Продолжение. Предыдущее здесь.

Практика перестановки кроватей

Подарив своей "кукле", - генералу Эстраде, - целых два года пребывания в президентством кресле, американцы искренне считали, что за оказанные услуги расплатились полностью и вопрос закрыт. Сам Эстрада, однако, так не считал. Не то, чтобы он не хотел быть "куклой", но он, если уж так случилось, хотел быть главной куклой кукольного театрика, именуемого Никарагуа, желал влиять, повелевать и властвовать, а в самом лучшем случае, задержаться в главном кабинете страны дольше определенного срока. Ради этого он был готов на многое, и для "всего Манагуа" это было секретом Полишинеля.


"Эстрада долго колебался, - отчитывался в те дни м-р Норкотт, посланник США, - но сейчас полностью уверен, что патриотизм Никарагуа не по карману, и единственной надеждой его лично является тесное сотрудничество с США (...) Не преувеличу, сказав, что он держится исключительно благодаря нашей поддержке и общей уверенности в том, что в случае волнений он безусловно эту поддержку получит. Однако очевидно, что такой курс вызовет антагонистическое отношение всех республик Центральной Америки, это явно чувствуется здесь… Кроме того, враждебное отношение к США является естественным для подавляющего большинства никарагуанцев".

Итак, "герой нации" полностью лег под Штаты, но такие планы "выжатого лимона" остро раздражали многих, лежавших под Штатами гораздо дольше, чем он, и они копали. В частности, сеньор Чаморро, вписав в состав "конституционной ассамблеи" множество своих креатур и негласно руководя ее работой, дал указание вписать в проект нового Основного закона статьи о резком ограничении власти президента и передаче его функций самой ассамблее. Немногочисленные сторонники Эстрады, оказавшись в явном меньшинстве, подали в отставку в знак протеста, но на это никто не обратил внимания, и "ассамблея Чаморро" утвердила новую конституцию в том виде, в каком она нравилась дону Эмилиано.

Последовал демарш: "фракция Эстрады" в знак протеста вышла из ассамблеи, которая, тем не менее, приняла новую конституцию, однако Эстрада, видя, что аргументов у него нет, попросил вмешательства США, и поскольку Госдеп полагал, что в Никарагуа ему нужен "сильный президент", дону Хуану позволили ветировать нежелательный документ, manu militari (вооруженной рукой) распустить ассамблею и "выбрать" новую, - что он и сделал. В новом составе креатур Чаморро практически не осталось (на сей раз списки составлял не он), в связи с чем дон Эмилиано счел за благо покинуть страну и убыл в Штаты, сдав пост лидера консерваторов военному министру генералу Луису Мена.

В скобках. Личность достаточно интересная. Малограмотный, но умный, из политики и армии ушел еще в 1893-м, но никуда не уехал, а занялся бананами и, очень разбогатев, сумел жениться на даме из "фамилии" Монтьель, одной из самых аристократических в стране, естественно, консервативной, но "прогрессистской". В "революцию" влился поздно, ибо сомневался в ее успехе, но, изменив мнение после настоятельной просьбы руководства "Юнай", с которой был связан очень тесно, все-таки влился, влившись же, очень быстро проявил себя, как храбрый, способный военный, заработав прозвище "Горный Лев" и сменив неудачливого Чаморро на посту главнокомандующего "революционной армией".

После победы (в соответствии с заслугами и по настоянию той же "Юнай") стал военным министром, и в составе нового правительства, по сути, был единственной сколько-то популярной фигурой. В той, разумеется, мере, в какой вообще можно говорить о какой-то популярности "кукол", но, во всяком случае, на него ориентировались консерваторы-"прогрессисты" и его, как "прогрессиста" считали "наименьшим злом" ушедшие во "внутреннюю Монголию" либералы. Вот в ведомстве м-ра Нокса к дону Луису, правда, относились настороженно, поскольку "человеком Госдепа" он, полностью завязанный на "Юнай", не был ни в коей мере, но и не отвергали.

В итоге, новый состав "конституционной ассамблеи", избранной 16 апреля 1911, приступив к работе 1 мая, хотя и убрал "поправки Чаморро", но, как и прежний, пренебрегал указаниями президента, ориентируясь на генерала Луна, как уважаемого лидера и главу "консервативной партии". И поскольку в напряженном уме сеньора Эстрады естественным путем возникла мысль "За что боролись?" с не менее естественным желанием грохнуть кулаком по столу, 8 мая дон Хуан приказал своему единственному надежному силовику, главе министерства внутренних дел генералу Монкаде арестовать генерала Луну по подозрению в государственной измене и подготовке переворота.

Приказ агенты МВД, разумеется, выполнили, - дон Луис оказался на министерской гауптвахте, - но дальше все пошло наперекосяк. Гарнизон столицы, узнав о случившемся, отказался исполнять распоряжения Эстрады, а личная президентская гвардия, получив приказ занять мятежные казармы, в ответ хором прокричала “Viva general Меna!”. После такого облома генерал Монкада помчался в посольство США с извинениями и разъяснениями: дескать, я ни причем, меня Эстрада попутал, и когда ему объяснили, что он утратил доверие, тотчас подал в отставку и умчался в Штаты.

Несколько часов Эстрада еще метался. Отправил умоляющее письмо брату Аурелио, "властью родной крови" прося популярнейшего военного страны приехать в столицу и спасти, - но тот отказался, передав с тем же гонцом письмо к гарнизону: прошу, мол, не убивать непутевого брата. Не помогло и жалобное обращение к посланнику США, - в ответ передали, что если уедет прямо сейчас, Штаты примут и обеспечат. Пришлось подавать в отставку и срочно паковать чемоданы, а главой государства, в полном соответствии с законом, стал вице-президент Адольфо Диас.

Мог бы, в принципе, и не стать: армия требовала, чтобы страну возглавил "наш Луис", мгновенно выпущенный, но "Юнай" не посоветовала, а дон Адольфо дал генералу гарантию, что на следующих выборах поддержит "Горного тигра". При этом, понимая, что генерал далеко не дурак, сеньор Диас дал ему расклад на пальцах: дескать, во-первых, вы намного популярнее меня, во-вторых, по конституции никто не сможет быть преемником самого себя, так что я в принципе не могу выдвигаться, а лучше вас никого нет, и в-третьих, вы командующий армией, войска вас, отличие от меня, любят.

Согласитесь, убедительно. Генерал после этого возражать не стал, а о дальнейшем лучше всего сказал сенатор Эдвин Фримонт Ладд (Северная Дакота): "Итак, морская пехота США вторглась в Никарагуа, расстреляла около 200 никарагуанских граждан и навязала стране в качестве номинального президента сотрудника одной из наших фирм, без поддержки морской пехоты США не способного продержаться у власти и 24 часа".

Впрочем, слова словами, а дело было сделано. Вице-президент Адольфо Диас, законнейшим образом став главой государства и взяв себе также портфели министра внутренних дел, юстиции, полиции, финансов и культуры, приступил к своим обязанностям, смысл которых, если по большому счету, рассматривал с той точки зрения, что долг платежом красен.



Кредитная история

Сразу же после официальной инаугурации новый президент в первой своей речи заявил, что главнейшим направлением своей деятельности видит полное воплощение в жизнь "пактов Доусона", то есть, получение кредита от США после выполнения ряда условий. Машина заработала, уже 17 мая сформировали смешанную комиссию по разбору имущественных претензий (два американца, один никарагуанец, сотрудник “La Lus), и они втроем всего за месяц рассмотрели 7908 жалоб "пострадавших от войны" граждан США на общую сумму в почти 14 миллионов баков, включая упущенную прибыль (что вообще-то м-р Доусон вычеркнул) возмещение ущерба, нанесенного американцам отменой монополий, предоставленных им Селайей.

Естественно, возникали вопросы, кое-какие претензии отклоняли, как "явно надуманные", но, поскольку комиссия решила исходить из того, что "крупные американские компании в вопросах бизнеса щепетильно честны", по 66 американским претензиям объемом 7,57 миллиона долларов было выплачено 538 тысяч долларов, - после чего 1 сентября, наконец, подписали и заветное соглашение о кредите, с точки зрения кредиторов уникальное и замечательное, а вот с точки зрения Никарагуа… Знаете, еще раз повторю: я плохо разбираюсь в экономике, поэтому просто дам факты, не комментируя, и пусть кто понимает, поймет.

Кредита (в ценных бумагах) выписали 1.5 миллиона баков (из которых треть сразу ушла как компенсация за ущерб) под 6 % годовых со сроком погашения через 13 месяцев, что вообще-то было нереально, а в качестве залога те, кто купил облигации, получили право купить 51% акций специально учрежденного Национального банка Никарагуа (капитал 5 млн. баков), а кроме того, под залог облигаций уходили 100% пошлин с никарагуанских таможен. И при всем этом "реальных" денег Никарагуа не получала, поскольку, согласно договору, в первую очередь кредит уходил на выплаты долга британскому концерну Ethelberg (обижать англичан янки не хотели).

Короче говоря, "поправка Рузвельта" во всей красе. Купив (за счет доходов с никарагуанских таможен) долги Никарагуа европейцам, Штаты приватизировали финансовую систему страны, а чтобы ни цента на сторону не ушло, руководить таможнями по личной рекомендации м-ра Нокса поставили полковника Клиффорда Хэма, задержавшегося на этом посту аж до 1928 года, и в результате, США, не потратив ни цента, выбили из Никарагуа всех европейских конкурентов, а Никарагуа не получила ничего, кроме обещания разместить никарагуанские облигации на 15 миллионов долларов, которое так и не выполнили, потому что сенат США не утвердил "эту глупость".

В общем, после получения кредита возникла необходимость в получении нового кредита, тем более насущная, что всего за полгода "революционеры" ухитрились напечатать бумажных денег больше, чем Селайя за 17 лет, и деньги эти не стоили вообще ничего.

Разумеется, американцы опять помогли: милостиво согласившись продлить срок погашения первого кредита аж на год, они приказали ввести в стране режим жесткой экономии, поднять налоги на 200% и в качестве гарантии отдать американским компаниям 51% акций никарагуанских железных дорог вместе с принадлежавшими им пароходными линиями, взятых в управление какой-то американской компанией из штата Мэн, получившей исключительное право менять тарифы на перевозки. После чего, помимо пошлин, Никарагуа потеряла весь транспорт.

Нельзя сказать, что популярность президента Диаса после всего этого выросла. Наоборот, и дон Адольфо это понимал. "Меня ненавидят, - писал он кузену. – Некоторые утверждают, что мы, независимая страна, имеем меньше свободы, чем Пуэрто-Рико и Филиппины, лишенные независимости. Но ты-то, Берто, понимаешь, что такие сравнения глупая, злобная клевета. И Филиппины, и Пуэрто-Рико – всего лишь колонии США, Никарагуа же – независимая страна, и правительство США этого не отрицает".

Насчет ответа не в курсе, но, полагаю, сеньор Альберто Диас с кузеном соглашался. А вот "туземцы" вряд ли: из совсем еще недавно насквозь проамериканского Блуфилдса тамошний консул "с огорчением и сожалением" сообщал, что "отношение к нам уже не так сердечно, как ранее. Отмечены досадные попытки каких-то негодяев поджигать американскую собственность". А уж если в Блуфилдсе, то несложно представить, как восприняли новации жители столицы и других "старых городов".

Уже 30 мая, - дон Адольфо еще и дела-то не совсем принял, - в Манагуа взорвался самый большой арсенал страны, погибло около 60 солдат, все боеприпасы ушли в небо. Естественно, обвинили либералов, пошли по домам с обысками, но ничего, - ни взрывчатки, ни сомнительных писем, ни чего-то еще в том же духе, - не обнаружили. Разве что у пожилой мамы генерала Ириаса нашли открытку от сына, писавшего, что скучает в Гондурасе и надеется скоро вернуться, и на основе этой улики президент Диас приказал арестовать и выслать практически всех видных либералов, общим числом ок. 300.

И выслали. А уж когда через пару дней, 2 июня, взлетел на воздух арсенал в Блюфилдсе, в Манагуа случилась такая истерика, что даже недоверчивый Госдеп, поверив "кукле", истошно вопившей "Все пропало, Селайя уже высаживается!", послали в Коринто (на Пасифике) крейсер Йорктаун, а в Блуфилдс – крейсер "Мариотт", для "защиты от вторжений реваншистов".

Чему-чему, а укреплению стабильности все это "спасение загубленной извергом Селайей экономики" никак не способствовало. Закипали даже закоренелые враги "старого режима", и первый свисточек случился, когда м-р Гантер, временный поверенный США в Никарагуа, попросил президента Диаса отсрочить намеченное на 12 января принятие новой конституции до прибытия в страну Джорджа Вейцеля, нового американского посланника, чтобы тот "смог предварительно ознакомиться с проектом и внести желательные поправки в части, относящейся к соблюдению справедливых интересов бизнеса США". С пояснением: дескать, м-р Нокс "уверен, что отказ в данной просьбе будет отходом от особо дружественных отношений".

Это было уже совсем перебором. 12 января 1912, ровно в назначенный день и час, "конституционная ассамблея" (консерваторы, но теперь, в основном, "прогрессисты"), рассмотрев вопрос о просьбе Госдепа, вынесенный на обсуждение вопреки желанию м-ра Нокса "не оглашать", заявила, что "вмешательство временного поверенного в делах США по своей сути влечет за собой оскорбление национального суверенитета и чести Ассамблеи", утвердила новую конституцию в изначальном видетом виде, и единогласно избрали генерала Луиса Мену президентом на следующий конституционный срок, с 1 января 1913 по 1 января 1917.

По меркам ситуации, бунт на корабле случился изрядный, - хоть на рее вешай, - но, тем не менее, учитывая деликатность темы, Госдеп публично реагировать не стал. Типа, ну приняли и приняли. Более того, в адрес генерала Мены пришла теплая телеграмма: "верного друга" поздравляли с избранием на высокий пост, выражая уверенность в том, что "его каденция станет яркой страницей в истории великого сотрудничества наших стран". Однако наряду с этим по распоряжению м-ра Нокса была создана отдельная аналитическая группа для изучения ситуации, а один из помощников госсекретаря получил указание "освежить связи" с тоскующим в Нью-Йорке сеньором Чаморро и передать "дорогому другу", что меморандум, поданный им несколько месяцев назад, рассмотрен и признан заслуживающим внимания.



Лучший из худший

А еще следует отметить, что ситуация, с точки зрения элит США вокруг Никарагуа сложилась неординарная. В принципе, против генерала Луиса Мена, однозначно ориентировавшегося на Штаты, в Вашингтоне ничего не имели. Напротив, понимая, что рейтинг сеньора Диаса по итогам его политики "оздоровления экономики" неизбежно упадет ниже плинтуса, а сеньора Чаморро абсолютное большинство населения или не уважает, или вообще ненавидит, дона Луиса считали вполне приличным, возможно, даже идеальным вариантом на роль некоего "примирителя".

Понимали, конечно, что "прогрессисты", придя к власти, будут недовольны уступками Диаса, но понимали и то, что никуда они не денутся, и единственное, что напрягало, это тенденция к сплочению вокруг генерала Мена "непримиримых" либералов. Этих опасались. А кроме того, был в сюжете еще один нюанс: дон Луис, полностью проамериканский, ориентировался не на Госдеп, но конкретно на "Юнай" (недруги так и называли его: "Зеленый диктатор"), и придя к власти, безусловно, стал бы "ее президентом", - что могло бы нанести ущерб интересам горнорудных компаний Питтсбурга, лоббистом которых выступал м-р Нокс. Хотя, с другой стороны, м-р Нокс в бытность свою корпоративным юристом плотно работал и с банановой бизнес-элитой Нью-Орлеана, что играло как раз на пользу генералу.

По такой причине определенного отношения к назначенному на 1913-1917 год президенту в Вашингтоне не сложилось, и м-р Джордж Вейцель, которому глава Госдепа очень доверял, получил полномочия, прибыв в страну пребывания, разобраться на месте и принять окончательное решение, а Вейцель, практически сразу после прибытия посетив военного министра, передал ему привет от "общих хороших друзей из Нью-Орлеана" и заверил в готовности поддерживать в любых ситуациях.

Не могу знать, как ко всему этому относился дон Адольфо (по некоторым данным, ощущая презрение к себе даже в своем кругу, он комплексовал и поговаривал о намерении уйти из политики), но его гранадская группа поддержки (уже, в основном "католики", поскольку "прогрессисты" ушли к генералу Мена) требовала стоять до конца, и президент вынужден был этому требованию подчиняться. Вплоть до того, что дважды (в декабре 1911 и феврале 1912) обращался в Госдеп, прося м-ра Нокса "заключить договор, который дал бы моему правительству те же гарантии, что даны Кубе, или, если это невозможно, даже Пуэрто-Рико". То есть, по сути, предлагая Штатам даровать Никарагуа официальный статус "полуколонии", а то и вовсе колонии, что сразу обнулило бы опасность сложившемуся порядку.

Предложение, разумеется, было отклонено (в приватных разговорах м-р Нокс даже назвал его "политическим безумием"), однако в начале марта из США в Манагуа вернулся Эмилиано Чаморро, располагающий немалой суммой невесть откуда взявшихся денег, и щедро их тратя, начал покупать поддержку "улицы", отдавая предпочтение обитателям самых грязных предместий, населенных люмпенами и уголовным элементом, а близкая к правительству пресса тем временем раскручивала вбросы о "пороках" военного министра.

Ответ не замедлил. В либеральных СМИ, набравших после падения либерального правительства немалую популярность, один за другим появлялись копии документов, заводящие массы до белого каления. Скажем, полный вариант строго засекреченного "Пакта Доусона", а затем и сообщения о приватных письмах президента Диаса в Госдеп на предмет получения "статуса Кубы", - а слить их мог только тот, кто имел прямое отношение к правительству, и власти были уверены, что это дело рук Луиса Мена, о подготовке которого к перевороту не судачили только глухонемые.

В американском же посольстве в неизбежности переворота вообще не сомневались, ибо знали, что генерал давно уже размещает в США военные заказы, не ставя об этом в известность ни президента, ни правительство. Не было секретом также и что из столичного арсенала в Масайю, "базовый" город генерала, и в Гранаду, комендантом которого был его внебрачный, но любимый сын от индеанки Даниэль, вывозят оружие из столичных арсеналов, и что дон Луис, не согласовывая с президентом, назначает политических руководителей в ключевые департаменты, в посольстве тоже знали. Да и речи генерала, убеждавшего сторонников в том, что сеньора Диаса в Штатах на всех уровнях считают "хромой уткой", м-ру Вейцелю передавали регулярно.

Такой нарыв не мог не лопнуть, и 29 июля 1912 таки лопнул. Рано утром президент Диас гласил указ об отстранении генерала Луиса Мена от руководства армией, принятии полномочий военного министра на себя и назначении на пост командующего сеньора Эмилиано Чаморро, после чего отряд президентской гвардии неожиданно захватил столичную крепость Лома, - и началось. Ответным ударом давно готовые ко всему солдаты частей, верных дону Луису, применив пулеметы, освободили крепость, выпустили из казарм ее гарнизон, отстреливавшийся от гвардейцев, поскольку тоже стоял на стороне "Горного тигра", а к трем пополудни стало ясно, что столица (и в форме, и в штатском) законного президента не поддержит.

Власть закачалась. Эмилиано Чаморро собирал свою "милицию", а бледный президент Диас, в 16:30 прибыв в американскую миссию, слезно просил посланника усмирить мятежника, после чего м-р Вейцель немедленно, не глядя на хлеставший вовсю ливень и сложную обстановку в городе, отправился к экс-министру, штаб которого, охраняемый примерно 150 бойцами, уже окружили до 500 солдат во главе с самим Чаморро.

Встреченный с радостью, как союзник, вполне вероятно, приехавший с признанием, посланник, однако, мятежного генерала разочаровал, сообщив, что отставке нет альтернативы, но он гарантирует полную амнистию (и видимо, не лгал, ибо, как писал сам, "зная намерения м-ра Диаса, не допустил бы их осуществления, ибо полковник Мена, безответственный индейский негроид, обожающий отца, мог расправиться с нашими друзьями в Гранаде, в первую очередь, с уважаемыми старейшинами семьи Чаморро".

Столь резкая перемена позиции американца, совсем недавно обещавшего поддержать, изумила генерала, но он, конечно, не мог знать, что (свидетельствует Адольфо Лакайо) "министр Джордж Т. Вейцель, получив от синдикатов Питтсбурга 200000 долларов в качестве оплаты за добрые услуги, решил поддержать президента Диаса, разумеется, вернув United Fruit Company 165000 долларов, ранее полученных от нее в качестве оплаты за добрые услуги генералу Мена".

Поэтому, какое-то время поспорив (ибо условия Диаса счел "унизительными"), все же согласился лично подать в отставку в обмен на личные гарантии м-ра Вейцеля насчет полной амнистии. Даже, поскольку верить "слову офицера" дипломат не пожелал, написал прошение, попросив единственно о переносе общего визита к президенту на утро, чтобы прийти в норму (дескать, сами видите, какой дождь, ревматизм разгулялся), но когда довольный посланник убыл к себе, переоделся в гражданское, не глядя на потоки воды с неба, незаметно покинул штаб, и первым же поездом, под охраной нескольких близких офицеров, уехал в город Масайю, гарнизону которой верил полностью.

Наутро, узнав о случившемся, посланник Вейцель, как сообщал м-ру Ноксу его секретарь, постукивавший на шефа, "бранился богохульными словами, недостойными воспитанного джентльмена", но его можно понять: он-то, вернувшись домой из штаба, сразу продиктовал телеграмму, сообщив в Госдеп, что "легко разрешил всю эту дурацкую историю", а оказался в дураках, допустив то, чего не должен был допустить ни в коем случае: в Никарагуа началась гражданская война, иногда называемая "войной Мены", что неверно. Куда вернее второе ее название: “La guerra del mineral”, то есть, "Война за руду".

Продолжение следует.

https://putnik1.livejournal.com/9116641.html

В городе-герое Севастополе появятся указатели общегородских убежищ, а в подвалах жилых домов обеспечат нахождение граждан минимум в течение часа. Сегодня губернатор Михаил Развожаев лично проинспектировал несколько бомбоубежищ, -

и это очень хорошо. В Судный день, о котором давеча так убедительно говорил решительный г-н Медведев, это наверняка поможет многим уже не очень сакральным жителям города-героя уцелеть...

https://putnik1.livejournal.com/9116285.html

Понемногу завершая том о Центральной Америке, примериваюсь к Мексике. Понимаю, что после Леонова, Альперовича, Платошкина, Гонсалеса и Баярда сказать что-то новое почти невозможно, но ведь очень хочется, - так что, наверное, рискну. А поскольку есть у меня добрый приятель, с которым

как раз о Мексике можно смело советоваться, начал понемногу обсуждать с ним эту тему. И вот, буквально час назад, случился интересный обмен мнениями. Помянув одного из мексиканских президентов, я отозвался о нем в том смысле, что просрать все при наилучших исходных условиях способен

только великий талант, а мой приятель, вспомнив еще одного мексканского президент, добавил, что просрать все при наилучших исходных условиях, безусловно, способен только великий талант, но чтобы регулярно обсирать и то, что не просрано, нужно быть гением. Как по мне, мысль интересная...

https://putnik1.livejournal.com/9115906.html

Вчерашнее заявление мерзавца Пономарева поставило военно-политическое руководство России перед сложной развилкой. Начав травить любые байки, - типа: джихадисты, леваки, русофошызды, бытовуха, бандитские разборки, - в которые никто не поверил бы, власти неявно признали бы, что на территории РФ, в самом деле, действует некая "национальная республиканская армия", то есть, началась

кампания внутреннего террора, и пошли бы слухи, отнюдь не способствующие стабильности. Поэтому спецслужбам все-таки пришлось сказать правду, и теперь, поскольку Эстония подозреваемых, разумеется, не выдаст, - ответ за Россией. Вполне возможно, её военно-политическое руководство, повозмущавшись, замолчит, когда тема "пригаснет", но и это будет ответом на очень многие вопросы...

https://putnik1.livejournal.com/9115694.html

Гадкий киевский клоун предъявил России очередной ультиматум, заявив, что если процесс над пленными нацистами состоится, переговоры, которых так хочет Кремль, станут принципиально невозможны.


Этот ультиматум - третий по счету.

Первый был предъявлен по поводу референдума на освобожденных территориях, намеченного на 11 сентября. В случае его успеха, Россия получила бы право защищать эти территории, как свои, а это не устраивало хозяев Киева, и нацистский режим учинил на освобожденных территориях массовый террор, на который Россия ничем не смогла ответить. Результат: 11 сентября референдум не состоится.

Второй был предъявлен по поводу ЗАЭС в связи с намерением России отключить от электропитания ряда территорий "украины", с которых ведутся обстрелы. Это не устраивало хозяев Киева, и нацистский режим с разрешения владельцев начал обстреливать АЭС, пугая весь мир ядерной катастрофой. Результат: под давлением шантажистов отключение "украины" от электропитания не состоится.

Нынешний, третий ультиматум предъявлен по той причине, что доказательства нацистского террора и признания нацистских преступников на процесса могут сильно изменить сформированную хозяевами Киева информ-картинку, сместив акценты в восприятии сюжета Европой. И поскольку уничтожить всех свидетелей ударом по Еленовке не вышло, Киев вновь жмет на то, что уже дважды прогнулось.

Вопрос:

https://putnik1.livejournal.com/9115631.html

Продолжение. Предыдущее здесь.




Спасение утопающих

Следует признать: даже в самые последние минуты пребывания у власти Селайя делал для государства все, что мог. Имея, согласно конституции, право назначить преемника, он, понимая, что назначенец неизбежно будет объявлен "марионеткой тирана", не стал этого делать, предложив кандидатуру генерала Аурелио Эстрады, брата предателя, которого очень уважал, но тот отказался, сославшись на "понятные причины". Отказался и следующий кандидат, генерал Хулиан Ириас, пояснив, что будет полезнее на поле боя, и тогда конгресс единогласно утвердил в качестве временного (до весны 1915 года) президента д-ра Хосе Мадриса.

В политическом смысле удар по планам США этим назначение был нанесен тяжелейший. Поскольку они сами накануне заявили, что "камень преткновения – лично Селайя", а затем добавили, что не подходит и Хулиан Ириас, как "слишком верный пособник Селайи", теперь ни у них, ни тем паче у мятежников, обещавших после ухода "изверга" прекратить кровопролитие, не было козырей. Тем более, с учетом личности преемника.

Ибо: стойкий либерал, сторонник "курса Селайи", но при этом бессеребренник, копать компромат на которого никто даже не пытался, и что еще важнее, часто критиковал режим за "перегибы", в связи с чем несколько лет прожил в Сальвадоре, в эмиграции, вернувшись по личной просьбе дона Сантоса, когда тот посадил несколько совсем зарвавшихся ворюг из "ближнего круга", причем вернулся, поставив условием освобождение ряда политических. А вдобавок ко всему, долго представлял Никарагуа в "арбитраже Центральной Америке", то есть, был утвержден Штатами.

Естественно, вступление в должность сеньора Мадриса мгновенно признала Мексика, - а генерал Хулиан Ириас, считавшийся очень успешным военным специалистом, приступил к решению полевых вопросов, 22 февраля жестоко побив на равнинах Тисмы "2-ю армию" мятежников, созданную в Гранаде, "гнезде консерваторов", тайно пробравшимся туда с побережья Эмилиано Чаморро. Бой продолжался почти сутки, затем, 24 февраля, генерал Чаморро проиграл сражение при Типитапе, окончательно расставшись с имиджем "лучшего полководца революции", но уцелел и скрылся, вскоре опять объявившись в Блуфилдсе.

Итак, надежды на "всенародное восстание" против либералов развеивались, как утренний туман, и в самой "вертикали" тоже не случилось никаких брожений, общественность, в основном, осуждала мятеж, и британский посланник, ссылаясь на донесение торгового агента в Москитии, докладывал в Лондон, что "если не случится что-то невероятное, прибрежный конфликт решится со дня на день".

Так оно и было. После краха под Тесмой мятежники даже не думали держать слово и после ухода Селайи оружия не сложили, но "правительство" Эстрады еще не сбежало лишь потому, что США запретили никарагуанским войскам атаковать Блуфилдс "во избежание угроз для свободной торговли", - а против американской морской пехоты, высадившейся в городе "охранять жизнь и собственность граждан США", войска генерала Толедо поделать ничего не могли.

Больше того, и на побережье Пасифика, где все было тихо, шесть крейсеров US Navy блокировали Коринто. В общем, как предельно сухо значилось в докладе британского Адмиралтейства кабинету министров, "правительство США едва ли позволит устранить Эстраду; в эту затею уже вложено слишком много средств, чтобы их списать".

Ничего удивительного, что в ответ на признание Мексикой законности избрания сеньора Мадриса м-р Нокс опубликовал ноту, заявив, что признавать "узурпатора и марионетку Селайи" не намерены, и если Мехико хочет мира в Никарагуа, пускай признает "революционное правительство", одновременно попросив передать в Манагуа: если власти Никарагуа "прекратят провокации и убийства мирных демонстрантов", США, со своей стороны, "не станут возражать против приезда в Блуфилдс комиссии для выработки мирного соглашения", и постараются "убедить м-ра Эстраду принять эту комиссию, представляющую нелегитимное правительство". Бонусом шла гарантия Госдепа: если комиссия приедет, морская пехота США обеспечит ее безопасность.

И при всем этом, официально признать "правительство Эстрады", о чем ныли мятежники, Госдеп не спешил, ибо после январско-февральского наступления правительственных войск, установивших сухопутную блокаду Блуфилдса, в ведомстве м-ра Нокса полагали, что шансов у протеже практически нет. "Революционеры" же и вовсе в этом не сомневались.

3 марта Эстрада обратился к США с просьбой "во имя всего святого спасти молодую никарагуанскую демократию, выражающую волю 95% нашего народа". Сеньор Эстрада соглашался отдать своей "армии" приказ сложить оружие, и полностью выйти из игры, - при условии, что из игры полностью уйдет и сеньор Мадрис, - с тем, чтобы Штаты, "как высший арбитр Западного полушария", назначили временного президента Никарагуа из числа "признанных народом лидеров", а тот чтобы (опять же, под контролем США) провел "законные выборы".

При этом особо подчеркивалось, что новое правительство, кто бы его ни возглавил, должно признать все долги "правительства Эстрады" государственными, то есть, что Никарагуа в любом случае оплатит американским спонсорам расходы на мятеж.

Что и говорить, красиво. Прими американцы такое предложение, получилось бы, что временным (а потом, разумеется, и постоянным) президентом стал бы Эмилиано Чаморро или Адольфо Диас, потому что никаких иных "признанных народом лидеров" Штаты знать не хотели. И тем не менее, положение мятежников на тот момент казалось столь безысходным, что м-р Моффат от имени главы Госдепа сообщил Эстраде: на данный момент США не готовы к посредничеству. Однако концентрация боевых кораблей близ побережий Никарагуа усилилась.

А тем временем, в начале мая, победоносный генерал Хулиан Ириас прибыл в Сан-Хуан-дель-Норте, где его уже ждал старый британский пароход “Venus”, купленный правительством в Нью-Орлеане, и 16 мая с борта этого корабля, вооруженного пушками, командующий правительственными войсками у полностью блокированного с суши Блуфилдса, предъявил ультиматум Эстраде: в течение 72 часов выпустить из города штаских, больных и раненых, и сложить оружие.

Около трехсот морпехов под прикрытием артиллерии и примерно 6000 штыков вокруг города сильно впечатлили мятежников. Их оставалось тысяч полторы (включая наемников), о боевом духе и говорить не приходилось. Теперь Штатам оставалось выбирать: или перестать делать вид, что это не их война, или признать провал проекта, списав затраты, и 19 мая, час в час с истечением срока ультиматума Ириаса командующий эскадры заявил, что его правительство не признает права Никарагуа на морскую блокаду Блуфилдса.

Основания? Оf coursе. Извольте аж три: (а) пароход “Venus” переименован в "Максимо Херес", что не было оговорено в купчей, (б) при покупке не был поставлен один из штампов торговой палаты Нью-Орлеана, и (в) на трубе парохода не закрашена торговая эмблема прежнего владельца, то есть, налицо использование его авторитета "в сомнительных целях". Более чем достаточно, не так ли?

И тщетно изумленные власти Манагуа пытались доказать, что менять название купленного судна покупатель имеет полное право, что все штампики на месте и купчая заверена нотариусом той самой торговой палаты, а эмблема на трубе уже закрашена, - командующий эскадрой отказывался и от просмотра документов, и от осмотра трубы, объясняя, что это не его дело, - в Вашингтоне лучше знают, - а его задача проста: не допустить блокады, тем паче, высадки десанта. В связи с чем, переговоры еще шли, а с "Падука" и "Дюбук" уже высаживались mаrines, - 400 штыков с орудиями, пулеметами и приказом не допустить штурма "мирного города, где нет гарнизона".

Тот факт, что располагались американцы на баррикадах, построенных этим самым гарнизоном, "которого нет", рядом с "революционерами", естественно, никого не волновал. В итоге, соотношение сил стало не в пользу Никарагуа, - и президент Хосе Мадрис, понимая, что американцы ищут предлога для полноценного вторжения, приказал генералу Ириасу остановить приготовления к штурму.




Крокодил своего не упустит

Все это выглядело до такой степени некрасиво, что даже в элитах США кое-кто озаботился имиджем. Например сенатор Джереми Стоун (Канзас) подал м-ру Ноксу запрос, интересуясь формальными обоснованиями ввода в Блуфилдс marines, оказывающих де-факто помощь непонятно кому, даже не признанному Штатами воюющей стороной. Про страны Перешейка и говорить нечего: в Сальвадоре и Гондурасе тысячи людей вышли на улицы, - а СМИ Мексики и вовсе обвинили Штаты в "откровенном бандитизме".

Хватаясь за соломинку, сеньор Мадрис, уже окрещенный в прессе США "извергом страшнее Селайи", обратился к дону Порфирио Диасу, прося передать в Вашингтон, что готов идти на любые компромиссы, лишь бы американские морпехи покинули Никарагуа, - однако на сей раз попытка мексиканского президента связаться с Белым Домом не удалась: позиция Штатов в отношении Мексики к тому времени изменилась.

Собственно, бессменного президента Мексики в Вашингтоне давно недолюбливали. Слишком авторитетный в регион, он, далеко не идеал, тем не менее, пытался спасти свою страну от полного подчинения Штатам, и довольно успешно. Устранять его в Вашингтоне опасались, боясь непредвиденно затратной войны, а еще более того, хаоса к югу от Рио-Гранде, неизбежно угрожавшего южным штатам. Но время всегда берет свое.

"Тигр, победивший Наполеона, - сообщал м-ру Ноксу некто Лири, корреспондент NYT, а по совместительству личный агент госсекретаря в Мехико, - потерял когти. Он ходит с тростью и уже много месяцев не в силах объезжать мустангов. В разговорах со мной некоторые члены кабинета высказывают различные опасения относительно будущего, чего раньше себе не позволяли (…) Предполагаю, что нашим мексиканским друзьям вскоре предстоит доказать, что мы не зря столько лет их кормили".

Петля затягивалась. 27 мая 1910 года генерал Ириас приказал взять под контроль таможню Блуфилдса, - однако американцы начали направлять торговые суда к другому причалу, и деньги по-прежнему капали в карман "правительства Эстрады", а после первой же попытки "Максимо Хереса" осуществлять досмотр, капитан "Падука" сообщил, что при повторении пароход будет утоплен "за создание препятствий свободной торговле", после чего приток оружия, боеприпасов и прочего на "торговых судах" под "звездами и полосами" пошел ежедневно и невозбранно, - благо спонсоры мятеже, убежденные, что успех все окупит с лихвой, не скупились.

Ничего странного, что к июлю ситуация на побережье изменилась коренным образом. Мятежники имели все, а правительственные войска копошились в болотах, в самый разгар малярийного сезона, почти полностью отсеченные от снабжения, потому что американский флот, останавливая суда, изымал все, что могло усилить "бешеных псов кровавого режима Мадриса".

Это никак не способствовало укреплению воли к борьбе, люди теряли веру, а когда генерал Ириас, узнав, что мятежники намерены наступать, подготовил контрудар, командующий американской эскадрой попросту запретил ему "подавлять волю мирно протестующих демонстрантов к сопротивлению", после чего дон Хулиан подал в отставку, которая, однако, была отклонена, и генерала отозвали в столицу.

Оставалась некоторая надежда на арбитражный суд Центральной Америки, однако американцы, ранее настаивавшие на решение конфликта именно таким путем, теперь заявили, что "не вправе давать какие угодно рекомендации правительству суверенного государства", и сеньор Эстрада, правильно поняв намек, 24 июня сообщил в секретариат арбитража, что нижайше благодарит, но "судиться с мятежниками не намерен".

Удавка стягивалась все сильнее. 9 августа президент Мадрис отправил мексиканскому коллеге предельно откровенную телеграмму: "Внимательно изучив положение дел, почтенный дон Порфирио, я пришел к убеждению, что восстановление мира будет очень трудным, даже невозможным. Причина тому – противодействие американского правительства, которое поддерживает внутреннюю оппозицию в надежде на конечный успех.

Я располагаю достаточным количеством сил, чтобы контролировать положение и обеспечить порядок, но слишком мало, чтобы закончить войну. затягивания войны. К тому же, даже если это удастся, вероятно, наше Атлантическое побережье постигнет судьба Панамы. В связи с категорическим отказом генерала Эстрады от переговоров со мной, я думаю о целесообразности передачи поста президента… одному из депутатов, который начал бы переговоры о мире. Надеюсь, моя отставка снимет все сложности".

Военные, правда, пока еще отвергали такой вариант, но Мадрис, опытный политик, был прав: альтернативы не осталось. Генерал Луис Мена, новый (вместо Чаморро, в которого уже никто не верил) командующий армией мятежников, действительно, был талантлив. 18 августа отряды возродившейся "2-й армии", воспользовавшись изменой нескольких офицеров генерала Толедо, разгромило правительственные войска на берегах Типитапы, и генерал Мена, одолев генерала Ириаса у Гранады, двинулся на Манагуа.

19 августа д-р Хосе Мадрис подал в отставку, заявив, что страна "наводнена вавилонянами с севера", и спустя несколько часов покинул страну. Генерал Аурелио Эстрада, старший брат вожака мятежников, получив предложение стать его преемником, категорически отказался участвовать в фарсе, покинул заседание и уехал в свою усадьбу, - и в итоге временным главой государства объявили депутата Хосе Долореса Эстраду, второго брата "прибрежного президента", давшего со согласие со словами: "Я принимаю этот крест, чтобы страна не погрузилась в хаос, но уступлю его непреодолимой силе".

Все понимали, что это агония. Колокола в храмах, по воспоминаниям современников, "радостно гремели". Армия практически распалась, солдаты разбегались или переходили на сторону мятежников, которые перебежчикам щедро платили. Генерал Ириас вторично подал в отставку и, не дожидаясь согласия временного начальства, покинул страну. То же самое сразу сделали генерал Себастьян Толедо и еще несколько знаковых офицеров высшего ранга, а уже на следующий день, 21 августа, в столицу торжественно въехал глава "революционного правительства".

Сразу же после принятия полномочий сеньор Эстрада телеграфировал м-ру Ноксу, уведомив главу Госдепа, что "первым моим шагом в должности временного президента является искреннее подтверждение самых теплых чувств к американскому народу… Уверяю Вас, добрый мой друг, что за невинные жизни бедных американцев, равно как и за прочие варварские акты прежних правительств будет выплачена достойная компенсация".

Ответ на телеграмму пришел самый дружеский, - дескать, поздравляем, гордимся, всегда с вами, - и 4 сентября американские marines, погрузившись на борты, отбыли из Блуфилдса в Панаму, а 13 сентября 1910 года правительство Эстрады (с вице-президентом Адольфо Диасом) было признано США, и временный президент, отметив это судьбоносное событие суточным салютом из всех пушек артиллерийского парка Никарагуа, начал понемногу осваиваться в кресле, о котором так мечтал.

Судя по сохранившимся письмам, в этот момент его огорчал только отказ старшего брата, в помощи которого, учитывая уважение к дону Аурелио в армии, он нуждался, от встречи, да еще такой же отказ младшего брата, покинувшего Манагуа сразу после передачи ленты. Братьев дон Хуан любил, и похоже, не мог понять, на что они обиделись.

Впрочем, в списке проблем, с которыми предстояло столкнуться бывшему губернатору Москитии, семейные сложности были наименьшей из докук. Он ведь, как ни крути, был либералом, хуже того, выдвиженцем Селайи, поднявшего его из "черни", а "революция", опять же, как ни выкручивай, была, по сути, реставрацией консерваторов.

То есть, формально, конечно, повторялась ситуация 1893 года, когда консерваторы совместно с либералами убрали зарвавшихся консерваторов (с той разницей, что на сей раз либералы совместно с консерваторами убрали "зарвавшихся" либералов), но сходство сюжетов была сугубо внешним: если в тот раз либералы после общей победы вытеснили со сцены консерваторов, то теперь консерваторы (в основном, "гранадцы"), с благословения американцев сформировавшие правительство, рассматривали сеньора Эстраду, как выжатый и уже никому не нужный лимон.



Чего же больше? Свет решил!

Естественно, Эстрада, не желая соглашаться с таким раскладом, искал опору, но получалось не очень, - во многом и потому, что сразу после победы сеньоры Чаморро и Диас, расстреляв человек двести (в основном, личных врагов), вычистили с должностей всех, кто хоть немного не ликовал по поводу "свержения тирании" или сотрудничал с Селайей, - то есть, уволены были практически все послы, чиновники и преподаватели из числа либералов, и поскольку списки на увольнение составлялись под редакцией м-ра Моффата, права спорить Эстрада не имел, а стало быть, и свою группу поддержки создать не мог.

Понятно, что после такого фокуса от признанного США президента отвернулись даже те партайгеноссен, которые, в принципе, были не прочь делать карьеру в новых условиях, а что ему удалось отстоять и даже назначить главой МВД (вторым человеком в правительстве) близкого друга, генерала Хосе Мария Монкаду, тоже либерала, ничего не изменило, потому что сеньор Монкада, - гранадец, бывший консерватор, с 1893 сидевший в эмиграции, там кое-какие взгляды пересмотревший и приехавший в Блуфилдс из Европы, как только начался мятеж, - для никарагуанского политикума был нулем дважды: консерваторы считали его ренегатом, а либералы не признавали своим.

Тем не менее, до поры-времени Эстрада еще мог балансировать, поскольку начались разборки в лагере консерваторов, где клан встал на клан и никто не собирался отступать.В первую очередь, никого, кроме себя не видел в президентах генерал Чаморро, полагая, что только высший государственный пост окупит все страдания, перенесенные им в эмиграции, - и Штаты, зная, что дон Эмилиано по свистку сделает все, против его кандидатуры не возражали.

Однако у человека, 16 лет подряд работавшего со всеми врагами Никарагуа, в обществе была слишком скверная репутация. Надежной опорой ему служила только старая гранадская "аристократия", да и то не вся. "Фамилия" Чаморро – да, безусловно, и другие остатки бывшей фракции "католиков" - тоже, а вот другие "фамилии", за кордон не сбежавшие и подвергавшиеся при Селайе репрессиям, в праве быть президентом дону Эмилиано отказывали. И бывшие "прогрессисты", считавшие "католиков" узколобыми реакционерами тоже.

Поэтому против "группы Чаморро" объединились практически все прочие "фамилии" Гранады, - де ла Куадра, Вега etc. – и почти все консерваторы-"прогрессисты" типа влиятельной "фамилии" Монтьель из Манагуа. А поскольку своего фронтмена у них не было, в качестве такового пригласили сеньора Адольфо Диаса, временного вице-президента, который, конечно, тоже имел репутацию тузика при посланнике Штатов, но, по крайней мере, в эпоху "тирании" не сбежал и даже не скрывал своих взглядов.

Таким образом, перед США, организовавшими "победу революции" достаточно легко, во весь рост встала задача куда сложнее: во что бы то ни стало обеспечить устойчивость признанной ими, но, по сути, кукольной власти, не имевшей поддержки абсолютного большинства населения, - хотя бы для того, чтобы в скорейшие сроки решить ряд финансовых вопросов, правильное решение которых навсегда (или на десятилетия вперед) обеспечило бы полный контроль над любым правительством Никарагуа.

А в этом, - финансовом, - плане фактически оккупированное государство пребывало в яме без дна. Спровоцированный Штатами мятеж привел к дикой инфляции, деньги, не имевшие никакого обеспечения, не стоили вообще ничего, - и при этом британский синдикат Ethelsberg, выдавший кредит Селайе во времена, когда все казалось прочным и надежным, требовал начала уплаты долга в сроки, определенные договором, - причем, ссылаясь на заявление самих же новых властей о том, что все долги будут аккуратно выплачены.

Абсолютно не понимая, что делать, "куклы" (как их сразу прозвала "улица") обратились к Штатам с просьбой "прислать опытного человека, который мог бы помочь новой народной власти исправить все зло, которое оставил в наследство бежавший диктатор", и м-р Нокс не отказал: из Панамы в Манагуа прибыл "специальный представитель", Томас Доусон.

Около недели поработав с документами, званый гость уже 27 октября выложил на стол рекомендации, получившие название "Пакт Доусона" и в течение часа, без вопросов и уточнений (которые не предусматривались) подписанные высшими чинами "временной власти": президентом Эстрадой, а также Адольфо Диасом, "вице" и главой МИД, Хосе Монкадой, главой МВД, генералом Луисом Мена, военным министром, и Эмилиано Чаморро, лидером консерваторов.

Сам м-р Доусон, следует отметить, от подписания документа уклонился, - хотя полномочия имел и подписать, как представитель Госдепа, обещал, - объяснив, что "Соединенные Штаты не вправе вмешиваться в дела суверенного союзника. Я всего лишь помог наилучшим образом сформулировать пожелания никарагуанского правительства".Таким образом, теперь "куклы", по крайней мере, знали, чего они хотят, а хотели они, согласно указаниям м-ра Доусона,

(а) быстро выбрать некую "конституционную ассамблею", которая, в свою очередь, выберет генерала Хуана Эстраду президентом, а сеньора Адольфо Диаса (он очень понравился "спецпредставителю") вице-президентом сроком на два года; подбор кандидатов в депутаты поручить сеньору Чаморро;

(б) на следующих выборах президента через два года, которые пройдут уже по новой конституции, генерал Эстрада не сможет выставлять свою кандидатуру, а "компромиссной фигурой", которую Штаты хотели бы видеть во главе государства, станет сеньор Адольфо Диас;

(в) ассамблея подготовит проект этой самой новой конституции, и там будут запрещены какие угодно государственные монополии (как было при Селайе) и гарантированы "легитимные права иностранцев, в первую очередь, граждан США, на приоритет в ходе тендеров на приватизацию";

(г) будет создана "смешанная конфликтная комиссия", которая как можно скорее "примет и удовлетворит" претензии всех иностранных граждан, имущество и интересы которых пострадали во время "всенародного восстания против тирании Селайи/Мадриса";

(д) правительство США готово взять на себя реструктуризацию финансов Никарагуа и выплатить ее внешние долги при условии, что Никарагуа до погашения долга Штатам откажется от получения кредитов от других стран и корпораций, а в качестве гарантии передаст Штатам право взимания пошлин.

Как оценивать эти интересные "пункты Доусона", которые сам Доусон своими признавать отказался, решайте сами, - а выборы в "конституционную ассамблею" (напомню, по спискам, составленным лично Эмилиано Чаморро) состоялись уже 27 ноября, причем на входах в избирательные участки стояли группы здоровенных chicos с дубинками, просто не пускавшие либералов в помещения, а тех, которые все же прорывались, выставлявшие при попытке проголосовать, прикрыв бюллетень ладонью.

В итоге, из 310 тысяч имевших права голоса проголосовало (даже по официальным данным) чуть больше 29 тысяч (из них 28902 "за"), - остальные, как писал официоз, "не посмели свободно высказать свою волю, опасаясь террористов, подосланных негодяем Селайей", а 29 октября м-р Нокс от имени Госдепа и президента Тафта поздравил "народ дружественной Никарагуа" с "образцово проведенными, открытыми и транспарентными выборами". Чего же больше?

А ничего. Главное прозвучало, далее - молчание золото. 31 декабря ассамблея единодушно избрала "героя нации, избавителя" генерала Хуана Хосе Эстраду президентом, а "блестящего финансиста" сеньора Адольфо Диаса вице-президентом, и на следующий день, утром 1 января 1911, оба вступили в должность, из Вашингтона же к вечеру прилетела телеграмма, уведомляющая, что "законное правительство Никарагуа признано".

Продолжение следует.

https://putnik1.livejournal.com/9115173.html

Абсолютно согласен с Евгеном Кулешовым.
Абсолютно согласен с Юрием Терехом.
Абсолютно согласен с Акимом Апачевым и многими, многими другими.
Согласен настолько, что даже не стану излагать дополнительные соображения.
Ибо безусловно, и да: "ждем следующий теракт", вернее, теракты.


Совершенно не удивлен, потому что о неизбежных терактах, как очередном этапе террористической деятельности нацистского режима Киева писал давно. Разумеется, не знаю, что и где укробесы взорвут в следующий раз, - поезд ли метро в Москве, торговый центр в Питере, роддом в Севастополе или дискотеку в Перми, - но совершенно точно знаю: рыхлая структура России настолько пронизана сетью киевских ячеек террора, что исчезнут они лишь тогда, когда киевская гадина будет раздавлена.

Наконец, убежден: и этот теракт, и все последующие будут расследованы. Специалисты докопаются до истины и предоставят отчеты. Единственное, чего опасаюсь, это того, что получив на руки отчеты с этой истиной, военно-политическое руководство России начнет кормить общественность байками о "радикальных шахидах", "безумных леваках" или "русофошыздах". Если, не дай Бог, это случится, готовьтесь к худшему.

https://putnik1.livejournal.com/9115123.html

Во-первых: как показала жизнь, семь лет подряд я (не только я, но сейчас речь обо мне) не ошибался, прогнозируя общее развитие ситуации. Не ошибался настолько, что нонеча аж сами Сергеи Кужугетычи на каком-то форуме самолично-с повторяют сказанное мною, причем теми же словами, - и напомнив об этом, подтверждаю: пан Ермак абсолютно прав. Если военно-политическое руководство России позволит себе проиграть эту войну, детям и внукам нынешних россиян позавидует разве что прокаженный. Впрочем, поскольку нынче лепра излечима, не позавидует и он.


Теперь во-вторых. Если кто не в курсе, причина "неприкосновенности во врем войны" высших руководителей (президентов, правящих премьеров etc.) не в пресловутом "вы нас не трогаете, мы вас не трогаем", а в том, что высший избранный руководитель по умолчанию представляет весь народ, и негласно подразумевается, что разбираться с ним можно только после войны (если он проиграл) в открытом процессе. А любой назначенный чиновник такого иммунитета не имеет.

Так вот, пан Ермак, безусловно, очень высокая (возможно, самая высокая) фигура в нацистском режиме Киева, исчезновение которой сильно раскачает тамошнюю пирамиду, и безусловно же, ключевая фигура в британских раскладах "украинского" сюжета, исчезновение которой спутает многие карты Лондона. Но это неофициально. Официально же он всего лишь назначенный чиновник, позволивший себе то, что лучше бы, пока не совсем уверен в конечном успехе, не позволять.

https://putnik1.livejournal.com/9114731.html

Такое возможно, и вероятность растет, поскольку USA&UK в отчаянии и бессильной злобе нынче способны на любые провокации, а удар по ПМР - провокация сочная, с начинкой. Но тем более важно ни в коем случае не дать себя спровоцировать...

https://putnik1.livejournal.com/9114470.html

Ну да. И г-н Сальдо, оказывается, все-таки не "переутомился". А то ли еще будет. Ой, много еще будет. Но, полагаю, ни эта провокация, ни удары по Крыму, ЗАЭС, Белгородчине и Курщине, а там, глядишь, и взрывы в Москве, - не повод дать врагу себя спровоцировать. Враг только этого и ждет. Нельзя играть ему на руку...

https://putnik1.livejournal.com/9114333.html

Продолжение. Предыдущее здесь.




"Революция" all inclusive

С этого момента м-р Моффат снизил обороты. Он дал старт процессу, и теперь мог позволить себе слегка отдохнуть, - но колесо раскручивалось с каждым днем. В Нью-Орлеане открылись вербовочные пункты, суда "Юнай" гнали "революционерам" в кредит все, что они просили, в первую очередь, боеприпасы и продовольствие, в таких объемах, что, как позже говорил сам Эстрада, "нас кормили с ложечки, как младенцев, без этих поставок мы все тут вымерли бы от голода или съели друг друга".

И не только кормили, но и лечили: м-р Шипли, капитан крейсера "Де-Мойн", развернул в Блуфилдсе военный госпиталь. И не только лечили, но и учили: прибывший из Майями м-р Джейк Фоулер, капитан национальной гвардии Техаса, с помощью нескольких marins натаскивал "добровольцев" на владение привезенным оружием, включая пулеметы.

К слову, некоторые американские военные все понимали правильно. Несколько позже, майор (впоследствии генерал и легенда морской пехоты США) Смидли Батлер, командовавший корпусом US marinеs в Никарагуа, докладывал министру, что "вся эта революция организована и оплачена нашими дельцами, ведущими здесь нелегальные операции… Я полагаю их предательскими свиньями из отбросов нашей расы… Вся их дегенеративная игра состоит в том, чтобы заставить Соединенные Штаты произвести интервенцию и тем самым легализовать их инвестиции. Не будь это в интересах нашей страны, я бы отказался участвовать".

К слову, в исповедальных мемуарах этот супермен (сказал бы "тогдашний Рэмбо", но про Рэмбо тогда еще никто не знал), эволюционировавший под старость едва ли не до коммуниста, вспоминая о "южных банановых войнах", высказывался еще прямее:

"Большую часть времени я проводил там в качестве здоровенного высококлассного профессионала, работавщего на Большой Бизнес, на Уолл-стрит и банкиров. Короче говоря, я был рэкетиром, гангстером капитала", - но, впрочем, солдаты, даже все понимающие сразу, а не спустя десятилетия, даже стыдящиеся, не решают ничего, а в центрах принятия решений, - то есть, в Госдепе, - рассуждали предельно логично.

С одной стороны, фактически содержа "революционеров", Штаты давали понять дону Сантосу, что назад хода нет, побережье за ними, чужих туда не пустят, а с другой, подчеркнуто воздерживаясь от официализации и отказываясь признать людей из Блуфилдса "воюющей стороной", более чем прозрачно намекали: договориться еще можно, но только на наших условиях.

Реакция властей в Манагуа меж тем была мгновенной и энергичной: осадное положение, превентивные аресты неблагонадежных, как консерваторов, так и либералов, срочный военный налог, - и подготовка экспедиционного корпуса. Общественное мнение эти меры приняло и одобрило: кто-то из либералов, конечно, втихую злорадствовал, но в целом генерала Эстраду резко осудили, как предателя. Его поведение назвали "постыдным" даже родные братья, генерал Аурелио Эстрада, победитель при Намасигуэ, и депутат Хосе Долорес, - причем, принимая во внимание тогдашние понятия, никто даже на миг не допустил, что им поступила рекомендация "свыше".

"В тот день многие разногласия ушли, - вспоминал Хулиан Ортега, известный консерватор-"прогрессист". – У многих, очень многих из нас были немалые счеты к президенту, но в те дни большинство умеющих думать понимало, кто стоит за действиями глупого Эстрады, и рука тянулась к руке".

В этот момент дон Сантос по общему мнению не сомневался, что справится с неприятными осложнениями не хуже, чем справился там же десять лет назад, и был абсолютно прав: первые тактические успехи мятежников в стратегическом смысле не стоили ровным счетом ничего.

Да, район они заняли обширный, но очень мало населенный (не более 100000 душ), мобрезерв ничтожен, нет продовольствия, болотистые джунгли не позволяют наступать, а у правительства - прекрасная армия, полно припасов, железные дороги, транспортный флот. То есть, как ни кинь, полный контроль над ситуацией с прекрасными перспективами.

Тревожили только новости из-за границы. Достоверно знали, что в Нью-Орлеане набирают подкрепления, да и без них в крохотной "армии" генералов Эстрады и Чаморро уже были американцы, служащие местных компаний, а они, инженеры и шахтеры, умели всякое: хоть укрепления строить, хоть диверсии организовывать. И при этом пресса Нью-Орлеана уже вовсю накачивала аудиторию воплями о "храбрых парнях, защищающих демократические силы от жуткого усатого тирана".

Не желая эскалации, Селайя попробовал снизить градус, обратившись к авторитетным посредникам, а посредника, авторитетнее мудрого мексиканца Порфирио Диаса в регионе не было. 21 октября в МИД Мексики прибыл меморандум с подробнейшим изложением предыстории и деталей конфликта.

На фактах, с документами доказывалось, что мятеж подготовлен зарубежными центрами, что Гватемала и Коста-Рика выступают в роли сопродюсеров, обеспечивая "бандитов" оружием, а "главным режиссером" происходящего "выступает Майнор Кейт, американский гражданин, вице-президент "Юнайтед фрут"… В связи с этим, правительство Никарагуа просит правительство Мексики предпринять необходимые шаги, чтобы предотвратить это вмешательство и уведомить правительство США о возможной публикации данных документов..."

Никакого отклика из Вашингтона, естественно, не последовало, но президента Селайю это не обескуражило. Чего-то в таком роде он и ожидал, и план кампании давно разработал. Да оно и само напрашивалось. Сидеть на побережье бесконечно "бандиты" не могли, наступать через "мокрые леса" тоже, оставалось только плыть по реке Сан-Хуан. Но, с другой стороны, и правительственные войска могли добраться до Сан-Хуан-дель-Норте, чтобы отбить базу, только этим же путем.

Проще говоря, от контроля над речкой зависел если не исход предстоявшей кампании, то ее длительность и масштаб, - поэтому Селайя, прекрасно понимая это еще с 1899, когда расклад был тот же самый, намерен был повторить успех, сделав невозможным выход противника на оперативный простор.

Получив соответствующие указания, генерал Сальвадор Толедо, молодой, толковый и преданный дону Сантосу, 29 октября приступил к делу, предполагая, совершив речной переход на пароходиках, выйти к Блуфилдсу и разбить "революционеров", численно уступавшим его 4 тысячам солдат вдесятеро.

Первая партия, - 900 солдат, - отправилась двумя пароходами, но на следующий день случилась непредвиденная заминка - у борта головного судна взорвалась мощная мина. Взрыв, правда, особого вреда не нанес, - легкая пробоина в борту “Diamante”, погнутый винт “Hollenbeck”, несколько раненых, - но пришлось на несколько дней притормозить, чтобы поправить суда и проверить, насколько заминирован фарватер. Естественно, послали солдат прочесывать территорию, наткнулись на небольшой, человек десять, отряд отходящих мятежников, перестреляли, а потом где-то под кустом обнаружили двух живых.

Американцы – инженер Ли Рой Кэннон, служащий "Юнай" и Леонард Гросс, рудничный подрывник "Ла Лус", - признались , что служат в "революционной армии" по контракту, в чине полковника и подполковника, входят в штаб генерала Чаморро и получили от него личное задание либо утопить два судна, либо хотя бы максимально затруднить движение по реке. От участия в перестрелке, по их словам, оба отказались сознательно, - "Нам не за что умирать на этой войне, нам платили за работу по профессии", - а к ситуации в целом отнеслись с юмором, как к приключению, потребовав встречи с консулом США.




Казнены на рассвете

В итоге, конечно, пароходы пришли, куда надо. Дальше, правда, слегка застопорилось, - оружие у мятежников оказалось лучше, чем предполагали в Манагуа, и укрепиться они успели, - но было ясно: сила рано или поздно солому сломит, а главное, по Сан-Хуан мятежникам уже никуда не пройти.

В Блуфилдсе запаниковали, "президент" Хуан Эстрада попытался включить ранее обговоренный с м-ром Моффатом "план Б", направив в США телеграмму, прося, раз уж ничего не получается и, видимо, не получится, одобрить провозглашения независимой "Москитии". Два дня спустя ту же просьбу через бизнес-круги повторил Адольфо Диас, подчеркнув, что "иных практических возможностей нет". Оба крика души, однако, остались без ответа: крошечная республичка, контролирующая только стартовый пункт потенциального канала, для Штатов интереса не представляла.

Между тем, из Манагуа пришел ответ на вопрос о пленных: судить военным трибуналом. Судили. Вместе с еще одним наемником, французом Эдмоном Кутюром, "голубиной почтой" сливавшим мятежникам данные о переброске войск. Его действия обвинение оценило, как "шпионаж без оружия", потребовав одного года тюрьмы и вечной высылки из страны, с чем суд согласился, а вот американцам вменили преступление, подпадающее под Закон о флибустьерах, и однозначно означавшее смертную казнь.

Адвокат, сеньор Фернандо Кальдерон, попытался вывести подзащитных из-под расстрельной статьи, указав, что по сути, конечно, все так, но по букве обвинение неправо, поскольку закон 1858 года являлся персональной санкцией против Уокера и его людей, а подсудимые к Уокеру никакого отношения не имеют, и кроме того, не преследовали целью захват власти для себя, но всего лишь служили никарагуанским мятежникам, - а это уже в корне меняло дело и могло служить основанием для смягчения.

Тем не менее, приговорили к высшей мере. Теперь жить диверсантам или не жить зависело только от президента, и в подготовленном адвокатом прошении о помиловании прямо указывалось, что "в случае исполнения приговора наши недруги непременно используют это во вред нам… За этим не будет стоять ничего, кроме права сильного". То же самое в приватном письме написал дону Сантосу генерал Толедо, прося "не подвергать Никарагуа опасности ради двух ничтожеств, которые пришли из безвестности и, если не возвеличить их казнью, в безвестности уйдут".

Аргументы были убедительны, - сеньор Кальдерон считался ярым сторонником президента, генерал Толедо входил в круг особо доверенных, никаких подтекстов в их обращениях не крылось, - но, тем не менее, прошение доном Сантосом было отклонено, и на рассвете 17 ноября, дав смертникам право написать письма родне (очень трогательные, кстати) приговор привели в исполнение.

Позже в своей книге сам Селайя объяснил, что вступив в ряды мятежников, не признанных Штатами воюющей стороной, оба потеряли право на покровительство США, и с формальной точки зрения так оно и было, да плюс к тому их действия прямо нарушали американский Закон о нейтралитете 1818 года, - но формальности формальностями, а факт фактом: отклонив прошения, президент совершил ту самую ошибка, которая хуже преступления, а уж естественно, м-р Нокс своего не упустил.

Уже 19 декабря в американских СМИ началась истерика. Требования "примерно наказать дикаря", карикатуры, - злобный песик лает на Дядю Сэма, скорпион жалит Дядю Сэма в пятку etc., - заняли первые полосы ведущих газет обоих побережий, затем появились интервью с официальными лицами, выражавшими глубокую озабоченность, и статьи авторитетных экспертов, объяснявших, что "невинные рабочие убиты в нарушение законов войны… их бесчеловечно пытали… им было отказано в праве на суд и защиту".

Ни слова правды тут не было, - эксперты вообще ничего не знали о случившемся, кроме факта расстрела (18 декабря м-р Нокс сообщил лишь о том, что вся информация о деле "наших бедных сограждан" будет опубликована, как только ее доставят экспресс-почтой из Сан-Хуан-дель-Норте), - но это не имело никакого значения: главное, что народ США устами свободной прессы взывал к отмщению.

В этот момент, увы, слишком поздно, Селайя осознал, что сотворил, и 22 ноября обратился за советом к мексиканскому консулу в Манагуа, которого очень уважал за ум и опыт, дав понять: если именно его личность может быть использована американцами в качестве предлога для вторжения, он готов уйти в отставку, даже стать заложником, даже предстать перед судом, - при том условии, что мятежники сдадут оружие его преемнику.

Параллельно, однако, на стол президенту Мексики лег свежий доклад его посланника в Вашингтоне, сообщавшего: "Доверительно беседовал с коллегами из Коста-Рики, Сальвадора и Гондураса… Они в панике. По их мнению, падение Селайи неизбежно… Чтобы достичь этого, правительство (США. – ЛВ) готово оккупировать Сан-Хуан-дель-Сур, а возможно, и порт Коринто. Единственным средством избежать дальнейших конфликтов будет намек президента Мексики на необходимость отставки или соглашения, приемлемого здесь".

Любопытный нюанс: совершенно секретную информация о намерениях Штатов (в частности, относительно Коринто, то есть, побережья Пасифика) мексиканскому дипломату слили намеренно. М-р Уилсон, заместитель главы Госдепа, действительно, зондировал почву в беседах со странами Перешейка, но те отказались, - а между тем, всенародное восстание против "диктатора", на которое рассчитывали в Вашингтоне, не состоялось, и мятежники с трудом держались на узкой полоске земли, так что, без вторжения уже никак не складывалось, и об этом неформально уведомляли Селайю.

Тем не менее, держа слово, дон Порфирио Диас 24 ноября лично телеграфировал президенту Тафту, передав просьбу дона Сантоса, однако президент США отказался разоружать "революционеров", объяснив это "отсутствием сил в регионе", - и поскольку в регионе стояла мощная эскадра, стало понятно, что целью является вовсе не Селайя, которого объявили единственной "целью возмездия".

После этого президенту Мексики оставалось только сообщить никарагуанскому коллеге, что он политический труп, но его долг – оставаться у власти, чтобы подобрать "кандидатуру будущего временного президента в соответствии с действующей конституцией" (то есть, не позволить Штатам назначить новой властью "революционеров", - а 1 декабря США Фелипе Родригесу, посланнику Никарагуа в Вашингтоне, не просто вызванному, но досталенному с сопровождением, была вручена знаменитая "нота Нокса".

По общему мнению специалистов, по грубости, порой переходящей в хамство, аналогов этому документу в истории дипломатии то ли нет вообще, то ли они историка неведомы. Назвав Селайю "убийцей, отдавшим прямой приказ о расстреле мирных американцев" (что не вполне соответствовало действительности, поскольку приказа он не отдавал, а всего лишь отказал в помиловании), глава Госдепа сообщил:

"Правительство Соединенных Штатов убеждено, что революция достоинства в Блуфилдсе гораздо более выражает идеалы и волю большинства никарагуанцев, чем правительство президента Селайи... Как всем известно, при данном режиме в Никарагуа уничтожены республиканские институты, а независимая пресса и общественное мнение беспощадно задушены. В этих условиях президент США уже не может питать к правительству президента Селайи уважения и доверия, необходимых в дипломатических отношениях..."

Мало того, говорилось в ноте, "истинный патриотизм тирания президента Селайи карает тюрьмой" ("Видимо, Нокс считал истинным патриотом Эстраду, который хотел разделить страну на две части, или военнослужащего гватемальской армии Чаморро", - ехидно комментирует Николай Платошкин, почему-то забывая Альфредо Диаса, ни на день не переставшего быть клерком американской компании), и вообще: "режим Селайи – позорное пятно в истории Никарагуа", которое, полагает Госдеп, "намерена смести и сметет народная никарагуанская революция, ради которой пожертвовали своими жизнями свободолюбивые граждане США".

Трудно сказать, из чего м-р Нокс сделал вывод о том, что "идеалы революции разделяет большинство никарагуанского народа" (на побережье, занятом мятежниками жило ок. 15% населения страны), еще труднее сказать, откуда он взял, что "против Селайи восстало и тихоокеанское побережье" (идеально на тот момент спокойное), и уж вовсе непонятно, что имелось в виду под "постоянным источником напряжения во всей Центральной Америке" (никаких жалоб от Сальвадора, Коста-Рики и даже Гондураса США не получили), но резюмирующая часть била наотмашь: сеньора Родригеса уведомляли, что отныне он персона нон грата, и "обязательно должен быть поставлен вопрос о существовании в Манагуа правительства, способного взять на себя ответственность" за компенсации семьям расстрелянных.



Уходи или проиграешь

Такая жесткость означала только одно: Вашингтон принял решение вписываться в игру напрямую, и у него были на то основания. Пусть не так быстро, как планировали в Манагуа, но поражение "революционеров" стало очевидным. Всего за пару дней до вызова сеньора Родригеса в Госдеп никарагуанские войска, в первом же бою, возле городка Рама, наголову разгромили врага, с ходу взяв Сан-Хуан-дель-Норте, таким образом, вернув правительству контроль над побережьем Атлантики. Потери мятежников считались десятками, раненых оказалось еще больше, и их чудом сумели вывезти в Блуфилдс на американском транспорте "Император".

Оставалось только поставить последнюю точку, взяв Блуфилдс, но как раз это сделать никарагуанцы не могли: военные корабли США блокировали Сан-Хуан-дель-Норте, заперев пароходики генерала Толедо в бухте, - но самое главное, м-р Нокс заявил, что "единственной причиной всех сложностей является лично президент Селайя, любой другой глава государства, избранный в соответствии с конституцией, будет немедленно признан", а лидеры "революции" тут же, заявили, что, если уж так, как только "тиран Селайя" уйдет в отставку, готовы сложить оружие и принять участие в будущих выборах.

В имеющихся условиях это был максимум: на свободных выборах консерваторам, тем более, эмигрантам ничего не светило, и все-таки, уже хорошо понимая, что происходит, дон Сантос еще раз попытался перехватить инициативу: 4 декабря он обратился к США, предложив прислать в Никарагуа комиссию Сената для оценки реальной ситуации в стране, выяснения, есть ли угроза со стороны Никарагуа странам-соседкам, и расследования обстоятельств двух "солдат удачи". В случае, если сенаторы США (!) признают его действия неправомерными, Селайя вновь обещал немедленно и без возражений покинуть пост.

По правде говоря, это уже нельзя расценивать иначе, как отчаяние. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах президент суверенного государства не мог (и сейчас не может) отдавать себя и свое правительство на суд какого-то "специального органа", сформированного иностранцами и из иностранцев, - тем паче, что уже было понятно, что ни на какие переговоры с доном Сантосом американцы не пойдут, и на мой взгляд, трудно не согласиться с мнением Фиделя Кастро, полагавшего, что этим шагом Селайя унизил себя.

Впрочем, американцы шансов растоптать побежденного, - ведь зарядить сенаторов сделать правильные выводы было нетрудно, - не воспользовались. Вашингтон уже устал изображать приличия. 7 декабря, выступая с посланием Конгрессу, президент Тафт значительную часть речи посвятил "совершенно неописуемым, поистине русским актам варварства и угнетения", после чего, видимо, полагая, что все свои, а между своими стесняться нечего, слегка пооткровенничал:

"Нельзя утверждать, что все сообщения с мест соответствуют истине, возможно, со временем окажется, что многое совсем не так, как мы сейчас представляем, но совершенно очевидно, что соображения, диктуемые географической близостью к зоне Панамского канала и особо важными интересами США в Центральной Америке, дают Соединенным Штатам особые права в зоне этих республик и в районе Карибского моря… Уважая все договоры, подписанные ранее, правительство вместе с тем намеревается предпринять такие шаги, которые наиболее соответствовали бы поддержанию нашего достоинства, сохранению интересов США, нашим моральным обязательствам перед Центральной Америкой и цивилизацией".

Проще говоря, таковы наши интересы, обжалованию не подлежит. 9 декабря мексиканский консул, обратившись к Селайе, передал ему рекомендации президента Диаса: немедленно уйти в отставку и уезжать в Мексику, где ему гарантируют теплый прием и убежище. При этом условии, не утверждал, но выражал надежду дон Порфирио, есть еще возможность избежать интервенции.

Времени на размышления на осталось. 15 декабря командующий Атлантическим флотом США получил приказ взять на корабли полный боекомплект и приготовиться к быть обстрелу с моря никарагуанских портов, а в конгрессе прозвучало предложение предоставить м-ру Тафту полномочия для отправки регулярной армии в Никарагуа с целью установления там "ответственного республиканского правительства".

Вариантов не оставалось. 17 декабря 1019 года президент Хосе Сантос Селайя подал в отставку, передав власть достойному человеку, д-ру Хосе Мадрису, обратившись с последним манифестом к депутатам и согражданам, - "Я ухожу из-за бесстыдной и продажной революции, ухожу, чтобы спасти суверенитет Никарагуа, столкнувшейся с враждебностью мощной державы, которая вопреки любому праву вмешалась в наши внутренние дела и предоставляла мятежникам любую помощь, о которой те просили", - и 22 декабря отплыл в Мексику, где его, как героя, встретили многотысячные восторженные демонстрации.

Такие же демонстрации прошли и в Сальвадоре, и даже в Гондурасе, имевшем к Селайе претензии, - и это насторожило США, не желавших сложностей в Западном полушарии. Поэтому вскоре дону Сантосу пришлось покинуть и Мексику: президент Диас гарантировал ему защиту, и слово сдержал бы, но Селайя не хотел создавать ему осложнений. Далее были Бельгия, откуда пришлось бежать, опасаясь убийства, Испания, где тоже не удалось избежать покушения, - и смерть в Нью-Йорке, в почти полной нищете, потому что янки, добивая "лютого врага", заморозили все счета, причем прах покойного, никем не востребованный, более десяти лет лежал в камере морга, и лишь в 1930-м и был торжественно перезахоронен на родине. И…

И что тут сказать. Человек правил страной 17 лет, 3 месяца и 5 дней, - это для Никарагуа рекорд. Человек, безусловно, был незаурядный, что признавали и враги. Скажем, журнал "The Metropolitan Magazine" в апреле 1908 года, когда Сантос Селайя еще не считался в Штатах "чудовищем", но уже оценивался, как "ненадежный и нежелательный партнер с опасными причудами", опубликовал большую статью Артура Стрингера о никарагуанском президенте, и вот ее суть:

"Этот человек, и движение, которое он представляет, рассечены на две фракции, одну — романтическую, и другую — зловещую. Как все реформаторы-военные, он озадачивает несовместимой помесью Хайда и Джекила. Для врагов (а у него их много) он — оппортунист, тиран и диктатор, демагог, сенсуалист, вор, воплощённое братоубийство, пробирающееся через позор и кровь к недолгой политической славе. Для сторонников он — проницательный и беспристрастный государственный деятель, храбрый и решительный освободитель, строитель и искусный, вдохновляющий организатор, посвятивший свои таланты несладкой, но решительной борьбе за окончательный мир в Центральной Америке".

Наверное, это объективно. Как объективна и критика. Скажем, сеньор Хосе Мадрис, преемник Селайи на посту, осознанно пошедший в противостоянии с США дальше, чем дон Сантос, полагал, что "великий лидер" попал в мышеловку по своей вине, из-за беспредельного честолюбия, прямолинейности, культа силы и отсутствия политической гибкости, - при этом восхищаясь его личностью.

И вряд ли спроста в современной Никарагуа и либералы, и сандинисты, не согласные друг с другой решительно ни в чем, когда речь заходит о президенте Селайе, единодушны: "dictador progresista", то есть, да, диктатор, - но ведь прогрессивный, да, властолюбивый, жесткий, - но ведь хотел возвеличить Отечество и многого достиг, да, любил деньги, - но ведь, когда Штаты начали наглеть, в отличие от многих, посмел не встать навытяжку. Уже что-то…

Продолжение следует.

https://putnik1.livejournal.com/9113903.html

Вообще-то, что с такими делать, совершенно ясно. Без помпы, в рабочем порядке. Однако, поскольку гаденыши (и этот, и прочие) показаны по ТВ, столь же ясно, что этого с ними не сделают. А стало быть, гаденышам следует сказать "Ай-ай-ай!" и взять с них честное слово, что они больше не будут.

https://putnik1.livejournal.com/9113791.html

Продолжение. Предыдущее здесь.

Широко шагает мальчик...

На самом деле, именно вопрос о Канале стал той точкой, с которой начался отсчет превращения "ершистого, но перспективного" в "проблему номер раз". Дон Сантос, грезивший строительством и более чем уважавший Штаты, готов был идти на любые уступки, лишь бы началось, и шел. "Движимый понятным энтузиазмом, - констатирует Саломон де Сельва, - генерал Селайя, подлинный диктатор, был чрезвычайно щедр, предоставляя американским компаниям привилегии на эксплуатацию природных ресурсов Никарагуа, но позволял себе настаивать на взаимности".

В частности, насчет Канала его условия были до смешного мягки: формальный (только формальный!) суверенитет над трассой будущей "водной артерии", эксклюзивное право (на пару со Штатами, конечно!) торговать в этой зоне и плата за разрешение в размере 6 миллионов долларов, - с готовностью удовлетворится пятью миллионами. Госдеп однако счел такой проект (вернее, сам факт появления каких-то условий) "неуважительным и грабительским", и в декабре 1901 переговоры прекратились.


Это, естественно, взбесило Селайю, тем более, что за месяц до того, 18 ноября, США и Англия заключили новый договор, обнуливший пакт Клейтона-Бульвера. Если раньше строить канал через Перешеек (где угодно) Вашингтон мог только с согласия Лондона, а сам канал, будучи проведен, имел бы статус нейтрального, то теперь “Yes!” из Лондона не требовалось, а США получили право строить в зоне канала укрепления и держать войска. При этом вопрос о правах Манагуа вообще не поднимался.

Таким образом, уже планируя неизбежное, пусть и в отдаленном будущем, столкновение со II Рейхом, сэры пошли на уступки, полностью слив то, в чем не очень нуждались, - и в итоге, 15 июня 1902 конгресс США постановил, что никарагуанскому каналу не быть, а проводить канал будут через Панамский перешеек, при этом, однако, сохранив исключительное право строить (или не строить) канал через Никарагуа за собой.

В общем, мелкие трещинки, копившиеся годами, становились все глубже, а в 1903-м, после переворота в Панаме, сделанного, в полном смысле слова, руками американцев, когда наихудшие предположения стали реальностью, дон Сантос, окончательно убедившись, что его держали за болвана, резко развернул штурвал в сторону Европы, подписав с Лондоном договор о признании никарагуанского суверенитета над Москитией. Имел право, конечно, - но при этом не уведомил заранее Госдеп, дав таким образом "американским партнерам" понять, что они для него больше не арбитр.

И тогда в Штатах извлекли из архивов папки с жалобами на слишком упорное стремление Селайи заставить американские компании соблюдать условия контрактов под угрозой отмены концессий. Сперва по "делу Джорджа Эмери", пытавшегося жульничать, пойманного на горячем, обратившегося в американский суд, поддержавший его, и все равно, потерявшего лицензию. Затем по делам, в которых фигурировали акулы высшего уровня, типа “Rosario Maining” (руды), “La Lus y Los Angeles Mining” (золото), а это, как пишет Джеральд Кингс, "не могло не вызвать последствий… президент Никарагуа позволил себе играть на противоречиях между синдикатами Питтсбурга и Нью-Орлеана, а это мелкой сошке вроде него не полагалось".

Все это не являлось тайной и раньше, многих нервировало, кого-то раздражало, но до поры, до времени раздражение не переходило в ярость: игры дона Сантоса на противоречиях велись умело, лоббистов он нанимал хороших, знал, как и кому вовремя подкинуть вкусненькое, - а споры вокруг американских инвестиций в то время возникали постоянно и тянулись долго, не особо привлекая внимание персон, занятых высокой международной политикой. Однако везение везением, а играя с огнем, рано или поздно непременно опалишь крылышки.

В начале 1909 Селайя сумел договориться с лондонской финансовой группой “Ethelsberg” о кредите, - а это подводило мину под "поправку Рузвельта" (то есть, в случае чего право на вмешательство во внутренние дела страны получала UK, а не USA), а кроме того, Госдеп получил инфу, что Селайя, будучи в Париже, обсудил с послом Японии концессию на строительство Канала, и намечает такие же переговоры с Германией.

Разумеется, официально никаких претензий к дону Сантосу никто предъявить не мог (лондонский заем был намного выгоднее американских, а отказ США от проведения Канала через Никарагуа естественным образом, и даже формально, - был такой пункт, - освобождал власти в Манагуа от всех обязательств), и тем не менее, с точки зрения американцев, Селайя перешел "красную линию": любую, даже гипотетическую конкуренцию Панамскому каналу Штаты считали недопустимой.

А кроме того, серьезные претензии к дону Сантосу появились и у "Мамиты Юнай". В Никарагуа, в отличие от полностью съеденного Гондураса и успешно поедаемой Гватемалы, она "держала" всего 15% производства бананов, но стремилась взять "под себя" все 100%, и шла к цели вполне успешно, ибо, скупая урожай у мелких плантаторов и фермеров, не имевших возможности его вывозить и продавать, постоянно снижала закупочные цены, разоряя местных bananeros и скупая их участки.

В начале 1909 терпение "туземцев" лопнуло: пошел массовый отказ от контрактов с "Юнай", "Юнай", в свою очередь, начала рейдерство, силой собирая чужой урожай и оставляя взамен плату по своей таксе, а далее все по Ньютону: рейдеров встречали пеоны с мачете, а то и с винтовками, в небо над складами "Зеленого чудовища" взлетали "красные петухи" etc.

Разумеется, правительство пресекло беспорядки, - но всерьез карать bananeros не стало, напротив, Селайя распорядился создать государственную пароходную компанию для вывоза бананов из Блуфилдса, что означало бы отказ от услуг "Белого флота", а значит, и крах монополии "Спрута". И вот это, наряду с лишением совсем обнаглевшего м-ра Самуэля Вейля эксклюзивной лицензии на импорт алкоголя из США, взбесившим "столпы бизнеса" всея Москитии, стало последней каплей
.
Понимал ли Селайя, что играет с огнем? Безусловно, и поэтому старался держать баланс, идя по самому краю, но не заходя туда, откуда возврата уже нет, при необходимости отступая и делая реверансы. И тем не менее, игры с огнем безопасными не бывают. Такое можно позволять себе только при полной поддержке абсолютного большинства активного населения, как на "верхах", так и на "низах", - а вот этого уже не было.

Успешный, удачливые, эффективный, - но при это самовластный, амбициозный и далеко не бескорыстный, слишком многое прощающий "своим людям", да еще и не чуждый любви к похвалам, дон Сантос к тому времени подрастерял популярность. Не потерял вовсе, нет, но все-таки…

Консерваторы, - эмигранты, репрессированные и семьи погибших, - готовы были на все, чтобы отомстить. Либералы раскололись на фракции, многие, как и раньше, слепо поддерживали, но многие ушли в оппозицию (негромкую, правда), обвиняя былого кумира в диктатуре, самовластии и финансовой непорядочности. Пеонам не нравилось, что их превратили в батраков, рост налогов не нравился никому, католиков возмущала резкость обращения с церковью и высылка популярных епископов.

И даже если согласиться с историком Пабло Антонио Куадра в том, что "no todo es sólo culpa del caudillo" ("не вся вина лежит на вожде") и немалая часть ответственности за негатив лежит на его окружении, то все равно, в том, что льстецам позволялось очень многое, виновен только "вождь". Тем более, "вождь" в упоении собственным величием, не обращает внимания на мелочи, которые, если разобраться, совсем не мелочи…



Адвокатская практика

Вот, казалось бы, покинул пост грозный Теодор Рузвельт, к Селайе относившийся неласково, но так и не принявший против него серьезных мер, потому что "вздорный парень, но может пригодиться", в 1908-м пришла к рулю администрация Уильяма Говарда Тафта, к внешней политике менее трепетная, - и слава Богу. Вот только к новой администрации следовало бы присмотреться повнимательнее, чего в Манагуа не сделали, - и очень зря.

Потому что главой Госдепа новый президент США, солидный юрист, назначил близкого друга, Филандера Нокса, отнюдь не карьерного дипломата, а такого же солидного юриста, ранее работавшего на самые крупные американские компании, в том числе, и на "Росарио Майнинг", и на "Ла Лус и Лос Анхелес", считавшие себя "жертвами произвола". Так что, новое назначение для м-ра Нокса означало, помимо прочего, помочь старым партнерам, тем паче, к дону Сантосу у него был и личный счет: именно он вел и проиграл "дело Эмери", - а личный интерес, замешенный на личной обиде, в совокупности с интересом государственным – коктейль убойный.

Неудивительно, что уже через несколько дней после вступления в должность (почти за год до "больших провинностей" Селайи, сделавших его "проблемой № 1") на столе у нового госсекретаря лежали все материалы по тяжбам американский компаний с Никарагуа, а также полное досье на дона Сантоса, составленное по итогам опроса всех посланников и консулов США, последние 15 лет работавших в Манагуа.

Дайджест получился лучше некуда: "враг свободной торговли, недруг надежных друзей США, двурушник, бабник, лицемер, жестокий диктатор, мегаломан, тиран и самодур", и резюме напрашивалось: такой нехороший, ненадежный человек на посту президента страны, в которой у нас есть интересы, нам не подходит, ибо непонятно, чего от него можно ожидать.

Обо всем этом м-р Нокс поставил в известность м-ра Тафта, темой особо не интересовавшегося, но старому другу полностью доверявшего, а затем отозвал посланника в Никарагуа на две недели, велев ему при встрече в страну пребывания не возвращаться, а отдохнуть в кругу семьи подольше, - а когда ведущие газеты Нью-Йорка стали писать о том, что "Нокс встал на след", деловые круги Блуфилдса, весьма довольные взлетом "миляги Фриландера", намек поняли. Теперь у них была "крыша" на самом высоком уровне.

В этот момент, безусловно, все могло завершиться полюбовно, пойми Селайя, насколько изменилась обстановка, - и об этом ему говорили близкие люди, однако дон Сантос слишком долго брал свое напором, наладил отличные отношения с Лондоном, перспективно общался с Берлином, успешно наводил мосты в Токио, и не видел оснований тревожиться только потому, что в Штатах одним из министров назначен какой-то корпоративный юрист.

Напротив, тогда же, в марте, он принял, наконец, давно назревавшее решение аннулировать концессию фирмы US and Nicaragua Company, еще три года назад уличенной в махинациях с налогами. Ранее, при "Тэдди", поскольку улик было в избытке, а госсекретарь Рей полагал, что "этот парень может пригодиться", попытки главы компании найти защиту в Белом Доме к успеху не приводили, но теперь он нашел нужные концы, и попал на прием к Ноксу, пожаловавшись на то, что если у него отнимут собственность (а к этому идет), пострадает не только лично он, но и "деловые интересы людей из Питтсбурга, по рекомендации которых Вы, м-р Госсекретарь, согласились меня принять".

После такой беседы м-р Нокс, как отмечала "Нью-Йорк таймс", дал понять, что "теряет терпение", а когда в апреле Селайя поднял таможенные пошлины на Атлантическом берегу на 30 %, прямо ударив по интересам "Юнай", к Блуфилдсу отправились два военных корабля, пока что с чисто ознакомительными целями: Остин Линард, племянник и личный агент м-ра Нокса, плыл в качестве пассажира на борту одного из них, чтобы лично посмотреть, что происходит и доложить дяде впечатления. И вот по итогам-то этого доклада м-р Нокс пришел к выводу, что Селайю нужно убирать, и желательно, чужими руками.

Тут, однако, не срослось. Попытка путем хитроумной интриги использовать Мексику, убедив президента Диаса в том, что "агрессивный Селайя" готовит нападение на Сальвадор и Коста-Рику, провалилась: патриарх региональной политики слишком долго пребывал у власти, искренне симпатизировал Селайе, абсолютно не верил Штатам и как мало кто разбирался в разного рода многоходовках, чтобы повестись.

Напротив, он дал понять, что информация о каких-то "агрессиях" кажется ему недостоверной, а сеньора Селайю в Мексике ценят, как активного недруга враждебной мексиканцам Гватемалы и ее "безумного тирана" Эстрады Кабреры. Параллельно генерал Диас в приватном письме поделился с доном Сантосом некоторыми соображениями и посоветовал ему менее активно угрожать всем подряд, - что Селайя и сделал.

И вот после этого м-р Нокс, приняв окончательное решение, направил в кипящий от ненависти к "тирану и деспоту" Блуфилдс одного из самых интересных сотрудников тогдашнего Госдепа, - Томаса Моффата, в кругу коллег известного, как "революционный консул", ибо раньше, работая в Венесуэле и Доминиканской Республике, позволял себе значительно больше, чем полагается обычному дипломату. Это назначение означало старт конкретной работы в конкретном направлении.

С местными все было ясно. Американский бизнес дружно ненавидел "рвача Селайю" и готов был скинуться на святое дело. Бывшая знать бывшего "королевства" (чернокожая, краснокожая и, скажем так, "черно-красная"), полностью поддерживала "белых братьев", причем даже не из-за утраты власти и доходов: возможно, Лоренсо Монтенегро Баэна, определяя Селайю, как “uno de los racistas más abyectos en la historia” ("одним самых гнусных расистов в истории"), что-то и преувеличивал, но факт - считая "коренную" элиту департамента имени себя латентными сепаратистами, президент щемил ее нещадно, при малейших признаках недовольства бросая в тюрьму.

Да и вообще, "аристократы" бывшего "королевства", учившиеся аж на Барбадосе, а некоторые даже на Ямайке, не привыкли, чтобы их, ручкавшихся и запросто пивших бренди с самим гебернатором Белиза, за глаза называли "негритосами", "макаками" и "помесями", а никарагуанцы, начиная с главы государства, в этом смысле не стеснялись.

Сформировав картину в целом, м-р Моффат, как положено профи, начал подбор кадров. Переговорил с заинтресованными фирмами типа "Юнай", по ходу попросив передать некоему Луису Мена (о котором речь впереди), что о нем не забыли. Затем связался c генералом Эмилиано Чаморро, caudillo ультра-консервативной эмиграции, после гондурасского фиаско служившим в армии Гватемалы, - и личный враг Селайи, сразу сказав "Да!", доложил, что имеет три сотни отборных парней, жаждущих начинать хоть сейчас, и президент Эстрада Кабрера гарантировал ему любую поддержку. Далее на беседу пригласили сеньора Альберто Диаса, секретаря "Свет и Ангелы", - которого Селайя, если помните, пощадил в 1899-м, - и встретив полное понимание с заверением, что "внутренняя оппозиция" всегда готова, перешел ко второму этапу.

Сложность заключалась в том, что при всех огрехах Селайи, он оставался самым авторитетным политиком Никарагуа, влияние же консерваторов внутри страны оставалось крайне низким, а у сеньора Чаморро, не упускавшего случая нагадить Никарагуа откуда угодно извне, рейтинг и вовсе был ниже нуля даже в кругу "старых диссидентов". Вмешательство же Эстрады Кабреры вообще исключалось, ибо "гватемальского монстра" ненавидела вся Никарагуа. Таким образом, проект мог рассчитывать хотя бы на теоретический успех лишь в том случае, если возникнет раскол в либеральном лагере, а в лидерах окажется уважаемый либерал, авторитетный в военных кругах, - и м-р Моффат начал аккуратно, по чуть-чуть прощупывать генерала Хуана Эстраду, губернатора Москитии…



Коготок увяз

Игра пошла тончайшая, на полутонах, но дело того стоило. Генерал Эстрада, после войны с Гондурасом очень популярный (под Летизе и Намасигуэ проявил себя геройски), известный либерал, выдвиженец самого дона Сантоса, терпеть не мог "ближний круг", по его мнению, не дававший "простому парню" (он когда-то был плотником) шанса прорваться в высшую элиту, помалкивать не умел, - в связи с чем, вместо министерского портфеля, получил назначение в очень почетную, но все-таки ссылку, и обиделся до крайности. Хотя с точки зрения материальной, он скорее выиграл, поскольку, как человек практический, быстро подружился с местным бизнесом.

Такую красную дичь м-р Моффат вываживал осторожно, - и лишь когда из Вашингтона сообщили, что Хуан Эспиноса, посланник Никарагуа в США, "склонен реально оценивать ситуацию" и ручается, что его брат Эмилио, секретарь генерала Эстрады, склонен к тому же, заговорил серьезнее: дескать, возможно, пришло время "очистить светлые идеалы нашей революции от зловонных язв тирании", - поднял сию тему... и: как отнесется к этому сеньор губернатор?

Сеньор губернатор, услышав такое, дал понять, что любопытно послушать, а дальше было уже дело техники: у м-ра Моффата имелись ответы на все вопросы. Верность присяге? Похвально, генерал, но ведь Вас, героя и рыцаря, выкинули из столицы, предпочтя каких-то подхалимов. Союз с консерваторами? Ничего страшного, ведь в 1893-м такой союз заключили, и получилось все, сами знаете, как нельзя лучше. И упаси Боже, сеньор Чаморро ни на какие посты не претендует, он, как и Вы, идеалист. Восстание требует средств? Так средства есть, много, - аж 400 тысяч долларов, и заметьте, генерал, это не Штаты собрали, а местное бизнес-сообщество, уставшее от тирании; вот, например, фирама м-ра Вейля пожертвовала 150 тысяч, а лично сеньор Диас – 63 тысячи (между прочим, в 600 раз больше его жалованья за год! - видимо, ради святого дела залез в долги...)

Что-что? Ну да, у правительства слишком много сил. Риск есть. Но риск минимален: в крайнем случае, можно будет для начала объявить Москитию "независимым очагом чистого либерализма", и это даст толчок всеобщему восстанию, - а на самый скверный случай, генерал, у подвластных Вам берегов стоят крейсеры "Вашингтон", "Колорадо", "Саут Дакота" и "Олбани" (4000 морпехов на бортах), и уж поверьте, США не дадут в обиду тиранам хрупкую молодую демократию.

На этом узел связался. Еж с ужом заключили союз под гарантии грифа, можно было начинать. В май 1909 дон Хуан Эстрада обратился к Селайе с просьбой "приостановить процесс разорения “US&Nicaragua”, выгодный только кучке коррупционеров в Манагуа". Из Манагуа, естественно, пришел отказ с мягкой просьбой не лезть не в свои дела, после чего губернатор получил от американских бизнесменов около миллиона долларов "на разные благие дела по его собственному желанию и усмотрению", и принял их с благодарностью, о чем м-р Моффат немедленно сообщил в Вашингтон.

И вот теперь, когда деньги были переданы из рук в руки, под честное слово (но, разумеется, с распиской) узел затянулся окончательно. Разве что в Коста-Рике, куда "революционный консул" съездил в июле, наотрез отказались "поддерживать демократические силы, если они восстанут в защиту попранных прав народа Москитии", - помня Намасигуэ, люди из Сан-Хосе страховались, - однако это уже ничего не меняло: в самом начале октября "добровольцы" генерала Чаморро начали скапливаться на побережье.

Опасность высадки становилась реальной, в Манагуа это видели, генералу Эстрада из Манагуа прилетела телеграмма о передвижении группы "известных беглецов" к побережью и реальной опасности высадки, на что генерал Эстрада ответил: мы в курсе, держим ситуацию под контролем, все меры приняты, единственное, чего хотелось бы, это получить дополнительную партию оружия "для отражения агрессии", и оружие послали.

А в ночь на 6 октября из Коста-Рики в Москитию тайно прибыл сеньор Эмилиано Чаморро, будущий "командующий революционной армией", и 7 октября м-р Моффат сообщил м-ру Ноксу, главе Госдепа, что все на месте, губернатор Эстрада в деле, у него 2000 штыков, он обещал уважать американскую собственность, намерен сразу же просить признания США, и "революция" начнется в El Día de Muertos ("День мертвых"), праздник майя, воспринятый креолами, как день общения с душами предков.

Так и сталось. 10 октября генерал Эстрада, выстроив на плацу Блуфилдса войска, объявил, что "ни один патриот не может больше терпеть деспотизм тирана и жадность его клики", и он начинает войну "во имя всего светлого, чистого, непорочного, за очищение либерализма и торжество прогресса", особо подчеркнув, что после "неизбежной победы" унитарная Никарагуа станет федерацией двух республик, никаких унижений из-за цвета кожи новые власти не допустят, в прибрежной же Москитии власть будет передана "тем, у кого ее отнял тиран", и "никто никому не станет указывать, на каком языке говорить".

Далее слово предоставили главе "революционного правительства", сеньору Эмилио Эспиносе, и тот сообщил, что все концессии, выданные Селайей гражданам Никарагуа "заморожены и подлежат пересмотру" (лицензии, выданные иностранцам, остались в силе), - а в завершение пышные заверения в искренней дружбе к США.

Речи, следует признать, писали специалисты: каждый услышал ровно то, что хотел бы услышать, и поддержали инициативу хотя и не 100% жителей, но, безусловно, большинство, американцы же вообще в полном составе: их фирмы тотчас заявили, что намерены платить налоги и пошлины исключительно "новому законному правительству", и десятки бравых парней с паспортами США записались в "революционную армию", а для защиты этих граждан в порт Блуфилдс немедленно вошли военные корабли "Падука" и "Дюбук".

Через два дня "армия" Эстрады без боя заняла Сан-Хуан-дель-Норте, отрезав Никарагуа от Атлантики, - и на том застряла, поскольку при полном отсутствии дорог через болотистую сельву идти было некуда, из Госдепа же в ответ на бравурную реляцию м-ра Моффата (дескать, "Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!") 13 октября пришел ответ одобрительный, но в меру.

М-р Нокс уведомлял бойкого консула, что первым блином довольны (союз либералов с консерваторами сулит перспективу), но не следует фантазировать насчет "всеобщего ликования", тем паче, не следует выдавать желаемое ("2000 бойцов") за действительное (400 штыков), и поскольку вести речь о каком-то признании пока что оснований нет, представителю США "настоятельно рекомендуется" контакты с "новым правительством сохранять на неофициальном уровне, избегая действий, которые в Европе и в Мексике могли бы истолковать как признание революционеров".

Продолжение следует.

https://putnik1.livejournal.com/9113570.html

Мальчика с Белгородчины, безусловно, жаль, но, в конце концов, она сам-сам виноват, что не так взял, и никто не обязан приставлять к мальчикам с Белгородчины (Курщины, Крыма etc.) персональных нянь, чтобы постоянно объясняли: не надо, мол, живя во фронтовой зоне, которую родная армия не в состоянии защитить, поднимать все, что лежит под ногами.

Впрочем, это вам, дорогие друзья, все "витязевы" Рунета и так объяснят, а меня заинтересовало: что же это за пост г-на Медведева о Крыме, который (выделено желтеньким) удален. Как-то запамятовал. Но ничего страшного, инфа в Сети не горит, и элементарный поиск показывает: речь идет о том посте, где Дмитрий Анатольевич сурово и грозно предупредил: дескать,




"в случае ударов по Крыму для Украины может наступить Судный день", добавив: "Хочу в связи с этим сказать, что совершенно очевидно, они понимают последствия таких заявлений". - и я теряюсь в догадках: а зачем нужно было удалять этот пост? Ведь очевидно же: "они" очень хорошо всё понимают, а потому и творят то, что творят. И опять же, г-н Медведев не сказал, что Судный день наступит, он всего лишь предположил, что в случае ударов по Крыму Судный день теоретически

может наступить, а следовательно, может и не наступить. То есть, одно из двух. Ну и вот, по Крыму бьют вовсю, а Судный день не наступает. Стало быть, один из вариантов, подразумевавшихся заместителем председателя СБ РФ, реализован, - и на фиг было стирать разумный пост? А может быть, кстати, что Судный день таки наступил, и вердикт оказался оправдательным...

https://putnik1.livejournal.com/9113328.html

На два часа закрывал запись, чтобы выяснить, почему тут выложена только треть беседы. Выяснил: потому что некоторые тезисы, прозвучав на Ютуб, могут привести к сносу канала Рой-ТВ, а в ВК можно. Теперь открываю. Если кому-то покажется излишне пессимистичным, извините, - но я исхожу из фактов. Только из простых, очевидных и общеизвестных фактов, которые уже свершились. А толковать скрытые смыслы, разгадывать тайные планы и уповать на то, чего еще не случилось, охоты нет. Так уж легла нынче карта, что о будущем можно будет говорить только тогда, когда оно тоже станет фактом...
.

https://putnik1.livejournal.com/9112895.html

Продолжение. Предыдущее здесь.

В буднях великих строек

Вопрос: хорошим ли президентом оказался дон Сантос? Ответ: да, без оговорок, и не на словах, - ведь конституция, даже самая замечательная, это только слова, - а на деле. Не особо преувеличу, сказав, что всего за два-три года Никарагуа, ранее, в сущности, постколониальные задворки когда-то великой империи, воспринимавшаяся иностранцами, как место для кормления, рванула в галоп, сказочно быстро почти сравнявшись с европейскими государствами четвертого, а то и третьего эшелона, значительно ниже Португалии, но повыше Сербии, где-то на уровне Болгарии.


Появилось многое, о чем ранее только мечтали. Железные дороги с тонннелями и нормальные порты, сеть начальных школ для "простых" и общественные здания на месте развалюх, озерный флот и вузы, включая Военную академию и Политех. Общественная атмосфера утратила признаки средневековья, у работяг появились некоторые права, очень умеренные, но все же, "чистая публика" обрела Национальный театр и Национальный музей, а особо продвинутые говоруны получили возможность реализовать себя в СМИ.

В этом смысле, Селайя, можно сказать, выдержал все экзамены, - даже самые придирчивые ревнители прав человека искренне ему аплодировали, - однако когда впереди замаячили выборы, на которых он не имел права выдвигать свою кандидатуру (через раз – пожалуйста, но подряд ни-ни) начались сложности.

Ровно на середине первой каденции, в сентябре 1896, президент опять созвал Учредительное собрание, и оно абсолютно безропотно приняло предложенные главой государства поправки в "Либеральнейшую", отменив выборы и назначив "великого лидера, железного полководца, гениального реформатора" президентом на следующее четырехлетие после окончания законного срока, то есть до 1 февраля 1902 года.

Особых объяснений в защиту такой новеллы глава государства даже не предлагал, на прямой вопрос прямо ответив, что имеет план реформ, который не сможет выполнить никто, кроме него, и плюс к тому, не видит никого, достойнее себя, а "властолюбие некоторых политиков, мечтающих о высшей должности, к которой по степени своих дарований не пригодны, вызывает только презрение".

Такая откровенность не могла не вызвать реакцию, - и отреагировали не традиционные враги-консерваторы (они или сидели в эмиграции или ушли в глубокую тину), а вусмерть обиженные либералы, в том числе, еще вчера самые близкие. Примерно треть парламентариев уехала из Манагуа в Леон, объявила Селайю "низложенным за узурпацию" и назначила главой государства вице-президента Хуана Франсиско Баку, - того самого, которого дон Сантос всего два года назад возвысил, как надежнейшего, заменив им казавшегося слишком амбициозным генерала Ортиса.

Далее, как водится, началась гражданская война, шедшая с переменным успехом, и трудно сказать, чем бы все кончилось, не помоги дону Сантосу братский Гондурас, - но президент Гондураса, возвращая должок за помощь в 1894-м войска прислал, и после двух месяцев бестолкового кровопролития стало ясно, что Селайю не сдвинуть, а режим его, ранее достаточно добродушный, стал гораздо суровее.

Впрочем, как бы то ни было, разгром мятежной оппозиции всегда и везде убедительный аргумент, и 10 ноября 1901, ровно в положенный срок, прошли очередные президентские выборы с единственным кандидатом, который, естественно, победил, 1 февраля следующего года начав свою третью каденцию, и работая, следует признать, по-прежнему эффективно.

Тем не менее, хотя показатели росли и успехи в экономике никто не оспаривал, "конфетно-букетный" период завершился полностью и бесповоротно. Признавая все достоинства Селайи, как более чем эффективного менеджера, даже либералы, включая ранее активно его поддерживавшие, теперь считали былого кумира "предателем демократии" и "самодуром", но что еще важнее, "человеком без чести", - в том смысле, что бывший герой, заботясь от стране, себя (какой ужас!) тоже не забывал.

На самом деле, нельзя сказать, что Селайя воровал (он любил входить в долю, но не более того), однако нельзя сказать и что обвинения вовсе уж не имел под собой оснований. Придя по мере зажима гаек к известному выводу "Умные нам не надобны, надобны верные", дон Сантос, ранее выдвигавший людей способных и лояльных, а теперь подбирая кадры, руководствовался не талантами кандидатов, но личными симпатиями, и далеко не всегда отличал реально преданных сотрудников от подхалимов. А это, в свою очередь, столкнуло лавину коррупции: пользуясь доверием президента, его окружение президента (не все, конечно, но многие) все более нагло крутило "левак" с иностранцами, продавая им концессии, беря откаты, пиля кредиты и запуская лапки в бюджет.

Естественно, оживилась и консервативная оппозиция. Эмигрантские штабы, контролируемые сеньором Эмилиано Чаморро, фанатичным врагом "усатого мерзавца" (иначе он Селайю не называл) развернули активную работу по созданию в Гватемале будущей "освободительной армии", а в Никарагуа – подпольной сети, ориентированной на теракты и диверсии.

Ответом стало усиление тайной полиции, профилактические аресты, высылки, сроки, - а когда 16 апреля 1902 года в Манагуа взрывом порохового склада (причины по сей день неизвестны) была разрушена казарма и погибли 200 военных, официально действующую Консервативную партию, не запрещая, раздавили в пыль, вплоть до того, что 17 января 1903 расстреляли сидевших в тюрьме за вредные разговорчики генерала и полковника (имена не называю, дабы не усложнять), к трагедии явно непричастных, - и несмотря на то, что в стране уже пять лет не существовало смертной казни. О высланных, изгнанных и арестованных не стоит и говорить, их число выросло кратно.

В общем, режим управляемого либерализма сложился, оставалось только вчеканить его гранит, на века, и (забежим вперед, в данном случае, это допустимо) 30 марта 1905 созванное президентом Учредительное собрание отменив "Либеральнейшую", приняло новую конституцию, вошедшую в историю как "Autocrática", то есть, "Самодержавная".

Разумеется, полный набор гражданских прав и свобод остался в неприкосновенности, но восстанавливалась смертная казнь (правда, только за военные преступления), а главные реформы меняли формат власти. Пост вице-президента упразднялся, и отныне заместителей и преемников назначал (и мог в любой момент поменять) сам глава государства, избираемый уже не на 4 года, но на 6 лет (как и, - нужно же было кинуть кость, - депутаты). И что самое важное: в "Самодержавной" уже не было статьи, запрещавшей президенту переизбрание на второй срок. Этот вопрос там вообще не затрагивался, таким образом, теперь дон Сантос мог переизбираться до самыя смерти.

Конечно, "всеобщим, прямым и тайным", - в отличие от Гватемалы, где за больного на голову Эстраду Кабреру голосовали 10 миллионов из 300 тысяч граждан, в Никарагуа голоса считали честно, - но при этом 12 ноября 1905 в бюллетенях значились три кандидата: “Señor Z. S. Jose”, “Señor Z. J. Santos” и “Señor J. S. Zelaya”, так что пеоны, "коренные" и прочая "чернь", ни о каких "Хосе" и "Сантосе" понятия не имевшая, голосовали за известного им Селайю, а публика почище или голосовала, тонко посмеиваясь, или не ходила на участки, что позволялось, ибо "не ходить" тоже право гражданина.




Малой силой, могучим ударом

В общем, режим "управляемого либерализма" состоялся, и даже неплохо функционировал. По сравнению с соседями даже очень неплохо. Но кроме внутренней политики, есть еще и внешняя. Гордясь имиджем "второго Барриоса", более того, считая себя очередным "носителем знамени Морасана", Селайя грезил возрождением Patria Mayor ("Большой Родины"), полагая, что Никарагуа сумеет сделать то, что не потянула Гватемала. Уже к 1901-му его армия, тренируемая германскими и чилийскими (то есть, по сути, тоже германскими) офицерами, насчитывала около 6 тысяч солдат (без резерва), отлично экипированных и вооруженных самым лучшим оружием. На этом не экономили, однако предпочитали все же уговаривать.

Первый крючок дон Сантос забросил еще в 1895-м, когда на встрече в гондурасском порту Амапала сумел убедить коллег из Сальвадора и Гондураса, что держаться друг друга лучше, чем трястись врозь, и 27 августа 1898 года съезд представителей трех стран объявил старт процесса объединения, - вот только дальше этого не пошло.

Сперва гватемальский диктатор Мануэль Эстрада Кабрера, злобный психопат с манией величия, стелившийся под Вашингтон ковриком и неприкрыто завидовавший Селайе (он вообще всем завидовал), заявил, что Гватемала отказывается от любого участия, а спустя два месяца, 13 ноября случился переворот в Сальвадоре, и новый президент, генерал Томас Регаладо, кабальеро, в общем, симпатичный и согласный с Селайей во всем, кроме того, что главным должен быть дон Сантос, а не он, вообще разорвал договоренности, пояснив, что дружить готов, а объединяться – ни-ни.

Тем не менее, Селайя от мечты не отказался. В 1901-м он послал войска в Панаму, на помощь тамошним либералам (безуспешно), а в 1906-м вмешался в дела далекого Эквадора, где удача, наоборот, улыбнулась, - но, впрочем, это уже мелкий факт, дона Сантоса, несомненно, порадовавший, однако для нашего повествования категорически несущественный. Существенно другое. Убедившись в том, что амбиции коллег не переломить, дон Сантос пошел другим путем. В 1901-м он сумел собрать в городе Коринто лидеров Сальвадора, Гондураса и (в качестве наблюдателя) Коста-Рики, сразу заявив, что о политическом союзе говорить пока что рано, и заложил фундамент определенного взаимопонимания.

В январе 1902 в том же Коринто он добился соглашения о "коллегиальном арбитраже" (то есть, решении проблем Центральной Америки самими центральноамериканцами), а в августе 1902 состоялось и подписание "Коринто-2", согласно которому "страны, объединенные верностью либеральной идее" обязались оказывать другу другу вооруженную помощь в случае любых попыток насильственного свержения власти в той или иной стране.

Все тогдашние эксперты расценили документ, как крупный успех Селайи, поскольку гарантом стабильности либерализма в регионе становилась, - как самая сильная, - Никарагуа, и сама жизнь показывала, что объединение для стран Перешейка становится жизненной необходимостью. Тем паче, после событий в Панаме, где в 1903-м семь местных сотрудников американских фирм и четыре американских офицера устроили переворот, объявив (под защитой калибров американского флота) независимость "под канал" в этом уже не сомневался никто. И вдвойне тем паче, что спустя несколько месяцев обитавший тогда в Белом Доме президент Теодор "Тэдди" Рузвельт огласил "дополнение" к доктрине Монро.

Отныне, заявил он, США берут на себя обязательство "защищать" страны Западного полушария, если там случится дефолт. Ибо право кредиторов выбивать долги из должника священно, но недопустимо, чтобы в американские дела вмешивались неамериканские государства, а потому Штаты будут такие долги брать на себя, но взамен брать "спасенных" должников под полный политический контроль, - разумеется, исключительно "в целях обеспечения внутренней стабильности и разумной финансовой политики", и согласие "спасаемого" в рамках данной инициативы не требовалось.

Что это означает, пояснять нужды не было, - особенно гондурасцам, стабильно сидевшим в долгах, как в шелках, - и на такой почве главной стратегической задачей становился как можно более тесный союз. Но стратегия стратегией, а прозу жизнь никто не отменял, и вскоре еле-еле наметившемуся взаимопониманию пришлось пройти жестокий экзамен на прочность: Гондурас, именно Гондурас, заинтересованный в упрочении связей более других, ранее надежный партнер, даже союзник, внезапно стал, скажем так, куда менее дружествен, - хотя, если уж совсем начистоту, вина за разрыв лежала на президенте Никарагуа.

Если коротко, за пару лет до того, Манагуа и Тегусигальпа, устав от долгого спора о принадлежности северной Москитии, доверили роль третейского судьи Альфонсо XIII, королю Испании, но когда тот, дотошно разобравшись в теме, присудил спорные земли Гондурасу, Селайя вопреки им же данному слову не подчинился решению арбитра, а в ответ на вполне законный протест Тегусигальпы начал снабжать оружием гондурасских эмигрантов, обещавших ему, в случае победы, отдать Никарагуа все, на что претендовал ее президент, а те, решив, что теперь дело в шляпе, накануне Рождества начали очередной "экспорт революции".

Увы, гладко оказалось только на бумаге. Армия Гондураса (прим. 3 тысячи штыков) не прогнулась, перешла в контратаку, и сосед-президент Мануэль Бонилья (тот самый, если помните, который позже обращался за помощью в ЧВК "Добрые самаритяне") потребовал у Селайи разрешения добить мятежников на территории Никарагуа, обещая, что никаких нежелательных эксцессов с мирным населением не будет.

Естественно, дон Сантос наотрез отказал, ограничившись сугубо формальным запретом эмигрантам шалить на границе, и тогда, не видя иного выхода, президент Гондураса дал своим войскам приказ "действовать по усмотрению", пригласив к "совместной борьбе с тираном" эмигрантов-консерваторов из Никарагуа. Камешек стронулся. 8 февраля 1907 гондурасцы атаковали никарагуанский пост в городке Лос-Кальпунес, легко разбили растерянных, пытавшихся объяснить неведомо откуда взявшимся супостатам, что они ошиблись, а затем, заняв городишко, ограбили его, в завершение расстреляв двух пленных никарагуанцев, оказавших сопротивление.

В такой, - вполне, кстати, устраивавшей его, - ситуации, Селайя мудро не стал поспешать, а потребовал задействовать "договор Коринто" и, разумеется, выплатить компенсацию за нанесенный ущерб. Немедленно предложившему посреднические услуги Госдепу США из Манагуа ответили, что "всегда рады помощи великого друга", - но компенсация прежде всего, а сеньор Бонилья, в казне которого и мышь не шуршала, платить отказывался.

Стараясь сохранить контроль над ситуацией, американцы попытались подключить Мексику, зная, что Селайя глубоко уважает президента Диаса, патриарха региональной политики, но дон Порфирио подтвердил, что переговорам на основе "Пакта Коринто" альтернативы нет, - но это означало бы дипломатический успех Никарагуа и выключение из сюжета США, в связи с чем госсекретарь Рут негласно посоветовал президенту Гондураса "продолжать сопротивление агрессии", пообещав в беде не оставить, - и сдержали слово, убедив (тоже негласно) президента Сальвадора помочь соседу.

Такая позиция Штатов вдохновила сеньора Бонилью, гондурасцы вновь атаковали приграничные поселки Никарагуа, но на сей раз отступили с немалыми потерями, - командующим гондурасской армией был назначен генерал Эмилиано Чаморро, лидер никарагуанских эмигрантов и кровный враг дона Сантоса, - а сальвадорские войска уже выдвигались. Соотношение сил становилось не в пользу Никарагуа, - президент Диас из Мехико советовал дону Сантосу, которому симпатизировал, пойти на компромисс, - однако Селайя, уважительно поблагодарив, заверил старшего друга, что все под контрлем.

И действительно, 18 февраля никарагуанская армия тремя колоннами перешла в контрнаступление. Неожиданно быстро, - никто такого не ожидал, - пал укрепрайон Сан-Маркос-де-Клон, который называли "гондурасским Порт-Артуром", никарагуанские ВМС захватили порты Трухильо и Пуэро-Кортес, лишив Гондурас снабжения извне, в бою при Лизапе гондурасская армия, понеся значительные потери, отступила, и наконец, 17 марта на высотах Намасигуэ началось генеральное сражение, завершившееся 23 марта полной, ослепительной и оглушительной победой никарагуанцев над объединенными силами союзников.

"Бесспорно, превосходство в вооружении сыграло немалую роль, - писал по горячим следам майор Микеле Раймонди, итальянский офицер, по долгу службы бывший в Никарагуа и попросившийся на войну. – Президент Селайя снабдил армию всем, что только может пожелать солдат. Орудия Круппа, горные орудия, орудия "Шкода", винтовки "Ремингтон" и "Маузер", пулеметы Гочкиса и даже Максима сделали свое дело. Сыграла роль и великолепная отвага никарагуанцев, но и противники их проявили изумительное мужество – эти худые низкорослые люди,

не глядя на огонь, атаковали пулеметы, имея в руках только мачете (…) Я бы сказал, важнейшей причиной такого триумфа стала колоссальная разница в выучке, словно бы настоящая европейская армия сражалась с толпой плохо обученных аборигенов. Вернувшись в Манагуа я поздравил своего приятеля, капитана Бергтольда с истинно прусской выучкой его мамелюков. “О нет, - ответил он, - до прусской выучки им пока далеко, но с баварцами сравню смело”, а затем лукаво добавил: “Против французов я бы с ними, пожалуй, вышел”".

Действительно, с учетом соотношения сил (2000 гондурасцев, 4000 сальвадорцев против 1500 никарагуанцев) и потерь (230, 979 и 85 "двухсотых" соответственно), победа получилась громкая, - а если учесть, что население Никарагуа в то время составляла ок. полумиллиона душ против 1,4 миллиона гондурасцев, так и тем более, - и никто не удивился, когда сразу после сражения, отдохнув менее суток, никарагуанские войска двинулся на север, 27 марта без боя заняв Тегусигальпу, откуда за несколько часов до их появления бежал на остров Амапала, надеясь, что американцы спасут, совершенно деморализованный президент Бонилья.



Размышления у парадного подъезда

И американцы спасли. Насколько можно судить, успех армии дона Сантоса при Намасигуэ ошарашил их не менее, чем всех остальных, а вслед за изумлением пришла обеспокоенность. Появление в Центральной (да и не только Центральной) Америке "центра силы", - пусть даже очень, очень регионального, - вообще не входило в их планы, а к тому же еще на тот момент в Белом Доме обитал "Тэдди", дядька без выкрутасов, убежденный в том, что все и всегда решает только оружие, и вот его-то явленная воочию мощь никарагуанского оружия более чем впечатлила.

Реакция "нейтральной стороны" последовала мгновенно. US marins высадились в гондурасском Пуэрто-Котрес, единственном порту, куда еще не дошли победители, объяснив, что обязаны обеспечить безопасность торговли бананами, и предоставили беглому Бонилье убежище на одном из крейсеров, забрав его с острова, после чего сделали официальное заявление: мы за мир, то есть, против войны, потому что война это ужасно, и мы намерены быть посредниками в переговорах, а если мистер Селайя против нашего посредничества, то рекомендуем ему передумать.

Далее американский посланник в Тегусигальпе встретился с временным президентом по версии Никарагуа, уже вступившим в должность, и другими лидерами либералов-"селайистов" (министрами "переходного" правительства), предельно откровенно дав им понять, что "в пребывании их фракции у власти правительство США не заинтересовано, и если они сочтут нужным не прислушаться, никто не может гарантировать им жизнь, потому что в стране очень много офицеров – сторонников Бонильи".

Несмотря на крайне учтивые формулировки, прислушаться сочли возможным все, и когда руководящие посты вновь стали вакантными, Госдеп, как "общепризнанный посредник", вынес вердикт: сеньор Бонилья, как утративший доверие, к власти не вернется (он выразил желание какое-то время пожить в самой демократической стране мира), а временным президентом станет (и соответственно, "переходное правительство" сформирует) генерал Мигель Давила, бывший вице-президент, который к авантюрам бывшего шефа отношения не имеет, поскольку за месяц до войны убыл с визитом в США, и вот теперь (как удачно!) вернулся на одном из судов US Navy.

Возражать не приходилось. Во-первых, американское предложение было не из тех, от которых можно отказаться, а во-вторых, генерал Давила слыл либералом, так что Селайе как-то не с руки было заявлять, что-де кандидатура не подходит. В противном случае, получалось бы так, что он воевал не за идею, а ради подчинения Гондураса, а это сильно испортило бы ему репутацию и, глядишь, оттолкнуло бы многих сторонников на Перешейке.

Если верить мемуаристам, в этот момент дон Сантос был в бешенстве, которое обычно умел скрывать, а на сей раз скрыть не мог, - и лично я не возьмусь осуждать человека, у которого так нагло украли военную победу, превратив ее в политическую ничью, тем более, что Штаты на полпути не остановились, и очень скоро ничья превратилась в поражение. Хотя, спору нет, оформлено все было очень красиво.

Вскоре после окончания войны и ухода никарагуанских войск из Тегусигальпы, - а также из Сальвадора, который решли было разъяснить по ходу, но те же Штаты не велеи, - госсекретарь м-р Рей сделал странам Перешейка предложение: встретиться в Вашингтоне и обсудить все конфликтные вопросы во имя спокойного и мирного сотрудничества в будущем. При этом, дабы не создавалось впечатления, что los gringos кому-то что-то навязывают, мероприятие предлагалось провести под "двойной эгидой" США и Мексики, то есть, президента Порфирио Диаса, которого уважали решительно все.

Для Селайи данная идея была явной ловушкой: согласно "Пакту Коринто" все вопросы подобного рода могли решаться только в узком "центральноамериканском" кругу, без внешних посредников, а тем паче, гарантов, а согласие участвовать во встрече фактически аннулировало все достижения Никарагуа во внешнеполитической сфере, превращая ее из кандидата в региональные гегемоны в "одну из многих". Тем не менее, отказаться, как и в случае с "правительством Давилы", возможности не существовало: поскольку все остальные согласились, получилось бы так, что только президент Селайя – враг мира на Перешейке.

Короче, пришлось. И конференция прошла, как по маслу, к полному удовлетворению м-ра Рея, - хотя, строго говоря, "конференцией" сие мероприятие назвать сложно, ибо confercio означает собрание в одном месте лиц, групп лиц или организаций для обсуждения спорных тем и выработки компромиссных решений, - а в Вашингтоне съехавшимся лидерам стран Перешейка просто предложили ознакомиться с проектами, подготовленными Госдепом, одобрить их и подписать без обсуждений.

Конечно, сформулировали всё очень красиво: мир - основа процветания, война хуже чем мир, в любых спорах – только арбитраж, взаимная выдача преступников etc., но всем было ясно, что речь шла про, как писали американские СМИ, "ошейнике для Селайи", которого либералы всего перешейка рассматривали как своего естественного лидера, и точку в этом вопросе ставило заявление США о том, что ими не будет признано ни одно правительство, "пришедшее к власти иначе как путем законных выборов, тем более, с иностранной поддержкой".

То есть, старый добрый "экспорт революции" из одной комнаты коммуналки в другую оказывался вне закона. А дополнительно закрывало вопрос положение о "полном и вечном" нейтралитете Гондураса, выступавшего, в основном, союзником Селайи, который, к тому же, не мог воздействовать силой на кого угодно, не проходя через гондурасскую территорию. И это уже, помимо того, что зачеркивало какую угодно возможность Федерации в любой форме, прямо угрожало Селайе, поскольку поскольку консервативная эмиграция, пустив корни в соседних странах, строила планы вторжения.

Теоретически, конечно, запрет на "экспорт революции" защищал интересы и дона Сантоса, но только теоретически, поскольку в одной из статей договора указывалось, что определять, имеет место "экспорт" или "право народа на восстание" может только "один из коспонсоров, без согласования со вторым". Иначе говоря, Штаты получили дополнительный рычаг воздействия на Центральную Америку, а поскольку всех, кроме Никарагуа, уже выдрессировали до блеска, выводы напрашивались.

Думаю, именно в это время Хосе Сантос Селайя, де-факто пожизненный президент, баловень Фортуны, находившийся на пике экономических и политических успехов, впервые всерьез задумался о том, что Соединенные Штаты, которые он безмерно чтил, на которые равнялся, полагая эталоном, вовсе не так, как ему вся жизнь казалось, заинтересованы в надежном младшем компаньоне, способном взять на себя решение региональных проблем, а предпочитают бессловесных холуев, своих интересов (кроме личных) не имеющих, - и в его дружески-почтительной переписке с президентом Мексики появились новые нотки.

Он явно хотел совсем снять розовые очки, и дон Порфирио (еще раз: великий исторический деятель, автор чеканной формулы "Бедная Мексика! Так далеко от Бога, и так близко к США!", позже на много лет незаслуженно оболганный, а потом все же по заслугам возвеличенный) помогал, аккуратно разъясняя младшему другу то, что давно понял сам.

Estados Unidos, - писал сеньор Диас, - кровопийца, с которым дружить нельзя в принципе, а рассчитывать на сотрудничество, если ты слаб и не можешь сопротивляться, пагубно. Их Бог – нажива, их религия – ханжество, им незнакомо чувство чести, чувство жалости, чувство сострадания (это практически точная цитата). Но этим стремлением к наживе и презрением к слабостям души человеческой они сильны, и они будут еще сильнее, и сила их надолго. Борьба с ними заранее обречена. Однако и отдавать себя им на съедение не следует.

Уже три десятка лет имея с ними дело, - завершал патриарх, - я понял: от них можно только ускользать, уступая, чтобы сохранить наше наследие внукам, которые будут умнее и сильнее нас. А чтобы ускользать, нельзя даже на минуту забывать, что за каждый доллар, взятый у них, они взыщут землей и кровью. Вот почему я не стремлюсь к ссорам с ними, но стараюсь противопоставлять их злой силе другую силу.

Вот так объяснял старший друг свое видение ситуации младшему другу, которого искренне считал "единственным свободным от американского влияния президентом Центральной Америки", - более того, единственной альтернативой Гватемале, которую ненавидел почти так, как Штаты, - и объяснения падали на хорошо удобренную почву.

Просто силою вещей. Потому что тогда, в начале ХХ века, США уже не могли, да и не хотели стесняться. Чувствуя свою силу, они перли напролом, - разгром Испании, захват Пуэрто-Рико, издевательское по сути "освобождение" Кубы, - и можете сколько угодно атаковать меня за ссылку на ныне не модного классика, но и дон Порфирио, человек "предыдущего поколения", и дон Сантос, продукт своего времени от макушки до пят, сходились в том, что демократия по-американски "оказалась на деле формой самого бешеного империализма, самого бесстыдного угнетения и удушения слабых и малых народов". В других терминах, конечно, и тем не менее.

В практическом же плане дон Сантос очень хорошо сознавал, что Никарагуа не великая держава и никогда ею не будет, но, латиноамериканский (и конечно, никарагуанский) националист до мозга костей, готов был сделать все, чтобы его страна не превратилась в "Чего изволите?" или, вообще не приведи Бог, в еду для хищника. Он, каков бы ни был, со всеми недостатками, по определению не мог действовать так, как тот же Эстрада Кабрера, в первый же день пребывания у власти подаривший посланнику США карту Гватемалы, сообщив: "Вот, это теперь ваше, делайте, что хотите".

Селайя искал варианты, и размышляя, приходил к единственному возможному выводу: если хищник положил на тебя глаз, противопоставить ему можно только другого хищника, - дав тебе время модернизировать страну, по максимуму сохраняя суверенитет. Как сеньор Диас. А это означало, что американский бизнес пора отучать от вседозволенности, не просто "уравновешивая" европейским, - это и так понемногу делали, - но аккуратно оттесняя. С помощью, definitely, Англии. Альтернативы в тот период не было, а приманка для сэров, наоборот, была, и да, разумеется, я о Канале.

Продолжение следует.

https://putnik1.livejournal.com/9112741.html

Взяв тайм-аут до ноября, я, к собственному немалому удивлению, его соблюдаю, срываясь лишь изредка, когда совсем уж молчать не могу. Но если я очень мало пишу, это вовсе не значит, что я не в курсе, а тем паче, не думаю. Так что, если кому интересно, то ли завтра вечером, то ли послезавтра днем вашему, дорогие друзья вниманию, будет предложена очередная беседа на Рой-ТВ, посвященная тому, о чем я до ноября молчу.

https://putnik1.livejournal.com/9112462.html

Продолжение. Предыдущее здесь.




Добро пожаловать в Рай!

Далее все пошло быстро, по планам, первые наброски которых делались еще в парижских кафешках, а шлифовались год за годом. Практически сразу после смены власти самые убежденные противники перемен, в основном, "гранадцы", близкие к "фамилии" Чаморро, от греха подальше бежали за кордон, а 15 сентября 1893 спешно созванное Учредительное собрание назначило Хосе Сантоса Селайю временным президентом до принятия новой конституции, и генерала Ортиса, вождя леонских либералов, временным "вице", определив, что когда новый Основной закон примут, они (а кто ж еще?) автоматически станут конституционными президентом и "вице" на четыре года без проведения всеобщих выборов.

Первый шаг сделали, впереди лежала дорога в тысячу ли, которую собирались пройти, как сказали бы товарищи из Пхеньяна, темпами Чхоллима, - и уже 10 декабря, после двух месяцев обсуждения, вошла в силуновая конституция, вошедшая в историю страны (да и всей Центральной Америки) как “La Libérrima” ("Либеральнейшая"). Далее по логике следовало бы подробно рассказать, что это за документ и в чем его прогрессивность, но давайте не уходить в нудное, никому не интересное перечисление статей и подпунктов. Просто зафиксируем: таки да, либеральнее некуда, хоть на выставку эталонных демократий. По всем статьям.

Выборы стали всеобщими, прямыми и тайным, без всяких цензов. Смертную казнь отменили. Полный набор "базовых общечеловеческих ценностей" вписали. Роль церкви окончательно свели к нулю, имущество отняли. Одной из важнейших целей провозгласили просвещение народа, и не обманули. Даже местное самоуправление сделали чем-то большим, чем фикция, - и более того, объявили Никарагуа "частью временно разделенной Республики Центральной Америки", с очевидной заявкой на то, что дело Хусто Руфино Барриоса (для Селайи, напомню, эталона и примера) будет продолжено.

При этом, однако, как и в Гватемале эпохи дона Хусто, при общем равенстве кто-то был равен больше, кто-то меньше, а кто-то вообще не шел в счет. Истый либерал, дон Сантос полагал аксиомой, что местная "биомасса" едва ли (а "коренная" и без "едва ли") по природе косна, ленива и социально неэффективна, а стало быть, во имя светлого будущего ее следует заставить стать социально эффективной, применив "действенные меры" для скорейшего превращения Никарагуа в (заветная мечта Селайи) ведущего экспортера кофе в мире, а еще лучше, в монополиста.

Согласитесь, вопросы такого уровня в "говорильне" (то есть, в парламенте) быстро не решаются, а время ждать не собиралось. Поэтому еще до принятия "Ла Либерримы" дон Сантос запросил себе дополнительные полномочия, и 19 октября Учредительное собрание приняла Decreto Constituyente, relativo al Mantenimiento del Orden Público (если кому-то не очень понятно, "Декрет о поддержании общественного правопорядка"), облекавшего президента полномочиями, свойственными, скорее, абсолютной монархии, причем время, когда срок действия истечет и "Либеральнейшая" вступит в силу", должен был определить сам глава государства.

Далее, - не потоком, конечно, но с размеренностью метронома, - пошли декреты за подписью, на корню рубившие устои. Права "общин" отменили (это консерваторы никак не могли решиться, а либералы – легко), землю у "коренных" отобрали, ввели законы о трудовых книжках и наказании за бродяжничество (фактически прикрепив пеонов к земле), и разумеется, создали специальную "сельскую полицию", следившую за "трудом и благонравием" рабочих, - дабы не доставляли плантаторам хлопот.

Эти нюансы, впрочем, никого, кроме "коренных" и прочей "черни" не волновали, да и этих не волновали, поскольку их про "либеральнейшую" в известность не поставили. А для всех "друзей Прогресса", конечно, получилась всем конституциям конституция, - хоть сейчас в Европу, - разве что на время заморожена, но, сами понимаете, это другое, тем паче, что либеральных юристов, готовых все обосновать, хватало…

Внешний мир, правда, слегка удивился, но и для внешнего мира аргументы имелись: когда конце 1893 послы США, Англии, Франции и Германии явились с вопросом: в связи с чем введено осадное положение и зачем идут массовые аресты оппозиции? – президент объяснил на пальцах: а как иначе? только что закончилась гражданская война, реакция ушла в подполье, около 3.5 тысяч стволов в розыске, а пять человек, которых "закрыли" без ордера, во-первых, все-таки не "массы", а во-вторых, готовили мятеж, - и вот вам документы. После чего послы откланялись, согласившись, что это внутреннее дело…

А вот что взволновало послов всерьез, так это принципиально новые, ни в одной из центральноамериканских конституций ранее не появлявшиеся статьи, уточняющие статус иностранцев, включая и деловых людей, доселе по умолчанию считавшихся полубогами, имеющими все права, но никаких обязанностей.

Нет-нет, Селайя ни в коем случае не собирался кого-то ущемлять, наоборот, иностранцев он уважал, людей с опытом и капиталом зазывал, прельщая льготами, инвестициям радовался, - но при этом считал, что пользу и выгоду должна получать прежде всего Никарагуа. Поэтому предоставляя иностранца право приобретать любую собственность, новый Основной закон обязывал их платить такие же налог, как граждане Никарагуа, с оговоркой, что в случае хозяйственных конфликтов они должны решать вопросы в местных судах, без права апелляции к "своим" правительствам. А если все-таки обратятся, и если спор не будет урегулирован "дружески", то они могут потерять право на пребывание и ведение дел в стране.

Учитывая степень ушибленности элит Никарагуа "уокерщиной", все это было более чем естественно, - но иностранцы, привыкшие к вседозволенности, "обеспокоились", о чем в конце 1893 и уведомил Селайю консул США, однако дон Сантос ответил в том духе, что данная мера "всего лишь условность, ибо нет сомнений в том, что зарубежные бизнесмены, которым мы всегда рады, люди порядочные и нарушать законы не станут".

Такой тезис консулу крыть было нечем, и на том вопрос на время закрыли.Однако именно "на время". Гигантские планы Селайи требовали очень много денег, - отсюда и ставка на кофе (а позже и на бананы), - и кофе, как посчитали экономисты из штаба дона Сантоса, могло дать необходимые средства. Разумеется, с опорой на крупные плантации (всего 57, и все принадлежали близким к президенту либералам, - как награда за поддержку и лояльность).

Но "могло" не означало "обязательно". Не был учтен такой фактор, как возникновение системы "кофе и молоко" в Бразилии (о чем подробно в "бразильском" томе), после чего гигантская страна на юге резко вырвалась вперед, а у "малышей" доходы сильно сократились, а кроме того, упустили из виду тот факт, что бывшие фермеры, превратившись в батраков, не будут иметь возможности прокормить себя и семьи в сезон, когда работы нет, - а появление сезонной безработицы привело к наплыву голытьбы в города, и стало быть, к росту преступности etc.

Впрочем, объяснять экономические нюансы не могу и не умею, поэтому совсем кратко: целый веер вполне объективных причин вынуждал Селайю любой ценой выплатить внешние долги, а сделать это он мог только наращивая производство кофе и добившись абсолютного уважения всего бизнеса, местного и иностранного, к закону. Дабы дельцы, наживаясь от пуза, при этом помнили, что спокойно спать будут только заплатив налоги.




Комариная плешь

Все это, впрочем, прояснялось позже. А пока что, на самом взлете, дон Сантос, поймав волну, раскручивал успех по максимуму, приняв решение, как честный человек, помочь гондурасским единомышленникам вернуться домой и отнять капитанский мостик у засидевшихся консерваторов. Много позже это лыко тоже поставят ему в строку, - однако в конце 1893 все будущие враги были друзьями, и к Гондурасу, традиционно, как и пристало консерваторам, ориентировавшемуся на Лондон, относились с прохладцей.

Собственно, и начал-то первым не дон Сантос, он просто воспользовался ошибкой сеньора Васкеса, президента Гондураса, воспринявшего Либеральную революцию, как угрозу, и объявившему мобилизацию. Не отреагировать на такое было невозможно: власти Никарагуа объявили принудительный военный заем (на иностранцев не распространялось), 1 ноября перебросили на границу три тысячи штыков, в декабре, когда отлично экипированные за никарагуанский счет гондурасские эмигранты перешли границу, Селайя ровно через час признал повстанческое "правительство" Поликарпо Бонильи, вождя гондурасских либералов, единственной законной властью.

А когда выяснилось, что повстанцы не "вытягивают", в пределы Гондураса (по просьбе "единственной законной власти") вошли никарагуанцы во главе с генералом Ортисом, вице-президентом, заняв юго-запад страны, после чего сеньор Васкес благоразумно бежал, "единственно законная власть" стала единственно законной без кавычек, а Гондурас из потенциальной угрозы на какое-то время стал если и не вассалом, то, во всяком случае, очень дружественным соседом, можно сказать, младшим партнером.

Населению Никарагуа такой результат, естественно, понравился, - победоносные войска встречали восторженно, цветами, ликующими криками разодетых толп, престиж Селайи стал непоколебимым настолько, что в следующие месяцы он убрал из руководства всех, кто хотя бы теоретически мог составить ему конкуренцию, включая соратников по "революции" в Леоне, - в первую очередь, чересчур популярного генерала Ортиса, сделав "вице" более предсказуемого и менее авторитетного camarado.

И при этом, что особо важно, посланник США от имени Госдепа высоко оценил "миролюбивую инициативу" дона Сантоса, поскольку теперь американскому бизнесу открылись широкие возможности для расширения плантаций кофе на приграничных территориях обеих стран.

Честолюбивого дона Сантоса такой букет триумфов весьма вдохновил, и через какое-то время (буквально через неделю после инаугурации 1 февраля 1894) он счел возможным поставить точку в затянувшемся вопросе о Москитии, - с 1860, как мы знаем, формально "автономной резервацией в составе", а фактически вполне независимым государством, традиционно, хотя уже и нет так плотно, как раньше, опекаемым Англией.

Просчитав, что воевать ради далекого и, в общем, уже ненужного им региона сэры не станут, президент Никарагуа распорядился ввести в "королевство" войска. "Монархию" ликвидировали, Роберту Генри Кларенсу II, последнему "королю", выписали (реверанс в сторону Лондона) 5000 долларов в год пенсии и билет на Ямайку, а 20 ноября 1894 "палата пэров" (сплошь чернокожая) и "палата общин" (индейские касики), косясь на штыки мирно наблюдающих за событиями солдат, единогласно объявили о "добровольном признании суверенитета Никарагуа" над бывшей "автономной резервацией", отныне департаментом, скромно и без затей названным "Селайя".

Безусловно, это был сильный ход сильного человека, одним ударом решившего проблему, которую ранее не мог решить никто. С этого момента территория Никарагуа наконец-то стала единой. Больше того, отныне законные власти контролировали добычу золота на единственных в стране рудниках, где американская “La Lus and Los Angeles Company” добывала сей полезный металл, а следовательно, появились деньги для выплаты внешнего долга и реализации национальных проектов. Но у любой монеты, кроме аверса, есть и реверс: абсолютное большинство населения нового департамента восприняло "восстановление территориальной целостности", как оккупацию.

Собственно, иначе и быть не могло. "Москитовый берег", прочно отделенный от всей остальной Никарагуа густой болотистой сельвой, три века находился под британским влиянием, и не в статусе колонии, а в статусе очень нужного и полезного протектората, получавшего льготы и поблажки, там после обрушения на Перешеек независимости, в отличие от всех суверенных республик, царили мир и порядок, и на происходящее "по ту сторону болот" moscitos, и негры, и белые, и "коренные", смотрели с ужасом.

А кроме того, все товары в эти недоступные с суши места поступали из Англии, потом (все больше) из США, и ничего общего с "испаноязычным большинством" у аборигенов не было. Английский язык – родной, образование – на английском, газеты – англоязычные, и как следствие, в конце XIX все путешественники, посещавшие Блуфилдс, столицу "королевства", описывали его, как "обычный небольшой город Новой Англии с легким вкраплением британского стиля, удивлявший разве лишь товарищескими отношениями представителей различных рас".

Разумеется, "товарищеские отношения" сложились не на пустом месте, и к высоким принципам не имели никакого отношения. Просто в расизме не было необходимости, поскольку каждый занимал свое место, был при деле и никому не мешал. А социальный симбиоз порождал симбиоз межрасовый.

"Черные" аристократы и "краснокожие" вожди десятилетиями выдавали иностранцам (на 99% из США) лицензии на вывоз древесины и золота, что позволяло им поддерживать образ жизни, соответствующий статусу "джентльменов", а также поддерживать своих "вассалов" и подданных. Белые вполне позитивно сотрудничали с ними, не платя после покупки лицензий ни налогов, ни пошлин, и это более чем устраивало всех, включая и очень влиятельных "старших партнеров", ни разу в Москитии не бывавших, но стригших основные купоны с деятельности добытчиков золота из “La Lus”.

Тут, к слову сказать, уже речь шла не только об американцах, но о международном консорциуме со своей "черной кассой" (своего рода общаком), - держатель и распорядитель которого, Сэмюэль Вейль, владел лицензией на эксклюзивную поставку в Москитию крепкого алкоголя, а также пакетом акций горнорудных компаний, совмещая бизнес с работой на посту мэра Блуфилдса.

И вот теперь весь этот теплый, уютный, налаженный бизнес-мир, где все было расписано, все интересы учтены и все противоречия сглажены, затрещал по швам. Если угодно, в лавку ворвался слон. Или в муравейник – жук. Характер и методы Селайи секретом не были, его стремление сдирать с бизнеса три (а то и четыре) шкуры из семи – тоже, а бизнес-сообщество Москитии, избалованное практически официально разрешенной контрабандой, давно привыкло оставлять себе шесть шкур с половиной.

К тому же, дон Сантос совершенно не стеснялся, отнимая выгодные лицензии не только у провинившихся, но и просто у "не своих" (благо оснований имелось достаточно) и передавая их "своим", как плату за лояльность, да и сам был далеко не дурак обзавестись долей в деле…




Запануєм і ми, браття, у своїй сторонці!

Естественно, недовольство "оккупантами" накалялось. Поддержки на местном уровне власти департамента не имели. Ни "черной", ни "красной", ни "белой", а в итоге дошло до бойкота, и визит в Блуфилдс инспекции из Манагуа завершился отчетом, зафиксировавшим:

"В городе суверенитет Никарагуа и законы страны остаются мертвой буквой… Все решается в кругу частных лиц, настолько замкнутом, что получить основания для воздействия невозможно, и решается все настолько умело, что лазейки в законе изыскиваются безупречно". Более того, в Госдеп шли коллективные письма с просьбой "ограничить грубость, дирижизм , расизм и милитаризм новых властей".

Письмам этим, правда, хода не давали, но складывали в папочки, и эти папочки становились все пухлее, не уходя в "дальние архивы". Их время от времени доставали, информацию анализировали. Не столько даже из-за проблем Москитии, сколько из-за Канала. Вернее, из-за упорного нежелания Селайи осознать, что в вопросе о Канале у Манагуа права голоса нет, и все-таки вести переговоры на эту закрытую тему. С недопустимым при его статусе нажимом, порой переходящим в прямые провокации: типа, если вы не хотите строить Канал, скажите прямо, и я подыщу новых партнеров, - и резких демаршах против компаний, которые, подписав контракт, "засыпали".

В скобках. Дона Сантоса можно понять. Он, разумеется, был в курсе дел, связанных с работой американцев над альтернативным "никарагуанскому" каналу через Панаму. Знал о разорении компании Фердинанда Лессепса, не сумевшего повторить в Западном полушарии "суэцкий триумф". Понимал, что Штаты вот-вот по дешевке откупят у выдохшихся французов уже на 40% построенный проект, - и вполне резонно пришел к выводу, что Канал они будут тянуть через Панаму, а эксклюзивное право на постройку канала в Никарагуа держат за собой только для того, чтобы не допустить его постройки.

И при таком раскладе (опять же вполне резонно) дон Сантос полагал, что у него развязаны руки для поиска инвесторов, готовых работать с Никарагуа. А это, хотя никак не нарушало никаких соглашений, создавало угрозу появления на Перешейке двух конкурирующих каналов, что, разумеется, совершенно не устраивало Штаты, - и если доселе американцы относились к Селайе, как к наглому, напористому, но, в принципе, "своему" парню, то в самые последние годы XIX века Белый Дом начал нервничать.

Впрочем, скоро только сказка сказывается, а Дом и Холм раскачиваются медленно. Люди из Вашингтона, округ Колумбия, до времени предпочитали присматриваться, надеясь, что "способный и перспективный" перебесится. Разве что в газетах нет-нет да начали появляться статьи о "недемократичности м-ра Селайи", - хотя ничего враждебного, или хотя бы сверхэксцентричного он себе не позволял, - но такого рода публикации в жанре отеческого намека, как правило, завершались достаточно мягко. А вот "внутренние американцы", - особенно в Москитии, - злились всерьез, в конце концов, придя к вполне привычному для тех мест и тех времен выводу, что ситуация поганая и остро нуждается в "революции".

Идея, правда, не нашла понимания в Вашингтоне (Штаты были активно заняты освоением недавно отнятой у испанцев Кубы, да и на Филиппинах они крепко увязли, подавляя неожиданно сильное сопротивление "туземцев"), однако и отторжения не встретила. Дескать, интереса нет, но можете попробовать, ежели что, в обиду не дадим.Так что, посовещавшись, "столпы Блуфилдса" и отсиживавшиеся в Москитии консерваторы решили сыграть на свой страх и риск, благо имели основания считать губернатора, генерала Хуана Пабло Рейеса, "своим человеком", - и не без оснований.

Генерал, сам уроженец побережья, был человеком деловым, оказывал покровительство золотопромышленникам, критиковал денежную реформу Селайи (ее, если честно, было за что критиковать) и был уверен, что крохотная Москития, отделившись от "дармоедов с континента" и оставляя себе почти полмиллиона пошлин и налогов, отчислявшихся в Манагуа, способна обеспечить себе маленький, сепаратный, но быстрый прогресс. Но это, конечно, на самый крайний случай, - а вот если вообще выгнать "прожектера Селайю", пугающего инвесторов своими фокусами, то маленький быстрый прогресс, полагал сеньор Рейес, обеспечен всей Никарагуа.

При столь полном непротиволении сторон не загореться просто не могло, тем паче, что в Гранаде, вечном оплоте консерваторов, нашлись охотники поддержать "прибрежных героев", - и 4 февраля 1899 вспыхнуло, причем в первой прокламации генерала Рейеса торжественно заявлялось, что "угрозы иностранным подданным не существует (…) после победы революции несправедливые налоги будут отменены, а чрезмерные пошлины значительно снижены", - однако это сделали сразу, не дожидаясь "победы".

Американские же бизнесмены в тот же день начали перечислять суммы, полагающиеся Манагуа в "фонд революции", - хотя консул США в Блуфилдсе сразу попросил граждан США "воздержаться от участия в революции", посланник Штатов в Манагуа, как только пришли новости с побережья, выразил "искреннее сожаление" в связи с "участием большого количества граждан США в этих прискорбных событиях".

Официальная позиция Госдепа успокоила Селайю, сделавшего вывод, что за мятежом торчат уши англичан, обиженных за отжим Москитии, и он попросил Штаты послать в Сан-Хуан-дель-Норте, главный порт побережья, военный корабль, который 10 февраля и встал там на рейде, а затем рядом с ним появился и крейсер Royal Navy, что окончательно убедило дона Сантоса в наличии "британского", а не "американского" следа.

Таким образом, пусть во многом формально, путчисты потеряли свой главный источник финансирования – торговлю, а попытка экспортировать "революцию" на побережье Гондураса (т. н. "северную Москитию") привела лишь к тому, что к блокаде присоединилась и гондурасская канонерка.

Впрочем, успех затеи зависел не от побережья. Даже притом, что 16 февраля удалось занять Сан-Хуан-дель-Норте, даже дождавшись прибытия 90 наемников, по слухам готовых отплыть из Нью-Орлеана, крохотная (всего 300 бойцов, в том числе 20 американцев, охранявших "временного президента") "армия", даже с арсеналом в 5000 современнейших винтовок могла на что-то рассчитывать только в том случае, если Рейесу удастся, опередив направленные на подавление войска, прибытия прорваться по реке Сан-Хуан через Великое Озеров в Гранаду, где полковник Адольфо Диас, близкий к "фамилии" Чаморро, тоже объявил о "революции".

При соединении двух "крыльев" опасность могла стать реальной, но крылышки не раскрылись. Прорыв к Гранаде провалился, подкрепления не успели прийти, 24 февраля Рейес с шефом личной охраны, техасцем Джоном Кеннеди, бежали за кордон, 42 американца из "революционной армии" сдались и (Селайя не хотел ссоры со Штатами) были выдворены из страны, бизнес-элиты Блуфилдса единодушно заявили, что спонсировали путчистов под угрозой расстрела, а 25 февраля сдались и мятежники из Гранады вместе с Адольфо Диасом, которого дон Сантос, подумав, помиловал, и тот устроился менеджером в “La Lus y Los Angeles”.

Как бы то ни было, кончилось для Селайи неплохо, и только теперь он, разбирая полеты, начал понимать, с чем столкнулся. Агенты в Вашингтоне сообщили, что, пока шли бои, Конгресс США обсуждал закон, дающий президенту право купить любую часть Никарагуа, которую "готово уступить новое правительство", а новый губернатор Москитии, разобрав бумаги, в панике брошенные беглым предшественником, выяснил, какую роль играла в подготовке путча местная бизнес-элита во главе с Сэмюэлем Вейлем.

Обошлось, правда, без оргвыводов, - Штаты дали понять, что тему желательно бы нужно предать забвению, - но выводы Селайя сделал, с тех пор стараясь разнообразить выдачу лицензий, чтобы переизбыток американских фирм как-то уравновешивалсяся наличием европейских, - итальянских, испанских, швейцарских. И это тоже в США, не одобрив, взяли на заметку.

Продолжение следует.

https://putnik1.livejournal.com/9111973.html

Глумятся.
Что ж, имеют основания, а значит, и право.
Это не хорошо и не плохо, - это факт.

https://putnik1.livejournal.com/9111680.html

Продолжение. Предыдущее здесь.




Позолоченный век

Итак, мы опять в Никарагуа. В эпоху, позже названную историками "Консервативным тридцатилетием", потому что после изгнания флибустьеров у руля более трех десятков лет стояли консерваторы, именовавшие себя "республиканцами". По той простой причине, что либералы, поддержав Уокера, скомпрометировали себя на поколение вперед, и никакие покаяния, никакие заслуги в борьбе с интервентами на последнем этапе, не могли помочь им отмыться. За них просто не голосовали. Разве что, в Леоне, "родном гнезде" либерализма, да и то, не сказать, что поголовно.

Так что, болтались либералы на вторых ролях, а страной правили рулили их оппоненты, все поголовно – герои Национальной войны, без страха и упрека. . И поскольку все эти герои так или иначе были выходцами из старой гранадской "аристократии", понемногу сформировалась уникальная система власти, при которой несколько гранадских фамилий определяли, кому быть главой государства без права переизбрания на второй срок.

И вот знаете, даже не уверен, что есть смысл перечислять десять президентов этого долгого периода, описывая в деталях их самих и их достижения. Длинно получится, монотонно и ни к чему. Достаточно сказать, что все они, - врачи, юристы, военные, плантаторы, - были людьми достойными и глубоко порядочными.Для "гранадской фракции" это, как и принадлежность к "своему" кругу (не семейному, даже не "земляческому", а по взглядам на жизнь), было определяющим критерием, во всем же остальном главам государств предоставлялась полная свобода, кроме права отказаться от должности, - но никто и не отказывался, даже если был не в восторге.

В остальном, повторяю, ограничений не существовало. В рамках общего курса кандидат в президенты мог быть "мартинистом" (сторонником "твердой руки"), - но, впрочем, эти довольно скоро вышли в тираж, - мог быть "церковником" (крайним реакционером), а мог и "прогрессистом" (то есть, почти либералом, но с уважением к церкви), - общая картина не менялась, а в результате "впервые за всю историю независимости в стране был внутренний и внешний мир". В связи с чем, "тридцатилетие" называют еще и Золотым.

Такова оценка наших современников, авторов капитальной "Истории Никарагуа", а если угодно выслушать современников, причем к "гранадцам" отнюдь не благосклонным, то вот вам мнение Энрике Гусмана, одного из самых яростных либеральных критиканов второй половины XIX века:

"Де ла Куадра, несомненно, был образцом благоразумия и строгости. Друзья упрекали его в том, что он слишком жертвует интересами своей партии ради общенациональных интересов. Его противники, которых было много, обвиняли его в скупости, упрямстве и ретроградности, но никогда нечистом и лживом. Впрочем, и все остальные, до него и после него, были таковы. Мы раз за разом восставали против них, не соглашаясь с их видением будущего, но всегда почтительно уважали за личные качества".

В общем, хорошие были люди. Порядочные. Правильные. В высшем смысле слова государственные. И по-человечески тоже соответствовали. Скажем, президент Адан Карденас ("Он ушел с поста президента, не став богаче ни на сентаво"), будучи единственным врачом-гинекологом Никарагуа с берлинским дипломом, мог среди ночи сорваться с места и помчаться спасать жену своего лютого политического врага, потому что "Президент я на четыре года, а врачом был и врачом останусь". А помянутый выше де ла Куадра платил из своего кармана за починку мебели и часов в резиденции, чтобы не наносить ущерба бюджету. А…

В общем, поверьте, о каждом из этих сеньоров можно рассказать много хорошего, а плохого сказать нечего. Я, по крайней мере, не нашел. Но я ведь пишу не биографии, тем паче, не агиографии, поэтому давайте к делу. И тут, в общем, писать особо не о чем, потому что "просто жизнь", когда люди "просто живут", всегда тускла.

Ну, работали. Строили водопроводы. Ремонтировали дороги. Сумели создать неплохую регулярную армию. Старались не отставать от велений времени, что-то строили, что-то улучшали, поощряли расширение плантаций кофе, но с опаской, боясь резких перемен, по традиции ставя во главу угла привычное скотоводство (ведь кожи всегда и всем нужны), и категорически не расширяя круг допущенных к высшей власти, - и такое медленное черепашье движение по принципу "Бедно, но честно" долго практически всех устраивало: цена попыток рывка запомнилась надолго.

Нет, разумеется, полный покой бывает только в морге. Изредка гремело. То засидевшиеся в углу либералы пытались попробовать власть на зуб, то возникали стычки с пальбой между консервативными фракциями, а однажды, когда ради расширения производства кофе по беспределу отняли часть земель у "коренных", случилась даже т. н. "индейская война", но все эксцессы такого рода захлебывались на взлете, без особого кровопролития, и неудачники расходились по домам, зачинщики привычно бежали за кордон, все возвращалось на круги своя и робким зигзагом шло дальше.

Неплохо шло, спокойно, - но хронически не хватало денег, и милое, привычное скотоводство в новых условиях, требующих новых затрат, не "вывозило". Приходилось крутиться, искать богатых партнеров, брать займы, - а значит, увы, лезть в долги, - и зачастившие в Манагуа гости из США готовы были помочь, но к американцам элиты Никарагуа (все, повторюсь, ветераны войны с Уокером) относились более чем настороженно, памятуя золотое правило: бойся данайцев, дары приносящих.

Старались по старинке ориентироваться на Англию, - и Лондон отвечал взаимностью. В ноябре 1861, отказавшись, наконец, от суверенитета над Москитией, которую все равно, по договору с США, не мог колонизировать, передал протекторат над побережьем Никарагуа, оговорив право местных индейцев на автономию и убедив "короля" Джорджа Августа Фредерика II принять новое положение дел в обмен на ежегодную субсидию в 1000 фунтов, а после его смерти Никарагуа отказалось признать нового "монарха", объявив бывшее королевство "автономной резервацией", - что, впрочем, не помешало "кронпринцу" взойти на отчий престол и короноваться.

Таким образом, анклавом, как и прежде, правил сидящий в городке Блуфилдс чернокожий "король", с дипломом Кингстонского колледжа (Ямайка), с чернокожей же "палатой пэров", "краснокожей" (из индейских касиков) "палатой общин" и белым "кабинетом Его Величества", а когда никарагуанцы, подозревая, что друзья из Лондона их обманули, обратились за помощью к Штатам, Штаты, не желая ссориться с Англией, помогли убедить выступить в качестве третейского судьи Франца-Иосифа, императора Австро-Венгрии, и тот решил вопрос в пользу "коренных". Так что, суверенитет Никарагуа над Москитией остался чисто номинальным, - но теперь он, по крайней мере, был официально признан.

И тем не менее, можно было сколько угодно делать вид, что Штатов нет, но Штаты были, и отменить этот факт не получалось. Тем паче, что именно Штаты держали эксклюзивное право на постройку Канала, а о Канале элиты Манагуа мечтали трепетно и страстно, видя в нем единственную возможность получить стабильный источник внушительного дохода. Однако шли годы, а люди из США не делали никаких шагов в этом направлении, при этом зорко следя за тем, чтобы Никарагуа не передала права на строительство компаниям из других стран, в случае чего внятно и строго рыча.

В 1867-м, например, никарагуанцы, опираясь на пункт договора со Штатами, где четко обозначались сроки действия соглашений, передали право строить Канал немцу Зонненштерну, однако американцы вмешались и заставили Манагуа отменить сделку. Чуть позже то же самое повторилось с французами, а в 1872-м, когда Госдеп прознал о переговорах Никарагуа с британскими фирмами, в Манагуа пришел официальный протест против "нарушения фундаментальных принципов американской системы" (то есть доктрины Монро) с намеком на жесткие санкции.



Плюс канализация всей страны

В принципе, солидных людей из Штатов тоже можно понять. Играя роль собаки на сене, они вовсе не стремились кому-то делать плохо, они желали всего лишь сделать себе хорошо. В смысле, выгодно. А потому считали вероятные расходы, сравнивая цифры, и получалось так, что если прокладывать Канал через Никарагуа, то придется строить 20 шлюзов, а через Мексику (был и такой проект) – аж 100 шлюзов, что, во-первых, гораздо дороже, а во-вторых, сильно замедляет движение судов. То есть, "никарагуанский вариант" дешевле, а значит, лучше.

Но это с одной стороны. А с другой стороны, "панамский вариант" (как раз в это время о нем заговорили) предполагал всего 12 шлюзов, и стало быть, опережал "никарагуанский". При этом стоимость Канала через Никарагуа оценивалась в 100 миллионов баков, а стоимость Канала через Панаму – в полтора раза больше. Далее начиналась бухгалтерия, в которой я ни бэ, ни мэ, так что, кто разбирается, понимайте сами.

Был и еще один нюанс. Главное, чего боялись никарагуанские консерваторы, это потери контроля над зоной Канала, когда (про "если" старались не думать) его наконец построят. А между тем, Штатам нравилась как раз идея полного контроля над таким важным транспортным путем, однако отдавать его в руки Штатам категорически не хотели европейцы, а бодаться со всей Европой в те времена США было еще не по силам. И потому приходилось опасаться еще и ненулевой вероятности того, что зона вокруг Канала станет "нейтральной", перейдя под управление какого-нибудь "международного комитета", после чего Никарагуа и часть территории потеряет, и сколько-нибудь серьезных денег не получит.

В общем, все было сложно, а между тем, время менялось и правила времени, стремительно изменяясь, пугали. Спокойные, уже очень немолодые люди, решавшие судьбы Никарагуа, попросту многого не могли понять, и уж точно, не были готовы к переменам в таком темпе.Они привыкли, что есть Англия и есть Штаты, между которыми нужно лавировать, они знали, что есть Франция, которая иногда помогает, а иногда ставит палки в колеса, они помнили, что есть Испания, с которой можно посоветоваться о том-сем, - но в их мирке внезапно появились новые персонажи, и вели себя они, мягко говоря, не так, как раньше, в привычном, но уже угасающем мире.

Вот, скажем, где Никарагуа, а где II Рейх? А между тем, в 1878-м к берегам страны подошли четыре германских крейсера, расчехлившие орудия и предъявившие претензии. На том основании, что-де нанесен ущерб германскому подданному Хайнцу Айзенштюку, а терпеть этого Германская Империя не может, не хочет и не будет.

Правду сказать, ущерб, в самом деле, имел место. Этот самый германский подданный жил в Леоне уже лет пятнадцать, там похоронил жену, там выросла и вышла замуж его падчерица, - и случилось так, что она, повздорив с мужем, ушла от него в отеческий дом со скандалом. В Германии – обычное дело, но по меркам Никарагуа, - даже либеральнейшего Леона! – это был скандал, и общественность не скрывала эмоций.

Сначала беднягу Хайнца просто материли на улице. Потом у входа в дом подловил бывший зять, потребовал вернуть жену, а услышав, что дочь – взрослая, свободная женщина, сам решающая, что ей делать, трижды выстрелил в бывшего тестя из револьвера, слегка ранив в плечо. И что самое обидное, когда херр Айзенштюк пошел жаловаться в полицию, там его побили и закрыли в кутузке. Правда, поскольку бедолага имел статус "почетного консула", его выпустили, но ни стрелявшего, ни оскорблявших на улице наказывать не стали, пояснив, что уголовной составляющей в деле нет, а речь идет исключительно о "деле чести".

Не зная, что делать, страдалец написал в Берлин, и хотя статус его дипломатическим был только условно, Германия сочла недопустимым терпеть подобное от каких-то швайнехунден из жопы мира, - вот четыре крейсера и возникли в Западном полушарии, а командующий эскадрой предъявил правительству ультиматум: наказать виновных, уволить начальника полиции, отдать салют чести германскому флагу и выплатить папе Айзенштюку 30 тысяч долларов компенсации за моральный ущерб. На все – трое суток.

А когда власти проигнорировали ультиматум, ибо с Германией отродясь никаких дел не вели, калибры эскадры дали залп по порту Коринто, целясь выше домов, и командующий эскадры сообщил, что через два дня, если никарагуанцы продолжат в том же духе, у них станет одним портом меньше. На сей раз аргумент услышали, 30 тысяч херру Айзенштюку выплатили, начальника полиции уволили, ругателям выписали штрафы по 500 долларов с носа, а мужу ничего не сделали, потому что к тому времени жена вернулась к нему и попросила не вмешиваться в семейные дела.

Мелкий, казалось бы, инцидент, но более понятно объяснить людям в Манагуа, что правила кончились и теперь мир понимает только язык силы, не смог бы и Цицерон. Вывод напрашивался: странам Перешейка нужно объединяться, - что аккурат в то время и предлагал дон Хусто из Гватемалы, но объединяться с доном Хусто никарагуанские "республиканцы" не могли по причинам как идеологическим, так и меркантильным, - все из-за того же Канала, барышами от которого Манагуа надеялся озолотиться если не сейчас, так хотя бы когда-нибудь, и не желал ни с кем делиться.

Об этом, впрочем, речь у нас уже шла, - и как, надеюсь, все помнят, именно Никарагуа в 1885-м сыграла ключевую роль в провале "проекта Барриоса", мобилизовавшись и поддержав оружием и людьми вышедший из "проекта" Сальвадор. Да и вообще, в какой-то момент "республиканцы" из Манагуа превратились в своего рода "сторожевого пса", готового срывать любые попытки объединения, что очень нравилось Штатам, взамен кормившим никарагуанцев посулами, что Канал вот-вот начнется.

Все это, и многое другое, рассказывать о чем долго и не к месту, неумолимо говорило о том, что "гранадская система", тридцать лет обеспечивавшая стране покой, исчерпала внутренний ресурс. Её столпы и гаранты, герои Национальной войны, состарившись, перестали ловить мышей, их раздоры с ровесниками-либералами ушли в историю, да и ровесники-либералы тоже один за другим сходили со сцены, а ведь молодое поколение "республиканцев" тоже считало "предков" заскорузлыми троглодитами.

До поры-времени система, отлаженная до идеала, держалась именно за счет отлаженности, но необходимость каких-то перемен (хотя бы на уровне персоналий) висела в воздухе предчувствием грозы, реформ требовали даже "прогрессисты", что вызывало возмущение "церковников", а новое поколение либералов, далекое от идей Века Просвещения, но, поучившись в Европе, усвоившее идеи Века Разума, не чувствуя себя ответственным за прегрешения дедушек и пап, уже вовсю собиралось побороться за право порулить.



Кончилось ваше время!

Ничего нового. Извечная проблема "отцов и детей", но до какого-то момента ситуацию смягчала, скажем так, война амбиций. "Новым либералам", каждый из которых, пройдя курс европейских наук, мнил себя пупом земли, не хватало "точки сбора", к которой потянулись бы все, попытки как-то договориться завершались ссорами, а то и дуэлями, но ведь известно же: когда "верхи" не могут, а "низы" не хотят, рано или поздно искомое появляется, а если еще и "верхи" в раздрае, так и тем паче…

И вот, позвольте представить: Хосе Сантос (или просто "Сантос", как сам он себя называл, почему-то не любя "Хосе", - как, кстати, в свое время и Морасан) Селайя. Сын одного из первых "кофейных баронов", более чем зажиточного, из достойной семьи, но в список допущенных к власти "фамилий" не вписанного. Стало быть, потомственный либерал. По происхождению и по необходимости.

Учился в лучших школах Никарагуа, потом в Париже, в престижном военном училище, выпустившись в чине лейтенанта, потом доучивался в Брюсселе, Лондоне, Берлине. Очень способный, много читал, о многом думал. Еще в Париже, проявив задатки харизматического лидера, собрал кружок ровесников, в кафешках Монмартра и Елисейских страдавших за Отечество и мечтавших превратить Никарагуа в "американскую Европу".

Спорили до крика, перемежая споры шампанским, устрицами и прочими утехами парижской юности эпохи развитого канкана. Кто-то скажет: смешно, - но если вспомнить, сколько совсем не смешных дел начинались в парижских кафешках, как-то уже не до смеха, даже если речь идет о Никарагуа.

В 1875-м Селайя, уже не такой юный, вернулся в Манагуа, где о нем уже (из писем своих "парижан") были наслышаны многие, и достаточно скоро, ибо характер, воля и манера общения предрасполагали, продвинулся в либеральной (какой же еще?) среде, на тот момент раздробленной, заработав прозвище "наш Барриос" и став сперва неформальным лидером молодежи, затем (официально) одной из фракций, а в 1881-м, после смерти великого лузера Максимо Хереса, означавшей уход старого поколения, центром притяжения всей новой генерации либералов.

"Коренастый, светлокожий, с русыми волосами и густыми усами, медлительный и немногословный, но всегда готовый словом и кулаками постоять за себя и друзей" (это характеристика сеньора Федерико Гамбоа, мексиканского дипломата, ставшего потом его близким другом), Селайя, активно мелькая везде и всюду, достаточно скоро обрел в Манагуа широчайшую популярность, - до такой степени, что в 1883-м, ни с кем из "гранадцев" не согласованный, сумел победить "кандидата власти" на выборах мэра столицы, да так, что объявить выборы несостоявшимися не оставалось никакой возможности.

Затем, приняв дела, рьяно взялся наводить порядок, как сам его понимал, ломая устоявшиеся схемы, заработал на этом и поклонников, и врагов, однако, переоценив свои силы, вписался в какой-то мелкий, заранее обреченный заговор, в связи с чем, был выслан за границу, осев, разумеется, в Гватемале, при Барриосе, на которого разве что не молился.

Разумеется, участвовал в "Войне за Союз", накануне которой получил от дона Хусто чин генерала, рыдал над телом кумира, ходил в Сальвадор мстить предателю Сальдивару, затем, сидя в Сьюдад-Гватемала, пытался организовать "эмигрантскую армию", но неудачно, - не собрал ни денег, ни людей, - а в 1886-м, воспользовавшись амнистией, вернулся домой, и спустя год, когда две фракции Либеральной партии объединились (во многом благодаря его усилиям), стал вождем всех либералов.

Включился в легальную политику, завел добрые знакомства в кругу влиятельных лиц, стал частым гостем в представительстве США, которые (как и дон Хусто) считал "эталоном прогресса и либерализма", нашел общий язык с президентом Эваристо Карасо, консерватором-"прогрессистом", всерьез готовился к выборам в конгресс и депутатской карьере, но человек, как известно, предполагает, располагает же только судьба…

В августе 1889 президент Карасо, еще совсем не старый и полный сил, внезапно скончался. В поезде, возвращаясь с побережья из отпуска. Что ж, печально, но бывает, - и пару недоработанных усопшим лет его каденции "добивал" вице-президент Роберто Сакаса, убежденный "церковник" из политиков третьего эшелона, собственного веса в политике не имевший. Руководил средне, не хорошо и не плохо, ни с кем не конфликтуя, однако власть ему очень понравилась, а вот тот факт, что права самому становиться своим преемником закон не давал, наоборот, не нравился вовсе.

Поэтому к предстоящим выборам "президент по случаю" готовился очень тщательно, а в 1891-м, когда пришло время, подал в отставку, сдав пост удобному, во всем от него зависевшему человечку, после чего с полным правом вновь выдвинул свою кандидатуру на пост главы государства, и выиграл выборы. Или не выиграл, но, во всяком случае, конгресс так или иначе избрал именно его, Верховный суд, всех членов которого незадолго до того сеньор Сакаса назначил лично, решил, что все чисто.

Исполнен "грязный трюк", - именно так назвали случившееся СМИ, выглядело предельно грубо, а что еще хуже, такой "трюк" никак не входил в планы "партии власти": список кандидатов в главы государства был расписан до 1910, и Роберто Сакаса там не значился, как не значился и приход к власти группировки "церковников", на которых он опирался, не советуясь со старшими из Гранады, и что еще интереснее, ходили упорные слухи, что и перед следующими выборами дон Роберто намерен повторить рокировку, однажды им успешно опробованную.

Естественно, позволять подобное было недопустимо, и 28 апреля, убедившись, что уговорить президента не нарушать конвенцию не выйдет, Гранада объявила "революцию против узурпатора", и большинство столичных консерваторов вышли на улицы с оружием в руках.

Значительная часть офицеров гарнизона, обильно прикормленная, осталась, однако верна Сакасе, и кто знает, чем бы все кончилось, но тут в игру вписалась фигура со стороны. Сбегав в посольство США и выяснив, что Штаты во внутренние дела дружественной страны не вмешиваются, "наш Барриос" призвал к оружию актив либералов (где-то восемь сотен) и беженцев из Гондураса, которых в Никарагуа обитало очень много (набралось еще сотен семь), ударил защитникам "узурпатора" в тыл, и уже имея в активе серьезные успехи, на равных объединился с лидером рассерженных консерваторов генералом Хоакином Савалой.

20 мая восставшие создали консервативно-либеральную Временную Революционную Хунту, а 6 июля, официально заключив договор о "коалиции", отправили признавшего поражение "узурпатора" в отставку, назначив "временным президентом" пожилого, всеми уважаемого сенатора Мачадо, уроженца Леона и "прогрессиста", поручив ему провести честные выборы.

И на том бы всему делу венец, но "старые" леонские либералы, обиженные на тридцать лет без власти, учуяв единственный и неповторимый шанс, решили по-своему: 11 июля, заручившись поддержкой гарнизона и арестовав "временного по версии Манагуа" президента Мачадо, а также командующего правительственной армией и нескольких министров, они объявили, что время консерваторов хоть прошло. Навсегда, бесповоротно и никаким договоренностям с ними не бывать.

В столице, где после отречения "узурпатора" все уже думали, что эксцесс исчерпан, такому повороту событий удивились, но как-то решать вопрос было необходимо, и поскольку речь шла о Леоне, с консерваторами говорить не желавшем, решить вопрос попросили Селайю. Он выехал в "гнездо либералов", был встречен с уважением, начал переговоры, - а 16 июля пришла телеграмма: в Манагуа консерваторы создали правительство, назначив временным президентом вместо арестованного сеньора Мачадо генерала Хоакина Савалу, и на этом "миссию Селайи" можно было считать исчерпанной. А далее… Впрочем, давайте послушаем очевидца:

"Сразу по получении телеграммы диссиденты, отказавшись признать решение Манагуа, собрались, чтобы сформировать свое правительство, прежде всего поставив вопрос о том, кто его возглавит. Сомнение не было: разумеется, генерал Ортис, никто другой, и пока все молчали, из-за отдельного, определенного для гостей стола медленный, уверенный и доминирующий голос произнес: "Хосе Сантос Селайя". Это прозвучало так веско, что спорить никто из leoneros не посмел".

Спустя несколько часов, когда "хунта диссидентов" стала фактом и посты распределили, определившийся глава "революции" побеседовал с задержанными и убедил изрядно перенервничавшего старика Мачадо "добровольно и без принуждения" уступить ему пост главы государства с правом изменения конституции.

Ничего подобного ни в Гранаде, ни в Манагуа не ожидали, но допустить полный переход власти в руки либералов, - то есть, очередной "узурпации", - да еще и с изменением конституции никто, естественно, не собирался, в связи с чем генералу Хоакину Савале единогласно предоставили чрезвычайные полномочия для "подавления мятежа". Это означало, что в Никарагуа, за тридцать с лишним лет уже забывшей, что такое гражданская война, кровь польется всерьез, - и кровь полилась всерьез, - но ненадолго.

Либералы, как показала жизнь, готовились долго, и не зря. 21 июля войска двух "законных временных президентов" сошлись около городка Матеаре, и консерваторы проиграли, утром 25 июля у деревеньки Ла-Куэста, на самых подступах к столице, проиграли еще раз, в тот же день, поздно вечером победители (у каждого в руках факел) под радостные вопли празднично разодетого народа вошла в отныне либеральный Манагуа, а 31 июля, понимая, что Гранаду не удержать, консерваторы подписали "Акт в Масайе", полностью и безоговорочно признав поражение. "Золотое тридцатилетие" завершилось, страна вступала в новую эпоху, совершенно справедливо вошедшую в историю, как "эра Селайи"…

Продолжение следует.

https://putnik1.livejournal.com/9111384.html