Синагога Любавических хасидов расположена на Большой Бронной улице. "Хабад – направление в хасидизме, иудейское религиозное движение, также называется любавичским хасидизмом. Резко выделяется среди других хасидских движений своим особым стилем. Движение создано ребе Шнеуром Залманом из Ляд в 1772 году. Руководителем движения в России является Главный раввин России Берл Лазар". (Википедия)



Не-не, в самой синагоге-то я не был, мало ли, что мне там обрежут. Зато в ресторане, находящемся на крыше синагоги, мне выпало счастье побывать.



Меню вам никто не принесет, вы должны за столиком залезть в Интернет и уже там смотреть меню. Есть девайс, который подключает вас к сайту ресторана, но он не работает для смартфонов, а только для айфонов, потому как санкции.



Вино здесь вкусное и терпкое, а вот еврейское пиво мне совсем не понравилось. Называется "Хамовники". Видимо, названо оно так в честь ветхозаветного Хама. Хам – библейский персонаж, переживший Всемирный потоп, один из трёх сыновей Ноя, давший начало понятию "хамства", которое означает пренебрежительное отношение к культурным запретам.



Кроме того, Хам – брат Иафета и Сима, то есть, родной дядя сына Иафета Молоха, который, по одной из версий, является основателем нашего города Москвы.



Поскольку названий блюд я не запомнил, я просто покажу фотографии, вдруг кто-нибудь что-нибудь опознает.























Самое вкусное в еврейском ресторане, это, безусловно, турецкий кофе. Он шедеврален. Пьешь его, как Плейшнер, с холодной водой и заедаешь микро-пряником печатным.

https://raven-yellow.livejournal.com/392436.html

2 декабря 1962 года московский манеж стал самой знаменитой точкой Москвы. Здесь собралась огромная толпа. Все хотели лично видеть картины, которые сам Никита Сергеевич Хрущев назвал говном, и их замечательных создателей, художников, которых он же, первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР назвал пидорасами. Но куда там, выставку разобрали с армейской скоростью.



Вообще, здание, в котором разгорелся самый грандиозный скандал в искусстве после сталинских времен, по замыслу своему, не выставочный зал, а военный плац. Но славу московский манеж, как хороший офицер, снискал на всех фронтах.



Зимой 1812 года русская армия выгнала Наполеона за пределы Российской империи. В лютые морозы французы, обмотанные тряпьем, спешно покидали так и на завоеванную страну. Но еще недавно они, как им казалось, были полноправными властителями Москвы. Москвичи начали поджигать свой собственный город. На месте нынешнего манежа до Наполеона все пространство было застроено старыми деревянными купеческими лавками.



В пожаре лавки сгорели, и появилось много пустого места, на котором решают построить… нет, не манеж, а "экзерциргауз". Это придумали в Германии, зима может быть сколь угодно морозной, но муштра, шагистика, строевая подготовка состоятся при любой погоде. Помещение для этого и решают построить в двух шагах от Кремля, чтобы квартирующие в Кремле полки могли маршировать в тепле хоть каждый день.



Архитектором будущего манежа был назначен Августин Августинович Бетанкур, полное имя которого звучит очень красиво: Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделария де Бетанкур-и-Молина. У Бетанкура получилось удивительное сооружение, его сразу окрестили архитектурным чудом. Шутка ли, огромная крыша держится без единой колонны.



Вот только с крышей скоро начались проблемы. Возможно, Бетанкуру казалось, что в России, по сравнению с его родными Канарами, солнца и нет вовсе. Но солнце раскаляло крышу и приводило в негодность деревянные стропила под ней, пока крыша не рухнула на голову марширующим солдатам.



И за дело взялся русский мастер по фамилии Слухов. Он предложил сделать небольшие окошки с жалюзями на крыше для решения этой проблемы. Окна сделали, и крыша перестала раскаляться. С тех пор окна на крыше стали называть "слуховыми" по фамилии автора. Но это московская версия происхождения слова, в словаре Даля дано другое определение, "отверстие". И все же, манеж надо было переделать, чтобы уж наверняка. Поручили это маститому московскому зодчему итальянцу Осипу Бове. Его самое знаменитое московское творение – Большой театр.



Бове решил переложить крышу заново. И деревянная крыша Бове продержалась невероятно долго – до пожара 14 марта 2004 года. И продержалась бы еще долго, потому что был у крыши один секрет. Во времена Осипа Бове весь чердак был пересыпан на полметра махоркой. Грызуны и насекомые запах махорки не любят, и за поедание крыши не берутся. Только вот, во время войны всю махорку скурили.



В экзерциргаузе действительно упражнялись в военных дисциплинах солдаты, но в Москве очень быстро поняли, что для массовых мероприятий лучшего места не придумать. Первой в манеже решено было провести этнографическую выставку. Велика Россия, а какая она? На этой выставке народы России представляли чучела в костюмах из папье-маше.



Высочайший визит на выставку прошел как-то неловко. Цесаревич, будущий царь, спросил императора: "Папа, неужели во всей России не нашлось более красивых лиц?" Венценосный папа-освободитель недовольно ответил: "Все лица сделаны с натуры!"



В декабре 1962 года случилось событие, повергшее в шок советскую интеллигенцию, - посещение Никитой Сергеевичем Хрущевым выставки студии профессора Элия Белютина "Новая реальность" Московского отделения Союза художников СССР и жесточайшая выволочка, которую он устроил художникам-авангардистам в выставочном зале "Манеж".



Говорят, что вспышка Хрущева была искусно подстроена идеологом ЦК КПСС Сусловым и его сторонниками в Союзе художников. Так, наверное, и было. Но все равно, событие обросло легендами не меньше, чем стучание Хрущевым ботинком по трибуне ООН… По свидетельствам очевидцев, Хрущёв, общаясь с художниками, несколько раз обошёл зал и постепенно впал в гневный раж.



Михаил Суслов обратил внимание Хрущёва на некоторые детали картин, после чего Хрущёв начинал возмущаться, употребляя, среди прочих, такие слова как "дерьмо", "говно", "мазня".



Одни участники встречи с Хрущевым уверяют, что он матерился и грозил им урановыми рудниками, другие - что лидер партии и правительства СССР в ярости срывал картины со стен. Но все смакуют, как он обзывал их "педерасами". Сохранилась стенограмма визита Хрущёва в Манеж, так что все прозвучавшие реплики сохранились для истории. Стенограмма была записана помощницей Хрущева Н.Гавриловой.



Прежде чем спросить, "где здесь главный", Хрущев три раза обежал довольно большой зал, где были представлены художники группы. Его движения были очень резки. Он то стремительно двигался от одной картины к другой, то возвращался назад, и все окружавшие его люди тут же услужливо пятились, наступая друг другу на ноги.



— Что это? Почему нет одного глаза? Это же морфинистка какая-то! - с каждым словом голос его становился визгливее... — Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! … Что это такое? Вы что — мужики или педерасты проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть?…

— Очень общо и непонятно. Вот что, Белютин, я вам говорю как Председатель Совета Министров: все это не нужно советскому народу. Понимаете, это я вам говорю! … Запретить! Все запретить! Прекратить это безобразие! Я приказываю! Я говорю! И проследить за всем! И на радио, и на телевидении, и в печати всех поклонников этого выкорчевать!..

— Ну что это? Вот с этим мы пойдем в коммунизм? Это наше знамя? Это вдохновляющее произведение, которое призывает людей к борьбе?! Ну что это?! А это что?! Да это наркотическая девушка, загубленная жизнью! Вот она, мазня!



— Слушайте, вы педерасты или нормальные люди!? Это — педерасты в живописи! Что вы на самом деле! Копейки мы вам не дадим! Вот все, кто хочет, пусть напишут список, дайте в правительство, что вы желаете выехать в свободный мир, — вы завтра получите паспорта и на дорогу!

— Да, да, уезжайте! Там вам предоставят широкое поле деятельности, там вас поймут. А мы вас не понимаем и поддерживать не будем. Мы считаем это антисоветчиной, это аморальные вещи, которые не светят и не мобилизуют людей. А что вы даете?!

— Кто автор этой мазни? Объясните. Мы же люди, вы хотите, чтобы мы вас поддержали.
Что это? (одна из картин Жутовского). Давайте его сюда! ЖУТОВСКИЙ: Этот портрет моего брата. — Штаны с вас спустить надо. Какой это брат? И вам не стыдно? Это юродство, а он говорит — это брат. Вы нормальный физически человек? Вы педераст или нормальный человек? Это — педерасты в живописи.



Во время осмотра сатирических рисунков художника Решетникова:
— Точно так, именно такое произведение. Вот это, говорит, лимон. Так это ребенок свое говно размазал.

— Господа, кто это делал?! Это — веяние искусства? Что это? Распущенность! Вы нас, стариков, считаете, что мы не понимаем. А мы считаем, что зря деньги народные тратили, учили вас. Портите материал и не платите народу за то, что он вас поил, кормил и учил.

ГОЛОС: - А вот Кремль. — Какой это Кремль?! Оденьте очки, посмотрите! Что вы! Ущипните себя! И он действительно верит, что это Кремль. Да что вы говорите, какой это Кремль! Это издевательство. Где тут зубцы на стенах, почему их не видно?



— А это что?! Это картина?! Вот это "новое" в живописи! Мы имеем право послать вас на лесоразработки и чтобы вы там лес рубили и отработали затраты, которые государство затратило на вас, и это будет справедливо. Отработать должны народу. И это тоже ваше?! Фу ты, черт! А еще законодательствовать хотят. Всякое говно понарисовали; ослиное искусство.

— Товарищ Ильичев, у меня еще большее возмущение сейчас за работу вашего отдела, за министерство культуры. Почему? Вы что, боитесь критиков, боитесь этих дегенератов, этих педерастов?! Нормальный человек никогда не будет жить такой духовной жизнью.

Н. С. ХРУЩЕВ: - А вот это что? Наверное, приду, и надо будет закрепляющее принимать; вот когда запор, тогда надо идти и смотреть это. (Веселое оживление).



Однако, вопреки некоторым сообщениям, появившимся в западной прессе, Хрущев не срывал картин со стен. Хрущев потребовал исключить из Союза художников и из КПСС всех участников выставки, но оказалось, что ни в КПСС, ни в Союзе художников, из участников выставки практически никто не состоял.



Разнос в Манеже положил начало целой серии встреч с творческой интеллигенцией, борьба с абстракционизмом стала новым витком прежней борьбы с формализмом, "оттепель" стремительно пошла на убыль. Следующая знаменитая выставка неофициальных художников в СССР вошла в историю 15 сентября 1974г под названием "бульдозерной".



И все-таки, это была оттепель. Работу, в основном, оформителей и иллюстраторов, художники не потеряли. Дальнейших репрессий не последовало. "Новая реальность" просуществует в стороне от основного искусства, и никуда не денется. А манеж останется манежем.



Материал частично взят из передач Владимира Раевского и с сайта SoftMixer. Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/391840.html

А чего раз в жизни спокойно пива с раками не попить? Вот и я так думаю. Заглянули тут на Усачёвку.



Кальмарные кольца



Теплый салат с креветками



Черноморская барабулька фри



Домашний жареный сыр



Десерты тут, на мой взгляд, неудачные, грубые и подгорелые



На вопрос, что тут самое вкусное, скажу: однозначно чебуреки с крабом



Товарищи. Братцы. Православные. Это не реклама. Не ходите вы, блин, в эту Раковую – дорого. На двоих легко десятка улетает. И народу полно.

https://raven-yellow.livejournal.com/391638.html

"23 сентября 1844 г. В четверг, в 2 ч. дня я с братцами Савелием Ивановичем и Алексеем Ивановичем и с сестрицей Татьяной Ивановной отправились смотреть невесту Пелагею Давыдовну Широкову в дом Абрама Савича Морозова в Роговской. В приданное я взял наличными ассигнациями 87500 р. На бриллиантовые вещи 25000 р."



В особняке на Земляном валу Хлудовы прожили без малого 20 лет. Герасим Иванович был натурой деятельной. Помимо Егорьевской мануфактуры, Хлудовы покупают бумажно-прядильную фабрику под Ярославлем. Спустя 14 лет братья учреждают компанию "Кренгольмская мануфактура". Дела идут весьма успешно. Герасим Иванович постоянно участвует в организации мануфактурных выставок, в 1856 году в числе выборных от купеческого общества устраивает в Манеже обед для Александра II по случаю коронации.



23-летний жених 16-летней Пелагеи Давыдовны был расчетлив, деньги считать умел. В дневнике, который Герасим Иванович Хлудов вел 42 года подряд, в записи, касающейся свадьбы, им учтены даже расходы на свах: одной причиталось 300 рублей, другой – 72…



Родился Герасим Хлудов в Москве, в 1821 году. После Адриановского училища отдан был в Практическую Коммерческую Академию, которую, однако, не окончил из-за смерти отца и старшего брата. И, "пройдя половину поприща", Герасим вынужден уйти в торговлю.



"Хлудовы были ткачами-кустарями, вся семья отличалась умом, предприимчивостью, сметкой и огромным трудолюбием. После кончины основателя дела Ивана Ивановича Хлудова сыновьям досталось 200 тыс. рублей, которые они пустили для расширения производства.



Вскоре они смогли завести торговлю в Москве, а в 1847 г. начали постройку бумагопрядильной фабрики в Егорьевске, которая стала одной из самых больших в Подмосковье. Вместе с братом Алексеем Герасим Хлудов управлял Егорьевской бумагопрядильной мануфактурой и стал одним из самых богатых людей в России". (Сергей Романюк "Из истории московских переулков").



Но все это позже. А пока свадьба и, в 1846-м, покупка на имя Пелагеи нового дома на Земляном валу. Именно здесь было положено начало коллекции, прославившей Хлудова.



В 1843 году коллежская ассесорша Беляева приобретает участок на Земляном валу, часть некогда большой купеческой усадьбы. Не мешкая, заказывает она двухэтажный особняк с деревянными антресолями, который вместе с садом, сразу по окончании строительства выгодно и продает – Хлудовым.



В особняке на Земляном валу Хлудовы прожили без малого 20 лет. Герасим Иванович был натурой деятельной. Помимо Егорьевской мануфактуры, Хлудовы покупают бумажно-прядильную фабрику под Ярославлем. Спустя 14 лет братья учреждают компанию "Кремгольмская мануфактура". Дела идут весьма успешно. Герасим Иванович постоянно участвует в организации мануфактурных выставок, в 1856 году в числе выборных от купеческого общества устраивает в Манеже обед для Александра II по случаю коронации. При Пантелееве из классического ампирного дом превратился в богато декорированный особняк, изобилующий лепниной.



Удивительно, но практичный и расчетливый Герасим, вписавший в историю своей жизни даже 72-рублевых свах, тем не менее, был известным меценатом, жертвовавшим на благотворительность большие суммы. Кроме того, Хлудов собирал картины русских живописцев, в его коллекции были картины Перова, Федотова ("Разборчивая невеста"), Айвазовского, Брюллова.



Детей у Хлудовых было одиннадцать. Единственный сын Павел умер в раннем возрасте, после чего Герасим Хлудов пожертвовал несколько сот тысяч рублей и специально купленный огромный участок земли в Сыромятниках для строительства благотворительного учреждения, называвшимся "Домом призрения бедных". Приют был открыт уже после смерти Герасима Ивановича.



Около приюта позже появились и другие здания, выстроенные на пожертвования дочерей Хлудова. На средства Александры возводится корпус бесплатных квартир, Любови – бесплатное народное училище, Прасковьи - отделение слабых и одержимых недугами, а также на бесплатное женское ремесленное училище и еще один корпус бесплатных квартир. Целый хлудовский городок образовался… Перед первой мировой войной, в 1913 году, в бесплатных квартирах жили 570 человек, в приюте находилось 105 человек, в ремесленной школе обучалось 60 девочек, а в начальной школе 95 учеников.



В 1864 году дом на Земляном валу был продан, а разросшееся к тому времени семейство Хлудовых перебралось в большое поместье на берегу Яузы. Новый владелец – купец, торговец "бумажным товаром" Лямин менять ничего не стал. Зато, когда в 1892 году усадьбу с публичных торгов приобрел крестьянин Владимирской губернии Филипп Пантелеев, он затеял капитальную перестройку. По проекту архитектора Дуванова была сделана одноэтажная деревянная пристройка с фонарем для зимнего сада и оранжереи.



Сам главный дом отремонтировали, обновили фасады и интерьеры. Из классического ампирного он превратился в богато декорированный особняк, изобилующий лепниной. К слову, ее изготавливали тут же, в скульптурных мастерских Пантелеева. Да-да, владельцы у дома были не простые. Один увлекался русской живописью, другой – скульптурой. Тогда же появилась каменная ограда и ворота, украшенные скульптурой и вазонами, увы, не сохранившиеся.



В самом доме Пантелеев устроил 3 квартиры. Квартиры на первом этаже и антресолях сдавались в наем. На втором этаже находились покои владельца. В 1901-02 годах во дворе были построены скульптурная мастерская, конюшня, погреба. К каменному зданию мастерской в 1903 году был пристроен сводчатый подвал.



Идея сдавать квартиры Пантелееву, видно, понравилась. В том же 1903-м везде, где только было возможно и позволяло место, возводятся пристройки с жильем под найм.



В 1904 году, при не очень понятных обстоятельствах, владельцем усадьбы по купчей стал крестьянин Василий Жарков, содержавший кошелечное заведение. Но, спустя восемь лет, купчая была оспорена и владение возвращено Пантелеевым.



Текст взят с сайта "Москва, которой нет". Фото мои (август 2022). Адрес особняка: Земляной вал, д. 56.

https://raven-yellow.livejournal.com/391345.html

"Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины"

Кто герои "Евгения Онегина"? Русские помещики, живущие в своих имениях и по надобности наезжавшие в Москву. Москва в старину была помещичьим городом, на зиму сюда съезжались помещики со всей Центральной России, на балах в Дворянском Собрании танцевало до 5000 человек. Осмотрим несколько небольших дворянских усадеб, не очень известных, которые уже стали городскими районами.



Начнем с красивейшей усадьбы, вошедшей в черту города – Ховрино. Ее последними владельцами перед революцией были Грачёвы, и, кстати, тогда усадьбу переименовали в "Грачевка", поэтому парк называется "Грачевский", а район носит более древнее название "Ховрино".



Сразу после покупки Митрофан Грачёв в 1895 году попросил архитектора Кекушева построить дом, повторяющий казино Монте-Карло. Есть легенда, что Грачёв выиграл состояние в казино, и именно на эти деньги построил этот дворец. Но Митрофан Грачёв – уважаемый текстильный фабрикант, известный благотворитель, он построил при приюте Елизаветы Федоровны в Петровском парке церковь, и реставрировал храм Троицы у Покровских ворот.



Мог ли такой человек ходить в казино? Нет, твердо отвечают некоторые историки, но ведь усадьба действительно похожа на казино Монте-Карло. Но ведь нет ничего странного в том, что Грачёв, в старости строивший храмы, в молодости посещал игорные заведения и выиграл некоторую сумму. И тем более, не удивительно, что русский купец, путешествовавший по Европе, был потрясен не древними храмами, а роскошным зданием казино.



А то, что у Грачёва был нормальный купеческий вкус, чтобы пышно и богато, показывает обилие лепного декора, статуи, вазы, лепные маски. Здание заказали модному архитектору Кекушеву, и он сделал усадьбу, в отличие от казино Монте-Карло эффектно асимметричной. Здесь одна, а не две башни.



Фирменным знаком Льва Кекушева были львы, он не мог оставить ни одного здания без своего имени, и здесь цари зверей украшают не только сходы в сад, но и прячутся на карнизах и вазах.



Сейчас в Грачёвке больница. Если уж лечиться, то в такой красоте. В бывшем танцевальном зале столовая, разливают компот. До революции веранды второго этажа были открытыми, для нужд больницы их застеклили, но сохранились металлические кариатиды.



А усадебная церковь была построена при следующем владельце Евграфе Молчанове. Знаменская церковь освящена в 1871 году, и стоит отдельного изучения, ведь ее автор – знаменитый зодчий Михаил Быковский.



Этот архитектор сделал все детали небольшого, в общем, храма нарочито крупными. Какой мощный карниз, чтобы визуально увеличить церковь! И окружил главный купол четырьмя звонницами. Этот прием отсылает нас к огромным соборам прошлого, к Исаакию, например.



А до московских купцов Ховрино принадлежало дворянским фамилиям, Столыпиным, Оболенским, Шереметевым. Название произошло от прозвища выходца из сурожских греков Григория Ховры. Ховра – свинья, неряха, мы знаем слово "хавронья".



А вот сына Григория называли "голова", и уже это прозвище, более благозвучное, превратилось в фамилию. Головины стали одной из самых известных аристократических фамилий России. Но от былых дворян – владельцев Ховрино остались только имена. Речка убрана в трубу, на месте парка с прудами – жилые дома. Можно вспоминать стихи Андрея Белого:



"Заброшенный дом.
Кустарник колючий, но редкий.
Грущу о былом:
"Ах, где вы — любезные предки?"
Из каменных трещин торчат
Проросшие мхи, как полипы.
Дуплистые липы
Над домом шумят.
Как стерся изогнутый серп
Средь нежно белеющих лилий —
Облупленный герб
Дворянских фамилий"



На фасаде следующей усадьбы, Алтуфьево, действительно сохранился полустёртый дворянский герб, в щите орел и рука с мечом. Это герб рода Жеребцовых. Владелец усадьбы, действительный статский советник Николай Жеребцов, был чиновником и ученым-экономистом.



Как раз в пору жизни в Алтуфьево в 1858 году он издал в Париже на французском языке книгу о развитии цивилизации в России. Автор говорил, что развитие России всегда строилось на благочестии и общинных началах, а подражание западу всегда пагубно влияло на это развитие. Что дворянство, отошедшее от православия, стало искать чинов и власти, а истинная нравственность сохранилась только у народа.



Жеребцов принадлежал к стану славянофилов, он гордо заявлял, что славянин это прирожденный энциклопедист. Не удивительно, что собственную усадьбу Жеребцов построил в русском стиле. Интересно, что дом в Алтуфьево – это один из первых образцов русского стиля середины 19 века. Потом здания с кокошниками, пузатыми колонночками, висячими гирьками заполнили Москву, а здесь – пробуждение направления, поэтому здание такое необычное



"За чайным столиком, весной,
Под липками, часу в десятом,
Сидел помещик столбовой,
Покрытый стеганым халатом.
Он кушал молча, не спеша;
Курил, поглядывал беспечно…
И наслаждалась бесконечно
Его дворянская душа"



"Помещик этот благородный,
Степенный, мирный семьянин,
Притом хозяин превосходный,
Был настоящий славянин.
Он с детства не носил подтяжек;
Любил простор, любил покой
И лень; но странен был покрой
Его затейливых фуражек.
Любил он жирные блины,
Боялся чёрта да жены;
Любил он, скушав пять арбузов,
Ругнуть и немцев и французов"



Воздвиженская церковь на сто лет старше дома, она была освящена в 1763 году. Небольшую церковь под колокола поставил прежний владелец Иван Вельяминов, и основной объем храма сохранил барочные черты.



Но за последние десятилетия Воздвиженская церковь разрослась, к ней пристроили трапезную, поставили отдельную колокольню, и старую колокольню застеклили, и превратили в традиционный граненый барабан.



В советские годы в усадьбе Алтуфьево устроили больницу, как и в усадьбе Ховрино. Но только там дворец поддерживают в прекрасном состоянии, а здесь постройки ветшали, и государство решило избавиться от ненужного актива, передав здание Церкви. Получилась рокировка – изначально церковь была при усадьбе, а теперь усадебные строения при церкви. Сегодня в причудливом здании православная школа. Славянофил Жеребцов был бы доволен.



Прекрасные ворота усадьбы Воронцово, построенные в стиле русской готики, переносят нас в конец 18-го века. Именно тогда было в моде вот такое сочетание красного кирпича и ажурных белокаменных деталей. И в конце 18-го века усадьба Воронцово как приданое переходит от графов Репниных князьям Волконским.



Владелец усадьбы князь Григорий Семёнович Волконский с 14-ти лет в армии, полковником стал в 21 год. Он служил с Суворовым, который характеризовал его «мой неутомимый Волконский». Во время Русско-турецкой войны уже 50-летний генерал лично водил в атаку полки, во время одного сражения 6 часов кряду отражал приступы неприятеля, стоя в первых рядах. Он получил удар саблей в голову. За этот бой Григорий Семёнович получил Орден Георгия 2-ой степени.



Со временем Григорий Семёнович Волконский получил практически все ордена Российской Империи, кроме Георгия 1-ой степени, это уникальная военная награда. Последнее место службы генералы и сановника – управление Оренбургским краем. 13 лет вдали от семьи, жена только дважды приезжала к нему.



Не удивительно, что контуженый старик прославился чудачествами. Он ходил в халате с надетыми поверх орденами. Получая из Петербурга царские указы, распечатывал их, целовал подпись и, не просматривая, вкладывал за образа. Всеми делами занимался управляющий. Когда он приходил с бумагами, Волконский строго спрашивал: «Ты читал их? Побожись!» – и подписывал все, что дают.



Современники смеялись над княжескими балами, он приглашал на них жен казачьих офицеров в национальных нарядах, ну а кого было приглашать на азиатской пограничной линии? Фрейлин в Оренбурге не было.



Когда князь бывал в Петербурге, его через день приглашали ко двору, это высшая степень доверия. Волконский чудил и в столице, выезжал на базар в карете цугом, собственноручно отбирал провизию, сзади по бокам ливрейных лакеев висели гуси и окорока, которые князь отвозил бедным. Проезжая мимо церкви, выходил из кареты, становился на колени и крестился. Это, и ежедневное обливание холодной водой, он делал в память о своем начальнике Суворове. Волконский говорил: «Суворов не умер, он во мне!»



Петербург, Оренбург, а в своей подмосковной усадьбе князь бывал редко, иногда только наезжал с детьми-сыновьями, будущими декабристами и с невесткой Зинаидой Волконской. В отсутствие мужа Александра Волконская занималась усадьбой сама. Дама она была кавалерственная, к управлению привычная.



«Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь —
Все это мужа не спросясь»



Именно ее старанием в усадьбе в 1806 году была открыта небольшая Троицкая церковь. Трудно поверить, но это переоборудованный садовый павильон.



Именно в Воронцово перед войной 1812 года начали строить огромный воздушный шар на команду из пятидесяти человек для бомбардировки сверху неприятеля. Занимался строительством немецкий инженер Франц Леппих под псевдонимом для секретности «Доктор Шмидт».



Этому военному снаряду даже посвятил одну из своих патриотических афишек граф Ростопчин. Он предупредил обывателя: «Если увидите чудо в небе – не пугайтесь, это не от злодея, а, наоборот, для его вреда и погибели». А то еще поднимут на вилы спустившихся вниз.



Московские дворяне ездили сюда осматривать военные приготовления и находили, что лодка гондола весьма изящна. Но шар не успели построить, перед вступлением неприятеля в Москву огромный поезд из 120 подвод отвез материалы и механизмы в Нижний Новгород.



Считается, что именно строительство шара привело к гибели главного дома усадьбы. То, что мы видим сейчас, это флигели. Главный дом был дворцом. Французы отрядили в Воронцово команду для поиска нового вида оружия. Они расстреляли здесь 20 человек, как поджигателей, хотя где Воронцово и где тогдашняя Москва, и сами спалили усадьбу.



После революции здесь была биостанция и свиноферма НКВД, но затем город поглотил старинную усадьбу, и Воронцово стало городским парком. Это судьба всех усадеб, которые мы сегодня осмотрели, сначала частная собственность, затем общественное пространство.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/390817.html

Сегодня детям приходится объяснять, что в 19 веке еще не было машин, и кто такие были дворяне, ведь обращение «ваше благородие» сегодня можно услышать только в шутку, как у Окуджавы: «Я дворянин с арбатского двора, своим двором введенный во дворянство». Но в Москве сохранились улицы, по которым они ходили, и здания, которые они посещали.



Александр Грибоедов является образцовым представителем той старой Москвы. Он родился в обеспеченной родовитой семье, жил на аристократической Мясницкой, в 6 лет свободно говорил на трех иностранных языках, а затем выучил еще несколько. Грибоедов учился в благородном пансионе при Московском университете, а затем поступил в сам университет.



Когда Наполеон вторгся в Россию, 17-летний Грибоедов поступил в Московский гусарский полк, а с 1818 года была дипломатическая служба в Санкт-Петербурге, Грузии, Персии. Свое главное произведение Грибоедов посвятил городу, который знал досконально, восстановившейся после пожара Москве.



Это было время когда редко хворали, мало думали, зато много и беззаботно веселились. Званые обеды начинались в три, баллы в девять, ну а светские львы появлялись к одиннадцати. Грибоедов охотно принимал участие в этих увеселениях, современники описывали его как блестящего пианиста, а его собственные музыкальные произведения так же хороши, как и поэтические.



Ставя в 1959 году памятника Грибоедову в начале Чистопрудного бульвара, скульптор Мануйлов изобразил автора самой смешной русской комедии очень серьезным. Это скорее памятник Грибоедову-дипломату.



Поэтов принято изображать в задумчивости, а о чем мог так глубоко задуматься простой московский дворянин? Например, о расстроенном имении, не уродилась рожь, пал скот, а московская жизнь дорога. Надо вывозить дочек в свет, держать открытый дом. «Кто хочет к нам пожаловать – изволь, дверь отперта для званых и незваных».



Где дворянин мог достать деньги? Карточной игрой? Но тут скорее последнее спустишь. Он мог добыть деньги, заложив имение в учреждении, которое называлось «Опекунский совет». Он был создан для управления Воспитательным домом, огромным благотворительным учреждением на пять тысяч сирот, основанным Екатериной Великой.



Воспитательный дом со своими классами, мастерскими, больницей содержался на частные пожертвования, а также на отчисления от лотерей, театральных постановок и продажи игорных карт. Но главным источником дохода были ссудно-залоговые операции. Опекунский совет стал своего рода дворянским заемным земельным банком.



Он имел право брать в залог дома, ценности, земли с находящимися на них крестьянами, и крепостных крестьян отдельно. Как у Пушкина «Отец понять его не мог, и земли отдавал в залог». Но если отец Евгения Онегина оперировал землей, то господин Чичиков собирался заложить в Опекунском совете мертвые души, ведь если продавать несуществующих крестьян, то покупатель захочет оценить товар, а заложить можно и по бумагам.



Эффектное здание совета поставлено в 1826 году по проекту архитекторов Жилярди и Григорьева. Восьмиколонный ионический портик приподнят на высокий постамент, прорезанный входными арками.



По всей России славились балы в московском Дворянском собрании, их давали дважды в неделю, с ноября по март, а в пост заменяли концертами. Вяземский назвал их настоящими съездами России, потому что практически все дворяне российских губерний стекались на зиму в Москву побаловать жен и дочек.



Ехали по установившемуся зимнему пути на своих лошадях, тогда это называли «на долгих», потому что каждые 25-30 километров надо было делать остановку. Въезжали в Первопрестольную со своей челядью и телегами припасов. Вот так и Ларины, приехали в Москву и отправились в Дворянское собрание.



«Ее привозят и в Собранье.
Там теснота, волненье, жар,
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихорь быстрых пар,
Красавиц легкие уборы,
Людьми пестреющие хоры,
Невест обширный полукруг,
Всё чувства поражает вдруг.
Здесь кажут франты записные
Свое нахальство, свой жилет
И невнимательный лорнет.
Сюда гусары отпускные
Спешат явиться, прогреметь,
Блеснуть, пленить и улететь».



Блестящая гвардейская молодежь налетала сюда из Санкт-Петербурга, Москва славилась своими невестами. Ну а здание для Дворянского собрания построил в конце 18 века архитектор Матвей Казаков на месте обширной дворянской усадьбы. Но дом несколько раз перестраивали, и от работы Казакова осталось всего несколько интерьеров и великолепный колонный зал, который признан шедевром классической архитектуры. Его окружает колоннада, образующая обходную галерею.



Сегодня мы видим фасады начала 20-го века работы архитектора Мейснера, внутри была большая столовая, библиотека и комнаты для игр, карты – пристрастие многих московских дворян. Игры делились на коммерческие, основанные на известном расчете: вист, ломбер, и азартные, для узкого круга игроков: штосс, фараон.



За картами и баллами мы забыли о дворянских съездах, которые здесь проходили. На них избирались представители в органы дворянского самоуправления, назначались опеки над разорившимися и умалишёнными, выделялись средства на сословную благотворительность. Служба в дворянском самоуправлении не была перспективной или почетной, но для молодежи это была ступенька в карьере, а для опытных чиновников – возможность остаться в кадровом резерве.



«Сколько мест в Москве, – восклицал мемуарист Вигель, – где служба - приятный продолжительный сон!» Например, в архив Коллегии иностранных дел приходить на службу полагалось два раза в неделю. Однако начальство архивных юношей было мило, и даже время, отведенное для работы, молодежь посвящала литературным забавам и другим развлечениям.



Традиционно дворяне служили и по военному ведомству. Вот в этих Лефортовских, их ещё называют «красными», по цвету стен, казармах размещался карабинерный полк. Но в Москве было немного частей, не то, что в Санкт-Петербурге, куда ни кинь, попадешь в военного. Ведь там стоял весь гвардейский корпус – 12 пехотных полков, а еще кавалергарды, конногвардейцы, драгуны.



Служить в гвардии было престижно, выгодно, гвардейские имели преимущество в чинах перед простыми армейскими, но это было довольно накладно: на амуницию, выезд, хорошую квартиру офицерского довольствия не хватало. Это в армейском пехотном полку какому-нибудь штабс-капитану могло хватать жалованья, а образ жизни переведенного из гвардии прапорщика Печорина требовал иных денег. Их чаще всего присылали из имения родители.



Конечно, в Москве 19 века были гражданские учреждения, например, несколько департаментов сената, но основные дела делались в северной столице, и молодежь, начиная карьеру, стремилась туда. Поэтому в Санкт-Петербурге было больше молодежи, военной и штатской. Москву же шутливо называли городом отставников.



Поварская – одна из самых аристократических улиц Москвы, здесь что ни дом, то графское или княжеское владение, в 19 веке она была улицей знати. Здесь находится дом князя Сергея Гагарина, обер-гофмейстера и директора императорских театров. Занятия князя показывают, что большую часть времени он проводил в Санкт-Петербурге. Это тоже характерная черта, состоятельные дворяне имели два дома – один в столице, второй в Первопрестольной.



Князь Гагарин был женат на красавице польке, графиней Валевской, и, может быть, поэтому удивлял современников – директор театров и не ухаживает за актрисами. Сюда приходили на званые обеды и с визитами, это важная и зачастую утомительная часть светской жизни, ведь в день делали до 10 визитов. Здание построено в 20-ые годы 19 века архитектором Жилярди.



На фасаде нет привычной колоннады, вместо неё три ниши с дорическими колоннами, верх ниш и полоса фриз под треугольным фронтоном богато украшены лепниной. Любопытно, что на этом здании есть и типовые детали, львиные маски в замковых камнях первого этажа сделаны по модели знаменитого скульптора Замараева. Точно такие же львиные маски украшают здание университетской типографии и еще несколько домов в Москве.



Все дни у светского человека в Москве были разобраны. Четверги у Льва Кирилловича Разумовского, пятницы у Голицыных, воскресенье у Архаровых. Огромный дом князя Андрея Долгорукого построен на еще одной аристократической улице – Пречистенке, после 1812 года архитектором Кампорези. Какие здесь бывали приемы!



Дворец князя Долгорукого славился красотой и размерами, на втором этаже была, как положено, домовая церковь, но не было сада. А особым шиком было иметь в городе свой парк, желательно с прудами, и отдельный храм, и, возможно, самая красивая домовая церковь была построена при дворце графа Разумовского.



Матвея Казакова можно назвать гением куполов, архитектор знал толк в круглых объемах и любил строить церкви-ротонды. Во владении Разумовских Казаков построил церковь Вознесения на Гороховом поле. Великолепный огромный купол вырастает из круглой колоннады и завершается беседочкой под шпилем.



Сегодня кажется, что дворец и домовая церковь находятся далеко друг от друга, у них даже разные адреса, улица Казакова и улица Радио, столь обширно было владение Разумовских. Сад до самой Яузы, четыре пруда. Вот как писал старинный путеводитель: «Среди шумной Белокаменной это место прелестью неискусственной природы заставляла человека забыть, что он находится в городе, и служила верным убежищем для успокоения после трудов, а труды государственного человека велики».



Огромная усадьба довольно скоро стала тяготить Разумовского, и он пытался продать ее в казну, причем деньгами просил каких-то 40 тысяч, остальное – списанием своих долгов различным казенным учреждениям. Дворец в конце концов выкупил московский Опекунский совет, игравший тогда роль земельного банка, и здесь устроили сиротский институт для детей обоего пола. Как в обиходе говорили, «Разумовский пансион».



Еще один дом, который оказался не по карману владельцу, просторные палаты все на той же Пречистенке, занимал сначала обер-полицмейстер Москвы, генерал Архаров, затем генерал Бибиков, а в 30-ые годы 19 века приобрел еще один военный, генерал-лейтенант Денис Давыдов.



В семье было девять детей, да и вообще хотелось пожить на широкую ногу, но уже через пару лет хозяин понял, что доходов не хватает. Тяготящийся большим домом, Денис Давыдов написал в стихах челобитную другу, директору Московской комиссии строений. Сумев таки продать дворец, Давыдов переехал жить из Москвы в загородное имение.



«Помоги в казну продать
За сто тысяч дом богатый,
Величавые палаты,
Мой пречистенский дворец.
Тесен он для партизана:
Сотоварищ урагана,
Я люблю, казак-боец,
Дом без окон, без крылец,
Без дверей и стен кирпичных,
Дом разгулов безграничных
И налетов удалых,
Где могу гостей моих
Принимать картечью в ухо,
Пулей в лоб иль пикой в брюхо.
Друг, вот истинный мой дом!»



Большинство московских дворян жило на два дома – зиму они проводили в городе, а весной возвращались в свои имения заниматься сельским хозяйством. Территория Москвы с 19 века многократно увеличилась, и многие подмосковные усадьбы стали просто районами города. Например, усадьба Узкое.



В первой половине 19 века усадьбой Узкое владел граф Петр Александрович Толстой. Особый отпечаток самостоятельности и легкий оттенок фронды были свойственны именитому московскому дворянству. Тот же Кирилл Разумовский однажды отдавал визит Потемкину, и тот встретил его неодетым и неумытым.



Когда в свою очередь Разумовский устраивал прием в честь Князя Потемкина и собрал всю Москву, то вышел к любимцу Екатерины в спальном колпаке и халате. Вот и Толстой был своенравен, будучи русским послом в Париже, он отказался принимать из рук Наполеона орден почетного легиона, граф не симпатизировал французскому императору.



Обосновавшись в Москве, Петр Александрович собрал вокруг себя сторонников. Офицеры помоложе и погорячее вошли в Союз благоденствия и Союз спасения и стали позже декабристами, но друзья Толстого – постарше, и в других чинах. Они собираются благоустраивать Россию по-иному. Граф создает Московское сельскохозяйственное общество, и здесь в Узком – полигон для испытаний, лучшие оранжереи и сады.



Жена графа Мария Алексеевна Толстая также пользовалась в московском обществе большим авторитетом. Настолько большим, что Грибоедов упоминает ее в конце «Горя от ума»:

«А ты меня решилась уморить?
Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!»



Домовый храм в честь Казанской иконы Божьей Матери поставлен в усадьбе еще в 1697 году боярином Тихоном Стрешневым. Это прекрасный образец архитектуры в стиле «Нарышкинское барокко». Обычно церкви в этом стиле симметричные и богато украшены.



Казанская церковь тоже симметрична, здесь нет отдельно стоящей колокольни, и поэтому колокола висят в одном из пустых барабанов. На фасадах нет богатой резьбы и петушиных гребней по карнизам, зато рисунок наличников очень изящен. Храм потрясает своей необычной формой – церковь в плане представляет граненый крест.



Хотя с 19-го несколько раз изменилось государство, но память о дворянской Москве хранят подобные заповедные уголки. Ну, а бессмертные книги всегда помогут нам воскресить и архивных юношей, обсуждающих Татьяну Ларину на балу в Дворянском собрании, и Фамусова, восклицающего: «Решительно скажу – едва другая сыщется столица как Москва!»



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Картинки без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/390541.html

От той Москвы, которая была триста лет назад, с множеством деревянных домов, полями и мельницами, остались только церкви, монастыри, и каменные боярские хоромы. Не считая Кремля, конечно. А из всех сохранившихся боярских палат самые известные – это палаты бояр Романовых в Зарядье на улице Варварка.



Во дворе бояр Романовых в старинном Зарядье жили Федор Никитич, будущий патриарх, и Михаил Федорович, первый царь из Романовых. Они ходили в домовую церковь, только стояла она чуть в стороне от нынешней. Когда Земский собор избрал Михаила на царство, молодой царь перебрался в Кремль. А в Зарядье в 1679 году организовал Знаменский монастырь.



Говорят, что главный крест в годы советской власти сохраняли в одном из музеев, и только недавно поставили на место. Купола набраны из цветных чешуек.



В 1856 году в Москву на коронацию приехал Александр II. Он осмотрел родовое гнездо, оно было в плачевном состоянии, и тогда дом выкупили обратно у монастыря. И архитектор Рихтер взялся восстанавливать романовские палаты в первоначальном виде, для устройства здесь мемориального музея.



Дом одним из фасадов примыкает к улице, хотя обычно палаты ставили в глубине участка. Рихтер декорировал здание в русском стиле, воссоздал деревянный верх, а на шпиле и над дверью по просьбе императора укрепили фигуру из герба рода Романовых – грифона.



Здание трехэтажное, внизу подклети с маленькими окнами, дальше жилой ярус, и наверху деревянный терем с комнатой хозяйки и светлицей, где девушки занимались рукоделием. Поэтому оконные проемы большие, и в них не тусклый бычий пузырь, а прозрачная слюда. Сегодня в музее рамы двойные, внутри слюда, а снаружи обычное оконное стекло.



Возле парадной лестницы символы власти – львы, их ставили в боярских усадьбах. Когда-то двор огораживал дубовый забор, такой высоты, что всадник с лошади мог заглянуть внутрь. Но сегодня забор кирпичный, а все остальное – как было в 16-17 веках. Архитектор Рихтер сделать очень грамотную докомпановку, он вскрыл фундаменты здания, и достроил его современными материалами.



Стены дома расписаны под бриллиантовый руст. Это единственные палаты в Москве с восстановленным деревянным верхом. Всю каменную достройку Рихтер вел кирпичом, такого же размера, как старинный, но с вытесненной датой начала работ – 1856 год, чтобы не вводить в заблуждение исследователей будущего. Палаты бояр Романовых – это первая действительно научная реконструкция архитектурного шедевра в России.



Бояре – это советники и родственники царей. Их благосостояние и благополучие напрямую зависели от государевой воли. А в эпоху местничества, когда должности на Руси распределялись по древности рода, бояре спорили между собой не столько о том, кому ехать главным воеводой к войску, а кому сидеть ближе к царю за трапезой. Быть рядом с правителем – заветная мечта большинства бояр. Но такая близость часто оборачивалась опалой.



В Филевском парке когда-то стояла усадьба шурина царя Алексея Михайловича, Льва Кирилловича Нарышкина. Он был братом царицы Натальи Кирилловны. Усадьба была просторная и роскошная. К реке, она здесь в 400-ах метрах, уступами спускался регулярный парк, один из первых подобных в России. Однако нелегка была участь царских родных. Милославские, родственники первой супруги Алексея Михайловича, стремились оттеснить от престола Нарышкиных, родственников второй жены.



Во время стрелецкого бунта два старших брата Льва Кирилловича были растерзаны, а его отец насильно пострижен в монахи. Царица Наталья Кирилловна прятала младшего брата на женской половине дворца. Там он дал обет – по избавлению от смерти воздвигнуть храм. И, став боярином, Нарышкин свое обещание выполнил. В своем имении он заложил каменный пятиглавый Покровский храм.



Это одна из самых красивых церквей Москвы. Храм похож на резную пирамиду, он приподнят на высокую галерею гульбища, окружен скругленными лепестками алтаря и притворов, и завершен тремя ярусами восьмериков, в двух верхних – колокольня. Такое устройство церкви называется "под колокола".



Резные белокаменные детали украшают все грани, выделяя структуру и выявляя ярусы. На карнизах – словно белоснежные каменные языки. Это так называемые "петушиные гребни". Чем выше, тем резьба тоньше, а наличники богаче. К сожалению, не известен автор этого шедевра. Во время пожара в 1712 году в московском доме Нарышкиных сгорели все документы, относящиеся к строительству этого храма.



Новое в этой церкви – обилие колонн, восьмигранные окна, ребристые купола, и очень сложные разорванные фронтоны над окнами. А лестницы-всходы, образующие живописные аркады, ставили и в 16-ом веке.



Для того, чтобы построить подобный храм, недостаточно быть просто богатым боярином, заказчик должен был разбираться в современных ему архитектурных веяниях, а Лев Кириллович как раз возглавлял Посольский приказ, с 1690 года по 1702. Этот стиль, обогативший русскую архитектуру польскими, украинскими и итальянскими элементами, впоследствии в честь просвещенных родственников царя Петра назвали "Нарышкинское барокко". В Москве храмов в этом стиле несколько.



Противостояние царских родственников привело к тому, что были коронованы сразу два царевича, 15-летний сын Милославской Иван, и 10-летний сын Нарышкиной Петр. На краю Кропоткинской площади находятся палаты Юшкова, дядьки старшего царевича Ивана Алексеевича, правившего с 1682 по 1696 год.



Царские дядьки это воспитатели царевичей. Воцарившись вместе с малолетним братом, Иван Алексеевич пожаловал своему наставнику боярство и ввел в боярскую думу. Обычно на Руси было около 30-ти бояр, и только в конце 17-го века их стало 70. Очевидно потому, что соправители наперебой жаловали боярством своих приближенных. Да и правительница Софья должна была поощрять сторонников.



Главный дом усадьбы двухэтажный, он построен во второй половине 17 века. Сохранились даже сведения о поставке 300 тысяч кирпичей. Те, кто строил, понимают, что этого количества хватило бы на солидный по тем временам дом, и еще на каменный амбар. Род Юшковых старинный, берет начало от выехавшего из Золотой Орды в Москву в 14 веке князя Зеуша. А сам Борис Юшков, владелец усадьбы, тоже не последний человек в Московском государстве. Участник войны с Польшей, он последовательно получал чины стольника, окольничего и боярина.



Обширная боярская усадьба стояла прямо напротив Чертольских ворот Белого города. Сохранился, и то частично, только главный дом Юшковых. Первый этаж был служебным, окна маленькие и простые. Зато окна второго этажа декорированы характерными для московского барокко наличниками с разорванными фронтонами.



Видно, насколько мощные стены. В одной из них была даже служебная винтовая лестница. Парадная лестница не сохранилась, как нет и деревянного верха здания, где были устроены светелки для женских рукоделий, с окнами на все четыре стороны света, и вышки для любования окрестностями.



Если палаты боярина Юшкова по цвету стен называют просто "красными", то палаты рядом соответственно называют "белыми". Белые палаты – это бывшая усадьба князя, боярина Бориса Прозоровского. Главный дом усадьбы стоит не в глубине участка, а на красной линии, прямо вдоль улицы Пречистенки. Наверно поэтому фасад украшен особенно прихотливо. На два служебных яруса поставлен парадный этаж, обведенный карнизом тонкого рисунка, и с очень эффектными наличниками.



Князь Борис Прозоровский был младшим сыном астраханского воеводы. После взятия города Степан Разин казнил его семью, а 10-летнего князя Бориса пытал, искал деньги, собранные с купцов пошлины. Мальчик сказал, что не знает, и раздосадованный Разин приказал повесить его вверх ногами на крепостной стене.



Борис Прозоровский тоже был придворным Ивана Пятого, и молодой царь тоже пожаловал его боярством. Так как детей в браке у Прозоровского не было, к концу жизни он оставил любопытное духовное завещание. Все свое немалое состояние он завещал императрице Екатерине I, прося только обеспечить его вдову.



И эта усадьба – прекрасная иллюстрация к смене родового боярства новыми дворянами. Владения Рюриковича-Прозоровского императрица пожаловала бывшему денщику Петра Первого, а затем графу и генерал-прокурору Ягужинскому. Правда, к этому времени Петр Первый и само боярство отменил.



Иногда в Москве встречаются здания, построенные на подклетах 16-17 веков, но позже перестроенные. Маленькие старинные окна растесаны, вместо наличников на фасадах колоннады, мода поменялась. Усадьба Лопухиных – типичный дом первой половины 19 века, любовно воссозданный.



Какое-то время назад в здании был музей Николая Рериха, поэтому перед входом до сих пор стоит памятник Николаю и Елене Рерихам. А в 19 веке здесь жили графы Протасовы, на здании сохранился их герб.



Но если завернуть за угол дома, открывается более древний фасад того же здания. Маленькие окошки с углубленными треугольными фронтонами, и крылечко, восьмигранные колонны показывают, что дом строили еще в 17 веке. Тогда избегали внутренних лестничных пролетов, и все входы делали снаружи.



Реставраторы любовно восстановили дворовый фасад таким, каким он был в 1689 году, когда эти огромные хоромы под высокой тесовой кровлей строил еще один царский родственник Федор Лопухин, отец первой жены Петра I Евдокии Федоровны на подаренных царем землях.



В качестве царского тестя Лопухин получил не только земли, но и был возведен в сан боярина. И еще ему поменяли имя, когда он служил в стрельцах и воеводой, то прозывался Илларионом, а при дворе стал именоваться Федором. А его дочь из Прасковьи стала Евдокией, для отвода порчи. Но, похоже, порчу так и не сняли, царь Петр обрек на смерть собственного сына, Лопухины попали в опалу, и это московское владение у них отобрали. Только Петр II, воцарившись, вернул имение хозяевам.



Недалеко от Мясницкой на Большом Харитоньевском переулке располагалось огромное владенье князей Юсуповых. Нам в первую очередь представляется князь Николай Юсупов, превративший Архангельское в чудесный загородный дворец. Московское владение князь обставил не менее роскошно, он даже пристроил недалеко отдельный трехэтажный корпус для приема гостей, а потом поставил рядом картинную галерею и театр.



Александр Пушкин прекрасно знать эту усадьбу, в детстве его семья некоторое время снимала флигель в палатах Юсуповых. На воротах красуется соединенный герб Юсуповых-Сумароковых-Эльстон. В конце 19 века наследницей всех богатств рода, включая и этот дворец, стала княжна Зинаида. Чтобы род не прервался, ее мужу было дано право именоваться двойным титулом – князем Юсуповым и графом Сумароковым-Эльстон.



Супруги заказали архитекторам Померанцеву и Султанову реконструкцию фамильного дворца в традициях 17-го века. Во-первых, это было модно, во-вторых, хотелось подчеркнуть древность рода. После реконструкции кровли стали высокими и завершались эффектными решетками. Трубы возвели под старину, железо расписали в шахматы, а со стороны двора построили эффектное новое парадное крыльцо.



Внутри заново выложили все печи под старину, и облицевали их подлинными изразцами, приобретенными у антикваров. В советское время в этом здании были разные учреждения, потом открылся музей. Сейчас палаты закрыты, уже несколько лет.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Все фото мои.

https://raven-yellow.livejournal.com/390213.html

У каждого свои символы Москвы. Для одних это высотки, для других Кремль, а для кого-то – сирень на бульварах. Или звон колоколов, царь-пушка державная, аромат пирогов, конфетки-бараночки, гимназистки румяные. Эту песню явно написал человек просвещенный, ведь он воспел не модисток и гувернанток, а именно гимназисток. Поговорим о старых гимназиях.



«Здравствуйте, плодовитые, да токмо подпор и тычин требующие дидивины!» – так приветствовал учеников в Первой московской гимназии пастор Глюк. В школе преподавали языки – латинский, немецкий, французский, итальянский, шведский. Среди предметов были: картезианская философия, телесное благолепие, верховая езда.



Школа предназначалась для бесплатного обучения детей языкам и философии, родителей всех чинов, от бояр до купцов. Эта была первая попытка завезти в Россию общеобразовательную светскую школу. Причем важно, что в гимназию Глюка записывались «своею охотою», обычно во времена Петра в гимназии сгоняли по указу.



Иоганн Эрнст Глюк, педагог-энтузиаст, миссионер, получил хорошее богословское и филологическое образование в немецких университетах. Став пастором в Лифляндии, он изучил латышский и русский языки, чтобы переводить Библию и школьные учебники для местных жителей. Хлопотал о заведении латышских и русских школ. В 1702 году попал в плен и был перевезен в Москву, где открыл первую гимназию на Маросейке.



Кстати, именно в доме Глюка жила Марта Скавронская, будущая жена Петра, императрица Екатерина I. Сохранилось расписание гимназии начала 18 века. Занятия начинались в 9 утра и заканчивались в 6 вечера. Основной упор делали на иностранные языки, которые ученики могли выбирать. А вот другие предметы: каллиграфия, история, философия, география, а также фехтование, танцы и верховая езда были обязательны для всех.



В конце 19 века здание снова стало учебным, здесь разместили пансион-гимназию для девочек, лишившихся отцов. Гимназию назвали Елизаветинской в честь попечительницы, великой княгини Елизаветы Федоровны. Гимназия содержалась на благотворительные средства, в том числе и на пожертвования композиторов Рубинштейна и Чайковского. В 1912 году архитектор Рерберг построил для Елизаветинской гимназии в Большом Казенном переулке новое здание, с фасадом в классическом стиле.



При гимназии была своя домовая церковь, кухня, столовая, квартиры администрации и обслуживающего персонала. При гимназии оставался пансион на 70 воспитанниц, всего же в списках гимназии числились 600 девочек. Обучение стоило 300 рублей в год.



Гимназистки были обязаны носить форму, коричневые шерстяные платья со стоячим воротничком, к нему девочки пришивали белые кружева, черные чулки и черный шерстяной фартук. Волосы обязательно заплетали в косы. А девочек с короткими стрижками в гимназии не было.



Гимназия Глюка – первая по времени основания. А первая по названию Московская гимназия была основана так. Император Александр I, беспокоясь отсутствием должного количества школ в России, а в стране было три гимназии, повелел в каждом губернском городе открыть гимназию для подготовки молодых людей в университеты. Первая Московская губернская гимназия открылась в 1804 году. Обучение было всесословным и бесплатным. Были запрещены телесные и нравственные наказания. «Дней Александровых прекрасное начало».



Уже через несколько лет телесные наказания вернулись, стали принимать только детей дворян и чиновников, родители платили за обучение, и обучение продлили с четырех лет до семи. Гимназисты могли посидеть на подоконнике и полюбоваться Храмом Христа Спасителя.



В 50-ые годы 19 века в Первой гимназии учился князь Петр Кропоткин, будущий знаменитый путешественник и геоморфолог, и в школе он выделял именно географию. Он составил географию гимназии с картами и схемами. Свой первый класс он описывал так: «С юга его омывает море Пречистенка, с востока он граничит с государством второклассников, а с запада он прилегает к обширному государству четвероклассников, говорящем на чужестранном языке – латыни».



В середине 19 века приняли новый гимназический устав. По нему гимназию разделили на три категории, классическую с изучением двух древних языков, классическую с одним древним языком, и реальную гимназию. Окончившие классическую гимназию без экзаменов поступали в университет. Окончившие реальные гимназии также без экзаменов могли идти в любые специальные высшие учебные заведения, или на физико-математические факультеты университетов.



В 1834 году гимназию посетил граф Сергей Строганов. Это был один из светочей того времени, ученый, коллекционер, меценат, воспитатель царских детей, создатель в Москве школы рисования, знаменитой Строгановки. Он все осмотрел и убедился, что гимназия переполнена учащимися. В Москве немедленно открыли Вторую гимназию, в доме Мусина-Пушкина на Разгуляе.



Огромный дворец был построен в конце 18-го века для Алексея Мусина-Пушкина. У нас все шедевры того времени приписывают Матвею Казакову, но достоверно неизвестно, кто был архитектором этого здания. На Доброслободскую улицу выходит мощный восьмиколонный портик с глубокой лоджией.



Когда этот дворец был приобретен для Второй казенной гимназии, здесь некоторое время инспектором работал поэт Лев Мей. Инспектор – это что-то вроде нынешнего завуча, но только еще с назначением наказаний ученикам. Но вольнолюбивые поэты – плохие и недолгие инспекторы.



А фасад по Спартаковской улице заканчивается эффектной полукруглой ротондой. Именно такой дом соответствовал положению хозяина, одного из первых вельмож своего времени, президента Академии художеств, обер-прокурора синода, графа Мусина-Пушкина. Любопытно, как он получил свой титул. В 1798 году император Павел I пожаловал Мусину-Пушкину тысячу крепостных, но тот отказался в пользу подчиненных. И тогда император пожаловал его графством.



Выйдя в отставку, Мусин-Пушкин переехал в Москву и жил в этом доме до самой смерти. Сюда он перевез тысячи рукописных книг, свою бесценную библиотеку. К сожалению, она была уничтожена пожаром 1812 года. В огне сгорели уникальные манускрипты, в том числе единственный экземпляр «Слова о полку Игореве».



Сегодня во дворце Мусина-Пушкина Строительный университет. А что же осталось со времен гимназии? Говорят, что лестницы во второй половине 19-го века были сделаны на средства Ивана Мамонтова, строителя Ярославской железной дороги, отца мецената Саввы Мамонтова. Савва учился плохо, а надо было сдавать латынь, без нее не брали в Университет. Должна быть связь между чугунными лестницами и латынью.



Будущего фельетониста Власа Дорошевича выгнали из Второй гимназии за то, что он сказал учителю латыни, чеху, что не говорит по-чешски. Наставник переводил из «Цезаря»: «Третий легион попал в келючий и велючий куст». И Влас заявил, что, может быть, по-чешски так говорят, но в русском языке таких слов нет. За эту дерзость мальчика всю неделю оставляли после уроков на четыре часа в карцере. Влас впал в отчаяние, решил удивить мир злодейством, и стал лаять на учителей собакой.



Дорошевича выгоняли из Второй, Третьей и Четвертой гимназии. Только в Первую московскую гимназию с таким послужным списком его не взяли. Поэтому именно о Первой он оставил самые радужные воспоминания, какие там превосходные учителя, какие там добрые нравы. Он в ней не учился.



Окончившие гимназию с золотыми и серебряными медалями становились почетными гражданами. Они освобождались от подушного налога, и могли избираться на городские должности. Государство поощряло образование. Из московских частных школ наибольшей популярностью пользовалась гимназия Поливанова. Она занимала огромный, около 70 метров по фасаду, дом Охотникова на Пречистенке.



Гимназия славилась особой атмосферой, передовыми методами преподавания, и основной упор в ней делали на гуманитарные науки. Недаром у Поливанова учились Бальмонт, Белый, Волошин, Брюсов. Ученики были выходцами из семей аристократов, богатых коммерсантов и верхушки московской интеллигенции. Костяк составляли дети профессуры. Андрей Белый так характеризовал директора: «Это не человек, а двуногое воплощение гениального педагога».



Один воспитатель с юмором рассказывал, что как-то услышал в гимназии плач грудного младенца. Он побежал по коридорам, открывая двери. Врывается в класс Поливанова. И видит, что весь класс сидит, затаив дыхание, а учитель, размахивая книгой, дико рыдает. Поливанов читал ученикам пушкинского «Пророка».



В гимназии у директора была кличка «Лев». Он мог послать весь класс в театр: «Как, вы еще не видели Федотову в Макбете?» А на следующий день на другом уроке учитель спрашивал, почему не выучили?



В гимназии Поливанова учились сыновья Льва Толстого. С начала писатель подумал о Первой московской гимназии, но там попросили расписку о благонадежности детей. Писатель возмутился: «Я за себя не могу дать такую расписку, как же я ее дам за сыновей?» А Поливанов взял Толстых сверх комплекта. Здесь традиционно были маленькие классы, во всей гимназии не больше 200 учащихся.



Как-то Лев Николаевич помогал сыну с сочинением, и вписал полстраницы своего текста. Поливанов проверил и спросил, – скажите, Толстой, то, что я подчеркнул, сочинили же не вы, а Лев Николаевич? Да, вы угадали, – ответил ученик. Очень хорошо, – улыбнулся директор. Я поставил вам четыре. Приятно поставить четверку по словесности Льву Толстому.



«Праздник. Франты гимназисты
Занимают все скамейки.
Снова тополи душисты,
Снова влюбчивы еврейки.

Пусть экзамены вернулись...
На тенистые бульвары,
Как и прежде потянулись
Пары, пары, пары, пары...»



Недалеко от Никитского бульвара в Мерзляковском переулке архитектор Жерихов поставил здание для гимназии Флёрова. Это была не номерная казенная, а частная гимназия с удивительным составом педагогов. Почти все учителя были ученые. Даже на барельефах они в тогах.



Такой состав получился благодаря административному таланту Флёрова, тому, что в частных гимназиях были приличные зарплаты, и конфликту профессоров с администрацией университета. В это время большое количество преподавателей из университета перешло в школы.



В гимназии Флёрова была особая атмосфера свободы, здесь на шалости гимназистов смотрели сквозь пальцы, потому что среди учеников были дети богатейших людей Москвы, обучение в этой гимназии стоило в два раза дороже, чем в казенной школе.



У Флёрова учились Николай Тимофеев-Ресовский и Игорь Ильинский, будущие учёный и артист. Они с удовольствием вспоминали гимназические проказы. Француженке приклеивали на потолок пруссаков, их ловили в соседней булочной, и во время урока насекомые начинали постепенно падать.



Однажды весь класс перед уроками увлеченно репетировал. И вот на уроке физики, когда учитель что-то выводил на доске, гимназисты бесшумно перевернули все парты. Учитель оборачивается и видит затылки. Ну а если гимназист рисовал на стене что-то неприличное, его штрафовали . Штраф собирали копейками, и приносили в мешке.



Ну и напоследок вспомним необычную частную гимназию. Многие московские родители, найдя в табеле плохие оценки, говорили своим отпрыскам: «Будешь плохо учиться, придется идти к Крейману».



Франц Крейман брал в свою гимназию исключенных из других учебных заведений. Он считал, что нет плохих детей, всех можно исправить добрым отношением и религиозным воспитанием. В его гимназии не наказывали, первое время даже не было оценок. Но и не поощряли.



Гимназия Креймана занимала роскошный дом Губина, построенный в конце 18-го века Матвеем Казаковым на Петровке. Ну а внутри это был нестрогий монастырь. Классные занятия начинались с молитвы и чтения Евангелия. Закон Божий проходили в полном объеме, изучали церковно-славянский язык. Для кого-то гимназия Креймана была пугалом, а другие вспоминали ее с благодарностью.



Расцвет московских гимназий это 19-ый век. В начале – одна гимназия, а в конце – великое множество, частные и казенные, классические и реальные, с совместным обучением, как у Репмана, или сверхсовременные, как у Медведниковых. И гимназисты в форме, с лихо заломленными козырьками фуражек, стали важной частью московской городской жизни.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/390113.html

Многие улицы в центре Москвы названы именем церквей. Каждая церковь соответствует своей эпохе, стоит на определенном месте, помнит строителей, священников, прихожан, церковная архитектура является нитью в прошлое. Рассмотрим несколько московских храмов, известных и не очень.



Начнём мы с одного из самых старых храмов Москвы, Трифона в Напрудном. Недаром говорят, что история в России непредсказуема и недоказуема. Храм стоит в княжеском селе, а точно не известно ни когда он был построен, ни кем. Историки только по косвенным признакам могут предполагать.



Одни говорят, что раз храм сложен из белого камня, а барабан из кирпича, как Успенский собор, то и автор – Фиораванти, другие возражают, что грубоватый план и простые детали фасадов принадлежат русским мастерам, а не изощренным итальянцам. Третьи показывают камни с датами в стене, но оказывается, это просто кладбищенские резчики отрабатывали на них шрифты. Раз историки точно не знают, в конце 15-го или в начале 16-го веков построен храм, то надо обратиться к народным преданиям.



В старину здесь простирались дубравы, и среди них стояло княжеское село Напрудное. Пруд был большой полкилометра длиной, а рядом пролегала дорога на Троице-Сергиеву Лавру, и князья часто останавливались здесь по дороге на богомолье, или просто заезжали для охоты на "мокрую птицу".



И вот по преданию в правление князя Ивана третьего сокольничий Патрикеев упустил любимого княжеского сокола, и мог жестоко пострадать если в три дня не найдет птицу. Патрикеев стал молиться своему небесному покровителю святому Трифону. Трифон явился ему во сне и показал, где искать пропавшую птицу. На этом месте Патрикеев и поставил обетную белокаменную церковь.



Сокольничий князя Патрикеев был реальным историческим лицом и играл видную роль при дворе московского князя Василия Третьего в конце 15 века. На гербе сокольничего был всадник с птицей в руке, так что будем считать, что именно Патрикеев построил изящную Трифоновскую церковь.



Трехчастное завершение фасадов напоминает лепестки цветка. Одинаковые острые арки украшают порталы входа, закомары и кокошники под барабаном подчеркивают движение вверх, а маленькая колокольня примостилась на краю крыши, как ловчая птица на кожаной рукавице охотника.



А следующий храм строил точно приглашенный итальянский муроль Алевиз, какой богатый портал и какое разнообразие элементов, чувствуется рука мастера. Гениев Возрождения звали наперебой в соседние страны, Алевиз по дороге в Россию строил в Крыму Бахчисарайский дворец, а сразу по приезду в Москву возвел в Кремле Архангельский собор. А в 1514 году князь Василий III попросил зодчего построить сразу 11 храмов, один из них – в честь святого Владимира в своей загородной резиденции.



Сегодня вокруг плотная сеть переулков, а когда-то был холм, утопающий в садах. Отсюда и название Старосадский переулок. На вершине стоял княжеский дворец, ниже по склону – конюшня и палаты патриарха, так сказать, ближняя дача. К 17-му веку Москва выросла, и резиденцию перенесли, так что обветшавшей Владимирский храм ремонтировал уже местный житель, стольник Иван Выдриевский, и от творения итальянца Алевиза остался только низ стен и портал. Выше – смешение итальянских элементов и русских деталей.



У церкви Владимира в Старых садах есть уникальная деталь, не встречающаяся больше нигде – барабаны украшены не только традиционными арочками, но и решеткой из жгутов. Растительный орнамент, столь любимый в 17 веке, из интерьеров перешел на стены храма.



В тридцатые годы 17-го века 60-летний князь Дмитрий Пожарский, герой смутного времени, освободивший Москву от поляков, возглавлял судный приказ, как сегодня бы сказали, Верховный суд. Он жил в городе, но часто наезжал в свое подмосковное имение Медведково. Кстати, Медведково получило название не из-за обилия медведей в лесах, а так называли одного из предков князя, как и героя рассказа Чехова, очевидно за крутой нрав – медведь.



И вот в 1635 году князь Пожарский ставит в своем имении церковь необычной формы. Это вроде бы традиционное пятиглавие, но четыре главы остались на граненых барабанах, а центральная взметнулась на шатре. Похожая композиция с центральным шатром есть у другого Покровского храма – на Красной площади.



Шатровых храмов в России всего около 50-ти, их строили недолго, в 16 и 17 веках, а затем патриарх Никон запретил шатровые строительства, и храмы стали венчать обычные цилиндрические барабаны.



Покровская церковь в Медведкове – необычной для России формы. Она бы эффектно смотрелась не среди бетонных коробок, а рядом с пирамидами елей.



Правление первых Романовых было столь счастливым для России, что даже породило в архитектуре особый праздничный стиль – русское узорочье. Посмотрим на церковь Троицы в Никитниках. Она стоит на застроенной площади, откуда церковь почти не видно, так что ее многие не знают.



Эту церковь воздвиг купец, да еще из Ярославля, известного своими нарядными храмами, так что здесь русское узорочье, расцвеченное ярославскими деталями, дало особенно пышные цветы, и храм стал похож на расписной печатный пряник.



Церковь Троицы была построена на частном дворе купца Никитникова, но при этом считалась приходской. Купеческие палаты, а историки считают, что они были каменные, не сохранились. Но есть другие свидетельства, высокий первый этаж – подклет, использовался для хранения товаров. Боковой кубический придел – это семейная усыпальница Никитниковых.



Купец Никитников был одним из богатейших людей первой половины 17 века, он торговал сибирской пушниной, варил соль в Соликамске, на Красной Площади у него было четыре лавки в Суконном, Сурожском, Шапочном и Серебряном рядах. Здесь все понятно, кроме "Сурожского ряда", это значит, что он торговал через крымский Сурож с итальянцами и греками, возил заморские товары. По свидетельству современников дом Григория Никитникова по богатству не уступал палатам первейших московских бояр.



Церковь Троицы в Никитниках не просто очень красивая, но и уникальная. Здесь все, что нас окружает, кроме разве что подсвечников, 17-го века. Церковь была на особом счету, в советское время храм стал филиалом Исторического музея, как собор Василия Блаженного на Красной Площади, и реставраторы слой за слоем сняли масляную темперу, и открыли подлинные фрески 1652-1653 годов.



Церковь Троицы в Никитниках получилась необыкновенно яркой, ее украшали ярославские и московские мастера, причем не просто мастера, а работники Оружейной палаты, царские каменщики и изографы. Из самых известных имен – живописец Симеон Ушаков, такие были связи у купца Никитникова. Тем более, Симеон Ушаков был соседом, его дом был неподалёку.



Здесь великолепная резьба по камню, яркие изразцы, и вообще, так много разнообразных деталей, что церковь Троицы называют энциклопедией русского узорочья. Именно здесь в 19 веке черпали образцы, когда возрождали русский стиль в архитектуре.



Следующий архитектурный стиль оказался не менее ярким, прихотливым, но при этом отличным от русского узорочья. Московские бояре, энергичные, богатые, Голицыны, Милославские, Нарышкины, стали возводить в своих владениях необычные эффектные храмы, активно смешивая русские и европейские элементы. По имени многочисленного клана царских родственников, этот архитектурный стиль назвали "нарышкинское барокко". Вот эту церковь Знамения Божией Матери возвел в 1691 году царский дядя Лев Нарышкин.



Все-таки нашим церквям свойственно тянуться вверх. При патриархе Никоне запретили шатровые навершия, но движение под высь осталось, и храмы стали ступенчатыми. Нарышкинскому барокко свойственно: открытое гульбище вокруг церквей, пирамиды сужающихся восьмериков, сочетание красного кирпича и белого резного камня, петушиные гребни на кромках стен, восьмигранные окна и граненые барабаны. Лев Нарышкин возглавлял посольский приказ, сейчас Министерства иностранных дел, кому, как не ему было прививать европейское барокко к русскому древу.



Стихи священников и монахов бывают очень вдохновенны. Елизавета Скобцева после пострига стала матерью Марией. Участница французского сопротивления, она погибла в нацистском лагере, говорят, пошла вместо другой женщины в газовую камеру.



"На закате загорятся свечи
Всех соборных башен крутолобых.
Отчего же ведаешь ты, вечер,
Только тайну смерти, жертвы, гроба?

Вечер тих, прозрачен и неярок.
Вечер, вечер, милый гость весенний,
С севера несу тебе подарок
Тайну жизни, тайну воскресенья".



Теперь давайте осмотрим барокко. Ярчайший пример барокко середины 18-го века – храм Климента Папы Римского. Это очень большой и помпезный храм, кажется, что он задуман для одной из центральных площадей Санкт-Петербурга, а не для московского купеческого Замоскворечья, окна оформлены по дворцовому, огромные барабаны.



Величие храма породило у москвичей легенду, что он был построен канцлером Бестужевым-Рюминым, чтобы подольститься к императрице Елизавете, она как раз захватила власть в день памяти Климента Папы Римского, ну и строил храм, естественно, лучший архитектор того времени, петербуржец Трезини.



Бестужев-Рюмин, Трезини, Елизавета – это все красивая легенда. Московские купцы имели достаточно средств, чтобы возводить такие огромные храмы, а московские архитекторы – достаточно таланта, чтобы мы любовались этими храмами и через 300 лет. Церковь Климента возведена в 60-70 годы 18 века архитектором Евлашевым на деньги Кузьмы Матвеева.



Матвеев владел несколькими заводами на Урале и московским табачным откупом, то есть весь табак в Москве продавал Матвеев. У него был огромный дом прямо напротив восточного фасада церкви, недаром это самый красивый фасад.



На смену барокко пришел классицизм. Выберем зодчего, несколько затененного однофамильцем, Родиона Казакова. В начале улицы Варварки стояла одна из церквей работы итальянца Алевиза, которого мы уже упоминали. Здание было еще крепкое, но московский митрополит Платон нашел, что церковь святой Варвары недостаточно благолепна для такого важного места – начала центральной улицы.



И Родион Казаков на рубеже 18-19-го веков создал новое эффектное здание. Узкая, вздернутая вверх церковь стоит на крутом склоне, с изящной колокольней и мощной ротондой.



В советское время, когда церковь стояла без крестов, люди сомневались, что это церковь. Действительно, классическое здание с куполом над фронтоном может оказаться больницей, университетом, тюрьмой. Ордерная система не подчеркивает назначение здания.



Сто лет назад Ходынка было пустырем, на котором ежегодно проводили маневры. В конце 19-го века на краю поля поставили казармы, а в 1907 году при них построили церковь. Начала 20-го века это время стилизаций в архитектуре: готика, ренессанс, классицизм, а здесь – подражание Византии, аркады, низкие барабаны, плоская звонница. Все отсылает нас в 12-ый век. Автор стилизации под византийскую архитектуру – архитектор Адамович. Он же строил особняк Второва, сегодня его называют Спасо-Хаус.



Меценат Колесников, давая деньги на храм, сказал, что он хотел бы отблагодарить воинов, защитивших в декабре 1905 года Москву от революционного террора, поэтому внутри церкви были доски с именами погибших, на них были перечислены 310 военных, 85 казаков, 35 моряков и 1413 полицейских чиновников и священников.



Полное название церкви - "Храм-Памятник Русской Скорби в честь Ватопедской иконы Божией Матери "Отрада и Утешение" на Ходынском поле, в память великого князя Сергея Александровича и всех павших за царя и отечество от рук злодеев-революционеров крамолою 1905 года при I гренадерской графа Брюса артиллерийской бригаде в Николаевских казармах".



Пришел черед современному храму. В 1970 году на Калужской площади снесли церковь, а в 2000 – построили. Перед зданием МВД в 2000 году возвели храм-часовню в честь Казанской иконы Божией Матери в память о сотрудниках правопорядка, погибших при исполнении служебных обязанностей.



Новые храмы у нас возводят в традиционных формах, вот архитектор Валерия Шубина использовала очертания древнерусского храма, но все детали трактовала по-своему. Здесь много скульптуры, это новое веяние в нашей церкви. Автор богатого бронзового убранства – скульптор Бичуков. Храм интересен, и особенно тем, что вызывает разнообразные исторические ассоциации.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака "Москва. Пешком". Все фото мои.

https://raven-yellow.livejournal.com/389879.html

Во время посещения Москвы в 1818 году прусский король Фридрих Вильгельм III попросил показать ему Москву сверху. Им открылись черные проплешины, Москва еще лежала в руинах после пожара 1812 года. Король опустился на колени и приказал поступить так же двум сыновьям-подросткам: "Поклонитесь Москве, спасшей Европу!"



Москва отстроилась после наполеоновского разорения, город украсили бесконечными колоннадами, светлыми портиками, амурами, венками. Здания строили в классическом стиле, а вот внутри все было не так единообразно, некоторые думали не по ранжиру, мечтали о революционных преобразованиях в России и вышли декабре 1825 года на Сенатскую площадь.



Выступление декабристов прошли в Санкт-Петербурге и Киевской губернии, судили их в Петербурге, а сослали на каторгу и поселение в Сибирь, но и Москва неразрывно связана с декабристским движением. Из 126 впоследствии осужденных участников восстания 80 родились в Москве, примерно 30 учились в Московском училище колонновожатых, и столько же в Московском университете.



На углу Манежной площади – уголок классицизма, в этом стиле после пожара 1812 года архитектор Жилярди восстанавливал корпуса Московского университета. Здесь учился идеолог декабристов Никита Муравьев, сторонник конституционной монархии и отмены крепостного права.



Среди выпускников университета: Сергей Трубецкой, избранный перед восстанием диктатором и Иван Якушкин предлагавший без жребия себя в цареубийцы. Он собирался убить царя из пистолета при выходе из Успенского собора, и затем немедленно выстрелить из второго пистолета в себя.



В заговоре участвовали действующие и отставные офицеры, повидавшие зарубежную жизнь и зарубежные свободы во время заграничных походов русской армии, заставшие череду европейских революций и помнящие дворцовые перевороты 18 века в России. Все они были дворяне, сослуживцы и друзья, поэтому единоначалия и вообще организованности добиться было сложно. Сходились на том, что царскую семью следует изолировать, все наперебой предлагали себя в Бруты, но до покушения дело так и не дошло. Покушения будут позже.



В 1817 году император с гвардией прибыл в Москву праздновать пятилетие изгнания Наполеона, к этому времени был построен огромный экзерциргауз, сегодня мы называем его "манеж". Здание предназначалась для военных упражнений и парадов: шесть с половиной тысяч квадратных метров перекрыты без единой опоры, это практически футбольное поле, чтобы ничто не мешало перестроением полка гвардейской конницы.



Гвардейские полки, прибывшие в Москву в 1817 году, разместили в Хамовнических казармах, а напротив находился так называемый "шефский дом", где жили офицеры. В шефском же доме получил квартиру начальник штаба гвардейского отряда Александр Муравьев. Заговорщики собирались у Муравьева, обсуждали цареубийство и выступления гвардии.



Офицеры планировали поднять восстание в нескольких гвардейских частях и считали, что, как растет снежный ком, так к ним со временем присоединится вся русская армия, мол, русский солдат не пойдет на русского солдата, и гражданской войны не будет. Дом, в котором собирались заговорщики, построен в самом конце 18 века и за 200 с небольшим лет практически не изменился. Это прекрасный образец раннего московского классицизма.



Александру Первому докладывали о настроении среди военных и заговорах, заговорщиков под благовидными предлогами удаляли из столицы в дальние гарнизоны, но при этом – никаких арестов. Однажды император даже сказал: "Не мне их судить!" Возможно, Александр имел в виду, что сам когда-то поощрял либеральные надежды, а может быть, промелькнула тень Павла.



Основатель декабристского движения Александр Муравьев отошел от заговорщиков и в восстании не участвовал, поэтому этом был сослан в Сибирь без лишения чинов и дворянства, назначен иркутским городничим, затем губернатором в Тобольске, в должности военного губернатора Нижнего Новгорода участвовал в отмене крепостного права. Мечты сбылись через 43 года после заседаний в шефском доме напротив Хамовнических казарм.



Классицизм – это и огромные дворцы, и маленькие особнячки. Дом в Гагаринском переулке был построен в 1816 году из дерева на каменном основании здания, сгоревшего в 1812 году. Так что это типичный образец послепожарной Москвы, с лепными грифонами и масками. Деревянную основу скрывает штукатурка, расчерченная рустом. Здесь жил будущий декабрист барон Штейнгель.



Штейнгель служил начальником канцелярии при московском генерал-губернаторе и восстанавливал после пожара Москву. Его стараниями восстановлена колокольня Ивана Великого и построена Никольская башня Кремля, взорванная французами.



Очевидно, для масонских собраний еще при строительстве барон Штейнгель предусмотрел тайную комнату с дверью, замаскированный под шкаф. Многие декабристы были масонами, такие тайники создавали для атмосферы таинственности и обособленности, от жандармов не спас бы и подземный ход. На Сенатскую площадь барон вышел, но стоял в толпе зевак.



Его арестовали позже в Москве. На вопросный пункт: что побудило вас вступить в тайную организацию, он составил такой уничижительный портрет Николая I, что судьи попросили переписать ответы, их же будет смотреть сам император. Что ж, тем лучше, ответил Штейнгель, пусть он посмотрится в это зеркало. За свою правдивость и несгибаемость барон заплатил двумя-тремя лишними годами каторжных работ.



Декабристы весьма отличались положением и достатком. Барон Штейнгель был небогат, а вот князь Евгений Оболенский принадлежал к роду известному и состоятельному. На Новинском бульваре в конце 18-го века для князей Оболенских был построен огромный дворец. Во время декабрьского выступления глава заговора полковник Трубецкой на Сенатскую площадь не явился, и возглавил восставшие войска горячий решительный поручик Оболенский. Для увещевания солдат к мятежному строю выехал генерал Милорадович. Оболенский ударил его штыком.



"Ах, как славно мы умрем!" восклицал другой молодой заговорщик Александр Одоевский перед 14 декабря. Действительно, участники восстания были готовы жертвовать жизнью ради дела, но судьба распорядилась иначе. От атак кавалерии и стрельбы картечью в упор погибли только нижние чины, а все офицеры-зачинщики выжили, чтобы полной мерой испить последствия своих поступков.



5 заговорщиков были казнены, 110 сосланы на каторжные, на крепостные работы, и на поселение. Ну, а князя Евгения Оболенского ждала дорога в Сибирь в кандалах, тяжелейшей работы на руднике, камера, где нельзя было распрямиться в полный рост.



На Старой Басманной находится дом братьев Муравьевых-Апостолов. Три брата – Матвей, Сергей и Ипполит были декабристами. Дом - это прекрасный образец классицизма начала 19-го века, острый угол здания выделен полуротондой, а на парадном фасаде со стороны улицы - шестиколонный портик и лепной фриз над окнами.



Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, семёновские офицеры, решили не использовать своем полку телесных наказаний, и без палок сохраняли прекрасную дисциплину. Сергей специально просит перевести к нему в подразделении солдата-вора, тот нарушает дисциплину, офицер раз за разом платит из своего кармана и увещевает солдата. В конце концов, тот, потрясенный небывалым отношением, исправляется.



Уже в отставке Матвей Муравьев-Апостол видит занятия на плацу, во время которых унтеры используют палки. Он подзывает офицера и напоминает ему, что по уставу во время учебных занятий телесное наказание запрещены. А затем отправляется домой и готовится к дуэли, ожидая, что офицер вызовет его. Они встретились только через год, и этот офицер благодарил Матвея, сказав, что после того случая изменил свое отношение к солдатам.



У Ивана Матвеевича было 10 человек детей, но, когда Иван Матвеевич Муравьев-Апостол получил этот дом, старшие дети уже жили самостоятельной жизнью. Во время восстания три брата, Матвей, Ипполит и Сергей были вместе, их пытались арестовать, но солдаты отбили заключенных у жандармов. Но полк через короткое время был рассеян картечью. Младший, Ипполит, застрелился, Сергей и Матвей были захвачены и отправлены в Петропавловскую крепость.



Отцу разрешили посетить сыновей в тюрьме. Увидев Сергея в залитом кровью мундире с окровавленной головой, он сказал, что пришлет новое платье. Не нужно, ответил заключенный, я умру с каплями крови, пролитой за Отечество и попросил только Евангелие. Какой удар для отца: младший сын застрелился, средний повешен, старший отправлен на каторгу. Иван Матвеевич продает это здание и уезжает за границу.



Жестокие приговоры стали потрясением для семей. Смертная казнь, пожизненная ссылка на каторжные работы, разжалования. В Петербург потянулись родственники для последнего свидания, передавали книги и вещи. Среди декабристов было двадцать женатых, для их жён наступил страшный выбор: если следовать за мужьями в Сибирь, то надо оставить маленьких детей, правительство запретило брать детей с собой. Всего в Сибирь поехали 19 женщин – жены, матери и сестры.



Свет был потрясен. Эти женщины отрекаются от благополучной жизни и добровольно следуют в Сибирь за государственными преступниками, становятся жёнами ссыльных каторжных. Они имеют право на крепостных и их будущие дети записываются в крестьяне. Вот в этом дворце Зинаиды Волконской московское общество провожало Марию Волконскую.



Мария вышла замуж за князя Сергея Волконского в начале 1825 года, теплых отношений между супругами не было, но долг звал княгиню в Сибирь. Приезд княгини спас Сергея Волконского, он уже настолько пал духом, что товарищи опасались за его жизнь.



Блестящие офицеры, поэты, философы отправлялись на каторгу. При этом их лишали имущества, дворянства, чинов и званий. Их детям запрещали носить фамилии отцов, они поступали в учебные заведения под отчествами “петровы”, “васильевы”. Власть стремилась стереть пыль участников анти государственного переворота и сделала из них героев. Вот в этом доме на Малой Дмитровке у декабриста Михаила Митькова собрались московские заговорщики после получения известия о выступлении в Санкт-Петербурге.



Посовещались и разошлись ни с чем. Как недоумевал один из современников, что это за заговор, в котором не было двух людей, согласных между собой. Не было единства в средствах, да и вышли бунтовщики на площадь сами не зная, зачем, и что потом делать. Даже на процессе судьи говорили между собой, что если бы император проявил царское великодушие и наказал легко, временно, и немногих, то приобрел бы сердца всех этих людей, а Россия приобрела бы в них людей государственных.



Декабристы так пострадали на каторге, столько явили мужества и стойкости в сибирских лишениях, что не неудачным восстанием, а жизнью после 14 декабря 1825 года они заслужили любовь и уважение потомков. Поэтому в Москве, где они витийствовали и писали конституции, нет памятника декабристам, а в Сибири, где они страдали, таких монументов множество. И даже на Украине есть.



Только в 1856 году следующий император Александр Второй разрешил ссыльным переехать в европейскую часть России. А впоследствии вернул титулы, звания и дворянские привилегии декабристам и их потомкам. Декабристы начали возвращаться в Москву. Не все современники воспринимали их как героев, но в целом общество было на стороне ссыльных. Зато в советское время образовался целый культ 14 декабря 1825 года. Лучшие историки и писатели посвятили декабристам книги.



Кстати о книгах. Все декабристы получили прекрасное воспитание и понимали значение образования и литературы, и в Сибири занимались описанием края, составлением воспоминаний, открывали школы, а вернувшись в Москву, Матвей Муравьев-Апостол передал большую сумму денег на строительство библиотеки Московского университета. Это очередное классическое здание в череде университетских корпусов на Моховой.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Фото без моих логотипов взяты из Сети.

https://raven-yellow.livejournal.com/389564.html

Переделкино началось с постановления Совета народных комиссаров 1933 года "О строительстве городка писателей". Говорят, Сталин, рассматривая постановление, пошутил: "Надо бы Переделкино переименовать в Перепискино". Тогда в 30-е годы создавали творческие союзы композиторов, архитекторов, художников, писателей, и решили, что и дачи писателям целесообразно устроить в одном месте.



Многих предвоенных дачников выбили репрессии. Нилин поселился на даче расстрелянного Пильняка, Вишневский – Бабеля, ну а Катаев занял дачу репрессированного писателя Артема Весёлого.



Писатели редко, но возвращались из мест не столь отделенных. Солженицын после лагеря жил на даче уважаемого Корнея Ивановича Чуковского, Заболоцкий после лагеря жил на даче у Каверина, написав в Переделкино пронзительные строчки: "В этой роще березовой, вдалеке от страданий и бед". Писатель до конца дней боялся повторного ареста.



Первое время писатели на дачах на зиму не оставались, не было двойных рам и отопления. Зимой здесь жили Фадеевы, Нилины, Катаевы. Фадеев – первый секретарь Союза писателей, по-барски подписывал записки соседям "Эсквайр". Ему даже как-то телефон поставили за полдня – с ним неожиданно захотел поговорить Сталин.



Как назвать улицы в новом посёлке? Выбрали классиков – Лермонтова и Гоголя, Толстому и Пушкину улиц не хватило. Добавили советских писателей, чтобы стимулировать творчество конкуренцией. И, скажем, Погодин жил на улице Тренёва, которого вряд ли считал лучше себя. Правда, после смерти Погодину улицу выделили. Кто только не шутил, что Пастернак жил на улице Павленко. Но четырехкратный лауреат Сталинской премии Павленко не мог жить на улице Пастернака, в тогдашнем табеле о рангах он стоял намного выше.



Дома для писателей по немецким проектам строили в 30-е годы на государственный счет, а писатели платили аренду. Пастернак жил в Переделкино с 1939 года, ему здесь очень нравилось. У него есть цикл стихов "Переделкино".



"Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной".



"Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой".



В доме Пастернака потрясает аскетизм, здесь все необыкновенно просто. И это не потому, что после выселения семьи демонстративно разбирали окно и выбрасывали мебель и рояль, был такой период. Нет, и при Борисе Пастернаке было очень просто, такую мебель можно было найти в любой квартире.



Сам Пастернак говорил: "Я живу как студент. Мою комнату убрать легче, чем гостиничный номер". Сервант как во многих домах. Холодильник еще ЗИС, а не ЗИЛ.



Пастернак, в отличие от многих коллег, не собирал коллекцию мебели, да и денег было немного. Зато здесь есть коллекция работ его отца, художника Леонида Пастернака.



Здесь Пастернак занимался для заработка переводами, оригинальных произведений почти не печатали. Зато сколько великих книг переложил этот великий поэт. Старался выполнить свою немаленькую переводческую норму – 250 строк в день.



Закончив в 1945 году "Гамлета", он приступил к работе над романом "Доктор Живаго". Книга была запрещена в Советском Союзе. "Я пропал, как зверь в загоне. Где-то люди, воля, свет, А за мною шум погони, Мне наружу ходу нет". Так описывал Пастернак свою жизнь после издания романа за рубежом.



Казалось, что все отвернулись от него. Его исключили из Союза писателей, грозили выслать из страны. Было объявлено, что в романе революция выведена как беда, а не как светлая победа. Поэтому произведения переделкинских дачников – Лавренёва, Тренёва, печатали. А книгу Пастернака, за которую он получил Нобелевскую премию в 1958 году, опубликовали в России только в 1988 году.



Заборы – это мода и традиция второй половины 20-го века, а в 30-ые годы ставили штакетники, да и то не везде. На даче у Фадеева был ЗИС с водителем, а забора не было. Ограды сожгли в буржуйках во время войны. Сегодня чем статуснее хозяин, тем выше у него забор. Напротив дачи Пастернака настроили коттеджей и окружили их 4-метровым забором. А вокруг монастыря еще и натянули колючую проволоку.



А вот на этой даче, на веранде внук Корнея Чуковского однажды чуть не оторвал себе руку, он взрывал гнёзда ос. Соседи потом пеняли Чуковскому, что он чуть не убил мальчика, а он отвечал: "Пусть попробует, я ему в два раза уменьшил заряд".



Хозяин дачи пользовался колоссальным уважением, например, как писал один местный житель: "Он всегда шел по улице в окружении писателей из Дома творчества. Корней Ивановича в одиночестве встретил только однажды". Личные комнаты Чуковского находились на втором этаже. Кабинет, диван, где он спал, и рядом библиотека. Всего в доме 5700 книг.



Работоспособность его была огромная, за неделю вот за этим столом он отвечал на 50 писем и просматривал 12-13 рукописей. Это крупных произведений, не считая статей и рассказов.



Лев – очень модная в 60-е годы в США игрушка. Если дернуть за кольцо, он разговаривает по-английски. Льва Чуковский брал на детские представления. А когда Чуковского не стало, лев перестал разговаривать.



Чуковский – известный критик, он писал книги по литературе, но когда он жил в Переделкино, он был известен, как детский писатель. Ему нравился этот образ. Он жонглировал тростью, подбрасывал стулья, играл посудой, чашками и блюдцами. А затем дети дома повторяли, что им показал дедушка Чуковский.



Бумажных журавликов под люстрой и огромного тряпичного карпа Чуковскому подарила японская писательница Томико Инуи, которая потом рассказала о встрече с ним в своей повести "Путешествие с семью бумажными журавлями".



Загадочную красно-серую мантию на балконной двери Чуковский получил в 1962 году на церемонии в честь присуждения ему почётного звания доктора литературы Оксфорда за многочисленные достижения в литературе. А незадолго до этого он получил высшую российскую литературную награду тех времен — Ленинскую премию — за книгу "Мастерство Некрасова".



Главным знатоком машин и гонщиком в Переделкино был внук Чуковского. Писатель сначала купил "Победу", а затем поменял ее на ЗИМ. Когда дед засыпал, молодежь на руках выкатывала машину на улицу и гоняла на ней. Как-то внук вез деда на мотороллере. Проезжали мимо Катаева. "Прогулка перед сном" – крикнул Чуковский. "Перед вечным сном" – мрачно пошутил Катаев.



На месте библиотеки на участке Чуковского стоял сарай с просторным подвалом. И в нем собирались дети Петровых, Кассилей, Катаевых, Нилиных, Чуковских, возможно, и курили. Корнею Ивановичу не нравилось такое неконтролируемое времяпрепровождение, и он придумал свои знаменитые "костры", на которых выступал перед детьми, приглашал московских артистов. А на месте сарая он построил детскую библиотеку.



Здесь поддерживают разные традиции, заложенные Корнеем Ивановичем, и каждые весну и осень проводят костры. Что это такое? Участок был огромный, и Чуковский выделил дальнюю поляну для проведения детских концертов. Он собирал ребятишек, и или сам читал и рассказывал, или приглашал своих друзей. Вокруг жило столько интересных людей.



В центре поляны строили что-то вроде сцены, на которой выступали писатели и актёры. Даже обожаемая всеми советскими детьми, но нелюбимая самим Чуковским (она подписывала письма "наверх", в которых его в чем только не обвиняли) Агния Барто, и та регулярно своим присутствием удостаивала. Есть даже такая фотография: она читает, вокруг дети, а на сцене с краю сидит Чуковский, зажимает уши и строит рожи.



Вход для зрителей был платный – 10 шишек. Разумеется, для костра. Майский костер назывался "Здравствуй, лето!", а сентябрьский – "Лето, прощай!"



Мы все воспитаны на сказках Чуковского. Некоторые даже считают, что он единственный писатель, сочинявший для самых маленьких, потому что его стихи понятны уже с полутора лет. Правда, сам Чуковский иногда сетовал, что "Муха-Цокотуха" заслонила его основное творчество. Но сказки – самое лучшее в его творчестве. Поэтому как бы в подтверждение этому у входа на дачу растет настоящее башмачное дерево.



Похоронен Корней Иванович здесь же, в Переделкино.



В 30-ые годы Переделкино находилось в 16 верстах от Москвы. Это известно точно, потому что станция "Переделкино" раньше называлась "16-ая верста". Дачный поселок для писателей был построен в 1935 году. Такого раньше не было никогда, Толстого нельзя было заставить жить рядом с Чеховым, а тем более с Достоевским, да еще на даче, которую до него занимал Тургенев.



Автор книги о Переделкино Кира Васильева называет это место "Бермудским квадратом", такое здесь переплетение судеб с историей страны, такие взлеты и падения. В Переделкино три музея – Пастернака, Чуковского и Окуджавы. Еще Евтушенко построил галерею. Тем, кто спрашивает дорогу к даче Окуджавы, местные отвечают: "От Церетели направо". "Но как же я узнаю дачу Церетели?" "О, вы ее точно узнаете!"



Многие дачи продолжали называть по имени первого или самого известного владельца. "Мужик с дачи Тренёва" – говорили сторожа про Солоухина. На участке, который сейчас занимает Церетели, когда-то стояла мазанка Довженко. Именно мазанка, после войны режиссеру давали мало работы.



Олеша после нескольких произведений на несколько десятилетий замолчал. Один писатель, желая его подколоть, сказал: "Все, что ты написал, я могу прочесть за ночь". На что Олеша возразил: "Все, что ты издал, я могу написать за ночь". Даже у большого писателя все произведения помещаются в несколько томов. Ну а у большого скульптора для произведений не хватит и нескольких дачных участков.



На своей земле Зураб Церетели устроил выставку работ. Ее лучше назвать не "Галерея одного художника", а "История мировой культуры и христианства", все начинается с Библии и заканчивается нашими современниками. Есть мозаика, бронзовая скульптура и барельефы. И есть интересные эмали, сейчас в Грузии заканчивают храм, полностью оформленный эмалями Церетели.



Поселившись в Переделкино, Зураб Церетели сделал портреты дачников. Начинается с Цветаевой, хотя она была в опале и в Переделкино ее не приглашали. Пастернак, Окуджава, Ахмадулина, ее дача недалеко. Ахматова, она бывала в Переделкино, чаще всего останавливаясь у Чуковского.



Как-то Ахматова обещала сначала заехать к Пастернаку, но не смогла. Пастернак зашел к Чуковкому, и сидел весь обед надутый. Когда Ахматова сказала, что отдала в "Правду" стихотворение "Летний сад", но боится, что не напечатают, Пастернак резко ответил: "А вы что, хотели, чтобы "Правда" вышла с оборочками?"



Хотя Булат Окуджава вступил в Союз Писателей еще в 1962 году, официальное признание пришло к нему намного позже. Официозные критики считали, что его песни не выражают дух и чаяния нашей героической молодежи. И статусную дачу в Переделкино Окуджава получил в 1987 году.



Это самая скромная дача, здесь все сохранено, как было при жизни Булата Окуджавы. Лоскутное одеяло, прикрывающее диван с угловатыми, потертыми локотниками, — подарок Елены Камбуровой.



Коллекция колокольчиков началась с маленького колокольчика, подарка Беллы Ахмадулиной, жившей по соседству. Она сказала, что как барин зовет своего слугу, так и Окуджава может позвонить, и она сразу придет.

"Когда суровый барин хочет
Призвать ленивого слугу,
Как быть? Булат, вот колокольчик,
Ты позвони — я прибегу!"



С тех пор многие друзья и знакомые повторили этот жест, вручили себя поэту. И он полюбил писать за столом под мелодичный перезвон. После смерти Окуджавы коллекция не пополняется, иначе колокольчиками покрылись бы все деревья вокруг.



Под этим тентом в теплое время года по субботам проходят вечера, посвященные творчеству Окуджавы, они так и называются – "Булатовские субботы".



Булат Шалвович провел в переделкинском доме последние 10 лет жизни. Отсюда он уезжал в концертные туры и сюда возвращался, здесь писал стихи и прозу, принимал посетителей и устраивал дружеские посиделки. Но однажды Окуджава навсегда покинул полюбившуюся ему дачу в Переделкино. Это произошло в 1997-м, когда он вместе с женой отправился в Германию к друзьям, попал в госпиталь недалеко от Парижа и оттуда уже не вышел.



В апреле 2016-го дом-музей лишился автономии. Директора отстранили от дел и даже запретили приближаться к дому. В тот период вывезли часть экспонатов, сняли знаменитые колокольчики, демонтировали стенды, закрыли официальный сайт. На защиту встали известные в стране деятели культуры, но все просьбы попадали в Минкультуры и оставались без ответа. Директорше удалось лично встретиться с Путиным, чтобы попросить его вмешаться в судьбу практически разрушенного дома-музея. Вдову Окуджавы услышали, статус федерального подчинения, и пост директора вернули сразу.



Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака "Москва. Пешком". Все фото мои.

https://raven-yellow.livejournal.com/389363.html

В Воронцовском парке, оказывается, вон чего.

https://raven-yellow.livejournal.com/389069.html