http://magazines.russ.ru/nlo/2003/59/zhozhi-pr.html
Опубликовано в журнале:
«НЛО» 2003, №59

ПОСЛЕ ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА

СЕРГЕЙ ЖОЖИКАШВИЛИ

Словарный запас

[Рец. на кн.: ЛИТЕРАТУРНАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ТЕРМИНОВ И ПОНЯТИЙ / Гл. ред. и сост. А.Н. Николюкин. — М.: НПК “Интелвак”, 2001. — 799 с. — 3000 экз.]

По сравнению с Литературным энциклопедическим словарем (ЛЭС), вышедшим в 1987 г., в новом значительно расширен словник, включены многие термины и понятия, ставшие употребительными у нас в последнее время (“деконструктивизм”, “дискурс”, “интертекстуальность”, “постструктурализм” и др.; статьи о них построены на материале словаря “Современное западное литературоведение: Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины”; ред.-сост. И.П. Ильин, Е.А. Цурганова. М., 1996). Большое число понятий впервые представлено в отечественном словаре такого типа: за толкованием таких слов, как “бидермайер”, “пастурель”, “приапея”, “схолия” и др., пришлось бы обращаться к иностранным справочникам.

Именной и предметный указатели занимают 160 страниц. Указаны названия всех упоминаемых художественных произведений с датами (создания или первой публикации). В предметном указателе приведены не только термины, включенные в словник, но и ряд понятий, встречающихся в других словарных статьях, как, например, “Бог”, “вампир”, “социальный текст” и т.п.

Проделан большой труд, и читатели получили полезный справочник.

Важнее обсудить некоторые общие проблемы, которые ставит перед нами Энциклопедия. Это вопросы, касающиеся самого словника, жанра словарной статьи, названия всего издания, качества отдельных статей.

Проблема словника. Что считать литературоведческим термином? Данная энциклопедия рассматривает в этом качестве, например, выражение “вечная женственность”. Действительно, после “Фауста” оно вошло в мировую литературу и, значит, обсуждалось в литературоведении. Но подобных понятий очень много, например “гражданин мира” (кстати, это выражение упомянуто в Энциклопедии в связи с Шиллером в статье “Мировая литература”, включено в предметный и именной — на имя О. Голдсмита — указатели). Одни термины попадаются на страницах самой Энциклопедии, но о них нет специальных статей (например, термин “китч”). Обратный пример — отдельная словарная статья “Уединенное”, раскрывающая содержание понятия (?), только в этой статье и встречающегося. Оправданным выглядит, например, включение статьи “Воображение” (А. Махов), но почему тогда не ввести, скажем, “Вдохновение”? Итак, складывается впечатление, что словник составлен несколько произвольно.

В ЛЭС были весьма полезные статьи о национальных литературах (“Узбекская литература”, “Французская литература” и т.п.). Таких статей в Энциклопедии нет, но есть “Арабская поэтика”, “Европейская поэтика”. Возможно, было решено, что “французская литература” — это не термин и не понятие? Тогда на каком основании в Энциклопедию включена информация о различных крупных и мелких поэтических группировках (“Аббатство”, “Бродячая собака” и т.п.), о филологических школах и направлениях в литературоведении (“новая критика”, “постструктурализм” и т.п.)? Есть много категорий, не являющихся в строгом смысле литературоведческими понятиями или терминами, которыми литература жила и о которых думала на протяжении столетий. Что же относить к литературе, что к литературоведению, а что — к иным, пограничным сферам культуры? Здесь мы переходим к другой проблеме — проблеме названия всей книги.

Проблема названия. Выбор названия свидетельствует о том, что редакция осознавала проблемы, о которых шла речь. В названии вообще нет слова “литературоведческая”, книга представлена как “литературная”, т.е. имеющая отношение к литературе. Статья “Литература” перенесена (с понятными сокращениями) из ЛЭС, и в ней главным образом говорится о художественной литературе. Тут представлены термины и понятия, имеющие отношение к литературе.

Как мы убедились, в издание вошли, с одной стороны, не только литературоведческие “термины и понятия”, а с другой — далеко не все литературоведческие “термины и понятия”. Слово “энциклопедия” подразумевает известную широту охвата, наверное, поэтому даже 9-томная Краткая литературная энциклопедия содержит в своем названии скромный ограничитель. Конечно, есть в рецензируемом издании известная нацеленность на энциклопедичность, на широту и полноту охвата, это проявилось уже в том, что в словник вошли не только “литературные”, но и “окололитературные” термины и понятия, такие, как “блюз”, “дендизм”, “донжуанизм”, “интерьер”, “калька”, “вкус”, “игра” и др. С другой стороны, сами статьи иной раз отличаются энциклопедической направленностью, т.е. захватывают широкий спектр ассоциаций, выходят за рамки узко понимаемой сферы литературы. И все же, может быть, уместнее было бы дать название “Словарь”?

Проблема жанра. В заметке “От составителя” сказано, что редакция “не стремилась к “единомыслию” участников издания, полагая, что разнообразие научных подходов и исследовательская свобода отражают существующие различные точки зрения на важнейшие понятия истории и теории литературы, а их историческая изменчивость не позволяет навсегда закрепить за ними некие постоянные свойства и характеристики”. Но следует ли стремиться к единомыслию и унификации жанра статьи? Дело даже не в “разнообразии научных подходов”. Насколько сам жанр энциклопедии допускает согласованность частей (фрагментов)? В словаре “терминов и понятий” жанр статьи зависит от характера термина. В одних случаях больше нужна четкая дефиниция понятия, его осмысление, а в других важнее его генезис и историческая изменчивость. Все хотя бы приблизительно знают, что такое “воображение”, но не все знают, что такое “приапея”. Во втором случае мы спрашиваем: “Что это такое?”, в первом: “Что под этим понимают и что понимали?”

Статьи Энциклопедии достаточно автономны, материалы, как сказано, пестры, авторы придерживаются разных научных взглядов и, возможно, разных мировоззренческих позиций. Даже если и существует какая-то общая составляющая, суммарный вектор, приводящий к перекосам в ту или иную сторону в ущерб научной объективности и беспристрастности, то он, похоже, просто складывается из суммы индивидуальных предпочтений и не выражает позиции редакции. Приведем один пример такого перекоса. Бахтин упоминается в словаре примерно столько же раз, сколько Жирмунский, Тынянов, Шкловский и Эйхенбаум, вместе взятые. Статья “Просвещение” занимает 3 полосы, “Басня” — 1/3, “Ода” — меньше половины. “Сатира” (большая часть статьи — фрагмент из книги М. Бахтина) — 20 полос! Нет статей “Литературный ряд”, “Конвергенция”, но есть “Карнавализация”, нет статьи “Альбом”, но есть “Память жанра”. Статья “Сказ” очень маленькая. Формализм трактуется как явление временное и недолговечное, утверждается, что формальная школа была очень тесно привязана к определенному социокультурному контексту, эта связанность и оказалась “внутренним пределом <?!> развития” школы. “Представление о том, что это развитие было внешним образом заблокировано, — позднейшая аберрация и модернизация”, — добавляет автор статьи. В библиографии не упомянуты подробно прокомментированные издания, подготовленные М.О. Чудаковой, Е.А. Тоддесом, А.П. Чудаковым.

Похоже, что нельзя авторам не соотносить “разнообразие научных подходов” с целым всей книги. Напомним, что в словаре “Русские писатели. 1800—1917” приходилось определять несколько типов статей, поскольку невозможно достичь (и не следует стремиться к этому) полной унификации. В Энциклопедии же нарушается пропорция, соотношение объемов отдельных статей, и неоправданными или недоработанными выглядят некоторые структурные решения. Есть статья “Автор” (в ЛЭС ее не было), но нет статьи “Образ автора” (в ЛЭС была). “Европейская поэтика” входит как часть в статью “Поэтика”, но “Арабская поэтика”, “Японская поэтика” даны отдельно.

Некоторые понятия представлены удивительно скудно. “Современная литература” — 5 строк (25 слов!), “Советская литература” — 7 строк (правда, есть довольно большая статья “Социалистический реализм”, но ведь он не охватывает целиком такого явления, как советская литература). Кстати, отметим, что нет статьи “Антисоветская литература”. Какими бы соображениями ни руководствовались составители, читатель, обращаясь к Энциклопедии с целью узнать что-нибудь о “советской литературе” или о “самиздате”, вряд ли удовлетворит свое любопытство.

Проблема качества. В ряде статей заметно желание авторов отойти от точных дефиниций, от попыток осмысления сути того или иного понятия и сосредоточиться на восприятии и функционировании термина; иногда это вносит черты историзма, а иногда выходит так, что речь ведется уже не о термине, а вокруг него. Так, статья “Автобиография” в ЛЭС по объему не больше, чем в новой Энциклопедии, однако в ЛЭС удалось охарактеризовать этот жанр, провести различие между автобиографией и мемуарами. А из Энциклопедии мы узнаем, что жанр автобиографии получил распространение тогда-то, что развитие его связано с тем-то и т.п., а также находим множество имен европейских, русских и советских писателей — авторов автобиографий (кстати, примеры иногда спорны, например, “Авторская исповедь” Н.В. Гоголя), но все эти сведения в целом не проясняют понятия автобиография.

Отказ от попытки осмысления понятий иногда приводит к упрощениям. Такие статьи, как, например, “Партийная литература”, “Порнография”, “Советская литература”, “Цензура”, требуют более глубокого разговора; лаконичное определение порнографии — “эротическое вне художественности” — ничего не дает, тем более что в статье в основном говорится об употреблении термина в переносном смысле (письмо Белинского к Гоголю, статьи Ленина о Толстом и выступление А.А. Жданова по поводу журналов “Звезда” и “Ленинград”). Интереснее было бы вместо названных увидеть имена крупных писателей, которым приходилось сталкиваться с обвинениями в порнографии (Флобера, Джойса, Бабеля, Хармса и др.). О царской цензуре в России придется все-таки читать в ЛЭС (или в “Брокгаузе”).

Однако есть и другие статьи, в которых понятие раскрывается глубоко и интересно. Скажем, когда мы в статье “Графомания” читаем о знаменитых — реальных и вымышленных — графоманах, о том, что черты графомании можно усмотреть в поэзии Лермонтова, Блока, то задумываемся о дискуссионном характере самого понятия, оно уже предстает как проблема. Элемент новизны чувствуется иногда даже в подходе к терминам, описанным в любом энциклопедическом словаре. Казалось бы, что нового можно сказать в словарной статье “Романтизм” (А. Махов)? И действительно, мы встречаем в ней достаточно известные положения, но при этом лишь один раз — упоминание о “романтическом герое”, в скобках читаем о романтическом двоемирии, зато с самого начала узнаем, что романтизм “показал, что в мире не царствует случай”. Что лучше, привычный перечень черт романтического героя или же характеристика “романтического человека” — “героя-странника”, влекомого “не сознательной борьбой за определенное место в жизни”, а скорее — “предчувствиями и волшебными случайностями-совпадениями”?

В одних статьях — действительная энциклопедическая полнота, в других — лишь ее подобие. К сожалению, иногда перед читателем открываются широкие горизонты, статья пестрит названиями, именами, датами, но не показаны ни смысловая глубина, ни реальная историческая изменчивость термина. В других же случаях богатство фактического материала смотрится выигрышно и уместно. В одних статьях — обширная библиография, ссылки на иностранные издания (кстати, словарь в значительной степени опирается на зарубежное литературоведение), в других — библиография дана формально или устарела. Например, в статье “Легкая поэзия” есть указание на работы В.А. Мильчиной, В.Э. Вацуро об элегии, а в статье “Элегия” из работ на русском языке предлагается только книга Л.Г. Фризмана.

В любом подобном издании найдется множество недостатков, и все же... “Ты б лучше быть могла, но лучше, как ты есть”, — сказано в мадригале. Мы не знаем, что лучше: собирать большой редакторский коллектив, раздобывать совсем другие деньги, дожидаться материалов исключительно от профессионалов высокого класса или же делать сегодня имеющимися средствами то, что возможно. В конце концов, высокий или низкий уровень статей связан и с тем, что трудно найти границу не только между литературой и литературоведением, но и между исследовательской свободой и произволом, легкостью и небрежностью. Отчасти это спор пушкинских Моцарта и Сальери: научная обстоятельность, доходящая до скучного педантизма, или некоторая доля легкомыслия, рискующего перейти в халтуру.

Повторим еще раз: достоинства и недостатки Энциклопедии очевидны. Кто может, пусть сделает лучше!