Διδακτικός не означает «желающий учить» из-за 2 Тим. 2:24, поскольку в обоих отрывках, а также у Филона Александрийского, который единственный использует это слово, оно означает «способный или умеющий учить». «Все ли учители?» (1 Кор. 12:29). Нет, не все. Тех, кто еще нуждается в обучении и не могут передавать знания другим, не следует ставить на служение, для которого необходимо некоторое умение преподавать. Когда в 1 Тим. 5:17 мы читаем, что особую честь должно оказывать тем, «которые трудятся в слове и учении», мы понимаем эту фразу таким образом, что пресвитеры разделили работу между собой — проповедью и наставлением по большей части занимались те из них, кто более других был способен учить. Это не означает, что остальные вообще не могли учить… Способность учить подразумевает не столько природный талант, сколько обладание надлежащей подготовкой. Кретцманн: διδακτικός также должен быть διδακτός (2 Тим. 3:14; 2:2). Чем больше верный учитель преподает, тем острее он ощущает потребность в приобретении новых и новых знаний о благословенной истине, преподавание которой ему вверено.

Из толкования на Ин. 3:14:

Следует бороться с искушением усложнять художественный образ аллегорическими подробностями. Так, медного змея самого по себе некоторые считают прообразом Иисуса, поскольку первый, дескать, не имел яда, а второй был без греха. Лютер: Doch ochne Gift und aller Dinge unschaedlich. Иногда сопоставляют мертвого змея и мертвого Иисуса, хотя змей никогда живым не был, а Иисус был вполне жив при вознесении. Опять же, говорят, что змей символизирует «змия древнего, который есть диавол и сатана» (Отк. 20:2), поскольку он так же мертв и беспомощен, как сатана, которого Иисус победил на кресте. Достаточно сказать, что образ медного змея нигде в Писании не аллегоризируется таким образом. Мы не должны приукрашивать образ и прообраз своими собственными домыслами. Прообраз, медный змей, был поднят на шесте перед глазами израильтян как символ наказания, обрушившегося на них самих вследствие праведного гнева Божьего. Змея подняли на шесте, чтобы они, послушно глядя на это изображение, могли принести искреннее покаяние, признав свой грех и справедливость Божьего гнева. Израильские мудрецы, наверное, возражали: «Как может взгляд на медную змею, приколоченную к палке, исцелить смертоносный змеиный укус?» Логика, наука, философия, земной человеческий опыт — все свидетельствует в пользу этого нераскаянного «Как?»; сравните этот вопрос с вопросом Никодима в 9-м стихе. [Соответствующий этому прообразу] образ — Иисус, висящий на кресте не как символ, а как Сын Человеческий и Агнец Божий, — являет глазам всего греховного мира Божий гнев против греха человеческого, воплощенный в Том, кто истекает кровью, чтобы искупить этот самый грех полностью. И этот образ поднят перед глазами всех людей, чтобы они могли смотреть на него и, видя, что их грех сделал с Иисусом, склониться в покаянии и вере и тем избежать суда. Не нужно никаких аллегорических ухищрений там, где факты сами по себе полны столь глубокого смысла.

— R. C. H. Lenski. The Interpretation of St. John’s Gospel, pp. 255-256.