Ptisa_Lucy все записи автора
Автор Гальдр


Не взирая на поздний час, в доме Петруса Виттеля было тесно как на святочной ярмарке. Хозяин был готов потчевать каждого задаром если только гость сумеет удивить его и всех собравшихся какой-нибудь необычайной, но правдивой историей, испытанной на собственной шкуре.

Но что нового было вспомнить год от года не разгибавшим спины?

Здешний люд отродясь не знал ни достатка, ни сытости: кто жил землёй, был принужден довольствоваться скудной жатвой, а у кого в руках спорилось ремесло, неустанно трудился, но, как водится, больше двух кошелей серебра к зиме не выручал. От того в жизни короткой и трудной никто из сидевших в трактире не находил ничего по-настоящему удивительного, и уже который раз наперебой твердили выдуманные побасенки, а пьяная свора поднимала на смех очередного болтуна.

– Куда же это годится, кузнец? - скучающе протянул Петрус. – О том, что тебя лягнула кобыла, и ты стал предвидеть грядущее, не слышал только глухой, но и он бы не поверил.
– Да почем тебе знать! - огрызнулся кривоносый здоровяк. – Вчера я напророчил жене башмачника потерять ровно десять монет, так все и сбылось!
– Должно быть, те самые, что ты взял у неё за свою работу, - ехидно хохотнул хозяин.

Кузнец зыркнул на него и, что-то проворчав себе под нос, снова уткнулся в кружку. Ещё никому не удавалось провести Петруса Виттеля. Пристальный взгляд с хитрым прищуром, выдавал в нём искусного лжеца, так что себе подобных он видел насквозь. Но покуда в его доме варили лучшее пиво во всей округе, скупцы не переводились чтобы отведать кружку-другую, не уплатив при том ни монетки.

– А где же твой новый гость? - вдруг, спохватившись, выкрикнул кто-то из гуляк.

Виттель нехотя обвёл взглядом раскрасневшиеся лица.

– Должно быть, спит, - отрывисто заключил он, надеясь, что больше никто не вздумает заговорить о странном человеке, давеча попросившем здесь ночлега.
Но любопытный пропойца не унимался.
– Я видел в стойле его лошадь: гнедая, с толстой шеей и могучими копытами. Одна такая стоит как весь наш скот!
– А сбруя, - подхватил сидевший рядом, - пряжки на подпруге и стремена из чистого серебра, и покрывало под седлом бархатное, точь-в-точь как у господ.
– Умолкните! - раздраженно крикнул хозяин.

Человек, который остановился здесь сегодня вечером отчего-то вызывал у Петруса тревогу, и память об их встрече была ещё свежа. Случилось это так: сгущались сумерки. Оставивший своих незадачливых гостей слушать чьи-то новые россказни, Петрус Виттель вышел во двор. До слуха доносился приглушённый стенами дома смех, где-то в кустах орешника пел припозднившийся дрозд. Трактирщик устроился под соломенным навесом и, раскурив длинную трубку, уставился в даль, на пустую дорогу.

Он просидел так несколько минут, почти не моргая, как вдруг его глаза дрогнули, заметив тёмное пятно, искривившее ровный горизонт. Виттель прищурился — это был всадник. Лошадь под ним храпела, яростно взрезая копытами влажную колею, а он все погонял, раз за разом обжигая бока хлыстом.

Едва поравнявшись с трактиром, незнакомец рывком натянул поводья, вынуждая кобылу остановиться и быстро спрыгнув на землю, повёл её к столбу.

Петрусу показалось странным, что в летний вечер, новоприезжий был закутан с ног до головы в толстый плащ. Выждав, когда мужчина привяжет лошадь, трактирщик, наконец, окликнул его. Он повернулся, и на Петруса уставилась пара чёрных глаз. На мгновение Виттелю показалось, что это и не глаза вовсе, а провалы глазниц, каковые бывают у черепов, но быстро стряхнув наваждение, он со всей возможной любезностью, на какую только был способен, спросил чего желает гость?

«Мне нужно переждать ночь, до первых петухов», – глухо произнёс незнакомец и протянул тугой кошель.

Виттель тут же взял его, открыл и по привычке быстро пересчитал монеты. Отчего-то они были холодными точно лед и пахли листвой. Содержимого оказалсь втрое больше, чем полагалось за одну ночь. Обрадованный такой удачей, трактирщик торопливо спрятал деньги за пазуху и, расплывшись в услужливой улыбке, распахнул перед мужчиной дверь. По дороге в комнату Петрус настойчиво любопытствовал, надеясь хоть что-нибудь разузнать о своём щедром госте, но тот не сказал ни кто он, ни откуда, ни куда держит путь. Лишь назвал своё имя - Каспар.

«Знавал я одного Каспара, - подумал тогда с усмешкой Виттель, но лучше об этом помалкивать».

На том бы всё и закончилась, если бы странная тревога не одолела трактирщика с тех пор, как он притворил дверь за новым гостем. Продолжая разливать пиво и заполнять вечер пустой болтавнёй с односельчанами, Виттель не переставал думать об этом человеке. Всё в нём казалось ему каким-то чуждым и притворным: безучастный голос, пустой взгляд и то, что он ехал налегке, хотя был одет в добротное тёплое платье, обычно надеваемое с наступлением холодов, его сапоги были подбиты железом, на пятках блестели шпоры, руки были облачены в перчатки из толстой кожи.

Спустя час-другой, порядочно измучив свой разум догадками и опасениями, трактирщик уже, было, решил выставить мрачного человека за порог, но мысль о том, что с монетами тоже придётся расстаться, не дала Виттелю даже подняться с кресла. Помимо лживости, жадность была его вторым грехом, которому он предавался настолько часто, что для раскаяния не хватит целой жизни. Тогда, недолго думая, Петрус постарался вернуть себе прежний покой, заключив, что его гость богатый, а, быть может, и знатный человек, покинувший свой дом в одиночку по какой-то тайной надобности; не желая быть узнанным в дороге, он нарочно скрыл своё лицо и избрал держаться неприветливо и малословно.

Незамысловато обманув самого себя, трактирщик мало-помалу воспрял духом и вскоре как ни в чём не бывало вернулся в общество деревенских пьяниц. Пиво с прежней щедростью полилось в кружки, продолжая опустошать карманы собравшихся и, казалось, никто вокруг даже не заметил перемены, на несколько минут погрузившей Виттеля в молчаливое раздумье.

К полуночи крепко держаться на ногах мог только трактирщик и ещё несколько крестьян, чьи деньги закончились раньше, чем они успели напиться. Помешав угли в очаге, Петрус уселся обратно в кресло и обвёл надменным взглядом спящих вповалку людей. Грязные, оборванные, издающие мерзостное зловоние, он давно привык видеть их такими, и это зрелище из раза в раз доставляло ему злую радость. Он знал, что каждый из них до конца жизни будет гнуть спину, чтобы заработать на кружку в его трактире.

Наслаждаясь своим мелочным величием, трактирщик не заметил, как в комнате появился мрачный гость. Лицо его по-прежнему было скрыто и лишь, сойдя вниз и усевшись в самом дальнем углу, он снял капюшон, зная, что в тени его вновь не будет видно. Устроившись поудобней на шатком стуле, он, наконец, возвестил о своём присутствии, нарушив молчание:

— Хозяин, позволь и мне потягаться с этим сбродом.
Услышав его голос Петрус, вздрогнул, но не повернул головы, боясь выдать свою тревогу.
— Ты как раз вовремя, - с напускным равнодушием произнёс он, - пива в бочке осталось ровно на одну кружку, а жаркого и того меньше.
В углу раздался утробный смешок.
— Я не голоден. Лучше налей остатки себе, боюсь, ты слишком трезв, чтобы поверить в мою историю.
— Думаю, она не так ужасна, как ты пытаешься мне внушить, - всё так же холодно продолжал Петрус, чувствуя, как сердце внутри словно тисками сдавило. Разум подсказывал, что этот человек, кем бы он ни был, несёт за собой беду.
— Ты смеялся над кузнецом, и верно, кляча вышибла ему остатки разума, но я действительно предвижу будущее и точно знаю, что ты не встретишь сегодняшний рассвет.

От этих слов несколько не спавших пьяниц растерянно встрепенулись.

— Лучше не шути так! – помрачнел хозяин и, пересилив себя, обернулся к говорившему.
Фигура гостя расплывшимся пятном недвижимо чернела в углу.
— Вот же чертовщина! Петрус, кого ты пускаешь в свой дом!? – проворчал какой-то беззубый старик.
— Вы бестолку разгорячились, он же попросту лжёт, - презрительно сплюнул Виттель. – Но раз уж взялся нас напугать, пусть попытает удачу.
— Полночь - не время верить в удачу, - протянул гость.
— Чёрт бы тебя побрал, - процедил сквозь зубы трактирщик.
— По твоей милости он так и сделал. А как бы иначе я вёл с тобой разговор?
— Ты не пьян, но несёшь больший вздор, чем все здесь сидящие! - разозлился Петрус. – Я был гостеприимным хозяином, дал тебе кров, предложил пищу, а ты решил оговорить меня, да к тому же так подло!?
— Выходит, я ошибся, - произнёс гость, как будто смутившись. – Я искал убийцу, а ты честный человек, за которым отродясь не водилось никакого греха.

«Убийцу» - гулким эхом отдалось в голове Виттеля, и он, побледнев от ярости, стиснул пальцами рукоять ножа, висевшего на поясе.

Протрезвевшие крестьяне непонимающе смотрели то на трактирщика, то на скрытого тенью незнакомца и боялись нарушить повисшее молчание даже громким глотком.

— Вижу, мои слова испугали вашего хозяина, – вновь заговорил гость, медленно оглядывая собравшихся. – Будь у меня душа, я бы стократно поклялся ей, что ему нечего бояться, если он действительно сказал мне правду.
— Прежде чем требовать от меня правды, покажи своё лицо, – сдавленным голосом отозвался трактирщик.
— Ты вряд ли узнаешь меня, если не солгал.
— Убирайся отсюда! – не выдержал Петрус и, выхватив нож, со всего размаха метнул его в угол, где сидел говоривший. Взаправду трактирщик не помышлял убивать гостя и даже где-то в глубине души надеялся, что пущенное в тень лезвие, разрежет пустой воздух и застрянет в дощатой стене, а странный человек исчезнет, будто сон или наваждение. Но ни стона, ни стука не последовало, тьма бесшумно проглотила кусок метала, а гость, как ни в чём не бывало, продолжил говорить:
— Много лет назад один человек, что промышлял разбоем в лесах и ущельях Швабских гор, превратил моё лицо в нечто неузнаваемое, так что, должно быть, даже вороны, повидавшие немало мертвецов на своём веку, ужаснулись бы увиденному. Того человека звали Каспар. Мне не известно что привело его и ещё дюжину крепких молодчиков на грешный путь, но помню, как сейчас, расправляясь со мной, они помянули всю нечисть ада. Должно быть, она и вынудила Каспара схватиться за нож. Когда я добровольно отдал всё что у меня было, вплоть до кованых сапог, так приглянувшихся одному из головорезов, что тот даже пригрозил отрубить мне ноги, если я откажусь порадовать его обновкой, Каспар хотел оставить меня в живых. Тогда я решил, что совесть и благородство ещё теплятся где-то возле его чёрного сердца. Дрожа в одном исподнем и чувствуя, как ноги проваливаются в снег, я повернулся, чтобы уходить. Я намеревался добраться до ближайшего селения и, уже размышляя, сколько мне придётся пройти, меня вдруг окликнул Каспар. На его лице не было сожаления или злобы, он мрачно посмотрел на меня из-под насупленных бровей и произнёс: «Я передумал, ты останешься здесь». В тот же миг меня окружила толпа убийц, и удары, один за другим, посыпались на меня, точно каменная лавина. Когда я едва мог дышать, они выволокли меня в лес, где подыскали дерево – старую сосну и крепко привязали меня к ней.

После Каспар достал из-за пояса нож и радостно уверившись, что я ещё жив, изрезал моё лицо в лоскуты. Я сорвал глотку, проклиная это чудовище, и был обречён замёрзнуть там, онемевший и изуродованный. Я видел смерть так же ясно, как вижу сейчас ваши лица, но, в отличие от прочих мертвецов, мой хладный труп никогда не принадлежал земле. Через время звери довершили начатое, оставив от меня то, что даже человеком назвать не получится. Всеми забытый след чьей-то жизни, лежащий посреди лесной чащи грудой костей. Не такого конца я просил для себя у Господа. Он оставил меня, не озарив своим светлым ликом даже по смерти. Бездна, в которой обреталась моя душа, была похожа на глубокий колодец. Кроме ненависти, пропитавшей меня в час собственной расправы, там не было ничего. И я бродил в этой тьме безвременья, проклиная своего убийцу, что продолжал топтать ногами землю, в глубинах которой даже не потрудился вырыть мне могилу.

Пока трактирщик слушал его рассказ, лицо его темнело, он сидел, опустив голову, впившись взглядом в сбитые носа своих башмаков и крепко сжав ручки кресла. Он ненавидел бередить свою память, но голос этого человека вторгался в разум Петруса Виттеля, точно ему в голову заколачивали длинный шип. Мерно, удар за ударом, древесина из слов проникала всё глубже, пока, наконец, не сломила его рассудок пополам. Как клин расщепляет бревно, так и Виттель оказался раздроблен надвое: одна его часть отказывалась поверить в присутствие ожившего мертвеца в его доме, а вторая чувствовала, что гость реален и не уйдёт пока не свершит свою месть. В селении, где жил Петрус, носивший имя Каспар до тех пор, пока не перестал кормиться разбоем, его знали как жадного лжеца, могущего огреть свою жену или дочь, да дурно обойтись с больной скотиной, но на большее в глазах крестьян этот обрюзгший мужик в засаленном тряпье не был способен. О своём прошлом он всегда говорил нехотя и вскользь, а приходившие выпить сами больше любили не слушать, а болтать.

— Что скажешь, хозяин? Не знаком тебе человек, о котором я рассказал, быть может, он сейчас здесь?

Виттель молчал, его лоб покрыла горячая испарина, в глазах двоилось плясавшее в очаге пламя. Единственное, что он сумел выговорить, была малодушная просьба к застывшим в растерянности крестьянам, что быте выгнали оклеветавшего его наглеца, но никто даже не сдвинулся с места. На лицах пьяниц застыл страх, они смотрели во тьму, где таился гость, и все, кроме трактирщика, молились за себя и свои семьи.

— По твоей милости, лжец, меня даже никто не оплакал! – раздался голос незнакомца, внезапно ставший злым и громким; чёрная громада его фигуры содрогнулась, и все сидевшие в комнате с ужасом поняли, что говоривший собирается показаться им. Дощатый пол скрипнул под его тяжёлым шагом, и чрез мгновение высокий человек, закутанный в чёрный плащ до самых глаз, вышел к огню. Из его груди торчал нож, брошенный трактирщиком, но вокруг раны не было ни капли крови. Одним рывком выдернув лезвие, гость бросил его к ногам онемевшего Петруса, от чего тот вздрогнул, точно разбуженный, и его взгляд тут же столкнулся с чёрными глазами человека, убитого им много лет назад.
— Уверен, прежде ты мог пригвоздить к дереву даже птицу на лету. Быть может, проживи я ещё, и мне бы довелось овладеть таким умением.
— Какая же нечисть выходила тебя!? – крепко сжав голову руками, прошипел трактирщик и залился странным смехом, похожим на рыдание.
— Там, в подземных чертогах, - гость громко топнул кованым сапогом, - я терпеливо служил всем хозяевам в обмен на милость однажды добраться до тебя. Время внизу течёт медленно, но я ни на что не роптал, воображая лишь один-единственный день! День, когда сама смерть, устав от моей злобы, соберёт по костям мой скелет и, облачив его новой плотью, выпустит на землю.
— Сумасшедший проходимец! - истошно закричал Виттель и, схватив нож, бросился на говорившего. Лезвие вошло по рукоять, около самого сердца, но незнакомец не сделал даже шага назад; его чёрные, как у птицы глаза, горячо блестели.

Петрус трясся как безумный, сыпал проклятия на провидение и судьбу и без конца повторял сорвавшимся голосом: «Я вырву тебе сердце! Вырву и скормлю его псам!».

Мертвеца забавляли его слова, и он смеялся тем громче, чем сильнее дрожащая рука Виттеля принималась снова и снова кромсать его грудь. Казалось, ещё немного, и от этого смеха треснули бы бревенчатые стропила, обрушив за собой крышу и прервав в один миг весь ужас этой ночи, но за домом трактирщика, не в пример ему самому, не водилось никакого греха.

— Ты ведь пришёл забрать меня с собой? – вдруг произнёс Петрус, пошатнувшись, словно пьяный, и отступил назад.
— Как знать, - слукавил мертвец.
— А что если я предложу тебе кого-то получше себя?
— Как другому утолить мою ненависть если убил меня именно ты?

Виттель медленно сглотнул. Его лицо исказил странный азарт, и весь он переменился, будьто ему больше ничего не грозило.

— Ты сможешь отомстить мне ещё сильнее, чем прежде, нанести рану, от которой я не оправлюсь до конца своих дней и даже при смерти буду оплакивать эту потерю.
— Кто же это?

Трактирщик выжидающе посмотрел на своего собеседника.

— Моя единственная дочь. Забрав её, ты принесёшь горе моей семье, равное твоему. Ведь я помню, у тебя были дети, во имя которых ты просил себя пощадить.
— Да, моя жена тогда разродилась третьим сыном.
— А у меня нет никого, кроме неё, - настаивал Петрус. – Возьми её и убьёшь меня!

Не дожидаясь ответа, трактирщик толкнул одного из сидевших поблизости крестьян и приказал привести сюда его дочь. Рыжеволосый парень поначалу замотал головой, но, встретившись с безумным взглядом Виттеля, поднялся и, неуклюже ковыляя на подгибающихся от страха ногах, поспешил к двери. Остальные так и остались сидеть, дрожа нутром от мысли, не постигнет ли и их какая кара за то, что они знались с этим проклятым убийцей.

—Не знаю, умчишься ли ты обратно в бездну, или останешься бродить по земле, - вновь заговорил трактирщик, отхлебнув из первой попавшейся на столе кружки, - но будь уверен, уже завтра, с рассветом, едва я взаправду осознаю, что сам отдал тебе своё дитя, я буду рвать на себе волосы и кататься по полу, обливаясь слезами и проклиная твою страшную месть.
— Прежде узнаем согласится ли она занять место, предназначенное там для тебя, – ледяным голосом ответил мертвец. – Ты расскажешь ей правду, и, если после этого она, не раздумывая, пойдёт со мной, считай, ты искупил мою кровь.
— И ты не явишься сюда больше?! – взгляд трактирщика напряжённо застыл.

Их разговор прервал ввалившийся в комнату крестьянин, он вёл за руку девушку. Закутанная в тонкую шаль поверх длинной рубахи, дочь Петруса дрожала от страха и холода, боязливо озираясь по сторонам, и деревянные башмаки сползали с босых ног, не давая идти быстрее. Едва увидев отца, она бросилась к нему, умоляя объяснить происходящее, но трактирщик лишь молча обнял её.

— Теперь ты видишь, как она дорога мне? – с нетерпением в голосе обратился Виттель к мертвецу.
— Как всё золото, что ты забрал у убитых тобой.
— Убитых? – глядя на отца, непонимающе прошептала девушка. – Почему это человек так сказал?
— Видишь ли, дитя, - начал Петрус и запнулся, правда застряла у него в горле, а лгать впервые в жизни казалось ещё более бессмысленной затеей.
— Решайся, скоро рассвет, - с притворной тревогой поторопил мертвец. – Расскажешь всю правду и останешься жив.
— Да, да, - спохватился Виттель, и на его изменившемся лице вновь смешались и страх, и злоба, и отчаянье.

Трактирщик рывком усадил дочь к огню, а сам опустился рядом с ней на колени.

— Когда-то давно я убил этого человека, - выговорил он быстро, - но он вернулся сюда из самого Ада что бы мне отомстить.
— Отец, ты пьян? – непонимающе нахмурилась девушка.
— Выслушай! Он мёртв, но не как те несчастные, что лежат под крестами; по моей вине у него не было ни могилы, ни отходной. Он сгнил в лесной чаще, где я бросил его, перед тем изуродовав.
— Лучше простись с ней, пока есть время, и идём, - усмехнулся мертвец.

Виттель взял девушку за руку.

— Я жалкий и трусливый человек, дитя, но, видя твою любовь и доброту, я сказал ему, что ты пожелаешь искупить мой страшный грех.
— Нет! Я не хочу это слушать! – она вырвала руку и, вскочив с места, подошла к мрачному гостю.
— Что вы сделали с ним? Чем-то опоили?

Мертвец молчал, равнодушно глядя на девушку. До рассвета оставалась четверть часа, он уже услышал всё, что хотел, и теперь думал лишь о том, как стук подков его кобылицы вновь оглушит коридоры подземного царства, возвестив о том, что он вернулся с добычей. У Петруса отсохнет язык, моля о пощаде, но звук человеческого голоса навсегда исчезнет в глубинах, где этот грешник будет принужден служить всаднику целую вечность.

Больше немедля, мертвец схватил трактирщика и в тот же миг исчез вместе с ним, а во дворе послышалось дикое ржание, но стойло оказалось пусто, словно и не бывало там никого.

***

С той поры прошло уже много лет, а этот трактир по-прежнему стоит; его стены обросли парой флигелей, и гостям больше нет нужды тесниться в комнатах на чердаке; пиво всё так же варят на ячмене и овсе, и раз в год угощают им задаром в обмен на историю. Хозяйка, круглолицая женщина средних лет, сохранила этот давний обычай, так что даже соседские дети, не теряя времени даром, надеются удивить её своими выдумками и получить несколько пышных лепёшек, но женщина угощает ребятню и так. Лишь после того, как опускаются сумерки, и самые отчаянные выпивохи, отправив своё потомство ко сну, надеются выбить себе несколько кружек, удивив трактирщицу рассказом, она, обычно щедрая и снисходительная к детям, слушает их отцов, по-лисьи недоверчиво прищурив серые глаза, ища повод подловить болтуна на лжи.

«Так, - вспоминают старики, - когда-то делал и её отец», о котором она начинает говорить всякий раз, когда у сидящих истощаются запас выдумок и монет. Люди приезжают даже издалека только чтобы услышать из уст самой трактирщицы, как за прошлые прегрешения к Петрусу Виттелю явился оживший мертвец и забрал с собой, а она видела всё это своими глазами. Однажды, проезжая в тех местах, услышать этот рассказ довелось и мне, и, покуда я был трезв, то сумел записать за хозяйкой всё слово в слово.


https://author.today/work/151522