Ptisa_Lucy все записи автора Автор Мария_Шурухина,

Батюшка мой, Берендей Святоборович, давеча от царя Владимира Белозаровича письмо с печатью сургучовой получил - тут же подданных созвал на совет великий. Заперлись они в огромных палатах терема лесного, заседают три дня и три ночи, не торопятся выходить. Дочь единственную, любимую, меня то бишь, до совета не допускают. Еще и стражников к дверям приставили - чтобы не подслушивала, стало быть.

А дело вот в чем. В царстве нашем, прозванном Мшистый Яр, беда приключилась. Соседский Белоград от рук отбился, дела непотребные проворачивает, сознаваться в содеянном не хочет. Повадились они деревья на нашей земле без спроса рубить, на сторону продавать да монетами золотыми казну белоградскую греть.
Прознал о том батюшка, озверел от подобного самоуправства. Волосы свои с зеленью из бороды от досады повыдергал, лесному народу злоумышленников крепко наказать велел, чтоб другим неповадно было.

Обернулись зеленицы девками статными, приоделись в наряды с вышивкой яркой, заманили лаской да уговорами лучших парней белоградских в самую чащу Яра. Набросились там на них кикиморы - кого до смерти не защекотали, те едва ноги унесли.
Старички-лесовички грибы на ярмарку неделю таскали, продавали задешево. Да только с тех грибов потравились многие.
Русалки в озерах да реках купальщиков ко дну утягивать начали, баловали. Говорят, самого царя Владимира Белоградского давеча чуть на корм водяному не отправили!

Только царь Ярослав Владимирович вовсе не дурак. Смекнул, к чему духи лесные распоясались, призадумался. Монета звонкая золотая казне в радость, да только людьми государственными и челядью негоже разбрасываться. Думать стал, как ошибку свою исправить, нас - нечисть лесную - задобрить.
А в письме этом предложение свое царское прислал.
Я же прямо извелась вся, измучилась от любопытства.
- Хоть одним глазком бы взглянуть, хоть краем уха послушать! Слетаешь, может, Рон?
- Да на что там смотреть? Водицу огненную распивают да кости бросают, - каркает-хохочет мой ручной ворон.
Ворона я о том лете в лесу под березой нашла. Гляжу - лежит птица огромная, клюв полуоткрыт, дышит тяжко, одно крыло в сторону заломилось нелепо. А под ним жижа багряная лужей растекается. Я, духом леса будучи, ведаю, какую траву-мураву для затворения крови приложить, боль заговорить умею. Надергала подорожника, юбку на тряпки исполосовала, ноги до коленей оголив. Примотала листья к ране. Знала, лишь на первое время поможет, в терем птицу тащить придется - много крови потерял ворон, тут другие средства надобны. Из фляги водицы ключевой ему в клюв накапала. Очухался, глазами-бусинами на ноги мои голые уставился. И вдруг заговорил по-нашенски! Да так заговорил, что лучше бы вовсе молчал...
- Три дня? - Я призадумалась. Конечно, и такое бывало, но на сей раз уж больно долго батюшка пьянствовать изволит. - Нет, там точно в письме дело. Слетай, а?

И выразительно так на него смотрю, взглядом на окно показываю - лети, мол.
- Ты, Марго, глазками-то не зыркай, не ровен час, окосеешь ненароком, - отвечает птица наглая, - недосуг мне лететь, мышами отборными недавно отобедал. Тяжко.
Марго - это он меня от Маргариты сокращает. Имечко у меня знатное, заморское, в честь прабабки назвали - владычицы Жемчужных Уделов. А я его кличу Рон - от ворона. Знаю, что не летает он с тех пор, как я его в терем притащила. Сутки над ним билась, лучшие порошки и зелья извела. Недостало мне силы вылечить птицу, батюшка подсобил - лучший целитель во всем Мшистом Яре. Рукою над крылом поводил - срослось крыло, будто и вовсе не было переломано.
А почему не летает ворон - загадка. Вот я и подначиваю его, думая, вдруг выздоровел, а летать боится?
- Врешь! - не отстаю. - Брезгуешь ты мышами, ни одну при мне не изловил. И сырого мяса не ешь - жареное ему подавай! Глистов, что ли, чураешься?
- Кто бы говорил! - щелкает ворон острым клювом. - Сама кота Стешку вчера тискала-душила до посинения, а потом пирожок в кухне - хвать! А руки прежде не вымыла. Шарики из полыни перед едой, поди, глотаешь?

Вот так с тех пор и повелось - я ему слово, он мне наперекор - десять. И главное, речи такие колкие каркает, словно заранее их составляет да в башке своей вороньей сберегает для случая подходящего.
Препирались мы до тех пор, пока батюшка из палат своих нежданно-негаданно не вышел. Вид у него такой сосредоточенный, как у Стешки, когда тот жука на дворе рассматривает, а тронуть не решается.
- Идем, Маргоша, разговор у меня к тебе зело серьезный имеется.
Под локоток берет и в горницу со мной подымается.
- А птица твоя, больно уж говорливая, здесь пущай обождет, - не оборачиваясь, бросает царь.
Я так и вижу, как Рон, в свою воронью гордость уязвленный, небрежно замирает на подоконнике, будто и не к нему властелин обращаться изволил.

***

Долго ли, коротко ли беседы велись, а все же выхожу я из горницы, глаза зареванные, вид понурый. Мигом в опочивальню свою бросаюсь, дверь засовом изнутри подпираю. Лучину не зажигаю, сижу в темноте, горюю.
Сколько просидела так - не ведаю, слышу, стучат в окошко. Решила, сова записочку от батюшки принесла. Рано я осталась без матушки, а он в детстве любил меня утешать подобным образом.
Не буду открывать.

Меж тем в окно еще настырней забарабанили. Присмотрелась - сидит мой ворон, жмется, а места на карнизе маловато. Да по стеклу все долбит, точно дятел - тук-тук-тук. Клюв у него острей меча, не ровен час и стекло, от ударов заговоренное, выбить может.
Делать нечего, окно распахиваю, ворон черной кляксой в опочивальню заползает, на спинке прикроватной пристраивается. И давай меня отчитывать:
- И чего ты, дура горемычная, битый час юбку слезами окропляешь? Ну, просватал тебя батюшка, выйдешь за царевича, деток народишь сопливых. Чем не счастье? Аль ты думала век в девках ходить да по полям травки с голыми коленками собирать? Не таков властелин Берендей Святоборович, чтоб дитятку любимому участь перестарка желать. Сколько тебе годочков ныне стукнуло?
- Сам не знаешь? - огрызаюсь.
- Девятнадцатый пошел. Подружки твои закадычные, Боженка и Красавка, давно уже мужние, детишек по домам нянькают. Не осталось у тебя компании подходящей, вот птиц всяких недобитых на дороге и подбираешь.
Складно толкует Рон, чисто батюшкины слова повторяет. Да только мне от этого еще горше плакать охота. Потому сыплю ему вопросами невпопад, лишь бы снова не зарыдать:
- И откуда же ты про сватовство мое выведал? Как подслушать сумел? Сюда-то как попал? Неужто летать выучился?
На третьем этаже моя опочивальня, ведь не допрыгнул же?
- Не твое дело, - отвечает. - Замуж за царевича не пойдешь?
Догадливый он, стервятник пронырливый.
- Я этого царевича в глаза не видела! - восклицаю. - Не пойду!
- А коль заставит властелин-батюшка?
- В лес сбегу. Насовсем!
Каркает надсадно ворон, словно фыркает. Знает меня лучше прочих, коли сказала - сделаю.
- Уж больно ты, Марго, несговорчивая, от счастья своего бегаешь. Ладно, помогу, чем смогу. Послушай, что скажу, а не запомнишь - записывай.
А сам, птица неугомонная, уже по столу расхаживает, клювом ко мне перо гусиное да чернильницу двигает, на память мою девичью намекая.
- Со всем, что батюшка твой скажет свадьбы касательно - соглашайся, время потяни только. Сколько царевичей в царстве Белоградском? Три. Вот то-то и оно. Говори, что выбрать тебе жениха надобно, а они пущай с визитами дружественными к нам приезжают. На деле испытаем, так ли хороши сыновья царя Ярослава Владимировича, как людская молва бает.
Я глаза отворотами рукава вытираю, улыбаюсь, отпускает меня помаленечку. Ворон в обиду меня не даст, а по глазам его озорным да виду важному чую - шалость очередную замыслил, не иначе.

Сделала я все в точности, как ворон науськивал. Батюшке в ноги поклонилась, за участь свою завидную поблагодарила. Оторопел Берендей Святоборович, видать, не меньше седмицы дочь строптивую уговаривать вознамеривался.

***

Перво-наперво к нам пожаловал Еремей, старший царский сын. Со свитою пышной, с подарками дорогими. Батюшке - бочку вина заморского, мне - диадему с камнем хризолитовым, сверкающим.
Батюшка с такой великой радости велел слугам разносолов наготовить диковинных да вечерком под них бочку винную уговорить. Мне наказал нарядиться лучшим образом, к царевичу выходить, приглядываться.
Я и вышла. Стою, зрелищем открывшимся любуюсь. Посреди залы столы сдвинули, накрыли белыми скатертями с вышивкой. А на столах яств видимо-невидимо: окорока душистые с пряностями, огурчики малосольные хрустящие, икра черная, икра красная, утка цельная с квашеной капустой запеченная, пирожки с зайчатиной, грибы с чесноком маринованные. Властелину Мшистого Яра, как водится, вина хмельные в голову ударили, достал он свирель звонкую и давай народ веселить. Царевич Белоградский, гляжу, от него не отстает - на гуслях бренчит, частушки басом распевает. Старички-лесовички, кикиморы, лешаки да свита приезжая, видя такое благоденствие, в пляс лихой пустились, даже челядь, блюда разносящая, украдкой пританцовывает.
Меня увидав замолк царевич, разом дар речи потерял. Оно и понятно: на мне платье из бархата изумрудного тонкий стан облегает да до самого пола струится. Волосы каштановые чуть с прозеленью по плечам водопадом рассыпались, диадема во лбу с камнем хризолитовым. Глаза - янтарь огненный, кожа - пшеница спелая, губы - цвет маковый. Окромя красоты неписаной духи леса от людей мало отличаются, чай, не кикиморы болотные, не русалки, не зеленицы полевые. Только в людях магии ни капельки, а нам от рождения сила дана огромная.
Я же головой кручу вокруг, птицу свою ручную разыскиваю. Гляжу, сидит в сторонке мой ворон, нахохлившись, на веселье не смотрит вовсе. Сцепились с ним взглядами - тоска в глазах-бусинах мне почудилась.
Через всю залу проплываю лебедью, по правую руку от батюшки за стол сажусь. Хлопнул три раза в ладоши Берендей Святоборович, умолкли все разом. Такая тишина сделалась, комар пролетит - слышно.
- Приготовила дочь моя, Маргарита, потеху забавную. Ежели Еремей-царевич победит в рукопашной всякого, кто сразиться с ним вызовется, быть царевичу зятем мне любимым. Не победит - домой уедет не солоно хлебавши.
Гости загудели, закивали одобрительно. Хорошая забава, справная.
Вышел Еремей, наземь рубаху скинул. Здоров детина, мышцами под кожей перекатывает, ложки железные со столов берет да в узел завязывает играючи.
Нашлись охотники испытать силу молодецкую. Одного царевич заборол, другого, третьего. Лихо и складно у него выходит, только духам лесным больше, чем людям, видеть дано - хитростью да подлостью царевич побеждает. То подножку подставит, то ударит в место запретное, то в глаза противнику ненароком плюнет. Стешке глупому и то досталось - подошел о ноги потереться, сидит теперь под столом, жалится.
Батюшке-то после полбочки заморского океян-море по колено, знай, Еремея нахваливает. Лешие непотребство видят, но встрять побаиваются, с зеленицами перешептываются.
Не осталось больше охотников. Холодом меня обдало: неужто просчитался Рон, задание эдакое выдумывая, неужто быть мне женой царевича злого да ненавистного?
Оборачивается ко мне Берендей Святоборович, в бороду пышную посмеивается.
- Что скажешь, Маргоша? Хорош ли твой суженый-ряженый? Не сыскалось меж нами молодца, силой царевича превосходящего. Над воеводой Еремея поставлю, будет за войском приглядывать, неумех вразумлять, поучать примером собственным.
Царевичу похвала приятственна, выступает соколом. Только хотел рубаху вздеть, откуда ни возьмись пред ним молодец появляется. Сам высок, волос длинный, смоляной, нос хищный с горбинкой, смотрит с прищуром.
- Дозволь, Берендей Святоборович, и мне силу испытать, с царевичем побороться, - отвечает гость незваный голосом хриплым.
- Дозволяю, коль не шутишь.
У меня, признаться, дух перехватило от надежды нечаянной. Хотя понимала, что напрасно все это - тощ заступник, что жердь с плетня, куда ему с таким богатырем тягаться?
Долго они сходились. Царевич, как медведь-шатун бешеный, на противника наступает неистово, а тот играет с ним, тешится: то в сторону увернется зайцем ловким, то меж ног прокатится ужом стремительным, то отпрыгнет белкой проворной. И люди, и нелюди, до зрелищ гораздые, аж с мест повскакивали, рты пооткрывали - давно такого поединка любопытного не видывали.
Надоело высокому прыгать-уворачиваться, подлез он под правый бок царевича, руку ему за спину заломил. Побледнел царевич, слово вымолвить не может, мычит только, на пол валится.
- Владыка Берендей Святоборович, признаешь ли ты меня над царевичем победителем? - молвит заступник нечаянный, сам дышит тяжко, руку Еремея, меж тем, не выпускает.
Делать нечего, пришлось признать. Недоволен батюшка, да виду старается не показывать. Вмиг толпу хмельную разогнал, всех по домам спровадил.
Девка чернавка в купальню меня повела, мылом душистым натерла, розовой водицей омыла. Расплела мне косу длинную, расчесала волосы тяжелые. Отвела в опочивальню, убранную богато, а там уже ворон на спинке прикроватной ждет-дожидается.
Только дверь за девкой захлопнулась, кидаюсь на ворона, как коршун на добычу:
- Это что же ты такое, ворона драная, удумал? Почто ты, воробей мокрый, надо мной издеваешься? Кто говорил, что царевич Еремей к дракам не расположенный? Кто каркал, будто он телом слаб, в боях ни разу не принимал участия?
- Охолони, Марго, охрипнешь, не ровен час, а нам это ох как не на руку, - тихо молвит ворон голосом натруженным.
- Как бы не так! - еще крепче распаляюсь я. - Да если бы не заступник неведомый, быть мне женой Еремея постылого! Не ты ли обещал от меня беду отвести, от замужества отвадить?
- Как обещал, так и сделаю! - каркает устало ворон несносный. - Свезло сегодня, так чего на меня собак спускаешь?
А и верно, раскричалась, как кухарка, у которой Стешка кусок мяса выкрал. Неспроста кухарка вспомнилась - хлебной крошки за весь при в рот не взяла, все смотрела поединки волнительные.
- Ты, верно, тоже голоден? - Рона спрашиваю. - Погоди, на кухню сбегаю, снеди, с пира оставшейся, раздобуду.
Накинула платок и вышла тихонечко, чтобы чернавка не прибежала, не принялась вздыхать да охать, что кушать перед сном для здоровья женского непользительно.
Воротилась, гляжу - спит ворон, голову под крыло засунул, не шевелится.

***

Не успел день с ночью разминуться, как новый жених объявился - Ерофей, средний сын царя Белограда Владимира Белозаровича. Как водится, с подарками дивными: батюшке - две бочки медовухи отборной с собственной пасеки, мне - ожерелье филигранное, драгоценное, с аметистами.
Батюшка снова за свое - за пир то бишь. Мне же опять приказал готовиться, в лучшее платье нарядиться, к жениху выходить, приглядываться внимательнее.
Вышла я. В зале огромной печка трещит весело, столы от кушаний ломятся: гусь в черничной подливе, карпы, с клюквою жаренные, молочный вепрь цельный в яблочно-медовом соусе, пирожки румяные, жаром пышущие, зяблики в сметане, ягнячьи ребрышки тушеные. Гости ложками да челюстями работают, кухарок наших нахваливают. Медовуха подаренная лихо под закуску идет - бочку целую уже выпили, вторую, видать, приканчивают.
Увидел меня Ерофей - зябликом сметанным подавился. Оно и неудивительно: на мне платье из шелка заморского, цвета яркого медного да с узорами расписными, ожерелье с аметистами на груди пышной сверкает, переливается. Волосы в прическе высокой, царственной, взгляд гордый, на щеках румянец, что заря утренняя.
Проплыла я по зале горлицей белокрылой, по правую руку от батюшки за стол села. Только начала ворона своего средь гостей высматривать, а он на спинке кресла резного позади меня пристроился и шепчет в ухо:
- Все загадки мои запомнила, невестушка непутевая?
Я руку невзначай вверх протянула, словно шпильку поправить надобно, да как дерну за хвост птицу болтливую! Как зашиплю в ответ змеюкою подколодной:
- Как не помнить, попугай разговорчивый, полночи мне втолковывал, наутро повторять заставил!
Шикнул на нас Берендей Святоборович, взглядом гостей обвел - замолчали разом гости, поутихли. Слышно, как сверчок за печкой скрипит.
- Дочь моя любимая, Маргарита, забаву приготовила зело мудрую. Ежели покуда песок в часах не иссякнет, на три ее вопроса царевич Ерофей правильно ответит, быть ему зятем мне славным, а дочери - мужем надежным.
Встала я, оглядела гостей притихших, ожиданием томимых. Подал батюшка мне часы песочные, хрупкие - чудо иноземное, время минутами отмеряющее. Повернула я их вверх тормашками, начиная отсчет таким образом.
- Слушай первую загадку, царский сын Ерофей. Водяной наш, Силантий Прокопович, большой до чистоты охотник - любит озера да реки мутить, мусор, коряги, предметы разные со дна доставать. А однажды удивил неслыханно - воду, говорит, я сетями выловил! Как же так, ведь вода из сетей тут же вытечет?
Зароптали бояре приезжие, зашушукались лесавки с лешими. Батюшка Берендей Святоборович приосанился - ишь, дочь какие загадки выдумывает, чай, не зря лелеял-пестовал. Ворон когтями по спинке резной переминается. Лишь царевич стоит, лыбится. Сам-то он росточку невысокого, сложения тщедушного, подслеповато щурится, будто дни напролет чахнет над книгами. Ужели ведает, как на вопрос ответить?
- Мудрено ли, - говорит, - воду сетями выловить, коль вода в лед превратилась? Видать, водяной ваш зимой в реке охотился?
Охнули гостюшки званые - верно, верно, кричат!
- Верно, - подтверждаю, а сама на себя и ворона-советника досадую. Легкую загадку выдумал! - Вот тебе вторая загадка, Ерофей, сын Владимира Белозаровича. Конюх наш, дед-лесовик Кузьмич, давеча на крышу сеновала полез, лестницу двадцатиступенчатую приставил, залез, да не удержался, свалился, бешеный. Ан не расшибся! Ни раны, ни царапины, ни перелома костного. Как ему то удалось?
Пуще прежнего заголосили гостюшки. Как вышло, что ни синяка, ни ссадины? Не бывает так, неправильно! Сам царь Берендей Святоборович брови нахмурил, думает, вспоминает, поди, что и впрямь не лечил силой своей чудодейственной Кузьмича-конюха. Обернулась я на ворона - тот перышки приглаживает, искоса на меня поглядывает. Мол, что тревожишься, дуреха глупая, не так умен молодец, не ответит верно.
Царевич воротник одернул, пот со лба утер, отвечает небрежно, с прищуром:
- Чай, дальше первой ступени и не влез ваш конюх по лесенке? Так с первой и упал - где ж тут удариться?
Грохнул в зале смех, захлопали приветственно отовсюду, переговариваясь: «И как сами не догадались? Удивительно!»
- И сейчас верно, - говорю, а сама снова на ворона посматриваю, в глаза-бусины заглядываю. Изумление в его глазах мне чудится, а нет-нет, да и промелькнет печаль дремучая.
Что ж такое, ежели и на сей раз ответит царевич правильно, отдадут меня замуж за нелюбимого? Так изволновалась, испереживалась, что третий вопрос, Роном заготовленный, вылетел из головы начисто.
- Что же ты, Маргарита Берендеевна, последний вопрос не задаешь, гостям на потеху, мне на проверку сообразительности? - вопрошает Ерофей с улыбкой ехидною.
А я царевича исподтишка разглядываю, дивлюсь, чем так он не приглянулся мне? Что-то непотребное, да знакомое в его облике чудится. Только сейчас заметила - крутит Ерофей камень-украшение, на шею вздетый. Присмотрелась - не простой камень, заговоренный на подслушивание. Только духам лесным такую магию разглядеть подвластно. Значит, слышал, червяк книжный, как я с вороном шушукалась, загадки повторяла хитромудрые. Рассердилась не на шутку да как выпалю:
- Будет тебе третья загадка, царский сын, Ерофей.
На ворона за поддержкой оборачиваюсь, глядь - а нет его, словно ветром сдуло вихревым. Только Стешка сидит возле кресла да мяукает. Ладно, думаю, попадись мне птица своенравная, все перья из тебя повыдергаю! А сама меж тем вопрошаю любезно так, с издевочкой:
- Отвечай, Ерофей Владимирович, когда черному ворону легче всего пробраться в дом?
Снова гости зашептались да заохали, задание новое обсуждая, перемалывая. Даже Берендей Святоборович бороду позеленевшую приглаживает, недоумевает про себя: дался этот ворон его дочери!
Гляжу, царевич бледнеет, тужится, вспомнить-отгадать пытается. Только без толку: сама сейчас вопрос я этот выдумала, вот и пускай теперь помучается.
А песчинки в часах уже почти истаяли...
- Знаю! - поспешно царевич выкрикивает, торопится. - Легче ночью ему в дом пробраться темною!
Что тут началось: бояре с послами, зеленицы, русалки, лешие заголосили, загудели, словно рой пчелиный. Одни считают, мол, правильно, другие с ними не соглашаются.
Только не до загадок мне с разгадками, потому как отвлеклась я - заступника длинного в толпе нечаянно высмотрела. Стоит в дальнем углу, у стеночки отирается, взглядом буравит пристально.
- Тихо все! - хлопнул рукой по столу Берендей Святоборович с такой силою, что яблочко наливное на блюде подпрыгнуло да щуке запеченной аккурат заткнуло рот раззявленный. - Отвечай, дочь моя, правильно ли царевич загадку разгадал? Коли верно, поставлю его над советом государственным, будет старшим над всеми боярами.
- Никак нет, владыка Берендей Святоборович. - А самой до того беззаботно сделалось, весело. Знает батюшка, нет в моих словах кривды, а была бы - сразу бы раскусил, видит дочь свою насквозь зрением магическим.
Приуныл владыка Берендей - снова рыбка с крючка сорвалась. Чарку медовухи опрокинул в себя поспешно, говорит:
- Так скажи же ответ нам правильный, потешь гостей своим умом-разумом.
И впрямь мне их потешить захотелось, говорю, не подумавши:
- Неужто среди гостей не сыщется тот, кто разгадает верно? А за правильный ответ поцелуй подарю!
Ничего не сказал Берендей Святоборович, только хмыкнул в бороду. Пущай дочь его своенравная покуда забавляется.
За такую-то награду очередь ко мне выстроилась. Ни один не ответил правильно, даже спрашивать больше некого. Не успела я опечалиться, вырос предо мной парень давешний: волос длинный гладкий в хвост собран, взгляд кичливый, тепло-грустный, говорит голосом хриплым, насмешливым:
- Ворону легче в дом пробраться, когда окна открыты.
- Правильно, - говорю, - а сама взгляд от глаз его малахитовых отвести не могу, словно чарует он ими, бесстыдник, прямо на глазах у батюшки.
Делать нечего, пришлось награждать смышленого поцелуем в щеку смуглую. Жарко стало мне от поцелуя нежданного так, что я стремглав из залы бросилась, в опочивальне затворилась. Сердце в груди мотыльком бьется, глупое, только вспомню глаза зеленые печальные.
Истопила мне баньку девка чернавка, веничком березовым пахучим косточки помяла, квасом хлебным с изюмом напоила. Воротилась я, разомлевшая, в опочивальню, гляжу, ворон мой явился, сидит, довольный, покаркивает. Тут я на него и накидываюсь:
- Ах ты, селезень неповоротливый! Куда же ты запропал, гусь чванливый? Последнюю загадку бы подсказал, так нет тебя, когда надобно! Пришлось самой выдумывать, на ум свой девичий полагаться.
- Брось яриться, Марго, дочь Берендеева, от крика, говорят, седеют в молодости. Сама ты, как я слышал, неплохо управилась, поцелуями позабавилась.
- А тебе, гляжу, завидно?
- А тебе, гляжу, понравилось!
Не выдержала я, запустила подушкой в птицу, на язык ядовитую. Не попала - проворен ворон, только перья куриные от подушки по комнате рассыпались.


https://author.today/work/47160

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ