Простому церковному работнику в красивейшей картине Фульчи удалось то, ради чего, не первый раз, напрасно жертвуют собой, пусть не первой величины, но исторические фигуры.

Необходима "есенинщина", массовый психоз в лучших традициях Средневековья, в котором, как положено, победит сильнейший, и кем бы ни оказался этот человек, в наших глазах он заочно безупречен.

Не надо упрямиться.

под микроскопом грифель изострив
кладет на место бритвенный обломок
пронзает фантастический нарыв
выдавливая флегму из потемок

и в вакууме белого листа
как живопись домашнего примата
автограф ставит кончиком хвоста
на негативе черного квадрата

дрожащий перекладиною столб
с повешенным маячит до рассвета
и множит саламндры плоских колб
традиционно плоская планета

пока не воцарился полный штиль
на побережье истинном и мнимом
сквозняк уносит грифельную пыль
в открытое окно табачным дымом

полны и кабинет и коридор
больна бесплодьем римская волчица
невнятен полуночный разговор
о том что неминуемо случится.

запчастей им теперь подавай
им теперь подавай запчастей
как ребенок мечтает
о куче сластей

между там и тогда
от проглоченных банками шпрот
теребят провода
чертенята пустынь и болот

и откуда куда
направляется крейсер психоз
к секондхенду когда
ожидается новый завоз

в синем зале ремонт
а в зеленом идёт "я боюсь"
производство италия
in the days of my youth

in the days of my youth
по шпаргалке поет роберт плант
и посудой звенит как будильник
убогий сервант

батареек концы
прислонив к полюсам
шухерят мертвецы
по старинным своим адресам

между было и не было
мечемся эти и те
комиссара играет опять
волонте.

в каждом ухе шерифа звезда
новый стетсон остался в машине
и не новая мать молода
талисманы блестят на мужчине

не забыт мексиканский каблук
по-ковбойски толкуют с врачами
и готический шепот в углу
обещаешь сынок - обещаю

всё зависит теперь от тебя
будешь умницей вырастет заппа
символ веры рукой теребя
уверяет бомбический папа

но под лиственный шелест знамен
назревает знакомая смута
как обещанный новый сезон
под помпезную музыку спрута

сбереженья уйдут псу под хвост
под проклятия деда-комдива
опускается радужный мост
слышен топот копыт рецидива

не жалеет больных лебедей
беспощадна весенняя сказка
воскресает казненный злодей
в сериале опасная пасха.

мимо урны окурки летят
их полно на полу как на пляже
мимо кассы старушки острят
как на пляже острили мамаши

если умер заморский певец
наподобие вокера скотта
не признаются мать и отец
он им кто он им в сущности кто-то

если молча стоять полчаса
на заброшенной танцплощадке
можно их уловить голоса
и танцора в коронном припадке.

Разумеется, историческая ценность этих изображений, как любых рукотворных идолов, ничтожна, но сейчас они позволяют заглянуть в комнату нетипичного подростка начала семидесятых в нетронутом временем и разложением виде.

Большая часть самодельных абстракций и вырезок появилась на её стенах примерно с семьдесят второго по семьдесят шестой год.

Бессловесные и плоские, равнодушные к жестокому обращению, эти клочки бумаги сумели пережить вереницу живых существ, которые так трогательно и неумело разыгрывали, под ними и на фоне их, патетическую пантомиму в духе песенки Les Marionettes.

Кого-то из этих людей я пытался "увековечить" в придуманных, но близких к истине, образах, кто-то сопротивляется беллетризации по сей день, о ком-то сказать почти совсем нечего. И это "почти" стоит всего, что сказано и написано.

Девица из Ohio Players висела дольше всех. Фассбиндер возник позднее, но достаточно быстро, к тому же, раздобыть задним числом реликтовый номер американского еженедельника с рецензией на "Кулачное право свободы" было бы весьма проблематично.

Потом всё это пропало с глаз так же бесшумно, как появилось.

Не хватает только открытки The Animals в цветном кадре из фильма Get Yourself a College Girl - она была первой, кого мне разрешили прилепить к стенке под светильником "бра", за полчаса изготовленным по чертежам из "Науки и жизни" кем-то из покойных друзей нашего дома.

Спасибо за неожиданный подарок.

С этим выбитым стеклом я прожил чуть ли не лет десять. Выпадал снег, и так же покорно испарялся. Далее, подобно снегу, стали пропадать не просто люди по отдельности, а целые семьи - те, кто теперь существует только в моей памяти, подобно Овидию в переводах Морозкиной и Вольпин.

Если я сейчас выйду во двор и окликну кого-то из них, это будет вопль простреленной волчицы, не так ли?

Эти люди не любили и не знали, не могли знать и любить, хотя шанс им был дан - отстояли их драгоценную жизнь, пожертвовав собою, миллионы примитивных праведников - ни Скотта Уокера, ни Билла Медли, про которых я - человек из третьего подъезда, вдруг начну говорить, навязывая, подсказывая и сватая то, чему, конечно же, не было, и не могло быть места "у нас во дворе".

Я написал эту миниатюру исключительно ради ритма, а не смысла, ради ритма, а не смысла - для грамотного басиста в ней нет ничего экстраординарного. Но вы же дочитали?

Успех этого альбома многим обязан энигматичной фигуре и клавишам Дэвида Стоуна, чей культовый проект Symphonic Slam продолжает изумлять новые поколения ценителей полноценной рок-музыки.

И ударные мистера Пауэлла как нигде срабатывают с точностью привычного к импровизации джазмена в этих, предсказуемых и стереотипных, как разгаданный кроссворд, но ни капли не вымученных, треках.

Если бы нечто подобное появилось сразу после Machine Head, из истории рока можно было бы хладнокровно вырвать солидный клок спорных страниц, а DP mark three выглядел бы совсем иначе, имея за плечами свой аналог Exile On Main Street.

запчастей им теперь подавай
им теперь подавай запчастей
как ребенок мечтает
о куче сластей

между там и тогда
от проглоченных банками шпрот
теребят провода
чертенята пустынь и болот

и откуда куда
направляется крейсер психоз
к секондхенду когда
ожидается новый завоз

в синем зале ремонт
а в зеленом идёт "я боюсь"
производство италия
in the days of my youth

in the days of my youth
по шпаргалке поет роберт плант
и посудой звенит как будильник
убогий сервант

батареек концы
прислонив к полюсам
шухерят мертвецы
по старинным своим адресам

между было и не было
мечемся эти и те
комиссара играет опять
волонте.

по платформе стройдвор
на платформах ходил паниковский
балаганов иврит изучал взаперти
персонажем гомера казался
казненный пеньковский
а буковскому не было
тридцати

дочь профессора
в шлепанцах шлялась кустами
каламбур про пивбарышню тупо твердя
по субботам раскольников скупо менялся пластами
остальную неделю на ватмане что-то чертя

вопрошал бенцианов с кассеты
отчего же мы сами
возвратился из армии хмурый тапир
кое-как приодеты
казались уже мертвецами
обитатели внешне вполне ординарных квартир

кто-то быстро нашлепал портретов
марины с володей
их дарили в обмен на интим
их пытались продать
ныла бледная леди сонетов
они же покойники вроде
и ведут провода непонятно куда

и текла питьевая из кранов вода.