В колонках играет - Земфира - Лондон


Мне приснилось небо Лондона...

Красивая песня... помнится, когда я услышала её впервые, в памяти осталась только одна строчка "Этих снов дороже ничего и нет".

Возможно ли это, что сон - это явь? Только где-то не здесь, не в этом мире. Можно ли найти кого-то, кто был во сне - и был как отчётливее и живее всех на свете! - можно ли найти его наяву?

...промахнусь, свихнусь ночью, - не заметит никто...

Когда спишь по час-два через каждые 3-4, то начинаешь слегка путать вымысел и действительность) а написала ли я Диме или только собиралась? Проверяла ли я почту или только думала об этом? Или почта мне только приснилась? Когда я последний раз ела и что это было (чаще всего это оказывается промежуток в сутки и, как правило, что это было стирается...)? И вот тогда...

... мы гуляли там по облакам, притворились лондонским дождём...

Я сжимаю твою руку. Я это чувствую - тепло... И вижу твоё лицо. Ты улыбаешься. Ты тоже не веришь, что я есть, но стараешься об этом не думать, и от этого улыбка твоя кажется немного грустной) я улыбаюсь - я-то ведь знаю, что я есть!) Мы стоим на незнакомом мне перроне.

... кто же из нас первый упадёт?...

А иногда мы просыпаемся вместе. Это бывает только по утрам! И в такие дни я просто ненавижу будильник, хотя бы за то, что не могу на него наорать))) хотя на самом деле, я почти всегда просыпаюсь раньше него) он виноват, потому что я так решила)))

Помните это дурацкое, но такое сладкое ощущение, когда ещё не проснулся до конца, а ощущение ещё осталось?)) Это так классно... это муррр... Чувствуешь тепло - нет, не тепло от одеяла, хотя и в него иногда так приятно закутаться, - это тепло из сна) а ещё свет и запах) Видели ли вы во сне когда-нибудь цветы? Как приятно проснуться с этим запахом! Стараешься поймать его, тянешься и... просыпаешься.

Вот - иногда мы просыпаемся вместе. Сначала мы просыпаемся во сне. Как после всякой спячки, сложно разобрать, что происходит. Я вижу твоё лицо совсем рядом...) Ты говоришь мне что-нибудь, но так как я только проснулась, твоих слов я не помню. Несомненно, это было что-то приятное) помню голос... ты целуешь меня - и это мурр...

...я узнаю утром, ты узнаешь позже...

А потом ты исчезаешь. Ты всегда исчезаешь, и я не огорчаюсь) ощущение поцелуя ещё сохраняется на губах несколько секунд, я просыпаюсь окончательно и бесповоротно. Наверное, я счастлива.



P.S.: Из другой песни.

Где-то мы расстались.... не помню, в каких городах.
Словно это было в похмелье.
Через мои песни идут и идут поезда,
Исчезая в тёмном тоннеле.
Лишь бы проснулись в одной постеле... =)

В колонках играет - Wojciech Kilar - Mina / Dracula

Утро было промозглое. Прямо-таки мерзкое было утро. Из дверей "Бродячей собаки" показалась высокая тёмная фигура. Молодой мужчина замер на крыльце, вглядываясь в туман.

— Как в Лондоне, — подумалось ему. — Покой.

Лондон порою представлялся Городом Песочных Часов, где от одного переворота до другого сыпались дни его юности в незримом ожидании — ожидании возвращения на родину. Чувство это было выражено не мыслью, но беспокойством, неясной тоской, которая от чего-то особенно ярко ощущалась в пасмурные дни. И всё-таки это был покой. Да, покой, ибо в огромном городе он был заточён, вынужденный проникать в генетику и медицину, и воспринимал Лондон как неизбежность, выраженную временем.

Было начало седьмого, и на улицах почти никого не было. Или это только так казалось из-за тума-на. Хотя, может быть, это был смог. Мирослав — так звали мужчину — двинулся по направлению к дому.

— Лечь спать или поехать в лабораторию? — мысли рассеянно возникали в голове. Казалось, что это и не его вовсе мысли, а он их только цепляет из тумана, неловко задевает и проскальзывает мимо. Сам же он ощущал себя неполным, почти прозрачным или, вернее сказать, местами про-зрачным, как пунктирная линия. От этой разорванности Мирослав сделался чувствительней: город представился большим, всепоглощающим, воздух — не влажным, но даже каким-то сырым, запахи — жёсткими, тинными. В носу неприятно покалывало. Всё вокруг было вялым: серые люди в чёр-ных одеждах и белых автомобилях превращались в туман; серо-белый дым, как серная кислота, плавил всё, и очертания города стирались на глазах.

Мирослав остановился, запрокинул голову, зачем-то пытаясь разглядеть за подсвеченной пеленой мутное небо, снял очки, чтобы протереть их. Собственно, окуляры были ему не нужны — видел он лучше всякого другого человека. За серыми стёклами он скрывал глаза...

— Дурацкие очки, — только он подумал об этом, как мысль его перескочила на что-то другое, на что-то неясное, рассеянное и, безусловно, приятное. Мирослав настороженно вытянулся струной, прищурился, по-собачьи выдвинул вперёд подбородок, едва заметно зашевелил носом. Нечто, которое вот-вот грозило появиться из тумана, уже сейчас отчётливо пахло шоколадом, кофе, све-жим деревом и марихуаной, а ещё дождём и рассветом. Это было что-то, что можно было бы за-печатлеть, оставить и даже полюбить. Молодой человек машинально сунул очки в карман пальто вместе с платком, оставшись стоять посреди уличного тумана. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Мир теперь был завершённым, сложноцветным, без всяких там бело-серых разводов. Сырой запах тумана всё отчётливее перетекал в нечто; нечто всё решительнее приближалось, легко и бесшум-но поравнялось с ним и стало удаляться.

— Куда? — тряхнув головой, как бы удивился он, но глаз так и не открыл. Молодой человек раз-вернулся на каблуках, подождал несколько секунд и двинулся за удаляющимся. К слову сказать, с закрытыми глазами было даже уютнее, ничего не мешало улавливать запах, который, кстати, никуда и не спешил, а просто удалялся, перемешиваясь и становясь единым нераздельным. От запаха делалось тепло. Город со своей зябкой суетливостью отступил, отхлынул туман. Запах остановился, и Мирослав остановился тоже.

— Какой странный аромат, — думал он. Несколько секунд он стоял совершенно неподвижно, а потом открыл глаза. — Как неудобно получилось, — огорчённо и чуть сконфуженно Мирослав по-смотрел на прядь каштановых волос в руке. — Чепуха, — фыркнул он, одёрнул руку и коротко огляделся. На остановке, — а находился он теперь на обычной автобусной остановке, — собирал-ся серенький народец из тех, что косят под туман. Рядом стояла девушка с запахом и каштановыми волосами, насквозь пропитанными кофе, шоколадом и кучей всего другого. Мирослав посмотрел на неё, будто она не осознавала происходящего, будто это всё было не по-настоящему, а лишь во сне, а во сне, как известно, можно делать что угодно. Подумать только, как это прекрасно: позволить себе думать, что мир лишь грезится! Небольшой рост, длинные яркие волосы, грозящие перейти не то в коричневый, не то в красный, кремовое пальто с высоким воротником, чёрный сложенный зонт-трость — то, что бросилось в глаза в первые секунды.

— У вас зелёные глаза, — со скрытым укором сказала она. Глаза Мирослава действительно были зелёные. Не просто зелёные, а цвета нового салатового фломастера, каким дети рисуют траву у дома. Красивый и совершенно дурацкий, карикатурный для глаз цвет. Без очков лицо молодого человека выглядело несколько безумным, растерянным. Казалось, большие зрачки не на чём не фокусируются. Цвет выдавал диковатую сущность. Наверное, когда-то они были другие — ну там карие или хотя бы серо-зелёные, — но Мирослав этого не помнил и старался не думать об этом. В его памяти был рубеж, за который он не переступал. Молодой человек верил, что цвет вернётся потом, сам собой. Только нужно постараться, изобрести этакий билет в прошлую жизнь, где всё будет по-другому. Он поморщился.

— Она знает, — зеленоглазый прищурился и вскинул голову, как бы стремясь целиком охватить девушку взглядом, что не получалось из-за совместной близости. Лицо собеседницы было спокой-но, руки робко сжимали зонт. — Нет, не знает. Не знает, — Мирослав чуть вздохнул и с расстанов-кой добавил:

— А у тебя жёлтые. Это ещё хуже.

Задеть её он никак не хотел, просто подумал вслух. Не замечая того, разговор перешагнул на ты. Хотя чего там — Мирослав по-прежнему находился на пороге дома Морфея. Но город поминутно возвращался, люди приобретали отчётливость, машины уже не плыли посреди тумана, но визжа-ли, разбрызгивая вокруг тёмно-коричневую кашу.

— Бывает же такое, — про себя улыбнулся он. Поминутно бросая взгляды на утреннюю собесед-ницу, молодой человек вернулся к протиранию очков, водрузив их после на переносицу. — Я ду-мал, что желтые только у наших. Хотя наши так не пахнут.

Новосибирск вернулся весь и вдруг, но аромат никуда не пропадал, всё ещё борясь с сырым ту-манным запахом города. Девушка также не испарилась, как исчезло ощущение грёзы, а по-прежнему смотрела на него. Незнакомка выразительно мигнула. Она могла бы обидеться на его оценочное замечание, но не обиделась и даже не удивилась. Только кивнула и перевела взгляд на шрам. Шрам на щеке тоже был давно, хотя шрамом это было назвать трудно. Скорее то, что было на лице у молодого человека, походило на свежую рану, которая едва начала заживать. След этот не лечился и не удалялся никакими новомодными средствами. Не тот случай. Он нахмурился. На-хмурился грустно, по-детски. Она отвернулась. Отвернулась равнодушно по-взрослому.

— Лондон, — тоскливо вздохнул про себя зеленоглазый мужчина.

…Мирослав пришёл домой. Аромат всё ещё не отставал, а следовал за ним, как кот, и прогонять его совершенно не хотелось. Казалось, этот запах поселился где-то в нём. Он лёг на кровать. Квартира заполнилась воображаемым туманом, но не влажным, а вполне сухим, как дым. Сонное белое марево проникало в его тело, в его сознание и наполняло всё вокруг. Перед глазами он ви-дел девушку с каштановыми волосами, и вся она состояла из своего запаха... Он снова увидел, как она улыбнулась и исчезла в сером автобусе. Волосы, улыбка и жёлтые глаза поплыли, слились...

Чёрт возьми, как это приятно - пить кофе по утрам...

Огромное серое здание в двенадцать этажей с прилегающей типографией встречает необъяснимой библиотечно-книжной тишиной. Офис, скажите вы. Но нет: пластиковая стерильность евро-рабочих офисов не сравнима с фанерной, аккуратной обшарпанностью кабинетов советских времён. О, это здание умело прячет всех своих приведений до начала рабочего дня! Лишь остановившись на минутку где-нибудь в коридоре, - в ожидании лифта, например, - слышишь их голоса: ветер и шум улиц, доносящихся с небрежно распахнутого балкона десятого этажа, разговоры сотрудников, нервное дребезжание телефона, звук работающего лифта и шелест сотен газет, чинно сложенных в подшивки, - сливаются в таинственный шёпот... А лифт всё не приходит, и ты силишься различить слова-фантомы, но смысл загадочным образом ускользает, проникая сквозь стены, оседая в них.

Пить кофе в начале рабочего дня. Казалось, это только дань традиции. Теперь я вижу, что это целый ритуал - разговор-с-приведениями-двенадцатиэтажного-дома-с-типографией. Щелчок старенького синего чайника не сравним с пафосом офисного кулера. Я бы даже сказала, несоизмерим. Кофе чуть пережаренный, а от сахара горечь становится явственней и от того ещё более дурманящей. Подносишь чашку к губам... (Хотя нет, это никакая не чашка, это - самая настоящая кружка с дурацкой надписью...) к кофейному аромату сиропом примешивается "Ange ou Demon" от Givenchy... невольно прищуриваешь глаза... Так допиваются остатки ночи. Все приведения идут спать.

В колонках играет - Lady Gaga - Bad romance
Настроение сейчас - Улыбаться :-)

Небесная канцелярия работает не лучше земной. Особенно той, что специализируется на "сделать тепло, сделать удобно".

Едва очнулась от ночных грёз, как голос подруги вернул меня к скучной, бытовой реальности: Зря проснулась, - сказала она голосом Разрушительницы мечт и Губительницы детских душ, - горячей воды нет, туалет не работает, в комнате холодно, а на улице пи*дец!

О том, что означало "пи*дец на улице" пришлось узнать тут же, не вылезая из постели. Ммс от друга: красноречиво усеянный белым двор, - и надпись "Снег за окном :-)" Вот и к чему тут смайлик, улыбчиво подумалось мне?))

- Алина, - пытаясь изобразить отчаяние в голосе, обращаюсь к подруге, при этом вытягиваясь под тёплым одеялом мордочкой в подушку, - но ведь должно же этим утром быть что-то хорошее!

- А нету! - Разрушительница мечт не сдавала позиции.

Вспомнив забавную картинку, которая совершенно не вписывалась в бытовое неустройство этого утро, стало легко.

- У меня есть печеньки! :-)

В колонках играет - Joan Osborn - One of us (Instrumental)
Моя подруга познакомила меня со своим бывшим парнем. Забавный, чуть нагловатый, он напоминал хорька (за что так и был назван - Хорёчек) и канарейку одновременно и в целом производил странное интригующее впечатление (хм, "интригующее впечатление"?...). И вот уже на третей нашей встрече мы сказали ему: "Хорёчек, мы тут подумали и решили пожить у тебя с месяцок". Ребёнок задумался и, не обещая подумать, согласился. К слову сказать, в его частном доме обитали все, кому не лень: друзья, друзья друзей, знакомые, давно забытые знакомые, недавно знакомые и даже животные знакомых и друзей, которые менялись с не меньшим постоянством, чем люди... И, наверное, для нас с моей подругой на тот момент было самым интересным, как на это всё посмотрят наши парни.

В его домике было хорошо и уютно, после того, как к нему прикоснулись наши женские руки. Нам было хорошо втроём. Как настоящая шведская семья, мы спали на одной большой кровати. И может быть, здесь я окончательно поняла, какая это радость - проснуться с людьми, которые тебе дороги.

Вы помните это ощущение, когда просыпаетесь рядом с любимым человеком, и вам обоим не нужно никуда спешить? Примерно так было и у нас. Мы тихо заходили в новый день через запасной вход, перешептываясь и в тайне любя друг друга не страстно, но мирно и трепетно. Как кошки, мы обнимали друг друга, касались рук, забыв напрочь про телефоны и дверной замок. Теперь, слегка размазано, как взгляд мельком, я вспоминаю внутренний дворик в окне, край крыши, тропинку и тёплый летний свет...

Вернувшись окончательно из Царства Морфея в Наше Утро, кто-то один отправлялся добывать кофе и бутерброды. Кофе в постель. Пошло? Глупо? Киношно? Раньше я думала именно так. Но в Нашем Утре было столько необыкновенной, незабываемой нежности! Ложка кофе и две сахара и лучше с молоком - помню до сих пор этот нехитрый рецепт для них двоих. Бутерброды с колбасой и сыром и ещё сгущёнка, поедаемая Хорёчком в необъяснимых количествах. Мы рассаживались на кровати на расстоянии "дотянуться до бутербродов" и смаковали кофе...

О чём мы говорили, сейчас, спустя почти два года, я уже не помню. Вкуса того кофе не помню тоже. Но как сейчас ещё помню, - нет, чувствую, - свет летнего утреннего солнца в окно, их улыбки и глаза.

Утренние Люди - это вовсе не те вечерние, уставшие, суетные и вялые людишки, которые едут в автобусах и метро с работы в седьмом часу вечера. Нет, это другие :-)

Утренний Человек с кошачьей тоской провожает утренние грёзы, мурлыкая и посапывая в закутках тёплого одеяла. Он приподнимает своё ночное укрытие, вытаскивает нос и чуть вдыхает. Тихо. Это такой запах - тишина. Затем из наваленной синтипоново-пухово-шёлково-непонятной груды, как из панциря черепахи, показывается взъерошенная голова. И глаза никогда не открываются сразу, а только чуть-чуть хитрым прищуром, чтобы впустить свет в свою внутреннюю комнату, откуда ещё ближайшие два часа будут вытряхиваться звёзды и коварный лунный свет. И вот уже пальчики бесцветно-ровных ножек тянутся к полу. Ниже и ниже, ещё немного и на ковре. Ковёр особенно шершавый по утрам. Каким бы мягким он не был. А нетерпеливый носик уже тянется на запах неприготовленного через-пять-минут-возможно-существующего кофе...

Утренний Человек переступает кажущийся полуметровым порог подъезда, аккуратно, с кошачье грацией. И так же, по-кошачьи, вдыхает воздух, будто в воздухе запахло чем-то вкуснячим. Носик принюхивается, потом судорожно вдыхает и только потом начинает дышать во всю, полной грудью, захлёбываясь от счастья. И это пахнет самое вкусное, самое вкусное, самое вкусное, самое вкусное Весеннее Солнце. Глаза, уже варварски распахнутые, не замутнённые суетой, смотрят прямо и в небо. Откуда только это утренняя привычка заглядывать так внимательно в лицо соседа - "Я хочу подарить тебе кусочек утреннего счастья! Ты можешь его разделить?!" А он, вы не поверите, закрывает глаза, - страшно сказать, - солнцезащитными очками!!! Только представьте, каким он видит небо - голубое, чуть подёрнутое дымкой, Утреннее Весеннее?!..

Шаг и шаг, шаг и ещё шаг - по асфальту, по дороге, по бордюру (особенно приятно)... Напевая песенку про "оранжевое небо" идёт в новый день Утренний Человек :-)