане смогли войти в город только со стороны врат св. Романа. Через гавань они не могли прорваться до трех часов дня, так как корабельная артиллерия и воины на стенах не давали возможности врагу приставить лестницы. Но подошли те турки, что с утра грабили Константинополь. С громкими криками они напали на христиан с тылу. Ромеи, увидев, что враги внутри стен и город взят, стали отступать, с боем прорываясь к своим домам.
Многие мирные жители и воины устремились в гавань, стараясь уплыть из города на кораблях. Людей, столпившихся в гавани, равно как и отчаливавшие корабли, турки не трогали, ибо стремились скорее войти в город. На судах всем мест не хватало, поэтому на пирсе возникла давка. Корабельные команды, многие из которых остались без капитанов, старались скорее отчалить, чтобы от перегрузки суда не перевернулись. Немногие христиане смогли спастись морем.
Паника охватила даже жителей Галаты, которые, видя такое бедствие, бежали на лодках. Некоторые торопились утопить свои сокровища. Мехмед, которому еще нужны были деньги богачей Галаты, послал своего визиря Загана, чтобы тот от имени султана поклялся в неприкосновенности их имущества. Но франки и генуэзцы не слушали его и старались как можно быстрее бежать. Только после того, как вожди Галаты вручили ключи от города султану, паника прекратилась.
К вечеру в разоренную столицу прибыл Мехмед II Фатих, он сразу же въехал в залитый кровью Влахернский дворец. Осмотрев покои императора, султан произнес старинный персидский стих:
Паук совершает службу стражника в палатах царя,
Сова затягивает военную песнь во дворце Афрасиаба…
Потом Мехмед въехал на белом коне в храм св. Софии и замер, пораженный его величием. Увидев одного солдата, откалывающего мрамор, Мехмед ударил его мечем, сказав: "Хватит с вас сокровищ и пленных, здания же города принадлежат мне!" Как утверждает летописец, Мехмед раскаивался в своем решении отдать город солдатам, видя какое великое богатство уплыло мимо его ненасытных рук. Полумертвого турка, раненного султаном, выкинули вон, позвали муллу, и тот совершил намаз.
Мехмед спросил о судьбе императора Константина. Тут же вышли два янычара, которые стали утверждать, что они убили императора. Султан велел найти его тело. Это оказалось нелегко, так как город был завален трупами. Но убиенного императора все же опознали по пурпурным сапожкам с золотыми двуглавыми орлами, которые носили только византийские самодержцы - наследники римских кесарей. Ему отрубили голову и принесли Мехмеду. Тот показал ее пленным греческим вельможам, спрашивая, узнают ли они своего государя. Те подтвердили, что это голова императора Константина XII. Султан велел выставить голову на ипподроме, а потом показать персидским, арабским и европейским послам, как доказательство своей победы. Тело императора было похоронено со всеми почестями на площади Вефа, а могила до начала XX века содержалась казной…
Так при Константине XII Палеологе, сыне Мануила II Палеолога и сербской принцессы Елены Драгаш, пал Второй Рим, основанный Константином I Великим, сыном кесаря Констанция Хлора и святой Елены.
Легенда гласит, что турки ворвались в храм св. Софии, когда там шла Божественная литургия, как раз пели херувимскую песнь. И тут свершилось чудо, в стене храма ангельская десница открыла небольшую дверку; священник со святыми дарами вошел в нее и дверца сама собою закрылась. Эту дверь, а точнее, небольшую калитку можно видеть до сих пор. Турки не решились открыть ее. А если к стене приложить ухо, то можно услышать древнее унисонное пение. Там по уставу вершится ежедневная служба…
Но древнее пророчество гласит, что наступит время и христиане изгонят неверных из священного города и вновь поднимут крест над св. Софией. Тогда откроется дверца, выйдет священник и довершится прерванная варварами литургия .
Кто знает, может быть, уже настало то время, когда древние пророчества начнут сбываться
