Лукьяненко С. Кайноzой |
Метки: фантастика |
Макс Аллан Коллинз "Агата и тьма" |
Метки: триллер детектив |
Пьеса про атомную угрозу |
|
Без заголовка |
|
Алексей Иванов "Тобол" |
Это будет самая короткая моя рецензия. Эту книгу нужно читать. Нет, не мертва еще современная русская литература. Какой язык! Каков сюжет! Как великолепно и живо выписаны герои книги! Пересказывать два тома полифонического повествования не считаю нужным. У автора все бесконечно лучше. Просто надо читать!
1
|
История Ирландии |
Метки: поиск книг историческая |
Запрещённая любовь во время войны |
Метки: прошу совета ВОВ |
Байетт, "Детская книга" |
Какое шикарнейшее описание Парижской выставки! Как будто на машине времени слетала!
И как всегда это книга о книгах. А еще о художниках, мастерах, горшечниках, фабианцах, анархистах, социалистах, революционерах, суфражистках, детях, школах, музейном деле… Прямо энциклопедия английской (и не только) жизни начала двадцатого века!
Эдит Несбит превращена на страницах романа в Олив Уэллвуд, муж Хьюберт в Хамфри (сохранив профессию и любовь к связям на стороне). Поняла ради чего эти превращения – у реальной Несбит не было отца, погибшего в шахтах, он был химиком, а не рабочим. Переименование дало Байетт свободу фантазии и углубило социальный конфликт романа. Таланты из самых низов (Филип Уоррен, его сестра Элси, сама Олив) и благопристойное состоятельное английское общество. Обилие детей автору нужно для рассказа о разнообразии их судеб (у настоящей Несбит было всего 3 своих детей и 2 принятых детей от интрижек мужа на стороне). Детской книги про Тома под землей тоже в реале нет. Думала что и художника Жана Вебера не существует. Но он есть! Гротескный и устрашающий. На страницах романа мелькает реальные Роден, Оскар Уайльд, Барри, Степняк-Кравчинский, Кропоткин. Интересно – Герберт Метли – это Дэвид Герберт Лоренс? И «Болотные огни» - это интересно какой из его романов? Кроме «Любовника леди Чаттерлей» вроде и не переводилось ничего на русский язык. А яркий образ горшечника Бенедикта Фладда вдохновлен реальным Эриком Гиллом, скульптором и гравером? Кстати у исторического прототипа был приемный сын, который плохо кончил.
Атмосфера чувственности и утонченной порочности. Пряно и грязно. Но завораживает и тянет читать дальше.
Глостерский канделябр, с которого начинается книга тоже существует! Ура!
«Том остановился, не в силах оторвать глаз от подсвечника. Подсвечник был тускло-золотой, тяжелый с виду. Он стоял на трех ногах, каждая в виде длинноухого дракона, зажавшего свирепыми когтями кость и грызущего ее острыми зубами. Край шипастой чаши, куда вставлялась свеча, тоже поддерживали драконы с разверстой пастью, с крыльями, со змеящимися хвостами. Толстый центральный стержень образовали сплетенные фантастические листья и ветви, в которых люди и монстры, кентавры и мартышки извивались, ухмылялись, гримасничали, хватали и разили друг друга. Гномообразное существо в шлеме, с огромными глазами, цеплялось за извилистый хвост рептилии. Были тут и другие люди или кобольды, особенно выделялся один, с длинными вислыми волосами и скорбным взглядом. Том немедленно решил, что нужно показать подсвечник матери. Он попытался запомнить фигуры, но не преуспел. Джулиан принялся читать лекцию. Он сказал, что у подсвечника интересная история. Никто не знает точно, из чего он. Какой-то золотой сплав. Вероятно, место изготовления – Кентербери, там сделали форму из воска, а потом отливку, но за исключением символов евангелистов на центральном утолщении, по-видимому, подсвечник не задумывался как религиозная утварь. Потом он оказался в Ле-Манском соборе, откуда пропал во время французской революции. Французский антиквар продал его русскому – князю Салтыкову. Из коллекции Салтыкова подсвечник и попал в Музей Южного Кенсингтона. Он уникальный, других таких не существует.
Том не знал, что такое символы евангелистов. Но он видел, что эта вещь – целый мир тайных сказок. Том сказал, что надо показать подсвечник его матери. Может быть, это именно то, что она ищет. Ему хотелось потрогать головы драконов.»
Переплетение выдумки и реальности завораживает. Подобное чувство я испытала только от ее же романа «Обладать» и еще от «Орфографии» Быкова. И ощущение рока, надвигающегося на детей после вторжения матери в их «тайные сказки», сокровенное их душ. Недаром Дороти не любит эти истории. Она хочет творить себя, свой внутренний мир сама. А сын Том, завороженный творчеством матери, лишившейся по ее милости тени, обречен. Олив пишет о злой колдунье-королеве подземелья. И она же эта колдунья в судьбе своего сына.
Несмотря на ужасающее количество персонажей, эта книга построена проще чем роман «Обладать». Противопоставление реального и вымышленного, фантазии и действительности. Фантазии живее и сильнее реальности, они пьют из жизни кровь, как вампиры. Многочисленные образы, подчеркивающие и даже назойливо повторяющие эту мысль – марионеточник Ансельм Штерн, картина Вебера, сама Олив, порождающая вымышленные миры и выдуманных героев, но не видящая у себя под носом реального сына Тома, дочь Гедду. Внутренний ребенок Олив играется своими живыми детьми как марионетками. Выдуманный Том ей понятен, нить его судьбы на кончике ее пера, значит и с реальным прототипом все в порядке. Тупость и косность при тонкости ума и фантазии – ужасающее сочетание! Идиллия – мираж. Под поверхностью, в мире теней все совершенно не так! Катастрофа надвигается. Мир полнится подделками. Подделаны вещи, люди, отношения. Все взрослые во что-то играют и любуются своими ролями – Хамфри, Метли, Виолетта, сама Олив. Большинство взрослых потрясающе инфантильны. Серьезны только дети, у них все по-настоящему и всерьез. Особенно дети бедняков – Филип и Элси. Дети, глина перемешиваются с друг другом в этом обильном и многолюдном произведении. Дети – наброски будущих людей? Их лепят из глины отношений, а затем жизнь и война их обжигает? Кто-то не выдерживает и ломается, деструктуируется, кто-то выдерживает и приобретает форму, костенеет. Все очень просто и на поверхности. Все очень сложно, потому что по-разному у всех.
Вот делают фонарики для праздника. У Дороти, желающей стать врачом – скелеты, у простоватой Филлис – цветы, у скрытной и недоверчивой Гедды – ведьмы («Я люблю ведьм»). У подчеркнуто «солнечного» Тома – нахохленные черные вороны на огненном фоне. У Филипа – трубы заводских печей и водяная живность болот.
Вся книга как глостерский канделябр – немыслимое переплетение чудовищ, нечисти и грустных человечков. И материал неизвестен – то ли золото, то ли нет…
В гости к Английской Сказке приходит Сказка Немецкая, сумрачная и зловещая, вся обитающая в Тенях. Марионеточник Ансельм Штерн – таинственный и устрашающий персонаж, отсылающий воображение к гофманиане и братьям Гримм без адаптаций. Воскрешающий Смерть и укладывающий Ее спать в коробку. Суховатый немец, чудак, гуляющий со своими марионетками, мастер-гений. Он выглядите антитезой Олив с ее сказками-утешениями, за которыми кроется страх жизни и страх смерти. Его сказки совсем другие. Полные мистики и аллегорий, беспощадные, умные. Они не убалтывают, не уводят в сторону. Они бьют прямо в цель. Жутчайшая история о Песочном человеке и борьбе с Тенью, где Тень побеждает человека. Гибель, гибель, гибель… Сказка о Торе и Золотом драконе. Смерти бояться не стоит, поцеловав страшные черепа Матерей, можно обрести волшебную помощь, а Матери преображаются из олицетворений тлена и распада в прекрасных мудрых женщин. Что тут иллюзия, а что правда? Правда, что Жизнь и Смерть связаны неразрывно, переходя одна в другую, а Дракон на Золотом ложе (богатство) – душит. И победить Маммону можно только взятым у Жизни волшебным эликсиром, который дается за благоговейное уважение к Смерти. Энтони Байетт любит порассуждать на эту тему, притом с фрейдистским уклоном. А ее откровенность на неудобные темы – без чернухи и смакования подробностей, но и без фиговых листиков – одна из самых привлекательных черт писательницы. Давая развернутую картину начала двадцатого века, она не упустила ни несправедливую англо-бурскую войну, ни организацию концентрационных лагерей (причем, то что англичане – первопроходцы, тоже отмечено), ни идеи стерилизации и физического устранения «недостойных бедняков», витавшие в головах интеллектуальной элиты. Жуткое впечатление произвели описания нравов элитных английских учебных учреждений. Не особо обильные описания, очень вкратце, но тем более убийственный эффект. Именно в престижной школе Том потерял свою тень, превратился в абсолютного Питера Пэна. У Джулиана совсем другой опыт вхождения в коллективы учебных заведений. Нетрадиционная ориентация облегчает ему этот путь.
«Оказавшись в Королевском колледже искусств, он вошел во внешний круг тайного общества, «апостолов». Морган Форстер и подобные ему молодые люди наблюдали за Джулианом, чтобы понять, выйдет ли из него достойный «эмбрион», который сможет «родиться» в ходе ритуала на священном каминном коврике и стать одним из «апостолов». На тайном языке общества рекомендатель «эмбриона» назывался его «отцом». Члены общества были «реальностью»; все прочие люди именовались «наблюдаемыми явлениями».
Ехидство Байетт очаровательно английское, парадоксальное: «Чарльз был умен и понимал, что может позволить себе быть анархистом, потому что богат.» Или: «Порой у Джулиана мелькала мысль, что получение удовольствия – страшно утомительное занятие.»
«Вольфгангу удавалось сидеть на заборе, разделяющем юность и взрослость, невинность и опыт, и непринужденно кататься на калитке туда-сюда.»
Сравнения процессов изменения общества в Англии и Германии тоже очень любопытны.
«Потом все говорили, что нужно запомнить эти дни, чтобы никогда не забывать, что значит быть молодым и живым. Солнце светило им. Воздух был золотой и синий, а под деревьями – темно-темно-зеленый и благоуханный. Как-то они прошли много миль за один день, растянувшись длинной цепочкой из целеустремленно, бесцельно шагающих тел, а весь следующий день сидели в лагере, пели по-немецки и по-английски, читали вслух друг другу и друг с другом, читали про себя, лежа в траве или под луной и звездами. Они купались голыми в холодной воде и днем и ночью: девочки под прикрытием ограждения из желтых флагов, мальчики – ныряя с высокого берега. Они замечали тела друг друга с каким-то неотчетливым любопытством, думая и зная, что на это еще будет довольно времени, что время бесконечно и растяжимо.»
Кстати, случайно обнаружила откуда Толкиен взял описание назгулов! Из поэмы Альфреда Теннисона «Гарет и Линетта»:
Верхом на вороном, как ночь, коне,
В доспехах, полночи черней, а на груди белели ребра Смерти,
И шлем венчал лишенный плоти череп,
Оскаленный в усмешке…
Особо пленило – как изящно и сатирически разделалась Байетт с психоанализом. Критический подход мне люб)
«Я рассказывал свои сны доктору Юнгу, а также доктору Отто Гроссу, который рассказывал свои сны доктору Юнгу и взамен выслушивал его сны. Вы должны понимать, что они двое были как борющиеся ангелы.
Он помолчал.
– Мне снились неправильные сны.
– В каком смысле неправильные?
– Мне кажется, они были… робкие – есть такое слово?
– Да, это хорошее слово.
– Тихие, как у коровы, которой снится трава, или у белки, которой снятся орехи. Но доктора сочли мои сны неудовлетворительными. И, выслушивая мои глупые сны, они их мало-помалу изменили. Мне снилось, что я спускаюсь по каменным туннелям в потайные пещеры, полные львов, драконов и змей. Мне снились семисвечники… семисвечники были и в робких снах, я еврей, и свечи для меня символ семейного ужина – но моя семья во снах обратилась в чудовищ-людоедов и окаменелых женщин, в угоду этим двум.
– Вы меня смешите, но это вовсе не смешно.
– Никто не имеет права диктовать другому человеку его внутреннюю жизнь – расставлять мебель в чужом черепе. Они сделали меня кем-то другим. Адептом… вы говорите «адептом»? – хорошо… новой древней религии. Нам всем снились одинаковые сны, потому что именно такие сны приводили в восторг герра Юнга и герра Гросса. Они изобрели меня заново, понимаете?
– Да, понимаю.
– Они превратили меня в… в неприятную скульптуру или картину. Я был заперт в этих искусственных снах и не мог выбраться наружу. А потом все же выбрался. Должен признаться… только не смейтесь, фрау Коломбино… именно сон показал мне выход.
– Что же вам приснилось?
Флоренция перевернула тело вместе с обременяющим его грузом на бок и устремила все внимание на собеседника.
– Мне снилось, что я в мастерской художника, полной света. Меня окружают холсты с совершенными картинами. Но все они очень бледные. Белые по белому, с минимальным количеством теней, в ярком свете. Огромные полотна, чашка с блюдцем и серебряной ложечкой на бесконечном белом крахмальном полотне со складками. Или белые цветы в белой вазе на белом фоне – на подоконнике белого окна с белыми занавесками…
– Как будто вы умерли и попали в рай.
– Вы так думаете? Я решил по-другому. Я проанализировал этот сон сам. И он сказал мне – словно приказал: думай о поверхностях. Заботься о поверхности. Не копай вглубь.»
Хочется повторить еще раз: «Никто не имеет права диктовать другому человеку его внутреннюю жизнь – расставлять мебель в чужом черепе.» Пожалуй, это главная мысль романа, на разные лады и с разных сторон повторяемая вновь и вновь.
Наверно поэтому я люблю книги. Я получаю предложение приобрести склад мебели, рассматриваю её, но отбираю своё, по своему вкусу и расставляю по-своему. Книга – ненавязчивый собеседник. Любой режиссер делает отбор за тебя. Есть элемент диктата.
Последняя треть книги рождает ощущение, что игровое кино закончено, начинается документальное, хроника мировых событий. Хороший ход, чтобы подвести к финалу, когда все внезапно закончилось. Сказки, игры, затяжное детство, творчество, англо-немецкое мирное общение. Пришла война и убила ясноглазых мальчиков. Мальчиков потеряли окончательно и бесповоротно.
«Люди и их имена были необязательны; Джулиан с какой-то тупой печалью понял, что запомнил их имена: столько имен уже не нужно, нет смысла помнить, потому что некого ими звать, – не вызовешь тех, кто распластан и рассеян в истоптанной трясине, бывшей когда-то зелеными полями и лесами. Можно только писать стихи об исчезающих именах.
Поэзия, думал Джулиан, – это вещество, которое выжимается из людей смертью, близостью смерти, страхом смерти, чужими смертями.»
. Как причудливо переплетаются сказочный сюжет Барри о Потерянных мальчиках и реальные потери. Кольцо, похоже, любимый прием Байетт – опять все закольцовывается от конца к началу, к Глостерскому подсвечнику, лейтмотиву и прообразу романа.
|
Книги об азартных играх, игроках и шулерах |
|
Станиславский. Работа над собой в творческом процессе переживания |
Станиславский К. С. Работа над собой в творческом процессе переживания. Искусство – отражение и познание жизни. М., Эксмо-пресс, 2017 г. 320 с.
Как указывает сам автор в предисловии, книга является вторым томом задуманной им многотомной «системы Станиславского», которая должна была стать своеобразным учебником об актерском мастерстве. Первый том под названием «Моя жизнь в искусстве», опубликованный ранее, вызвал горячий интерес. Имя Станиславского ассоциируется у нас с его всемирно известной школой актерского мастерства. Знаменитое авторское «не верю!», которое в книге мы слышим из уст Аркадия Николаевича Торцова, альтер-эго Станиславского, задает тон сюжетной интриге, но не только. На конкретных примерах, с подробными пояснениями автор последовательно излагает техники, принципы и методы, которые должен использовать актер в своей практике, чтобы никогда более не слышать этого «не верю!».
В продолжении всей своей творческой жизни Станиславский ставил перед собой как актером, так и режиссером новые цели. Этот авторский метод нашел отражение и в рассматриваемой книге. Каждый день, знаменующий новый урок, в вымышленной театральной школе ставит перед учениками все новые и новые творческие задачи, которые те иногда легко, иногда преодолевая значительные трудности, выполняют и таким образом взбираются все выше и выше по лестнице актерского мастерства.
«Работа актера над собой в творческом процессе переживания» - самое востребованное произведение Станиславского, на протяжении многих лет, прошедших с момента первой публикации, оно продолжает оставаться настольной книгой актеров и режиссеров всех мастей, уровней и талантов. Книга по праву считается абсолютным бестселлером среди учебников актерского мастерства, поскольку в ней систематически изложена вся система известного режиссера, которая сегодня входит в программы обучения актерскому и режиссерскому мастерству. Упражнения, дающиеся в книге, доступны для выполнения как дома, так и в творческих мастерских.
Система Станиславского представлена читателю в виде дневника, в котором главный герой Названов записывает свои мысли после уроков сценического мастерства Торцова. Названов в книге - автор-повествователь, Торцов - художественный образ самого Станиславского - учитель, мастер, который терпеливо объясняет начинающим артистам тайны актерского искусства.
Структурно книга Станиславского состоит из 16 глав, в каждой из которых рассматриваются крупные явления в жизни актера, и требования, предъявляемые к нему сценической жизнью.
Лейтмотив системы Станиславского, которая приобретает заметные очертания уже в начальных главах, - пропускание через себя нового материала (то самое переживание, в противовес мускульной памяти актера, занятого исключительно представлением, подражанием природе) и оживление его соответствующими вымыслами воображения. Автор предостерегает от набивших оскомину актерских штампов, существующих с самого начала появления театральных подмостков. Актер, использующий штампы, - ремесленник, он не живет на сцене, не может в полной мере воспринимать роль. Потрясти зрителя можно только подлинными чувствами, присущими тому или иному персонажу, тем цельным образом, который создает (в некоторых случаях копирует) актер.
Назначение «Работы над собой...» исключительно практическое, этим обусловлена ее композиция и сюжетная коллизия. Можно сказать даже, что в книге вообще нет сюжета, хотя присутствует и завязка, и развязка, персонажный мир четко очерчен, наличествуют конфликты и внесюжетные вставки, мастерски выписан образ автора-повествователя. Несмотря на все это, Станиславский подчеркивает, что «ни учебника, ни грамматики драматического искусства быть не может и не должно» - и в этом видится основное противоречие наработанного материала и целей литературного труда.
Читается книга легко и интересно и, на мой взгляд, вполне вписывается в жанровые рамки литературы по саморазвитию (работа над имиджем).
Метки: Станиславский рецензия |
Художественная литература про Ивана Грозного, Смутное время, Бориса Годунова |
Метки: что читать что читать - история историческая |
Помогите выставить приоритеты |
Метки: альтернатива что читать? |
Александр Панчин ''Защита от тёмных искусств''. |
Всем кто верит во всяких призраков и колдунов, надо взять и прочитать эту книгу. Тем кто не верит тоже, чтобы ещё более убедиться в своей правоте.
Книга очень интересная, что-то я знал и до прочтения, о чём-то догадывался, а о некоторых вещах и не подозревал.
Более меня всего поразила одна вещь и это совсе не весело, хотелось бы верить, что это не так, но теперь верится с трудом.
Все наверное слышали рассказы, как люди выходят душой из тела (как правило это бывает под наркозом), летают над самим собой, бывает перемешаются сквозь стены в соседние помещения, а кто-то взмывает в космос и чувствуя, что пора бы и назад - в страхе возвращается.
Учёные изучая этот феномен, установили - есть часть мозга, которая отвечает за определение своего места в пространстве. Грубо говоря, при воздействии на эту часть мозга (будь то травма или специальные препараты), мозг перестаёт соображать где он находится и ему чудится, что он где-то вне тела.
А теперь самое печальное.
Учёными проводились опыты: люди принимали специальные препараты и погружались в сон, пробуждаясь они рассказывали, что видели себя со стороны (с потолка к примеру) и всю палату и врачей там тусующих.
Описания были довольно точными, только вот в чём штука: после погружения в сон подопытного, в палату затаскивали какую-нибудь хреновину (огромную цветастую вазу к примеру или ещё что-то), а перед пробуждением - убирали. Ни один из воспаривших душой ничего об этих предметах ни слова не говорил. Они просто ничего не видели - это всего навсего клюки мозга...
Хотелось бы верить в бессмертие души, но теперь, вериться с трудом... впрочем, я повторяюсь.
|
"Золотой осёл" Апулея |
Помните – как это у Пушкина: "Читал в охотку Апулея / А Цицерона не читал"? (Александр Сергеевич это как эпизод своих лицейских лет вспоминал). Эту строчку можно рассматривать как рекомендацию от очень хорошего человека. Мне она запомнилось, потому что я тоже читал Апулея. И мне тоже понравилось - на фоне всяких Цицеронов, что задавали в универе по курсу античной литературы.
Роману почти 2000 лет, поэтому стиль специфический. Начало, видимо, годное в 150 году, в 2018 захватывает не сразу. Но потом, ничего, втягивает. В завязке присутствует магия с превращениями. Думаю, после Булгакова это не должно нас поражать, нормальный худ. приём.
|
Ни анархизма, ни мистицизма. |
|
Дж. Л. Батлер "Обладание" |
Метки: триллер детектив |
Помогите вспомнить книгу! |
Метки: поиск книги |
«Ленин: Пантократор солнечных пылинок» Льва Данилкина |
Метки: рецензия |
Что читать |
Добрый день, други.
Помогите, посоветуйте, что читать? А хочется что-то такое этакое про жизнь, классику, лучше русскую. Что прочитано: Абрамов, Мельников-Печерский, Слепухин, Арсеньев, Гранин. Короче — судьбы, семьи, Россия или СССР, русский язык достойный (Иванов со своими повестями -романами ни-ни, не идет от слова «совсем», Прилепин тоже спасибо, Лавр не надо).
Всем огромное спасибо за подсказку.
|
Крауч. Абандон |
Новый роман Б. Крауча - прекрасная книга. Серьезная, несмотря на некую мистику в начале книги, интересная, страшная. Все при нем. Почему то она оказала на меня такое сильное влияние - я, когда ее прочитала, никак не могла убрать ее из головы, все думала о событиях книги, о ее героях. Я даже удивилась такому вот впечатлению.
Автор - известный писатель, по его книгам поставлены сериалы. Но для меня Крауч был совсем не знаком. Получилось очень хорошее знакомство с его романом.
Сюжет в двух словах. Путешествие в мертвый город и что из этого вышло. Больше ничего не хочу писать о сюжете. Что ни напиши - будет неинтересно. Хочу посоветовать - хотите прочесть классную книгу - читайте "Абандон". Почему то уверена, что книга вам понравится.
|