Горит батарея гаубиц ВСУ, которая била по Донецку. Снято 31.05.16

Кондиционеры гаубиц и САУ ВСУ не выдерживают и массово взрываются. Причинами от нарушения норм безопасности до банального нарушении Минских соглашений. В результате подобных неисправностей целые батареи укровермахта оказываются разбросанными по Донецким полям.

Читать далее...

Полина Гагарина= Кукушка =Битва за Донбасс.

Скандальное немецкое интервью с Порошенко

- Президент Порошенко, добро пожаловать в Conflict Zone.

- Добрый вечер.

- Вы говорили, что мир наступит тогда, когда будет освобожден последний метр украинской земли. Вы имели в виду Крым?

- Конечно.

- Но вы же его не вернете, это невозможно.

- Ситуация с Крымом - это типичный аншлюс, аннексия суверенной украинской территории. Это грубое нарушение международного права.

- И что?

Читать далее...

Прямой эфир укр ТВ явно удался)

Украина за год войны на Донбассе. Палитра простых историй

История первая

Моя приятельница родом с Волынщины, всю жизнь размовлявшая украинською мовою, учитель по призванию, за год похоронила двух своих учеников, которых любила и знала с детства.

Дети жили на одной улице, учились в одном классе.
Один из них ушёл добровольцем в вооружённые силы Новороссии, другой – по мобилизации в украинскую армию. Воевали друг против друга. Оба сложили головы. Такой стороной поворачивается сегодня жизнь на земле, которая ещё недавно казалась единой и неделимой Украиной…


История вторая

Читать далее...

ТЫ ЛУЧШАЯ СОБАКА НА ЗЕМЛЕ...О ВОЙНЕ.. О ДОНБАССЕ.. О ЛЮДЯХ.. О ЖИВОТНЫХ.. О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ..О ЧЕЛОВЕКЕ...КОТОРЫЙ ВОР..НО ОЧЕНЬ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК...

http://expert.ru/russian_reporter/2015/15/luchshaya-sobaka-nazemle/

Дебальцево — одно из самых пострадавших мест в Донбассе. Здесь за год три раза менялась власть, а во время «котла» гибли и военные, и гражданские. Пока люди прятались в подвале или бежали из города, брошенные домашние животные заполнили центральные улицы. Идет война, люди в первую очередь беспокоятся о людях. Но как раз отношение к животным открывает новые грани как человеческого, так и звериного. «РР» исследовал судьбу бездомных собак Дебальцево

«Приезжай! Или их отстрелят»
— Сейчас алабая в клинику в Шахтерск везу, — тараторит Саша Добрый. — Он сейчас тяжелый. С родословной. Люди бросили… У нас после отлова шестьдесят три собаки. Мы сюда приехали, когда люди еще в подвалах были. Дети, как Маугли, все в саже из подвалов выходили в резиновых тапочках на шерстяной носок, а минус был сумасшедший. Люди во время наступления собак поотпускали, сами в подвалы зашли. А кто-то уехал, собаку бросил. Собак тут было — тьма тьмущая! И в конце февраля, когда ополченцы взяли город, поднимается вопрос: «Что делать с собаками?» Решают отстреливать. Мне звонят из Дебальцево: «Ты — спец по собакам. Приезжай! Или их отстрелят». Я приехал, начал с ними бодаться. «Один день тебе. Не уберешь завтра, будем отстреливать». Но выторговал у них неделю, на собак повязали белые повязки, чтобы в них не стреляли, за пять дней построил эту халабуду, отловили собак, разгрузили город. Хозяева начали возвращаться в город и забирать у нас своих собак. А Луганск почти всех собак отстрелил.

Саша Добрый стоит у кирпичной стены заводского строения, забитого изнутри ржавыми бочками и грубо сколоченными, пока пустыми вольерами для крупных собак.

— А у меня есть целая программа! Она — в двух словах, — в уголках его рта выступают белые капельки слюны. Он спешит сказать свои два слова, как человек с пониманием относящийся к тому, что его могут в любой момент прервать, напомнив о том, что в войну — не до собак. — Смотрите. Кому надо, чтобы собак с улиц убрали, людям или собакам? Людям. Они же людям мешают. Хорошо, отловим мы сейчас всех собак, усыпим. Наркоз на одну собаку стоит сто шестьдесят гривен. Отстрелить дешевле. Но мы же в народной республике хотим жить! А я знаю выход! И в ДНР это реально сделать.

За перегородкой из металлической сетки сидят собаки — дворняги и овчарки. Скулит и поднимается на передние лапы черный кудрявый кобель.

— Это Цыган, — говорит Саша. — Его привел хозяин: «Не возьмете, застрелю!» А этого, — показывает на другого пса, — обещали забрать, когда электричество будет. Электричество давно дали. Ты мой хороший. Ты малыш, — гладит лохматую голову Цыгана. — Тот — отказник. И этот. А некоторые пришли, своих позабирали и еще соседских. Ирбис… Ирбис, — зовет он белого алабая, вытянувшегося на бетонном полу. — Ирбис-мальчик, как же тебе плохо.

Ирбис приоткрывает один глаз, давая понять, что Сашу Доброго слышит. Его худое тело, на котором по бокам проступают бедра, остается неподвижным, но хвост в знак приветствия двумя взмахами проходится по полу.

Скоро красная машина выезжает за ворота приюта. За рулем — Саша. На заднем сиденьи — неподвижный Ирбис. Машина проезжает улицы Дебальцево, где каждые ворота испещрены многочисленными дырками, оставленными осколками снарядов. На повороте в листве тонет белый гипсовый Ленин. А улица Восьмого Марта плывет коробками опустошенных домов, из которых над черными окнами и разбитыми крышами встают то телевизионные антенны, то печные трубы. Кажется, на эту обожженную территорию высаживался космический десант с недружественной планеты, ведь сложно поверить в то, что человек может быть способен настолько опустошать жилище другого человека.

Ирбис поднимает голову, подтягивается на передних лапах и сбрасывает непослушное тело вниз. Ползет вперед к Саше Доброму. Тычется широким лбом ему в локоть.

— Судьба свела нас с Ирбисом, чтобы его спасти, — говорит Саша. — Бог собак тоже видит.

Ненадолго машина делает остановку у цеха по производству окон. Он разбит несколькими попаданиями. На его территории пусто. Земля усыпана осколками битых стекол.

— Калиф, Калиф, — зовет Саша, подходя к запертому сараю с кастрюлей каши в руках. — Раздается лай крупной собаки. Саша отпирает дверь.



В проеме показывается большая голова московской сторожевой. — Он был в таком же состоянии, как Ирбис сейчас, — кожа да кости. Мы его откормили, сейчас кабан. Он диковат, поэтому его не смогли забрать в приют, даже ошейник не смогли на него надеть. В феврале, когда начались боевые действия, владельцы этого цеха убежали, один — в Харьков, другой — в Москву. А собаку, которую покупали для охраны территории, бросили.



Во дворе цеха — остатки будки, разнесенной миной. Старые следы собачьей крови ведут на второй этаж цеха, разбитые окна которого щетинятся осколками стекла.

— Тут в феврале все собаки бегали, на бок припадая, — продолжает Саша Добрый. — Контуженные были. Овчарок много на улицах было, азиатов. Вот представьте себе, жил, пил, хозяин его любил, ласкал, а тут — раз! — и исчезает. Вокруг бомбят, голод, все разрушено. А в июле, когда бомбили Марьинку и Красногоровку, хозяева своих собак на привязи пооставляли, сами в бомбоубежище спустились. Жара, ни воды, ни еды. Мы с волонтерами бегали по дворам, отвязывали. Много отвязали.

Вернувшись в машину, Саша Добрый кладет возле Ирбиса косточку. Тот тянет носом, нюхая, лижет ее. Машина снова заводится, трясется по дороге. Останавливается на блокпосту.

— Что везешь? — спрашивает ополченец, заглядывая в окошко и протягивая в салон руку за документом.

— Собаку больную везу.

— Отстреливать их надо.

— Не. Не будет этого.

— Как не будет?

— Вот так не будет.

Львовяне и собаки
— У нас очень плохо с деньгами, — говорит Саша. — У нас за весь май поступления — всего шесть тысяч гривен. Хотя я кричу на нашем сайте о помощи. Но кому собаки интересны? Нам сорок тысяч рублей в месяц хватило бы на то, чтобы всех наших собак кормить. А вы знаете, сколько сейчас министр в ДНР получает? Сорок тысяч гривен! Я точно знаю. А вы не знали? Ни фига себе, когда у нас в Донецке кто получает такие зарплаты? Сейчас я приму помощь от всех. Даже от Порошенко, мне все равно. Нам львовская фирма «Корматех» сухого корма прислала сто сорок килограммов. Нам и бандеры помогают, и нацики упаянные — хоть по пятьдесят, по сто гривен, но присылают… Алло, — он отвечает на зазвонивший телефон. — Любовь, спасибо, что вы нам деньгами помогаете, но я вот, слышите, заходил на вашу страницу в фейсбуке. Вы постоянно постите бойцов АТО, считаете их героями, а нас называете сепаратистами и тому подобными. Я терпел, терпел… У вас кто-то воюет — сын, муж? Нет? А почему вы все это пишите? Почему вот так? А у вас киборги из аэропорта герои, да? А летом, в августе, когда «Савушка» каждый день выезжала из аэропорта и производила пять выстрелов по городу неприцельно, пофиг куда?! Не было такого дня в Донецке, чтоб никто не погиб! Я же культурно, вежливо объясняю?

У деревянных ворот клиники блестит чистыми боками белая машина. Во дворе встречает ветеринар. Саша несет Ирбиса, прижимая к уху его белую голову. Тонкие ноги Ирбиса достают до земли, подметая листья, только что сброшенные деревом из-за жары.



— Внешний вид собаки не обещает быть надежным, — произносит Василий Антонович.

Ирбис лежит на столе. Его темные глаза устало смотрят в угол. Его хвост поджат к желтому от мочи животу. Кожа облепляет бедра, на которых, кажется, не осталось ни мяса, ни мышц.

— Вряд ли я вас обнадежу, — говорит ветеринар, набирая из лапы кровь. — У него залипший нос, это скорее всего чума… — он идет к микроскопу, снимает с того пакет. — Вашу собачку укусил комар и передал ей сердечные глисты, — он наклоняется к микроскопу. — Они живут в сердце — мама и папа. Хотите посмотреть на их детей — микрофилярий? — он уступает место у микроскопа.

Глазок прибора показывает красный круг крови, в котором мельтешат, передвигаются прозрачные тени. Сходятся и расходятся. Капля похожа на космический снимок планеты Марс.

— Каковы шансы? — спрашивает Саша.

— Их очень мало. Перспектив практически нет. Привозите собак поздоровее. В последнее время с осколочными ранениями собак привозят. А с пульками как до войны привозили, так и сейчас везут, и тут война ни при чем.

— В Дебальцево овчарке ногу прострелили. Сейчас у нее нога болтается, и никак сустав не восстановишь. Она вышла со двора на улицу, и в нее выстрелили ополченцы.

Исповедь вора
— Я — вор, — сообщает Саша по дороге на хлебозавод, откуда поступил сигнал о том, что прибившихся туда собак собираются отстрелять. — Я всю жизнь жил тем, что крал машины. Я за это полтора года отсидел. Деньги с продажи краденных машин я тратил на бездомных собак. Сейчас я больше кражами не занимаюсь, а наоборот, воюю с людьми, которые только что пришли во власть, но не поняли, что республика у нас — народная. Я борюсь за справедливость.

— А как можно бороться за справедливость, с уголовным прошлым? — спрашиваю я.

— А я ни у кого не крал машины, купленные в кредит или на последние деньги. Кто такой вор? Это человек, который живет по понятиям, он оружие в руки не возьмет. Он не будет показывать силу за счет слабого. Только слабый захочет собаку ударить, и другой слабый пройдет мимо этого, не защитит. Поэтому у меня и на веру свой взгляд. Не верю я в купола, Бог — в голове, — он стучит пальцем по виску.

— Как все, что ты сейчас говоришь, сочетается с тем, что ты крал машины? — повторяю вопрос.

— А никак. Никак не сочетается. Но я не брал у нуждающихся.

— А у батюшки взял бы?

— У батюшки? Д-да, у батюшки взял бы. Он не справляется со своей миссией… Раньше, до войны зоозащитники звонили мне по три раза в день: «Саша Добрый, езжай туда, забери с дороги сбитую собаку, привези ее сюда». Я сразу ехал… Просто ставлю себя на место собаки. Если ты маленькая домашняя собачка, то тебе прически делают, ногти стригут, ты спишь на кровати. А если ты бездомная, то твоя вина только в том, что ты родилась дворняжкой. Ты прибилась под магазин, там тебя подкармливают. Идет дождь, тебе мокро, и ты вот такими глазами, — Саша делает пальцами круги у своих глаз, — смотришь на прохожих, выпрашиваешь. Тебя футболят. Зимой холодно. Летом воды нет. И в этом — твоя судьба! А если тебя сбила машина, к тебе не бросятся, как к человеку. И ты лежишь на обочине со сломанными ногами, с внутренним кровотечением.

— А почему ты не ставил себя на место владельцев украденных машин?

— Ставил и очень часто. И понимал, что ничего страшного. Если у него «Икс», то купит себе еще один. Особенно крашеные лохушки. Ну не заработали они. Не заработали. Или казнокрады? Как их еще наказывать? Но сейчас я больше этим не занимаюсь. Если меня возьмут, что будет с приютом? Если ДНР примет мою программу по собакам, то в Европе таких гуманных государств не будет, как наша республика.

Непонятные дебальцевские
На территории хлебозавода в беседке под старым каштаном сидит Сергей — плотный седой мужчина с серыми глазами. Рядом с ним молодой человек в шортах. Вокруг бегает пять мелких дворняг, а под деревом лежит на боку большая овчарка.

— Была ж война, вот они к нам и прибились, — говорить про собак Сергей. — А мы их отстреливать и не собирались. А если б собирались, то, наверное, уже отстрелили бы. К нам санэпидемстанция из Енакиево с проверкой приезжала. Они только вошли, увидели собак и говорят: «А вот и первое нарушение. Убирайте их куда хотите и как хотите». Мы сразу в мэрию, там ваш телефон дали… Вот этот — Васька, — показывает на овчарку, — зад еле носит. Наверное, взрывной волной его пришибло. Видать, в спину удар был, он еле двигался. А так все собаки боком ходили. Им хлеб кидаешь, они пугаются, убегают. Васька за Толиком, нашим сторожем, прибился.

— Да у него опухоль! — вскликивает Саша, когда Вася встает. — Ты гля-янь. У него там между ног висит. На операцию надо везти.

— Вроде бы сначала украинцы армией зашли, как наши освободители, — продолжает Сергей. — Ха-ха-ха, — смеется он, пожимая плечами, что, впрочем, делает постоянно, через предложение или два. — С нормальными намерениями пришли. Говорят: «Вы нам хлеб должны выдавать». А когда уже начались боевые действия посерьезней и ополченцы начали им сдачу давать, начались тут свирепствования. Про двоих наших хлопцев с завода сказали, что они наводчики-корректировщики. И началось: «Вы — сепаратисты. Вы хотите сохранить завод, чтобы потом кормить террористов». Они вон те наши машины, — показывает на стоящие у стены завода «газели», — топорами рубали. А потом тут снаряд взорвался. Меня ранило. Один наш хлопец тогда хотел помыться, так они сюда пришли, его взяли раздетого, босиком к машине повели. К подвалу подвели, туда другого хлопца первым загнали и гранату туда кинули. А кто-то из ихних нашему говорит: «Жить хочешь? Тогда я тебя не видел. Беги отсюда. Но никому про то, что видел, не рассказывай». А Толика нашего расстреливать за угол. Хлопцев тут на землю положили. А зима ж была… Толик! — зовет он сторожа. — Тот делает медленную затяжку сигаретой и поднимает на Сергея упрямые глаза. — Ты вот расскажи, за что они тебя расстрелять хотели!

— А я откуда знаю! — отзывается тот. — Сказали, не нравлюсь я им!

— А мне обидно было все, от «а» до «я», — Сергей поднимает глаза, ставшие вмиг стальными и такими же упрямыми, как у Толика.

— Знаете, если бы вы на меня такими глазами смотрели, — говорю я, — я бы тоже сказала, что вы мне не нравитесь.

— А украинцы так и говорили, что мы дебальцевские — непонятные, что их никто не встречал так нагло, как мы тут в Дебальцево. Ха-ха-ха. Ну вот, теперь нам приходится как-то жить с тем, что мы непонятные. Хотя не знаю, украинцы ли они. Потому что мы — тоже украинцы. Наши начали партизанить. А мы сидели и ждали, когда наши нас освободят… Мне обидно было все — и когда моего сторожа в спину толкали, и когда мне говорили, что я, технический директор предприятия, должен встречать их чуть ли не на коленях и петь гимн Украины. Хотя первыми вошли украинские военные — они адекватными были, помогали нам. А потом вошли батальоны с желто-красными повязками, вот эти начали тут свои порядки наводить. Один наш рабочий наряд уже сидел на яме, как пулеметный расчет. А меня обещали на площади расстрелять. Потом сюда снаряды легли, — показывает на воронку, — меня осколками ранило, я как раз из сторожки вышел. Тогда к одной бабушке заявились во двор, сказали, чтобы она своих и прибившихся соседских собак убрала куда хочет. Она не убрала. Они их расстреляли, чтоб не лаяли.

— Говорят: «Сильно высокий», — Толик выбрасывает окурок в стоящую рядом урну. — Потому им не понравился. Повели меня за угол. Хотели в спину расстрелять. А я говорю: «Наоборот, в глаза смотри, когда расстреливаешь. В спину не стреляй». А пускай в глаза смотрит! Потом их старший его позвал: «Не стреляй!»

— Ну не воспринимали мы их как наших, — говорит Сергей. — Но главным было выжить. А не выживу я, выживет он, — кивает на Толика.

— А не выживу я, выживет он, — Толик кивает на Дениса.

— Вася! — зовет Саша Добрый, и овчарка послушно прыгает в машину. — Ах ты, Васька, — по дороге в Шахтерск Саша теребит овчарку за ушами. — Хотя какой ты Вася? До войны, наверное, был Лордом или Ричардом. Слишком послушный. Все команды знает. Видно, при хозяине жил.

Земля без чудес
— Вы не можете привозить собак поздоровее? — спрашивает ветеринар Василий Антонович, оглядывая овчарку. — У вашего алабая хроническая почечная недостаточность. В природе существует только три способа ее лечения — пересадка почки, искусственная почка и диализ. Все они нам технически недоступны.

— Сколько у нас есть времени, чтобы найти диализ? — спрашивает Саша.

— На это животное у вас времени нету. Чудес не бывает, — говорит он и повторяет эту фразу несколько раз. — Мы не можем ему помочь. Вам надо его забирать и принимать решение.

— Мы будем лечить, — твердо говорит Саша.

— Тогда есть только один путь — делаются дырки в животе, и туда вливается специальный раствор, чтобы снять нагрузку на почки. Пять-семь дней этим позанимаемся, если он выживет… А этому удалим опухоль под местным наркозом.



Вася складывает к голове уши и оглядывается. Позади него в операционной на станке растягивают маленькую рыжую собаку, челюсть которой под бинтом трясется. От страха Вася начинает бить по полу хвостом, скулить — в голосе его слышатся нотки маленького щенка.

Ирбис лежит в узкой комнатке на кафельном полу. Его дыхание еле угадывается. Увидев Сашу, он старается поднять голову.

— У него креатинин — семьсот тридцать шесть, — равнодушно произносит Василий Анатольевич. — Вы объясните мне, зачем вы его хотите лечить? Он неизлечим. Он лежит, умирает. Вы себе галочку хотите поставить?

— Ирбис, Ирбис, — Саша наклоняется над собакой. Когда он поднимает голову, зрачки его голубых глаз сужены, черты заострены. — Усыплять мы не будем. Мы будем бороться. Он живучий.

— Вы серьезно в это верите? — усмехается врач. — Его шансы — от силы полпроцента. Чудес на этой планете не бывает. Вы понимаете? Вы только бесполезно потратите на эту собаку еще тысячу гривен.

— Дело не в деньгах. Дело — в жизни. Мы потратим эту тысячу на жизнь Ирбиса, если есть хотя бы полпроцента.

— Это бутафория, — произносит врач, покидая комнату. Саша еще остается с Ирбисом.

— Ирбис, Ирбис… Ты самая лучшая собака на планете. Самая лучшая на планете… Ты поняла да? — сжатым голосом говорит он. — Это он загнал собаку. Он влил ей больше жидкости, чем нужно, он нагрузил ей почки. Ладно, я понял.

Саша выходит из клиники. Он идет мимо белой машины ветеринара. Он чувствует эту машину, и машина чувствует его.

— Умереть не страшно, — говорит Саша Добрый. — Я сам в коме однажды лежал. Я тогда знал, что умереть не страшно и не больно. Но Ирбису больно. Я не хочу, чтобы он зря терпел эту боль. У нас в Донецке клиника была для собак олигархов, там был диализ. Но когда началась война, они эту клинику вывезли, и мы теперь не можем спасти ни одну собаку с почечной недостаточностью.

Над Енакиево гремит гром. Иногда в его раскатах слышится свист, похожий на прилет снарядов. В приемной санэпидемстанции Саша Добрый ожидает главного врача — Тамару Ивановну, возмущаясь, что та отсутствует в рабочее время.

— Это вы тут бучу подняли? — через полчаса в приемной вырастает дородная женщина с короткими волосами, выкрашенными в ржавый цвет. Она приглашает нас в свой кабинет, где на столе стоит ваза с бордовыми несвежими розами, а на стене висит календарь с изображением Богородицы. — Я тридцать лет проработала в санэпидемслужбе, — перебивает она Сашу, услышали о собаках с дебальцевского хлебозавода. — Вопросами отстрела собак мы не занимаемся. Мы занимаемся только созданием приемников для животных и даем рекомендации. Мы отправляли нашего сотрудника на хлебозавод, но он не давал предписания о ликвидации собак.

— Я изучал нормы по предприятиям, — возражает Саша. — Там о собаках на территории ничего не говорится. Только о насекомых и грызунах. А вы как гуманные люди во время войны могли бы закрыть на животных глаза.

— На заводе вас неправильно проинформировали, — отвечает Тамара Ивановна, снимая руку с акта. — Мы — гуманные люди.

Она долго рассказывает о подруге, у которой восемнадцать кошек, и о том, как она ей помогает. О котах, живущих на территории станции.

Собака планеты Земля
Ирбис лежит на полу. Его шерсть измазана паштетом, который ветеринар пытается затолкнуть ему в рот при помощи ложки. Саша садится перед ним на колени. Обнимает его. Ирбис поднимает на него мутные глаза.



— Ирбис, солнышко, — говорит он, и собаку начинает бить дрожь. — Ирбис, маленький. Ты — самая лучшая собака на планете. Самая лучшая.

— Что, он не дышит?! — пугается Саша, когда дрожь проходит. — Не дышит?!

— Почему не дышит? — равнодушно отзывается врач. — Дышит.

Саша поднимает на него голову. Его зрачки превращаются в мелкие точки. На глазах выступают слезы. Увидев это, ветврач едва заметно вздрагивает, словно впервые за несколько дней испытывая эмоцию.

— Дышит он, — мягче повторяет он.

— Мы, наверное, измучили его своим желанием спасти? — спрашиваю я.

— Давайте дождемся новых анализов! — отвечает врач. — Вдруг чудеса! Чудеса бывают. Если бы ему было совсем плохо, он бы сейчас не поел, его бы стошнило. А он уже какие-то признаки жизни подает.

Врач уносит Ирбиса в его белую кафельную комнату.

— Пусть у меня болит, — в это время бубнит Саша. — Пусть боль Ирбиса перейдет на меня.

Врач возвращается, и через минут пять двор ветклиники оглашает сильный протяжный вой. В этом собачьем голосе не слышно ни боли, ни тоски. Только протяжность, предвещающая что-то.

— Это ваша собачка, — говорит врач, словно и он удивлен, что в безжизненном теле Ирбиса нашлись силы на такой вой.

Саша бросается в кафельную комнату. Ирбис сразу замолкает и теперь тихо лежит неподвижно. В его теле дети сердечных паразитов с Марса притихли, остановили движение, оставили войну. Но родители их еще живы и готовы к производству новых детей для новой войны. Подняв голову, Ирбис облизывает бледным языком руку Саши Доброго.

— Ты собака… — повторяет тот. — Ты собака… Ты — самая лучшая собака на свете.

Могила для Ирбиса
«Умер», — присылает Саша утром СМС. Следом приходит другая: «Давай его похороним как домашнего пса».

Сухо поздоровавшись с ветврачом и бросив очередной взгляд узких зрачков в его машину, Саша выводит из вольера прооперированного Васю. Тот по команде запрыгивает в машину. Вася возвращается на хлебзавод. Обняв тело Ирбиса, запакованное в желтую простыню, Саша несет его к машине, укладывает в багажник. Машина заполняется запахом уже начавшегося разложения. Саша сидит, взявшись руками за живот. Ему больно.

— Поезжайте на новое кладбище! — машет ему рукой Сергей, принимая у хлебзавода за ошейник Васю. Над его головой хлопает красное полотнище флага. — Там погибших мирных хоронили, — говорит он. — Выкапывали со дворов и хоронили. Только по пятнадцать человек успевали в день закапывать. Многие погибли, когда выбегали из бомбоубежищ покормить кошек и собак.

Кладбище зеленеет лугом. Через дорожку от него — кресты, утонувшие в высокой траве. Саня с Костей копают для Ирбиса могилу. Мимо едет пожилой мужчина на велосипеде. Он останавливается возле сломанного снарядом креста. Слезает на землю.

— У меня пропал в феврале сын, — говорит он. — Чернышев Денис Александрович. Ищу его. После отступления украинцев мы вышли из подвала, пошли к нему в дом, там телевизор включен, на сковороде еда.

— Если бы убит был, труп бы уже нашли, — говорит Саша и прячет глаза.

— А у тещи памятник снарядом сломали, — мужчина отталкивает ногой побитую дождем головку искусственного цветка. — Я лазил там, лазил — табличку нашел, а фотографию нет… Вы же не понимаете… — он поднимает голову и не щурясь смотрит на солнце. Его глаза не слезятся. — Люди и животные повидали здесь такое, что они никогда больше не будут такими, как прежде.

— Игорек звонил! — окликает Сашу Костя. — Который Ирбиса к нам привел! Он говорит, что видел его хозяина, он оказывается уже месяц назад вернулся.

Саша бежит в машину. Он останавливается возле частного дома, окруженного сломанным забором. Видно, что во двор попала мина и разнесла собачью будку. В этой будке до войны жил Ирбис. Саша с силой стучит в ворота. На стук выходит сосед.

— Алабай у него был, — отвечает сосед, и в это время к нему подходят соседкеи. — Как соседа звать? Лепихов Александр. Он вон в той девятиэтажке живет, — указывает на стоящий в отдалении блочный дом.

— Они его не забрали, — галдят соседки. — У них места в машине не было. А Ирбис был здоровенной белой псиной. Они в июле еще уехали. А мои две собаки погибли от снаряда! Ирбис во дворе дома их ждал. Туда снаряд попал. Мы все под обстрелами бегали, его кормили. Потом он заболел. Его забрали в приют, но он притащился назад, ждал хозяина, — продолжает соседка, и Саша сжимает кулаки. — Потом на него машина наехала, лапу ему сломала. Ирбис не дождался хозяина всего пару недель. Да вы зайдите ко мне! Я вам хлеба для собак дам!

Она заходит во двор и возвращается с лотком черствого хлеба. На дороге между домами показывается серебристый джип.

— Вот из него вчера двое хотели собаку застрелить, а когда я заступился, приставили пистолет к моей голове! — кричит Саня.

Я машу джипу рукой, но он останавливается только тогда, когда я встаю у него на пути. Из машины выходит высокий плотный военный. На его рукаве нашивка, на которой под надписью «Призрак» изображен полуволк-полувампир.

— Из похожей машины вчера угрожали человеку, — говорю я.

— Вы хотите сказать, что я собирался расстрелять собачку? — спрашивает мужчина, который оказывается комендантом Дебальцево.

— Не, не вы! — кричит Костя. — Двое молодых.

— Молодые хлопцы были, — сглатывая, произносит Саня. — Они к моей голове пистолет приставили. Они в такой же машине ехали.

— Такая машина только одна в городе, — отвечает комендант и оборачивается на своих помощников. — Ребята, примите заявление. Просто понимаете, — снова обращается он к ним. — Девушка, наверное, с Москвы. А в Москве они — с другой планеты. Я собаке угрожал… Я — советский офицер. Я собак люблю больше, чем людей. Если моя собака не сможет идти, я понесу ее на плечах.

Приняв заявление, комендант снова загружается джип. Через окошко он обещает принять меры и сообщить о результатах расследования.

Сами дети
— Кто-нибудь знает Лепиховых? — проносится по двору, запертому двумя блочными девятиэтажками.

На качелях качаются дети. На веревках сушится белье. На скамейке рядом с дедом сидит толстая девочка с огненно-рыжими волосами и круглыми голубыми глазами. Вниз на сырой двор смотрят черные окна, еще зимой принявшие снаряды.

— Лепиховы? — скрипит дед. — Не знаю таких!

— Молодые люди! — раздается мужской голос. — Вы меня ищете?

На восьмом этаже дверь уже распахнута. У двери стоит мужчина в одних шортах и тапках. Живот его внушительно выдается вперед. На груди тускло поблескивает золотой образок с Богородицей.

— Вы Александр Лепихов?

— Да.

— У вас была белая собака?

— Да.

— Когда вы ее в последний раз видели?

— Тем летом. А вы знаете, ребята, что война ж. Нам надо было срочно уехать. Собака осталась. У нас трое детей. На нее в машине не хватило места.

— А если бы у вас был четвертый ребенок, вы бы его тоже оставили потому, что места нет?

— А как вы считаете? Ребенка бы я не оставил.

— Ваша собака вас год ждала. Вчера она сильно плакала — перед тем как умереть, — говорю я. — Мы только что ее похоронили.

— Мне жаль. Я вам сочувствую.

— Ты нам, гнида, сочувствуешь? — вздрагивает Саша. — Тут несколько месяцев было тихо, ты не мог приехать собаку забрать?!

— У меня дети!

— Да ты знаешь, что у ополченцев, которые старше двадцати трех, тоже дети? А если они младше двадцати трех, то они сами дети? Ты че на блокпост не встал? Ты че родину не защитил. Ты родину предал! Хоть собаку бы свою забрал. Слышь, ты!

— Так, ребята, я не понял, у вас ко мне какие-то претензии?!

— Слышь ты, — наскакивает на него локтем Саша. — Ты зачем ее с родословной покупал? Тебе зачем с родословной собака, когда ты когтя ее не стоишь?!

— А я при чем?!

— Собак больше не заводи… Ирбис тебя ждал, люди бегали под минами его кормить, а ты весь год спал спокойно.

Возле мусорки, расположенной во дворе, Саша разжимает кулаки. Собаки и люди копошатся в мусорных баках.

— Божечки! — оглашает двор голос девочки, сидящей на скамейке. — У Лепиховых собачка умерла! Бо-жеч-ки.

Фото: Sasha Mordovets/Getty Images/Fotobank; РИА Новости; Ф. Кислов/РИА Новости

Бедааа...

Исповедь украинского солдата взорвала соцсети

Жительница Ростова-на-Дону Любовь Пузикова смонтировала музыкальный клип на стихотворение украинского солдата "Меня лечил донецкий врач" и выложила его в интернет. 

Десятки тысяч человек откликнулись на песню о трагедии новобранца, которого власти и командиры сделали убийцей мирного населения. На Украине текст передается из рук в руки, и только своим - иначе можно попасть под прессинг спецслужб и националистов, а размещенный в социальных сетях клип с кадрами растерзанного Донбасса стремительно набирает просмотры.

Стихотворение написано от первого лица. Его герой, молодой солдат украинской армии, рассказывает своей матери, как попал в плен к ополченцам - с поля боя его вынес один из них, как донецкий врач спас ему жизнь, несмотря на то что больницу обстреляли из "Градов". Новобранец просит мать простить его, называя себя палачом и чудовищем. Солдат увидел Донбасс глазами его жителей - отца, качающего на руках мертвого ребенка, раненых людей. И понял, что его обманули, заставив стрелять в невинных людей, послали на убой.

Читать далее...

Как «западенцы» трудятся в Подмосковье на благо Донбасса

Редакция сайта TusovkaMSK.ru начинает этой публикацией исследование того, как живут в Москве и Подмосковье беженцы с Украины. Но не столько из Восточной Украины (они вызывают всеобщую симпатию), а беглецы от призыва из центральной и западной Украины. Нашли ли они в России свое «эуропейское» счастье?

Виктор, мужчина «немелкой фактуры», а попросту здоровый, если так можно сказать, бугай — хозяин небольшой строительной компании в Подмосковье. Его особенность заключается в том, что он целенаправленно набирает бригады строителей именно из «западенцев».

- Почему Вы так поступаете? Симпатизируете беженцам с Западной Украины?

- Вовсе нет. То есть мне их, конечно, жалко. Не от хорошей жизни они живут в вагончиках, спят по трое на одной койке и вкалывают под снегом и дождем. Но причина в другом. Я их специально набираю, чтобы заставить поработать на благо Донбасса, пусть хоть немного отработают то, что их родственнички и друзья там разбомбили, разрушили.

- ??

- Это очень просто. Я собираю бригаду из таких вот «бандеровцев» (кивает на проходящих мимо строителей с тяжелыми носилками), тем более, что их на работу берут не очень охотно, и сразу предупреждаю — 20 процентов от заработанного они будут добровольно и с радостными улыбками вносить в фонд помощи пострадавшим на Донбассе.

- А улыбки обязательны?

Читать далее...

Дебальцевский вальс

Приношу свои извинения за наличие одного ненормативного перла, но из песни слова не выкинешь )))

Снимок «300 запорожцев, не покорившихся фашистам», признан одним из лучших в мире

Международное агентство «Анадолу» издало в виде антологии 200 фотографий, отражающих весь 2014 год. В антологию вошли снимки, сделанные в Турции, Египте, Газе, Гонконге, США, Испании, Италии и т. д., которые отражают важнейшие события на протяжении года, и были опубликованы в международных СМИ.

Далее >>>

ЛЕГКО НА СЕРДЦЕ ОТ ПЕСНИ ВЕСЕЛОЙ...



Мило.http://putnik1.livejournal.com/3894045.html

Бессарабский край восстал против мобилизации

События в Ренийском районе Одесской области – характерный штрих «четвертой волны» мобилизации на юге Украины. Взбунтовалось старинное рыбацкое село Лиманское. Сотни жителей захватили вооруженную группу представителей военкомата и публично сожгли на сельской площади все привезённые повестки.

Рени – крайняя юго-западная точка страны. Расположенный на левом берегу Дуная, район граничит с Румынией и Молдавией. Когда-то здесь был крупный портовый и железнодорожный узел, расцветало сельское хозяйство и рыболовецкие колхозы. Сейчас от местной экономики остался один самостийный «пепел». Народ зарабатывает на жизнь браконьерством и контрабандой через Дунайское гирло. Такой промысел формирует характеры дерзкие и решительные. В каждом втором дворе есть оружие, а старики рассказывают легенды о «героических грабежах» Григория Котовского.

Лиманское – бывшее румынское село Фрикацей. Большинство местных составляют молдаване, гагаузы и русские. Они откровенно враждебно относятся к украинской хунте и напрочь отказываются идти на войну. Настроения типичны, однако есть характерная черта. Мужики-призывники легко могли бы перейти границу и скрыться в дунайских плавнях. Но решили остаться дома и выбросить вон украинских военных. Читать далее...

Теперь теФтонская фюрерша узнает, почём фунт "сала"
 

Греция мстит Евросоюзу за превращение Украины

в «анти-Россию»

 

 

Февраль 4, 2015

  Россия и Греция на удивление синхронно начали «троллить» Германию требованиями выплатить репарации за ущерб, нанесённый обеим странам во время оккупацией гитлеровскими войсками в ходе Второй мировой войны. Депутат Государственной Думы РФ, член фракции ЛДПР Михаил Дегтярев предложил востребовать с Германии репарации за колоссальный ущерб, нанесённый стране в ходе Великой Отечественной войны 1941 − 1945 годов. А свежеизбранный Алексис Ципрас, премьер-министр Греции и лидер «радикально левой» партии СИРИЗА, потребовал от Германии репараций на сумму 162 млрд евро за гитлеровскую оккупацию страны.

>>>>>>>

Свежее из Харькова. Перемога?

На ХТЗ (тракторный завод) принесли 500+ повесток. Большинство оповещенных, а также еще не оповещенных подались в бега.

Завод практически встал. До этого он кое-как ремонтировал Т-72 (правда эти Т-72 после ремонта часто взрывались при попытке пострелять), теперь не ремонтирует. Такими темпами скоро появятся Т-62, Е-55/Е-54 и Т-34/Т-44 у укров вдогонку.

ТАКАЯ ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ:

Только что вернулся с променада по городу.
Ведь гость сегодня какой «дорогой» у нас.
Хотелось взглянуть. Вдруг звонок от друга: «Есть минутка? Зайди ко мне.»
Зашел.
Даю дальше диалогом…

Читать далее...

Дочь призывника (Запорожская область

Читать далее...

Прощание «Варшавянки». Россия отказывается от самой бесшумной подлодки из-за Украины

Информация о том, что серия из шести подлодок проекта 636.3 («Варшавянка») для Черноморского флота станет последним выпуском таких лодок для ВМФ России, появилась в понедельник в СМИ. Позднее ее подтвердил НСН источник в военно-промышленном комплексе.

«Да, это действительно так. Мы переходим к строительству для ВМФ дизельных подводных лодок нового поколения типа "Лада" (проект 677). Лодки проекта "Варшавянка" строиться не будут. Однако, построенные "Варшавянки" обладают хорошим потенциалом и эффективны. Они будут эксплуатироваться в ближайшие 15-20 лет и модернизироваться», - сообщил НСН источник в ВПК.

Однако председатель «Союза военных моряков», капитан 1 ранга в отставке, подводник Анатолий Кресик в интервью НСН заявил, что дело не только в том, что «Варшавянка» устарела:

Читать далее...