http://www.knigoboz.ru/news/news560.html

Бегство от контекста

Анастасьев Н.
Владимир Набоков. Одинокий Король.
М.: Центрполиграф, 2002. – 525 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-227-01947-9
Да-да. Опять и снова Набоков. О Набокове – «моде и кумире» нашего времени – пишет Николай Анастасьев. То ли биографию, то ли развернутое эссе, то ли новый, не выкристаллизовавшийся жанр «романа с текстом», в котором литературовед-профессор поясняет, договаривает, помещает в контекст эпохи строки набоковских стихов, романов, рассказов и повестей. Текстами Набоков здесь весь: от первой книги стихов (еще дореволюционной), прочитав которую Зинаида Гиппиус сказала, что писателя из юноши не выйдет. От пьес 1923 года, которые сценической судьбы не имели, не попадая под генеральную линию набиравшего силу Мейерхольда; от пятнадцатитомника работ по энтомологии, не сделавшего Набокову репутацию ученого в этой науке, до недописанного романа «Solus rex», русский перифраз которого Анастасьев выбрал заглавием своей книги. И, конечно, не минуя «Лолиты» и трех художественных автобиографий: «Убедительные свидетельства», «Другие берега» и «Память, говори» – последние три сочинения, пожалуй, для книги Анастасьева важнее всего.

Автор применяет технику монтажа, состыковывая свои междустрочья то с выдержками из Набокова, то – с мнениями других создателей Набоковианы (В. Яновского, З. Шаховской, Э. Филда и Б. Бойда). А порой – и Набокова с самим собой.

Но Владимир Владимирович монтаж не любил. Ибо не любил обласканного властью Эйзенштейна, монтаж в нашем кинематографе, «узаконившего» и давшего взрасти на русской почве авангарду. Упорно коверкал его в «Эйзенштадта». Но эта нелюбовь не мешала Набокову пользоваться монтажной техникой вовсю: и в «Камере обскура», и в «Возвращении Чорба».

А еще не любил Набоков биографов – особенно Эндрю Филда, которому грозил судом, если тот не согласится принять двести пятьдесят карточек с исправлениями к его биографическому трехтомнику. В конце концов Филд устал, больше Набокову верить не рискнул и уехал в Австралию. Но книги потом все-таки выпустил. После смерти героя. В этом плане Анастасьеву «повезло»: Набокова уже двадцать шесть лет нет среди живых. Исправлять некому. Да и не с частным человеком дело имеет автор «Одинокого Короля», а с писателем, чья родина – литература.

Трудно сходившийся с людьми, заточивший себя в слоновую башню творчества, человек, готовый подходить к жизни с мерками искусства, Набоков даже почитаемых им писателей сторонился – избегал знакомства, не желая следовать условностям, которые те выработали для общения с собой. Отказывал в праве на талант Солженицыну, Фолкнеру и Достоевскому, посредственно играл в шахматы (хотя шахматным принципом построения сюжета владел виртуозно) и терпеть не мог говорить о политике. В 1920-е годы под шум революции затыкал уши блоковской лирикой о Прекрасной Даме, а на «Двенадцать» писал пародии. И танцевал в Крыму с Анной Павловой, и тонко чувствовал, и запоминал, чтобы потом пережить утраченный рай детства в «Машеньке», «Лолите», «Даре».

Анастасьев не скупится на резкие оценки: о ранних стихах отзывается как о вполне заурядных, иронически пишет о внесоциальности Набокова, о его отношениях с женщинами. Да и нет женщин в маскулинной биографии Анастасьева – одни музы. Женщины исторгали из груди писателя исключительно «земные» вздохи. Как Вера Евсеевна Слоним, его верная жена и помощница, например. В «Одиноком Короле» – одни мужчины: дед, отец, злые критики (Г.Иванов и Г.Адамович), опять же – разной степени автобиографичности герои. Даже любимые писатели – все одного пола. Как уж тут не выглядеть одиноким эгоистом?

Не ищите здесь и собственно литературоведения: его здесь практически нет. Есть замечательная начитанность автора текстами Набокова и о Набокове. Но нет глубокого анализа. Есть легкое «порхание» с темы на тему, с возраста на возраст. Словно игра интеллектуала на отдыхе. Анастасьев жонглирует фактами, интерпретирует обстоятельства, но боится занять позицию, которая должна быть у настоящего биографа.

И герой вырывается, и идет своей дорогой...

Юлия Качалкина