hlebniks все записи автора

Автор Эманон Идобон

 на-а-на-на-на…


Мелисса повела ушами и фыркнула. Сколько же таких песенок слышала она в ту пору, которую сама про себя называла детством! В бытность свою молоденькой и шустрой девчонкой она любила потанцевать просто так, ни о чём: юное тело просило движения, и она поводила плечами и двигала попкой в такт любому скользящему мимо ритму. Она и ходила-то всегда, пританцовывая… 

Она была ещё совсем юной, но уже очень хорошо знала себе цену. Умница и красавица, ни на ком эта девочка никогда не зацикливалась надолго, скользя по жизни с азартом и явственным удовольствием. За нею уже несколько лет – её школьных лет – водили хороводы и сверстники, и ребята постарше, да и редкий взрослый мужчина не провожал её взглядом… Очарование этой игривой, кошачьей непосредственности было так сильно, что очередной молодой человек терял голову мигом, стоило ему просто проговорить с нею хоть полчаса.  Она была с ними весела и снисходительна, принимая поклонение как должное, до тех пор, пока они не начинали претендовать на что-то большее, чем то лёгкое общение, которое устраивало её совершенно. И, как только мужчина заводил разговор о каких-то взаимных «обязанностях», о занудных ежедневных делах, об ответственности, наконец, за вместе проводимое время, она так же легко и непринуждённо с ним расставалась. Да и то, какой смысл морочить кому-то голову, если честно не собираешься оставаться с этим человеком рядом? Ведь вокруг так много разных людей, неужели же можно долго быть с кем-то одним, если в этой жизни есть столько всего интересного?

С последним своим молодым человеком она прожила целых четыре месяца, впервые в жизни сама влюбившись не на шутку. Парень был не прост, ох, непрост! Красавец мрачноватой наружности, он был ещё и необыкновенно начитан и зол на язык. Совсем не болтун, вступал в разговор лишь затем, чтобы припечатать собеседников «в яблочко». Редко кому удавалось выползти невредимым из-под огня его прицельных, остроумных и хлёстких насмешек. Друзей у него почти что и не было – их студенческая группа и уважала его, и побаивалась. Мало кто решался подступиться к нему поближе… Естественно, раз попавшись ему на глаза в какой-то компании, где они случайно перехлестнулись, она уже больше не отступила. Моментально завладев его вниманием, вела себя так вызывающе, что к концу дня он уже не мог думать ни о чём другом. Пристроившись в один из углов хозяйской квартиры, они проговорили весь вечер, не обращая внимания более ни на кого и разругавшись до хрипоты на какую-то совершенно отвлечённую тему. К ночи он пошёл её провожать…

До её дома они в тот раз так и не добрались. 
Их будто замкнуло друг на друге. Проведя в постели первые трое суток, они и дальше просто не могли разлепиться. У обоих была своя жизнь, а в ней – куча важных дел. Ей надо было домой, к родителям, а ему в институт; её вскорости ждали выпускные экзамены, а его – несколько заказов от серьёзных клиентов, его, на минуточку, самый настоящий хлеб и будущая профессиональная репутация! Какой там… Буйное помешательство снизошло сразу на обе их головы, сузив жизненное пространство до размеров его оставшейся от бабки холостяцкой квартирки; все их размеренные будни оказались порушены до основания, а взятые на себя обязательства преданы.  
Молодые и горячие, они любили друг друга страстно, неистово и ненасытно. Оба, не поступаясь характером ни на шаг, постоянно занимались взаимными истязаниями, тиская в руках и распяливая на косточки, на молекулы, на слова и на мысли, то беспрестанно нежа друг друга, то ссорясь по-чёрному, снова мирясь и опять впадая в самое настоящее сумасшествие. 
Пару раз во время этих ссор, разругавшись вдрызг, она сбегала от него, а он ловил её на улице и искал по общим знакомым, хватал за руку и приволакивал обратно, а она упиралась и орала на него на чём свет стоит, но ведь он же всё равно был сильнее! Они могли вываливать друг на друга всё, что только на душу взбредёт, однако расстаться надолго были не в состоянии, и оба ощущали это своей глубинной, животной сущностью.
И ни он, ни она даже не задумывались о том, как будут жить дальше…

Последние две недели с нею творилось что-то неладное. Ей всё казалось – она заболевает, однако температура так и не поднималась выше тридцати семи, и она всё никак не могла заставить себя сходить к врачу. Постоянное напряжение, которое, кажется, возникало просто ниоткуда, материализовалось из воздуха, день ото дня всё нарастая и перемежаясь моментами головокружения и дикой слабости. Она то бралась за что-то, очень быстро выпуская дела из рук, то кидалась на него со всей яростью дурного настроения, а то вдруг падала на диван, не будучи в силах справиться с подкатывавшими ниоткуда беспричинными слезами. Он же, не умея толком сдержать свой не менее буйный нрав, сознательно или нет, но отвечал ей сполна. И вот, в тот самый последний их день вместе они поссорились насмерть, по-чёрному… 
Наоравшись до икоты, она выворотила шкаф, где хранились их вещи, ещё немного пометалась по квартире, ухватила почти пустую сумку и, отпихнув его так, что он отлетел к стене, в чём была выскочила в ночь. Не помня себя, она сначала бежала, потом шла, пока ноги не стали ватными, а в голове зашумело так, будто она выпила чуть не полбутылки вина… Слабость, вдруг накатившая на неё, была такой внезапной и отупляющей, что она просто выпустила сумку из рук и присела на тротуар, уронив на руки отяжелевшую голову. 

Подступившая вдруг тошнота заставила её распрямиться и глубоко вдохнуть. На глаза вновь навернулись слёзы, а дыхание прервалось судорожным всхлипом. Уже немного пришедши в себя, она задумалась о том, что творится вокруг и с ней самой. Как ни странно, но никакого страха от того, что успела удрать непонятно куда, что полураздета и вовсе без денег, она не испытывала. Злости, как видно, тоже – все переживания последнего получаса выветрились, будто их и не было вовсе. И стоило так беситься и скандалить? Да что же это с ней, в самом деле…
Она поднялась и огляделась. Давным-давно свечеревшие дворы были по позднему времени почти пусты. Дома потихоньку гасили окна, подобно засыпающей Тысячеглазке из забытой в глубоком детстве сказки. Только проезжая часть по-прежнему оставалась довольно оживлённой. С выезда, где она пересиживала себя, была хорошо видна улица, ярко освещённая оранжевым сиянием фонарей. Те, кто в дороге, никогда не спят, ночи для них не существует… 

Некоторое время она бесцельно смотрела перед собой на полотно дороги, пока вдруг не осознала какую-то странность, явно происходившую на заднем плане, как раз напротив неё. Она стронулась со своего места и побрела к дороге поближе, пытаясь понять, отчего не такое уж и редкое движение как будто пульсирует. Машины, сосредоточенно и почти бесшумно проносящиеся мимо, в одном месте резко притормаживали, кое-кто из них начинал сигналить. 
Она подходила всё ближе и вглядывалась, пока не заметила лежащий посреди дальней полосы маленький тёмный комочек… А по обочине призрачной тенью металась кошка.
Двух секунд хватило ей для того, чтобы осознать, что именно стряслось на шоссе. Погибший под колёсами малыш и мать, которая, несмотря на хвалёную кошачью независимость, почему-то никак от него не уходила, и всё пыталась раз за разом подойти к раздавленному котёнку… 

– Дуура… Вот дурра-то! – аж задохнулась она. – Что же ты делаешь, а?! Не вернуть его уже, сейчас сама тут останешься! – и она рванулась через дорогу в как раз образовавшийся просвет, сумев на бегу одной рукой подхватить безжизненное тельце. И тут с противоположной стороны под истерический сигнал очередной спешащей легковушки оглушительно завизжали тормоза… 



Сорокапятилетний Лёха работал «шОфером» на складе крупного мебельного производства. Режим двое суток через двое его замечательно устраивал. Все свободное время он проводил, копаясь во внутренностях своей старенькой «бээмвухи», которую приобрёл в весьма подержанном, но ещё приличном состоянии, и которая, по его собственному выражению, «с той поры стала тока лучше»…
По своим законным выходным одинокий как перст мужик, давным-давно схоронивший мать, но так и не обзаведшийся собственными спиногрызами, вдумчиво и методично закладывал. Водяру, которой традиционно надирались все местные алкаши, он не уважал, а посему компании «по интересам» не имел, и накачивался закупаемым в одному ему известном месте портвейном в гордом, но вполне устраивавшем его одиночестве. 

Это был самый обычный его выходной: по зимнему времени он аккуратно и неспешно шёл из магазина домой с сумкой, в которой угнездилось несколько бутылок благородного алкогольного напитка и куча нехитрой снеди, которую он закупил на ближайшие дни. Лёха вообще был очень ответственным человеком и не бросал на произвол судьбы домашнее хозяйство точно так же, как не любил никаких «хвостов» и во всех остальных делах. 
В тот морозный день он и увидел её: тощую – брюхо прилипло к спине, – насквозь прозябшую, с отрешённым и жалостным выражением на тёмно-рыжей мордочке. От неожиданности он даже остановился… Отродясь не водилось за рабочим человеком Лёхой развлекаться пересчётом ворон, когда бы его интересовали бродячие кошки? Но у этой обледышки в глазах стояла прямо какая-то человеческая печаль. И лёхино сердце дрогнуло…

Кто ж его знает, с какой это радости простому трудяге стукнуло в голову назвать своё неожиданное приобретение таким странным и вычурным, невесть где услышанным именем? Но Лёха, похоже, теперь уже не принадлежал себе до конца, мало-помалу превращаясь в кого-то другого, на себя прежнего не похожего. И делал то, с чего сам на себя удивлялся…
Сперва он притащил найдёнку в свой тёплый, хотя и не шибко чистый, прокуренный дом и накормил её досыта. Затем пристроился с ней вдвоём на диван и целый вечер чесал свалявшуюся длинную шёрстку её тощих боков. Ради неё он сделал и вовсе фантастическую вещь: купил в магазине за три квартала от дома специальный шампунь против блох и выкупал кошку под краном. На следующий день он зашёл в аптеку и разжился лекарством для протравки глистов. Мелисса, конечно же, была не слишком довольна таким обхождением, но спорить не стала… 

А потом, месяца через полтора, Лёха стал замечать, что с нею что-то не так, и в один из свободных дней, поматерившись для порядку, вздохнул и повёз её к ветеринару. 
…Врач сделал Мелиссе операцию, вырезав все воспалившиеся органы, и объявил Лёхе, что теперь его кошка при надлежащем уходе будет вполне сытой, здоровой и довольной, но порадовать хозяина приплодом, увы, не сможет. И Лёха снова вздохнул, на этот раз с облегчением.
Он кормил её консервами и рыбой, и спрашивал, вкусно ли ей. Она то молчала, то пофыркивала, но ни разу не позволила себе мявкнуть по поводу однообразия рациона, ибо точно знала: Лёха расстроится, но так и не сообразит, как это дело исправить… 
Наверное, она была единственной из всех, когда-либо хоть ненадолго остававшихся в его доме «за хозяйку», кто никогда у него ничего не просил, не требовал и не ссорился с ним из-за всяких пустяков.

Раньше Лёха время от времени приводил в дом женщин в смутных надеждах, что жизнь его, если и не изменится в корне, то хоть станет немного теплее. Однако среди всех, приходивших в его жизнь, никто был не хуже и не лучше, и так уж получалось, что ни с кем он не сходился надолго. И нельзя сказать, чтобы Лёха был сильно против того, чтобы рядом с ним постоянно присутствовал кто-то одушевлённый и даже разумный, – нет, просто ему самым обыкновенным образом не везло. Бабы попадались то пройдошистые, то сильно бестолковые, а то и вовсе стервы… 
Про последнюю свою «змею» он и любил рассказывать Мелиссе, когда выбирал свою обычную дозу до последнего стакана. А ей нравилось слушать его, склонив голову набок. Иной раз она подлезала к нему под бок, пристраиваясь поудобнее, а могла и всласть потоптаться на Лёхиной груди, прежде чем уютно осесть, навострив ушки, и начать тихонечко, едва уловимо стрекотать. Лёха, засунув пустую бутылку под столик, подтягивал Мелиссу к себе, прижимая загривок тяжёлой спьяну рукой, и пускался в воспоминания, где события перемежались эмоциями, а нехорошие поступки бывшей подруги перетекали в нравоучительную мораль крайне обтекаемой формулировки. Засыпали кошка с хозяином почти всегда одновременно…

Женщины ли в своё время «кидали» Лёху, или он сам выпроваживал их за дверь, ничтоже сумняшеся по поводу сказанных когда-то друг другу слов и неисполненных обещаний, но мужик этот умел забывать их напрочь, легко выкидывая из головы все сожаления и воспоминания. Мелисса же оказалась в его жизни единственной, кого Лёха ни единого разу в жизни не продинамил и чьих ожиданий ни в какой мере не обманул. Больше того, он был предан ей всей душой. Каким бы усталым или пьяным он ни возвращался домой, никогда не забывал дать ей поесть… И она ждала его по вечерам, в будни и выходные, начиная с самого утра и до того самого момента, как чуяла: скоро, скоро он будет около дома, а ещё через две минутки поднимется и завозится ключом в замке. Да-да, она ждала его и была рада ему, любому. Она была счастлива тем, что он есть у неё! Не то, чтобы она относилась к нему с обожанием или хотя бы думала про него несколько лучше, чем Лёха был на самом деле – просто она его любила и была благодарна за то, что он её нашёл. Ведь известно, что настоящие хозяева этих смутных и бестолковых человеческих жизней никогда не ошибаются в собственной судьбе и, если уж эта самая судьба изначально была хоть где-то прописана, то попадают они рано или поздно именно к СВОИМ людям. Пускай и не сразу, и столько до того уже пришлось пережить…

Лёха ухватил кошку рукой поперёк живота, залёг вместе с ней на диван и стал ласково трепать за загривок. Она жмурила глаза и чуть-чуть похрунивала – не столько от удовольствия, сколько в знак одобрения и благодарности. Он слегка прижал ей холку и подтащил повыше. Теперь она лежала у него на груди и, не мигая, глядела ему прямо в глаза. Он накрыл её своей мощной ладонью и покровительственно хмыкнул, рассматривая своенравную мордаху с чуть раскосыми золотистыми глазами… В непроницаемых щёлочках её тёмных зрачков отражались чёртики, пляшущие в голубых Лёхиных плошках, уже основательно подёрнутых вином. 
Она молчала, но её человеку можно было ничего не говорить. Знать больше, чем надо, ему было совсем ни к чему, а ей и подавно грех было жаловаться. Да, теперь её жизнь такова, что Лёха, этот предсказуемый до последнего чиха простецкий мужик, стал её единственным мужчиной. Ей больше было не с кем выяснять отношения и не надо было ни от кого уходить. Теперь она просто жила рядом с ним, радуясь всякой возможности вспрыгнуть к нему на колени и помурчать…
Да, Мелисса любила его такого, каким он был. И ей больше не хотелось ни думать, ни выбирать, ни ждать, ни надеяться, ни сожалеть. Она просто подставляла ему спинку, слегка осеняя хвостом, будто благословляя его на следующий день – от пробуждения и до самого возвращения домой, и скрашивала его жизнь, одаривая своего Единственного и Самого Лучшего благодарным теплом…

1.