Редкая гадость |
Нектар и амброзия в одном флаконе.
|
Метки: юмор |
Недоброе утро |
Утро после первой битвы при Пашендейле. На этом фото запечатлены раненые австралийской пехоты вблизи вокзала Зоннебеке 12 октября 1917 года.
Фотограф Франк Херли (Хюрли) добавил солнечные лучи и облака с другой сделанной им фотографии.
|
Метки: Первая мировая война |
Сейчас бы супчику горяченького да с потрошками! |
Вильгельм II пробует гороховый суп на восточном фронте. Галиция, 1915 год
|
Метки: Первая мировая война |
Работа, Сартр, любовник |
Симона де Бовуар (1908–1986) — французская писательница, философ, идеолог феминистского движения.
«Я вечно спешу приняться за дело, хотя день начинаю каждый раз с трудом, – признавалась Симона де Бовуар корреспонденту Paris Review в 1965 г. – Сначала я пью чай, а около десяти часов берусь-таки за работу и тружусь до 13.00. Потом я встречаюсь с друзьями, а в пять часов возвращаюсь за письменный стол – до девяти вечера. Мысль не прерывается, я без труда продолжаю во второй половине дня то, что начала в первой».
У Симоны и впрямь не было проблем с работой, у неё были, скорее, противоположные проблемы: раз в году она брала отпуск на два-три месяца и вот тут-то начинала скучать и томиться без привычного дела.
Но хотя работа была у неё на первом месте, немалое влияние на повседневную жизнь оказывали и отношения с Жан-Полем Сартром, начавшиеся в 1929 г. и продолжавшиеся до самой его смерти в 1980-м. Это было интеллектуальное партнёрство с довольно своеобразной сексуальной окраской – с самого начала Сартр настоял на том, что каждый из них вправе обзаводиться любовниками, однако должен обо всем докладывать своей «второй половине».
Утром Бовуар работала в одиночестве, обед делила с Сартром, во второй половине дня оба молча трудились бок о бок в квартире Сартра, а по вечерам вместе отправлялись на политические и общественные мероприятия, ходили в кино или же слушали музыку и пили скотч в квартире Симоны.
Клод Ланцман [французский журналист, кинорежиссёр-документалист], бывший любовником Бовуар с 1952 по 1959 г., на собственной шкуре узнал все прелести такого соглашения. Он подробно описывал первый день совместной жизни с Симоной в её парижской квартире:
«В первое утро я хотел поваляться в постели, но она встала, оделась и направилась к письменному столу. “Ты можешь работать тут”, – указала она мне на кровать, так что я тоже поднялся, пристроился на краешке кровати и принялся курить, притворяясь, будто что-то обдумываю. Больше до обеда она не сказала мне ни слова. На обед она отправлялась к Сартру, иногда брала меня с собой. Во второй половине дня она уходила к Сартру, и они три-четыре часа работали вместе. Потом наступала пора для встреч. Ужинали мы вместе, но потом они с Сартром обычно отсаживались в сторонку, и она разбирала с ним все, что он написал за день. После этого мы возвращались домой и ложились спать. Никаких вечеринок, никаких приёмов, ничего мещанского – всего этого мы тщательно избегали. Только насущное, простая, незагромождённая жизнь, продуманная так, чтобы ничто не мешало Симоне работать».
По книге М.Карри. Режим гения
|
Метки: литература привычки знаменитостей |
Имя Владислава |
Это имя является женской формой имени Владислав.
С именем Владиславы связана красивая легенда, родившаяся два столетия назад на территории западной Украины.
Согласно этому преданию, жил на Волыни крепостной по имени Иванко, влюбленный в красавицу Владиславу, — тоже крепостную девушку, которая, в свою очередь, очень приглянулась старику-графу, хозяину этих мест. Владислава, обладавшая не только красотой, но и кротким нравом, отвечала Иванко взаимностью, да только пожениться они не могли, поскольку сами своей судьбой не распоряжались. Когда же до графа дошли слухи о том, что Владислава и Иванко любят друг друга, он в гневе сослал крепостного с глаз долой, в каменоломню, и стал понуждать красавицу выйти за него замуж. Однако Владислава отвергала как посулы, так и угрозы похотливого старика. Тем временем Иванко нашел в граните огромный изумруд величиной с кулак, выточил из драгоценного камня соловья, после чего предстал пред очами графа, предложив драгоценную вещицу в качестве выкупа за себя и за любимую. Жадный граф согласился на этот обмен, и Владислава с Иванко, наконец, смогли пожениться. А о каменоломнях с тех пор так и говорят как об изумрудных, хотя больше никто и никогда не находил там драгоценностей.
Но еще во времена Екатерины Великой огромные месторождения волынского строительного гранита было строго-настрого запрещено разрабатывать под предлогом того, что «зачем же изумрудами дороги мостить», — ибо тогда все еще считалось, что в граните есть богатые месторождения изумрудов.
В современных семьях популярны ласково-уменьшительные формы имени Владислава – Влада, Лада, хотя надо заметить, что Влада у западных славян является самостоятельным именем.
Пожалуй, единственная неприятность, связанная с этим именем, состоит в том, что оно не числится в святцах, поэтому у Владислав нет ни именин, ни небесной покровительницы. Печально, конечно, но жить можно.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
Мои книги
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
|
Метки: имена |
А кто это мумифицировался? |
Эрцгерцог Австрии Франц Фердинанд в образе мумии. Каир, 1894 г.
|
Метки: быт |
Жизнь за культуру |
Немногие вольнодумцы XVIII столетия испытали столько гонений и издевательств, сколько пришлось вытерпеть Фридриху, наследному принцу Прусского королевства, за свою приверженность к французским книгам.
Фридрих в молодости
Пруссия тогда только что вошла в число ведущих европейских держав. Дед Фридриха II, Фридрих I, в 1701 году добавил к своему титулу курфюрста Бранденбургского титул короля Прусского. Соперничая с Австрией и Саксонией за влияние на германские княжества, он хорошо понимал значение не только военного, но и культурного превосходства и потому, как мог, подражал роскоши Версальского двора. Кое-что перепадало также наукам и художествам: в Берлине была основана Академия наук, душой которой стал Лейбниц. В конце концов Фридрих I добился того, что его столицу стали называть «германскими Афинами».
Его отец Фридрих Вильгельм I
После вступления на прусский престол его преемника, Фридриха Вильгельма I Толстого, об Афинах больше не вспоминали, зато заговорили о «германской Спарте». Отец наследного принца Фридриха, прозванный «фельдфебель на троне», был без ума от рослых солдат и не останавливался ни перед какими расходами, чтобы укомплектовать первые шеренги своих гвардейских полков двухметровыми молодцами. Один из этих великанов получал 1300 талеров жалованья — больше, чем профессор Берлинской академии. Ученых король почитал за ничто; о Лейбнице он отзывался как о совершенно бесполезном человеке, не способном, по его мнению, даже хорошо стоять на часах.
Появление на улицах Берлина коренастой фигуры Фридриха Вильгельма с увесистой дубинкой в руке вызывало панику среди гуляющих. Вид праздношатающихся подданных вызывал в короле сильнейший гнев, который он вымещал на попавшихся под руку бездельниках при помощи дубинки и пинков. Даже слабый пол не мог рассчитывать на снисхождение. «Честная женщина сидит дома и занимается хозяйством, а не шляется по улицам!» — гремел Фридрих Вильгельм, пинками направляя несчастную к домашнему очагу.
Поймав однажды пустившегося от него наутек берлинца, король спросил, что заставило его обратиться в бегство. Тот чистосердечно признался, что причиной его поспешной ретирады был испуг перед особой его величества. «Ах, негодяй! — возмутился Фридрих Вильгельм. — Ты должен не бояться меня, а любить!» Эта заповедь любви была подкреплена дюжиной самых убедительных колотушек.
Король не был более сдержан и в семье. Французские гувернеры приохотили наследного принца к чтению, игре на флейте и хорошим манерам, чтобы сделать из него настоящего galant homme (в буквальном переводе с французского: «галантный человек», выражение, заменявшее в то время понятие «джентльмен». Согласно тогдашнему авторитету в вопросах светскости, лейпцигскому профессору Готшеду, «galant homme» должно означать: учтивый человек, умеющий хорошо вести себя с дамами, носящий белое белье (обычай, медленно распространявшийся по Европе из Англии и Голландии), «действительно образованный»). Вид чувствительной задумчивости на лице сына выводил Фридриха Вильгельма из себя. «Нет, Фриц повеса и поэт: в нем проку не будет! Он не любит солдатской жизни», — горевал коронованный фельдфебель. Чтобы выбить из принца французскую дурь, король бросал в камин книги, ломал флейты и усердно, до вывихов пальцев на ногах, пинал доморощенного galant homme’a и его учителей. Принцу приходилось ночью тайком покидать дворец и в доме у кого-нибудь из своих молодых друзей предаваться порокам образованности. Но если дежурному офицеру удавалось выследить его, то король не ленился подняться с постели, чтобы лично накрыть всю компанию и раздать всем сестрам по серьгам.
Деспотизм и побои отца навели принца на мысль искать убежище в Англии. Но побег не удался, он был пойман и арестован за дезертирство. Фридрих Вильгельм настаивал на смертном приговоре для него, однако такая неслыханная дикость возмутила судей и министров, они отказались осудить на смерть наследника престола. Вмешательство иностранных дворов окончательно образумило взбесившегося солдафона. Фридрих отделался несколькими месяцами заключения; был казнен лишь его паж, принявший участие в заговоре.
Буря, пронесшаяся над головой Фридриха, оборвала последние лепестки его юношеского идеализма. Он постиг важнейшую заповедь придворного евангелия: «Лицемерие сделает вас свободными»*. Выказав интерес к военному делу (впрочем, далеко не притворный), принц добился примирения с отцом, а подарив ему несколько дюжих гренадеров, он вконец растрогал старика. Прошлое было забыто. Король выделил сыну придворный штат, подарил замок Рейнсберг и позволил ему жить как заблагорассудится. Впоследствии он прославился под именем Фридрих II Великий.
*Аллюзия на евангельское: «Истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32)
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
Мои книги
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
|
Метки: персоны монархия |
Не хлебом единым |
"С 2008 года было напечатано 80% всех существующих в данный момент долларов" — Алексей Антонов, упр. фондом Algalon Capital.
|
Метки: деньги |
Рутина – признак амбиций |
«Для интеллигентного человека рутина – признак амбиций», – писал англо-американский поэт Уистен Хью Оден (1907–1973) в 1958 г. Если так, то Оден отличался редким честолюбием, ибо трудно себе представить более пунктуального человека: пунктуальность была его идеей фикс, и всю жизнь он жил по строжайшему расписанию. «Он постоянно сверяет часы, – отметил человек, побывавший в гостях у Одена. – Еда, выпивка, работа, покупки, разгадывание кроссворда, прибытие почты – все рассчитано по минутам и сопровождается неизменными ритуалами».
Оден верил, что подобного рода казарменная строгость необходима для его творчества, он как бы приучал музу к расписанию. «Современный стоик, – писал он, – знает, что лучший способ обуздать страсть – это обуздать время: определить, что ты хочешь или должен делать в течение дня, и делать это всегда в один и тот же момент каждый день, и тогда страсти не причинят тебе вреда».
Оден вставал в начале седьмого утра, варил кофе и поспешно усаживался работать, лишь несколько минут уделив кроссворду. Лучше всего ему удавалось сосредоточиться с 7.00 до 11.30, и он старался извлечь как можно больше из этих утренних часов. Поэт не уважал «сов» и приговаривал: «Пусть гитлеры* трудятся ночами, честный художник этого делать не будет». После обеда Оден обычно возвращался к работе и засиживался до коктейля. Вечер начинался ровно в 18.30, поэт смешивал себе и гостям изрядной крепости коктейль «Водка-мартини». Подавали ужин с большим количеством вина, а после ужина продолжали пить вино и беседовать. Оден ложился довольно рано, никак не позднее 23.00, а с годами еще раньше – около 21.30.
* Военный адъютант Гитлера по ВВС Николаус: «Страдая бессонницей, Гитлер работал особенно много по ночам. Он говорил, что тогда у него есть покой для размышлений». // Я был адъютантом Гитлера. 1937–1945. М.: Русич, 2003.
Сохранить энергию и концентрацию поэту помогали амфетамины – он принимал по утрам бензедрин столь же регулярно, как многие люди принимают таблетку мультивитаминов. На ночь он принимал секонал или другое снотворное. Эта рутина – «химическая жизнь», по выражению Одена, – продолжалась на протяжении 20 лет, покуда таблетки не перестали действовать. Оден причислял алкоголь, кофе, табак и амфетамины к «сберегающим труд принадлежностям» своей «интеллектуальной кухни», хотя и сознавал, что «приспособления эти очень примитивны, то и дело ломаются и могут поранить самого повара».
По книге М. Карри. Режим гения
|
Метки: литература привычки знаменитостей |
Кровавая жатва |
Погибшие немецкие солдаты, битва на Марне, 8–12 сентября 1914 г.
|
Метки: Первая мировая война |
"Гнилой труп без лица" (восприятие Могилы Неизвестного солдата в предвоенном СССР) |
Для нас, жителей России, Могила Неизвестного Солдата прочно связана с памятью о Великой Отечественной войне. А вот в Западной Европе Могила Неизвестного Солдата напоминает о другой схватке с Германией, которая в России почти вытеснена из национальной памяти.
Первые в мире Могилы Неизвестного Солдата появились одновременно во Франции и Великобритании. 11 ноября 1920 года в Париже и Лондоне прошли торжественные церемонии по перезахоронению неизвестных «пуалю» и «томми» (прозвища французских и британских солдат в годы Первой мировой) в священных для государства местах — под Триумфальной аркой и в Вестминстерском аббатстве.
Париж. У Могилы Неизвестного солдата
Идея сооружения французской Могилы Неизвестного Солдата вроде бы принадлежит Фредерику Симону, который во время Великой войны потерял трех сыновей. Впрочем, подробностей о нем мне найти не удалось.
В Англии с той же идеей выступил преподобный Дэвид Рэйлтон (1884–1955). В 1916 году он был капелланом в одном из соединений британской армии, воевавшем недалеко от города Армантьер, в окрестностях Лилля. Однажды на глаза ему попалась неприметная могила, на которой стоял простой крест с надписью «Неизвестный британский солдат из „Блэк Уотч“ („Черная стража“, — название Королевского Шотландского полка).
„Как меня впечатлила та могила! — вспоминал позднее Рэйлтон. — Но кто был этот солдат, кто были его боевые товарищи? Он ведь вполне мог быть совсем юным мальчишкой?.. Ответа на эти вопросы у меня не было, нет их и сейчас. И я постоянно думал и думал — что я могу сделать, чтобы облегчить горе, постигшее его отца, мать, брата, сестру, возлюбленную, супругу и друга? Ответ пришел неожиданно, как из тумана, но я твердо был уверен, что это самый лучший ответ — необходимо с почестями перенести его останки через море на его родную землю. И я понял, что это самый счастливый момент в моей жизни“.
Он написал письмо настоятелю Вестминстерского аббатства, который и предложил королю Георгу V торжественно перенести прах неизвестного солдата в Аббатство во время церемонии открытия кенотафа (с древнегреческого буквально „пустая могила“), каменного обелиска в честь павших воинов из Соединенного королевства, его доминионов и колоний.
Гроб с телом неизвестного британского солдата перед захоронением. Могила Неизвестного Воина в Вестминстерском аббатстве
11 ноября 1923 года над Могилой Неизвестного Солдата в Париже впервые зажгли Вечный огонь.
Вечный огонь на Могиле Неизвестного Солдата в Париже
Вслед за Францией и Англией подобные могилы-памятники начали появляться в других странах — как членов Антанты, так и их противников: в 1921 г. церемония захоронения Неизвестного солдата прошла в США, Италии, Бельгии и Португалии, в 1922 г. — в Чехословакии и Югославии, а в 1923 г. — в Румынии. Затем, до конца 1920-х годов, были сооружены мемориалы в Болгарии, Австрии, Венгрии, Польше и Греции. Германия, правда, идеей не прониклась.
Во всех странах была проведена примерно одинаковая процедура для определения тех останков, которые предстояло перезахоронить со всеми почестями. Британцы сделали все без излишней шумихи: офицер с завязанными глазами просто коснулся одного из шести гробов с безымянными останками. Французы, наоборот, устроили публичную церемонию, в ходе которой молодой капрал возложил цветы, собранные на полях сражений, на один из восьми гробов в цитадели Вердена — символа воинской славы Республики. В Бельгии выборщиком стал слепой ветеран, итальянцы доверили эту роль матери, потерявшей сына, а румыны — ребенку-сироте. Останки тех, кто „проиграл“ в этой печальной лотерее, были или тихо возвращены в свои прежние могилы, или же торжественно перезахоронены близ места проведения отбора.
Надо сказать, что в СССР эту „буржуазную“ затею встретили в штыки. С памятниками „империалистической бойни“ в Советской России не церемонились. Памятник „Героям Второй Отечественной войны“, установленный в 1916 году в Вязьме, был взорван в 1920-м. Созданный в Царском Селе (Пушкине) в 1918 году „Народный музей войны 1914–1918 гг.“ (который унаследовал царское собрание экспонатов Государевой Ратной палаты и музея войны) — был упразднён уже в 1919 году. В 1938 году в том же Пушкине разобрали деревянную церковь „Утоли мои печали“, заложенную в 1915 году на Первом Братском кладбище солдат, само кладбище вскоре пришло в запустение и исчезло с карты города.
Алексей Николаевич Толстой в романе „Эмигранты“ (1931) пафосно обличил циничное изобретение империалистов. Вот его глумливое описание парижской церемонии 1920 года — одна из мерзостей советской литературы:
"Французское правительство пышно отпраздновало переход к мирной жизни по древнеримскому обычаю — триумфом.
В центре Парижа — на площади Согласия, вдоль широкой аллеи Елисейских полей и на площади Звезды вокруг приземистой арки Наполеона — навалены были кучами (с трехэтажные дома) немецкие заржавленные пушки. Повсюду торчали высокие жерди в форме средневековых копий, спирально перевитые лентами. Между ними висели гирлянды цветов из желтой бумаги… Одна из сидящих каменных статуй на площади Согласия — статуя города Страсбурга, пятьдесят четыре года покрытая трауром, — сегодня утопала в знаменах.
…В бледном небе, сверкая, кружились аэропланы… Между шестов и бумажных роз по этой страшной аллее войны, похожей на обгорелый лес, несли впереди войск полусгнивший труп без лица — неизвестного солдата. Могила ему была вырыта под триумфальной аркой Наполеона. Играли рожки, били барабаны. Из-за Сены, из горячей мглы, стреляли пушки. Республика отдавала воинские почести народу: каждый бедняк теперь вправе думать, что в центре столицы мира, под аркой Звезды, лежит его брат, его сын, пропавший без вести. Человеческие потоки медленно двигались за войсками… Кое-где пробегала молодежь, взявшись за руки… Но разве это было веселье? За все муки — подарить народу гнилой труп без лица! Веселились вовсю лишь американские солдаты — сытые жеребцы, шатались под руку с девчонками, нахлобучив их шляпки себе на железные шлемы…
Вечером над черной Сеной взвились потешные огни. В рабочих кварталах завертелись карусели, отражая миллионами зеркалец хмурые пыльные лица. По опустевшим улицам поползли на колесиках четырехугольные рамы с зажженными плошками, за ними ковыляли безногие, безрукие, безглазые, — это инвалиды войны собирали милостыню. На перекрестках играли уличные оркестрики. Но Парижу не плясалось в этот душный, безветренный вечер. Сидя на стульях у порогов своих домов, у кофеен, на скамейках бульваров, люди поглядывали на лиловое зарево над городом, на догорающие кое-где за рекой линии иллюминаций, на огоньки Эйфелевой башни. „Эх, Жак, не думаешь ли ты, что кто-то здорово надул тебя сегодня?..“
Не угадал „красный граф“ будущий тренд. Что ж, бывает…
В 1932 году по Могиле Неизвестного солдата прошёлся хлёсткими рифмами П. Антокольский. Эта форма бессмертия тогда ему тоже дюже не понравилась.
МОГИЛА НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА
И тьмы человеческих жизней, и тьмы,
И тьмы заключенных в материю клеток,
И нравственность, вбитая с детства в умы...
Но чей-то прицел хладнокровен и меток.
Наверно, секунд еще десять в мозгу
Неслись перелески, прогалины, кочки,
Столбы, буераки, деревья в снегу...
Но всё убыстрялось, не ставило точки,
Смещалось…
Пока наконец голова
Не стукнулась тыквой в ничто.
И вот тут-то
Бессмертье свои предъявило права.
Обставлено помпой, рекламой раздуто,
Под аркой Триумфа для вдов и сирот
Горит оно неугасимой лампадой,
И глина ему набивается в рот.
Бессмертие! Чтимая церковью падаль.
Бессмертие! Право на несколько дат.
Ты после войны для того и осталось,
Чтоб крепко уснул Неизвестный Солдат.
Но он не уснёт. Несмотря на усталость.
Таково ослепление и нравственное падение искусства, движимого идеологией и пропагандой.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
Мои книги
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.
|
Метки: разное |
"Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать" |
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать...
А.С. Пушкин
Вслед за великим художником Ницше мог бы сказать о своих творениях: «In doloribus pinxi»[я творил в муках], и это верно определило бы как его духовное, так и его физическое состояние, В 1880 году он признается своему врачу доктору Эйзеру: «Существование стало для меня мучительным бременем, и я давно покончил бы с ним, если бы терзающий меня недуг и необходимость ограничивать себя решительно во всем не давали мне материала для самых поучительных экспериментов и наблюдений над сферою нашего духа и нравственности... Постоянные изнурительные страдания; многочасовые приступы дурноты, какие бывают при морской болезни; общая расслабленность, чуть ли не паралич, когда я чувствую, что язык у меня отнимается, и в довершение всего жесточайшие припадки, сопровождаемые неудержимой рвотой (в последний раз она продолжалась трое суток, без минуты облегчения. Я думал, что не выдержу этого. Я хотел умереть)... Как рассказать вам об этой всечасной муке, об этой непрекращающейся головной боли, о тяжести, которая давит мне на мозг и на глаза, о том, как все тело мое немеет от головы до кончиков пальцев на ногах!»
В другом письме он признаётся, что приступы так донимают его, что 260 дней в году он вынужден подальше прятать от себя револьвер.
«Место, занимаемое человеком на иерархической лестнице, определяется теми страданиями, которые он может вынести». Антиморалист так не скажет. И когда Ницше пишет: «Если говорить о страданиях и воздержанности, то жизнь моя в последние годы ничем не уступит жизни аскетов прежних времен», — в словах этих нет ничего похожего на антиморализм. Нет, он не ищет сострадания, он говорит с гордостью: «Я хочу муки, и такой тяжкой, какая только может выпасть на долю человека».
|
Метки: разное |
Немчики и кабанчик |
Солдаты резервного пехотного полка No 233 возле убитого кабана.
|
Метки: разное |
Стимуляция творчества Фрэнсиса Бэкона |
Фрэнсис Бэкон (1909—1992) — британский художник-фигуративист ирландского происхождения, известный своими грубыми, тревожными образами.
Непривычному человеку показалось бы, что Бэкон живёт в хаосе. Во всех его студиях царил страшный беспорядок, он ухитрялся обляпать красками стены, мебель была сломана, пол завален книгами, кисточками, бумагами, каким-то мусором. Художник уверял, что опрятность подавляет его творчество. Однако в перерывах между порывами творчества Бэкон жил в роскоши и даже излишестве, по несколько раз в день сытно ел, пил невероятное количество алкоголя, принимал все мыслимые стимуляторы подряд и вообще гулял больше и засиживался по ночам дольше, чем кто-либо из его современников.
Но при всем том Бэкон оставался человеком привычки, и его расписание практически не менялось год от года. На первом месте всегда было искусство, и хотя художник поздно ложился спать, просыпался он с первым лучом света и работал несколько часов подряд, примерно до полудня. Затем начинался очередной длинный день, а за ним следовал вечер удовольствий. Обычно Бэкон приглашал к себе в студию друга, чтобы распить с ним бутылочку вина, или же он отправлялся в соседний паб, потом в ресторан на обед, а дальше по клубам, от выпивки к выпивке. Ужинал он опять-таки в ресторане, снова обходил клубы, наведывался порой в казино, а под утро перекусывал в бистро. Ему ещё хватало сил приволочь шатающихся компаньонов к себе домой и выпить с ними на посошок – на что не пойдёшь, лишь бы отсрочить встречу с бессонницей. Усыпить себя Бэкон мог только с помощью таблеток, и он пытался расслабиться, перечитывая в постели классические учебники по кулинарии. Спал он в лучшем случае несколько часов, но это не сказывалось на его здоровье. Вся его зарядка сводилась к двум шагам вправо, двум шагам влево перед мольбертом, а представления о правильном питании – к приему чесночных таблеток (здесь он, как и в выпивке, был склонен к большим дозам) и к отказу от яичных желтков, десертов и кофе. Полдюжины бутылок вина и две-три ресторанные трапезы в день шли Бэкону только на пользу. Такой уж у него был метаболизм: алкоголь не туманил мозги, обильная еда не сказывалась на фигуре – во всяком случае до солидного возраста, когда спиртное все-таки начало на него действовать. Более того, изредка случавшееся похмелье Бэкон воспринимал как бонус. «Мне нравится работать с бодуна, – делился он, – потому что мозг так и прыщет энергией и все мысли как никогда отчётливы».
По книге: М.Карри. Режим гения
|
Метки: привычки знаменитостей живопись |
Детки в клетке |
18 июля 1744 года вышел указ Сената, от имени императрицы Елизаветы Петровны рассмотревший вопрос о детях-святотатцах и убийцах:
«Которые такие малолетные явятся в святотатстве, и коснутся Святому олтарю, також в смертных убийствах и пожегах и в том оные будут изоблечены или и сами в распросах повинятся оныя за такия их важныя вины, чинить наказание на публичном месте, бить плетьми и заковав в ножныя железа, ссылать в дальние монастыри на 15 лет, где их содержать под крепким караулом безысходно из монастыря, и во все те 15 лет употреблять их в тяжкие монастырския работы, и при том им толковать, что такая им работа определена за их тяжкий пред Богом грех, за которую они подлежали смертной казни, и от того только для их малолетства освобождены».
Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Спб 1830, стр. 174-175.
А в преамбуле изложена следующая жуткая история:
«Правительствующий Сенат, будучи со Святейшим Правительствующим Синодом в конференции, и по силе Ее Императорского Величества указа, записанного в Правительствующем Сенате, в присутствии Ее Императорского Величества Октября 15 дня прошлого 1742 года, слушав экстракта Камчадальского острога о крестьянской девке Прасковье Федоровой дочери, которой было от роду 14-й год, в порублении ею до смерти того ж острога крестьянских двух девок, коим было от роду, одной 6 лет, другой 2 года; а допросами оная Прасковья показала: что ходила она в лес по березовицу, и с собой взяла топор, и созвала тех девочек, а убила их за то, нарубила она Прасковья 5 таловых вичек, и из оных де девочек одна те вицы собрала, и подала другой, и она де Прасковья у них отнимала, и они не отдавали, и за то одну ударила в спину обухом, от чего упала она на землю, и лежачей на земле шею до половины топором перерубила, а другая де побежала домой, и заплакала, и хотела матери сказать, то побежав, также и ее в спину ударила обухом, от чего она на землю пала, и лежачей шею до половины перерубила ж, не с умысла, и убивши де их, пришед к матери своей, о том ей сказала, и мать де ее тех убитых спрятала, одну при болоте в тину, а другую в луг под чащу, и про то сказывать на себя не велела; а мать той убийцы в допросе с очной с нею ставки в том запиралась, а девка на прежних своих допросах утверждалась, и учиненного по силе настольного 1722 года печатного указа Правительствующего Сената с Коллежскими Президентами и Членами, (до которых лет малолетних, как за смертное убийство, так и за другие смертельные вины от пытки и смертной казни освобождать, понеже
о том точных указов не находится) мнения, в котором написано: что малолетних, как мужеск, так и женск пол считать от рождения до 17 лет, и в то их малолетство, которые явятся в тяжких винах, подлежащих пытке и наказанию кнутом, или и смертной казни, таких за тем малолетством от той пытки и наказания и от смертной казни свобождать, по подлинному свидетельству о тех их летах; а чинить с ними следующее»: и далее текст по сабжу.
|
Метки: Российская империя |
Затопи ты мне баньку по-белому |
Вид на интерьер борделя. Миниатюра из «Книги Валерия Максима (Valere Maxime)», рукопись XV века
|
Метки: быт |
Государственное управление в Новгороде и Пскове |
Я уже писал о Московском самодержавии в XIII–второй половине XV вв. Совершенно другой дорогой в это время шла в своем развитии Новгородская земля. Отправляясь также от исходных условий Киевской эпохи, от князя и веча, она пришла не к господству князя-вотчинника, а к боярской республике (условный термин).
Как это случилось? Новгородская земля заселилась и объединилась экономически и политически силами самого общества. В XII–XIV вв. горожане, сельское население, монахи колонизовали огромные пространства русского севера до Белого моря и Кольского полуострова. Роль князей в этом была ничтожна и выражалась только в военном содействии колонизации. Затем сыграла свою роль географическая удаленность Новгорода от южной Руси, где сосредоточивались главные интересы князей. Не будучи предметом княжеских распрей, Новгород мало-помалу освободился от давления князя и мог на просторе развивать свой политический быт. Общий упадок княжеской власти в XII в. способствовал тому, что новгородцы привыкли обходиться приглашением к себе сменных князей, которые были связаны с новгородцами определенными обязательствами (совсем обойтись без князя тоже не могли, т. к. княжеская власть была необходимым атрибутом политической самостоятельности и государственного управления). Во второй половине XII в. Новгород приобрел еще и церковную самостоятельность — с 1156 г. новгородцы стали сами выбирать себе архиепископа.
Продолжение читайте здесь.
Подписка открывает доступ к архиву.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
Мои книги
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
|
Метки: Русское тысячелетие |
Становление московского самодержавия |
Московское государство проросло из Москвы, как из зерна. Будучи некогда сама удельным княжеством, Москва очень быстро противопоставила себя всей остальной удельной Руси. Постепенно в пределах одной страны сложились два взаимоисключающих жизненных и политических уклада.
Удельная Русь была собранием больших и малых княжеств, рассыпанных по лесным трущобам и лесостепному пограничью, с очень слабыми задатками политического объединения и весьма стойкими мотивами взаимного соперничества. Её внутренним руководящим началом был договор, ряд, свободное соглашение между князем, хозяином удела, и вольным человеком, приходившим в пределы его княжества.
В противовес этому укладу Московская Русь представляла собой крепкое, сплочённое военное государство, построенное на началах сильнейшей централизации. В основе её политического устройства лежали потребности самообороны, самая примитивная борьба за существование, что неизбежно вело к закрепощению государством всех сословий. Индивидуальный интерес тонул в суровых требованиях дисциплины. Со стороны московских князей такое государственное устройство было чётко осознанной системой, усваиваемой, так сказать, вместе с наследственными правами: ни один подданный не должен был ускользнуть от общеобязательной работы по защите государства. Эта система строилась на строгом разделении труда. Для обороны нужны были деньги и войско. Исходя из этих потребностей, общество было разбито на тяглых людей — городских и сельских, обеспечивавших государство материальными ресурсами, — и служилых людей, обязанных государству пожизненной ратной службой. Каждый раз и навсегда был поставлен на своё место. Органы управления — все эти воеводы, наместники, губные и земские старосты — являлись насосами, приставленными государством к источникам народного благосостояния.
Московские князья в своей борьбе за выживание умело использовали удельные порядки. Наиболее слабым звеном политического устройства удельной Руси было противоречие между стремлением княжеств к политической самостоятельности и свободным, ничем не ограниченным передвижением населения из удела в удел — по всей Русской земле, как говорили тогда, «путь чист, без рубежа». Одни уделы пустели, другие расцветали. В удельных княжествах не могло выработаться местного удельного патриотизма. Непрерывная полуторавековая угроза со стороны татар и Литвы окончательно определила направление народного движения — оно шло от окраин к центру. Поэтому московским князьям было выгодно выступать в роли охранителей удельных порядков, а не их разрушителей. Сам ход русской жизни вёл к возвышению Московского княжества. Все приходили туда, никто не уходил оттуда. Поглощение Москвой удельных княжеств было, собственно, борьбой с удельными правителями, но не с удельными порядками. Перед падением какого-нибудь очередного удельного княжества тамошние бояре толпами переходили на службу к московскому князю, сопротивляющихся переселяли насильно.
При этом московские князья изначально выступали защитниками общерусского дела. Уже про Калиту русский летописец говорит: «Во дни же его бысть тишина велия христианам по всей Русской земле на многие лета». Если первые московские князья строили свой удел, и только, то их преемники сознательно усваивают общенациональную идею, и в условиях ордынского ига борьба за московский удел превращается в борьбу за национальную независимость.
Подобный ход событий привёл к глубокому недоразумению. В сознании русских людей московское единодержавие мыслилось как надёжная охрана удельных свобод. Между тем единодержавие превращалось в самодержавие, и московским князьям пришлось начать новую борьбу, объявив войну удельному обществу.
Однако удельные порядки прочно укоренились и в головах самих московских князей, потомков Калиты. Борясь с удельным мировоззрением в целом, они тем не менее продолжали выделять уделы своим братьям и детям, стремясь лишь к тому, чтобы удел наследника превосходил по богатству и мощи уделы всех других родственников великого князя, вместе взятых. Даже Иван Грозный закончил своё царствование тем, что дал своему младшему сыну, царевичу Дмитрию, в удел город Углич. Таким образом, московские государи из династии Калиты одной рукой созидали, а другой рукой разрушали своё творение — Московское великое княжество, которому и суждено было погибнуть вместе с династией Рюриковичей под обломками Смуты. Только Романовым удалось примирить в особе царя хозяина-вотчинника и государя и окончательно преобразовать Москву из удельного княжества в государство.
Продолжение читайте здесь.
Подписка открывает доступ к архиву.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
Мои книги
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
|
|
Скандал в святом семействе |
Август 1928. Ида Рубинштейн. Выступление в спектакле «Мученичество Святого Себастьяна».
Архиепископ Парижа был возмущён, что роль Святого Себастьяна, католического святого, написанную д’Аннунцио специально для Рубинштейн, — играла женщина, к тому же ортодоксальная еврейка.
|
Метки: русская эмиграция |
Леонид Андреев и Первая мировая война |
В 1914 году известность Леонида Андреева была всероссийской и даже международной, увенчанной коммерческим успехом, но пик его популярности уже миновал — слава пошла на спад. Если считать дебютом писателя хрестоматийный рассказ «Баргамот и Гараська» (1898), то получится 16 лет творческого стажа. «Красный смех» увидел свет в 1905 году, когда Андреев был молодым и задиристым «бунтарем», а к началу Первой мировой сделался уже «мэтром» с остатками бунтарского имиджа. Зато теперь писатель со всей очевидностью рассчитывал на вес своего слова и осознавал ответственность за него, включая гражданскую, а проявить ее решил с помощью многочисленных публицистических выступлений. Исследователи отмечают, что срединный этап творчества Андреева публицистикой не отмечен — он занимался ей в начале своего пути и позднее, после начала войны: «статей же за военное время (зафиксированные публикации в российской печати со 2 сентября 1914 г. по 10 октября 1917 г.) было написано более девяноста».
Осмысляя начавшуюся войну, Андреев пытался спрогнозировать для себя дальнейшее развитие событий. В одной из его дневниковых записей читаем:
«К тому моменту, как на суше германцы будут почти разгромлены и русские будут двигаться к Берлину, морские силы англичан и их почти уравняются. И тогда, как последнее усилие, будет дан одновременный морской и воздушный бой: цепелины двинутся на Лондон, пока флоты будут драться. Возможно, что при огромных потерях с обеих сторон бой кончится ни в чью, и цепелины улетят обратно; в следующий же ближайший период северный английский флот будет усилен средиземным и колониальным. Тогда в соединение с русским флотом будет добит флот германский.
Этот момент совпадает с началом великой европейской многолетней революции.
Начнется революция сверху, тем, что германские союзные князья, ища мира, низложат Вильгельма и на место его посадят Баварца. Следом за этим революция в Берлине окончательно упразднит Гогенцоллернов; ряд других немецких княжеств объявятся республиками. <...>
В России может быть или настоящая широкая конституция, или республика; неразрешенность и вместе острота социальных вопросов вскоре вызовет вторую революцию».
Следовательно, Андреев полагал, что идет «борьба демократии всего мира с царизмом и деспотией, представителем каковой является Германия», а правительство России как бы по ошибке встало на сторону добра: «если бы у нас наверху были умнее, они дрались бы с Вильгельмом против Франции и Англии». Причем русские реакционеры ощущают это и хвалят немецкого императора, ведь «они животом чувствуют, что разгром Вильгельма будет разгромом всей европейской реакции».
Не имея возможности познакомить публику с результатами своего анализа, Андреев все же основывался на нем в оценках происходящего, которые активно транслировал через газеты.
Февральская революция убедила Андреева в верности его предсказаний. Литературовед Людмила Иезуитова лаконично сформулировала основную идею писателя так: «Только малоумие Николая и Протопоповых могло надеяться, что народ будет с самодержавием. Война психологически подготовила русский народ к революции, разоблачила провозглашенное заведомо ложное единение царя с народом, помогла убедиться в неспособности правительства управлять Россией».
После Февральской революции Андреев не уменьшил газетной активности. В статье «Путь красных знамен» (март 1917 года) он выступил с автокомментарием к своим предыдущим публицистическим текстам:
«В самые первые дни войны, когда только что выступила Германия, я записал в своем дневнике приблизительно следующее: „Это только пишется „война”, а называется революцией. В своем логическом развитии эта „война” приведет нас к свержению Романовых и закончится не обычным путем всех ранее бывших войн, а европейской революцией. В свою очередь эта европейская революция приведет к уничтожению милитаризма, т. е. постоянных армий и к созданию европейских соединенных штатов”.
По естественным причинам, я не имел возможности развивать эту точку зрения в романовской России и только отстаивал необходимость войны, поддержку ее всем народом; отсюда, вероятно, возникли некоторые недоумения лично по моему адресу: как я, пацифист, автор „Красного смеха”, которым до сих пор, хотя бы в той же Америке, некоторые пользуются как орудием пропаганды мира — превратился в защитника войны, почти в „шовиниста”? Теперь понятно, в чем недоразумение: приняв войну как всемирную революцию, я в защите ее являюсь настолько же шовинистом, насколько может быть назван шовинистом революционер с красным флагом, стреляющий в засевшего городового».
Вскоре после Октябрьской революции газету, куда писал Андреев, закрыли красные, сам он перебрался в Финляндию и прекратил публиковаться. Финляндия, входившая в состав Российской империи, в том же 1917 году стала независимой, и писатель стал эмигрантом. Последние два года жизни он работал над романом «Дневник Сатаны», а также вел собственный дневник. И там, и там Андреев высказывался по поводу революции и размышлял о судьбах России; последним его громким публицистическим выступлением стал яростный антибольшевистский манифест «Спасите наши души (S.O.S.)», завершенный в феврале 1919 года.
Вскоре писатель умер.
По сути, он так и не дожил до мирного времени: начавшаяся в 1914 году Первая мировая продолжалась почти до самой смерти Андреева. Под конец жизни он уже не знал, о чем писать для газет. В одном из неоконченных набросков читаем: «Вот я скажу слова: ужас — убийство — кровь... и что это скажет уху, в течение пяти лет почти не слыхавшему иных слов?» Здесь напрашивается какой-нибудь афоризм в духе «Иго Войны и Красный Смех на протяжении пяти лет последовательно загоняли писателя Андреева в могилу», а в одной из его дневниковых записей 1918 года сказано следующее:
«...Начало душевной отраве положила война. Самое приятие ее мною, то есть переведение ее из плана общечеловеческого в область „отечества” и политики, было вызвано, вероятно, простым инстинктом самосохранения: иначе война оставалась бы для меня только „красным смехом”, и я неизбежно должен был бы в скором времени лишиться рассудка. Эта опасность лишиться рассудка существовала для меня во все время войны и временами ощущалась довольно-таки страшно; и боролся я с нею публицистикой. И эти две слабые вещи, „Король” и „Иго войны”, слабы именно потому (особенно последняя), что, по существу, представляют собой плохонькую публицистику. Надо было жить и не спятить!
Любопытно, как я полусознательно удерживал мое воображение, чтобы оно не представляло существа войны. Труд огромный, ибо воображение мое — неудержимо: таким оно было всю мою жизнь. Почти независимое, оно подчиняло себе и мысли, и волю, и желания, и особенно сильно оно бывало в представлениях картин ужаса, боли, страданий, внезапного и рокового. Не знаю, как это удалось, но мне действительно удалось наложить на него узду и сделать его в отношении войны чисто ф о р м а л ь н ы м, почти официозным, не идущим далее правительственных сообщений и газетной бездари.
Но это лишь наполовину спасало меня, не давая сразу погрузиться в тьму безначалия. Ибо наряду с верхним, правительственным воображением, введенным в рамки строгой официозности, работало т а й н о е (есть и такое!), подпольное воображение; и в то время, как в бельэтаже благолепно и чинно разыгрывались союзные гимны, в подвале творилось темное и ужасное. Туда были загнаны „безумие и ужас”, и там они живут и поднесь. И оттуда шлют они по всему телу эти смертоносные яды, эти дурманы головы, эти сверлящие боли сердца, эту желтую тягучую отраву, которою так тяжело и больно налито все мое тело».
Тот же мотив был параллельно развит Андреевым в переписке:
«Для того, кто писал о безумии и ужасе, не может быть допустима никакая война! А потом, вероятно, что не прими я этой войны, то от этого безумия и ужаса я через недельку попал в желтый дом или повесился над письменным столом. Самооборона жизни. <...>
Можно дать волю воображению и чувству, когда надобно вместить „семь повешенных” — но, а ежели их семь тысяч, да еще семь? Можно вместить еще безумие японской войны — а эту куда вместишь? Куда одну Россию вместишь?
Бывали минуты, когда вдруг так ясно чувствовалось: ох, не выдержу! Ох, сейчас спячу... Батюшки, спячу! Страшное чувство, страшнее чувства смерти. Знаю, что и сейчас, вот в эту минуту, допусти я вообразить то, ч т о ч и т а ю, представить далее возможности существования моего, семьи, детишек — и баста, мозги набекрень, собачий вой. Начну выковыривать себе глаза или что-нибудь в таком роде. Или сердце трах! — и лопнет, как стакан от кипятку».
Давящая атмосфера, стресс, расшатанные нервы, беспокойство по поводу семьи, проблемы с питанием, неуверенность в завтрашнем дне — все это добило здоровье писателя, и 12 сентября 1919 года Леонид Андреев в возрасте 48 лет скончался от паралича сердца.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
Мои книги
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
|
|
