Владимир Набоков

О нет, мне жизнь не надоела,

     Я жить хочу, я жить люблю,

     Душа не вовсе охладела,

     Утратя молодость свою…

  Блуждая по запущенному саду,

     я видел, в полдень, в воздухе слепом,

     двух бабочек глазастых, до упаду

     хохочущих над бархатным пупом

     подсолнуха. А в городе однажды

     я видел дом: был у него такой

     вид, словно он смех сдерживает; дважды

     прошел я мимо и потом рукой

     махнул и рассмеялся сам; а дом, нет,

     не прыснул: только в окнах огонек

     лукавый промелькнул. Все это помнит

     моя душа, все это ей намек,

     что на небе по-детски Бог хохочет,

     смотря, как босоногий серафим

     вниз перегнулся и наш мир щекочет

     одним лазурным перышком своим.

     Милая, нежная - этих старинных,

     песенных слов не боюсь, и пою...

     О, наклоняйся из сумерек длинных

        в светлую бездну мою!

     Я подарю тебе солнечной масти

     рьяных коней, колесницу в цветах,

     ибо сейчас я не пристальный мастер,

        я - изумленье и взмах.

     Милая, нежная, я не ошибся,

     часто мне женские снились черты.

     Все они были из ломкого гипса,

        золото легкое - ты.

     Это, пойми, не стихи, а дыханье,

     мреющий венчик над страстью моей,

     переходящий в одно колыханье

        неизмеримых зыбей.

 Зовешь, - а в деревце гранатовом совенок

        полаивает, как щенок.

     В вечерней вышине так одинок и звонок

        луны изогнутый клинок.

     Зовешь, - и плещет ключ вечернею лазурью.

        Как голос твой, вода свежа,

     и в глиняный кувшин, лоснящийся глазурью,

        луна вонзается дрожа.

  При луне, когда косую крышу

     лижет металлический пожар,

     из окна случайного я слышу

     сладкий и пронзительный удар

     музыки; и чувствую, как холод

     счастия мне душу обдает;

     кем-то ослепительно расколот

     лунный мрак; и медленно в полет

     собираюсь, вынимая руки

     из карманов, трепещу, лечу,

     но в окне мгновенно гаснут звуки,

     и меня спокойно по плечу

     хлопает прохожий: "Вы забыли",-

     говорит,- "летать запрещено".

     И, застыв, в венце из лунной пыли,

     я гляжу на смолкшее окно.