"Мы с вами вступаем в мир литературы, которая вся говорит о любви". Это Танечка, учитель русского и литературы в незабвенном "Вам и не снилось". Они девятиклассники там, помните? Как сейчас десятый класс. Предвыпускной, который в советской школьной программе посвящен был литературе XIX века. "Отцы и дети" Тургенева, "Обломов" Гончарова, "Война и мир" Толстого, ""Преступление и наказание" Достоевского. Ах, еще "Что делать" Чернышевского, как могла забыть. Ну и как, господа? Не смешно? Любовные романы, ничего не скажешь. Хотя, любовь - она ведь разная.
Если принять за точку отсчета программу десятого, которая погружала беззащитное сознание выпускника в советскую литературу с ее приоритетным видом любви "нашей партии к нашему народу", то да. Все в сравнении. и тем не менее, назвать перечисленное"литературой о любви", воля ваша, чересчур смело. Если чего там и искать, то эпической картины народной войны, как у Толстого. Или погружения в глубины изломанного сознания, от безбожия приходящего к вере, как у Достоевского. Или даже не лишенного занятности социального эксперимента, как у бедняги Чернышевского.
Только не любви. В некоторых местах ее по определению, как бы, не должно быть. Если за чем и брала "В поисках утраченного времени" Пруста, уж точно не за любовью. Главным образом из благодарного уважения к Мерабу Мамардашвили. Его "Топология пути" стала самым сильным впечатлением прошлого года.. А может и не только прошедшего. В цикле лекций философ иллюстрирует свои мысли почти исключительно прустовской эпопеей. Когда о том, что прежде считал заумным и скучным, с восторгом отзывается человек, мнение которого безоговорочно авторитетно для тебя, отбрасываешь предвзятость и берешься.
Составить собственное мнение. И еще немного: "а слабо тебе?" И отчасти интерес к французскому языку, к литературе, которая не сплошь Дюма, Гюго и Мопассан, есть у Франции свои высоты и глубины ("что может собственных платонов и быстрых разумом невтонов...") Не пожалела, что начала читать. и достаточно вознаграждена уже теперь, дочитывая первый роман цикла "В сторону Свана". Хотя и не убеждена, что продолжу вторым и дойду до седьмого. Сейчас или вообще когда-нибудь. Там будет видно.
Как и следовало ожидать, это непростое чтение. Высоты и глубины, для исследования коих привлечены стратостаты и батискафы сложносочиненных и сложноподчиненных, донельзя развернутых, предложений. Подобие стремится к подобию и выражать непростые мысли простыми грамматическими формами - нонсенс в понимании Марселя Пруста. Но это очень хорошо, правда-правда. Тягучее медовое очарование лютиков-цветочков его и детских воспоминаний. Того, что у Набокова после отольется в такие компактно-чеканные информационные блоки. Прустовы описания - это избыточная роскошь, но коли научился наслаждаться ею, сумеешь извлечь удовольствие.
Чего стоит исполненная мрачного юмора сценка убиения домоправительницей Франсуазой цыпленка (ах, никто, как она, не умел поджаривать истекающих янтарным соком птах, на вертеле). Только вот в тот день что-то не задалось, куренок трепыхался, не желая расставаться с жизнью, женщина злилась: "Дрянь паршивая. Дрянь паршивая!" А барчук, случайно подсмотревший сценку, ненавидел жестокую и давал слово не пользоваться плодами ее трудов. "Но как же замечательные нежные булочки и шоколадный крем Франсуазы?" "И я б хотел с небес для вас ее достать. Но как мне быть, ведь ночью нужно спать? Тара-ра-ра-ра-рамм..."
Так вот, это оказалось книгой о любви. В третьей части, которая так и называется "Любовь Свана". Потрясающей красоты лавстори, знаете ли. Жил себе и жил припеваючи богатый, свободный, наделенный многочисленными достоинствами человек.Срывает цветы наслаждения, где только можно. Вхож в разнообразные высокие гостиные, куда право рождения не давало ему доступа, но среди талантов имел бесспорную светскость. Она не в умении задирать нос перед нижестоящими, гнуть спину перед стоящими выше и пускать пыль в глаза ровне, если вы ошибочно так подумали. Это дар оказываться в нужное время в нужном месте, умение оказать незначительные по усилиям, но чрезвычайно ценимые нужными людьми, услуги.
Умение держаться со спокойным благорасположенным достоинством равно с герцогиней и ее кухаркой. И вот Сван все это проделывает успешно, пока не встречает женщину. Да ничего в ней нет. Мила, но много таких симпатичных и обаятельных, не блещет умом, хотя неглупа; не слишком образована, неродовита, небогата и, хм, в анамнезе сомнительное прошлое. "Я смотрю ей вслед. ничего в ней нет". Разве вот, физическое неприятие лжи (едва не плачет, когда из соображений светскости приходится). Да особая чуткость. Да внешнее сходство с одной из героинь Боттичелли. Душа Свана просила любви и любовь воплотилась в Одетту.
А дальше будет жизнь, обращенная в служение, в ревнивое внимание, брошенная к ногам. "Обскура" и "Лолита" образца Франции конца XIXв. И человек, вырвавший себя из сонного душевного самодовольства, вытащивший за волосы, как Мюнхгаузен из болота. Принесло это ему удовлетворение? Нет, конечно. Но мы ведь не думаем, что человек приходит в этот мир только и исключительно за удовлетворением.
Всегда и везде цена вопроса в том, сколько ты готов заплатить. Времени, внимательного терпения, потребного на развивание где свитого в моток, а где и колтуном сбитого чужого извилистого внутреннего мира. Не поскупишься, честно распутаешь и в награду тебе собственные невидимые путы спадут, путеводным клубком под ноги лягут. Как-то так, подобное к подобному.
http://chto-chitat.livejournal.com/12203308.html
Еще один взгляд на историю, на Вторую Мировую войну. Неожиданный, непривычный. Мы видели эту войну в таких ракурсах, глазами таких разных людей, с высоты опыта самых разных поколений, что кажется, знаем все. Но это не так и дебютная книга датского писателя (а еще актера, снимавшегося в фильмах Ларса фон Триера, телеведущего и специалиста по рекламе) тому доказательство.
Всегда думала, что прочитала уже все у Ремарка. Оказалось, что есть еще этот роман. И я, честно, затрудняюсь ответить на вопрос, понравилась ли мне книга. Это похоже на ощущение, когда в соц. сетях помещают фотографию больного ребенка или какого-нибудь обездоленного человека, и рука не поднимается поставить лайк, потому что это кощунство, что ли. С этой точки зрения очень трудно читать книгу, в которой описана повседневная жизнь концлагеря, пусть даже и в последние дни перед победой над Германией. И мне кажется, что самому Ремарку было тяжело это писать, настолько тягостно, недвижно развиваются события, настолько гнетущее впечатление. Нет ни одного светлого пятна, ни одного светлого характера, почти нет любви, и товарищество какое-то натужное, слишком партийное. Пожалуй, самое страшное - полная дегуманизация. Не только образы эсэсовцев однобоки, схематичны, нет ни одного сколько нибудь живого человека, но ведь и узники концлагеря почти обезличены, даже имя главного героя - пятьсот девятого - упоминается, лишь однажды, вскользь. Людей просто втаптывали в грязь, не оставляя даже ощущения, что они - еще люди.
