Это лучший текст про Ирину Александровну Антонову, и один из лучших, который я когда-либо читал в fb. Не спрашиваю разрешения у автора, потому что этот текст я заказал ему двадцать пять лет назад для журнала «Домовой». Запрет ИА на его публикацию был моей редакторской раной, травмой и болью много лет. Но пришлось смириться. Жизнь - это цепь несправедливостей и печалей разного уровня. Зато теперь можно. Собственно, это она разрешила. Apres moi! Сегодня мы с Федей Павловым-Андреевичем лишь исполняем ее волю. Мы оба ее любили. А для автора нет задачи важнее, чем влюбить читателя в своего героя. Все остальное - более или менее бесполезный перевод бумаги и времени. И теперь, когда я думаю об Ирине Александровне, а в ноябре я думаю о ней особенно часто, я всегда представляю рядом с ней юного, высоченного, блондинистого Федю. Мои дорогие Гарольд и Мод. Он что-то ей объясняет, жестикулирует, вещает, а она смотрит на него снизу вверх как на космического пришельца. Изумленно и очень внимательно. И даже иногда даже что-то вроде улыбки проскальзывает у нее на губах.

ФЕДОР ПАВЛОВ-АНДРЕЕВИЧ

АНТОЛОГИЯ

Чем занимаются смотрительницы в музеях? Как это чем, сказано же: смотрят. Ну, это значит, они смотрят на человека, как тот проходит мимо милиционера и не звенит в рамке, как поднимается по лестнице, как мрамор холодит ему ноги, как он уже заранее немного (только немного) смущен и как он смотрит на двух смотрительниц, которые шепчутся: "к Ирине Александровне", "к Ирине Александровне", "к Ирине Александровне". Из угла в угол бегает эхо этими словами, смотрительницы смотрят друг на друга, на человека и опять друг на друга, но потом все-таки решают показать ему дорогу. Хорошо было бы заблудиться в музее, но вот уже открытая дверь, человеку туда. Она выходит из своего кабинета и садится за длиннейший стол. За таким столом вообще-то легко может сидеть двадцать человек, а теперь только двое, этот человек и она. "Вы опоздали". Точно. На пятнадцать минут. Этот человек – я, и он в первый раз в жизни ничего не может ответить, он заледенел. Потому что она – действительный член совета директоров мира Ирина Александровна Антонова.

Антология (ανθολόγημα) - в переводе с древнегреческого означает "собрание цветов", а это сборники античной поэзии.

Самые ранние Антологии – древнегреческие сборники эпиграмм:
► "Венок" Мелеагра из Гадары (60 до н. э.),
►"Венок" Филиппа Фессалоникийского (ок. 40 до н. э.),
►"Круг" Агафия (ок. 560),
►а также Антология в 4 книгах Иоанна Стобея (5 в.),
включающая в себя выдержки из произведений почти 500 греч. писателей и философов.

На Руси Антологиям и флорилегиям соответствовали изборники, позднее – цветники. В 19 в. в России понятие «Антология» употреблялось лишь по отношению к сб-кам античной поэзии, а стихи, написанные в манере и по мотивам античной лит-ры, назывались антологическими.
Рус. антологическая лирика представлена в творчестве Г. Р. Державина, К. Н. Батюшкова, А. С. Пушкина, А. А. Дельвига, А. А. Фета, Л. А. Мея, Н. Ф. Щербины, Ап. Н. Майкова и др.

Большая российская
энциклопедия


Немного из Агафия*.

Две эпиграммы,
похоже в защиту молодых дев и не только.
1
***

«Что ты вздыхаешь, приятель?» — «Влюбился». —
«В кого же?» — «В девицу».
«Разве уж так хороша?» — <Да, хороша на мой взгляд».
«Где присмотрел ты ее?» — «На обеде одном, где на общем
Ложе я с ней возлежал». — «Как же дела? На успех
Есть ли надежда?» —«О да, и большая, мой друг. Но открытой
Связи я с ней не ищу, жажду лишь тайной любви».
«Брака законного все избегаешь?» — «Узнал я наверно,
Что состоянье ее вовсе не так велико».
«Если "узнал", так не любишь ты, лжешь.
Помраченный любовью,
Разве способен бы был правильно мыслить твой ум?»

Марк Григорьевич Фрадкин – автор музыки к песне «Будь со мною строгой» – был выдающимся композитором-песенником XX века. Классиком песенного жанра его признали ещё при жизни. Им написаны и «Течёт Волга», и «Дорога на Берлин», и «Случайный вальс», «А годы летят», «Увезу тебя я в тундру» и многие другие песни. А вот лирическую песню «Будь со мною строгой» сегодня помнят уже далеко не все, но она была очень любима послевоенным поколением и настолько дорога самому Марку Григорьевичу, что он записал её даже в собственном исполнении. Исключительный для этого композитора случай.