Виталий Вульф с восхищением рассказывает о Наталье Николаене Гончаровой, не только как о женщине редкостной красоты, но прежде всего, как о человеке подлинной душевной глубины и трезвости. В первой половине выступления речь идет о сложной судьбе архива А.С. Пушкина и Н.Н. Гончаровой, тесно переплетенной с судьбами их потомков и историей нашей страны.



Аудиозапись выступления состоявшегося в Доме-музее Марины Ивановны Цветаевой в Москве 27 января 1999 года. Из колекции "Старое радио".

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/523863.html

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/523740.html

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/523351.html

Раньше я думала, что все современные "скандальные открытия" о его жизни, семье, творчестве - это попытка поймать хайп на имени популярного до сих пор человека.
Но теперь думаю, что дело не только в этом. Увы, друзья, имя Пушкин это сегодня политика, и не простая, а уже международного уровня.

Пушкин - это зерно русского самоосознания, становление русской словесной культуры, а слово это не просто сотрясение воздуха, это мистическая сущность, природу которой мы даже не можем разгадать. Пушкин имел ключ к слову, он умел сказать то, о чем другие только догадывались. И от этого человека начался отсчет русской культуры.

Русскую литературу основал гений. Он как голова из "Руслана и Людмилы", под которой лежит всесильный меч. Он важен для русского мира и по сей день. Поэтому на фоне борьбы о праве иметь свой русский мир, Пушин так раздражает врагов этого мира. И поэтому все споры о Пушкине - о его семье, личности, творчестве - исподволь выводят на вопрос: так ли важен этот ваш русский мир?

Важен, господа. И да - Пушина мы вам не отдадим.

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/523027.html

Разговор о "нелепых подозрениях" и невеждах, промышляющих на великих именах

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/522910.html

Две передачи из коллекции "Старое радио"

О жизни Пушкина в Михайловском и друзьях (1986 г.)

Об исполении Яхонтовым "Бориса Годунова" и исполнениях "Памятника" (1975 г.)

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/522598.html

От убиенного оптинского иеромонаха Василия (Рослякова)

Под властью пушкинского слога
Я, репутацию губя,
Порядка не нашёл другого
Ни в мiре, ни внутри себя,
Как только пёстрое собранье,
Давно вошедшее в преданье,
Полусмешных забавных глав.
Быть может, я совсем не прав,
Но сердце в них находит отдых
От мелкой гордости своей,
От безконечных новостей,
От споров и порядков модных
И вдохновляется порой
На труд неведомо какой.

Вот и сейчас, когда в гостиной,
В одном из среднерусских мест,
Я отчитал роман старинный,
Словно Псалтырь – в один присест,
Писать. И сердце, жадно ноя,
Отозвалось одной строфой
На чей-то голос неземной.
Я верю, рукопись читая,
Её молитвенно твердя,
Того и сами не хотя,
Мы часто небо призываем...
И отвечает нам оно,
Хоть многим это и смешно…

Прости же, гений величавый,
Дерзанья школьные мои,
И поэтические нравы
Моей ликбезовской души.
Прости, что противу приличий,
Поправ неписанный обычай,
Я вторю гласу твоему.
Но к оправданью своему
Замечу, что твоим заветом
Разрешена моя вина –
Писал ты, не предвидя зла:
"Вещь избирается поэтом!"
Хоть не дословно – это так,
Здесь я оправдан кое-как.

Хотя, по совести признаться,
Чтоб научиться избирать,
По жизни надо поскитаться,
И много copy перебрать.
Бывало, чуть найдёт волненье,
Спешу, дрожа от нетерпенья,
Предметы неба и земли
Зарифмовать скорей в стихи.
А через день переиначу,
Прибавлю там, тут зачеркну,
Когда же кое-что пойму,
Сожгу и даже не заплачу
И... вспомню с горечью притом,
Каким был раньше удальцом.

Теперь не видно сумасбродства.
Тесны врата и узок путь,
Идти которыми придётся,
Чтоб мне на истину взглянуть,
И ты, певец изящных ножек,
Среди тропинок и дорожек
Нам указал одну стезю –
И в стихотворстве, и в мiру.
Ты утвердил для вдохновенья
Строфы отеческий канон
Он временами утверждён,
И стал он камнем преткновенья
Для чтущих всё одной молвой
И сердце скрывших под полой.

Да, мы учились понемногу.
Но ведь глупцам должно везти:
Я вдохновляться начал с ходу –
Не поперёк, а вдоль строки.
Мы все со споров начинали,
С того, что всё ниспровергали,
С обид, которых не снести.
А глядь, поближе к тридцати
Стихами перенял молитву,
Припомнил Русь и старину,
И внял распятому Христу.
И с прожитым вступая в битву,
В нём ничего не изменил.
И всех за всё благодарил.

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/522438.html

Валентин Семёнович Непомнящий. Сорок дней. Этой фотографии полвека... Он познакомил меня в 1970 с Дмитрием Дудко. Протоиерей меня крестил в храме в Сокольниках. Валентин Семёнович стал крёсным... Фото сделано мною в квартире на улице Космодемьянских. В это время Валентин Семёнович работал в журнале "Вопросы Литературы". В 1971 я ушёл в армию и там получил всё сполна за нательный крестик, который мне подарил философ Евгений Шифферс. Чморить спецслужбы популярного протоирея Дмитрия Дудко продолжат уже в 1973 и 1980...

А под стол пешком ходил в Зачмоне (Зачатьевский монастырь). Там в седьмом корпусе жил Валентин Семёнович со своей семьёй на последнем этаже. Мы в коммуналке в первом... Скрипучий паркет, мягкий шум Москвы из открытого окна в сторону Крымского моста, обычный запах пыли и везде на стульях, шкафах, комодах записочки с датами "Болдинская осень", "Памятник", "Цветок". Последнее стихотворение до сих пор читаю с согласия Валентина Семёновича студентам как образчик сонатной формы.

Отпевал Валентина Семёновича новопреставленный протоирей Димитрий Смирнов. В своём слове он сказал, что Валентин Семёнович прожил жизнь более нравственную, чем тот, кому он посвятил всю свою жизнь (вольный мой пересказ). Я вот думаю: прожить-то прожил. Всё верно. А быть может, поэтому и занимался Пушкиным, так как чего-то не хватало тут и сейчас. Не уверен...

И ещё одна печальная новость. Позавчера ушла Неля Филипповна Шевченко. Помимо всего прочего она снимала замечательные фильмы с участием Валентина Семёновича. Они были в эфире федеральных каналов. Жатва продолжается...

Александр Политковский

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/522140.html

Какая болдинская осень
Поэту русскому дана!
От строк, идущих через просинь,
Поёт о мире тишина.

Спешит Татьяна на свиданье
И ей завидует поэт.
Но плодотворно ожиданье –
За Русь любимую радеть.

И льются строчки, словно ноты
Хрустальной музыки с небес…
Мой милый Пушкин, Саша, где ты?
Твой профиль в осени исчез…
Евфимия

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/521955.html

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/521520.html

Материал авторства Хельи Салонен был опубликован 17 октября. В нем журналистка рассуждала об опасности смерти от туберкулеза и о нынешней пандемии коронавируса.
Чтобы показать читателям масштабы распространения туберкулеза, Салонен перечислила знаменитых людей, которые скончались от этого недуга. В списке приведены известные литераторы, в том числе Александр Пушкин и Антон Чехов.
И ладно бы, если бы автор признала ошибку. Когда Салонен обратили на неё внимание, о она заверила, что «версий гибели знаменитостей много, поэтому альтернативное мнение позволительно».
https://chervonec-001.livejournal.com/3470010.html

Оригинал статьи на финском: https://www.iltalehti.fi/elintavat/a/3e3ee614-b8a0-4246-a5ae-8684b2f0964f
Я проверил, действительно, Пушкин и Чехов в списке. Рядом с Кафкой, Оруэллом и Шопеном.

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/521404.html

Нашлись еще три радиопередачи В.С. Непомнящего из цикла "Под небом голубым". Можно послушать и скачать:

Болдинская осень. Начало

Болдинская осень. Озарение

Загадки дуэли Пушкина

Программа "Лицей". Записи "Радио Россия" 1999-2000 гг.
На фото собеседница и ведущая радиоцикла Маргарита Шабурова.



Остальные радиопередачи В.С. Непомнящего

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/520936.html

Друзья, тяжело переживать отсутствие на этой земле Непомнящего - его место опустело.

К тому же он благословил наше сообщество, он знал о наших материалах и удачных находках. И без него мы как-то осиротели

Но не надо давать место пустому отчаянию. Валентин Семенович сделал имя Пушкин значимым для многих наших современников. Давайте продолжать его дело в силу своих способностей и возможностей.

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/520586.html

Самое ошеломляющее впечатление сегодняшнего дня - Пушкин в кустах! Это похлеще чем найти рояль в кустах. Разлёгся Александр Сергеевич на кушетке, нога на ногу в самом центре Москвы, на задворках первой новоарбатской высотки... Отдыхает поэт под забором, у какой-то глухой стены. Как поэт попал в этот безлюдный переулок, сюда не приходят поклонники, сюда не приносят цветы...кто автор этого рукотворного памятника и почему его выбросили?

Умом Россию не понять.../ из ФБ/

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/520383.html

Когда я вгляделся в нее впервые повнимательнее, то вдруг подумал, что такой взгляд уже не раз видел, что эти глаза мне знакомы.

Только спустя время я сообразил: то, что мелькнуло в подсознании раз, потом другой, потом снова, -- это просто-напросто портрет работы Ореста Кипренского, самый достоверный прижизненный портрет Пушкина, -- там почти такой же взгляд, полувнимательный, полуотрешенный; а если бы фото было без этой легкой, как тень, полуулыбки, то, может быть, и совсем такой же.

Мне скажут: докажи; мало ли что тебе привиделось, один видит так, другой иначе. Но ведь описать взгляд невозможно, глаза не перескажешь.

То же самое -- говорить об этой роли. О том, как Ролан Быков сыграл Пушкина. То есть сделал то, что (невзирая на ряд известных попыток артистов, порой выдающихся) считается невозможным. И правильно считается: во-первых, потому, что неизвестно, как играть непостижимый гений, воплощенный в человеке, а во-вторых, потому, что этот человек к тому же еще и Пушкин. Даже Михаил Булгаков в своей знаменитой пьесе не осмелился вывести своего героя на сцену, понимая, что сыграть его нельзя.

А Быков сыграл.

Тому уже тридцать лет, а я все не могу привыкнуть, что мне, неизвестно за что, выпало видеть это.

Замечательный драматург Леонид Зорин написал в 60-х годах пьесу "Медная бабушка", сюжет которой построен вокруг чисто бытовой ситуации -- попыток Пушкина продать принадлежащую семейству Гончаровых статую Екатерины II, чтобы хоть немного отдохнуть от безденежья. Режиссеру-стажеру Михаилу Козакову было поручено поставить пьесу во МХАТе, руководителем которого недавно стал Олег Ефремов. На главную роль пригласили не служившего в театре Ролана Быкова. Известие об этом поразило меня, как сбывшийся сон. Незадолго до того, смотря фильм К.Воинова "Женитьба Бальзаминова" и умирая при виде этого маленького офицера, который уговаривал Бальзаминова -- Вицина помочь в похищении невесты, тут же охлопывал красавца жеребца, азартно вопил, наблюдая петушиный бой, что-то еще делал, и все одновременно и от всей души, и притом не теряя из виду главной цели, то есть интриги с похищением, я вдруг отчего-то подумал: вот -- Пушкин. Откуда это взялось, я так и не понял, но непоколебимо поверил наитию и хотел поведать о нем Ролану.

К тому времени мы были с ним знакомы -- неглубоко, не до дружбы, но как-то хорошо и на "ты". Он побывал у нас дома с давним другом моей жены Тани кинорежиссером Генрихом Габаем (автором нашумевшего в свое время фильма "Зеленый фургон", предтечи знаменитого "Бумбараша" Н.Рашеева), пел у кроватки нашего маленького еще сына смешные, отчасти хулиганские песни и забыл в доме синюю коленкоровую папку со сценарием фильма "Семь нянек" -- притом с режиссерскими пометками, -- которой никогда потом не хватился и, к нашему удивлению, прекрасно снял фильм без нее.

И вот я узнал, что он будет-таки играть Пушкина. И вышло так, что я открывал и вел пушкинский вечер в Доме кино, где они с Козаковым читали отрывок из зоринской пьесы.

И когда этот маленький лысый человек, актер характерного, даже острохарактерного плана, уже знаменитый и уже Бармалей, -- когда он говорил, когда, помогая себе взмахами вверх-вниз растопыренной пятерни, читал:
...Как будто грома грохотанье,
Тяжелозвонкое скаканье
По потрясенной мостовой... --
мне хотелось пригнуться, как при порыве сильного вихря, и мне казалось -- все в зале пригибаются. Ведь никто никогда не видел настоящего Пушкина и не слышал, а он был -- вот он.

Впрочем, может быть, мне сейчас так кажется; это были, как говорится, цветочки. Спектакль только готовился, это было нечто вроде публичной репетиции. Он заходил раз или два в редакцию журнала "Вопросы литературы", где я тогда работал; в это время он много читал Пушкина и о Пушкине, вел даже записи, набрасывал мысли. То, чем он делился, было просто, ярко, неожиданно, а главное -- верно и осязательно точно; казалось, то ли он всю жизнь положил на изучение Пушкина, то ли у него был какой-то тайный ход туда.

Однажды спросил:
-- Скажи, а мог он вот так повернуться?
Сделал два-три небольших шага -- комната была маленькая -- и, оказавшись у стенки, как-то вдруг молниеносно, на одной ножке, развернулся ко мне -- и у меня под волосами холод пробежал. Что я сказал, не помню, но и мне, и ему стало ясно: конечно, именно так он и поворачивался...

Через некоторое время состоялась большая репетиция -- черновой прогон спектакля "Медная бабушка" в очень хорошей постановке Козакова. Народу пустили немного -- всего, насколько помню, человек пятьдесят, а то и меньше; в основном это были люди свои, из театра, да еще близкие исполнителей, чиновник из Министерства культуры и четыре специалиста: двое маститых пушкинистов -- Т.Г.Цявловская, И.Л.Фейнберг, знаменитый Натан Эйдельман и я, всего несколько лет как всерьез вступивший на пушкинское поприще.

Прогон шел не на сцене, а в фойе театра, играли без костюмов, с текстами ролей. Без текстов были немногие -- может быть, даже только Быков да, кажется, Б.А.Смирнов, замечательный артист, вдохновенно игравший Жуковского (никогда не забуду, как он, в ответ на слова недовольного Пушкиным Николая I -- Владлена Давыдова: "Я понимаю, конечно, что он талант, но..." -- храбро ответил: "Он -- не талант, Ваше Величество!" "А кто же он??" -- "Гений, Ваше Величество!" -- и зажмурился от собственной отваги).

В гриме и костюме был один Ролан. Вероятно, тогда была сделана и фотография. После прогона должно было состояться закрытое, с участием представителя министерства, обсуждение; все понимали, что касалось оно прежде всего центральной роли и "приглашенного" исполнителя.

И вот спектакль начался.

Среди моих театральных впечатлений немало весьма давних. Навсегда запомнил я, например, еврипидовскую "Медею" Н.Охлопкова, игравшуюся в Концертном зале имени Чайковского, в сопровождении гениальной музыки А.Танеева (оркестр занимал место партера), с удивительной -- как оказалось -- трагической актрисой Евгенией Козыревой в главной роли, и могу кое-что рассказать об этом великолепном грубовато-величественном, потрясающем душу зрелище. Помню два выдающихся спектакля, которые, на мой взгляд, стали для нашего времени тем, чем была "Принцесса Турандот" для своего. "Голый король" Шварца -- фейерверк талантов, находок, юмора, озорства, ускользающего из рук цензуры ехидства, звездный час театра "Современник" и прежде всего Е.Евстигнеева, в течение нескольких минут державшего зал в полуобморочном от хохота состоянии, когда его Король глядел молча на нас как в воображаемое зеркало; и еще "Доходное место" -- лучший, думаю, спектакль М.Захарова и лучшая роль -- Жадов -- Андрея Миронова, шедевры А.Папанова, Г.Менглета, А.Пороховщикова... Есть и другие воспоминания, которыми можно делиться, рассказывая, что это было, и показывая -- как.

А вот как было это... Часто жалею, что не записал, как происходило то-то и то-то в моей жизни: подробности вылетают из головы. А тут и не жалею, чувства этого нет; потому что слов таких не было.

Силясь восстановить хотя бы только посетившее меня ощущение счастливого смятения и благоговейного ужаса, нахожу только один образ: вдохнул в начале, а выдохнул в конце. Или -- будто подняло меня, восхитило, по-старинному говоря, и понесло мощной, веселой, теплой, стремительной волной; словно обнаружились за спиною крылья, о которых и понятия не имел. Что рассказывать! Он ходил, смеялся, пил, сердился, спорил с друзьями, ругал власть, объяснялся с Жуковским, беседовал с Вяземским, вытягивался, усталый, на диване, артистически нахально хитрил с немцем, которому хотел подороже сбагрить эту несчастную статую, -- и был в каждой клеточке существа гений, гений с головы до ног и каждую секунду, хотя не было в роли (написанной, помимо прочего, еще и умно) ничего, призванного "показать гения", -- все почти сплошной "быт". Но это был быт человека, наделенного немыслимым, непредставимым даром, неслыханным умом, одаренного бесконечной, до легкомыслия, внутренней свободой, за которой -- бездна в трепет повергающей сосредоточенности, тайна иного существования; и все это излучало такое магнетическое обаяние и такую красоту, власть которых знакома только влюбленным.

Как это у него получалось, постигнуть было совершенно невозможно. Ни ярких сценических приемов, ни остроумных режиссерских ходов, из тех, что должны "помочь" артисту выразить невыразимое, ни эффектных актерских "штучек", имеющих ту же цель, -- ничего! Одна сплошная правда.

В этом было что-то нездешнее, мы не понимали, где мы; по лицу Татьяны Григорьевны, изучавшей Пушкина полвека, лились слезы, семидесятилетний Илья Львович был порой похож на мальчика, наблюдающего канатоходца, в глазах Натана сияло счастье узнавания, а у меня, наверное, лицо было просто дурацкое: не склонный к мистическому фантазированию и визионерству, я тем не менее почти физически ощущал себя в каком-то другом пространстве -- так летают во сне. Потом сон кончился, зрителей быстро удалили. В небольшой комнате собрались вместе с руководством театра, представителем министерства, автором, режиссером и специалистами ведущие артисты МХАТа -- и началось обсуждение.

Ах, в тяжелое положение попал я, вспоминая. Как играл Ролан Быков -- рассказать не могу, а как это обсуждали -- не хочу, потому что... тоже не могу. Две мощные армады, словно гомеровские Симплегады -- страшные движущиеся скалы, что раздавливают корабли в проливе, -- устремились с разных сторон на бабочку. С одной -- чиновник министерский, оснащенный государственным пониманием искусства театра и значения Пушкина, дробил и плющил превосходную пьесу как идейно чуждое сочинение, мельчащее образ поэта и полное вдобавок коварных намеков на положение советского писателя. С другой...

А с другой -- ринулись на Ролана (он маялся где-то за стенами) с восхитительной пламенной страстью и глубокой, искренней убежденностью, словно комсомольцы, беспокойные сердца, артисты театра, овеянные бессмертной славой, недосягаемые, обожаемые "великие старики" МХАТа: Тарасова, Степанова, Станицын, Масальский (последние двое даже покинули комнату в знак возмущения -- "Нас здесь учат!" -- в ответ на какие-то мои слова) и другие. Что и как они говорили -- передать стесняюсь да и вспоминать не хочу: они уничтожали, они топтали артиста беспощадно, без тени сомнения в своей правоте и с явственно ощутимым удовольствием, даже с торжеством, повелительно пресекая робкие возражения более молодых; они разоблачали "немхатовскую" манеру его игры, издевались над его внешностью и ростом, они утверждали, что Пушкина должен играть только Олег Стриженов (артист изумительный, но совсем не для этой роли). И в ответ на мольбы Татьяны Григорьевны, в голосе которой, казалось, продолжали дрожать остатки слез, на ее пояснения, что Пушкин даже точно такого же роста был и в красавцах блондинах никогда не числился, они говорили, что мы не понимаем законов театра. Впрочем, не было тогда, нет и сейчас у меня к ним ни малейших претензий: они вели себя, как дети, выплевывающие непривычную пищу; они не понимали...

А рядом со мной, почти все время молча, страдал ведущий заседание главный режиссер театра Олег Николаевич Ефремов. Судя по всему, он понимал. Но он попал в чрезвычайно трудное положение: ведь в это самое время им готовилась важнейшая постановка, острый, смелый, рискованный спектакль -- комедия "Старый Новый год" -- и ему никак нельзя было ссориться с начальством еще и из-за Пушкина. Тем более -- в исполнении артиста, которого не рекомендовалось занимать в "положительных" ролях... Но у меня не было ни сил, ни охоты сочувствовать ему. В общем, все это было ужасно, постыдно, невыносимо глупо, нелепо и -- мрачно каким-то чудовищно скучным мраком. Было чувство катастрофы и позора, покрывшего нас всех, в этом участвовавших. Спектакль был закрыт.

Выйдя, мы с Козаковым нашли издергавшегося Ролана и насколько можно мягко и в общих чертах оповестили о происшедшем. Реакция была довольно скупой, судя по внешности, а что там было внутри, я даже представлять себе не хотел, самому было тошно. Я просто догадывался, что у него сегодня произошло несравненное несчастье, рухнула солнечная мечта, совершилась, может быть, главная драма всей его творческой -- только ли творческой? -- жизни. А как, в каком накале это было, могу судить лишь косвенно, по разговору с Борисом Александровичем Смирновым -- Жуковским, который сказал: "Я, может быть, всю жизнь жил для того, чтобы сыграть эту роль!" -- и заплакал.

Не буду описывать, как мы с Быковым и Козаковым, медленно осознавая, но все равно еще не до конца, ужас случившегося, брели по лестнице вниз, к раздевалке, как вышел уже одетый (была зима) Ефремов, едущий в "Современник" играть в спектакле, как отозвал Ролана в сторонку и предложил ему, чтобы "спасти" свою роль, играть Пушкина вторым составом (а первым будет Ефремов), -- и с каким лицом отошел к нам Ролан, чтобы сказать об этом; все это уже иная, другая реальность, о которой говорить -- все равно что наблюдать или рассказывать, как живое и прекрасное существо, какая-нибудь дивная белокрылая птица, издохнув, начинает разлагаться прямо на твоих глазах.

Из четырех пушкинистов, видевших этот прогон, трое уже умерли: и Фейнберг, и Цявловская, и Эйдельман. Остался один я.

Этот день -- один из самых печальных дней моей жизни. В этот день случилась великая беда, не родилось лучезарное событие в русском театре, погибло чудо искусства.

Спектакль, впрочем, вскоре ожил -- правда, очень ненадолго -- в другой постановке и другом составе; Стриженов аристократически блестяще играл Николая I, а в роли Пушкина был Ефремов. "Старый Новый год" получился очень смешной и имел огромный успех, по спектаклю впоследствии даже фильм сняли, так что все кончилось благополучно.

До сих пор, вспоминая и рассказывая то, что здесь написано, я испытываю беспомощную тоску по тому невыразимому чувству полета, захватывающего дух, по пространству того счастливого, невозвратимого сна. А время идет, и, может быть, нет уже людей, которые прожили и приняли виденное так, как мы, четверо "специалистов". Чудо погибло, и память о нем умирает. Скоро она совсем исчезнет. И, наверное, лишь звуки-слова пушкинской роли Ролана Быкова -- подобно голосам египетских жрецов, застывшим в недрах пирамиды, на стенах гробницы, -- останутся на стенах фойе Московского Художественного театра. А больше ничего не останется -- только вот эта фотография.


В. Непомнящий

ИСКУССТВО КИНО, 1996, №6

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/520177.html

Попов А.В. Особенности изображения А.С. Пушкина в отечественной живописи и графике второй половины 20 - начала 21 века.

















Иллюстрации крупно здесь и здесь.

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/519707.html

Памятник Пушкину в усадьбе семьи Ралли в селе Долна (Молдавия), где в 1821 году поэт прожил около двух месяцев во время своего пребывания в Бессарабии. Скульптор Олег Комов, 1974 год.

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/519674.html

Леония Дантес - младшая и самая красивая из трех дочерей барона Жоржа Дантеса закончит свои дни в сумасшедшем доме, куда её отправит отец, обвинив в ненормальной любви к русскому поэту Александру Пушкину.

Всем известно, что после дуэли с Пушкиным, ставшей смертельной для великого поэта, его убийца Жорж Дантес (д'Антез, если быть точнее), был навсегда выслан из России. Также известно, что незадолго до дуэли он женился на Екатерине Гончаровой, сестре Наталии Пушкиной, из-за которой и состоялась дуэль.

Дантес жил во Франции с Екатериной, у них родилось четверо детей - сын и три дочери. Одна из дочерей, Леония - Шарлотта, и стала 'злым гением' Дантеса. Ее способности к точным наукам, - она самостоятельно прошла весь курс Политехнического Университета, - привела ее к разгадке дуэли и по воле судьбы сделала главным обвинителем отца.

Надо сказать, что, выросшая в доме, где русский язык был под запретом, а о русских родственниках и о прошлом в России, связанном с печальными событиями, ничего не упоминалось, Леония смогла самостоятельно выучить русский язык и говорила и писала на нем, по свидетельству брата, 'получше многих русских'. Увлеклась она и русской прозой и поэзией, после чего сразу и безоговорочно избрала своего кумира - Александра Сергеевича Пушкина. Она увешала его портретами свою комнату, создав 'молельню', по выражению ее отца, который из-за этого не мог даже переступить порог комнаты дочери.

Кроме поэзии Леони также изучила и обстоятельства дуэли, движимая, вероятно, в начале желанием защитить доброе имя отца, ведь, как он ей пытался внушить, 'он тоже был пострадавшей стороной, в него стреляли', да и инициатором дуэли был не он.. Занявшись исследованием этого самого выстрела, Леони обнаружила тщательно скрываемую отцом правду.. В самом деле, обстоятельства дуэли хорошо известны и задокументированы: после ранения истекающий кровью поэт из последних сил производит свой последний в жизни выстрел, вскрикивает удовлетворенно от того, что 'попал' и падает без сил.

А что же его противник? Зажав рукой плечо, Жорж д'Антес быстро удаляется в сторону повозки и уезжает. Удивительно! Пуля калибром 12 мм и весом 17,6 грамма, летящая со скоростью 800 м/с при точном попадании ее в корпус на уровне легкого Дантеса не убила! Пушкину точно такая же пуля размозжила тазовую кость (боль адская!) и была смертельной. А тут практически ничего! Это требовало объяснения.

И Леония - Шарлотта все поняла. На Дантесе была надета бронированная защита - скорее всего кираса, поскольку кирасиры были тогда особым родом конного войска, и металлические кирасы, облегающие фигуру, своего рода бронежилеты, выпускались в массовом порядке. Это, кстати, и было причиной неоднократного откладывания Геккерном дуэли, - на изготовление кирасы нужного размера требовалось время . Леония была шокирована тем, что узнала:' Убийца!' - бросила она в лицо отцу и более не общалась с ним.

Однако д'Антес не мог этого так оставить, - он был к тому времени сенатором, мэром своего города. Дочь становилось опасной, и, объявив ее душевнобольной, использовал свои связи и заключил ее в сумасшедший дом. Дантес не мог не знать, на что он обрекает ее, - дома для душевнобольных того времени были отнюдь не похожи на санатории и ни в коей мере не вылечивали больных, а, напротив, способствовали их угнетенному сознанию. Вот выдержка из одного из описаний такого дома:

'Здание было совершенно непригодно для жилья. Заключенные, скорченные и покрытые грязью, сидели в каменных карцерах, узких, холодных, сырых, лишенных света и воздуха; ужасные конуры, куда не хватило бы духа запереть самое отвратительное животное! Женщины, часто совершенно голые, сидели закованные цепями в подвалах, которые наполнялись крысами во время поднятия уровня воды в Сене".

Леония - Шарлотта скончалась в доме для душевнобольных в возрасте 48 лет, после 20 лет заточения. Жорж Дантес умер 2 ноября 1895 года, в возрасте 83 лет, окруженный детьми, внуками и правнуками. Он до конца жизни не прочел ни одной строчки из произведений Пушкина.

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/519267.html

Бюст А.С. Пушкина, 1987 г.
Скульптор Валерий Евдокимов (1938 г. р.)
Бронза, гранит, Музей "Большие Вяземы"

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/519163.html

https://pushkinskij-dom.livejournal.com/518889.html