То, что прилагается к ребенку - чувство, что я никогда, больше никогда не буду сама по себе. Никакой возможности. Жизнь становится из плоскости вектором, и направление его движения зависит вот от этого, маленького и неизменного.
Да, я полагаю, со временем натяжение этого взаимного поводка будет ослабевать. А мои добрые родственники даже дадут мне возможность вырваться на время из заданности и прогнозируемости. Сейчас это час, потом будет и день, и месяц. Потом. Но так или иначе, вырваться - и вернуться обратно. Выплеснуть эмоции, разрядиться, зарядиться, отдохнуть, освежиться. И обратно, домой.
Отныне и навсегда я обязана - нет, не кому-то абстрактному, а сама себе, по собственному желанию - думать за двоих. Думать том, как любой мой шаг повлияет на неё. На дочь.

Я не смогу никогда, простите, дорогие читатели, накуриться в хлам, уехать в Тибет постигать дзен, продать все недвижимое имущество и жить перелетной птицей, имея айпад, но не дом, имея ноги, но не голову, имея сердце, но не думая о будущем.
Мне не светит даже простейшее - спонтанное одиночество, бытовое такое "посидеть с чашкой чая на подоконнике, слушая только дождь". Не тогда, когда ребенок заранее заботливо отдан бабушке, а все дела сделаны, и теперь можно расслабиться, а вот прямо сейчас.
Даже музыка. Я не могу слушать музыку. Я не слушала её по-человечески уже больше полугода. Последний раз - это было в роддоме, за час до начала сильных схваток. Теплый июльский вечер. Окна нараспашку. Глаза закрыты. В ушах вакуумные наушники, отрезающие все внешние звуки. Сладкая и спокойная музыка обхватывает меня со всех сторон. Заполняет сознание. Полное погружение.
В следующий раз я достала плеер уже через три дня. Но больше нельзя уйти в музыку. Глаза должны быть открыты, а один наушник лучше вытащить. Даже если ребенок спит, стоит закрыть глаза и уши - сердце начинает бешено колотиться, внутри нарастает паника. Больше я не могу выпустить её из внимания. Ни на секунду.

Да, когда-то она будет взрослой. Ей будет уже самой хотеться уезжать на концерты в другой город и сбегать с друзьями в теплые страны, чтобы жить в палатках, питаться манго и смеяться, беззаботно и счастливо. Но мне - сколько лет будет тогда мне? 40? Это в два раза больше, чем сейчас. Ещё плюс целая жизнь по сегодняшней мерке. Тогда это будет казаться мне совсем не таким уж большим промежутком. Но какая разница, что будет тогда. Я есть сейчас. Живая, настоящая, ещё не рассыпалась ворохом фотографий и не превратилась в труху осенних листьев, подобранных на прогулках. Но как будто меня уже нет. Я уже там. Мне уже 40, я думаю о выросшей дочке, у меня стабильная жизнь, приличная работа, и даже, может быть, есть Репутация - и вся я такая спокойная, хорошая и правильная. А 20 - ну, что ж, когда-то мне было и 20, и я даже ещё пыталась мечтать. Но это было давно. Слишком давно.

Смотрю на свою маму. Ей уже за 50. Дом, работа, дети, внуки. Чего она хотела? О чем мечтала? Об этом ли? Возможно. Только ли об этом?
Мне страшно.
Я не хочу. Не хочу так. И не знаю, как бывает по-другому. Все, что я видела другое - оно было то же самое, только ещё хуже. Дом. Работа. Дети. Одиночество при этом. И усталость, страшная, делающая из человека - нечто невнятно-выживающее, часть безликой толпы. Из человека. Который хотел. Который мечтал. Который любил. Делает из него вот этот комок плоти. С пузом. И обязательно пересветленными неживыми волосами. Они так маркируют себя, наверное. Для своих.

Может, я не наигралась просто? Дитя ещё? Может, мне надо дать наиграться - и я пойму все, и успокоюсь совсем, и будет у меня Настоящее Человеческое Счастье? Даже, точнее, Женское. Человеком-то женщину назвать не у всякого язык повернется. (это был сарказм, если что)

Не могу закончить никак. Сформулировать. Сделать вывод. Какие выводы? Это что-то истерическое. У истерик не бывает выводов.
Напишите мне что-нибудь. Что ли.