Продолжаю цикл
"Путешествия по СССР". Мы переезжаем из
АЗЕРБАЙДЖАНА в Армению, в Дилижан – небольшой город в горах Кавказа, на северо-востоке Армянского нагорья. Своими воспоминаниями о довоенном Дилижане делится мой отец Анатолий Сирота (
turnepsik), который жил здесь в детстве, ориентировочно в 1931 - 1934 годах.
Одесса. Пляж в Аркадии. Открытка 1948 года из семейного архива.
По мнению одесского краеведа, в 1930-е годы Аркадия выглядела так же. Одно из моих первых детских воспоминаний – огромный диск солнца погружается в воды Чёрного моря. Наша семья плывет на пароходе из моей родной Одессы на Кавказ. Позднее я узнал, что мы спасались от так называемой "золотухи". В конце 20х годов (я родился в 1927-м) началось "превращение России нэповской в Россию социалистическую", в 1931 году с НЭПом – Новой экономической политикой - было покончено.
У моей бабушки Жени (подробнее о ней можно прочитать
ЗДЕСЬ) была еврейская столовая, где она готовила и подавала, а "широкие народные массы" эксплуатировались в лице одной единственной помощницы-официантки. Судя по тому, как мы жили в дальнейшем, золота она не накопила, но когда "органы" стали вызывать нэпманов и требовать, чтобы они помогли молодой советской власти, она со всей семьей сочла за благо из Одессы уехать. Так мы оказались на Кавказе, в армянском городке Дилижане, где отец основал маленькую деревообделочную фабрику, которая изготавливала школьный инвентарь. Здесь проходило мое счастливое раннее детство.
Незадолго до отъезда из Одессы. Бабушка Женя в Одессе с внуком ТоликомПо моим воспоминаниям, Дилижан был совершенно чудесным уголком земли. Как это обычно бывает в горах, городок был расположен в речной долине
(река Агстев, приток Куры – М.А.), а здания лепились вверх по склонам. На противоположном от нашего дома склоне начинался лес. В лесу водились дикие звери. Это были маленькие изящные газели и лисы. На них охотился хозяин нашего дома, охотник Ерофей Палыч. Сейчас я этому удивляюсь, но мне совершенно не жалко было, когда он приносил газелей. Однажды Палыч добыл бурую лису, шкуру которой подарил нашей семье. Эта лиса сначала служила воротником, потом стала игрушкой моей дочери Марины. Шкура лисы постепенно вытиралась, и на эти места вшивали мех из разных других источников, в результате в первоначальном виде осталась только головка
(лиса до сих пор существует, но из-за своей крайней ветхости фотографироваться отказывается - М.А.).В лесу было полно грибов, в нем было много фиалок, и фиалки эти пахли гораздо приятнее и сильнее, чем знаменитые пармские, которые в европейские города привозят весной на самолетах. Я ходил в лес со своим дядей (о нем можно прочитать
ЗДЕСЬ). В качестве тары для грибов бралась не корзиночка, а ведро, и оно быстро заполнялось. При этом дядя посматривал на наш дом, расположенный на противоположном склоне: когда обед был готов, бабушка вывешивала на балконе полотенце - это был знак, что надо возвращаться. Дилижанские грибы тоже пахли сильнее, чем подмосковные, которые я собирал потом.
Из семейного архива. Открытка 1930-х годов с видом ДилижанаВ Дилижане жили армяне и русские сектанты-молокане, близкие по вере к европейским протестантам
(молокане были переселены из России на Кавказ в 30-е годы 19 века – М.А.). Молокане вели трезвую, честную, трудовую жизнь, и, как я теперь понимаю, это было великолепное проявление протестантской трудовой этики, воспетой Максом Вебером. Отношения между молоканами и армянами были напряженными, они награждали друг друга обидными кличками, но до рукоприкладства дело не доходило.
Каждое молоканское хозяйство имело три двора – парадный двор, на который выходил дом, хозяйственный двор с баней и двор с садом. В саду росли яблоки нескольких местных сортов, в том числе и удивительные, похожие на лимон, лимонки. Они издавали приятнейший, сильнейший запах, и их всю зиму хранили в бочках. Перед каждым домом у молокан был палисадник, в котором росли розы. И эти розы тоже удивительно пахли. Ничего похожего на очень красивые, но не пахучие розы, которые привозят откуда-то из Южной Америки. В общем, для меня Дилижан – это, прежде всего, гармония запахов – фиалок, грибов, роз…
В воскресенье молокане не работали. Они надевали блестящие резиновые калоши, которые считались парадной обувью для любой погоды, сидели на лавочках и беседовали. Молокане все делали для себя сами, в том числе и мололи зерно, у них была гидравлическая мельница. Молодёжь во всем подчинялась старшим.
Дилижан считался климатическим курортом, и туда приезжали люди, больные туберкулезом. Поэтому кроме молокан, в нем жили несколько интеллигентных семей, приехавших на лечение
(в Дилижане, который расположен на высоте 1100-1510 метров над уровнем моря, в 1921 году был открыт противотуберкулезный санаторий – М.А.).
Из семейного архива. Открытка 1930-х годов с видом ДилижанаДва раза в год через главную улицу Дилижана проходили отары овец, их перегоняли с летних пастбищ на зимние и обратно. Это было удивительное зрелище! Пастухи в бурках, бараны – очень крупные зверюги с высокими рогами, а за ними сплошным потоком двигались овцы. Они заполняли всю улицу и шли часами. Перейти улицу, когда по ней шли овцы, было невозможно, надо было уловить момент, когда одна отара сменяет другую и перебежать улицу перед баранами. Я наблюдал за этим потоком с балкона вместе с ребятами. Когда через городок шли отары овец, у пастухов покупали сыр, и хранили его в больших глиняных кувшинах, заполненных рассолом. Сыр был у всех разный и очень вкусный.
Я не помню, чтобы в Дилижане что-то покупали в магазине. Когда надо было купить мясо, несколько семей сговаривались и покупали барашка. Кроме того, там повсюду были поля кукурузы. В изобилии была кукуруза и кукурузная мука. Когда кукуруза созревала, ее нанизывали на проволочки и жарили на костре. Получалось гораздо вкуснее попкорна!
Еда была довольно скудной. Меня, естественно, больше всего интересовали сладости. Жена охотника Ерофея Палыча делала "торт" из блинов – обмазанные медом блины она укладывала горкой и резала на куски, как торт. Молоканские дети, с которыми я дружил, угощали меня "чинками" - пироги с начинкой из сушеных лесных груш, которые летом лежали на крышах и становились очень сладкими, не теряя мягкости.
Моя память выхватывает какие-то важные, с моей детской точки зрения, сцены. Вот мне удается вместе с несколькими ребятами, с которыми у меня не всегда складывались добрые отношения, пасти небольшую отару овец, штук шесть, на склоне, противоположном лесному. Старшим у нас был Ванька. Мы все приходили к месту, где паслись наши овцы, и там каждый отдавал Ваньке свой завтрак. Завтрак состоял из хлеба, но хлеб был у всех разный. Кукурузный - самый невкусный, быстро черствеющий, ярко желтого цвета. Хороший серый хлеб. И редкое лакомство - белый хлеб. Ванька брал все завтраки, скидывал в свою шапку, которую я - удивительное дело! - до сих пор помню: она была из светло-коричневой цигейки, один край засален. Затем он рвал хлеб на куски и перемешивал в шапке. Мы садились вокруг, и, чтобы все было по-честному, каждый юный молоканин брал кусок хлеба, глядя в небо и не ощупывая: кому что достанется. Тот, кому доставался белый хлеб, выражал сдержанную радость.
Иногда над городком низко пролетал самолет, из тех, которые потом называли кукурузниками. Все ребятишки бежали вслед за самолетом по улицам и кричали всегда одно и то же: "Ераплан, ераплан, посади меня в карман".
Из семейного архива. Оборотная сторона открытки 1930-х годов с видом ДилижанаВспоминаю, как я иду с отцом, который держит меня за ручку, и навстречу нам попадается человек огромного, как мне казалось, роста, на огромном коне - это начальник местной милиции, армянин. Отец хочет похвастать своим сынишкой и одновременно продемонстрировать свою лояльность. Он просит меня продекламировать отрывок из последней речи товарища Сталина, и я громко провозглашаю: "Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Но мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей войны"
(из отчетного доклада Сталина ХVII съезду ВКП(б), 1934 г. – М.А.).Отец, конечно, пытался установить добрые отношения с местной властью. Однажды он послал какому-то начальнику, наверное, в другой город, несколько ящиков лимонок. Но наступили внезапные осенние холода, яблоки подмерзли, и начальник отправил их обратно. Я помню, в каком огорчении были отец и мать, что не удалось ублажить начальство.
Как-то раз молокане, несколько мужиков, пришли к моему отцу и спросили:
- Слух прошел, что земля - шар. Как это может быть, верить аль нет?
Отец им объяснил:
- Вот, когда вы в село едете, что вы там видите?
- Ну как, что, знамо, колокольню, колокольню!
- А почему вы не видите то, что ниже колокольни? Дома не видите, а только колокольню? Потому что земля – шар, и горбушка закрывает от вас нижнюю часть зданий. И вы видите только высокую колокольню.
Мужики были потрясены и, как теперь говорят, чесали репу.
В Дилижане было что-то вроде детского сада. Воспитательница придумала, чтобы дети из группы ходили в гости друг к другу и знакомились с игрушками, которые есть у каждого дома. Мне было что показать: у меня была настоящая игрушка - целлулоидный белый медведь, которого мы привезли с собой из Одессы. А к одной девочке мы не пошли: воспитательница сказала, что у нее совсем нет игрушек, и она играет с трубой от старого самовара.
Я не припоминаю радио, музыки не было. Танцевали под песенку, которую напевали сами:
"Девочка Надя,
Чего тебе надо?
Ничего не надо,
Кроме шоколада.
Шоколад недорог,
Стоит рубль сорок.
Шоколада нету -
на тебе конфету."
Обложка книги "Дындып из долины Дургун-Хоток",
издание 1935 года Книг было очень мало. Я дружил с двумя славными девочками из молоканской семьи, у них была книга, в которой рассказывалось о проделках чертей. Черти были с рогами и хвостами, и они по-всякому изводили честных христиан. Девочки листали эту книгу, смотрели на картинки и замирали в ужасе. Моя первая книга называлась "Дындып из долины Дургун-Хоток"
(автор книги одесский писатель С. А. Бондарин, книга впервые вышла в Одессе в 1931 г. – М.А.) Дындып был монгольский пионер, который мечтал увидеть Ленина. В книге рассказывалось, как он добрался из какого-то монгольского поселения в Москву. В Москве, первым, с кем Дындып познакомился, был чумазый мальчишка - чистильщик обуви. В Москве тогда было много чистильщиков, они кричали "чИстим-блИстим". И вот этот самый Дынбып подружился с мальчиком "чистим-блистим". О дальнейших приключениях Дындыпа я не помню, и увидел ли он, наконец, Ленина, тоже забыл.
Из семейного архива. Иллюстрация к сказке "Карлик Нос" из книги "Сказки Вильгельма Гауфа.
Перевод с немецкого. С 42 рисунками Феодора Вебера, Гоземана и Людвига Бургера.
Типография книгопродавца-издателя Маврикия Осиповича Вольфа".
Формат страницы 24х32 см.А потом брат отца, который жил в Москве, прислал мне изданную до революции книгу - "Сказки" Вильгельма Гауфа с великолепными гравюрами. Книга до сих пор хранится у нас в семье (о ней можно прочитать
ЗДЕСЬ). Эта книга меня совершенно потрясла, она, по-моему, оказала влияние на всю мою дальнейшую жизнь. Я думаю, что и дилижанский быт с великолепной природой, и эта книга в значительной мере сформировали мой менталитет. То, что я видел на гравюрах, - это была высокая романтика, которая резко контрастировала с окружающей жизнью, говорила о совсем другом мире - мире приключений, о сказочном Востоке. Я картинки эти помню до сих пор, все они зафиксировались у меня в воображении. И ведь это был очень резкий контраст – от монгольского пионера Дындыпа сразу к Гауфу с этими вот гравюрами. Больше никаких книг в моем раннем детстве не было, но я помню, как читал в газете об эпопее челюскинцев, о том, как их спасали
(пароход "Челюскин" был заблокирован льдами в Чукотском море в сентябре 1933 года, эвакуация челюскинцев с дрейфующей льдины завершилась в апреле 1934 года – М.А.).
В конце 1934 года мы переехали из Дилижана в Москву. И вот через сорок пять лет "вновь я посетил тот уголок земли") - в 1979 году я с дочерью снова оказался в Дилижане. Ничего из того, что я помнил всю свою жизнь, чем восхищался, ничего этого не осталось - ни леса на склоне горы, ни фиалок, ни зверей, которые его населяли, ни грибов. Я не вижу отар овец, нет палисадников, нет роз - ничего из того, что так радовало меня в детские годы. И, как мы убедились, нет и молокан. Мы нашли лишь одного из них, я назвал имя человека, с которым наша семья дружила, он сказал, что его уже нет, и вообще никого нет: "Я последний остался, здесь, и тоже скоро уеду в Тифлис. Там наших много".
(В советское время в Армении было больше тридцати молоканских деревень, сейчас остались две деревни близ Дилижана - Фиолетово и Лермонтово – М.А.).О том, как мы жили в Дилижане и путешествовали по Армении в 1979 году, расскажут старые слайды
в следующем посте.
Продолженiе будетъ! Tags: слайды
