Ptisa_Lucy все записи автора Автор Алексей_Груненков,

Было у Луки и Горыныча странное развлечение. Оба жили в одном городке и досуг проводили вместе. Правда, до поступления в училище они хоть и пересекались, но ходили в разные классы школы и не пересекались между собой, а тут обстоятельства изменились. Длинная дорога туда и обратно, плюс совместное посещение лекций и сидение за одной партой. Всё это поневоле сближало.
Мимо их городка пролегало шоссе. А городок маленький. Даже не городок, а посёлок городского типа с десятком улиц. Встречаться особо негде, к себе тоже не пригласишь – и у того, и у другого по младшей сестре дома – вот новоявленные друзья и повадились ходить к шоссе развлекаться. Разводить в лесополосе костры, отмечать праздники, да и просто весело проводить время.
Скоро к ним присоединился третий. Чей-то школьный приятель, который не ушёл после девятого класса за специальным образованием, а продолжил учёбу в школе. Лука и Горыныч часто рассказывали о нём, но имя его я забыл. Неважно, впрочем, как звали этого чувака (для порядка назову его Петей), но этот Петя был тем ещё отморозком. Именно он изобрёл игру под названием “Фур-капут”. А игра эта заключалась в том, чтобы засев в кустах на шоссе кидаться палками и камнями в проезжающие мимо фуры. Как Лука и Горыныч пошли на это дикое предприятие – загадка. Ну ладно Лука! От этого дебила всего ожидать можно. Голова у него работала лишь от случая к случаю. Но почему правильный Горыныч согласился на предложение? Ведь в отличие от Луки он соображал более-менее постоянно. С другой стороны как утверждал Лука в процессе обстрела тяжёлой артиллерией из караванов нередко выпадал ценный груз. Так под Новый Год им достался целый ящик шампанского. Он вылетел на обочину, после того как фура вильнула от запущенного в кабину булыжника, брошенного отчаянным и метким Петей.
Все трое облачались в зимние маскхалаты. Обстрелянные водители грузовиков чаще всего пролетали под градом камней и палок не притормаживая, но случалось и так, что кто-нибудь останавливался. Возвращался назад с фонариком и монтировкой и светил по кустам в надежде обнаружить хулиганов, но те отбегали прятаться в глубину леса. Свои костры они разводили там же и заметить огонь с обочины водителям не удавалось. Правда, пару раз их едва не накрыли. Приезжал милицейский уазик и несколько оперов якобы отправились прочёсывать близлежащую территорию в поисках трёх уродов если верить Луке, который всегда изрядно преувеличивал, особенно при общении Кубановым. Трепался будто про эти нападения писала местная пресса, окрестившая дегенератов “разбойниками с большой дороги”. Вообще подобные действия рано или поздно могли привести к дорожной катастрофе и странно, что Горыныч не задумывался об этом.
В тот погожий денёк перед самыми майскими праздниками Горыныч то ли заболел, тот ли отчалил куда-то с предками и Лука приехал в училище без него. Втроём, Лука, Куб и я мы грелись на тёплом солнышке во дворе шараги. Проторчать весь день напролёт в душной аудитории никто не хотел. Тем более в предпраздничные дни отпускали домой пораньше. Первое число в этом году выпадало на среду, в правительстве перенесли какие-то даты и сделали длинные выходные.

Мы сидели на трубе и строили фантастические планы на будущее. Обсуждали первый стихотворный текст, написанный мной для нашей будущей рок-группы, где Кубу отводилась роль соло-гитариста, а Луке барабанщика (он и барабанные палочки где-то выточил). Оба недавно записались в рок-студию. Они и меня звали с собой вокалистом, но я отказался, сославшись на отсутствие вокальных данных. Обращаться к матери за деньгами было пустой затеей и тогда Куб попросил меня написать текст песни. Я написал и принёс его на тетрадном листочке. В тексте эксплуатировался узнаваемый образ очкарика. Чьи-то карие очи заменяли ему дни и ночи. Он готовился был отдать всё за блеск её глаз, искал в её же душе хоть какой-то лаз и так далее. А в конце каждого куплета у него падали с носа и разбивались последние очки, а сердце чернело от тоски.
На словосочетании “чёрное сердце” настоял Куб, ведь он придумал для группы название “Black Heart” и хотел его оправдать. Ну а в целом нормальный текст получился. Про безответную любовь. Сам от себя не ожидал. При его создании я подсознательно опирался на тексты “Наутилуса”, “Кино” и “ДК”. Куб оценил моё творчество высшим баллом. Заявил, что песня станет хитом. Осталось лишь найти хорошего композитора способного написать к нему музыку. А вот Лука скривил рожу и обвинил меня в плагиате. Якобы какая-то строчка в стихотворении показалась ему знакомой, но на самом деле он мне просто завидовал.
Но неважно. А важно то, что он подкинул нам мысль прогулять сегодняшние занятия. Набрать в ларьке выпивки (в последнее время мои “товарищи” предпочитали водке клюквенную настойку в 35 оборотов) и съездить в городок к нему в гости. Заодно сдёрнуть с уроков Петю и пойти на природу в лес.
Идею Луки Куб безоговорочно поддержал. Однако, в отличие от него я принял её с меньшим восторгом. Дело в том, что при каждом возвращении домой из училища мать всё также меня обнюхивала, а поскольку скрывать ото всех причину своего алкогольного воздержания никак не представлялось возможным, то в нашем коллективе знали про мою ненормальную родительницу и открыто подтрунивали на мной. Тот же Куб, например, презирал за то, что не напьюсь как-нибудь ей на зло и не пошлю её куда надо.

Задачу крепко напоить меня и отправить домой давно все оставили и перестали брать на слабо, но искренне считали подобное поведение недостойным нормального пацана. Мне тоже поднадоело быть белой вороной, но впереди маячило ещё два курса, а если я поддамся на уговоры и выпью, пусть даже совсем чуть-чуть, просто для запаха, то мать непременно пойдёт скандалить к директору и меня окончательно зачморят. Однако, отрываться от коллектива не стоило. Во всяком случае пока. Хотя я давно вынашивал планы отколоться от этой троицы и примкнуть к другой, не отбитой. Тем более, что разрозненная с начала учебного года классная “интеллигенция”, угнетаемая правящей партией “Реальные Пацаны”, наконец-то объединилась и выбилась в оппозицию. Своё предполагаемое будущее в училище я тесно связывал с ней. С “Партией Очкариков”. К тому же ехать домой к матери и смотреть с ней по телевизору бесконечные мыльные оперы, на которые она подсела удовольствие ниже среднего. Правда, если бы мне кто-то сказал тогда, что Куб и Лука с Петей пойдут играть в “Фур-Капут”, то под любыми предлогами я бы остался в училище.

Купив всё необходимое, мы сели на электричку. Путь предстоял неблизкий. До станции ехать около часа, а оттуда до городка на автобусе минут двадцать. Ох уж этот автобус! Настоящая притча во языцех. По тамошним меркам транспорт культовый. Наверное, местные жители поклонялись ему как божеству и приносили в жертву запчасти, чтобы он был милостив к ним. Начнём с того, что ходил он чрезвычайно редко. Утром и вечером примерно раз в час, а днём и того реже. По словам Луки, как только двери электрички распахивались, то желающие в него влезть сигали с платформы и, перескакивая через рельсы, стремглав неслись к остановке. Люди бежали так, словно на окрестности вот-вот должен рухнуть метеорит и автобус их последний шанс на спасение. Кто-то спотыкался и падал. Ломал руки и ноги, а кого и вовсе сбивали встречные поезда. Только самые шустрые и удачливые добирались до финиша и втискивались в покренившийся допотопный “Лиаз” также известный как “Луноход”. Довольные физиономии победителей забега плющились изнутри об стёкла.

К нашему с Кубом сожалению, прокатиться на легендарном автобусе и насладиться прелестями поездки не удалось. Добежать-то мы добежали, причём в числе первых, но втискиваться уже было некуда. Салон до отказа заполнили пассажиры, прибывшие на другой электричке, более ранней. Они с явным неодобрением отнеслись к попытке их потеснить и принялись отмахиваться от нас ногами. Мне сразу вспомнились фильмы про кораблекрушения, когда севшие в лодку счастливчики, топорами и баграми отбиваются от тех, кто за бортом, чтобы те их не потопили.
С четвёртой или пятой попытки двери, наконец, закрылись и заскорузлый “автобус-пенсионер”, тяжело дыша на ходу, кряхтя и постанывая рессорами медленно тронулся в горку. Молитвами и заклинаниями пожилой усатый водитель морально помогал ему из кабины. Мы же пошли пешком, в надежде поймать по дороге попутку. А чтобы идти было веселее, Куб затянул песню:
– “Границы ключ переломлен пополам”.
– “А наш батюшка Ленин совсем усоп”. – подхватили Лука и я.
Со стороны всё это выглядело не очень. Три пацана идут вдоль дороги и, периодически голосуя, что есть мочи горланят “Всё идёт по плану”. Водители легковушек останавливаться не спешили. Однако, где-то на половине дороги нам всё-таки повезло и рядом затормозил грузовик. Водитель высунулся из кабины и спросил:
– Ребята, до военного городка?
– Да!
Он махнул:
– Забирайтесь в кузов.
В кузове ехали с ветерком прислонившись спинами к переднему борту. Поменяли репертуар и вместо “Гражданской Обороны” запели “Тайм-Аут”:
– “Я люблю кататься, Я люблю кататься, Я хочу кататься, Я люблю кататься”.
В городке Лука показал школу, где учится Петя, а раньше учились они с Горынычем. Обыкновенное типовое здание по виду ничем не отличавшееся от моей школы чего, наверно, не скажешь о содержании. Охраны при входе не было. Мы беспрепятственно проникли внутрь и подошли к расписанию. С нескрываемым удовольствием я вскинул руку и обнажил циферблат наручных часов. После истории с гопниками мне нравилось дразнить Куба. Жест не остался незамеченным и, вспомнив что-то крайне болезненное для себя, Куб поморщился. К слову, как при фантомно-болевом синдроме он около недели не мог расстаться с привычкой смотреть на пустое место на руке, где прежде носил свои “Seiko” и всякий раз краснел и смущался если я перехватывал его взгляд.
– У него сейчас геометрия. – высчитал Лука. – Кабинет номер… Это на третьем этаже. Вот что, пацаны. Идите без меня. Вас здесь никто не знает, а я подожду на улице. Просто постучите в дверь класса и попросите Петю Иванова.
– Да, но Петя Иванов нас не знает. – возразил я.
– Петю Иванова никто не предупреждал. – поддержал меня Куб.
– Ничего. Петя Иванов выйдет. Главное, чтобы училка его отпустила.
Училка отпустила.
– Иванов Петя. К тебе мальчики. – растерялась она когда, предварительно поздоровавшись, мы по велению Луки попросили его на выход.
Из-за парты резво вскочил крепко сбитый паренёк лет пятнадцати. Похоже он сидел и ждал нашего появления.
– Марья Ивановна, можно выйти. – заволновался он.
– Ну иди.
Подхватив вещи, Петя вышел к нам в коридор.
– Привет. – начал Куб. – Мы от Луки. То есть от Миши Лукашина.
– Догадался уже. – кивнул парень. Во рту у него недоставало верхнего переднего зуба.
Вблизи я рассмотрел его поподробнее. Нестриженный, носатый с продолговатым лицом и маленьким перекошенным на левую сторону подбородком. Его щеки и лоб густо покрывали юношеские угри. В ушах залежи серы. Ну а то, что поначалу я принял за грязь над верхней губой, на самом деле оказалось пробивающимися усиками. В целом этот десятиклассник производил неприятное впечатление. Неудивительно, что это он автор затеи с фурами. Я потихоньку начинал сожалеть о ненужной поездке.
Куб протянул руку:
– Я Куб. А это Студент.
Петя тоже назвался и поочерёдно ответил на рукопожатия:
– Аааа… Студент? – протянул он, ухмыляясь и пожимая мне руку.
Мне не понравилась его реакция. Наверное, Горыныч с Лукой всякое обо мне рассказывали. Иначе с чего бы ему так ухмыляться?
Вчетвером отправились к лесу. Там распаковались. Куб стянул с себя щегольскую рубашку с коротким рукавом. Носил он её навыпуск и не хотел испачкать при сборе хвороста для костра, а Петя извлёк из старой сумки с символикой олимпиады допотопный фотоаппарат “Зенит”. Зачем он взял его с собой в школу, если не знал заранее, что мы приедем?

Развели костёр. Накрыли на пеньке “поляну”. В городке не без содействия Пети удалось раздобыть пластиковые стаканчики для настойки и опробовали из них “клюкву”. Быть трезвенником иногда неплохо, но не из-под палки. Хорошо, если есть какое-нибудь спасительное заболевание, способное избавить человека от бестактных расспросов почему он воздерживается или спортивный режим, на который всегда можно сослаться. Добровольный пятнадцатилетний трезвенник в дикой природе встречается, но подростковая среда навязывает свои правила и морали. Отказ от предложения выпить или закурить чаще всего бывает неправильно истолкован членами этой прослойки общества. Не пить, когда все вокруг пьют – нонсенс! Либо пей вместе со всеми, либо изначально подбирай себе компанию, где не пьют. Через сколько унижений пришлось мне пройти перед тем, как меня перестали подкалывать! Да и то… Причина моего трезвого образа жизни ни для кого удовлетворительной не была. Пить запрещали всем. Вот и получалось, что я хочу откосить, в то время как остальные рискуют и пьют, открыто выказывая своё пренебрежение к запретам родителей

С возрастом, когда мать наконец отстанет, я твёрдо решил заделаться алкоголиком, чтобы компенсировать вред от своей подростковой “травмы”. Насколько мне было известно, мамаши моих приятелей относились к алкогольным шалостям своих сыновей с большей терпимостью: “Выпил что? Иди, ложись спать. Завтра поговорим”. Без серьёзных скандалов и угроз разобраться с несовершеннолетними собутыльниками сынули.
По взгляду Пети я понял, что он меня глубоко презирает и будь его воля напоил бы меня насильно. Возможно, за моей спиной он подстрекал к алкогольному насилию надо мной остальных. Мол, кого он из себя строит, давайте его проучим, но Лука и Куб отклонили его идею. Прежде всего Куб. Правда, не из высоконравственных побуждений, а чтобы не возиться со мной на обратной дороге. Да и в училище могли возникнуть проблемы. А что если мать у Студента и в самом деле такая сумасшедшая как он описывает? Вдруг и вправду припрётся в училище разбираться? На всякий случай связываться не стоит.
Но у Пети имелся запасной вариант и когда Куб с Лукой достаточно налакались своей косорыловки он невзначай вспомнил про хит-сезона. Своё детище. Игру “Фур-Капут”.

Предложение поиграть в неё Куб приветствовал. Поездка за пятьдесят километров от Москвы была для него чем-то вроде экскурсии. Он не мог отказать себе в удовольствии приобщиться к местной забаве. Неожиданно для всех он вскочил, подхватил толстенное бревно и шатаясь от его тяжести и выпитого алкоголя пошёл наперевес с ним в атаку к шоссе. Голый по пояс и в полосах грязи Куб выглядел с этим бревном не менее устрашающе, чем Шварценеггер в фильме “Коммандос” с ракетницей. При этом вопил в диком неистовстве: “ФУУУР-КАПУУУТ!” и мало чем отличался от натурального сумасшедшего. Похоже хозяевам больших дорог грозила реальная опасность. К счастью, снаряд свой бросить он не сумел и свалился с ним раньше, не дойдя до трассы метров десять-пятнадцать. Затем невозмутимо поднялся и вернулся назад к костру, не растеряв, впрочем, былого энтузиазма.
– Студент, ты с нами? – спросил отмороженный на всю башку Петя.
Я неопределённо кивнул подумав, что он та ещё сволочь.
– Тогда помогай собирать боеприпасы и подтаскивай их поближе к обочине. Палки, камни. Словом, всё, что найдёшь.

Петя наметил огневую позицию в кустах у края дороги, и мы разбрелись по лесу. Ну как, то есть, разбрелись? Куб, Лука и Петя отправились в одну сторону, а я побрёл в противоположном направлении. Вышел на какую-то полянку, увидел поваленный ствол, сел на него и задумался.
Что делать и как выпутываться из создавшейся ситуации я не знал. Однако при всём при этом и мысли не допускал, чтобы присоединиться к безумию в качестве пассивного наблюдателя или неопытного игрока, который постоянно промахивается мимо цели. Впрочем, Петя раскусит фальшь. Тем более, что я самый трезвый в компании и должен “играть” лучше всех.

Вот как не пойти в атаку вместе со всеми? Уйти? Дезертировать? Сбежать с поля боя? А потом соврать, будто бы в лесу заблудился? Но как же вещи? Ведь их придётся оставить и смогу ли я отыскать дорогу к станции или буду до вечера, а то и до ночи скитаться по этой глухомани? Ничего другого в голову пока не приходило. Однако, раз уж на то пошло, то можно было никуда не идти, а спрятаться и подождать, когда они “наиграются”. Ну а вдруг что-то случится? Вдруг?!! Вдруг кто-нибудь пострадает? Вдруг водитель подбитой фуры вылетит на встречную полосу и как лётчик Гастелло начёт сминать в кашу одну за другой легковушки? Что тогда? Пусть я и не при делах, но отвечать мне придётся наравне со всеми. Да и кто мне поверит, что все пошли, а я один не пошёл? Нет! Мне надо как-то остановить их.
Из задумчивости вывел голос Луки:
– Студент? – удивлённо спросил он. – А ты чего сидишь?
– Я не буду играть в “Фур-Капут”.
– ЧЁ???
– Говорю, что не буду играть.
Лука обернулся в чащу леса и закричал:
– Эй! Пиздуйте сюда! Студент отказывается играть.
На полянку выскочили Петя и Куб. По глазам Пети я понял, что он ожидал чего-то подобного, а на отупевшим лице Куба глаза разгорались яростью и возмущением.
– Как не будешь?
– Не буду и всё.
– Если ты не будешь играть, то получишь пизды. – заплетающимся языком предупредил он.
Я ухватился за эти его слова. Такой вариант показался мне единственным выходом из создавшейся ситуации. Лучше получить пизды, чем сесть в колонию за компанию с этими мудаками! Ну а кроме того кто знает: может быть, я сегодня спасу чьи-то жизни, а это можно и пострадать. Но всё-таки в глубине души верил в то, что Куб не станет драться со мной. Одумается. Всё-таки мы дружили и целый год ходили вместе с учёбы и за одной партой тоже скучали. Ведь не может так быть, чтобы ходить до метро, сидеть на парах, болтать о рок-музыке, а потом взять и избить. Но Куб, вероятно, считал иначе.
Шансов на то, что у меня субтильного паренька получится одолеть крепкого и рослого буйвола, который на полтора года старше и на голову выше не было практически никаких. Но и отступать поздно. Только если соглашаться на “Фур-Капут”. А соглашаться нельзя. Есть же границы разумного. И убежать тоже нельзя. Это ещё хуже. Получится, что как трус сбежал. Остаётся одно – принять бой. По крайней мере так я сохраню лицо. Не физически, но хотя бы морально. Конечно, я трус. Боюсь матери. Боюсь травли со стороны однокурсников. Боюсь пиздюлей. Боюсь стать виновником гибели людей и в колонию загреметь боюсь. Всего боюсь! Но чего же всё-таки больше?
Драться решили голыми по пояс. Как в фильмах про боевые искусства. Выбрали место на полянке. Петя подошёл к Кубу и начал давать ему советы как эффективней меня бить, а Лука стал моим секундантом.
– Да он пьяный в жопу. – увещевал Лука. – На ногах еле стоит. Ты его уделаешь. Бей ему в висок. Он окосеет, а затем добивай ногами.
Бой ограничили временем по три минуты за раунд. Время Лука вызвался засекать по моим часам. Ниже пояса не бить. А вот насчёт того, бить ли лежачего или нет определённой договорённости не достигли. Число раундов не ограничено. Дерёмся до первой крови. Как только все формальности были улажены мы встали друг против друга, а Лука и Петя расположились неподалёку на травке. Петя достал фотоаппарат (он как знал, что ему удастся отснять сегодня интересные кадры!), а Лука с моими часами готовился подать нам сигнал к бою.
Куб встал в боевую стойку и приготовился. На секунду мне вспомнился сюжет про Давида и Голиафа и красочная иллюстрация на ту же тему из детской библии. Она очень подходила к случаю.
Куб врезал первым и попал мне точно в висок. Наверное, получил те же рекомендации от Пети, что и я от Луки либо позволил себе самодеятельность. Как бы то ни было, перед глазами у меня вспыхнул поразительной красоты звёздчатый многоугольник, невольно залюбовавшись которым я пропустил ещё два удара: один в грудь, а другой в плечо. Нападение ошеломило меня. Так сильно меня лупили впервые. Неужели всей этой технике Куб научился в школе на переменках? Он вроде не говорил, что где-то занимался.

Мои неловкие ответные тумаки не причинили ему вреда. Тогда чуть наклонившись вперёд, я боднул его головой в живот и, обхватив руками, повалил наземь. Из лежачего положения Куб отчаянно мутузил меня и слева и справа. Потом, изловчившись, как-то вывернулся из-под меня, вскочил на ноги и нанёс мне серию мощных ударов кулаком по спине целясь в позвоночник под постоянное щёлканье затвора фотоаппарата.
По позвоночнику у меня пробежала судорога. Кое-как я сумел подняться и от души зарядил ему снизу в челюсть. Куб отшатнулся, схватился за неё пальцами, подвигал из стороны в сторону и убедившись, что с челюстью всё в порядке опять дал мне кулаком в висок, отчего контур сложной звезды заполыхал с новой силой. В тот момент, когда “звезда” загоралась время будто бы останавливалось и всё вокруг переставало существовать. Не было этой безобразной драки, Куба, Луки с Петей, да и меня самого тоже не было. Но вот она гасла. И я выныривал откуда-то из небытия и кошмар возобновлялся: потасовка, яркие вспышки света в глазах, покуривающие на травке зрители, их крики и щелчки камеры.

Два или три раза нас растаскивали, разводили по разным углам поляны и по-отдельности инструктировали как и куда бить. С видом знатока Лука что-то втирал мне, но смотрел я не на него, а на Петю. На то как он подучивает моего противника, хотя у того дела и так шли неплохо. Едва ли он нуждался в дополнительной помощи. В процессе поединка Куб заметно приободрился. Твёрже стоял на ногах и повалить его мне было всё труднее. Он старался держать дистанцию и бил по мне сверху вниз. Я же наоборот пытался максимально приблизиться, а затем сомкнув вокруг его тела руки, поставить подножку и опрокинуть, после чего провести захват с удушением (из одного такого “стального зажима” Куб так и не смог высвободиться вплоть до гонга) или продолжить бить сидя на нём.
И вот наконец случилось.
– Кровь! У тебя кровь! – с облегчением воскликнул я. – У него кровь пошла. – повторил уже специально для “судей”.
Из левой ноздри у Куба действительно сочилась узкая струйка крови. Тот провёл пальцами над верхней губой, посмотрел на окровавленные фаланги и поскорей потянул носом. К тому времени он из меня в буквальном смысле котлету сделал. Оба глаза у меня заплыли, всё тело покрывали ссадины и синяки, но согласно условиям поединка дрались до первой крови, а значит Куб считался автоматически проигравшим. Каким-то образом мне удалось разбить ему нос, однако он не вовсе не собирался признавать себя побеждённым, как, кстати, и “судьи”, которые предпочли ничего не заметить, чтобы не засчитывать технического поражения и не прекращать бой.
– Кровь? – делано удивился Куб. – Какая кровь? Где?
– Не вижу никакой крови. – нагло соврал козёл Петя.
– Лука! – серьёзно сказал я. – У Кубанова идёт кровь из носа. Всё! Бой окончен!
Но Лука молчал. Молчал и загадочно улыбался. Они с Петей ждали продолжения культурной программы. Недостаточно ещё насмотрелись. Ну а Куб… Куб тоже вошёл во вкус и во что бы то ни стало хотел проучить меня. Впервые за всё это время мне стало страшно. Их было трое. Трое пьяных ублюдков. Они сговорились против меня и за здорово живёшь не отпустят. Всё ещё на что-то надеясь я попробовал воззвать к ним. К их чести и порядочности. К тому хорошему, что в них ещё может быть сохранилось:
– Парни! Вы что? Это нечестно! Я больше не буду драться!
– Выбирай или в “Фур-Капут” или дерёмся дальше. – жёстко поставил условие Куб.
– Знаешь… Пошёл ты на куй. – устало сказал я и плюнул ему в харю. Слюна на его физиономии перемешалась с кровью из носа…
Дальше я не лежал, но и не стоял. Я сидел на корточках и закрывался руками стараясь уберечь от ударов голову. В тот день Куб сам того не желая, многое показал мне. Просто если раньше это были галлюцинации, то теперь он познакомил с реальным миром.
В голове у меня крутились строчки из стихотворения: “Я из лесу вышел…”. Строчки эти возникли именно в тот момент, когда весь избитый я выполз из леса на шоссе и поплёлся по краю дороги. Раза два или три я вяло поднимал руку, чтобы поймать попутку, но никто не останавливался. Меня бросало из стороны в сторону, да и видок у меня был изрядно потрёпанный. Я отрешённо тащился вдоль по обочине и размышлял о чём-то совсем постороннем. Не имеющем отношения к недавним событиям.
Обиды никакой не было. Вернее, было не до обиды. Просто хотелось попасть домой, пусть там и предстояло долгое объяснение с матерью по поводу того, что опять шлялся неизвестно где и уже представлял как мать с порога навалится на меня с расспросами, а потом станет обнюхивать. В прошлый раз она сказала, что от меня пахнет. Я спросил её чем, а она сказала вином, хотя я не пил ни капли.
Мне вспомнился дневник, который я перестал вести, когда понял, что она нашла его и тайком от меня почитывает. Дневники я вёл лет с двенадцати. Записывал туда всё, что взбредёт в голову. Всякую незначительную ерунду. Но записи в общей коричневой тетради в клетку начатые в феврале 95-го претендовали на кое-какие мысли.

Про что же там было, в том дневнике? Про одноклассников, конечно. Про девушку, с которой я целовался. На бумаге я подробно излагал всю наших с ней историю отношений от первого до последнего дня и в нём уже угадывались контуры моего первого литературного произведения в дневниковом формате.
Писал про своего школьного приятеля Михея, пытавшегося эти отношения разрушить и выставить мою подругу в плохом свете. Описывал и свои метания. Кому верить: ему или ей. В душе я понимал, что Михей мне втайне завидует. Он современный и симпатичный парень и без девушки, ну а я над кем он всю дорогу смеялся обскакал его. С другой стороны, верить ему мне хотелось, чтобы изводить её и прежде всего себя ревностью. Почему-то мне импонировал образ ревнивого мужчины, и я старался ему подражать.
Было и про курение. Что, где, когда и с кем покурил. И про то, как мать запретила мне встречаться летом с приятелями. После одной такой прогулки мать вдруг взяла и обнюхала меня, а я действительно покурил минут пятнадцать назад и запах ещё не успел выветриться.
Писал и про первые дни в медучилище. С кем познакомился и так далее. Про Куба много. Про “колёса” написать не успел – заподозрил неладное – но проанонсировал предстоящее употребление.
Тетрадь хранилась на книжной полке. Мать, торчавшая целыми днями дома, нашла её. Про существование дневника она знала и скорее всего искала его специально. Иначе что ей понадобилось между Бонч-Бруевичем и Константином Симоновым?

Где-то в середине октября я прекратил делать записи в дневнике. Мать все время грозила мне тестом на наркотики. Что она куда-то меня отведёт, там возьмут кровь и если проба покажет положительный результат, то возбудят уголовное дело и так далее. Со всеми вытекающими. Вплоть до колонии. И если колюсь мне лучше расколоться сразу. Несмотря на угрозы, я всё отрицал.
Мать на тест меня не отправила, но повысила бдительность. К декабрю контроль надо мной стал тотальным. Я ходил как по струнке. Моя стипендия до копейки поступала в доход семьи. Также мать позвонила классной руководительнице, выспросила у неё расписание занятий, прибавила к нему дорогу – и не дай бог хоть на сколько-нибудь задержаться! Немного свободного времени удавалось выкроить лишь за счёт санитарской практики, да и то не всегда.
Сегодня и с практикой мне давно полагалось быть дома, а до туда ещё минимум часа два. За это время мать успеет порядком себя накрутить. Едва я открою дверь она сразу выйдет в прихожую в своём линялом халате и начнёт допытываться.
От этой мысли меня затошнило. Вот бы обменять себя на кого-нибудь! Но кто захочет со мной меняться если в семье диктатура и нищета? Кстати, ещё в школе я провёл забавные аналогии между своими одноклассниками и странами. Кто какой стране больше всего подходит. Ну а в училище Куб – безусловные штаты. Лука и Горыныч – тоже заграница, но поменьше. Лука – Румыния, а Горыныч – Болгария. А вот мой рейтинг соответствовал какому-нибудь маленькому государству в Африке вроде Уганды с правителем-людоедом.

– Студент! Эй, Студент! – окликнули меня сзади. Я обернулся. За мной бежал Куб. За спиной у него болтался рюкзак. Наверное, на обратном пути Куб нуждался в компании и решил обо всём позабыть.
– Подожди!
Я остановился и подождал. Куб догнал меня и бодро зашагал со мной рядом. Для него всё было нормально. Куб вёл себя так, будто ничего не случилось. Никакой неловкости он не испытывал. О чём-то весело говорил, а я машинально кивал в ответ головой. Обсуждать с ним произошедшее не было сил. Зато в плане организации обратной поездки Куб мог пригодиться. Сначала выберемся отсюда, а там будет видно.
Куб “проголосовал”, поймал на грузовик и помог мне забраться в кузов. С отбитой рукой у меня не получалось забраться самостоятельно.
Доехали до станции. Прождали минут пятнадцать. Электричка пришла битком. Втиснувшись в переполненный тамбур и прислонившись спиной к стене, я сел на корточки и уткнулся лицом в колени. Куб поступил также. Дорогой я задремал и картины драки преследовали меня. Ближе к вокзалу я открыл глаза, поднял голову и огляделся. Куба нигде не было видно. Может выскочил, а может перешёл в вагон. В любом случае его исчезновение меня нисколько не взволновало. Я и искать не стал. Беспокоило другое: на меня странно смотрели люди. На вокзале, в метро. В вагоне я бросил взгляд на своё отражение в стекле и понял причину. Куб постарался на славу! Надо же так отделать. Глаза у меня превратились в две узкие щёлочки, вытянутое лицо приобрело форму шара, прижатые уши оттопырились и торчали как у Чебурашки, а ушные раковины изнутри почернели. Сперва я подумал, что пока мы катались с Кубом по земле, в уши набилась грязь и пальцами попробовал выковырнуть её оттуда, но грязи никакой не нащупал. Что думали обо мне окружающие оставалось только догадываться. Я производил впечатление алкаша на завершающем этапе алкогольной карьеры. Чтобы на меня не пялились любопытные в подземном переходе на своей станции я купил газету “Я – Молодой” и выставив её перед собой шёл до самого дома.
Стоя возле квартиры, я никак не мог отыскать ключи и в итоге позвонил в дверь. За дверью немедленно раздались шаги. Мать отперла и застыла на месте. Видимо не узнала.
– Что с тобой? – наконец спросила она – Ты пьян?
– Неее…– протянул я, вваливаясь в прихожую и отрывисто продолжил – Избили… На улице… Парни какие-то… Незнакомые…

С этими словами я устало опустился на стул. Внезапно голова у меня закружилась, и я едва не свалился на пол в последний момент ухватившись за крюк для сумок. Мать заохала, засуетилась. Забегала вокруг меня между делом всё-таки попросив на неё дыхнуть. Дыхнув, я запоздало вспомнил про выпитые “за дружбу” полстакана настойки, любезно преподнесённые секундантом Лукой сразу же после драки или избиения (не знаю, как лучше назвать). Во рту у меня тогда ссохлось, а воды достать было негде. К счастью, запах спиртного выветрился, а мать стала прикладывать к моей голове какие-то примочки и лёд. Потом села на соседний стул. И разрыдалась.