во время поездки в питер купил несколько книг, включая сабж, переведенный на русский как «почему патриархат еще существует?». книга выпущена издательством высшей школы экономики одновременно с гораздо более известной работой по гендерной теории — «второй сменой» арли хокшилд, классическим исследованием, в котором сделана попытка измерить, во сколько бы оплачивался труд женщины по бытовой части и воспитанию детей, если применять к нему те же мерки, которые используются для оценки труда в других профессиях. про «почему патриархат еще существует?» я не знал, но решил взять тоже, раз книга небольшая и стоила совсем недорого.
первоначально я думал, что это какой-то известный манифест (а судя по двухчастной структуре и объему это ничто иное как он), но оказалось, что его издали всего пару-тройку лет назад. и когда из трех рекламных выдержек из аннотаций, которые помещают на заднюю обложку книги, одна написана в сдержанных тонах, это сомнительный знак. и еще сомнительный знак, что название why does patriarchy persist перевели именно таким образом. я думаю, если бы авторы хотели передать смысл «еще существует», то им ничего не мешало бы назвать книгу why does patriarchy still exist. то есть, представлялось, что было необходимо делать поправку на качество перевода. стоит, однако, заметить, что во всех местах, где переводчики сомневались в корректности русского эквивалента, они указывали в скобках оригинальное слово. это очень порицаемая практика в переводческой среде, но лично мне она импонирует. правда, обложка выглядела бы комично, если бы на ней был заголовок «почему патриархат все еще существует (persist)?». внутри текста авторы повторяют этот вопрос с небольшими вариациями, например, «почему патриархат так живуч?».
следует добавить, что написание и распространение письменных манифестов и памфлетов — это очень старая и важная литературная традиция в регионе, начавшаяся с первых дней существования североамериканских колоний.
мэйфлауерское соглашение 1620 г. — это не только первый договор, который можно взять в качестве точки отсчета для североамериканской государственности (и демократии), но и по форме и стилю в некотором смысле путевой камень, веха в развитии американской публицистики, высшей точкой которой на рубеже xviii и xix веков станет памфлет; и, как видно по работе «почему патриархат еще существует?», эта традиция не утрачивает актуальность и сейчас, с той лишь поправкой, что современной аудитории подчас нелегко воспринимать мысль, если она изложена на нескольких десятках страниц. в общем-то, от памфлетов и не требуется глубокого раскрытия проблематики; обычно достаточно обозначить какую-то идею и «раскручивать» ее, давая новую формулировку одному и тому же в каждой последующей итерации. в то же время памфлет должен не только закрепить осмысление каких-то проблем(атич)ных социальных, политических, экономических, культурных отношениях, но и предложить какое-то решение. памфлет также не должен представлять из себя научное исследование, даже если маскируется под него, — его задачи совершенно иные.
во все эти критерии традиционного американского памфлета (за референсом предлагаю обратиться к «здравому смыслу» томаса пейна) укладывается книга «почему патриархат еще существует?» американских исследовательниц кэрол гиллиган и наоми снайдер. кэрол гиллиган — американских психолог, практикующий то, что я мог бы назвать «женской антропологией», и психологию развития детей. социальные статусы наоми снайдер — женщина, юрист, правозащитник, магистрант, жертва сексуального насилия, выходец из неполной семьи. я перечисляю эти социальные статусы не просто так: наоми возвращается к ним на протяжении книги вновь и вновь, ее опыт переживания соответствующих ролей составляет канву рассуждений и находится на переднем плане. на момент выхода книги наоми снайдер 30 лет или чуть больше, она изучает международное право в престижном университете и присоединяется к семинарам, которые ведет кэрол гиллиган, занимающаяся исследованиями гендера и патриархата уже около 40 лет.
разобравшись с тем, что рассматриваемая работа является именно памфлетом, а не научным исследованием, отмечу, что авторы сами это признают. здесь хотелось бы напомнить о рассуждениях мишеля фуко о тексте, одной из функций которого (по фуко) является автор. лично я понимаю его теорию буквально: читая текст, я не могу отделить написанное от личности автора (хотя нередко бывает, что гениальный автор пишет нечто, глубине и важности чего сам не отдает отчет), а личность автора — с одной стороны, от его субъективности, т.е. травм, страхов, предпочтений, а с другой стороны, от объективного фактора — любой автор является продуктом определенного времени и контекста (необязательно, кстати, своего). читая «почему патриархат еще существует?», от функции автора невозможно избавиться, даже имея предубеждение против постмодернизма и фуко лично. во-первых, у каждой части текста обозначено авторство: будь это гиллиган, снайдер или они обе. то есть, получается такая странная пьеса, две участницы которой обмениваются продолжительными монологами. во-вторых, и без того достаточно эмоциональное и наполненное экзистенциальными якорями изложение (настолько, что можно достаточно легко догадаться, что текст написан женщинами) дополняется личными травмами как наоми снайдер, так и кэрол гиллиган, и именно эти личные травмы формируют канву рассуждений о патриархате, понимаемом как — сюрприз — институционализированный опыт переживания травмы.
чтобы избежать обвинений в надуманности (впрочем, не согласиться со мной в этом может только человек, который книгу не читал), приведу цитату самой наоми снайдер со страницы 116:
«
Решив писать о смерти отца, я внезапно осознала: отец был писателем, а значит, начав писать о нем, я смогу вновь установить с ним отношения. Эта работа стала выражением моего протеста против утраты — здоровым сопротивлением утрате связи и одновременно политическим сопротивлением культуре, всячески поощряющей умение приспосабливаться к обстоятельствам, не грузить других своей болью, гневом или горем.»
если наоми снайдер переживает горечь утраты связи с отцом, умершим, когда ей еще не исполнилось пяти лет, то ее старшая коллега переживает об утрате связи с академическим сообществом, склонным признавать ее исследования поэзией, а не наукой, феминизмом, а не психологией, в конечном счете склоняясь к тому, что кэрол гиллиган — больше активист, чем исследователь.
добавлю, что работа посвящена не просто патриархату как объекту гендерных исследований о социальном, политическом и экономическом, а скорее некоторой разновидности патриархата, которая существует в головах женщин. причем из текста нельзя вывести утверждение, что эта конкретная разновидность патриархата существует в голове любых женщин; напротив, речь идет о двух конкретных разновидностях этой разновидности, существующих конкретно в головах наоми снайдер и кэрол гиллиган. под влиянием этой разновидности они воспринимают окружающий мир и дают ему обратную связь; работая с теми аналитическими средствами, которые предоставляет им такой майндсет, они переносят это восприятие на других людей (женщин и детей), чтобы объяснить их поведение опытом переживания собственных травм. иными словами, авторы пытаются рассмотреть не социально-экономические предпосылки патриархата, а дают ему психоаналитическое прочтение, признавая, что патриархат в первую очередь существует в голове женщин. в свою очередь, патриархат как психологическая проблема — экстраполяция детской травмы снайдер, потерявшей в 5 лет отца, и гиллиган, не уверенной в своей состоятельности как ученого и исследователя.
помимо того, что обсуждаемый памфлет — это разновидность психотерапии для его авторов, они с первых же старниц задают тональность, широко оперируя такими понятиями, как «теплота и любовь», «женское мышление», «отношения». но, возможно, только таким языком и можно обсуждать поднятую проблематику? возможно, ограничивая себя сухой рациональностью, мы упускаем что-то важное? авторы вскользь затрагивают эту тему, и я не буду пытаться ни доказать, ни опровергнуть этот тезис; важно только принимать его во внимание, оценивая смысл предлагаемой трактовки (и решения) проблемы.
итак, авторы понимают патриархат как фундаментальную самоподдерживающуюся психологическую установку, производящую несправедливость. в том, как эта установка и несправедливость проявляются, авторы обращаются как к своему личному опыту, так и опыту участников и участниц исследовательских программ, делившихся своим опытом о социализации в ходе развития. программа, обеспечившая авторов наибольшим объемом эмпирического материала, длилась около десяти лет и включала как мальчиков, так и девочек на разных этапах их развития. исследовательницам было интересно отследить динамику восприятия окружающих и себя субъектом, изменения, которые происходят в раннем школьном, а затем в подростковом возрасте. к сожалению, авторы используют крайне ограниченное количество примеров; но, поскольку речь не идет о научном исследовании, не стоит воспринимать это как явный недостаток. они замечают, что в ходе социализации (которую авторы понимают как процесс инициации в патриархат) мальчики и девочки утрачивают определенные черты.
указывается, что патриархальная инициация отнимает у девочек способность публично «знать», то есть давать свободу внутреннему голосу, а у мальчиков — публично «переживать / заботиться» (to care), то есть проявлять эмоции. в действительности это разделение непонятно, потому что можно было бы сделать еще один шаг вперед и найти общее у «знания» и «эмпатии», благо что авторы из раза в раз намекают на то, что это общее существует, и в плане утраты, вокруг идеи которой строится канва работы, мужчины и женщины равны перед лицом патриархата. для того, чтобы показать, что именно теряют мужчины и женщины, они обращаются к различного рода дихотомиям, например — мужская независимость и женская самоотверженность. из-за патриархата как социально-психологической установки мужчины обретают «псевдонезависимость» (то есть независимость от эмоциональной сферы, свободу от публичного проявления чувств), а женщины — патологическую заботу, а также неспособность отдавать себе отчет в том, что в их отношении осуществляется несправедливость. хотя женщины отказываются от рационального, а мужчины — от эмоционального, и те, и другие продолжают нуждаться в этих вещах.
таким образом, по словам авторов, патриархат прямым образом связан с гендером, а инструмент, обеспечивающий живучесть патриархата как процесса непреложного утверждения истины — гендерная бинарность. инициация в патриархат сводится к тому, что мужчины отказываются от «женского», а женщины — от «мужского». используют только понятие «гендер», автоматически предлагая, что все имеющие психологическое выражение различия между мальчиками и девочками необходимо являются социально обусловленными. авторы проницательно подмечают, что процессы внутреннего слома происходят у мальчиков и девочек по-разному. у мальчиков — сначала где-то в 4–7 лет, а затем — в 14–16. у девочек — где-то в 11–14 лет. почему-то авторы подмечают, что раз девочки индоктринируются в патриархат раньше мальчиков, то они раньше учатся приспосабливаться. мне кажется это странным, раз они сами пишут, что у мальчиков этот процесс — двухэтапный. отсутствие хоть какой-то интерпретации этой двухчастности мне тоже непонятно. я уж не говорю о том, что мальчики и девочки переживают биологические изменения, связанные с взрослением; неужели дело действительно только в гендере, а биологически обусловленные половые отличия совершенно никак не сказываются на опыте социализации? авторы будто делают вид, что такого фактора не существует. представляется, что из-за такой настойчивости в признании за гендерной бинарностью ключевой структуры, канализирующей патриархат, работа теряет в глубине и охвате.
но в чем же проблема посвящения в патриархат? по версии авторов, происходящие изменения отказа от «мужского» и «женского» пагубны для психики девочек и мальчиков соответственно, но именно за счет этого отказа патриархат способен выживать. пагубность заключается в том, что человек, следующий патриархальным векторам взросления, переосмысляет свои отношения с окружающими людьми. отношения, на мой взгляд, — это центральное понятие «почему патриархат еще существует?». человек отказывается от некоторых отношений, потому что они являются «неподобающими» его гендеру, и строит новые, более престижные для его социального статуса. здесь авторы вплотную подходят к проблематике расщепления человеческой личности по осям:
разум / чувства;
сознание / тело;
личность / отношения.
для авторов это расщепление проблемно, потому что порождает у человека внутренние конфликты, которые перерождаются в отношения иерархии и доминирования, и таким образом производят патриархат.
наибольшие проблемы возникают в третьей оси, динамике отношений «я» (личности) и отношений как таковых. авторы то ли хотят, то ли не хотят представлять «я» как совокупность отношений с другим. с одной стороны, они не хотят низводить «я» до того уровня, где оно целиком растворяется в другом. с другой, не хотят они и обособлять «я» от окружающего мира, потому что это расщепление, а расщепление — это плохо и патриархат. должен сказать, что авторы сами не обсуждают это противоречие, и оно, возможно, является самым слабым местом всего манифеста, если судить о нем, руководствуясь только лишь внутренним изложением, а не внешними фактами и опытом. для авторов обособление отношений между я и отношениями важно, потому что авторы показывают конфликт, который возникает внутри подростков. индоктринация в патриархат — это процесс, при котором мальчики и девочки учатся разделять «я публичное» и «я подлинное». это расщепление выгодно, потому что всякий раз, когда общество наносит урон человеку, оно не задевает настоящее «я», а просто показывает, как надо переконфигурировать публичное, чтобы в следующий раз не попасть в такую ситуацию. но такой процесс адаптации разобщает эти два «я» и порождает внутреннее напряжение.
здесь, конечно, необходимо сделать отвлечение и вспомнить евангелион, в котором эта проблематика преподносится более прямолинейно и красноречиво. огромное количество людей считает, что коммуникация — это когда субъект 1 общается с субъектом 2. нет ни одного социального заблуждения о социальном и об отношениях, которое было бы настолько же распространено и ошибочно. в действительности, коммуникация происходит между субъектом 1 и его личным представлением о субъекте 2 и ограничена рамками субъектности субъекта 1. а субъект 2, в свою очередь, общается со своим личным представлением о субъекте 1 — и тоже строго в поле своей субъектности. при этом что первый, что второй пытается строить их себя нечто, чем ни тот, ни другой не является, во имя социального рейтинга, что привносит еще больше запутанности. я нарисовал чарт:
как видно, субъект 1 обладает подлинным я, которое он пытается замаскировать в виде публичного я, которое выдает (или не выдает) за подлинное. когда в дело вступает субъект 2, он строит ментальную модель субъекта 2 и адаптирует под нее свою публичную личность. субъект 2 тоже не дурак показывать свое подлинное я; за каждым актом коммуникации стоит какая-то задача, и для ее решения субъекту необходимо правильно преподносить себя, вплоть до откровенного введения собеседника в заблуждение. но целиком построить публичное я на пустом месте невозможно, и черты подлинного проникают — осознанно или нет. поэтому в ходе акта коммуникации публичное и подлинное я находятся в созависимости и влияют друг на друга. атака на публичное я может быть спутана с человеком с атакой на подлинное я, и это приносит настоящую боль, страх и другой дискомфорт. коммуникация же происходит путем адаптации модели другого (субъетка 2) в пространстве собственной субъектности субъекта 1. если говоримое не соотносится с представлением субъекта 1 о субъекте 2, субъект 1 обновляет эти представления и достраивает модель. то, насколько эффективно субъект 1 это делает, влияет не только на успех коммуникации, но и на репрезетацию самого субъекта 1 в пределах субъектности субъекта 2. таким образом, два обозначенных на картинке «других» находятся в таких отношениях, которые в теории систем называются отношениями сдерживающей обратной связи: изменения в одном элементе приводят к синхронным изменениям в другом элементе, что отличает этот вид сложной связи, например, от усиливающей, где есть прямое воздействие одного элемента на другой. то есть, отношения между двумя другими нельзя сравнить с невидимыми силовыми линиями, которые искали (и не нашли) физики-механики на протяжении трехсотлет, пытаясь объяснить тяготение между звездой и ее планетами. два самопредставления — это скорее не два элемента, влияющие друг на друга со временным отставанием, а нечто, существующее в настолько тесной созависимости, что не просто изменение, но даже ожидание изменения в одном элементе немедленно производит изменения в другом элементе.
я подчеркну это еще раз:
прямой коммуникации между субъектами нет и не может быть, более того, если бы существовала возможность неопосредованного и идеального взаимодействия между двумя субъектами,
коммуникация как таковая была бы невозможна. именно об этом — евангелион и те элементы мировой культуры, из которых хидэаки анно брал вдохновение. в этом аниме проект конвергенции человека — как раз о стирании границы как внутри субъектности, так и между субъектностями как таковыми.
но вернемся к кэрол гиллиган и наоми снайдер, которые не могут определиться, стоит ли сводить личность к совокупности отношений с другим, для чего они разделяют искренние и подлинные отношения на замещающие их патриархальные «отношения» (в книге кавычки так и используются, ими обособляются те отношения, которые укладываются в версию авторов о патриархате и психологических моделях его самоподдержания). поскольку отношения — это я, а я — это ничто иное, как совокупность отношений с другими, всякий раз, когда человек утрачивает отношения, которые могут стоить ему социального статуса, он отказывается от частицы себя, не прекращая при этом нуждаться в том, что эти отношения предоставляли. авторы делают такую метафору. человеку на руку садится бабочка. желая, чтобы бабочка осталась с ним, он готов ее раздавить; но в таком случае он тоже ее утратит.
в этом, с точки зрения авторов, и заключается психологический смысл патриархата; если эта идея понятна и близка, то памфлет целиком можно не читать. таким образом, когда человек утрачивает связь (отношения) с другим, он как будто переживает утрату связи с самим собой, а патриархат — это психологический механизм утраты ради защиты от утраты.
такая постановка проблемы ставит ряд вопросов. заключается ли проблема действительно в том, что отношения утрачиваются, или же она сводится к нежеланию устанавливать эти отношения по новым правилам, которые требуют от человека работать над собой? ведь ребенок обладает не только позитивными, благонамеренными и искренними установками, но и многими привычками и убеждениями, которые способны посягать на свободу других людей. ребенок может не развить в себе уважение к личным границам, к собственности, к отличающимся нормам поведения, и любой из этих недостатков может быть его чертой характера (подлинного я). является ли в таком случае насилие над подлинным я ребенка проявлением патриархальности? а что вообще такое это «подлинное я»? если «я» — это совокупность отношений с другими, то может ли существовать какое-то «я», отличное или же хотя бы максимально выхолощенное от публичного? есть и проблема с самим определением отношений: существуют ли они за пределами коммуникации? или же отношения — это нечто, возникающее в ходе акта коммуникации и исчезающее в момент ее прекращения? существует ли хоть какое-то «я», если нет другого, на которого можно его направлять?
здесь видится проблема авторов в том, что они выбирают только один вид отношений из всего их спектра. если вспомнить, например, про трудовые и производственные отношения, через которые безусловно выражается характер человека (а значит, хотя бы отчасти его подлинное «я»), то в чем заключается патриархальный вред от инициации в эти отношения, которые тоже травмируют и расщепляют личность? человек жертвует отношениями «как в детстве» ради патриархальных отношений, потому что ранние отношения — как молочные зубы; вместо них должно вырасти что-то более надежное, укорененное в нечто большем, чем отдельная человеческая личность. чтобы выжить, человеку недостаточно самого себя.
наоми снайдер пишет, что не променяет преимущества от социальных «отношений» ради ощущения свободы, но проблема в том, что всеобщее гораздо важнее чьих-то ощущений. представляется, что нужно осваивать отношения и «отношения», причем осваивать патриархальные отношения обязательно, а то, что понимается под «искренними», «подлинными» — опционально. ведь в первом случае ты рискуешь социальным положением, а во втором — всего лишь сомнительным чувством свободы противопоставления себя тому, что заведомо больше и важнее твоей жизни.
почему авторы видят в таких отношениях проблему? по их версии, патриархат лишает нас подлинного «я», искренних отношений с ближним, способности к любви — а значит, демократии, которая строится на способности совокупности подлинных «я» давать свободу своему искреннему голосу на началах равенства. этот элемент для авторов является самим собой разумеющимся и не нуждающимся в доказательстве. чтобы несколько обнадежить читателя, авторы предлагают тезис о том, что патриархат не является естественной и неизбежной общественной установкой, более того, он никогда ею не являлся. этот тезис они доказывают через существование мифов об эдипе и психее, где, соответственно, показывалось, как мужское «я» способно на публичное выражение «женских» атрибутов, и наоборот. аргумент сам по себе представляется недостаточным, а потому слабым; к тому же, он раскрывается очень поверхностно. но, должен повторить, что речь не идет о научном исследовании, а об опыте сублимации конкретных травм двух конкретных женщин, экстраполировавших свои переживания на социальную жизнь.
научной основой для рассуждений является трехтомник психиатра и психоаналитика джона боулби, где он раскрывает три этапа реакции на утрату: протест, отчаяние и отчуждение. эти этапы наблюдались авторами во время их многолетнего исследования детей и подростков; вербальные реакции на происходящие с ними в ходе социализации изменения они причисляли, соответственно, к одному из этих трех этапов, и также переносили эту концептуальную схему на свой личный опыт. по боулби, у крайней степени реакции на утрату (если связь не удалось восстановить), то есть отчуждения, есть две разновидности: напускная независимость (отрицание потребности, то есть отсутствие выражения испытываемых индивидом чувств по поводу утраты) или же патологическая забота (склонность индивида делиться заботой, соразмерная скрытому желанию ее получать). авторы обнаруживают, и это является безусловным нововведением в дискурсе о гендерных отношениях, что два варианта патологической защиты от утраты соответствуют патриархальным идеалам женского и мужского. наличие механизма защиты от утраты для авторов является проблемой, потому что он «препятствует любви» и «разрушает способность противостоять несправедливости». что имеется в виду, и почему эти вещи принимаются как самоценные добродетели, авторы не поясняют (связывают с демократией).
патриархат — с одной стороны, про мужчин и женщин, но с другой — вообще про более и менее привилегированных (по достатку, расе и т.д.). то есть, авторы сами понимают зыбкую границу патриархата, из чего можно сделать, что он является не более чем одним из проявлений какого-то более фундаментального явления. почти с самых первых страниц они замечают, что проблема где-то «наверху», и это роднит их с другими искателями «заговора», трактуемого разными мыслителями, как буржуазия, капитализм, неравенство и многое другое. из-за этого представляется, что патриархат, как и капитализм и многое другое — это уши, хобот, хвост слона. но не сам слон.
хотя вторая половина памфлета посвящена вопросу о том, какой выход можно найти, конкретных предложений практически нет. авторы еще раз подводят итог изложенному раньше и добавляют тезис о том, что патриархат противоречит демократии (и именно поэтому необходимо делать выбор между тем и другим). они рассматривают, что предпринмают солидаризирующиеся женщины, чтобы противостоять патриархальным отношениям в крайней форме. вот в октябре 2017 израильские и арабские женщины маршируют через пустыну в шатры, чтобы высказаться в пользу немедленного прекращения конфликта между израилем и палестиной. конфликт должен быть прекращен, а каким образом и какие будут последствия — не их ума дело, но они устали жертвовать детьми. вот чернокожая женщина в 2007 организовала движение metoo, о котором стало известно спустя десять лет на фоне обвинений в адрес харви вайнштайна. по предложению авторов, как-то надо делать так, чтобы вместо патриархата возник такой общественный уклад, чтобы в его основе социальных отношений лежали искренность, доброта, эмоциональная близость, то есть, все то, что идет в угоду подлинному «я».
но не станет ли соответствующее этим устремлениям поведение лишь еще одним слоем публичного я, в котором будет выгодно имитировать искренность и заботу? здесь авторы невольно касаются того, что я называю главной проблемой институционализма. скажем, если некая авторитарная страна будет имитировать демократию и воспроизводить у себя ее отличительные черты — разделение властей, свободные выборы, парламентаризм и другое, станет ли она от этого демократией? если «плохой» человек будет имитировать «хорошего», поступая так, чтобы в ходе устанавливаемых им отношений «плохое» было замаскировано, перестанет ли он быть «плохим» человеком? если смотреть на проблему еще более абстрактно, оперируя терминами политической философии: что будет в системе важнее — поведение ее элементов (
агенты) или правила, которые заложены в систему (
структура)? а эта проблема уже подводит нас к вопросу о сущестовании мира идей, но его имеет смысл обсудить как-нибудь в другой раз. к тому же, действительно ли необходимо отказываться от патриархальной пайдейи в угоду неизвестности? представляется, что общество без патриархата заведомо проигрывает обществу, которым управляют настроенные на конкуренцию
философы-воины. отказ от патриархата — это разрыв с античностью, а значит, и с возрождением, и это влечет за собой глубокий пересмотр эпохи просвещения, что, в общем-то, тоже является одним из центральных нарративов современной философии. сами авторы отмечают, что патриархат стремится к созданию отношений без конфликтов, чтобы человек жертвовал своей рациональностью или эмоциональностью в угоду гармонии, в то время как подлинная демократия — это споры и конфликты (которые, как показывают авторы, приводят к распрям внутри самих женских движений).
местами появляется ощущение, что девочки «не туда воюют», воспринимая естественную часть взросления как происки патриархата; в общем-то, они и понимают взросление как обряд инициации в патриархальное общество и отрицают «естественность» этого процесса. но на деле их претензии выглядят так, будто проблема авторов — «вы верните мне юность, вы верните мне слезы», а не дискриминация. тем не менее, книгу интересно препарировать с разных сторон и можно посоветовать следующим читателям:
поклонникам евангелиона;
девочкам: во время чтения девочки, скорее всего, включат собственные эмоциональные переживания относительно перечисляемых авторами проблем. возможно, женской аудитории будет казаться, что работа не сообщает им ничего принципиально нового, и на это расчет — книга написана так, чтобы процесс усвоения новой информации из нее напоминал сократовское припоминание;
мальчикам: посмотреть, как живут, думают, о чем переживают и на чем заостряют внимание девочки. это может нравиться или не нравиться, но это ментальный континуум, в котором мы живем.
к достоинствам книги следует определенно добавить отсутствие феминитивов. даже там, где они были бы уместны. в этой рецензии феминитивов больше, чем, наверное, во всей книге.
https://citoex.diary.ru/p219697483.htm
