В пожаре 1812-го года исчезла Москва Баженова и Казакова, но из праха поднялась Москва Бове. Да, многие талантливые архитекторы, тот же Жилярди, поднимали город, но главным послепожарным строителем по праву называли Осипа Бове.



В 1813-м году для восстановления Москвы после пожара город поделили на четыре участка. Каждому участку назначили своего архитектора с помощниками, Бове достался самый центр: Китай-город, Тверская часть, Арбатская, Новинский бульвар и Пресня.



А еще через год, как самого достойнейшего и способнейшего, так было написано в указе, его назначили отвечать за постройку всех административных и общественных зданий. Так что мы вправе называть Бове Главным архитектором города. Он утверждал фасады, строил сам, но главное, он перепланировал ключевые площади города.



В 1825-м году Осип Бове оформил фасады Манежа. За эту работу он получил орден Святой Анны второй степени с бриллиантовыми украшениями, так называемую «Анну на шею». Манеж построил инженер Бетанкур для тренировки войск и парадов в плохую погоду. Внутри – единое пространство без колонн площадью 75 соток, это примерно одно футбольное поле.



Чердак был обсыпан на полметра махоркой, махорку скурили после революции. Манеж сгорел в 2004-м году, но снаружи его восстановили точно по чертежам и рисункам Бове. Это же один из символов классической Москвы.



«Грязная Неглинка, протекавшая через гадкое болото, заключена в подземный свод, и снаружи явился прекрасный сад» – так писали современники. Кремлевский сад спроектировал Осип Бове. И хотя он задуман как памятник в войне 1812-го года, название получил позже, не в честь победителя Наполеона, а уже в честь Александра II.



Осип Бове родился в Петербурге, в семье неаполитанского художника, а архитектурное образование получил в Москве. К 1812-му году у него был чин коллежского секретаря. Когда войска Наполеона вторглись в пределы России, он поступил добровольцем в Московский гусарский полк, сформированный Салтыковым. Служил в звании корнета вместе с Голицыным, Шереметьевым, Алябьевым и Грибоедовым.



Из малых форм, придуманных Бове для кремлевского сада, сохранился Грот. Низкие дорические колонны словно вросли в землю, с боков навалены белокаменные резные детали. Они должны были напоминать москвичам о руинах московских дворцов.



Современную Красную площадь также придумал Осип Бове. Для расширения площади засыпали ров вдоль стены, и срыли земляные укрепления, освободили от круговой застройки Храм Василия Блаженного. По проекту Бове починили Никольскую башню, взорванную французами.



Вдоль площади встали торговые ряды. Центр отметили памятником Минину и Пожарскому, его позже подвинули. Да, сегодня нас окружают уже другие здания, построенные в конце 19-го века в русском стиле, но идею площади придумал Бове.



Перестроенная Красная площадь оставалась торговой, и парадную площадь решили делать у стены Китай-города. Этот квартал в 1812-м году сгорел полностью, и легко было проводить новые красные линии. Реку Неглинную убрали в трубу, и Бове спроектировал плац-парад.



Площадь сохранилась, хотя практически все здания – новые. От работы Бове остался Малый театр, глядя на него понятно, что задумал архитектор. В середине маршируют солдаты, по периметру стоят одинаковые здания с колоннадами.



По центральной оси новой парадной площади Осип Бове построил Большой театр, по проекту архитектора Михайлова, присланного из Петербурга, но сильно переделав фасад. Михайлов обижался, говорил, мол, Осип Иванович не самостоятелен, все берет из готовых образцов. А вот публика рассудила по-другому. На открытии театра Бове сидел в директорской ложе, и был удостоен громких продолжительных рукоплесканий.



Старый театр сгорел, и в 1856-м году его заменили театром архитектора Кавоса, несколько увеличив в размерах. Но фасады Бове были настолько хороши, что в конце 19-го века появилась идея вернуться к их пропорциям. Был даже проект архитектора Жолтовского обратной перестройки театра. Этого не случилось, сейчас мы видим фасад Кавоса, но с сохраненной колоннадой Бове.



Еще одна колоннада работы Бове – на Храме Большого Вознесения у Никитских ворот. Храм строил архитектор Шестаков, но вот колоннаду рисовал главный архитектор участка, Осип Бове. В советское время в этом здании был НИИ, и для него над трапезной поставили дополнительный второй деревянный этаж, устроили двери в алтарной апсиде, и пробили дополнительные окна над треугольным фронтоном.



Окна прямоугольные, а не полукруглые. Когда храм возвратили верующим, все нововведения отменили, а вот дополнительные окна оставили. Но их здесь не было, когда в этом храме венчался Пушкин.



Церковь в Котельниках известна меньше, чем другие работы Бове. Она сделана по просьбе Сергея Михайловича Голицына, здесь были захоронения Строгоновых, родственников Голицыных по материнской линии, и храм предложили сделать лучшему архитектору Москвы.



Как у всех работ архитектора, здесь прекрасные пропорции, а на фасаде еще три барельефа, изображающие Вход Господень в Иерусалим. Подчеркивая значение последнего московского вельможи для Москвы, так современники называли Сергея Михайловича, храм освящал митрополит Филарет.



На Большой Калужской на деньги князей Голицыных была сооружена Голицынская больница. Князья содержали ее весь 19-й век за свой счет. Прекрасное здание, построенное Матвеем Казаковым, сохранилось в пожаре 1812-го года, в больнице лечили и французских солдат, поэтому ее не тронули.



Ну а в 1828 году рядом с Голицынской больницей представитель другой ветви княжеского рода московский генерал-губернатор Дмитрий Владимирович Голицын задумал построить Первую градскую больницу, но уже на городские деньги. Больница огромная, на 450 мест, это самое большое строение Бове. Император Николай I, когда посетил больницу, похвалил архитектора за отменный вкус.



На Страстном бульваре в конце 18-го века Матвей Казаков построил огромный дворец для князей Гагариных. В начале 19-го века его арендовал Английский клуб. Дворец сильно пострадал в 1812 году. И генерал-губернатор приказал Бове перестроить его для размещения Ново-Екатерининской больницы.



На фасаде цифры, это не дата постройки его Казаковым и не дата перестройки дворца Бове. А год основания Старо-Екатерининской больницы. Причем, находилась она тогда совершенно в другом месте.



Русские не только взяли Париж, но и переняли французский стиль ампир. И воплощением ампира стал Осип Бове. Одно из самых ярких его произведений – церковь «Всех скорбящих радость» на Ордынке. Здесь удивительная гармония деталей, линий, форм.



В 1816 году Осип Бове женился на вдове, княгине Авдотье Трубецкой. Ее муж, князь Трубецкой, погиб в 1813 году под Лейпцигом. Чуть позже Бове получил звание архитектора Императорской академии художеств и Святого Владимира 4-ой степени, но для княгини это все равно был мезальянс.



Брак наделал в обществе шума, сын неаполитанского художника стал владельцем поместий, а его жена лишилась княжеского титула и превратилась в чиновницу 9-го класса. Авдотья – дочь профессора Гурьева, он преподавал в Петербурге баллистику, математику и навигацию. Так что Авдотья с детства общалась с учеными и творческими людьми. И брак с архитектором оказался счастливым.



Бове переехал во дворец к супруге. Владение было большое, за домом сад с прудом, дом обслуживали 57 крепостных. Но и семья большая – у Авдотьи 5 детей в первом браке, и 4 с Бове во втором. Интересно, что с 1827 года три сезона подряд Бове сдавали это дворец знаменитому генералу Дмитрию Мамонову, за 6000 ассигнациями в год. Сейчас дворец занимает Военно-историческое общество.



А семья Бове жила в Нескучном у графини Орловой, Бове что-то строил для нее, тем более, рядом находилась 1-ая Градская, и архитектору было удобно наблюдать за стройкой. Этот дворец был не то, чтобы велик для семьи архитектора, но дорог в эксплуатации, и рядом, в Петровском переулке, Бове построил для себя двухэтажный небольшой домик, а этот дворец семья продала.



Одна из последних работ Бове – Троицкий собор Данилова монастыря. Его освящал митрополит Филарет уже после смерти архитектора. Это, наверно, самый большой классический храм в московском монастыре, он рассчитан на 3000 верующих. Построен на деньги предпринимателей братьев Куманиных и братьев Шестовых.



После революции в монастыре устроили спецприемник для беспризорников и детей репрессированных. Сохранились многочисленные воспоминания об этом времени. В Троицком соборе были устроены помещения с двухэтажными нарами, там же был клуб, спортзал, а в алтаре висел портрет Ежова. Ну, наверное, когда Ежова расстреляли, повесили чей-то другой портрет.



Символом работ Осипа Бове по восстановлению Москвы после пожара можно считать Триумфальные ворота. Солдаты Наполеона разрушили город, но Москва восстала из пепла, и в память о победе в честь возрождения поставлен один из самых красивых памятников Москвы. Осип Бове создал классическую арку, ее пропорциями восхитили бы и древние римляне. Он не дожил два месяца до открытия этого памятника.



Осип Бове не дожил до 50-ти лет. Он умер летом 1834 года. Похоронен на кладбище Донского монастыря.



«Не все ль мы странники? Не всем ли нам
В путь роковой идти всё тем же следом?
Сегодня? Завтра? День тот нам неведом,
Но свыше он рассчитан по часам.
Как ни засиживаться старожилу,
Как на земле он долго ни гости,
Нечаянно пробьет поход в могилу,
И редко кто готов в тот путь идти» (с)



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/356991.html

Отгадаем советскую ретро-песню, первые четыре строчки, одна картинка - одна строчка. Комменты скрыты.









Другие песенные ребусы здесь.

Ребус отгадали: sen_semilia, m__o__n__o, vesta_neo, nataliamish, black_rusta, chukotsky_cop, linalina20, feona2003

https://raven-yellow.livejournal.com/356526.html

https://raven-yellow.livejournal.com/356338.html

"Истинный воин не воинственен, умеющий сражаться не жесток" (с)

Есть красивая легенда, что центр Москвы охраняют семь каменных рыцарей. Когда-то их было больше, но поскольку в нашем мире все семерично, рыцарей осталось только семь, а лишние исчезли. Три рыцаря защищают север, юг и восток, а западное направление, самое опасное, охраняют четыре рыцаря.



Северные границы Москвы защищает рыцарь, установленный на доходном доме Шугаевой, построенном архитектором Василием Волокитиным в 1913 году.



Дом расположен по адресу Садово-Самотёчная улица, дом № 2.



Восточные рубежи столицы стережет рыцарь на доме Эпштейна, построенном архитектором Валентином Дубовским в 1912 году.



Дом расположен по адресу Гусятников переулок, дом № 11.



С юга город охраняет рыцарь на фасаде дома купца Якова Демента, возведенного по проекту того же Валентина Дубовского в 1910 году.



Дом расположен по адресу улица Большая Полянка, дом № 54.



Когда-то рыцарей было два, но одному из них пришлось исчезнуть, чтобы не нарушать закон семеричности.



С запада, откуда последние несколько столетий на Москву обрушивались враги, город запечатан четырьмя рыцарями, по двое на домах. Два из них стоят на доходном доме известного предпринимателя Якова Рекка, построенном архитектором Густавом Гельрихом в 1911 году.



Дом расположен по адресу улица Пречистенка, дом № 13.



На западном же направлении стоят и самые знаменитые в Москве рыцари, на доме, построенном по проекту Валентина Дубовского для Анны Тимофеевны Филатовой, жены известного московского купца Якова Филатова в 1913 году.



В отличие от Пречистенки, рыцари здесь не похожи друг на друга.



Дом расположен по адресу улица Арбат, дом № 35.



Есть версия, что когда-то рыцарей на доме было четыре, но двух снесло взрывной волной в 1941 году, когда на театр Вахтангова упала бомба. В правой части фасада дома действительно расположены точно такие же ниши, но вместо рыцарей мы видим в них окна.



Но судя по старинной фотографии 1912-1917 гг. рыцарей в правой части дома не было никогда.



Считается, что именно в этом доме булгаковская Маргарита разгромила квартиру критика Латунского. И еще есть мнение, что рыцарь на фасаде арбатского дома явился прототипом Коровьева-Фагота.



Схема расположения рыцарей-защитников.



Картинки без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/356015.html

После революции 1917 года в Москве закрыли все монастыри. На месте некоторых сегодня пустые площадки, где стоял Страстной, сегодня сквер с фонтаном. В других прекратилась монашеская жизнь, но они оставались местом притяжения, в них приходили просто погулять, полюбоваться архитектурой, прикоснуться к истории.



Знать московские монастыри в эпоху, когда они официально не существовали, было особым краеведческим шиком, тем более, что все ансамбли имели свое неповторимое лицо. Был официальный Данилов, был потаенный, скрытый домами, Высоко-Петровский, был декоративный, обязательный для посещения иностранцами Новодевичий, был заброшенный Симонов.



Донской монастырь в этом сонме московских обителей был жемчужиной, он готовил вам максимальное количество впечатлений. Основание монастыря связано с походом на Москву крымского хана Казы-Гирея в 1591 году. Царь Федор Иоаннович выдвинулся из Москвы на место, где сейчас стоит монастырь, поставил "гуляй-город", ощетинился пушками.



Казы-Гирей закрепился в деревне Котлы, производил разведку по Серпуховской и Калужской дорогам, а потом неожиданно снялся и ушел. Избавление от неприятеля приписали заступничеству Донской иконы Божией Матери, находившейся при войсках. Но на Бога надейся, а сам не плошай, в стан врага был послан разведчик, утверждавший, что к москвичам пришло подкрепление, даже под пыткой он не менял показаний, и хан испугался.



И вот на месте передвижного гуляй-города царь Федор Иоаннович приказал поставить монастырь в честь Донской иконы Божией Матери, и обнести его деревянной стеной. В те далекие времена монастыри были еще и крепостями, оборонявшими подступы к Москве. Ну а в следующем 17-м веке обитель обнесли каменной стеной с зубцами и башнями.



Но в это время максимальную защиту обеспечивали уже земляные бастионы. Строители Донского понимали, что возводят скорее символическую преграду соблазнам грешного мира, и украсили башни совершенно ненужными с фортификационной точки зрения белокаменными узорами и коронами.



Не так давно художник Ермакова расписала проездную арку монастырских ворот. С одной стороны – сцены, связанные с основанием монастыря. Вот московская рать готовится отразить нападение Казы-Гирея, нарисован даже пленный, сумевший обмануть татар.



С другой стороны – сцены жизни патриарха Тихона, его служение тесно связано с Донским монастырем. Петр I запретил русской церкви иметь патриархов, и патриаршество возродилось только после свержения монархии в 1917 году. И первым возглавить РПЦ был избран Тихон. Новый патриарх осудил братоубийственную гражданскую войну и уничтожение царской семьи.



Большевики не собирались терпеть независимый голос церкви, и начали преследовать Тихона. Он был помещен под домашний арест в келью в Донском монастыре. Отсюда патриарха увозили на Лубянку, подолгу содержали во внутренней тюрьме, и опять возвращали в Донской. Здесь на Тихона было совершено покушение, но верный келейник Яков Полозов заслонил патриарха.



Тихон скончался в 1925 году, и был погребен в Донском. Его похороны собрали огромную толпу. Говорят, что только в ограде было 300 тысяч, а всего проститься с патриархом пришло более миллиона человек. Здесь собралась та Россия, которую стремились уничтожить большевики. Под впечатлением от увиденного в тот день, художник Павел Корин задумал грандиозное полотно "Русь уходящая".



"Я уходящих в грусти не виню,
Ну, где же старикам
За юношами гнаться?
Они несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться"



Самое старое сооружение Донского монастыря – Малый собор Донской иконы Божией Матери. Храм начали строить сразу после основания монастыря, в конце 16-го века. Именно здесь был похоронен патриарх Тихон.



В конце 20-го века Тихон был причислен к лику святых. А его мощи были перенесены в Большой собор Донской иконы Божией Матери. Этот храм построен в конце 17-го века и очень необычен, в плане он представляет восьмиконечный крест со скругленными концами. Он напоминает большой красный цветок.



Под алтарем Большого собора – усыпальница царей Имеретинских, правителей Дадиани и князей Багратионов. Это священное место для русского и грузинского народов. Нижняя церковь, устроенная царем Арчилом Имеретинским, посвящена Сретенью Господню.



В советские годы в Донском монастыре размещался Московский музей архитектуры. И музейщики не просто ухаживали за монастырскими постройками, в обители спасали чугунные обломки разобранных триумфальных ворот. Потом по этим деталям ворота восстановили. Сюда свозили наличники и порталы с разрушенных Советской властью церквей. Здесь хранили уникальные надгробия из закрытых московских храмов.



В Донском хранятся подлинные мраморные горельефы скульптора Логановского со стен взорванного Храма Христа Спасителя. К сожалению, спасти удалось только три многофигурные композиции и три отдельные скульптуры. Сегодня уже никто не умеет работать с такими большими объемами камня. И на восстановленном Храме Христа Спасителя, когда повторяли эти работы, сперва их вылепили, а затем отлили из бронзы.



Когда-то на Донском было самое большое кладбище Москвы. Покоиться здесь было настолько почетно, что в середине 19-го века захоронение здесь стоило 3 тысячи рублей. В некрополе в основном могилы московского дворянства: князь Голицын, князь Оболенский, генерал Иловайский. Многие надгробия делали лучшие скульпторы Москвы.



А какой монастырь был первым в Москве? Считается, что Свято-Данилов. Еще в 1282 году он был основан по повелению князя Даниила, родоначальника московской линии Рюриковичей. Недалеко от станции метро "Тульская" ему поставлен памятник. В одной руке у князя меч, много времени у Рюриковичей уходило на междоусобицы, но у Даниила он повернут лезвием вниз, то есть сподобился кресту. Ну а в другой руке – монастырь.



По дороге к обители поставлена часовня в память о Данииле Московском. Она сделана под старину: чуть завалены стены, на фасадах резные вставки. Подходные часовни это давняя традиция, как подготовка к встрече с монастырем.



История Данилова монастыря это история взлетов и падений. Монастырь первым основан в Москве. И именно здесь в конце жизни принял постриг сам князь Даниил. Но затем монастырь пришел в запустение, и строительство здесь возобновилось только при Иване Грозном. Ну а каменные стены и башни обитель получила в 17-м веке.



Вот это самое древнее церковное здание монастыря. Сложный ступенчатый объем создавали с середины 17-го и до 19-го вв. В здании три храма. Внизу – Покрова Богородицы, на втором ярусе – Святых Отцов Семи Вселенских Соборов. В западной части храма находится церковь святого Даниила Столпника.



В 1812 году монастырь захватили французы, и изрядно пограбили. Символом возрождения Москвы после того страшного пожара можно считать Троицкий собор. Его поставил архитектор, восстанавливающий наш город – Осип Бове. Строили собор на деньги трех славнейших купеческих фамилий Москвы, давших в 19-м веке большое количество мэров, в то время – "городских голов": Куманины, Шестовы и Ляпины.



После революции 1917 года из монастыря выгнали монахов. Здесь разместили приемник-распределитель для беспризорных и детей репрессированных. Это не худший вариант, в некоторых московских монастырях были тюрьмы и концлагеря. Так получилось, что именно Данилов монастырь первым вернули Русской православной церкви в 80-е годы прошлого века.



Что-то восстановили, а что-то исчезло безвозвратно. В обители был некрополь, не менее славный именами, чем в Донском. Но он срыт в 30-ые годы. И в память о всех усопших, которые были похоронены на уничтоженном кладбище Свято-Данилова монастыря, была поставлена поминальная часовня.



В Москве в начале 20-го века жил уникальный знаток колокольного звона. Он рассказывал, что в детстве упал в обморок, услышав удар большого колокола в Замоскворечье. И с тех пор на всю жизнь загорелся колоколами. Константин Сараджев знал все московские звонницы, и описал лучшие из них. Он обладал потрясающим слухом, различал 243 звучания каждой ноты. Консерваторская публика ходила слушать его звоны в ныне уничтоженный Никитский монастырь. О нем Анастасия Цветаева написала повесть "Сказ о звонаре московском".



Ансамбль 18-ти даниловских колоколов считался лучшим в Москве. В 30-е годы, после закрытия монастыря, Константин Сараджев посоветовал меценату из США Чарльзу Крейну выкупить эти колокола у советского правительства. Это было спасение, в то время многие колокола переплавляли, например, на барельефы Ленинской библиотеки. Крейн подарил ансамбль Гарвардскому университету.



Колокола разместили на башне общежития, и 77 лет в них звонили студенты Гарварда. В конце 20-го века в России изготовили копии исторических колоколов, в обмен на которые нам передали оригиналы. Последний колокол вернулся на родную колокольню в 2007 году.



Донской и Свято-Данилов были монастыри-крепости, и вокруг них даже сегодня сохранилось пустое пространство. Ну а следующий монастырь так втиснут в центр города, что если бы не колокольня, мимо него можно было бы пройти по улице, не заметив.



Монастырь основан в 14-м веке митрополитом Петром. Петр предсказал будущее возвышение Москвы как центра русских земель. И в знак этого перенес кафедру Митрополита киевского и всея Руси в Москву.



Есть красивая легенда, что князю Ивану Калите было видение: на высоком берегу реки Неглинной он увидел блестящий снег, скоро исчезнувший. Митрополит объяснил, что гора это князь, а снег – он, митрополит. И как растаял снег, митрополит уйдет из жизни раньше князя. На месте видения и был основан Высоко-Петровский монастырь. Кстати, посох Петра-митрополита сохранился, его вручают новоизбранному патриарху, как символ высшей духовной власти.



В 1514 году на месте древнего деревянного храма князь Василий III повелел поставить каменный в честь митрополита Петра. Архитектором был выбран один из итальянцев, работавших тогда в Кремле, Алевиз Фрязин. Он придал церкви необычную форму 8-ми лепесткового цветка.



Петр – не только первый московский митрополит, но и первый московский святой, покровитель и этого монастыря, и всего города неслучайно. Расцвет обители связан с еще одним Петром – императором Петром Первым. Стена к стене с монастырем был двор бояр Нарышкиных, и Петр играл здесь, когда приезжал к деду.



Но юные годы Петра омрачились борьбой за власть. Во время стрелецкого бунта 1682 года его дед был насильно пострижен в монахи отдаленного монастыря, а два дяди, Иван и Афанасий, убиты. Пятиглавый Боголюбский собор поставлен над их могилами. Со временем здесь нашли упокоение более 30-ти представителей этой фамилии. Ну а вокруг собора раскинулся монастырский некрополь, в годы Советской власти его просто засыпали землей.



В Высоко-Петровском интересны симметричный ансамбль. По сторонам двора две почти одинаковые церкви. Церковь Сергия Радонежского поставил уже сам Петр в честь избавления в Троице-Сергиевой лавре в 1689 году от восставших стрельцов. Церковь очень богато украшена. Этот праздничный яркий стиль в честь основных заказчиков бояр Нарышкиных так и называют – "Нарышкинское барокко".



Церковь Сергия Радонежского поставлена на месте стены, разделявшей когда-то монастырь и нарышкинский двор. Сегодня по высокому гульбищу можно перейти на боярскую половину. Вот это длинное здание принадлежало когда-то родственникам Петра, оно так и называется - нарышкинские палаты. Когда палаты передали монахам, то Петр велел их надстроить и соединить галереями с окружающими корпусами. Получился эффектный двухуровневый комплекс.



Обитель знала разные времена. Ее обустраивал Петр Алексеевич, а, став императором, начал ограничивать права монахов. В 1812 году здесь квартировался военный губернатор покоренного города маршал Мортье. И у стен расстреливали москвичей, обвиненных в поджогах. А в 1918 большевики закрыли монастырь и разорили его святыни. В Сергиевской церкви репетировал ансамбль "Березка", а в кельях проходили выставки Литературного музея.



Но каждый раз монастырь возрождался. Ремонтировались храмы, появлялись новые монахи, открывались парадные, а не служебные ворота, жизнь побеждала варварство и запустение.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака "Москва. Пешком". Картинки без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/355620.html

Готика – это архитектурный стиль Европы, ажурные каменные громады возводили в 12-15 вв. В Москве, конечно, можно обнаружить, в основном, стилизацию под готику, и ее не так много. И прежде всего в голову приходит Петровский путевой дворец.



Внимательный взгляд Екатерины Великой усмотрел во временных увеселительных постройках Ходынского поля элементы нового стиля. На Ходынке тогда праздновали Кучук-Кайнарджийское перемирие, и поле застроили потешными турецкими крепостями. И вот императрица повелевает архитектору Матвею Казакову перестроить в этом новом стиле Путевой петровский дворец. Это последняя остановка императоров по дороге из Санкт-Петербурга в Москву.



Новый архитектурный стиль, разработанный Казаковым и Баженовым с благословения Екатерины Великой, теперь называют "русская готика". В нем действительно сплавились элементы древнерусской архитектуры и готические узоры. Остроконечные ниши сочетаются с окнами с гирьками, наверху – островерхие белокаменные шпили, а внизу – русские традиционные пузатые колонны.



Служебные корпуса Путевого дворца с многочисленными, по театральному грозными башенками, украшенными бойницами, зубцами, окружают главный корпус, словно крепостная стена. И комплекс так и назвали – Петровский замок. Здесь нет ни горгулий, ни химер, зато много вычурных башенок и колючих звезд на них. Сторонники видеть во всем масонские знаки объявили их символами тайного общества.



Готика ассоциируется у нас с мистикой, мрачными тайнами, горгулью не пощекочешь за ушком. И в истории Петровского замка тоже была печальная страница – здесь Наполеон пережидал московский пожар. Отселе, в думу погружен, глядел на грозный пламень он.



История следующего здания это просто готический детектив. Все башни московского Кремля завершаются шатрами и украшены белокаменным узором, но это не готика, это русское узорочье 17-го века. И только одна из кремлевских защитниц выбивается из общего строя. Никольская башня тоньше соседок, на ее кровле не поливные муравленые изразцы, а крашеное железо, по углам тоненькие башни-фиалы, а на фасадах – вытянутые стрельчатые окна с белокаменным узором в виде зубчиков.



Откуда здесь эти готические элементы? Башня получила свое острое завершение в 1806-м году от петербургского зодчего Руска. В Санкт-Петербурге он работал в классической манере, но в древней Москве надо было стилизоваться под старину, а старину этот европеец понимал как готику. И вот он ставит на проездной объем вытянутый восьмерик с тонким шпилем. Уже потом Бове поставил тонкие башенки по углам и украсил кирпичную стену белокаменным узором.



У готической постройки обязательно должна быть тайна. Есть она и здесь – изображение святого Николая 90 лет было спрятано под слоем штукатурки. В первые годы советской власти решили замазать надвратную икону. Но безвестные мастера с риском для жизни не просто забросали ее раствором, а поставили решетку, сетку, и лишь потом заштукатурили. Икона была не потеряна, а законсервирована – между ликом и раствором остался зазор в 10 см. И вот в 2010 году изображение святого Николая опять увидело свет.



В древнейшем районе Москвы, Китай-городе, на Никольской улице в середине 16-го века Иван Федоров поставил первый печатный станок, и возник древний печатный двор. Конечно, тогда все здания были деревянные. С 18-го века печатный двор назывался "Синодальная типография", и именно для нее в 1815-м году вдоль улицы было построено парадное здание. Так как оно строилось одновременно с Никольской башней, для ее украшения тоже были использованы готические элементы.



В начале 19-го века готические элементы ассоциировались со стариной, а архитектор Мироновский должен был подчеркнуть древность этого места, ведь именно за этими стенами был напечатан первый "Апостол". И он насытил здание старинными деталями, теми же резными колоннами.



Здесь также есть свои мифологические животные, с фасада Печатного двора сюда перебрались Лев и Единорог. Лев символизирует власть, а Единорог отвечает за чистоту, непорочность и строгость, он даже появлялся на государственных печатях России вместо Георгия Победоносца. Особенно любил этого безжалостного холодного зверя, "инрога" или "индрика", державный куратор печати – Иван Грозный.



Из готических элементов на здании есть башенки-пинакли на крыше, аркады между ними, стрельчатые окна, и традиционные готические четырехлепестковые розы. Синодальная типография была крупнейшей в Москве, во время расцвета в ней работало 350 печатников. Сейчас в этом прекрасном здании Гуманитарный университет.



Раньше в городе было два католических костела, и москвичи называли их по основной национальности прихожан – французский и польский. Польский находится на Малой Грузинской. Польша долгое время входила в состав Российской империи, и логично предположить, что в Москве проживало очень много поляков.



И в начала 20-го века был построен этот гигантский костел на 5 тысяч верующих, самый большой католический храм России. Проект польского архитектора Богдановича включил все основные элементы традиционного готического храма. План в форме креста, вокруг центральной башни – аркбутаны, а на главном фасаде – огромное окно-розетка, стилизованное изображение розы. Роза, тем более белая, означает чистоту, непорочность.



В центре костела его символическое название: Собор непорочного зачатия Девы Марии. На крыше – целый лес пламенеющих шпилей, поэтому костел хорошо виден издалека. Тоненькие кирпичные башенки называются пинакли, а навершия с зубчиками на них – фиалы.



На боковом шпиле виден герб Папы Иоанна Павла II. Почему именно его? Папа Иоанн Павел II – поляк, к тому же, единственный славянин, который избирался Папой Римским. Он провел на престоле 27 лет и пользовался огромным уважением во всем мире.



Строем труб органы напоминают готические соборы. Местный орган с 1955 года работал в соборе города Базеля, а в 2002 году был подарен Москве. Это один из самых крупных органов в мире, в нем 5563 трубы. А вот, например, в органе большого зала Московской консерватории – 3136 труб. Орган участвует в службах, здесь проходят концерты.



О готических соборах писал Осип Мандельштам:

"Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом – дуб, и всюду царь – отвес"



В 1878 году в Москве было основано Общество выпускников Императорского технического училища. А в 1903 году появилась идея построить для Общества собственный дом, по подписке. Вы приходите на встречу выпускников, а вам предлагают скинуться и возвести в центре Москвы здание.



Идея показалась несбыточной, правда, председатель Общества инженер Абакумов внес первую сумму – 9 руб. 50 коп. Но дело завертелось, в короткий срок собрали почти полмиллиона рублей, и построили здание.



Автор, архитектор Кузнецов, заявил, что проектируя фасад, он ориентировался на архитектурные традиции Англии, страны, давшей нам паровоз, пароход, ткацкий станок. Отсюда и готические элементы на здании: вытянутые окна, тоненькие колонны, башенки на крыше.



Дом расположен в Харитоньевском переулке рядом с Мясницкой. Первый этаж предназначался под офисы, на втором был зал заседаний, правление, библиотека и столовая Общества. Квартиры на верхних этажах сдавались. Дом перенасыщен символами. Над входом вензель "ПО –Политехническое общество".



Цифры на фасаде это годы основания Общества и постройки дома. Также здесь есть изображения реторты, электромотора, паровоза и подвесного моста. Считалось, что в этом здании находится самый современный зал заседаний, поэтому после революции дом занял комсомол и провел здесь свой первый съезд.



Но больше всего мифических животных на доме страхового общества "Россия". Он занимает целый квартал на Сретенском бульваре. Дом построен в 1902 году архитектором Проскурниным, и тогда считался самым технически оснащенным жилым зданием России. Здесь были квартиры от 200 до 400 метров с каминами. Высота потолков 380 и 420 см.



И полностью своя инфраструктура: прачечная, электростанция, котельная, в подвалах стояли машины, которые подогревали и увлажняли воздух. Воду добывали из своей артезианской скважины 50-метровой глубины. Конечно, здесь были электрические лифты. А между корпусами тянется великолепная кованая решетка.



И на решетке, и на здании – всюду вензеля "Страховое общество Россия", крупнейшее до революции. Это была эпоха, когда архитекторы свободно жонглировали стилями, и каких только деталей нет на этом здании. Главный фасад заканчивается готическими заостренными арками и башенкой со шпилем-фиалом.



Но главное, тут есть и горгульи, и химеры, и саламандры. Вот они, химеры, по бокам балкона.



А горгульи – под эркером. Хотя они больше похожи на летучих мышей.



Тогда горгульи точно поддерживают балконы во дворе.



А саламандра так спряталась, что ее придется поискать.



После революции сюда вселились: Российское телеграфное агентство, Главное артиллерийское управление, Наркомпрос. Приходя в этот дом за гонорарами, Михаил Булгаков столкнулся с новой советской бюрократией, между заполнением в первый раз ведомости и получением денег в кассе проходило 28 дней.



А над всем этим по-прежнему веселились лепные амурчики вокруг античной богини, и мудрец разговаривал с учениками.



Самый известный готический дом стоит на Театральной площади. Архитектор Клейн построил для шотландцев Мюра и Мерилиза, давно торговавших в Москве, огромное здание в 7 этажей. Для 1909 года это очень большой дом. Обращение к готике было вызвано рекламными соображениями, между колоннадами Большого и Малого театров вдруг возносится готический костел. Москвичи охнули, возмутились, и немедленно устремились внутрь.



А внутри их ждали: комната отдыха, справочная, ресторан, до этого в магазинах такого не было. Сенсацией стали электрические лифты, раньше торговые помещения выше 3-го этажа не возносились. Основной упор сделали на отдел готового женского платья, и там было самое разное освещение. Поэтому примерить шляпку или платье можно было при электрическом, газовом и даже керосиновом свете.



Людей вокруг Театральной площади сразу прибавилось. У служебных дверей театров поклонники поджидали артисток, а у служебных дверей магазина толпились обожатели «мюрелизочек», в магазин специально набрали только пригожих продавщиц. Слава об универсальном магазине гремела по всей России.



«Мюр и Мерилиз» бесплатно высылали каталоги, и любой житель империи от Варшавы до Владивостока мог заказать по почте товары. При строительстве этого магазина использовали железные конструкции и новый материал – железобетон. Это позволило сделать окна очень широкими.



Многие предприниматели на рубеже 19-20 вв. выбирали английский стиль, это респектабельно. Но богач и оригинал Савва Морозов построил целый готический дворец, это должно быть самый большой особняк того периода. Это был подарок женщине, а любовь была страстной – Савва увел жену у племянника.



Некоторые считают, что именно этот дом описан в романе «Мастер и Маргарита». Маргарита Николаевна занимала вместе с мужем вдвоем весь верх прекрасного особняка в одном из переулков близ Арбата. Здесь действительно большой участок и сад подступает вплотную.



Но, пожалуй, этот особняк слишком велик и роскошен даже для такого «крупного специалиста», каковым был муж Маргариты. Зато здесь есть настоящие горгульи, и расположены они правильно, по краям террасы, и на водосточных трубах. Потому что Горгулья изначально – это французское речное чудовище, и ставили их в виде водостоков.



Материал взят из серии передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/354942.html

Любопытно, что столь любимый и узнаваемый московский ампир создавал иностранец. Хотя и не совсем иностранец. Доменико Жилярди считают своим в России, и Италии, и Швейцарии. У нас он работал, у итальянцев учился, а родился и провел последние годы жизни в Швейцарии, где сейчас хранится его архив и есть небольшой музей.



Но начнем по порядку. В 1796 году к главному архитектору Московского воспитательного дома Ивану Жилярди приезжает из Монтаньолы его 11-летний сын Доменико. Мальчик мечтает заниматься живописью, и отец посылает его в Петербург к знаменитому художнику Карлу Скотти.



Затем Доменико переезжает в Италию, чтобы продолжить занятия живописью в Миланской академии искусств. Ещё одна любопытная деталь, Доменико Жилярди – живописец, довольно поздно увлекшийся архитектурой. Только в Миланской академии юноша понял, что его призвание – не живопись, а зодчество.



Он окончил класс архитектуры, несколько лет изучал в Италии постройки, и вернулся к отцу в Москву уже не начинающим художником, а сложившимся архитектором. И может быть, именно живописный опыт и сделал его таким выдающимся строителем. К примеру, дворец Луниных на Никитском бульваре явно рожден на мольберте пейзажиста, а не на чертежном столе.



Дворец расположен на склоне, состоит из трех разных зданий, и никогда не скажешь, что это первая работа молодого зодчего в Москве. Это, скорее, живописная ведута полного творческой энергии маэстро.



Если идти от Арбата, то первым открывается двухэтажный флигель. Колоннада ионического ордера поднята на белокаменный цоколь. Колонны расположены живописно: по углам сдвоены, в центре – широко расставлены.



Главное здание украшает уже классическая коринфская колоннада, но для контраста с флигелем здесь колонны не выступают из стены, а убраны в неширокую нишу.



Следующий – служебный флигель, его простота оттеняет богатое убранство главного дома. Три классических здания в одной постройке – это явная демонстрация блестящего владения темой.



Доменико Жилярди начал работать в Москве в 1810 году, то есть незадолго до французского нашествия. Следовательно, он – один из огромной плеяды зодчих, восстанавливающих Москву после пожара. В 1817 году Жилярди приступил к возрождению обугленного остова Университета. Он оформил по-иному фасады, сложил белокаменную лестницу, увенчал куполом новый полуциркульный центральный зал.



А вот еще одно свидетельство таланта Жилярди-живописца: зодчий нарисовал девять муз для барельефа за колоннами. А переводил их в камень скульптор Замараев, и он изменил некоторые детали. Жилярди отличался добрым нравом и понимал принципы ватаги, он заявил, что Замараев улучшил его замысел, причем сделал это письменно, чтобы ни у кого не было проблем, работа-то казенная.



"По моему сужденью, пожар способствовал ей много к украшенью. Не поминайте нам, уж мало ли кряхтят: с тех пор дороги, тротуары, дома – и все на новый лад". (А. Грибоедов) Москва 18-го века, Москва Баженова и Казакова погибла в пожаре 1812-го года.



Новые здания и фасады обгоревших дворцов ставили в новом стиле – стиле "ампир", стиле империи, появившимся в начале 19 века при дворе императора Наполеона Бонапарта. Парадокс – город, пострадавший во время французского нашествия, восстанавливали в стиле, получившем название от империи Наполеона.



Жилярди – один из мастеров, отстраивавших после пожара ампирную Москву. Но именно его здания стали эталоном стиля, благодаря безупречным пропорциям и блестящему использованию классических элементов. При этом как всякий большой художник, Доменико умел удивлять.



На доме князя Гагарина на Поварской Жилярди заменил классический портик тремя нишами-окнами. Это характерная деталь римской архитектуры, хорошо знакомая Жилярди – отрезок колоннады, вписанный в арку.



Все время работы в Москве Доменико Жилярди, как и его отец, был архитектором Воспитательного дома, а Воспитательный дом входил в благотворительную систему Марии Федоровны. Значит, главным заказчиком нашего героя была вдовствующая императрица Мария Федоровна.



Это была удивительная женщина. Ступив на престол с мужем, императором Павлом, Мария Федоровна приняла шефство над четырьмя благотворительными учреждениями. Что такое шефство? Можно раз в год появляться на торжественном обеде, но императрица с энергией и пониманием, а у нее у самой было 10 детей, взялась за вверенные ей учреждения. И за 30 лет довела число благотворительных организаций с 4 до 43.



Она создала огромную даже по нынешним меркам систему, она так и называлась – ведомство Марии Федоровны, которая занималась призрением, воспитанием, образованием и лечением. Ее учреждения настолько процветали, что многие частные приюты и богадельни, попав в стесненное положение, мечтали попасть в ведомство Марии Федоровны.



Для этого ведомства Доменико Жилярди построил Вдовий дом на Баррикадной. Здесь обретали кров вдовы чиновников и офицеров. Здание соответствует образу опрятной благородной вдовы. Зодчий выбрал для лоджии самые строгие и простые дорические колонны.



Женщинам, жившим здесь и желающим работать, Мария Федоровна предложила дежурить в больницах, жалованье платили 5 рублей. После десяти лет службы назначали пенсию 150 рублей, после 25 лет – триста рублей. Таких работниц называли "сердобольные вдовы". Сердобольные вдовы – прообраз института сестер милосердия в России.



Московский Воспитательный дом был огромным учреждением, в нем воспитывались 24 тысячи детей. И был создан комплекс учебных и жилых зданий, образовательных корпусов, мастерских, был свой театр. Главными архитекторами Воспитательного дома последовательно служили отец и сын Жилярди.



Для Опекунского совета Московского Воспитательного дома на Солянке Доменико Жилярди возвел еще одно здание. Первоначально его компоновка напоминала композицию конного павильона в Кузьминках работы Жилярди или дома Лунина, который упоминался выше – центральный объем был соединен переходами с флигелями.



Но в середине 19-го века ученик Доменико Михаил Быковский перестроил крылья. Так что по сторонам – это Быковский, а вот изящную ионическую колоннаду и круглую ротонду в центре сочинил Жилярди.



Доменико Жилярди принадлежат и эти парадные ворота, увенчанные скульптурами Витали.



В Опекунском совете не только обсуждали судьбы подкидышей и приданное выпускниц, сюда приходили закладывать драгоценности, имения, крепостные души. Мария Федоровна тратила на благотворительность свои средства, привлекала частные пожертвования, но денег все равно не хватало.



И тогда были учреждены Ссудная и Сберегательная кассы, их обороты питали ведомства Марии Федоровны, например, десятая часть проданных и не выкупленных имений шла в Воспитательный дом. Источники финансирования благотворительности были удивительные, например, существовала карточная монополия. Все игральные карты в Российской империи могли выпускать только заводы Воспитательного дома.



Для устройства в Москве Института ордена Святой Екатерины Мария Федоровна выделила 17000 собственных средств, на них купили огромный участок с садом. Сейчас это Екатерининский парк. А деньги на дом дал ее сын – император Александр. Строил здание Доменико Жилярди.



Институт благородных девиц – заведение закрытое, и поэтому устроили глубокий двор, а казенный характер заведения подчеркнули сухой колоннадой. Для нас Институт благородных девиц звучит романтично, а в 19 веке для девочек это означало скудное питание, казенщину и полную неприспособленность к жизни. Слово "институтка" стало нарицательным, так называли возвышенную, не от мира сего, барышню.



Однажды Мария Федоровна посетила Воспитательный дом и нашла, что он слишком перенаселен. Она немедленно распорядилась оставить в нем только классические курсы, а технические классы вывести в отдельные ремесленные училища. Для нового учебного заведения передали огромный Слободской дворец на Яузе.



Перестроить это здание для технического училища поручили главному архитектору Воспитательного дома Доменико Жилярди. Со временем техническое училище выросло в "Бауманку" – Технический университет имени Баумана, и на Яузе появился целый институтский городок.



Последняя работа Жилярди в Москве – дом братьев Усачевых на Земляном валу. И снова загадка: Усачевы – купцы чаеторговцы, а до этого Доменико строил для Голицыных, Гагариных, Луниных, Тучковых – это знатнейшие фамилии России, а также возводил общественные здания по заказу вдовствующей императрицы. Что же связывало его с купцами чаеторговцами?



Скорее всего, снова благотворительность – Усачевы содержали в Москве рукодельное заведение, где девицы-сироты приучались к занятиям, свойственным хозяйкам и матерям семейства. Работа в ведомстве Марии Федоровны свела Жилярди с Усачевыми, и он создал для московских предпринимателей уникальный ансамбль.



Во дворце три фасада: уличный, дворовый и садовый, с торца. Жилярди всегда чутко прислушивался к пожеланиям заказчиков, и умел не просто угодить, а сделать здание похожим на хозяина. Один из братьев Усачевых серьезно увлекался садоводством, и сад здесь был отменный, он до сих пор радует москвичей.



И что же самое оригинальное в этом доме? Дуга пандуса, спускающаяся от трехчастного окна в сад. Многие решения Жилярди копировали коллеги, например, Григорьев, но такого паркового спуска больше нет нигде.



Доменико покинул Россию в 1832 году, почему, опять загадка. Официальная версия – уехал лечиться, а может быть, ему захотелось быть ближе к дочери, которая жила в Швейцарии. Или повлияла смена политической обстановки после воцарения Николая I. Ну а некоторые исследователи считают, что архитектор не любил византийский стиль, когда мы предложили построить два храма в этом стиле, предпочел уехать.



Доменико проработал в Москве чуть больше двадцати лет, но за это время подарил городу добрую дюжину блестящих зданий, по которым можно изучать эпоху и стиль ампир. Все его постройки – и огромный слободской дворец, и маленькая часовня на кладбище – всегда тонко прорисованы, ведь зодчий был еще и живописцем.



Жилярди подготовил команду талантливых учеников, которые продолжали ставить классические здания. Все, знавшие его лично, оставили о Жилярди только теплые воспоминания: истинный талант, доброжелателен и благотворителен.



Материал взят из серии передач Михаила Жебрака "Москва. Пешком". Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/354720.html

Доказать то, что Москва является родиной слонов, я вряд ли смогу, но, как это ни удивительно, слоны сопутствовали своей тяжелой поступью московской истории всегда, и в недавнем прошлом, и в пушкинское время, и даже в Средневековье.



Именно во времена Средневековья, в 16-ом веке, в Москве и появился самый первый слон. Содержался он, предположительно, на Красной площади между Никольской и Собакиной башнями Кремля, возле Исторического музея, рядом со львами, подарком королевы Елизаветы.



Тогда-то москвичи впервые слона и увидели. А до этого, каким только полумифическое животное не представляли. Например, так.



Или так. Справа тоже слон.



Или даже так как-то.



Одно из древнейших русских изображений слона мы видим на рельефе Георгиевского собора в городе Юрьеве-Польском, XIII в.



Вообще-то считается, что изначально слоном на Руси звали лося. Но увидев настоящего "элефанта", наши предки решили, что вот он, настоящий слон, а этот рогатый пусть теперь "лосем" побудет. В древнерусском языке слово "хобот" означало "хвост", и слону его прикрепили с другой стороны. Переднюю часть решили называть "хоботом", а заднюю – "хвостом", поменяв, таким образом, могучему животному местами морду и задницу.



Первого русского слона персидский шах Тахмасп I подарил российскому царю Ивану Грозному в знак особого уважения. Где-то в 1553-м году в Москву приезжает иранское посольство, и в составе делегации присутствовал этот диковинный зверь.



Поскольку из Персии слона гнали своим ходом, он безумно устал, и, представ перед царем, совершенно обессиленный упал на колени. Ивану Грозному это очень понравилось, а посланники не растерялись и доложили, что перед великим русским царем встает на колени даже самый могучий зверь Земли.



Прошло много лет, и Иван Крылов пишет свое знаменитое: "По улицам Слона водили, как видно напоказ, известно, что слоны в диковинку у нас". Возникает закономерный вопрос: а где же баснописец мог увидеть наших Слона и Моську, если слоны в диковинку у нас?



В 1796-м году правитель Бухары Маасум прислал в презент императрице четырех ахалтекинских лошадей и "для удивления императрицы" слона, которого "сопровождал управитель индиец Махмут". Они проходили через Москву, бабы падали в обморок, бывалые мужики только подмигивали друг другу, собаки лаяли и визжали, пытаясь укусить слона за ногу. Чему Крылов и оказался свидетелем.



Ну а слон прожил в Санкт-Петербурге 10 лет и благополучно умер. И скромно стоит в Кунсткамере, словно и не царский подарок. И Крылов написал свою следующую басню про того же слона "Слона-то я и не приметил".



Именно Бухаре было суждено стать бесперебойным источником поставки слонов в Москву. Каждые 10 лет, в 1839-м, 1849-м и 1859-м годах эмир бухарский передавал русскому царю вот такой огромный привет. Так, слон Мавлюк, подаренный эмиром Александру II, потешил немного императора в Царском селе и был подарен Московскому зоосаду. Началась новая эпоха слонов.



Так с середины 19-го века слоны, не меняясь в размерах, перестали быть царским делом и стали всеобщим. Вот тот самый слон Мавлюк, подаренный Александром II Московскому зоосаду, который и тогда уже находился на Пресне. Фактически – родоначальник династии всех московских слонов.



Незадолго до революции самый огромный из всех московских слонов – Зембо – заболел. Его разбил паралич. Москва замерла в нетерпении. Выхода не было, слона усыпили хлороформом, а скелет его долгое время был жемчужиной коллекции Зоологического музея МГУ на Большой Никитской. Потом скелет исчез, и куда он делся, не знает никто. Больной Зембо на фото ниже.



Александровский слон Мавлюк дожил до начала 20-го века и умер от старости. Сегодня мы можем полюбоваться на его потомков: Памира, Киприду, Пепиту и Филимона.



В переломном 1917-м году слоны приняли сторону освобожденного пролетариата и очень послужили делу революции. Знаменитый дрессировщик Владимир Дуров выводил их на манифестации, что очень способствовало свержению в России капитализма.



Но после, в 1929-м году, на очередной демонстрации в целях недопущения износа было принято решение настоящего слона заменить символическим.



Началась война. В ночь на 23 июля 1941 года Московский зоопарк подвергся первой авиационной бомбардировке. В слоновнике возник пожар, после чего слониху Нону решили отправить в эвакуацию в Свердловск. Там был зоопарк, но не было слоновника, и Нону поместили в Крестовоздвиженский монастырь, разобрав, часть стены храма, и замуровав обратно. Лютой зимой 1942-го года, отчаянно трубя, нона умерла в церкви от голода и холода.



В 1945-м году война закончилась, и проигравшая Германия платила союзникам огромные контрибуции. А офицеры и солдаты вовсю вывозили военные трофеи. Одним из таких трофеев стал целый цирк во главе со слонихой Пунчи, которую поселили в театре Дурова. Вот она, красавица.



Вместе со слонихой из Германии приехал работающий с ней человек. И местные подростки, лишившиеся на войне отцов и братьев, решили отомстить фашистам. Сторожу метнули камень в голову, а слонихе, зная, что у нее нежные подошвы, насыпали гвоздей под ноги. Когда все выяснилось, взрослые мужики района собрали водки, колбасы и хлеба и повели парней к сторожу извиняться.



Тогда же узнали, что у сторожа вся семья погибла при бомбежке, и кроме слонихи у него никого нет. Всю свою нищенскую зарплату он тратил на хлеб, капусту и свеклу для единственного родного существа – Пунчи. И тогда пацаны с Самотеки, осознав, что натворили, взяли деньги, которые они всем двором копили на футбольный мяч, пошли на рынок и накупили овощей для слонихи. Пунчи прожила 45 лет и умерла в 60-х годах. Ее знала вся Москва.



Материал взят из передач Владимира Раевского. Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/353975.html

"В век сплошных скоропадских,
Роковых скоростей -
Слава стойкому братству
Пешехожих ступней!"

Это написано словно сегодня, словно чтобы подчеркнуть, что из окна машины Москву не узнать, по городу надо ножками походить. Марина Цветаева гулять любила. "Исходи пешком — молодым шажком! — всё привольное Семихолмие".



Первые 20-ть лет Марина жила в доме отца в Трехпрудном переулке. На месте этого дома когда-то стоял одноэтажный деревянный дом в 11-ть комнат. Вход со двора. Ну а двор поросший травой с колодцем и выводком утят, которых разводил дворник. Еще во дворе были два погреба, флигель в семь комнат, каретный сарай, прачечная, и это все в начале 20-го века, словно и не Москва.



"Засыхали в небе изумрудном
Капли звезд — и пели петухи…
Это было в доме старом, в доме чудном…
Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном —
Превратившийся теперь в стихи!"



После смерти профессора Цветаева здание разобрали на дрова. А на этом месте воздвигли шестиэтажную кирпичную громаду по проекту архитектора Булгакова. На доме прекрасные лепные балконы и другие ренессансные детали, как было принято в 1948-м году, в момент окончания строительства.



Марина поступила в 4-ю женскую гимназию на Садово-Кудринской, но у матери обнаружили туберкулез, и семья на несколько лет уехала за границу, где мать перебирала клиники, а Марина – учебные заведения, нигде долго не задерживались. Мама блестяще играла на фортепиано и гитаре, писала стихи на русском и немецком языках, и занималась живописью. И отец – знаток античности и древних языков, без дела не сидел.



Профессор Цветаев возглавлял отделение истории искусства Исторического факультета Московского университета. В отделении было 15 слепков античных скульптур, немного для изучения, и Цветаев задумал собрать коллекцию слепков, достойную Москвы, и построить для нее отдельное здание. Тихий и мягкий профессор обнаружил таланты психолога, он собирал пожертвования и мотался за экспонатами по европейским музеям.



Новый музей открыли в 1912-ом году в присутствии всей научной Москвы и императорской фамилии. Марина говорила, что музей есть четырехлетний бессеребряный труд ее отца, и таких же три бессеребряных миллиона Нечаева-Мальцова. Проект выполнил архитектор Клейн. С 1937-го года музей носит имя А.С. Пушкина.



Несмотря на постоянные увлечения, страсти, Марина любила мужа всю жизнь. Марина Цветаева и Сергей Эфрон познакомились в 1911-ом году в Крыму в Коктебеле у Максимилиана Волошина. Юная Марина на пляже сказала: "Тот, кто найдет мой любимый камень, станет моим мужем". И сразу же юный Сергей нашел на побережье ее любимый камень, сердолик. В Москву они вернулись вместе и поселились в доме № 19 в Сивцевом Вражке, в самом сердце старой Москвы.



"Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы…
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, —
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы — их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы"



С 1914-го года Марина и Сергей Эфрон жили в съемной квартире в Борисоглебском переулке. Квартира была настоящая старая московская, несуразная, неудобная, в полтора этажа, но чрезвычайно уютная. Из комнаты Эфрона можно было выйти прямо на крышу, и Марина выводила на нагретую кровлю двух своих дочерей.



Квартира была 200 кв. метров, хватало и для семьи, и для гостей, и для прислуги. Здесь Марина прожила 8 лет, до 1922-го года, когда уехала за границу. Здесь написаны ее самые известные стихи.



Марина была домашним человеком, она остро страдала от отсутствия собственного жилья, а квартиру в Борисоглебском очень любила. Ее собственная комната с 11-ю углами была для нее волшебным кораблем или пещерой Аладдина.



"Есть черный тополь, и в окне — свет,
И звон на башне, и в руке — цвет,
И шаг вот этот — никому — вслед,
И тень вот эта, а меня — нет"



Дом, где находится музей Марины Цветаевой, отстояла общественность, его хотели снести. Но внутри не осталось подлинных предметов, Марина после революции порубила все на дрова. Она тогда жила на кухне, варила похлебку в самоваре, а стихи писала на обоях.



Как-то к ней пришел незнакомый человек, она по близорукости приняла его какого-то за поэта, их много ходило, и предложила морковного чаю. Гость осмотрелся, откланялся, и быстро ушел, оставив на столе несколько рублей. Цветаева только потом догадалась, что это был вор.



Не в силах прокормить своих дочек, она отдала их в Кунцевский приют, в 20-ом году младшая умерла там от истощения. Памятник поэту в Борисоглебском переулке поставила скульптор Матвеева.



Современники говорили, что Цветаева придумывала легенду о мужчине, которого собиралась любить, а потом любила этот миф, а не человека, причем гневалась, что он не соответствует реальным людям. Но ее муж, Сергей Эфрон, это герой настоящий, не выдуманный. В набрякшей мятежом Москве 1917-го года прапорщик Эфрон срывает со столбов большевистские прокламации. Перед одним из столбов стоят солдаты, но он не может спасовать и срывает это воззвание тоже. Арестован, чудом избежал расправы.



Затем он участвует в октябрьских боях. Когда штаб защитников Москвы капитулировал, Эфрон ускользнул, поменяв офицерскую форму на рабочий полушубок. Уехал на Дон, участвовал в Ледяном походе и обороне Крыма.



«Под шинелью драной
Мрем, наган наставляя в бред.
Перестраивайте Бедламы:
Все малы для российских бед!»



После революции эпоха музеев и домов для Марины Цветаевой закончилась, и началось время квартир и углов. В доме в Мерзляковском переулке жила в двух комнатах 10 и 6 кв. метров в коммунальной квартире сестра Сергея Эфрона. «Нора без окна и стола» – говорила Цветаева. Но и спасительный остров, где в разные годы оказывались члены ее семьи. Именно сюда в 1920-ом году Марина привезла из приюта и выхаживала старшую дочь.



Узнав, что муж жив, Марина в 1922-ом году поехала к нему в Берлин. Берлин, Прага, пригороды Парижа. «Вот у Бодлера – поэт, это альбатрос – ну, какой же я альбатрос, просто общипанная пичуга, замерзающая от холода, а вернее всего – потусторонний дух, случайно попавший на эту чуждую, страшную землю».



В эмиграции Цветаевы жили очень бедно. У Марины даже не было письменного стола. Если получалось, она работала на кухонном. Но возвращаться не собиралась, считала, что забыть Россию может лишь тот, кто мыслит ее вне себя, у кого же Россия внутри, может потерять ее только вместе с жизнью.



От современности Марина была далека, свое творчество понимала как заговор против века, веса, счета, времени, дроби. В эмиграции Сергей Эфрон сделал кульбит, из белого офицера превратился в агента ГПУ. Его вызвали в Москву. Дочь Ариадна и сын Георгий в розовом свете представляли себе жизнь в Советском Союзе, и тоже рвались туда. Поехала с семьей и Марина.



Цветаева вернулась в Россию в июне 1939-го года. В Москве узнала, что сестра в лагере. В августе была арестована дочь Ариадна, а в октябре – муж Сергей. Их пытали, чтобы выбить показания в работе на французскую разведку. Марине с 14-летним сыном Георгием жить было негде и не на что. Литфонд разрешил столоваться в Доме творчества в Голицыно, но снимать комнату надо было на стороне.



За два года в России было опубликовано только одно стихотворение, переводами зарабатывать не получалось, и Марина занимала деньги. В 40-ом году Марина Цветаева с сыном въезжают после зимы в Голицыно в квартиру дочери известного биолога А.Н. Северцова Натальи Северцовой – в «комнату Зоологического Музея, выходящую на университетский двор». Их пускают ненадолго, на то время, пока Северцова с мужем уезжают отдыхать в Коктебель.



В усадьбе Куманиных, в квартире писателя-сатирика Виктора Ефимовича Ардова 7 июня 1941 г. состоялась единственная встреча двух поэтов – Марины Цветаевой и Анны Ахматовой. Они несколько часов общались и совершенно разочаровались друг в друге, не приняли друг друга в творчестве. Ахматова даже сказала потом про Цветаеву: «Она пришла и сидела семь часов».



«Белорученька моя, чернокнижница…
Невидимка, двойник, пересмешник,
Что ты прячешься в черных кустах,
То забьешься в дырявый скворечник,
То мелькнешь на погибших крестах»…
(Анна Ахматова, «Поздний ответ»)



Последние дни в Москве Цветаева с сыном жили в одной из комнат трехкомнатной квартиры инженера Шукста, уехавшего с семьей на работу в Заполярье, в другой комнате осталась дочь Шукста Ида, а третью занимала супружеская пара. Отсюда 8 августа 1941 Цветаева с Георгием уехали в эвакуацию в Елабугу.



Ни сбережений, ни работы у нее не было. Она написала заявление с просьбой принять ее судомойкой в столовую Литфонда. Через 10 дней пожарила сыну рыбу, написала записку друзьям с просьбой принять мальчика, и покончила с собой.



«Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух — не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле! — Неба дочь!
С полным передником роз! — Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! — Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу»!



Храм Большого Вознесения у Никитских ворот москвичи знают прекрасно, здесь венчался Пушкин. Мало кто помнит, что здесь в 1991-ом году в 50-ю годовщину смерти Цветаевой по благословению патриарха Алеския II была совершена панихида по Марине Цветаевой.



Муж расстрелян, дочь Ариадна получила 8 лет лагерей, затем бессрочную ссылку, реабилитирована после смерти Сталина. Сестра Анастасия – 10 лет лагерей, бессрочная ссылка, реабилитирована после смерти Сталина. Стихи Цветаевой с трудом возвращались из небытия. Елабуга далеко, и почитатели таланта Цветаевой приходят вспомнить ее к семейному захоронению Цветаевых на Ваганьковском кладбище. Здесь похоронены мать, отец и сестра Марины, Анастасия.



«Раз! — опрокинула стакан!
И всё, что жаждало пролиться —
Вся соль из глаз, вся кровь из ран —
Со скатерти — на половицы.
И — гроба нет! Разлуки — нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть — на свадебный обед,
Я — жизнь, пришедшая на ужин»



Материал взят из передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/353439.html

Дорогие друзья и колллеги. А знаете, что я думаю относиткльно наших московсских властей? Да пошли они в задниццу.

https://raven-yellow.livejournal.com/tag/%D0%91%D1%83%D0%BB%D0%B3%D0%B0%D0%BA%D0%BE%D0%B2

https://raven-yellow.livejournal.com/352490.html

Увековечить память о себе в городе можно разными способами: купцы построят школу, больницу, приют и назовут своим именем – Морозовская больница, Третьяковская галерея, но можно возвести что-то, поражающие воображение. Было дело, Александр Меншиков размахнулся поставить домовую церковь выше колокольни Ивана Великого. Но архитекторы должны строить так, чтобы потомки знали не только их здания, но и помнили имена создателей.



Среди сотен талантливых архитекторов, работавших в нашем городе, москвичи выделяют несколько фамилий. Считается, что они не просто ставили уникальные здания, но и формировали облик города в определенную эпоху. И когда мы вспоминаем стиль модерн, конца 19 – начала 20 века, то сразу говорим о Шехтеле.



Сохранилось больше 80-ти построек Франца Шехтеля. Ярославский вокзал и типографию "Утро России" знают все. А мимо некоторых домов мы проходим, не подозревая, что это произведение известнейшего архитектора. Но кто вспомнит на Театральной площади, что постамент для памятника Островскому проектировал Шехтель, или что часовня-памятник в фамильной усыпальнице Морозовых на старообрядческом Рогожском кладбище в Москве – тоже его работа?



C внуком Шехтеля, эстрадным артистом Тонковым, известным по образу Вероники Маврикиевны, произошел следующий курьез. Он выступал в Саратове и сказал, что его дед родом отсюда. Из зала закричали, а как фамилия? Артист назвал, зал взорвался аплодисментами, а после концерта мэр попенял: "Ну что ж вы нам о дедушке так ничего и не рассказали? Это такая дорогая для нас фамилия, наш самый известный булочник!"



Из немцев Шехтелей, переехавших из Баварии в Москву, нас интересует Франц, будущая звезда модерна. После смерти отца его мать осталась в Саратове с шестью детьми и без средств к существованию. Друзья поспособствовали ей устроиться экономкой в Москву в дом Павла Михайловича Третьякова. Это было непростое решение: из хозяйки собственного дома перейти в услужение, но Третьяковы были готовы терпеть ее непростой нрав. Сам Франц говорил, что у его матушки характер 56-ой пробы.



Им была нужна дама воспитанная, по-немецки педантичная и не якшающаяся с дворниками. Угадав способности юноши, Павел Михайлович устроил его в мастерскую своего зятя, архитектора Каминского. Александр Каминский – семейный архитектор рода Третьяковых. Он построил ряд зданий для Сергея и Павла Михайловича. Например, вот этот короткий переулок, созданный Каминским, так и называется по имени заказчиков – Третьяковский проезд.



С подачи Каминского Франц поступает в Училище живописи, ваяния и зодчества. Правда через два года он был отчислен за плохую посещаемость, но Шехтель – гений, самородок, и продолжает работать в архитектурной мастерской Александра Каминского, а так как нужно зарабатывать, Франц с головой погружается в рисование, он иллюстрирует книги, журналы, делает плакаты и афиши, даже ресторанное меню.



В эти годы Шехтель подружился с Чеховым. Он оформил его первую книгу "Пестрые рассказы". За мастерские виньетки Чехов называл своего друга "Московский виньетист". Архитектор Шехтель для друга рисовал, а фельетонист Чехов друга лечил, а потом притворно жаловался: "Совершенно нет времени писать: то Шехтель заболеет, то Гиляровский, то за дровами надо идти".



Переписка Чехова и Шехтеля искрометна, волна подначек и намеков на былые шалости. Шехтель курил сигары, и друзья обменивались советами. Чехов: "Дорогой Франц Иосифович, гербовая сигара имеет свою историю, ее следует курить не только стоя и сняв шляпу, этого мало, нужно, чтобы музыка играла "Боже, царя храни!", и вокруг гарцевали жандармы". Любопытно, что коронационный альбом "Весна красна" по случаю нового царя Александра III оформлял тоже Шехтель.



Шехтель любил дорогие вещи. Выросший в бедности, он с удовольствием окружал себя произведениями искусства. У него была неплохая коллекция персидской миниатюры, сочинский фарфор, этрусские вазы, скульптуры итальянского возрождения, венецианское стекло. Так что, ставя вот такой особняк для известнейшего предпринимателя Смирнова, Шехтель с особым шиком рисовал интерьер, насыщая его живописью, скульптурой, резным деревом и огромными мраморными каминами.



Рисунки Шехтеля растеряны, заточены в запасниках, но, кажется, большую роль в успехе Франца-архитектора сыграл именно его колоссальный опыт художника-оформителя. Как иллюстратор отбивает текст росчерками и завитками, так Шехтель стал окружать свои особняки коваными спиралями. Его виньетки превратились в рисунки оград, фонарей, дверей и балконов.



Шехтель рисовал дом целиком, как вот этот особняк Дерожинской в Кропоткинском переулке, от ворот до паркета и каминов и на этом доме очень хорошо виден талант Шехтеля-рисовальщика. Здание словно сначала нарисовано уверенным карандашом, а затем крупные детали пастозно пройдены кистью.



"Есть ли сказка более волшебная, чем сказка о трех сестрах – архитектуре, живописи и скульптуре?" – начал в 1919 году свою лекцию 60-летний зодчий. В его собственных работах эти три музы всегда выступали рука об руку. Вот за этим огромным окном 130 метровый зал, стены в нем Шехтель оставил незаполненными для фресок.



Предполагалось, что рисовать будет Грабарь, но Дирожинская снизила цену с 10 до 5 тысяч. За 5 согласился работать Борисов-Мусатов, сделал эскизы, но хозяйка опять начала торговаться, и художник обиделся: "Барыня думает, что я сделаю я их для своего удовольствия, задаром!", и продал рисунки в Третьяковку. Спустя сто лет замысел Шехтеля был воплощен – по сохранившимся в Третьяковке эскизам зал расписали.



Мало кто знает, что также много лет Шехтель работал театральным художником, он возводил павильоны для уличных представлений, оформлял театральные залы, сочинял костюмы и декорации, рисовал афиши. Его работы даже выходили отдельными изданиями. Памятником увлечению Шехтеля театром осталось здание МХАТа.



МХАТ Шехтель построил в 1902 году в Камергерском переулке, но еще 1884 году на Большой Никитской маститый зодчий Терский возводил здание театра Парадис, и пригласил 24-летнего Франца нарисовать фасад. Сегодня в этом здании театр имени Маяковского.



Шехтель сделал фасад в русском стиле, но чтобы оценить мастерство Франца-рисовальщика, надо посмотреть старые фотографии, где видны ажурные кружева под карнизом и деревянные башенки, которые в советское время были утрачены.



Опыт театрального декоратора Франц использовал и в своей архитектурной практике, он ведь оформлял в основном спектакли сказочные, волшебные, и вот это умение создавать несуществующие миры Шехтер перенес на улицы Москвы. Например, на Спиридоновке он построил для Саввы Морозова готический дворец. Любопытно, что этот искрометный ценитель ресторанов, творивший, как сказал кто-то из друзей, между чертежной доской и бутылкой шампанского, был потрясающе трудолюбив.



"Без работы я – ничто, как часы, не заводимые регулярно", – говорил сам Франц. Для этого здания он сделал 700 рисунков, именно по результатам этой работы Шехтель, не имевший официального диплома, получил низшее архитектурное звание техника. Потрясающе – один из лучших домов Москвы и техник.



Новый год у советской партийной верхушки было принято встречать в огромном готическом дворце Морозовых, как говорили, "у Громыки", ведь после революции особняк Морозовых стал домом приемов МИДа. И вот однажды туда на праздник пригласили канцлера ФРГ Вилли Брандта. Узнав фамилию архитектора, канцлер довольно произнес: "Шехтель – это наш!", а Брежнев очень уважал Брандта. И, говорят, после этого к Шехтелю стали проявлять интерес, а то до этого говорили: "Строил упаднические дома для буржуев".



Шехтель строил не только для купцов, он возводил театры, кинотеатры, вокзалы, библиотеки, а вот этот маленький замок в Ермолаевском переулке он построил для своей семьи, как раз с гонорара за Морозовский дворец. Как говорил Савва Морозов: "Шехтель – фамилия иностранная, а размах у Франца Иосифовича – воистину русский".



В 1914 году после объявления Германией войны России, в стране вспыхнули антигерманские настроения, и в Москве начались немецкие погромы. Вряд ли кондитер Эйнем или аптекарь Ферейн были виновны в агрессивной политике Германской империи, но их заведения разорили. В это время Франц Шахтель перешел из католичества в православие и поменял имя на Фёдор.



Особняк Степана Рябушинского на Никитской – квинтэссенция творческих разработок Шехтеля, хозяин ни в чем не сдерживал зодчего, очевидно понимая, что имеет дело с гением, и не просчитался. Шехтель умел удивлять. Этот дом развивается, как живое существо, здесь нет ни одной похожие детали, но вместе они составляют единое целое.



Любопытно, что приглашая работать внутрь своих особняков Врубеля, Борисова-Мусатова, Виноградова, снаружи Шехтель все делал только сам. Вот этот фриз под карнизом сделан по собственным акварельным рисункам архитектора, сделан в знаменитой петербуржской мозаичной мастерской Фролова. Последняя работа Фролова – это плафоны станции метро Новослободская, а самая известная работа – Храм на крови в Санкт-Петербурге.



Создававший самобытные, сказочные дома и интерьеры, для своего собственного, последнего особняка, 50-летний архитектор избрал не модерн, а классицизм. Конечно, сто с лишним лет назад, а особняк построен в 1910 году, вид на Садовое Кольцо был другой, перед домами вместо парковок были палисадники.



Если Фёдор Шехтель иллюстрировал первую книгу Чехова, то его сын Лев – первую поэтическую книжку Маяковского "Я". Вот сюда, в комнату сына с балконом, Маяковский принес типографской бумаги и краски, и они от руки переписывали стихи, также Лев сделал обложку. А папа был тихо возмущен – у его 17-летней дочери Веры развивался бурный роман с 20-летним громогласным поэтом. Вскоре Вера уезжает в Париж прерывать беременность. По злой иронии судьбы, театр "Парадиз", построенный юным Шехтелем, теперь носит имя любовника его несовершеннолетней дочери.



При советской власти Шехтель еще пытается встроиться в новую жизнь, и даже присылает на конкурс свой вариант мавзолея Ленина, и памятник 26-ти бакинским комиссарам, но все – его время вышло. А ведь вместо щусевского, на Красной площади мог бы стоять вот такой мавзолей.



После революции архитектор был выселен из своего дома и жил с семьей в коммуналках, жил впроголодь, за копейки распродавалась нажитое добро: бюст Льва Толстого скульптора Андреева, картины "Муза" и "Садко" Врубеля. Архитектор жаловался, что большое зеркало, вывезенное из Венеции, ушло за 15 рублей.



"Я строил всем: Морозовым, Рябушинским, фон Дервизам и остался нищим. Глупо, но я чист".



"Один поток сметает их следы,
Их колбы - доннерветтер! - мысли, узы...
И дай им Бог успеть спросить: "Куды?!"
И услыхать, что вслед им крикнут Музы.

А честный немец сам дер вег цурюк,
Не станет ждать, когда его попросят.
Он вальтер достает из теплых брюк
И навсегда уходит в вальтер-клозет". (с)



Материал взят из передач Михаила Жебрака "Москва. Пешком" и Владимира Раевского "Сделано в Москве". Картинки без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/352178.html

Давно мы музыкальных ребусов не решали. Отгадаем народную песню, первые строчки, одна картинка - одна строчка. Комменты скрыты.









Другие песенные ребусы здесь.

Ребус отгадали: vesta_neo, nataliamish, feona2003, medved_kuznets, chukotsky_cop, neo_silena, rys6, Татьяна Татарникова, dmitro_v, black_rusta, mihailgurevitch, 7alisali

https://raven-yellow.livejournal.com/351675.html

В России любят медведей, в основном, бурых, но есть и другие медведи, а может, не медведи, а может быть еноты, но их любят у нас не меньше.



Панды вернулись в московский зоопарк в 2019 году. Если прийти сюда в 9 утра, что само по себе и непросто, то можно увидеть, как их кормят бамбуком. Зрелище будет еще интереснее, если знаешь о богатой на приключения леденящей кровь истории московских панд.



1 октября 1949 года произошло великое событие: у советского народа появился Большой друг. В этот день на площади Тяньаньмэнь в Пекине была провозглашена Китайская Народная Республика. Коммунист Мао Цзэдун победил в гражданской войне при активной поддержке СССР, и стал главным китайцем на Земле.



Первое, что сделал новый хозяин Китая, это съездил в Москву на день рождения Сталина. Так и подружились. В 1957 году уже советский босс поехал в КНР, это был председатель Президиума Верховного совета СССР Климент Ворошилов.



Ворошилов встретился со своими китайскими аналогами, посмотрел парад, даже сходил в китайскую оперу, но окончательно потерял рассудок именно от бамбукового мишки. И он робко попросил китайских товарищей: "А можно нам… тоже… эээ… панду?"



И китайцы от широкого сердца подарили Московскому зоопарку панду-девочку Чи-Чи, вместе с еще одной пандой – мальчиком. В Москве подумали, что они оба мальчики, и выслали Чи-Чи обратно в Пекин. Но оттуда ее выкупил австрийский предприниматель, вернее, выменял на африканских зебр, и Чи-Чи снова проездом оказалась в Москве, а оттуда поехала в Восточный Берлин.



К этому времени Чи-Чи перекупили в американский зоопарк Брукфилда в Иллинойсе, и девочка уже было собралась в путь за океан, но Федеральное казначейство США объявило эмбарго на грузы из коммунистического Китая. И панда Чи-Чи поехала во Франкфурт-на-Майне, потом в Копенгаген, и, наконец, в Лондон, где и осталась жить.



В Москву тем временем прислали замену, большую панду-мальчика по имени Ань-Ань. Русский с китайцем, как известно, братья поневоле, и синусоида наших отношений то распаляла дружбу, то раскаляла вражду. Но, так или иначе, в 1959 году в московском зоопарке появилась панда сильного пола.



Ань-Ань, как это ни странно, предпочитал китайскую кухню. А в Москве по тем временам с бамбуком были некоторые перебои, приходилось летать то в Сухуми, то в Батуми. И ответственные работники твердо решили приучить капризного Ань-Аня к традиционной русской кухне. И приучили! Очень скоро панда-мальчик уплетал ивовые веники, кашу, и пил чай с сахаром.



Панда – животное стрессовое, в разведении капризное, они и в природе-то не спешат размножаться, а только жрут и спят, поиски партнера не просты, и при стрессе часто происходит выкидыш. А может самка и не подпустить партнера, если он не понравится, они будут драться, плакать, а вот размножаться – нет. Безответственные животные.



И Ань-Аня решили обручить с той самой Чи-Чи, после долгих странствий пребывавшей в Лондоне, городе на Темзе. Это был 1966 год, период потепления холодной войны. Потенциальное дитя панды социализма и панды капитализма могло стать лучшим символом мира и дружбы. Специальным рейсом из Лондона под прицелом десятков камер Чи-Чи прилетела в Москву. Мир замер в ожидании. И дружба замерла.



Директор Московского зоопарка И.П. Сосновский пишет: "Несколько минут Чи-Чи и Ань-Ань держались поодаль друг от друга, потом приблизились и вновь довольно спокойно разошлись. И вдруг совершенно внезапно самец набросился на самку, схватив её зубами за заднюю ногу. И началась жесточайшая схватка с отчаянными воплями и ревом зверей. Мгновенно заработали брандспойты, раздались холостые выстрелы из охотничьих ружей, поднялись свист и крики. Все это охладило пыл Ань-Аня, и он отступил. Его удалось загнать в изолированную клетку.



Прошло несколько дней, животных держали поодиночке, а потом вновь попытались соединить. При повторном выпуске в общий вольер панды поменялись ролями. Теперь, улучив момент, самка набросилась на самца: ударяла его лапами, хватала зубами. В результате никакой свадьбы не состоялось".



В 1968 году была предпринята еще одна попытка обручить панд, на этот раз Ань-Ань из Москвы поехал в служебную командировку в Лондон. Встречали его торжественно. А журналисты задавались моральным вопросом: можно ли лондонской леди выйти замуж за коммуниста?



Но – опять безуспешно, сердцу не прикажешь. Ань-Ань не захотел любить Чи-Чи. Было ли дело в партийной принадлежности, никто не знает. Разумеется, любовь панды капитализма и панды социализма не могла оставить равнодушным в Москве никого. Юз Алешковский даже написал стихотворение:

"Есть зоопарк чудесный
В районе Красной Пресни.
Там смотрят на животных москвичи.
Туда-то на свиданье
С холостяком Ань-Анем
Направилась из Лондона Чи-Чи"



Ань-Ань возвратился в Москву и прожил еще 4 года. В 1977 году гордого московского медведя не стало. За непреклонность перед западными красавицами и проявленное при этом мужество зверь был таксидермирован и вместе со своим другом и соратником Пинь-Пинем выставлен навсегда в Зоологическом музее МГУ на Большой Никитской.



Нет повести печальнее на свете, чем повесть о медвежьем партбилете.



Идея взята из передачи "Москва Раевского", скрины оттуда же. Фото без моих логотипов взяты из Сети. На фото представлены панды Жу-И и Дин-Дин, правда, кто из них кто, я не знаю.

https://raven-yellow.livejournal.com/351266.html

Нет другого существа, которого бы русский человек так боялся и так уважал, так любил, так тешил им детей, и так ассоциировал с ним себя. И Москва, став главным русским городом, стала главным медвежьим центром всей Восточно-европейской равнины.



Но так ли по-настоящему называется этот зверь? Медведь – тот, кто мёд ведает, это эвфемизм, замена для истинного слова, означавшего в древнерусском языке хозяина лесов. То есть то, чего нельзя называть своим словом, чтобы его не призвать.



А каким словом он был назван изначально, мы уже и не знаем, предположительно это было что-то вроде "бер". Если разобрать по слогам слово "берлога", мы увидим, например, английские слова "bear" и "log".



Почему именно медведь стал в свое время символом Московии? В 1526-ом году в Москву приезжает западно-европейский дипломат и писатель Сигизмунд Герберштейн, который участвовал в мирных переговорах между Москвой и Литвой. Он провел в России 9 месяцев и решил все записать. Его книга "Записки о московских делах" стала первым всесторонним описанием Московии, и надолго главным источником знаний европейцев о России.



Вот ключевая для нас фраза из книги Герберштейна: "Медведи, подстрекаемые голодом, покидали леса, бегали повсюду по соседним деревням и врывались в дома". Частное известие о суровой голодной зиме 1526-го года быстро превратилась вот в это: "У них там в Москве по улицам медведи шастают!"



И с тех пор понеслось, медведь появлялся на любой западной карте России как ее символ. Лучше всего истории о наших расхаживающих по улицам мишках прижились в Англии.



В 18-ом веке, в эпоху золотой британской карикатуры, в бестиарии европейских держав Россия всегда была представлена именно медведем.



В общем, медведь в России – больше, чем медведь, да и сама Россия не против. А уж Москва как главный российский город, медведей завсегда привечала. Вот, пожалуйста – Медвежий переулок.



Известный знаток Москвы Петр Сытин полагал, что Медвежий переулок это в честь "медвежьего угла", то есть далекий, глухой, забытый.



Но другой знаток Москвы, Алексей Мартынов, знал правду. Весь этот район города назывался "Кормовая слобода", когда-то он целиком обслуживал царский двор. Поэтому – Поварская улица, переулки Скатертный, Ножовый и Хлебный. И вдруг среди них – Медвежий?



Для медвежьих потех, в отличие от медвежьей травли и медвежьих боев, нужен был режиссер, специальный скоморох, который назывался "медведчик". В основном, клоунада медведя и его хозяина предназначалась, конечно, для Кремля и его главного обитателя. Для того медведей и разводили в специально отведенном месте, и величали медведями государственной важности.



Но медведь служил москвичам и с терапевтической целью. Медведчики водили медведя на цепи по домам, потому что считалось, что если медведь спляшет на пороге, то этот дом никогда не загорится. Поэтому каждый старался найти хоть копеечку или несколько яиц, чтобы оплатить профилактику возгорания. А если кто-то прятался и отказывался от процедуры, за него скидывалась община, ведь пожар в одной избе означал пожар по всем районе.



Зажиточным горожанам медведчики предлагали особую услугу – снять сразу все заговоры и порчи с жилища посредством покупки медвежьего помета. Помет покупался за дополнительные немалые средства и прятался в сарай под замок.



И, конечно, самым счастливым событием считалось, если медведь сам наложит кучу прямо на пороге твоего жилища. Подобное знамение называлось "медвежьей услугой", но его удостаивались лишь немногие избранные.



В Москве есть целый район, носящий медвежий титул – Медведково. Но вот только медведи тут особо не при чем. А при чем – прапрадедушка князя Пожарского Василий Федорович. Памятников ему, в отличие от его героического праправнука, в Москве нет.



Зато известно, что Василий Федорович Пожарский, средневековый дворянин, носил кличку "Медведь", видимо за крупные размеры и страсть к чревоугодию. За особые заслуги он получил от царя в дар земельные угодья к северу от Москвы.



Однажды на улице Никольской открылась аптека, ее владельцами была династия аптекарей и предпринимателей Феррейнов. В конце 19-го века кашель, насморк, подагру, чахотку, сифилис, геморрой, буквально всё пытались лечить одним универсальным средством – медвежьим жиром.



А для рекламы медвежьего жира прямо при аптеке жил самый настоящий живой бурый медведь. И его каждый день водили рядом, на Лубянскую площадь, на водопой. На площади тогда стоял водозаборный фонтан, здесь набирали воду те, у кого дома не было водопровода. То есть, почти все.



И сюда же приводили феррейновского медведя. Тот попьет-попьет, поглядит-порычит, и назад. А у медвежьего жира продажи растут.



Ну и, конечно, следует отметить, что поскольку на Руси есть имена светские, а есть церковные, приуроченные к именам святых, медведей дружески можно называть "Мишкой", но в официальной обстановке к нему следует обращаться исключительно "Михайло Потапович".



Хотя некоторые неславянские народности России допускают по отношению к медведям небольшую фамильярность, например, ненцы зовут его "параденку" (чёрненький), а ханты – "апсие" (братишка, братан). Наверно потому, что медведей часто путают с геологами.



Материал частично взят из передач "Москва Раевского". Фото без моих логотипов из передачи.

https://raven-yellow.livejournal.com/351205.html

Лишь степень самопознания человека определяет его проникновение в суть вещей. Но каждый может познать себя только в том качестве, в которое он себя в этой жизни спроецировал, и не больше, у каждого своя планка.

Кто из прославленных москвичей больше всего ходил пешком? Один из таких людей – граф Лев Николаевич Толстой, он очень любил гулять по городу, и ему ничего не стоило дойти из Хамовников в Петровско-Разумовское.



Древнейшая из частично сохранившихся церквей Москвы – Рождества Богородицы на Сенях в Кремле, видна только со стороны Манежной. Добавление "на сенях" показывает, что она была построена возле княжеского дворца. Ее заказала княгиня Евдокия, вдова Дмитрия Донского, в 1393-м году, предположительно в память о Куликовской битве. Сейчас церковь входит в состав комплекса Большого Кремлёвского дворца.



Именно в этой церкви венчались Лев Толстой и Софья Берс. Отец Софьи, придворный медик, имел квартиру в Кремле. Лев Николаевич часто приезжал сюда, и в 1862-м году отправился делать предложение Софье. Он писал мелом на карточном столике начальные буквы, а Софья Андреевна легко читала.



В 19-ом веке Девичье поле было действительно полем, и зимой здесь проводили санные катания. Сюда приводили сначала самого Толстого, затем его детей и внуков. Ведь у Льва Николаевича и Софьи Андреевны было 12-ть детей, и 8 из них дожили до зрелого возраста. Так что закономерно, что памятник Толстому поставили в начале сквера Девичьего поля.



Сначала здесь стоял монумент работы Меркурова, скульптор делал посмертную маску писателя, и по свежим впечатлениям вырезал трехметровую гранитную фигуру в канонической рубахе, с руками, заправленными за пояс. Но при Советской власти любили передвигать монументы, и меркуровского Толстого убрали во двор музея на Пречистенке, а на площади посадили Толстого скульптора Портянко. Два памятника отличаются как воспоминания современника и исследование потомка.



А вот в усадьбе Лопухиных-Станицкой на Пречистенке, где сейчас находится Государственный музей Льва Толстого, Лев Николаевич никогда не бывал. Просто в 1920 году большевики выделили это здание для музея, и его устроитель, Валентин Булгаков, решил, что это достойное помещение. Хотя граф наверняка проходил мимо – дальше по улице в гимназии Поливанова учились его дети, Лёля и Илья.



Сначала Лев Николаевич подумывал отдать их в Первую московскую гимназию на Волхонке, но там его попросили дать расписку о благонадежности детей. Писатель возмутился: "Я за себя-то не могу дать такую расписку, потому что нрава неспокойного, как же я могу дать ее за сыновей?" А Поливанов взял Толстых "сверх комплекта", потому что в гимназии учились не более двухсот детей.



Как-то Лев Николаевич помогал сыну с сочинением о лошади, и вписал туда полстраницы своего текста. Поливанов вернул сочинение, синим карандашом подчеркнув те места, которые сочинил Толстой-старший.
– Скажите, пожалуйста, Толстой, то, что я подчеркнул, написали ведь не вы, а Лев Николаевич?
– Да, вы угадали! – ответил Лёля.
– Очень хорошо, – улыбнулся директор, – я поставил вам четыре. Как приятно поставить четверку по словесности самому графу Льву Толстому!



Лето 1837 года было чуть ли не единственным в жизни Толстого, что он провел в городе - в будущем он будет приезжать в Москву только зимой. В 1848 и 1850-1851 годах Толстой снимает квартиру в доме некоей титулярной советницы Ивановой в Сивцевом Вражке. Именно здесь к нему приходят идеи первых произведений, здесь он пишет "Историю вчерашнего дня" и начинает писать "Детство".



Сейчас кажется, что Толстой всегда был старцем-морализатором, поэтому сложно поверить, что этот период его жизни был связан с бесконечными азартными играми и светскими развлечениями. Лев Николаевич часто захаживал в Английский клуб на Тверской. Это было очень модное великосветское заведение, в "Анне Карениной" писатель называет клуб "храмом праздности".



В бильярдной клуба до последнего времени стоял китайский бильярд, на котором Толстой как-то проиграл проезжему офицеру тысячу рублей, а денег на выплату с собой не было. Клубные же правила строги, можно и на черную доску попасть. К счастью, в клубе оказался издатель Катков, он выручил Толстого, а через некоторое время в катковском "Русском вестнике" появилась повесть Толстого "Казаки".



Усадьбу Сологуба на Поварской принято считать прообразом московского имения Ростовых в "Войне и мире". А во времена Толстого здесь проживало семейство Боде-Колычевых, французских дворян, эмигрировавших в Россию во время Великой Французской Революции. Толстой находился с ними в родстве и часто бывал в гостях – Боде-Колычевы устраивали балы и светские рауты.



Толстой любил бывать в парке Сокольники. Известно, что Лев Николаевич со старшим братом Николаем кутили в Сокольниках в ночь на 1 мая в 1851 году. На следующий же день Толстой последовал за братом на военную службу на Кавказ. Кстати, именно в Сокольницкому лесу состоялась дуэль Пьера Безухова с Долоховым в "Войне и мире". Неожиданно для всех и для себя Пьер вызвал заядлого дуэлянта к барьеру, практически не умея стрелять.



Приезжая в Москву в зрелом возрасте, Толстой останавливался у родственников, в гостиницах, снимал квартиры. В 1857-1958 годах жил с сестрой и братом на Пятницкой улице, в меблированных комнатах купца Варгина. Он уже – известный автор хорошо принятых публикой "Севастопольских рассказов" и работает над "Казаками".



Ежедневно он ходил отсюда на Дмитровку заниматься в гимнастический зал. В это время были в моде прыжки через гимнастического коня, и рядом с 30-летним писателем скакали почтенные отцы семейств в розовом трико с брюшками. Вернувшись в деревню, Лев Николаевич, чтобы не прекращать тренировки, начал прыгать через обычную кобылу, чем глубоко удивил крепостных крестьян.



Надо сказать, что при Толстом Москва изменилась кардинально, ведь первый раз он увидел город в 1837 году, а последний – в 1909. Не одна, а несколько эпох прошли за это время. Мальчиком он застал, как гнали по Плющихе стада в Лужники, и редкий дом имел третий этаж, а потом появились громады домов, заводские корпуса, трамвай, электрическое освещение. "Без лошадей ездят, в трубку говорят!" – дивился Толстой.



Лев Николаевич постоянно ходил к жившему неподалеку, на Полянке, Афанасию Фету. Толстой требовательно относился к искусству, Шекспира, например, он вообще не признавал, а Фета считал одним из лучших поэтов современности. Особенно он любил стихотворение "Шепот, робкое дыханье, трели соловья", потому что в нем нет ни одного глагола. Дом Фета на Малой Полянке не сохранился, вместо него раскинулся новый жилой комплекс "Онегинъ".



Толстого рисовали художники первой величины: Крамской, Суриков, Серов, Пастернак, Ге. Последний сблизился с писателем настолько, что Толстой говорил: "Если меня нет в комнате, спрашивайте Ге. Он ответит то же самое". Художник стал толстовцем, отказался от мяса, собственности и собственноручно клал соседям печи. Благодаря Толстому появился его знаменитый "Страстной цикл".



Вершина "Страстного цикла", картина "Что есть истина", сначала не понравилась Третьякову. И Толстой написал меценату страстное письмо: "Вы собрали кучу навоза, чтобы не упустить жемчужину, и забираете все, кроме нее". Третьяков сдался, и сегодня картина выставляется в галерее.



Писателя связывала тесная дружба и с Ильей Репиным. Дом Репина в Земледельческом переулке сохранился. Толстой пришел сюда, осмотрел картины, что-то похвалил, а вот незаконченных "Казаков, пишущих письмо султану", раскритиковал. Репин чуть было не забраковал холст, но потом понял, что "наш идол", как он называл Льва Николаевича, может иметь отличное от него мнение.



Толстой много гулял, причем, не только по городу, трижды он ходил пешком из Москвы в Ясную Поляну, а это 200 км. Его усадьба в Хамовниках находилась недалеко от мастерской художника, и писатель предложил Илье Репину гулять после работы вместе. За беседой они забирались так далеко, что уставали и возвращались на конке, причем обязательно наверху, на империале, как любил Толстой. Никто столько не рисовал Толстого, как Репин, Илья Ефимович сделал около 50-ти работ.



В зрелые годы в мировоззрении Толстого произошли серьезные изменения. Он хочет жить простой, трудовой жизнью, вдали от лжи больших городов. Но семейные обстоятельства требуют присутствия в Москве. 19-летний сын Сергей учится в Московском университете, 17-летняя Татьяна – в Училище живописи и ваяния на Мясницкой, два мальчика – в гимназии Поливанова. И вот Толстой идет на компромисс, он покупает обширную усадьбу в Хамовниках.



В это время в Хамовниках жили еще патриархальной жизнью, в газетах можно еще было найти объявление: "Продается дом с садом, сенокосом, рекой, всеми угодьями, но без права охоты". Усадьба была в приходе церкви Николая Чудотворца в Хамовниках, так этот район называли по мастерам, занимавшимся белой казной, ткачеством. Толстой описал эту церковь в романе "Война и мир".



Как пишет историк Васькин, Толстой впервые появился в этой усадьбе под вечер, в своем старом пальто и порыжевшей шляпе. Хозяйка дома, Арнаутова, посетовала, что дом посмотреть не удастся, электричества тогда не было. "Дом мне не нужен, покажите сад!" – сказал граф, не представившись. И участок ему понравился, обширный, дом из 16-ти комнат просторен, а в саду было десятка два яблонь, вишни, сливы, барбарис, малина и собственный колодец.



В конюшне стояли не только лошади, но и корова. Толстой старался следовать своим новым принципам – не ел мяса, ежедневно занимался физическим трудом, сам колол дрова для десяти печей и носил воду из колодца. А когда он испортился, ездил с бочкой на Крымский мост. Один из сараев переоборудовали под книжный склад.



В семье усадьбу назвали "Арнаутовкой", по имени прежних владельцев. В ней все устраивало Толстых, но не было парадных комнат. Поэтому сразу после покупки под личным присмотром Льва Николаевича, были достроены парадная лестница и три больших помещения. В главной комнате принимали гостей. Устраивала домашние спектакли, читали свои произведения, играли в шахматы, и конечно вечерами пили чай.



Но чаще всего тут звучала музыка. Один раз пел Шаляпин, а аккомпанировал ему Рахманинов. Лев Николаевич – писатель, но при этом считал высшим видом искусства именно музыку. Он сам в молодости неплохо играл на фортепиано.



Следующая комната – это гостиная. Софья Андреевна называла ее красной, а Лев Николаевич – скучной.



Далее идет кабинет писателя, низкий потолок, пол обит солдатским сукном. Перед столом стул со спинными ножками, Толстой любил низко склоняться над листом бумаги, и очень простые свечи, писатель работал при свете одной свечи. За этим столом написано: "Воскресение", "Крейцерова соната", и многое другое.



В Хамовниках Лев Николаевич брал уроки сапожного мастерства, и научился шить сапоги. Как-то ему сделал заказ Афанасий Фет. Толстой сточил пару, и поэт заплатил шесть рублей и составил расписку, что вот эту пару сделал собственноручно автор "Войны и мира". А на этом велосипеде пожилой писатель ездил по окрестностям.



Музей писателя устроили практически сразу после его смерти, в 1911-ом году. Сегодня у музея три помещения в разных концах Москвы: литературная экспозиция на Пречистенке, Толстовский центр на Пятницкой и мемориальная усадьба в Хамовниках. Вот по этим дорожкам 70-летний писатель лихо ездил на велосипеде, а зимой на коньках. В молодости он был сильным конькобежцем и без труда мог повторить молодецкие трюки Константина Лёвина.



Но город наступал, со всех сторон нависали заводские корпуса, стена к стене стоял пивзавод. В свою очередь Лев Николаевич организовал в Москве Общество трезвости. Сам граф старался не пользоваться предметами роскоши. А на окрестных заводах словно назло ему выпускали вещи для балов: чулки, помаду, шелковые ткани.



Для всего мира Лев Толстой – гениальный автор романов, повестей, рассказов. В конце 19-го века для многих он учитель жизни, мудрец, дававший ответы на самые важные вопросы. А Москва помнит его неутомимым пешеходом. Извозчики знали об этом и почти никогда к нему не подъезжали. "Не шел, а просто бежал по Арбату своей пружинной походкой!" – записал Бунин о своей случайной встрече с писателем.



Материал взят из передач Михаила Жебрака "Москва. Пешком". Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/350388.html

Пушкин – памятник, и не только для нас, современники прекрасно понимали его величие. Первый памятник поэту поставили сокурсники-лицеисты, сразу после выпуска. Они заказали камень с надписью "Genio Loci" ("Гению места"), и поместили возле лицейского флигеля в память о том, что здесь расцветал гений их друга.



Ну а московский памятник Пушкину стал таким же символом города, как Кремль или Большой театр, и существует в городском фольклоре уже самостоятельно. Марина Цветаева рассказывала, что няня водила детей гулять к памятнику Пушкину на бульвар, но детки слушают невнимательно и произносили в одно слово – "Пампушкин".



Изначально статуя работы скульптора Опекушина стояла на бульваре, но после сноса Страстного монастыря ее перенесли в центр новой площади. Через Тверскую улицу памятник с постаментом везли на железнодорожной платформе, в которую запрягли два дорожных катка. Хотели подогнать танки, но пожалели асфальт. Или поэта? Все-таки, Пушкин и танки несовместимы.



В Москве не один десяток мест, связанных с великим поэтом, пойдешь налево – попадешь в салон Зинаиды Волконской, направо – в Английский клуб, с этой стороны – Университетская лавка, где продавали произведения поэта, ну а через площадь – Тверской бульвар, любимое место гуляний москвичей. Как-то в марте стояли погожие дни, и Пушкина заметили на бульваре в одном фраке. Все знакомые были остры на язык, так что кто-то сразу сказал: "Что ж, пылкое воображение заменяет шубу".



Первые годы жизни поэта прошли в Немецкой слободе. Тогда это был необычайно опрятный, чистый район, где традиционно жили иностранцы, а также богатые вельможи и профессора Университета, наполовину состоявшие из немцев. Здание, где родился поэт, не сохранилось.



Здесь недалеко огромный дворец Мусиных-Пушкиных, у Мусиных-Пушкиных и Пушкиных общие корни. "Мой предок Рача мышцей бранной святому Невскому служил. Его потомство гнев венчанный Иван IV пощадил". Рядом, в Елоховской церкви в 1799 году крестили Александра Пушкина.



На Старой Басманной жил его дядя, брат отца, Василий Львович Пушкин. В 1826 году опального поэта вызвал из ссылки в Москву Николай I, император прибыл сюда для коронации. Фельдъегерь привез Пушкина в Кремль, и говорят, что поэт сразу прошел к камину и встал к нему спиной. Замерз по дороге и отогревал ноги. Ну а после беседы с императором прямиком направился к любимому дядюшке вот в этот дом.



Когда-то именно дядя отвез Пушкина в лицей, и с тех пор поэт в Москве не был, и вот вернулся литературной знаменитостью. Когда он посещает театр, публика смотрит не на сцену, а на своего любимца. Поэт поглощен светской жизнью, заводит новые знакомства, читает в разных домах "Бориса Годунова".



Дядя и племянник не виделись 10 лет. Василию Львовичу уже 60, он полысел, осунулся, но так же пишет стихи и рад вспомнить арзамасские шалости, Пушкины были членами шутливого литературного общества "Арзамас". Название к географии не имеет никакого отношения, арзамасцы собирались и в Петербурге, и в Москве.



"Арзамас" – товарищество, соединившее людей разного возраста и положения, которые сходились потолковать о литературе, пошутить, подурачиться, поиздеваться над литературными противниками. Василий Львович носил шутливое прозвище "Вот я вас", а Александр Сергеевич – "Сверчок".



Александр был у дяди, когда тот умирал. Накануне Василий Львович читал литературную газету, и, увидев племянника, сказал, что Катенин скучен. Александр вышел из комнаты, чтобы последние слова дяди были о литературе. Арзамасцы помянули Василия Львовича ватрушками, в которые воткнули по лавровому листу. "Помянем грозного "Вота" ватрушками".



В столовой прекрасная посуда. Василий Львович любил все красивое, а на отдельном столике сервирован гусь, ведь это символ общества "Арзамас", так как реальный город Арзамас славился гусями. Местная птица велика размером, почти с лебедя, славна боевой силой и необыкновенно вынослива.



Есть предание, что гусей гнали в Москву на продажу своим ходом, ну а чтобы по дороге лапы не поистерлись, тысячи птиц прогоняли сначала по разлитому вару, а затем по речному песку, и на лапах получались весьма ноские башмачки.



Последние стихи Василия Пушкина посвящены племяннику. Дядя радовался предстоящей свадьбе подарившей Александру брачный миртовый венец:

"Племянник и поэт! Позволь, чтоб дядя твой
На старости в стихах поговорил с тобой.
Хоть модный романтизм подчас я осуждаю,
Но истинный талант люблю и уважаю.
Блаженствуй, но в часы свободы, вдохновенья
Беседуй с музами, пиши стихотворенья,
Словесность русскую, язык обогащай
И вечно с миртами ты лавры съединяй".



Пушкин был известный острослов. Дворец, построенный архитектором Ухтомским для князей Трубецких, москвичи прозвали "Дом-комод". Князья Трубецкие были дальние родственники Пушкиных. Юного Сашу возили сюда на уроки танцев, княжны Трубецкие – ровесницы Пушкина. Рассказывали, что он всегда смешил их, собрав в каком-нибудь уголку.



Ну, остроты Пушкина широко известны: "Хоть и арапчик, зато не рябчик". В ответ гостю: "Где вы теперь служите?" "Я числюсь по России". Повзрослев, княжны Трубецкие с удовольствием читали стихи Пушкина и также научились шутить в обществе. В день возвращения поэта из деревенской ссылки одна из княжон сказала, что стала лучше относиться к Николаю I, потому что он вернул Пушкина.



Михаил Погодин и Кружок любителей немецкой идеалистической философии решают издавать журнал "Московский вестник", приглашают и Пушкина, предполагают сначала печатать отрывки из "Бориса Годунова" и обещают 10000 рублей с каждого номера. Пушкин не разделяет идеологию издателей, но предложение заманчивое. Друзья корят, что не с теми связался, а Пушкин шутливо оправдывается: "Собрались ребята теплые, упрямые. Поп – свое, а черт – свое". Основание нового журнала отметили обедом в доме Алексея Хомякова на Петровке.



Здание построил после пожара 1812-го года архитектор Осип Бове. За обедом Василий Оболенский, адъюнт Московского университета, несколько перебрал и, подскочив к Пушкину, воскликнул: "Вот я – единица, а смотрю на вас и кажусь себе миллионом!" Все захохотали и подхватили: "Миллион! Миллион!"



Пушкин был заядлый театрал, а вот сценическая судьба его собственных произведений сложилась своеобразно. Чаще всего ставят оперы по произведениям Пушкина, их написано уже больше двадцати. Конечно, оперные либретто и стихи великого поэта это две большие разницы. Правда, музыку всегда пишет Чайковский и Римский-Корсаков.



Есть еще балеты, но там от Пушкина только имя, так что не причесанным на сцене остается только "Борис Годунов", которого за силу стиха несколько раз запрещали разные власти.

"Мне счастья нет. Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать.
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых".



Пушкинские места Москвы известны, но дом на Зубовском бульваре осматривают редко. Сюда Александр Сергеевич приходил к, наверное, самой талантливой актрисе начала 19-го века Екатерине Семёновой. Современники говорили о ее необычайной красоте, драматическом таланте и естественности на сцене.



Глядя на размеры дворца и величественный портик, понимаешь, что, наверно, к этому времени положение актрисы несколько поменялась. Действительно, оставив сцену, Семёнова вышла замуж за своего давнего обожателя сенатора князя Гагарина и переехала в Москву в этот дворец.



Пушкин подарил актрисе томик "Бориса Годунова" с надписью "Графине Гагариной от Пушкина. Семёновой от сочинителя".



Пушкин был дуэлянт и специально гулял с железной тростью, чтобы тренировать руку. В свой последний приезд в Москву он остановился в Воротниковском переулке в доме своего друга Нащокина. А незадолго до этого Пушкину передали сплетню о беседе его жены с Владимиром Соллогубом, и якобы тот о чем-то пошутил. Пушкин послал Соллогубу вызов.



Соллогуб, разобравшись, в чем дело, немедленно отправился в Москву и, въехав в город, помчался к Нащокину, никуда не заезжая. Ночью прислуга разбудила Пушкина, он вышел в халате. Первые взаимные приветствие были холодны, затем заговорили об издании "Современника". Первый том вышел слишком хорош, – сказал Пушкин, – я постараюсь второй сделать поскучнее, публику баловать не надо. Когда появился заспанный Нащокин, примирение уже состоялось.



В двухэтажном кирпичном доме на Арбате поэт снял квартиру перед свадьбой на втором этаже. Перед свадьбой поэт устроил здесь мальчишник, пригласив московских друзей. Хозяин был настолько грустен, что гостям было неловко. Пушкин жертвовал независимостью, уединением, путешествиями, непостоянством.



Пушкина волновало не только прощание с холостой жизнью, свадьбу долго откладывали из-за финансовых проблем. Отец Наталии Николаевны тяжело болел, семья Гончаровых жила в нужде. В результате Пушкин сам оплатил приданое невесты, заложил 200 душ крепостных, и отдал теще 11 тысяч рублей.



Но с поэтом еще торговались, требовали разных денег на мелочи, и Пушкину оставалось только каламбурить: "Взять жену без состояния я в состоянии, но входить в долги для ее тряпок – не в состоянии".



В квартире было пять комнат, анфилада из трех залов и два жилых помещения. 18 февраля после венчания Пушкины устроили большой ужин, а 27 февраля молодые дали бал. Вот наверное в этой самой большой комнате можно танцевать. Современники шутили: "Странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, вдруг завелось такое хозяйство".



Но не вдруг, Пушкин готовился, нанял прислугу, в устройстве свадебного ужина ему помогал брат Лев. Мемуаристы вспоминают разное. Одни писали, что молодые были как два голубка, другие запомнили тисненые обои под лиловый бархат с рельефным рисунком, ну а третьи записали беседу Пушкина о прелести и звучности народных сказок.



Планировку в музее Пушкина восстанавливали, здесь устроили коммуналку, и в главном зале жили четыре семьи. Парадные комнаты разделили на два этажа, всего в доме в советские годы были прописаны около 70 человек. Из подлинных предметов – конторка Пушкина. Александр Сергеевич работал за ней стоя.



И вот этот интересный чернильный прибор с темной фигуркой друзья подарили ему с намеком.



Первейший московский друг Пушкина Соболевский, уезжая за границу, хотел взять поэта с собой, хотя бы в виде портрета, и Пушкин заказал главному московскому портретисту Тропинину работу, и подарил ее Соболевскому. Но тот решил, что картина слишком ценна для путешествия, и попросил художницу-любительницу Авдотью Елагину сделать копию. Вот эта копия с работы Тропинина.



Подлинный в доме Пушкина и столик "Бобик", его так называют из-за формы боба, за ним дамы занимались рукоделием.



Также в угловой гостиной висит Мадонна с младенцем. Известно, что Пушкин сравнивал свою жену с Мадонной, чистейшей прелести чистейший образец.



Таким же символом Москвы, как памятник Пушкину, стал Музей изобразительных искусств имени Пушкина, в просторечии "Пушкинский". Изначально он был назван в честь Александра Третьего, но революция поменяла вывески, и музей получил имя великого поэта.



Это правильно, политическая конъюнктура меняется, а Александр Сергеевич будет светить вечно. Он всегда с нами.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака "Москва пушкинская". Картинки без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/349845.html

Чуть больше ста лет назад на набережной молодой человек увидел телегу с картошкой на трех колесах, четвертое подкатывал старик-огородник. Еще один старик, высокий, в сапогах, в потертом пальто, коренастый, бородатый, явно прохожий, поднимал угол телеги. Молодой человек богатырски схватился за угол телеги со словами: "Пусти, старик, я помоложе!" Он и не знал тогда, что тем стариком был граф Лев Толстой.



Владимир Гиляровский приехал в Москву в 26 лет. Некоторые в этом возрасте только вступают в жизнь, а Гиляровский уже успел походить с бурлаками по Волге, поработать в цирке и театре, заслужить солдатский Георгиевский крест на Русско-турецкой войне.



"А я ли жизни не хватил,
Когда дрова в лесу пилил,
Тащил по Волге барки с хлебом,
Спал по ночлежкам, спал под небом,
Бродягой вольным в мире шлялся,
В боях турецких закалялся,
Храня предания отцов…
Все тот же я, в конце концов"



Пожалуй, все знают Гиляровского как писателя, блестящего репортера-исследователя, но на литературное поприще он вступил, как поэт. Его первые публикации – поэтические.



В Москве Гиляровский устраивается в театр Анны Бренко. Но ему, привыкшему к бродяжнической жизни, (даже в армии он был "пластуном", разведчиком), тесно на сцене. Ему нужна работа, требующая сметки, смелости, решительности, и поэт и актер становится репортером. Утром завтракаешь в "Эрмитаже", вечером бродишь по притонам Хитрова рынка. Сегодня по заданию губернатора ты на рауте пьешь шампанское, а завтра осматриваешь занесенные снегом табуны. Вот она, жизнь летучего корреспондента.



Владимир не пропускал ни одного убийства или пожара. На ходу взлетал гимнаст Гиляровский на мчащуюся пожарную повозку. За спасение на пожаре офицера ему, единственному репортеру Москвы, было дано право выезжать с пожарными. Потом он лез на горящую крышу с топорниками, разматывал рукава, помогал выносить скарб.



До революции пожарные находились в составе полицейских частей. Поэтому в здании Сущевской полицейской части под каланчой размещались: и пожарный инвентарь, и камеры предварительного заключения, и квартиры полицейских чинов. Построил здание в середине 19-го века архитектор Быковский.



У пожарных Сущевской части была еще одна специфическая обязанность – именно здесь сжигали запрещенные книги. Первый сборник рассказов Владимира Гиляровского "Трущобные люди" не прошел цензуру, и весь тираж, 1800 экземпляров, сожгли именно здесь, на заднем дворе. Но именно в этот момент правительство решило, что сжигать книги неправильно, невыгодно, лучше их резать и отправлять на переработку. И получилось, что Гиляровский – автор последней сожженной книги.



Прочных знакомств летучему корреспонденту было некогда, единственная дружба домами – с семьей Чеховых. Вот как рассказывал о своей встрече с нашим героем младший Чехов, Михаил:
"Явился Гиляровский. Это был тогда еще молодой человек, среднего роста, необыкновенно могучий и коренастый, в высоких охотничьих сапогах. Он сразу же стал с нами на "ты", предложил нам пощупать его железные мускулы на руках, свернул в трубочку копейку, свертел винтом чайную ложку, дал всем понюхать табаку, показал несколько изумительных фокусов на картах, рассказал много самых рискованных анекдотов и, оставив по себе недурное впечатление, ушел".



Антон Чехов жил с матерью, сестрой и младшим братом Михаилом в "доме-комоде" на Садово-Кудринской. По словам Чехова, Гиляровский бывал здесь часто. "По-прежнему он влетает ко мне почти каждый вечер и одолевает меня своими сомнениями, борьбой, вулканами, рваными ноздрями, атаманами, вольной волюшкой и прочей чепухой, которую да простит ему бог". Но ни в одно произведение великого писателя наш герой так и не попал. Чехов говорил, что пробовал описать Гиляровского, но не получалось, он выламывался из рамок, все-таки, Гиляровский – не чеховский герой. А скорее гоголевский, этакий Ноздрёв.



Гиляровский постоянно кого-нибудь разыгрывал. Едет он зимой с Чеховым по Тверской. Во время поездки соскакивает, и покупает в лавке моченый арбуз. Но держать его в промокшей бумаге руками холодно, а выбрасывать жалко. Гиляровский подзывает полицейского, и протягивает ему арбуз: "На, держи! Только осторожно. Это бомба!" Городовой послушно отнес бомбу в участок. Потом был переполох, пока не пришел брандмейстер. Он поскреб бумагу, и потащил вещдок к себе домой – кушать. Тверская часть находилась точно напротив дома генерал-губернатора, на площади.



Здесь, как и в Сущевской части, полицейский участок и пожарное депо были вместе, к каланче во время пожара подвешивались шары, по их числу можно было понять, насколько плохо дело. Туда же приводили всех пьяных буянов и оказаться в этом вытрезвителе на московском языке называлось – "попасть под шары". После революции здание снесли, и на этом месте разбили сквер с фонтаном.



Шутки нашего героя не всегда были безобидными. Когда он служил в театре, в труппе был актер из крестьян. Вышел срок его паспорта, и он принес старый паспорт в дирекцию, чтобы его переслали в волость. Перед отправкой Гиляровский вписал в графу "особые приметы": "Скверно играет Гамлета!" Писари в новом паспорте так и вывели.



Как журналист, Гиляровский прославился описанием катастроф, а как писатель – очерками народного быта. Ведь он писал о том, что знает не понаслышке, а изнутри: о ночлежках, фабриках, рынках, кабаках. Ведь Владимир Алексеевич – не кабинетный краевед. Его принимали за своего и крестьяне, пришедшие на заработки в Москву, и беглые каторжники. Писатель спокойно входил в самые страшные притоны. Борец, кулачный боец, разведчик, он умел постоять за себя.



Не гигант по комплекции, Гиляровский отличался феноменальной силой. В 16-ть лет, нанимаясь в ватагу бурлаков, на усмешку "Что-то руки у него бабьи", он согнул пополам монету. В Москве пока нет памятника Гиляровскому, но есть памятник героям его очерков, "Сезонный рабочий", который находится недалеко от трех вокзалов. Здесь была биржа, где нанимали сезонных рабочих. Монумент поставил в 1929-ом году скульптор Шадр. Говорят скульптор ваял ее со своего отца, сезонного плотника.



Владимир Алексеевич жил в Столешниковом переулке. В доме Гиляровского служила кухарка, и как-то писатель застал ее плачущую. Оказалось, что у ее матери в деревне за долги отнимают корову. Послать деньги? Но они могли не дойти вовремя. И тогда Гиляровский лично поехал выручать старушку.



Разбогатев, наш герой охотно помогал нуждающимся. Как-то на улице в толпе наметанным взглядом он выцепил незнакомца. Актёр? Да, актёр, вот решил в Москве попробовать. Разговорились, и среди прочего незнакомец обмолвился, что играл Наполеона. Когда в конце Гиляровский дал денег, актёр смутился. "Что вы. Почту за честь дать в долг Наполеону!"



Во времена Гиляровского Садовое кольцо в районе Сухаревки было почти полностью занято рынком. Отсюда по городу расползались правдивые слухи:
— Слышали, утром-то сегодня? Под Каменным мостом кит на мель сел… Народищу там!
— Сейчас Спасская башня провалилась. Вся! И с часами! Только верхушку видать.



А какие здесь были пороги по две копейки! Рукой не обхватишь! С говядиной и луком. А если в пироге попадалась тряпка, то пирожник еще и обижался: "Тебе что, за две копейки прикажешь с бархатом?"



Став известным писателем, Владимир Алексеевич не изменился. Как писал Чехов из Мелихово: "Что он выделывал, боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил, не переставая". Наверно, именно Чехов дал самую точную формулировку Гиляровскому: "Не человек – курьерский поезд. Остановка пять минут. Буфет".



Наш герой любил попировать, угостить товарищей. И умел описать застолье. Наверное, самой читаемой частью Гиляровского о Москве была глава "О трактирах". Трущобами в советское время было никого не удивить, газетный и театральный мир изменились мало, а вот кулебяку о 12-ти ярусах, где было все, начиная от налимьей печенки, и кончая слоем костных мозгов в черном масле, можно было найти только в книгах Гиляровского.



В московские трактиры приезжала петербургская знать во главе с великими князьями – отведать тестовского поросенка, раковый суп с расстегаями, знаменитую гурьевскую кашу. Но легендарные трактиры Тестова, Гурьева, Егорова не сохранились. Из мест, где бывал Гиляровский, стоит только Метрополь.



Еще одним увлечением Гиляровского был конный спорт, интересовали его скаковые лошади. Купеческого рысака он не любил. Из репортеров Владимир Алексеевич стал редактором, причем редактировал "Журнал спорта", это был главный конный журнал Москвы. Сто лет назад на Ленинградском проспекте стояли частные конюшни, из них сохранилось только роскошное здание конюшен Леона Манташева. Его инициалы мы видим на гербе.



Конюшню на 200 лошадей построили в 1914-ом году. Архитекторы Веснины работали для миллионщика, владельца нефтяных промыслов Манташева, поэтому выбрали роскошный стиль барокко. Боковые корпуса и изящные решетки безжалостно уничтожили за годы советской власти. Любопытно, что именно в спортивном журнале Гиляровского состоялась первая публикация Валерия Брюсова. Будущий символист в молодые годы страстно увлекался скачками. Его отец держал двух лошадей.



Когда сам Гиляровский писал стихи, в них обязательно лезли: "Волга-матушка", "Ушкуйники", "Казачья вольница", "Рваные ноздри". Хотя наши современники называли его поэтом, прежде всего ценили его эпиграммы, их тогда называли "экспромтами". Самая известная эпиграмма Гиляровского звучит так: "В России две напасти: внизу — власть тьмы, а наверху — тьма власти".



Судя по воспоминаниям, Владимир Алексеевич сам себя не считал великим поэтом. Как-то он увидел, что недалеко от памятника Пушкину полицейский и дворник валяют какого-то человека. Он вмешался, раскидал их и давай кричать: "Что вы делаете? Я – племянник полицмейстера!" А дворник говорит: "Да я знаю, кто вы, что-то вроде Пушкина". Гиляровский приосанился: "Неужели ты знаешь, что я поэт?" А дворник: "Да, правда, прям Пушкин, рука-то – чугунная".



Сто лет назад на многократно описанной Гиляровским Лубянской площади была биржа извозчиков. И рядом – трактир для извозчиков, где они могли погреться, когда им на чай дадут. И вот однажды ранним утром три брата Чеховых, Телешов и Гиляровский шли со свадьбы. Им очень хотелось пить, и они прямо во фраках. Зашли в только что открывшийся трактир. Сели за стол, взяли чаю и продолжали громко спорить о литературе. Один из посетителей не выдержал: "Господа, а безобразют!" Тут Гиляровский всмотрелся в говорившего: "Постой, постой! Это не с тобой ли мы с каторги бежали?"



По одной из версий, Владимир Алексеевич позировал художнику Илье Репину для картины "Запорожцы". На знаменитом полотне он – смеющийся казак в белой папахе. По другой версии, это – профессор Петербургской консерватории Александр Иванович Рубец.



Из писателей Гиляровский больше всего ценил Гоголя, часто его перечитывал, даже специально объездил все места под Полтавой, где бывал писатель. Собирал рассказы о Гоголе и людях, которые могли стать прототипами его героев. В Москве стоит памятник Гоголю, скульптор Андреев наверняка знал о любви Гиляровского к великому писателю, и для своего памятника Тараса Бульбу лепил с Владимира Алексеевича.



"На плечах жилы, как канаты,
Кривые ноги, страшен вид,
И чуб огромный и косматый
Почти на поясе лежит"



Этот памятник вызвал у москвичей споры. Ну а Гиляровский как всегда отозвался экспромтом, сравнив два монумента: "Гоголь сгорбившись, сидит, Пушкин гоголем стоит". Говорят, что для образа Оксаны (слева от Тараса Бульбы) позировала дочь Гиляровского.



О Гиляровском можно рассказывать вечно, как он водил артистов на Хитровку, как табакерка спасла ему жизнь на Ходынке, но напоследок вспомним такую деталь. В квартире у Владимира Алексеевича висело много посредственных картин. Оказывается, на выставках живописи и ваяния он покупал работы не у лучших учеников, а у их менее талантливых товарищей. Во-первых, у них больше никто не купит, а во-вторых, возможно, приободренные, они станут больше работать и состоятся как художники.



Товарищ Гиляровского по газете сказал, что как писатель, он имеет талант, а как человек, он имеет гений, гений любви.



Материал взят из передач Михаила Жебрака "Москва Гиляровского". Картинки без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/349413.html

"Сталинские высотки" — семь (по планам восемь) высотных зданий, строившихся в Москве в 1947—1957 годах, а также строившийся ранее Дворец Советов в Москве и подобные здания в ряде других городов и стран. Во многих иностранных путеводителях эти здания называют "seven sisters" – "семь сестёр".



Архитектура сталинского времени изначально была подчеркнуто горизонтальной, башни были не нужны, строили дома-функции, "машины для жилья и работы". Высотки только разорвали бы установленный порядок. Кроме того архитектура 20-30х абсолютно интернациональна. Из Москвы по мере возможности вычищают все русское: от колоколен и Китайгородской стены до целого Храма Христа Спасителя.



Все изменилось в 40е годы. Символом этих перемен стал тост, произнесенный Сталиным в 45м году на банкете в честь командующих Красной Армии: "Я пью, прежде всего, за честь здоровья русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящей в состав Советского Союза". Немного странно для победителя нацизма. Но, так или иначе, в Москву начало возвращаться русское и это, как ни парадоксально, совпало с идеей построить в Москве семь высоток по американскому образцу. Небоскреб – символ американского благополучия, и в начавшейся "холодной войне" надо показать, что и мы можем не хуже.



В 1947 году в Советском Союзе от послевоенного неурожайного голода умирает полтора миллиона человек. Но в этом же году Москве исполняется 800 лет и на развилке хлеб и зрелища Сталин сворачивает в сторону ярких огоньков. Москва должна была расцвести как по мановению волшебной палочки, и заклинание было произнесено. 7 сентября 1947 года ровно в час дня одновременно в разных частях Москвы были заложены будущие грандиозные высотные здания.



Высотка на Котельнической набережной – самая близкая к Кремлю высотка и самая русская. Здесь узнаются мотивы допетровской Руси: и зубчики кремлевской стены, и завитки Василия Блаженного. Квартиры в высотке дали публике крайне разношерстной: тут жили и актер Ширвиндт, и композитор Богословский, и поэт Евтушенко, и целая россыпь номенклатурных чиновников, и сотрудников органов, и сам архитектор Чечулин, который и построил дом.



На месте этого дома были когда-то мучные склады, земля буквально пропиталась мукой. К середине XX века мука окаменела и превратилась в прекрасную пищу для тараканов. Поэт Евтушенко написал стихотворение на злобу дня, не стихотворение, а целое рифмованное письмо в ЖЭК: "…Адмиралы и балерины, физик-атомщик и поэт забиваются под перины, тараканоубежища нет. На столе у меня ода – тяжкий труд, а из мусоропровода гости прут". Последствия были драматические – когда архитектор Чечулин умер, его гараж хотели отдать поэту Евтушенко, но почитали стихотворение, подумали и передумали.



Вообще именитых жильцов в доме хватало, например композитор и шутник Никита Богословский придумал следующую загадку: "В нашем доме в одной квартире, в одной постели спят девять лауреатов". Потом выяснилось, что это Пырьев с Ладыниной. У режиссера Ивана Пырьева и актрисы Марины Ладыниной на двоих было 9 госпремий.



Встречались лауреаты в кинотеатре "Иллюзион", который до сих пор прямо в здании и находится.
Хотя здесь вообще было, где встретиться, дом был городом в городе. В нем был и гастроном, и химчистка, и детский сад, и прачечная с парикмахерской, и библиотека.



МИД на Смоленской – одна из самых элегантных высоток, смотрится эффектно отовсюду: с Бородинского моста, в проезде по Садовому кольцу, из Арбатских переулков.



Министерство Иностранных Дел, возможно, самая американская из высотных сталинских зданий. Это типичная Нью-Йоркская неоготика, но щедро украшенная советской символикой. Социалистические серпы и молоты на капиталистической архитектуре – это как если бы елку украсили воблой. Социалистический небоскреб – это само по себе уже парадокс.



В Америке небоскребы строили потому, что земля на Манхэттене дорогая. А в Советском Союзе высотка стоит посередине высокого просторного очень зеленого старого города, практически в чистом поле – обыкновенный сюрреализм. Здание МИД могло выглядеть чуть менее величественно. Дело в том, что оно было запроектировано без шпиля, и кое-кто обратил на это внимание.



Архитектора здания Михаила Минкуса неожиданно после обеда вызвали в Кремль к Сталину. "Здравствуйте, Михаил Адольфович". Корифей всех наук, как известно, имел личное мнение по любому вопросу, например архитектура. Он посоветовал будущему МИДу добавить величественность: "…Ведь что было бы, если б над Курантами Спасской башни не было? Нехорошо!" И архитектор Минкус взял "под козырек".



Шпиль не был запроектирован изначально, и конструкция здания выдержать каменную громаду просто не смогла бы. Но не станешь же говорить Сталину: мол, извините, не получается. И шпиль сделали из стали, которую выкрасили в цвет гранита. Для установки пришлось пробить пять этажей, чтобы закрепить опоры. Но справедливости ради теперь МИД без шпиля представить сложно.



Кудринская площадь – она сейчас Кудринская и до революции была Кудринская. При советской власти называлась площадью Восстания, а три года с 22го по 25ый носила имя французского поэта Эжена Потье. Казалось бы, зачем молодой советской республике какой-то французский поэт? А затем, что месье Потье написал революционный гимн "Интернационал".



И вот на этой площади - к тому времени снова Восстания - строят высотный дом. Даже удивительно, как архитекторы Посохин и Мндоянц через 10 лет отрекутся от своих идей и вовсю начнут строить модернизм без единой лишней линии.



Высотку на Кудринской называли "домом авиаторов", но не потому, что "мне сверху видно все, ты так и знай", а потому, что заказчиком было Министерство Авиапрома. И после окончания строительства сюда съехался,… слетелся весь цвет советской авиации. Дом получился по авиационным меркам первого класса: гранитные полы, мраморные стены, колонны и витражи. Во всех 450 квартирах был установлен городской телефон. И это еще не все: холодильники, измельчители бытовых отходов, мусоропроводы, посудомоечные машины – это в 50е – то годы! И даже – о чудо! – центральный пылесос! Единая промышленная пылесосная установка опоясывала весь дом, и шланг можно было вставлять буквально в стену.



Дом был не простой - населявшая его элита должна была быть под присмотром, а главное – американское посольство прямо под окном. На верхних двух этажах располагались специальные квартиры КГБ для прослушки и наружного наблюдения. В 90е годы значение американского посольства для бывших советских граждан резко изменилось, и в этом скверике ждали своей очереди соискатели американской визы большей частью для переезда, нередко по нескольку дней.



Чтобы построить гостиницу "Ленинградская", пришлось победить Чечёру и Рыбинку – так называются две московские реки – они до сих пор текут под землей в коллекторе. Грунт из-за них перенасыщен водой, поэтому пришлось строить на сваях. Но ничего, как-то справились, особенно используя бесплатный труд заключенных, и вот что получилось.



Гостиница "Ленинградская" – это самая низкорослая из высоток. Но все компенсируется интерьером – здесь не только общий имперский стиль, но и замах на большее, например, вход в лифтовый холл, даже не вход, а врата или даже церковный алтарь. Добавить к этому витражи – получается настоящее культовое сооружение. С одной стороны Куликово поле и поверженные татаро-монголы – это для приезжих с Казанского вокзала. С другой стороны – Ледовое побоище с победой над северянами – это для прибывающих на Ленинградский вокзал столицы.



Теперь "Ленинградская" относится к огромной всемирной сети отелей. Из люксов вынесли не наркомовские столы с зеленым сукном и гигантские пепельницы. Но пространство и объемы все равно звенят былым величием. Вот за величие создателей "Ленинградской" и наказали. Как только началась хрущевская борьба с излишествами в архитектуре зодчим Полякову и Борецкому все припомнили. "Черты буржуазной помпезности и необузданного украшательства находим мы в интерьерах гостиницы "Ленинградская" - писали их коллеги архитекторы в рапортах. Пройдут годы, Москва увидит и буржуазность попомпезнее, и узнает толк в поистине необузданном украшательстве.



Гостиницу "Украина" закончили позже всех - и после смерти Сталина, и даже после борьбы с излишествами. Чудом построили прежний проект с излишествами. На носу был Фестиваль молодежи и студентов, и надо было не ударить в грязь лицом.



Новая гостиница была признана крупнейшей в Европе и мгновенно начала принимать гостей. Поскольку гости тоже были зачастую из Европы, работать здесь было не только интересно, но и выгодно. Оставленная на подушке заморская жвачка стимулировала горничных к идеальной чистоте.



Не осталось ничего от советского шика, теперь "Украина" относится к глобальной гостиничной сети. Вместе с капитальным ремонтом пришел ей… и евроремонт. Но помнят стены и лучшие истории из жизни советской "Украины". Одна горничная должна была разбудить постояльца в 7 утра, но перепутала время и начала тормошить его в 4. Вовремя осознав ошибку, она не придумала ничего лучше, как сказать: "Вам осталось спать… 3 часа".



Площадь "Красные Ворота" – это двойное отрицание. Во-первых, самих Ворот уже больше нет – стояли здесь такие нарядные, да были снесены в 20е годы. А во-вторых, не стало самой площади – Красные Ворота стали большой транспортной развязкой. Не считать же площадью площадку у метро.



Но метро и место все равно Красные Ворота и высотка на Красных Воротах – тоже очень русское здание. Как будто взамен снесенных барочных Красных Ворот ее украсили русским и украинским барокко – как писали на старых открытках: "Привет из Киева". Высотку строили спешно, надо было успеть, пока главный заказчик еще жив. Одновременно строили дом с выходом из метро.



Искореженный грунт обязательно должен был просесть, что же делать? Если грунт проседает потому что он мягкий, значит надо его как-то утвердить, но не зальешь же все цементом. И тогда на глубину опустили огромные морозильные установки. Они заморозили грунт, который позволил себя рыть, как угодно.



Итак, все заморожено, но ведь закончится строительство и обратно разморозится. Поэтому здание строили под небольшим наклоном. А когда землю разморозили, оно съехало по просчитанной траектории и здание вернулось на место. Правда, все же не до конца – не Пизанская башня, но чуть-чуть высотка на Красных Воротах все же кренится.



Самая высокая и к тому же самая высоко расположенная из всех сталинских высоток – Университет. Его золотой шпиль видно даже в плохую погоду за десятки километров. Эмблема только с земли кажется легкой и ажурной – диаметр венка почти 10 метров, а сам шпиль – это почти 16 этажный дом – 60 метров.



Во время особо торжественных событий наверху зажигается звезда, что напоминает нам о скорости, с которой высотка на Воробьевых Горах поднималась к небу. Пока университет строили, появилась традиция зажигать звезду на самой верхней точке того, что уже построено. В 1949 году звезда зажглась на 6 этаже, 1 мая 1950 – на 20м, а к ноябрю того же года – уже на 26м.



Когда здание закончили, на фасаде установили часы и барометр. Если там, в кремлевской Москве главными часами были Куранты, то в Москве замоскворецкой был свой повелитель времени. Главные московские часы по эту сторону реки находятся на московском Университете, что логично – Университет должен нести свет знаний, даже если это знание точного времени.



Московский Университет оставался самым высоким зданием во всей Европе аж до 1990 года, тогда его обогнал Франкфурт. А теперь и в Москве МГУ – не главный небоскреб, его обогнала псевдовысотка "Триумф Палас" на Ленинградке.



Но о подделках мы сегодня не говорим. Вообще-то "сестёр" должно было быть восемь, и последняя из высоток ожидалась в Зарядье. Её даже начали строить, соорудили стилобат – такой огромный постамент, но вождь умер и строительство скукожилось. Но добро не пропало, на стилобате воздвигли гостиницу "Россия", которую потом благополучно разобрали. И теперь вместо восьмой сталинской высотки – парк. Всё, эпоха закончилась!



Материал частично взят из серии передач Владимира Раевского "Сделано в Москве". Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/349135.html

Полеты в космос стали главным техническим достижением двадцатого века. Перед человеком открылись новые возможности и новые миры. Даже города изменились, достаточно было один раз прорвать земное притяжение, чтобы звездные детали спустились на землю. В Москве есть десятки названий, связанных с полетами: Аллея Космонавтов, Звездный бульвар, стадион "Комета", кинотеатр "Спутник", гостиница "Космос".



Подготовка к полету в космос велась втайне, ведь реактивные ракеты создавали для войны, они должны были нести ядерный заряд, но информировать о научных достижениях было необходимо, это воодушевляло граждан, и сообщало противнику о наших возможностях.



В конце лета 1957 года прошли первые успешные испытания межконтинентальной баллистической ракеты "Р-7", и 4 октября того же года эта ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник земли.



В пятьдесят восьмом году перед только открытой станцией метро "Рижская" поставили памятник создателям первого спутника. Скульптор Ковнер изобразил рабочего, в его мускулистой руке чуть уменьшенная копия спутника. "Этот день войдет в историю цивилизации как начало новой эры, эры завоевания космического пространства. У нашей планеты родился новый спутник".



Следующим шагом должен был стать полет в космос живого существа, и в отряд космонавтов набрали собак. Космонавтом номер один стала Лайка. Перед институтом военной медицины, где готовили животных, скульптор Медведев поставил памятник Лайке в масштабе один к одному.



Отбирали мелких, чтобы поместились в кабине, беспородных дворняг, уличные выносливее. Лайка полетела в ноябре 1957 года. Возвращение предусмотрено не было. Первыми вернувшимися стали Белка и Стрелка. Кинологи рассказывали, что перед одним из полетов подготовленная собака сбежала. Срочно шли похожую дворняжку, а Королеву о подмене сообщили только после старта. Он рассмеялся: "И хорошо! Если неподготовленная собака справилась, значит, скоро на наших кораблях в космос полетят по профсоюзным путевкам".



Собаки подготовили полет человека, и вот 12 апреля 1961 года на космическом корабле "Восток" Юрий Гагарин облетел земной шар и благополучно спустился на землю. Сложно представить, с какой радостью весь мир приветствовал первый полет человека в космос.



На ВДНХ решили поставить монумент покорителям космоса. Так вот на конкурс прислали 1000 проектов. Победила работа скульптора Файдыша-Крандиевского. Ракета уносится в небо, оставляя упругий серебристый след. Долгое время это был самый высокий монумент в стране – 107 метров.



"12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг земли первый в мире космический корабль-спутник "Восток" с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника "Восток" является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик, майор Гагарин Юрий Алексеевич".



Рабочее название монумента было "Народ-созидатель", поэтому по сторонам титанового шлейфа ракеты расположены барельефы с изображениями всех участников космического проекта. Здесь рабочие, техники, инженеры, собака в космическом аппарате, узнаваемый макет первого спутника, генеральный конструктор с чертежами и космонавт, поднимающийся в ракету. Это Гагарин.



Гагарина отправляли ненадолго, на один виток, надо было только убедиться, что человек может находиться в космосе. Первый космонавт должен был связываться с центром управления полетом и смотреть в иллюминатор, все операции делала автоматика. Правда, когда при спуске Гагарин катапультировался на высоте 7 километров, оказалось, что под ним широкая река. И тут уж опытный парашютист сумел подработать стропами и приземлился на суше.



Перед стелой стоит огромный памятник Циолковскому. Это тоже работа Файдыша-Крандиевского, но уже в граните. Это памятник мечте и свободе мысли. Циолковский не рассчитывал траектории и не придумывал новые космические материалы, он предсказывал. Самоучка, глухой с детства, в Боровске и Калуге, вдали от научных центров и университетов, он мечтал о многоступенчатых ракетах, скафандрах и лунных модулях и проводил практические опыты, и испытывал животных на различных центробежных аппаратах.



Так вес рыжего таракана, извлеченного с кухни, увеличил 300 раз, а цыпленка в 10. Звучит смешно, но то же самое делают на большой центрифуге в Звездном городке. А идея Циолковского о звездном лифте – самый перспективный на сегодняшний момент развития космической техники.



От Циолковского начинается Аллея космонавтов. С одной стороны стоят памятники ученым и конструкторам: Королёву, Челомею, Глушко, Келдышу. Долгое время их имена были никому не известны – секретность. Челомея даже называли в газетах "главный теоретик космонавтики", без имени.



Мстислав Келдыш в 35 лет стал действительным членом Академии наук и возглавил Ракетный институт. Ракеты создавали для армии, но ученый мечтал об их космическом использовании, а в дальнейшем Келдыш курировал создание ракетной техники и научной аппаратуры для работы в космосе.



Кстати, первые компьютеры в нашей стране построили по заказу Келдыша для космических расчетов. Правда, если бы десятая часть ученых была такими же блестящими математиками, как Келдыш, ЭВМ вообще не понадобились бы.



На другой стороне аллеи – изображение первых покорителей космоса: Гагарина, Терешковой, Леонова, Беляева, Комарова.



По легенде Королев выбрал Гагарина потому, что на вопрос: как себя чувствуете в центрифуге, все говорили – отлично, и только Гагарин сказал, что это очень неприятное испытание. Королеву был нужен откровенный человек.



В советское время из всего делали тайну, и то, что в космосе опасно и страшно, люди узнавали по косвенным признакам. Так ходили слухи, что Леонов, покинув корабль, взглянул в космос и выключился, а пришел в себя, только когда вышло время и с трудом смог вернуться в отсек. А Терешкова во время полета была в подавленном состоянии, и не смогла выполнить ряд поставленных задач.



Космонавт Леонов рассказывал, как при подготовке полета Союз-Аполлон было решено для взаимопонимания в космосе, что американцы выучат русский, а русские – английский. Но получилось, что напарник Леонова учил английский в школе, а Леонов немецкий. И вот на экзамене куратор смотрит ведомость и видит, что английский забыли. Спрашивает Леонова: "Когда будете сдавать?" "Да хоть завтра". "Ну уж завтра!" Леонов говорит: "Ну что вы думаете, лишний день мне поможет?" И он сдал новый для себя язык на хорошие оценки.



Космонавты это обычные люди, не атлеты, но феноменально выносливые и обладающие уникальной суммой знаний, ведь если в космосе что-то случится, то все сделать-починить надо самому. Недаром в космонавты сначала брали летчиков, они считались лучше подготовленными физически и психически, а затем инженеров.



Эта модель солнечной системы. Человек пока летает только вокруг своего шарика, но может быть, со временем мы окажемся на одной из этих планет.



Сегодня можно попасть на экскурсию в Звездный городок и даже в центр подготовки космонавтов, а в советское время это были абсолютно секретные объекты, и рассказывать о полетах в космос населению решили на ВДНХ. Но выставку-то строили как сельскохозяйственную, и место для космических достижений не предусмотрели.



Тогда взяли самый большой павильон – "Электрификация и механизация сельского хозяйства" (высота стеклянного купола 75 метров), и назвали "Космосом".



Правда, на граненых башнях сохранились барельефы на тему электрификации и механизации, а наверху стоят фигуры рабочего механизатора и колхозницы-комбайнера, но можно представить, что это зрители, пришедшие полюбоваться на спутники и жилые модули.



Перед павильоном "Космос" стоит модель ракеты "Восток", созданной Королевым. Такие ракеты выводили в космос космические аппараты до 91 года. Ракета трехступенчатая, космический аппарат стоит на третьей ступени под защитным кожухом. Вообще, ракета это довольно затратный вид транспорта, ведь она транспортирует в основном топливо для разгона и собственную конструкцию, топливные баки, оболочку, а полезный вес в полтора-два процента от стартовой массы, то есть "Восток" весит 290 тонн, а вывести на орбиту может только 5 тонн.



Когда все происходит первый раз, то каждое событие – подвиг. Первый полет, первая женщина на орбите, первый выход в открытый космос, первый групповой полет. Освоение космоса требовало огромного мужества, здоровья и психической выносливости. Каждое новое достижение отмечено столбиком со звездой.



Их много, и показывать каждый нет смысла.



В конце аллеи можно увидеть космические достижения последних десятилетий.



После первого удачного пуска "Востока" Королев вышел к сотрудникам и сказал: "Спасибо, благодарю! Теперь можете выпить… чаю". Байконур расположен в степи, магазинов нет, да и во время пуска действовал строжайший сухой закон. А Гречко, будущий космонавт, а тогда один из инженеров Королева, возьми да брякни: "А давайте накатим? У меня есть бутылка вина!" "Бутылку сдать коменданту!" Гречко: "Бутылку – сдам". Все замерли, Королёв был известен крутостью, другой человек на такой должности не смог бы. Но он усмехнулся: "Ты кто? Инженер? Будешь старшим инженером!"



Королеву предлагали звание Генерального конструктора. Он наотрез отказался. Был "совет главных", в который входили десять руководителей предприятий, занятых в ракетно-космической отрасли. Но все понимали, кто у руля.



Как-то после многочасового совещания Королев не смог получить ответа от астрономов, Луна твердая или покрыта пылью, в которой утонут космические аппараты. Исследователи, опираясь на расчеты и эксперименты, говорили совершенно разное. В конце концов, Королев встал и сказал: "Давайте исходить из того, что поверхность твердая". "А кто даст гарантию?" - спросили ученые. Королев взял лист бумаги и размашисто написал: "Луна твердая! С. Королев".



Сергей Королев определил развитие космической отрасли на несколько десятилетий. Выход в открытый космос, высадка на другие планеты, орбитальные станции, монтаж в космосе – об этом всем он думал на рубеже 50-60-ых годов.



Однажды после очередного неудачного лунного старта в Кремле готовили разбор космических полетов. Причем готовили не просто разнос, а закрытие всей лунной программы. Королев приготовил своего зама, с выкладками, цифрами, а затем вышел сам. И просто сказал, что не хочет, чтобы тот разворачивал свои плакаты, незачем.



И он сказал: "Мы вторглись в область неизведанного, идет процесс познания. Мы ошибаемся, совершаем глупости, иногда – серьезные провалы. Но каждый пуск приближает нас к успеху". И дал гарантию, что следующая попытка будет удачной. И Королеву разрешили попробовать еще раз. Попытка оказалась удачной.



Принято считать, что самая большая площадь Москвы – Красная. Это миф. Площадь Гагарина в два раза больше. Здесь, на Ленинском проспекте москвичи встречали первого космонавта, когда он уже 14 апреля в открытой машине торжественно въезжал в город.



После трагической гибели Юрия Гагарина в авиакатастрофе площадь Калужской заставы переименовали в площадь Гагарина, а перед московской олимпиадой в восьмидесятом году ее украсили эффектным монументом. Первому космонавту – первую в мире статую из титана.



Материал взят из серии фильмов Михаила Жебрака "Москва космическая". Последние две фотографии взяты из Сети, летать я пока могу только во сне.

https://raven-yellow.livejournal.com/348543.html

"Там ступа с Бабою-Ягой идет, бредет сама собой; там царь Кащей над златом чахнет; там русский дух... там Русью пахнет!"

Оказывается, в сегодняшней Москве больше мест, где Русью пахнет, чем 200 лет назад во времена Пушкина. Как так получилось? В XIX веке, уже после Александра Сергеевича, в моду вошел русский стиль. И архитекторы, повинуясь желаниям заказчиков, стали возводить здания, стилизованные под старину.



В XVIII веке больше жили сегодняшним днем, а в XIX – увлеклись историей. Писатели стали писать исторические романы, поэты – исторические баллады, как Алексей Толстой:

"Под броней с простым набором, хлеба кус жуя,
В жаркий полдень едет бором дедушка Илья;
Едет бором, только слышно, как бряцает бронь,
Топчет папоротник пышный богатырский конь…"



Ну а архитекторы начали возводить здания в русском стиле и за образец взяли самый яркий стиль прошлого – "узорочье" XVII века. На Берсеневской набережной стоит владение потомственных царских садовников Кирилловых.



Кстати, "берсень" по-старинному "крыжовник". Здесь за рекой напротив Кремля были сады, и жил главный садовник. Палаты построены в середине XVII века – это одно из древнейших гражданских строений Москвы, и они необыкновенно красивы. Здесь и разнообразные наличники, и пузатые колонны, и карнизы. Считается, что изразцы на этом доме одни из первых в Москве.



Аверкий Кириллов мог позволить себе такие палаты, ведь он уже был не просто садовником, а занимался торговлей, варкой соли, был гостем - богатым купцом. А затем получил чин думного дьяка и работал в различных приказах. Аверкий Кириллов был убит во время бунта 1682 года, в обвинении написали: "великие взятки имал и налогу всякую и неправду чинил". Документальных свидетельств вины Кириллова нет. Аверкий Кириллов был похоронен в храме Николая Чудотворца рядом с домом.



Здание построено в 1657 году и, глядя на него, понимаешь, почему стиль назвали "русское узорочье". Храм похож на расшитую русскую рубаху, особенно красивы наличники над окнами и пирамида пламенеющих кокошников.



Так как храм стоял вплотную к дому и одно время соединен был с ним переходом, то считается, что он домовый. Но историки напоминают – здесь было кладбище – значит церковь приходская, ведь в XVII веке Москва выросла, и в Берсенях были уже не одни сады и огороды, здесь стояли дворы чиновников, купцов, военных.



Вот еще одна церковь XVII века – Храм Рождества Пресвятой Богородицы в Путинках. Название "в Путинках" напоминает, что рядом стоял Путевой посольский двор, в котором останавливались дипломаты, прибывшие в Москву через Новгород по Тверской дороге. В старину отдельных посольств не было, и дипломаты жили или у соотечественников купцов, или в Путевом посольском дворце.



Церковь Рождества построена в 1652 году, а буквально через год патриарх Никон запретил ставить шатровые храмы. Шатры разрешили только на колокольнях и крылечках. Церковь Рождества Богородицы в Путинках одна из последних шатровых в России. Центральную часть венчают поставленные в ряд три тонкие пирамиды на граненых барабанах. Также сложной формы шатры заканчивают придел, колокольню ну, и крылечко, конечно.



В советское время здесь была репетиционная база цирка, а затем актер соседнего театра "Ленком" изменил судьбу храма. Александр Абдулов снял фильм "Задворки" и добился того, чтобы помещение вернули верующим. Отпевали актера также в церкви Рождества Богородицы, а затем гроб друзья на руках отнесли в театр, чтобы с Абдуловым могла проститься вся Москва.



Это были образцы – архитектурные шедевры XVII века. Именно в "русском узорочье" черпали детали зодчие XIX века, когда создавали огромные здания в русском стиле. Ведь наличники и кокошники пришли из церковной архитектуры. Это здание строили для московской городской думы.



Перед его строительством был объявлен конкурс и в его задании написали, что фасады надо оформить в традициях XVI – XVIII веков, а само здание должно быть достойно первой столицы Российской империи. Из 38 проектов победила работа архитектора Чичагова под девизом "Уступаю старшему". Из старших здесь Кремль, Китайгородская стена с Воскресенскими воротами и Исторический музей, построенный чуть раньше тоже в русском стиле. Благодаря богатому национальному декору здание городской Думы органично вписалось в исторический ансамбль.



Здание было построено в 1892 году при городком голове Николае Алексееве. Еще один Алексеев, скульптор, изваял в 1918 году рабочего и колхозника в медальоне кокошника главного входа. До революции медальон нес святого Георгия – была такая негласная традиция: украшать общественные здания (больницы, школы) московским гербом. Но советская власть со святыми боролась и драконоборца заменили правильной скульптурой.



Русский стиль охватывал все области изобразительного искусства. После окончания русско-турецкой войны 1877-1878 годов было решено: на месте кровопролитной битвы под Плевной поставить часовню-памятник погибшим гренадерам. Но так как деньги собирали медленно, отдавали их в основном москвичи, то концепция поменялась, и монумент решили возвести в Москве. Открыли памятник к 10-и летию битвы в 1887 году.



Часовня похожа на колокол или шатровый храм XVII века. Все детали, кроме витражных стекол выполнены из чугуна. Автор монумента Владимир Шервуд – академик живописи, знаменитый портретист, ездивший в Англию писать портреты знаменитой семьи Диккенса. Кроме архитектора был еще и скульптор. Часовня украшена 4 горельефами. На первом – крестьянин благословляет сына-солдата.



Далее янычар отнимает у матери ребенка.



Затем русский солдат берет в плен турецкого воина.



И в конце раненый гренадер из последних сил срывает с Болгарии цепи рабства.



Когда художник Виктор Васнецов решил построить в Мещанской слободе собственный дом, он также выбрал русский стиль. Нарисовал фасады, рисунок ворот, деревянную пристройку, а затем профессиональный архитектор выполнил проект. Дом получился недорогой (художники обычно небогаты), но очень интересный.



И после своего дома наступил черед общественным зданиям. Васнецов нарисовал фасады художественных галерей для купцов собирателей – Цветкова и Третьякова. Там он уже смог развернуться, использовать фигурный кирпич и майоликовые панно. А на собственном доме из украшений - резьба по дереву и изразцы.



На картинах Васнецова всегда много старины: кокошники, кафтаны, терема, крепости. Главное помещение в доме художника – мастерская. Здесь мастер работал 32 года.



Сегодня картины Васнецова хранятся в разных музеях, а создавались они для частных домов, церквей и даже для железной дороги. Друг Васнецова, создатель донецкой железной дороги Савва Мамонтов заказал ряд работ для станций и зала правления. Например, картина "Ковер-самолет" должна была рассказывать о новом, удобном, быстром средстве передвижения - "чугунки", как тогда говорили.



А "После побоища Игоря Святославича с половцами" повествовать о прошлом донецкого края.

"Воткнув копье, он сбросил шлем и лег. Курган был жесткий, выбитый. Кольчуга
Колола грудь, а спину полдень жег... Осенней сушью жарко дуло с юга.
И умер он. Окостенел, застыл, припав к земле тяжелой головою.
И ветер волосами шевелил, как ковылем, как мертвою травою".



Виктор Васнецов был настоящим витязем русского стиля. Он иллюстрировал сказки, рисовал исторические картины, делал исторические декорации и даже рисовал мебель в русском стиле. Так что большая и самая красивая часть мебели сделана по рисункам хозяина.



В центре гостиной стоит большой стол со столешницей петровского времени, инкрустированной мореным дубом. Художник приобрел ее на Сухаревском рынке в магазине редкостей и старинных вещей.



Для архитектора Клейна узорочье – один из архитектурных стилей, которыми он владел в совершенстве. Крепкий профессионал может все: построить для Мюра и Мерилиза готический магазин (ЦУМ), а для профессора Цветаева – классический музей (ГМИИ им. Пушкина). На Красной площади Клейн поставил Средние торговые ряды в русском стиле.



На окнах 3 этажа классические наличники, на втором в ризалитах висячие гирьки. Так как русский стиль не терпит пустоты, то все пространства заполнены углублениями – ширинками. Здания в русском стиле могут быть оштукатуренные, кирпичные, каменные, но всегда напоминают работу с деревом – резную деревянную мебель, как в доме Васнецова. Все пространства заполнены геометрической резьбой и орнаментами.



Если в старом городе, но не в самом центре вы встретите трехэтажное здание, скромно украшенное древними деталями, то, скорее всего, это школа или приют. На рубеже XIX-XX веков училища и богадельни оформляли в русском стиле. На проспекте Мира стоит бывший приют «Общества призрения, воспитания и обучения слепых детей» с церковью Марии Магдалины. Комплекс построил в 1912 году архитектор Гельрих.



Здесь жили слепые дети. Кроме обязательных дисциплин изучали церковное и светское пение, а игру на музыкальных инструментах преподавали артисты императорских театров. Здесь учился удивительный слепой путешественник, поэт, музыкант, педагог Василий Ерошенко:

«Скитаясь по свету, напрасно я верил, что встретятся братья, душе дорогие...
Встречались чудовища, дикие звери, лихие мартышки – насмешницы злые».



Здания в русском стиле продолжают возводить, они привычны и патриотичны, может быть, не так часто, как 100 лет назад. На проспекте Мира напротив приюта для слепых детей поставили подворье Дивеевского монастыря с церковью Собора Дивеевских Святых.



Автор - архитектор Шипков. В этом здании использованы декоративные элементы XVII века и гибкие линии модерна. Эффектно смотрится колокольня в одном из полых кокошников.



А в соседнем кокошнике мозаичная икона Серафима Саровского.



Закончить прогулку хочется у Исторического музея. Его построил автор памятнику гренадерам Владимир Шервуд. Понятно, что художник Шервуд занимался историческими фасадами, сочинял башенки, сажал на шпили животных, а технической стороной здания занимался инженер Семенов.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва русскостильная». Картинки без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/348407.html