Буала все записи автора

Серебряный век наступил после золотого Пушкинского и был необычайно богат поэтическими талантами. Первая десятка великих, в основном, состоит из мужских имен. Но значительную часть нашей богатейшей поэзии составляет творчество поэтесс-женщин, незаслуженно забытых, исключая Анну Ахматову и Марину Цветаеву.

Имя Мирры Лохвицкой знакомо лишь узкому кругу специалистов и любителей поэзии Серебряного века. Между тем, это была одна из самых светлых поэтов, нежная и трогательная, и очень жаль, что о ней написано так мало, и она почти забыта.

Мария Александровна Лохвицкая – русская поэтесса, подписывающаяся псевдонимом Мирра, родилась 1 декабря (19 ноября по ст.стилю) 1869 г. в Петербурге, в семье известного в то время адвоката, доктора права. Мать тоже была просвещенной и начитанной женщиной. Росла в многодетной семье, часто переезжающей по городам. Многие дети этой семьи оставили след в литературе, например, Надежда Лохвицкая - Тэффи - родная сестра Марии. Когда в 1874 году Лохвицкие переехали в Москву, Мария в 1882 г. поступила в Александровское училище, позднее ставшее институтом. Закончив его в 1988 году, она получила свидетельство домашней учительницы и вернулась в Петербург. Сочинять стихи она стала рано, с 15 лет, а с 1889 года регулярно публиковала их в журналах. Первым изданием был журнал «Север», потом «Живописное обозрение», «Художник», «Труд», «Русское обозрение» и др.

Она взяла себе псевдоним Мирра, что было созвучно с греческим словом «смирна», т.е. драгоценное благовоние, древний символ любви и смерти. «Мирра» как компонент входит в состав, употребляемый в богослужебной практике, и символизирует дары Святого Духа. Все эти темы были в поэзии Мирры Лохвицкой, писавшей удивительно лиричные стихи, за которые её прозвали «русской Сафо», древнегреческой основоположницы любовной лирики.
Стихи Мирры были полны музыки, эмоций, блестящих метафор, а описания любви проникнуты душевной чистотой, простодушием и глубокой религиозностью. Двадцатилетняя девушка писала зрелые и страстные стихи, призывающие любить и наслаждаться жизнью.

ПОРТРЕТ

Она не блещет красотою,

Чаруя прелестью своей,

И воля с детской простотою

В ней воплотилась с юных дней.

Искусства чудо неземное

Она сумеет оценить,

И все прекрасное, святое

Способна искренно любить.

Ей чужды мелкие желанья,

Воззренья узкие людей,

Чужда их жизнь, их прозябанье

Без чувств глубоких и страстей.

Когда ж усталою душою

Она захочет отдохнуть,

И непонятною тоскою

Сожмется молодая грудь, –

Она не ищет состраданья,

Ни утешенья у друзей,

И молча, горе и терзанье

Хранит на дне души своей.

Улыбка счастья, слезы муки

Ей не изменят никогда,

Но в миг свиданья, в миг разлуки,

Прорвется чувство иногда.

Под маской холодно-спокойной

Горячая бунтует кровь…

Она подобна ночи знойной –

Вся страсть, вся нега, вся любовь!

                                                      1892

Она общалась со многими творческими личностями: с писателями Всеволодом Соловьевым и И. Ясинским, с В.И. Немировичем-Данченко, критиком и историком искусства П.П. Гнедичем, с поэтом и философом Владимиром Соловьевым и др.

Отдыхая на даче под Петергофом, она познакомилась со своим будущим мужем, студентом Петербургского университета Евгением Жибером, сыном известного профессора архитектуры. Мирра Лохвицкая и Евгений Жибер, ставший инженером-строителем, поженились в 1891 году.

Мирра Лохвицкая с мужем Е. Э. Жибером

Детей у поэтессы родилось пятеро, все – мальчики. Трое: Михаил, Евгений и Владимир появились в первые годы её замужества, один за другим. 

Мария с сыном Михаилом

с сыном Евгением

Мария Александровна с сыном Измаилом

В 1900 году – четвертый сын Измаил, в 1904 году – сын Валерий. 

Своим четырем детям в начале 1900-х годов Мирра Лохвицкая посвятила шутливое стихотворение.

Михаил мой — бравый воин,
Крепок в жизненном бою,
Говорлив и беспокоен.
Отравляет жизнь мою.

Мой Женюшка — мальчик ясный,
Мой исправленный портрет.
С волей маминой согласный,
Неизбежный как поэт.

Мой Володя суеверный
Любит спорить без конца,
Но учтивостью примерной
Покоряет все сердца.

Измаил мой — сын Востока,
Шелест пальмовых вершин,
Целый день он спит глубоко,
Ночью бодрствует один.

Но и почести и славу
Пусть отвергну я скорей,
Чем отдам свою ораву:
Четырех богатырей!

В её ранних стихах любовь описывается как светлое чувство женщины, счастье которой состоит в семейной жизни, в материнстве, в подчинении любимому мужчине.

В Петербурге она входит в литературный кружок поэта К. Случевского, где она всегда была желанной, но нечастой гостьей и успешно выступала на литературных вечерах. Её окружала своеобразная аура, полная слухов и домыслов, основанных на её некоторой экзотической красивой внешности, а славе сопутствовал некий оттенок скандальности, несмотря на то, что ни в творчестве, ни в поведении она не допускала эпатажности, а, наоборот, была очень застенчивой и скромной.

Я не знаю, зачем упрекают меня,

Что в созданьях моих слишком много огня,

Что стремлюсь я навстречу живому лучу

И наветам унынья внимать не хочу.

Что блещу я царицей в нарядных стихах,

С диадемой на пышных моих волосах,

Что из рифм я себе ожерелье плету,

Что пою я любовь, что пою красоту.

Но бессмертья я смертью своей не куплю,

И для песен я звонкие песни люблю.

И безумью ничтожных мечтаний моих

Не изменит мой жгучий, мой женственный стих.

Мария Лохвицкая. 1890-е годы.

И.Бунин, вспоминая поэтессу с большой теплотой, писал: «Одно из самых приятных литературных воспоминаний – о Мирре Александровне Лохвицкой… Воспевала она любовь, страсть, и все поэтому воображали себе чуть не вакханкой, совсем не подозревая, что она при всей своей молодости, уже давно замужем…, что она мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива, часто даже гостей принимает лежа на софе в капоте и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив, болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью. И все в ней было прелестно: звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая, легкая шутливость»

О М. А. Лохвицкой осталось немного воспоминаний, что было обусловлено несколькими причинами. Замкнутая и застенчивая, поэтесса редко выходила в свет, оправдывая своё затворничество домашними делами, болезнями детей, позже — ухудшившимся самочувствием. Многие из тех, с кем она поддерживала дружеские отношения, принадлежали к старшему поколению и умерли раньше неё (К. К. Случевский, Вс. Соловьёв), не оставив воспоминаний. Её отношения со сверстниками были непростыми, причём, если Брюсов и Гиппиус открыто выражали ей свою антипатию, то другие проявили в мемуарах, на первый взгляд, необъяснимую сдержанность: так, почти ничего не написали о поэтессе люди, лучше других знавшие её: Тэффи (младшая сестра Марии Надежда Лохвицкая), и Бальмонт

Возможно, самый яркий портрет поэтессы создал в своих воспоминаниях Василий Немирович-Данченко, с которым у юной Лохвицкой сложились доверительные отношения: …Родилась и выросла в тусклом, точащем нездоровые соки из бесчисленных пролежней Петербурге, — а вся казалась чудесным тропическим цветком, наполнявшим мой уголок странным ароматом иного, более благословенного небесами края… Чудилась душа, совсем не родственная скучному и скудному, размеренному укладу нашей жизни. И мне казалось: молодая поэтесса и сама отогревается в неудержимых порывах вдохновения, опьяняется настоящею музыкою свободно льющегося стиха.

                                                                                         В. И. Немирович-Данченко. «На кладбищах». 1922

На фоне печальной поэзии 80-90-х годов стихотворения Лохвицкой подкупали своим мажорным тоном, ощущением радости. Они представляли собой лирический дневник, в котором автор делится самыми сокровенными своими переживаниями, а каждое событие, каждая интересная встреча в жизни воплощается в новое стихотворение, в творческое произведение.
Первый сборник стихотворений Мирры Лохвицкой вышел в 1896 году и был удостоен Пушкинской премии. Далее сборники выходили в 1898, 1900, 1903 и 1904 гг. Последние были отмечены почетными отзывами Академии наук.

Он мне шептал: Приляг на грудь мою,
Склонись ко мне головкою своею,
Я расскажу, как я тебя люблю,
Как долго ждать и верить я умею…
Как я давно томился и страдал, –
И наконец, желанный день настал, –
Я встретился с подобной мне душою
И я любим!.. Я понят был тобою…
Я не искал божественной любви,
Возвышенно-святого идеала.
О, нет: все мысли тайные мои
Одна мечта заветная пленяла.
Хотел я сердце чуткое найти, –
И ты одна мне в жизненном пути,
Как звездочка небесная блистая,
Светиться будешь вечно, дорогая.

Несмотря на «смелость» своей любовной лирики, в жизни Мирра Лохвицкая была добродетельной и целомудренной женщиной, прекрасной матерью и женой. Но её брак, счастливый очевидно в первое время, сменился длительными расставаниями с мужем и последовавшей семейной и душевной драмой. На жизненном пути её ожидало то роковое событие, которое она сама назвала искушением «полуденного часа».

В 1895 году в Крыму она познакомилась с поэтом Константином Бальмонтом, который с тех пор стал основным героем её любовной лирики. Бальмонт – один из самых знаменитых поэтов своего времени в России, самый читаемый и почитаемый из гонимых декадентов. Об отношениях поэта и поэтессы можно судить только по отрывочным упоминаниям в их переписке с другими поэтами и их «перекличке» в стихах, которая в начале знакомства была полна восторгов. Между ними развился своеобразный «роман в стихах», который состоял из множества стихотворений-«половинок», смысл которых прояснялся лишь при сопоставлении стихов Бальмонта и Лохвицкой. Сам Бальмонт говорил, что с Лохвицкой его связывала лишь «поэтическая дружба».

А в её стихах он – «Лионель», юноша с кудрями «цвета спелой ржи» и глазами «зеленовато синими, как море». В поэзии Лохвицкой Бальмонт узнается легко, но по причине своего семейного положения и религиозных убеждений поэтесса пыталась подавить свое чувство в жизни, давая ему волю только в стихах.

МОЙ ЛИОНЕЛЬ

О нет, мой стих, не говори

О том, кем жизнь моя полна,

Кто для меня милей зари,

Отрадней утреннего сна.

Кто ветер, веющий весной,

Туман, скользящий без следа,

Чья мысль со мной и мне одной

Не изменяет никогда.

О песнь моя, молчи, молчи

О том, чьи ласки жгут меня —

Медлительны и горячи,

Как пламя тонкое огня,

Как струны лучшие звучат,

Кто жизни свет, и смысл, и цель,

Кто мой возлюбленный, мой брат,

Мой бледный эльф, мой Лионель.

Да и встречались они редко: Бальмонт часто был за границей. Мирра Лохвицкая свято чтила свой долг жены и матери, но была не в состоянии побороть мучительное чувство. Порывы страсти и покаяния составили содержание её поздней зрелой лирики.

В своих мемуарах И. Ясинский писал: «Мирра Лохвицкая писала смелые эротические стихи, среди которых славился «Кольчатый змей», и была самой целомудренной замужней дамой в Петербурге».

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать –

За миг, один лишь миг, украденный у счастья,

Безмолвствуя, храни покой бесстрастья,

Умей молчать!

И если радостей короткой будет нить

И твой кумир тебя осудит скоро

На гнет тоски, и горя, и позора, –

Умей любить!

И если на тебе избрания печать,

Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,

Неси свой крест с величием богини, –

Умей страдать!

                                                         1895

Бальмонт же, увлеченный в те годы идеями Ницше о «сверхчеловеке», придерживался совершенно иных взглядов на семью и брак, не считал это препятствием к свободным связям, которых у него было множество. Между ними растет взаимное непонимание, наметились резкие расхождения во взглядах.

Ты будешь женщин обнимать,

И проклянешь их без изъятья.

Есть на тебе моя печать,

Есть на тебе мое заклятье.

И в царстве мрака и огня

Ты вспомнишь всех, но скажешь: «Мимо!»

И призовешь одну меня,

Затем, что я непобедима…

Константин Бальмонт  и  Мирра Лохвицкая

Бывшие друзья и единомышленники, они превратили стихотворную перекличку в поединок, где критические отзывы Бальмонта и его демонстративное пренебрежение к чувствам и репутации Лохвицкой расшатывали её душевное состояние. Последствия оказались трагичны для обоих поэтов. У Лохвицкой результатом драматического конфликта стало душевное расстройство, в конечном итоге приведшее к преждевременной смерти, а Бальмонт в неумеренном разгуле разрушал свою личность и его в конце жизни тоже настигла душевная болезнь. В архиве Бальмонта нет ни одного письма Лохвицкой, в её архиве сохранилось лишь одно его письмо. Отношения двух поэтов окружены молчанием. Литераторы, писавшие о Бальмонте, Лохвицкую почти не упоминают, отношение к ней было неоднозначно.

1904 год

А её здоровье ухудшалось. Боли в сердце, ночные кошмары, хроническая депрессия и душевные переживания после пятых родов обострились, и в 1905 году поэтесса была уже практически прикована к постели. В августе Мирру Лохвицкую поместили в клинику, чтобы дать ей полный покой, которого не было дома из-за детского шума. Последние дни для неё были настолько мучительными, что от страданий ей применили морфий, под влиянием которого она заснула, не зная, что умирает. 27 августа 1905 г. поэтесса скончалась в возрасте 35 лет в Бехтеревской клинике от сердечной болезни, дифтерита и базедовой болезни.

Но для современников Мирры Лохвицкой было очевидно, что её смерть связана с её душевным состоянием и постоянным нервным напряжением. После отпевания её похоронили на Никольском кладбище, где на похоронах было немного тех, кто почтил её память, что говорило о её глубоком одиночестве и непонимании. К. Бальмонт, как и многие литераторы, не подозревал, что Лохвицкая серьезно болела, и на похоронах не был, хотя не знать о её смерти не мог. В письме к В. Брюсову от 5 сентября 1905 он писал: «Лохвицкая – красивый романс». Однако смерть возлюбленной все-таки была для него ударом и через восемь лет Бальмонт признавался Федору Фидлеру, хроникеру литературной жизни, что «любил её и продолжает любить до сих пор: её портрет сопровождает его во всех путешествиях…». К.Бальмонт посвятил ей свою книгу.

Можно всё заветное покинуть,

Можно всё навеки разлюбить.

Но нельзя к минувшему остынуть,

Но нельзя о прошлом позабыть!

К. Бальмон

История любви двух поэтов имела странное и трагическое продолжение в судьбах их детей. В честь Лохвицкой Бальмонт назвал свою дочь Миррой, воспринимая её как реинкарнацию возлюбленной. А сын Мирры Лохвицкой был назван Измаилом, так же, как и главный герой одного из её произведений, в котором она отражала свои отношения с Бальмонтом.

В 1922 году к нему, жившему в Париже в эмиграции, явился молодой юноша – поэт Измаил Лохвицкий-Жибер, очень похожий на свою мать. Вскоре он стал поклонником 15-летней Мирры Бальмонт, тоже писавшей стихи. Непонятна причина, но через полтора года Измаил застрелился, а Мирре Бальмонт передали пакет с его стихами и портретом его матери. Судьба этой дочери Бальмонта была тоже трагична. Рождение более чем десяти детей, нищета, автомобильная авария, смерть в 1970 году.

Сыновья Лохвицкой Евгений и Владимир умерли во время блокады Ленинграда. Сын Михаил, долго живший в эмиграции, покончил собой в 1967 году. Младший Валерий в 70-е годы жил в Париже.

Могила Мирры Лохвицкой сохранилась, и на надгробном памятнике строки её стихотворения:

Люблю я солнца красоту

И музы эллинской создания,

Но поклоняюсь я Кресту,

Кресту – как символу страдания.

Современники и критики положительно оценили её творчество. Из символистов наиболее дружественно к ней относился Ф. Сологуб. Последователем поэтессы был Игорь Северянин, создавший своеобразный её культ:

ИСКАНИЕ ХРИСТА

Когда душа была чиста,

Когда в возвышенных стремленьях

Искала пламенно Христа, –

Он мне являлся в сновиденьях.

И вера детская росла,

 Горела в глубине сердечной,

 Как тихий свет Его чела –

Не ослепляющий, но вечный.

Потом, казалося, во мне

Иссякли добрые начала.

Ни наяву, ни в мирном сне

О небесах я не мечтала.

Хоть ни на миг в душе моей

Не зарождалося сомненье,

Но стали чужды прежних дней

Живой восторг и умиленье.

То был ли бред?.. То был ли сон?..

Иль образ призрачно-туманный?

Но мне опять явился Он,

Небесной славой осиянный!

Лучи нетленного венца

Лик дивный кротко озаряли,

И очи благость без конца

И милосердие являли.

С тех пор тоски и страха нет.

Что жизни гнет и мрак могилы?

Когда надежды блещет свет,

Любить и верить хватит силы!

                                                           1892 год

«Я Лохвицкую ставлю выше всех:

И Байрона, и Пушкина, и Данта.

Я сам блещу в лучах ее таланта».

Анна Ахматова, когда оценивала чьи-то стихи, высшей похвалой называла те стихи, в которых есть тайна. И песня. Если нет тайны и нет песни, то искусства нет, жизни нет. Мирра Лохвицкая была основоположницей женской русской поэзии, полной и тайны, и песни. В то нелегкое время, на рубеже веков, многие поэты, люди не от мира сего, жили на пределе, но владевшие каким-то тайноведением, писали и говорили на особом мистическом языке. Есть что-то мистическое как в поэзии Мирры Лохвицкой, так и в её судьбе, и в её имени. Изучая жизнь, творчество и судьбу русских поэтесс, понимаешь, какой дорогой ценой оно оплачено.

Мало найдется поэтов, чья литературная судьба начиналась бы столь успешно и завершилась бы столь печально. В начале пути быстрое признание, восторги читателей, похвалы критиков, престижная Пушкинская премия, присужденная молодой поэтессе уже за первый сборник её стихов. А через каких-то 15 лет циничные насмешки, мелкие придирки и равнодушие публики, не удостоившей прежнюю любимицу даже букетом цветов на похоронах.

«Молодою ждала умереть,

И она умерла молодой»

Перефразировал её известные строки Игорь Северянин, чтивший её память с благоговейным восторгом.

Могила М. А. Лохвицкой на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге

Но в советскую эпоху слава Мирры Лохвицкой угасла и её произведения отдельно не издавались больше 90 лет, так как её любовная, философская и религиозная лирика не могла вписаться в советскую идеологию. Стихи её до сих пор не оценены по достоинству, а биография полна неясностей, да и, к сожалению, сведений о ней немного. Наиболее полным и правдивым источником о ней самой является её поэзия, в которой отразилась её личность. Сама о себе она говорила: «Я – женщина и только». Стиль ей стихов невозможно спутать с чьим-либо другим.

«На нашем тусклом небосклоне она мелькнула яркой голубой звездочкой. Сколько надежд связывалось с ней! Как восторженно её встретили все, кому была дорога истинная поэзия. Эта маленькая фея завоевала всех ароматом своих песен. Всё обещало ей чудный расцвет!» Из очерка В.И. Немировича-Данченко «Погасшая звезда»

*    *    *

_{Источник...}