КВАДРАТУРА АДА |
Один мой знакомый, чей пол и чьё имя указывать не стоит, увлекаясь бесстрастной, а ля Энди Уорхол, киносъемкой, время от времени потчует меня пикантными новостями.
Разумеется, в картотеке его актеров совсем не те “суперстарс”, но иногда, под настроение, и они смотрятся интересно.
На сей раз это была видеосъемка людей, которых я не видел не менее шести-семи лет. Возраст берет своё, но тому, кто сам давно не новый, злорадствовать по этому поводу как-то не с руки. Особенно когда тебя так легко увидеть, какой ты есть.
Возраст персонажей от сорока до шести с лишним - возраст самых реакционных советских граждан, возраст морального большинства моих юных лет, упертые любители Кобзона и Олялина, хотя на момент знакомства с каждым из этих, единственным умеренным фанатом Кобзона и Олялина среди них был, пожалуй, только я.
Живьем я их давно не видел, и поэтому временами кажется, что их играют родственники или просто похожие на них люди, приглашенные из других диаспор и меньшинств.
Местами похоже на сериалы про затаившихся военных преступников, где один и тот же актер вынужден изображать своего героя и в молодости и ветеранском возрасте, хотя он, конечно, никакой не ветеран, а просто удачливый алкоголик.
Выкладывать материал на всеобщее обозрение я отказался, но сюжеты могу перечислить - кто-то молится, кто-то исполняет спортивный танец под известный шлягер Карла Дугласа, кто-то очень подробно описывает интимную жизнь своего сына, ну и, конечно, музыка, без нее - никак, поскольку она объединяет всех этих людей, только уже без меня. В этом они солидарны.
Что надо отметить, воцерковление, при всей серьезности этой процедуры, где-нибудь так на седьмом году, начинает заебывать воцерковленного, как семейная жизнь заебывает женатика, но распространяться об этом не принято. Разочарованием не делятся, в надежде, что оно пройдет.
И всё это напоминает квартиру, заваленную и заставленную пластинками, содержание которых способно доставлять удовольствие сперва три раза подряд, но потом - раз в три года, и это в лучшем случае.
Квадраты обложек в квадратной комнате, и под каждой из них двухсторонний кружок преисподней длиной чуть более получаса, но когда таких кругляков в доме более тысячи...
Плохие журналисты в таком случае вспоминают “арзамасский ужас”, а у меня перед глазами возникают декорации к спектаклю “Тит Андроник”, громадное колесо колесницы, с грохотом пляшущее посреди сцены, и голос старого синяка-монтировщика Жоры Старостенко: “Вот вы дураки! Если б вы знали, как вы похожи на дураков!”.
?
|
Метки: проза рассказ2017 сатира аналитика |
КВАДРАТУРА АДА |
Один мой знакомый, чей пол и чьё имя указывать не стоит, увлекаясь бесстрастной, а ля Энди Уорхол, киносъемкой, время от времени потчует меня пикантными новостями.
Разумеется, в картотеке его актеров совсем не те “суперстарс”, но иногда, под настроение, и они смотрятся интересно.
На сей раз это была видеосъемка людей, которых я не видел не менее шести-семи лет. Возраст берет своё, но тому, кто сам давно не новый, злорадствовать по этому поводу как-то не с руки. Особенно когда тебя так легко увидеть, какой ты есть.
Возраст персонажей от сорока до шести с лишним - возраст самых реакционных советских граждан, возраст морального большинства моих юных лет, упертые любители Кобзона и Олялина, хотя на момент знакомства с каждым из этих, единственным умеренным фанатом Кобзона и Олялина среди них был, пожалуй, только я.
Живьем я их давно не видел, и поэтому временами кажется, что их играют родственники или просто похожие на них люди, приглашенные из других диаспор и меньшинств.
Местами похоже на сериалы про затаившихся военных преступников, где один и тот же актер вынужден изображать своего героя и в молодости и ветеранском возрасте, хотя он, конечно, никакой не ветеран, а просто удачливый алкоголик.
Выкладывать материал на всеобщее обозрение я отказался, но сюжеты могу перечислить - кто-то молится, кто-то исполняет спортивный танец под известный шлягер Карла Дугласа, кто-то очень подробно описывает интимную жизнь своего сына, ну и, конечно, музыка, без нее - никак, поскольку она объединяет всех этих людей, только уже без меня. В этом они солидарны.
Что надо отметить, воцерковление, при всей серьезности этой процедуры, где-нибудь так на седьмом году, начинает заебывать воцерковленного, как семейная жизнь заебывает женатика, но распространяться об этом не принято. Разочарованием не делятся, в надежде, что оно пройдет.
И всё это напоминает квартиру, заваленную и заставленную пластинками, содержание которых способно доставлять удовольствие сперва три раза подряд, но потом - раз в три года, и это в лучшем случае.
Квадраты обложек в квадратной комнате, и под каждой из них двухсторонний кружок преисподней длиной чуть более получаса, но когда таких кругляков в доме более тысячи...
Плохие журналисты в таком случае вспоминают “арзамасский ужас”, а у меня перед глазами возникают декорации к спектаклю “Тит Андроник”, громадное колесо колесницы, с грохотом пляшущее посреди сцены, и голос старого синяка-монтировщика Жоры Старостенко: “Вот вы дураки! Если б вы знали, как вы похожи на дураков!”.
?
|
Метки: проза рассказ2017 сатира аналитика |
В ТЕНИ МЕНОРЫ И РАСПЯТИЯ |
Сакральной музыкой у нас всегда интересовались, как правило, единицы, но – по разным причинам. Произведения Баха, например, кому-то напоминали вступление к альбому Deep Purple "In Rock", только "зачем-то" растянутое на час с лишним. В советское время играла роль еще и разница в цене – "Пёпл" стоил не меньше сорока, а коробка Баха – дешевле поллитры. Дешево и солидно. Напомню, что тогда "Андрея Рублева" мечтали посмотреть не ради икон или "художественного ощущения", а ради "голых теток", которые якобы бегают по полю аж полфильма.
Jesus Christ Superstar моментально растащили на куплеты, пародии и частушки типа:
Дед Иван – супермен,
Пьет по утрам одеколон "Кармен"…
Девушки переводили My Sweet Lord как "мой возлюбленный лорд" – им так больше нравилось.
В вопросах религии у моего поколения (да и у всех последующих в нашем Отечестве, по сей день) царила дикая неразбериха. Пластинок с религиозной символикой на обложке боялись как огня. Никто не думал о душе – это был пустой билет "Спортлото" – что в урну, что на пол – все равно. И вполне закономерно, что два альбома группы с типично психоделическим, сиречь уже старомодным для начала семидесятых, названием "Электрические сливы", переходили из рук в руки без рекомендаций и похвал. От такого добра избавлялись молча. "Вам надо, вы и наслаждайтесь" – силой вас никто не заставлял, и вообще, "что вы пристали, гражданин"?!
Под стать названиям альбомов ( "Месса в До-минор" и "Избавление от обета") была и фамилия продюсера – Аксельрод.
Дэйвид Аксельрод. Те, кого так зовут, имеют отношение скорей к науке, юриспруденции или политике, нежели к поп-музыке. То ли дело Дерик Лоуренс – продюсер все тех же Deep Purple, вот это по-западному, сразу слышно, что англосакс. Аксельрод? Человеку с такой фамилией полагается последние лет пятьдесят писать брошюры о вреде пьянства, которые никто не читает.
Дэйвид Аксельрод не удосужился обзавестись эффектным псевдонимом (Берт Бакарак тоже сохранил свою настоявшую фамилию, явно не представляя, как ее будут коверкать по эту сторону Железного Занавеса, опять же, норовя за любые деньги избавиться от "пластов" великого композитора).
Я с жадностью поглотил содержимое обоих дисков, и почувствовал "приход" самого драгоценного состояния (когда тебе четырнадцать) – обособленность, полное отсутствие желания с кем-то соперничать, метать бисер и т.д. "Электрические сливы" освободили молодой разум от токсинов подросткового пессимизма. Эта странная, немодная и до обморока красочная музыка была далека от действительности, несмотря на то, что ее сочинили и исполнили всего несколько лет назад. Похожее воздействие на "мыслящий пугливыми шагами" ум производит томик средневекового философа, словно выпавший из призрачного разлома в стене.
Оказалось что, Крест животворящий раздражает не только вампиров и комсомольцев, сокращая и без того немногочисленный круг теоретических поклонников такой музыки, он также девальвирует вульгарную цену по-настоящему ценных, уникальных вещей, суть которых не ясна обывателю.
Запад ведь у нас всегда встречали и встречают исключительно по внешней мишуре, по одежке, или, если угодно, "по обложке".
Благодаря знакомству с двумя дисками "Слив", я сделался фанатом не столь важных для подростка модных фасонов и причесок, нет – меня околдовали черные буквы имени Дэйвид Аксельрод, и я стал внимательно читать списки участников на обороте обложек, в поисках нужного мне человека.
В годы "разрядки" американские диски, как правило, уцененные, буквально завалили советский черный рынок, среди бесконечных "Скрипачей на Крыше" (мы ни в коем случае не посягаем на качество великого мюзикла!) попадались вещи диковинные, слишком оригинальные, чтобы вызывать массовый ажиотаж у наших суррогатных "западников".
Цикл композиций, созданных на основе христианской и иудейской литургии, в равной мере внушал отвращение и своим и чужим. Никто не хотел читать ни сектантов, ни безбожников. Люди мечтали о фирменных джинсах и лифчиках с застежкой спереди. Бездуховность и стяжательство делили скабрезный трон в царстве советского обывателя. Место пьесы с названием Kol Nidre – в хоральной синагоге, а не на вечеринке вожделеющих юнцов. В детстве я был очень одиноким человеком, и, вероятно, единственным ценителем опытов Дэйвида Аксельрода на весь мой индустриальный город.
Много лет спустя я выяснил, что в записях вышеназванных альбомов участвовали пианист Рон Тонди и барабанщик Эрл Палмер – одни из лучших музыкантов послевоенной Америки. Стало быть, композитору удалось их чем-то вовлечь в этот явно не самый коммерческий проект? В, скажем прямо, обреченную на провал эстетскую авантюру. Если "Битлз" и породили внутри Совдепа легион подражателей, герою данного очерка ничего подобного не светило. Его музыка напоминала бездетную красавицу, чей возраст навсегда остается загадкой. Такие вещи получают должную оценку только в будущем, когда дозреет и сформируется круг очарованных недосягаемостью людей, жаждущих ее осмысления.
Вслед за попытками синтезировать богослужения пришел черед опытов метафизических. Один за другим, подобно альманахам двадцатых годов, незаметно возникают два цикла: "Песни неведения", и "Песни познания". Параллельно воплощению персональных замыслов, отражающих внутренние духовно-художественные устремления автора, Аксельрод непрерывно занимается продюсированием интересных ему исполнителей. Среди них великолепных черный баритон Лу Роллс. Пишет он и музыку для кинотриллеров, обильно используя приемы модернового джаза и фанка. По качеству его саундтреки не уступают таким столпам киномузыки, как Лало Шифрин или Нил Хефти, намного превосходя суррогатный giallo funk итальянского образца.
Воплощая замысловатые, сложные формы, музыкант не брезгует прилагать руку к якобы "однодневкам", совершенствуя, на первый взгляд, скудный и не очень яркий материал. В числе его тогдашних подопечных стоит упомянуть Common People, Hard Water, Pride. Когда-то об них вытирали ноги, теперь за ними охотятся. У каждого времени свои гурманы и снобы, свой ассортимент деликатесов.
Работая с "простецами", Аксельрод умело пытается сохранить их почвенное бесхитростное звучание, словно ему доподлинно известно, что когда-нибудь в будущем содержимое этих музыкальных капсул, "песни неведения" для дня, вчерашнего произведут на потомков эффект откровения.
Зато сотрудничая с джазменами и виртуозами, он, напротив, доводит совершенство до фатальных пределов сложности (но не искусственной усложненности), рискуя оказаться не понятым современниками. Как детектив, которому доподлинно известно, кто настоящий убийца.
Итак – "песни неведения" и "песни познания"?
"Блейк" Аксельрода отличается от "Блейка" группы The Doors, как опера Верди от караоке, или как братья Маркс от команды КВН. Здесь зрелая преемственность – там угодливый оппортунизм молодящихся симулянтов. Здесь "высокая болезнь" гностицизма, там – вульгарная наркозависимость.
Таковы и дальнейшие судьбы этих двух явлений – The Doors доступны на любом носителе кому угодно. Дэйвид Акельрод – "устная Тора" для избранных.
Каждый должен решить, что слышится ему в этой музыке – уцененные удовольствия или бесценные откровения, которым нет, и не может быть цены?
К чему не прикоснись – на всем печать первобытной уникальности, очевидной для всех – от знатока древностей до последнего землекопа в экспедиции. От монументально величия Earth Rot (в основе этого цикла – Книга Исайи) и Rock Messiah до эротических арабесок на пластинке с декадентским названием StrangeLadies.
Шедевры ("а-а, классика", – говорим мы, позевывая, не желая вникать, не в силах отвыкать от приевшихся, навязанных в первой половине жизни кумиров) почти всегда похожи друг на друга, как штемпелеванная кошерная птица. Ничтожества (впрочем, какие же это "ничтожества", если у них есть свои чарты, площадки и фэны) противны по-разному, но это все какая-то скучная, примитивная непохожесть.
В музыке Аксельрода абстракция – не мазня бунтующего от художественного бессилия безумца, нет – она как разгаданный кроссворд повышенной сложности, обретает вид продуманного коллажа из работ средневековых мастеров.
В известном романе художник Бэйзил Холлурот, будучи не в силах объяснить жуткую метаморфозу написанного им портрета, смущенно бормочет о "какой-то химической реакции". Значит, должна быть такая формула. Но ее состав знает только маэстро. Непостижимо постигается непостижимое.
Где учились пониманию наши пращуры, когда не было на свете ни газет, ни журналов, ни "умных журналистов", из каких рецензий они вычитывали что "чума" а что – "отстой"?
… Поверхностный тон данного очерка вызван отнюдь не скрытым равнодушием к наследию Аксельрода (когда-нибудь оно, как и все, что создано руками и разумом человека, неминуемо станет именно что наследием), а скорее отсутствием необходимости доказывать его состоятельность.
Аксельрод давно принадлежит к элите американской культуры, представителям которой давно некому и нечего доказывать. Скажем прямо – мы попросту не смеем анализировать то, перед чем самые раздутые "умными журналистами" достижения "героев и мучеников настоящего рока" – не более чем спичечный коробок с анализом первоклассника моего поколения.
Не смеем. И другим не советуем.
Непостижимое постигается непостижимо.
Умейн.
14.10.2012
|
Метки: публицистика музыка гении |
