Вирджиния Эндрюс, по рождению Клео Вирджиния Эндрюс (Cleo Virginia Andrews) родилась 6 июня 1923 года в Портсмуте, штат Вирджиния. Была самой младшей из троих детей и единственной дочерью Уильима Генри Эндрюс (William Henry Andrews). Все свое детство она провела в Портсмуте, кратко жила в Рочестере, штат Нью-Йорк. В подростковом возрасте с ней случилась трагическая случайность, она упала с лестницы в своей школе, и подверглась тяжелой травме спины. Вирджиния мужественно переживала боль, хотя врачи этого не признавали. Артрит и неудавшаяся хирургическая операция заставили большую часть своей жизни провести на костылях или в инвалидной коляске. В школе Вирджиния преуспела, в пятнадцать лет выиграла стипендию, написав пародию на Ф. Тенниса «Идиллии Короля». В это же время открывается и другой ее талан – художественный. В 1957 году от сердечного приступа умирает ее отец Уильям Эндрюс. Вместе со свой матерью они переезжают жить ближе к своему брату в Манчестер, штат Миссури. Позже они переезжают в Аризону, на этот раз, чтобы жить рядом с другим ее братом. Чтобы прокормить свою семью в чрезвычайно трудное для них время, Вирджиния начинает достаточно успешную карьеру в качестве художника, портретиста и иллюстратора моды. Но вскоре разочаровывается в этом направлении, в связи с отсутствием творческого удовлетворения. Вирджиния начинает искать себя в качестве писателя, сначала через написания релизов и писем. Ее первая рукопись получилась настолько биографической, что она уничтожила ее, чтобы сохранить свою жизнь в тайне. В 1972 году Вирджиния Эндрюс закончила свой первый роман «The Gods of The Green Mountain», научно фантастическая история, однако, он так и не был издан. С 1972 по 1979 года Эндрюс написала 9 романов и 20 рассказов, из которых был издан только один. В 1979 году большую известность Вирджинии Эндрюс приносит ее первый роман «Цветы на чердаке», который был основан на реальной истории, и стал бестселлером сразу же после опубликования. За этот роман ей заплатили 7500$. В книге рассказывалось о четырех детях запертых на чердаке богатой семьи, в ожидании смерти главы семейства и получения большого наследства. За ним последовали и другие книги о семье Доллангенджеры. Роман «Лепестки на ветру» был опубликован через год, за него Вирджинии заплати уже 35000$. Вторая книга оставалась в списках бестселлеров невероятно долго, девятнадцать недель, вместе с этим романом в списки вернулась и «Цветы на чердаке». В течение двух лет были продано более семи миллионов копий этих двух романов. В 1981 году был опубликован третий роман саги Доллангенджеры «Сад теней», за который ей заплатили 75000$. Он достиг №2 в списках бестселлеров в течение первых двух недель. Романы Эндрюс представляют из себя единение семейной саги с готическим хоррором. Сюжеты её книг вращаются вокруг семейных тайн и темы запретной любви (нередко основанной на инцесте, чаще всего между братьями и сестрами), также в её книгах рассказывается история возвышения героев – «из грязи да в князи». Взяв небольшой перерыв в летописи саги Доллангенджеры, Эндрюс опубликовывает несколько автономных романов и рассказов. В 1982 году выходит в свет четвертый роман саги Доллангенджеры «Сквозь тернии». Книга имела невероятный успех, превысив показатели продаж предыдущих романов. После нескольких неутешительных интервью в журнале People, Вирджиния несколько неохотно участвует в других мероприятиях, рекламе. Вирджиния Эндрю скончалась в 63 года 19 декабря 1986 года, после тяжелой болезни: рак молочной железы. Была похоронена в Портсмуте, где провела свое детство. После ее смерти было издано более 54 миллионов книг, которые были переведены на нидерландский, немецкий, иврит, испанский, итальянский, норвежский языки, португальский, шведский, и турецкий. По ее книге «Цветы на чердаке» был создан одноименный фильм. Ее состояние было оценено приблизительно в $8 миллионов.
* В. К. Эндрюс (V. C. Andrews) – коллективный псевдоним Вирджинии Эндрюс и Эндрю Найдермана. Эндрю Наймермана наняла семья Вирджинии в качестве «писателя призрака», для того чтобы на основе ее рукописей и заметок он дописал книги в ее стиле. По слухам Найдерман стал «писателем призраком» уже на стадии написания 4 и 5 книг о Доллангенджерах. Наследники Эндрюс весьма уклончивы, когда отвечают на вопросы о том, сколько незаконченных произведений она оставила, но в 1993 году в ходе разбирательств по налоговым вопросам всплыла информация о том, что Эндрюс лишь завершила часть «Семена прошлого» [Garden of Shadows], восьмой книги из более, чем пятидесяти, изданных под ее именем. Все серии книг, выпускаемых под раскрученным брендом В. К. Эндрюс (V. C. Andrews), написаны практически полностью Эндрю Найдерманом, который в редких случаях использовал наброски Вирджинии Эндрюс.
Совершенно очаровательный мирок, где жители счастливы простыми "человеческими" радостями. Они ходят в гости, радостно готовятся к праздникам, гуляют, влюбляются, растят детишек. Неимоверно трогательная пожилая пара, бережно поддерживая друг друга, выгуливают на поводке домашнего любимца. Мир и доброжелательность прочно поселились в этом городке...
Мир, заполненный любовью, светом и рождественским сказочным настроением. Художник из Техаса
Сьюзен Уилер (Susan Wheeler)
придумала его в 1995 году, для своих четырёх детей, чтобы они, в свою очередь, напоминали своим детям и внукам о тех ценностях, которые безжалостно стирает наше стремительное и жесткое время.
Дом не спал. Может быть, спали учителя и воспитатели, собаки и телевизоры, но Дом не спал. В его недрах, под самыми корнями, рождалась музыка, просачивалась сквозь стены и потолки, и он еле заметно вздрагивал, сотрясаемый ею. Все это шло из подвала. По темным коридорам крались фигуры Чумных Дохляков. Тихо постукивал костыль Фокусника. Слон сопел под тяжестью Вонючки, сидевшего у него на шее. Цепочкой белых пижам они спустились по лестнице, отворили наружную дверь и вышли во двор, черный от безлунной ночи. Такой же цепочкой прокрались к подвальным окнам и сели перед ними на землю, а потом легли. В подвале, оборудованном под бар, бесновались старшие. Окна вспыхивали оранжевым и зеленым, стекла дребезжали от топота танцоров, в разноцветном калейдоскопе метались темные фигуры. Замерев, мальчишки смотрели внутрь. Прекраснее драк старших только их развлечения. Пивные оргии, фантастические танцы склеенных, колясочные вальсы и дикая, скрежещущая музыка, которую они непонятно где достают. Дохляки изо всех сил таращились в низкие окошки, уверяя друг друга, что в них что-то видно, хотя ничего кроме сменявшихся цветов разглядеть было нельзя. Зато можно было оглохнуть, ослепнуть и умереть от зависти. Они лежали, терпеливо уткнувшись носами в холодную подвальную решетку, моргали, ослепленные вспышками, и им казалось, что они и вправду что-то видят. Лежа между Сиамцем и Фокусником, Кузнечик глотал цвета: оранжевый, зеленый, белый, синий… и воющую музыку. С каждым всхлипом песни на высокой ноте он ждал, что вот сейчас, под вой и стон этого прекрасного шабаша, из подвального окна вылетит старшеклассница на метле и унесется в черное небо, рассыпая искры и дико хохоча. Конечно же это будет Ведьма… «ДАВАЙ! СКОРЕЕ!» – взвизгнула песня. Она пробьет дыру в стекле, и за ней в эту дыру вылетят все остальные: спланируют вровень с землей, а потом взмоют свечками – один, другой, третий… И понесутся среди туманных облаков, на лету превращаясь в веселых, лохматых чертей. Может после них на земле от них останутся оборвавшиеся амулеты… Песня была об этом. Старшие метались, раскачивались, загорались, окрашиваясь в разные цвета, но оставались на месте, не могли улететь, как будто подвал держал их на привязи. Некому было разбить для них стекло. «ДАВАЙ ЖЕ! СКОРЕЕ!» – звенело у Кузнечика в ушах. Цвета разрывались вспышками: Оранжевый! Зеленый! Белый! Синий! Он дышал ртом, сжавшийся, как пружина. «ДАВАЙ!» Зеленый! Белый! Ахнув, Кузнечик перевернулся на спину и с размаху ударил каблуками ботинок в стекло. Оно зазвенело, осыпаясь, а Кузнечика подхватили с обеих сторон и потащили прочь, выдернув застрявшие между прутьев решетки ноги. Спустя несколько шагов он вскочил и, обгоняя всех, побежал сам, потому что песня продолжала кричать: «Скорее, скорее!» Только теперь это был призыв к бегству. Они взбежали по лестнице (он по-прежнему впереди всех) и с грохотом пронеслись по коридору, спотыкаясь и хохоча. Троим хромавшим казалось, что они летят быстрее ветра, двоим, тащившим третьего, что они бегут быстро, и даже самому большому, жалобно кряхтевшему позади всех, казалось, что он бежит. А еще им слышался шум погони. Ворвавшись в спальню, они повалились на кровати и зарылись в одеяла, как ящерицы в песок. Их душил хохот. ...................................... – Их и сейчас слышно, – Волк поднял палец. – Там, внизу. Они, может, и не заметили, что у них стекло полетело. А может, им все равно. Когда они веселятся. – Давайте мы тоже будем веселиться, – предложил Горбач. – У нас нет девчонок, – сказал Кузнечик. – И подвала тоже нет. И проигрывателя с колонками. Но когда у нас все это будет, мы точно улетим, а не станем топтаться на месте. – Ага, – закивал Вонючка. – Ты шарахнешь ногой по стеклу-и мы улетим в небеса! В белых пижамах, как привидения. Главное, не забудь: ты нам обещал. ...................................... Гиббон сменил пластинку. Сквозь шорох дождя просочилась гитара. Кузнечик поднял голову и насторожился. Голос он узнал сразу. Песня была другая, но голос – тот самый, что кричал из подвального окна. Кузнечик сел прямо. Голос шептал и стонал над столами и головами старших. Сквозь водные потоки и тучи выглянуло заходящее солнце, и комната стала золотисто-лиловой. Неважно, что это была не та песня. Кузнечику казалось, что и эту он знает. Знает, как самого себя, как что-то, без чего не было бы ни его, ни всех остальных. Вместо подвала было кафе, но голос все равно звал. Уйти куда-то через стену дождя. Куда – никто не знает. И даже не надо разбивать стекло. Просто пройти сквозь него, как сквозь воду, а потом сквозь дождь – и вверх. Столы таяли клетчатой мозаикой скатертей, растворяясь в музыке. Время застыло. Дождь простучал по лицам и ладоням. Сиреневый свет исчез, золото растаяло. Только голова Кузнечика золотисто светилась в темном углу – его голова и ресницы. Песня закончилась, но у голоса на пластинке было еще много таких для тех, кто умел слушать, и Кузнечик слушал, пока Гиббон не сменил пластинку на другую, с другим голосом, не умевшим заставить себя узнать. ...................................... Кузнечик встал, отлипая от стены и от нагретого его теплом телевизора. Пальма качнулась, и обезьяна перевернулась пустой задней стороной. Белой нитью он прошел между столами, разрезая дымную завесу подводного царства. Подводного из-за зеленых торшеров и позеленевших лиц. Подошел к стойке и тихо о чем-то спросил. Старшие свесились со стульев-грибов, сказали: – Что-что? – и засмеялись. Гиббон в белом фартуке посмотрел на него сверху, как на что-то, не заслуживающее внимания. Кузнечик повторил вопрос. Лица старших весело оскалились. Гиббон достал из кармана фломастер, почиркал им по салфетке и положил ее на край стойки. – Прочти, – приказал он. Кузнечик посмотрел на салфетку: – Ведомый дирижабль, – прочел он тихо. Старшие захохотали: – Свинцовый! Дурачок! Кузнечик покраснел. – Почему свинцовый? – А чтобы удобнее было стекла бить, – безразлично ответил Гиббон, и старшие опять захохотали. Под их дружный хохот Кузнечик, мокрый от стыда, вылетел из кафе, пряча в зажиме протеза комок салфетки. Кто им сказал? Откуда они узнали?
- Где оно? - Его больше нет! - Как?! - Оно же было очень хрупким. Много раз его разбивали и склеивали. Но невозможно бесконечно собирать по кусочкам. И чтобы оно не рассыпалось, его отдали на хранение в тогда еще любящие руки. - И?! - Ты же знаешь - время уводит за собой все. Даже любовь. А ответственность со временем становится обузой. Тяготит и злит... Вот руки и отпустили его, решив, что другим оно нужнее. Оно разлетелось на мелкие осколки, и, чтобы они не мешались под ногами, их смели в прошлое. И теперь его нет. Разум помолчал немного. Потом пожал плечами и подумал:
а зачем оно вообще нужно - такое хрупкое и наивное сердце?
Туманность "Душа" (IC1848) и туманность "Сердце" (IC1805) составляют единое целое, хотя визуально эти две туманности можно разделить на две отдельные части. Однако довольно часто эти две туманности называют общим названием "Туманность Сердце и Душа". Пурпурно-красная диффузная туманность "Душа и Сердце" всегда притягивает взоры астрономов со всего мира своей красотой и яркостью. В космическом пространстве эта туманность простирается H на 100 световых лет.
И еще такой я видел сон. Люди, их несметное количество, все, кто жил на свете до меня, двести поколений человечества, в отблесках закатного огня по дороге шли мимо меня. Люди эти, малы и велики, выходя из тьмы своих веков, на себе несли своих богов темные таинственные лики, свои стяги и свои вериги, груз венков своих, своих оков, книги своих пастырей и книги вольнодумцев и еретиков, древние орудия познанья, множество орудий для дознанья и для целей всяческих других, чаши для куренья фимиама — словом, все, с чем шла когда-то драма их страстей и верований их.
Как ее разрозненные звенья, времена смешав и поколенья, шли передо мною Брут и Цезарь и Марат с Шарлоттою Корде, армии афинян и троянцев, якобинцев и преторианцев, Азия бок о бок и Европа, вперемежку Рим и Карфаген. И почтенный киник из Синопа, седовласый старец Диоген, выступив на миг из полумрака, поднял свой фонарик над собою и сказал мне строго: — Для чего! — И подобно греческому хору, тысячи людей одновременно выдохнули разом: — Для чего! — Кто-то рявкнул басом: — Ты ответишь! — И шепнули рядом: — Ты все скажешь! Ты нам головой своей ответишь, если ты не скажешь — для чего!.. —
Я хотел ответить, я пытался, я кричал, но звук терялся где-то — как всегда во сне бывает это, вымолвить не мог я ничего. А меж тем поток уже кончался, край его вдали обозначался, и, венчая шествие, качался одинокий факел позади. И тогда над темною дорогой, где шаги едва уже звучали, преисполнен гнева и печали, трубный глас раздался: — Проходи!!! — И тогда пошел я вслед за ними, как в конце военного парада с площади уходят музыканты, завершая шествие его. А потом дорога опустела, лишь трава тревожно шелестела, и звезда полночная блестела, грустно вопрошая:
Страна восходящего солнца подарила миру одного из самых талантливых и востребованных современных писателей — Харуки Мураками. Творчество японского автора стало популярным на Западе сравнительно недавно, но при этом купить книги Харуки Мураками стремятся читатели из разных стран, обществ и культур. Причины бурного роста интереса к его творениям во всем мире до конца не выяснены. Но главная из них кроется в особом стиле написания романов и рассказов Харуки Мураками, а также в загадочной для европейца японской душе. Писатель стал тем самым «окном», через которое западный мир смотрит на Японию, ее самобытную культуру и духовность. И далекая страна приоткрывает свои тайны, становясь ближе и понятнее, но все же не впуская в самые сокровенные глубины. Недосказанность манит, будоражит, завораживает и покоряет, превращая читателя в пленника созданных автором сюжетов, образов и характеров.
Харуки Мураками появился на свет в старой столице Японии Киото январским днем 1949 года. Окончил театральный факультет одного из престижных японских вузов, университета Васэда, получив диплом драматурга. Во время учебы женился на сокурснице Йоко Такахаси, с которой неразлучен по сей день. Писатель с детства увлекался джазовой музыкой, а в 25 лет открыл в Токио джаз-бар, которым управлял семь лет, вплоть до того момента, пока полностью не посвятил себя литературе. Вместе с женой много путешествовал. По нескольку лет жил в Италии, Греции, Англии. В США работал в Принстонском университете и университете имени Говарда Тафта. После теракта в японском метро вернулся на родину и поселился в Токио. Бывал в Китае, Монголии и даже в России (на о. Сахалин). Сейчас живет с супругой в приморском городке Оисо. Детей у пары нет.
Помимо литературного творчества, писатель увлекается музыкой, марафонским бегом и переводами. Если верить словам автора, идея писать книги пришла ему в голову случайно во время бейсбольного матча. Но это может быть одной из легенд, которыми полна жизнь любого публичного человека. Первыми произведениями Харуки Мураками стали книги, вошедшие в «Трилогию Крысы», за которую писатель получил несколько наград, в том числе две премии имени Номы. Всего автор опубликовал уже 14 романов, 12 сборников рассказов, 2 книги документальной прозы и несколько переводов. Четыре его романа экранизированы. Тематика всех книг Харуки Мураками Произведения писателя разноплановые. Их нельзя свести к какой-то конкретной теме. Но среди главных поднимаемых проблем выделим тему любви и смерти, духовного и культурного оскудения японского общества, музыки и еды. У автора своеобразное видение мира и вещей. Его книги ни по стилю, ни по характеру описания действительности не похожи на сочинения других писателей. Хотя, говоря о себе, он апеллирует к творчеству русских классиков.
1Q84. Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре
Роман самого знаменитого автора современной японской прозы, главная литературная сенсация нового века, «магнум-опус прославленного мастера» и «обязательное чтение для любого, кто хочет разобраться в японской культуре наших дней», по выражению критиков. Действие книги происходит не столько в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году, сколько в тысяча невестьсот восемьдесят четвертом, в мире, где некоторые видят на небе две луны, где ключом к вечной любви служит Симфониетта Яначека, где полицейских после всколыхнувшей всю страну перестрелки с сектантами перевооружили автоматическими пистолетами взамен револьверов, где LittlePeople — Маленький Народец — выходят изо рта мертвой козы и плетут Воздушный Кокон.
• Жизнь в городах приучает смотреть разве что себе под ноги. О том, что на свете бывает небо, никто и не вспомнит... • Бабочки — самые эфемерные и самые прекрасные существа на Земле. Откуда-то появляются, тихонько проживают свои крохотные жизни, не требуя почти ничего, а потом исчезают, наверное, в какой-то другой мир... Совсем не такой, как наш. • Умирать не страшно. Страшно, когда выпадаешь из реальности. Или когда реальность выбрасывает тебя. • Может, главная мудрость, которой люди учатся у Истории, и заключается в горьком вопросе: «Кто же тогда мог знать, что всё так обернётся?» • У детей все не так просто, — вздохнула она. — Достаточно быть не таким как все, — и ты уже изгой. Все совсем как у взрослых, но в более трагических проявлениях. • Душа человека — святыня, которую никто не имеет права втаптывать в грязь. Самая страшная мука на свете — бессилие, сжирающее тело после того как над душой надругались. • Отсекать лишнее намного проще, чем заполнять пустоту. • Судьбоносные встречи порождают не менее судьбоносные следствия...
/a>
