Он был одним из самых выдающихся физиков-ядерщиков ХХ века, лауреатом Нобелевской премии, но его «полуеврейское» происхождение не соответствовало нацистским стандартам, а отказ от сотрудничества с нацистами грозил ему смертью. Во время оккупации Дании, осознав, что его арест неизбежен, он вынужден был бежать из Копенгагена сначала на рыбацкой лодке в Швецию, оттуда в бомбоотсеке военного самолета - в Шотландию, а операция по его спасению стала одной из самых крупных и опасных операций во времена Холокоста.
Iran International: беглый генерал КСИР скрывается в США от спецслужб Ирана
Али-Реза Асгари
Бывший заместитель министра обороны Ирана, генерал Корпуса стражей исламской революции (КСИР) Али-Реза Асгари, исчезнувший в 2007 году, перешел на сторону Запада и живет под чужим именем в США. С таким утверждением выступили авторы материала, опубликованного в среду, 24 апреля, лондонским сайтом Iran International. Журналисты, связанные с иранской оппозицией, убеждены в том, что Асгари, сотрудничавший с ЦРУ, включен в американскую программу защиты свидетелей.
В статье сказано, что спецслужбы США завербовали Асгари в 2005 году, во время его поездки в Таиланд. В 2007 году он отправился в Турцию - и бесследно исчез. Через два года переданные им разведданные заставили администрацию США отказаться от превентивного удара по Ирану, который планировался с целью приостановки ядерной программы тегеранского режима.
«Оппенгеймер» Кристофера Нолана — биографический фильм о Роберте Оппенгеймере, физике-теоретике, «отце ядерной бомбы». В центре сюжета — союз и противостояние Оппенгеймера с государством, трансформация его личных убеждений и работа научной группы над атомным проектом. Через судьбу великого ученого режиссёр Нолан проявляет общие вызовы, стоящие перед исследователями и наукой, как ученые встраиваются в общество и насколько зависят от него.
Образы главных героев в фильмах и сериалах про ученых нередко утрированы: гениальный исследователь способен за минимальный срок собрать невероятное устройство или решить сложнейшую задачу, едва взглянув на условие. Чтобы выдержать эту почти божественную силу, персонаж становится изгоем, фриком или вовсе сходит с ума — на этом строится конфликт. Для массового зрителя такой образ науки комфортен, для ученых неактуален. «Оппенгеймер» немного не вписан в привычную картину: главный герой «очеловечен», встроен в общество и невольно меняет его. Таким образом, зритель может увидеть настоящие вызовы и бытовые проблемы, с которыми сталкиваются ученые: взаимоотношения с государством, ответственность за свои исследования и научную группу, этические границы науки.
В «Оппенгеймере» на первом плане находятся не гениальные физические концепции (которые обычно разбирают на ляпы грамотные кино-обозреватели), а гомеостаз (процессы внутри и вокруг) научного сообщества. Режиссер фильма Кристофер Нолан не прячет главного героя в мире чудес физики за книжной полкой (как было в прошлом его фильме «Интерстеллар»). Роберт Оппенгеймер открыто сам прочтет о себе, пусть и на санскрите: «Теперь я смерть, разрушитель миров».
Ученые и физика
Физики в фильме немного, но научная атмосфера передана неплохо. Есть милые исторические штрихи, например легендарный научный журнал Science в виде обычной газеты или ламповые часы, знакомые физтехам по лабораторным работам. Как и полагается, есть исписанные доски и формула цепной реакции. Мимолетом показаны все звезды тогда еще новой квантовой физики, сейчас уже давно классики: Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Вернер Гейзенберг, Энрико Ферми. Непривычно видеть их реальными людьми, а не названиями физических терминов: уровня Ферми, приближения Борна — Оппенгеймера, принципа неопределенности Гейзенберга. Великий Эйнштейн показан мудрым, но слабеющим стариком, который понимает, что его время ушло и науку двигают молодые: «Роберт, это ваше, а не моё».
Сцены семинаров и обсуждений проекта показаны мимолетом, акцент делается на личных отношениях ученых. Несмотря на слаженную работу, между молодыми коллегами все же возникают противоречия и интриги, а сцена, где занятый Оппенгеймер игнорирует идеи Теллера — точь-в-точь общение физтеха с научным руководителем: «Тебе некогда обсуждать, ты превратился в политика». Мир физиков живой, полный рисков, сомнений, труда и трат: «Ученые обижены на всех, кто ставит под сомнения их суждения». В то же время показана практичность исследователей: расчеты показали, что на возгорание атмосферы «шансы почти нулевые», значит, эксперимент можно проводить — почти врачебный цинизм. Но если врачи берут на себя ответственность за жизнь одного человека, то ученые готовы тайно поручиться за всю планету, полагая, что она в смертельной опасности.
Государство
Самая очевидная линия сюжета — конфликт величайшего теоретика США с госмашиной, которая выведена в этом фильме бездушной, властной и требовательной. Каждый поступок и каждое личное убеждение Оппенгеймера спустя годы превратно трактуются «обвинителем», чуть ли не ставятся в вину.
Государство сначала выполняет все прихоти физика: строит целый город Лос-Аламос (там до сих пор находится одна из крупнейших лабораторий США с мощными суперкомпьютерами), выделяет миллиарды на Манхэттенский проект. Однако после получения бомбы — одного из величайших достижений человечества — солдаты буднично грузят самое страшное оружие в истории в фургоны, а об ударе по Японии Оппенгеймер узнает из новостей, как обычный американец.
Тем не менее конфликт чуть сложнее, чем использование ученых страной в обмен на их ум и с обещанием комфорта. Практически на каждом этапе у Оппенгеймера есть выбор: отказаться от друзей-коммунистов, носить военную форму, нарушать секретность, ускорять испытания, протестовать или согласиться с бомбардировкой. Ученый старается не изменить себе и в то же время следовать интересам страны, выполнять приказы. Получается ли у него найти баланс или срабатывает самоубеждение? Где проходят границы его личного выбора и силы обстоятельств? Кажется, Нолан, не скрывая симпатии к Оппи, все-таки оставляет своего Прометея прикованным к скале на растерзание орлу, гениям прощают не всё.
Прометей
Килиан Мерфи отлично показывает трансформацию Роберта Оппенгеймера как из неуверенного энтузиаста в мировую знаменитость, осознающую и умело использующую свое влияние, так и из «взбалмошного позера» в мученика за убеждения: «Мне важно свободно мыслить, чтобы сделать наш мир лучше, зачем ограничивать себя догматом» и «Я считал себя сложнее, чем есть на самом деле».Карьерный путь ученого был практически идеален — лекции Бора и Гейзенберга, работа у Борна, затем возможность завезти в США диковинную квантовую физику, открыть кафедру, публикации в престижных журналах. Наконец, вершина карьеры — великое изобретение и руководство престижным университетом в Принстоне.
Осталось, казалось, только почивать на лаврах, но большой ученый — больше, чем ученый. Подвергая сомнению физические гипотезы, киношный Оппенгеймер, кажется, честно подвергает сомнению и собственную жизнь, принимая ответственность за бомбу, которую с него любезно предложил снять президент Трумэн. Физик «проталкивает контроль над вооружением» и «использует статус отца атомной бомбы, чтобы влиять на политиков». В этом поступке ученый по-настоящему становится Прометеем, обрекая себя, хоть и не на физические, но муки совести. Герой не теряет имущество, свободу, только признание и влияние, однако и этой жертвы можно было избежать, в очередной раз приняв изменившиеся правила игры и вновь подстроившись под систему.
Прометей дал людям огонь, чтобы они построили цивилизацию. Оппенгеймер дал людям огонь, чтобы они сохранили её. Но оба раза искушение власти оказалось сильнее благих намерений, огонь стал силой, которая подчиняет и уничтожает: «Мир не готов, бомба — не новое оружие, а новый мир. Вы американский Прометей, который дал им возможность уничтожить самих себя, за это вас зауважают».
Бомба
Атомная бомба стала самым знаковым изобретением новой науки — квантовой физики. В контексте фильма она сначала мыслилась панацеей, которая «достаточно большая для конца войны, для конца всех войн», а затем превратилась в главную угрозу цивилизации. Ученые реагируют по-разному на участие в «высвобождении великой силы», один из друзей Оппенгеймера Исидор Раби (Нобелевский лауреат 1944 года) с трудом соглашается работать над проектом только после аргумента Роберта: «Я не знаю, можно ли доверить бомбу нам, но нацистам нельзя». Кто-то, как Эрнест Лоуренс (Нобелевский лауреат 1939 года), увлекается работой. Для физиков бомба — в первую очередь открытие, эксперимент, подтверждающий правоту теории. Их многолетний тяжелый труд оказывается не напрасным и, по словам военных, позволяет закончить войну. Вопрос о применении ядерного оружия возникает мимолетом лишь после смерти Гитлера, но Роберт Оппенгеймер одергивает сначала бывших коллег, а затем молодежь, от политического и этического активизма: «Мы создали бомбу, но не нам решать, как её применить».
Все разговоры о бомбе носят нарочито будничный характер, особенно исключение Киото из списка бомбардировки. Нолан сохраняет исторический контекст, но показывает его максимально сухо и поверхностно, лишая зрителя спасительного сострадания и вынуждая публику невольно оценивать события преимущественно из своего опыта и века. Как будто единственная навязанная авторская оценка — замедленная сцена взрыва, когда режиссер «заставляет» зрителя остаться один на один со своими переживаниями и личными контекстами. И если Оппенгеймер в фильме должен решить вопрос о своих убеждениях и муках совести, то вопрос этичности и границах научных экспериментов задается современному обществу, поскольку ученые в фильме решают вопрос всегда положительно, считая, что «это исследовательская работа, а не разработка оружия».
Эпилог
«Оппенгеймер» показывает непростой и живой мир ученых и поднимает сложные вопросы об ответственности исследователей, об их зависимости от государственной машины США, об этических границах изобретений. На эти вопросы гипотетически нет простых ответов, но практически ответ всегда «да». «Мое отношение к водородной бомбе сформировалось, когда стало очевидно, что мы используем любое созданное оружие», — отвечает Оппенгеймер во время судилища.
Переплетение амбиций политиков и жажды открытий ученых запускает цепную реакцию, вовлекая всё новых людей в неотвратимое движение прогресса и разрушая личности. Куда приведет это движение? Выразительными глазами Килиана Мерфи Нолан дает алармистский ответ, но, может, он не прав?
Опубликовано:Илья Бения (см.), журнал МФТИ«За науку» - 27.02.2024
Посмотрел фильм "Оппенгеймер" и был разочарован, хотя фильму присудили 7 Оскаров. Почему?
О Роберте Оппенгеймере я узнал ещё в 9 классе, когда в процессе подготовки доклада об атомной бомбардировке американцами Хиросимы и Нагасаки прочитал книгу Вс. Овчинникова "Тени на мосту Айои". Хиросима и Нагасаки были густонаселёнными мирными городами без военных объектов, и потому не являлись законной военной целью. В результате двух взрывов мгновенно погибли 80 тысяч мирных жителей. Это преступление против человечности осталось безнаказанным.
Оппенгеймера называли "отцом атомной бомбы". А он после атомной бомбардировки Японии хотел реабилитироваться в глазах мировой общественности. Для меня Оппенгеймер воплощение морального выбора и мук совести. К сожалению, часто только после совершения преступления человек понимает всю тяжесть содеянного. Так было с героем романа "Преступление и наказание" Родионом Раскольниковым. Об этом говорили на семинаре "Русская мысль" в Русской христианской гуманитарной академии им. Достоевского.
Ядерный гриб над Хиросимой и пилот бомбардировщика «Enola Gay» Пол Тиббетс, сбросивший первую атомную бомбу на город, 6 августа 1945 года.
Попытки пересмотра истории Второй мировой войны делаются уже достаточно давно, но в настоящее время масштабы пересмотра истории просто впечатляющие. Доходит до того, что многие японцы, наслушавшись пропаганды, уже считают, что атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросил СССР. Об этом в интервью Pravda.Ru рассказал публицист Даниэль Эстулин.
— Даниэль, как вы считаете, вообще возможен ли сейчас пересмотр итогов Второй мировой войны? Американцы давно приписывают себе главную роль в победе, но сейчас особенно настырно пытаются это внедрить в сознание людей во всем мире.
«Если сияние тысячи солнц вспыхнуло бы в небе, это было бы подобно блеску Всемогущего…-Я стану смертью, Разрушителем Миров».
Эти слова произнёс Роберт Оппенгеймер 16 июля 1945 года, после того, как в 5.29 на полигоне Аламогордо в Нью-Мексико была испытана первая атомная бомба под кодовым названием «Gadget» («Штуковина»). Заряд располагался внутри специально возведённой тридцатиметровой башни, а физики и генералы наблюдали за взрывом из бункера. Само испытание называлось «Тринити».
Именно тогда, в 5.29 утра по местному времени, на Земле впервые образовался новый минерал – стеклопесок, оставшийся на месте взрыва. Кристаллы минерала получились красноватыми и зеленоватыми из-за включений радиоактивных металлов. Новое вещество назвали «тринитит».
Оказывается, тринитит имеет не только научную, но и коллекционную, и даже художественную ценность. Ниже я кратко расскажу о свойствах, изучении и применении этого минерала.
Ну, хорошо. Допустим, провокация запада с «грязной» бомбой всё-таки произошла (тем более, что она, как сообщают, почти готова). Что дальше? Чего ради всё это затевается?
Ну, те, кто будет её технически исполнять, точно ничего не получают: их дело телячье. На выгоду рассчитывает заказчик музыки. Но на какую?
Как минимум, настроить против России её союзников, прежде всего Китай и Индию (остальные прогнутся). Как максимум – исключить нас из Совета безопасности ООН и «изолировать» (это их голубая мечта). Но что для этого нужно? Вообще-то, нужно создать какую-никакую международную комиссию с участием тех же Китая и Индии. Если их туда не включить, никто не будет принимать всерьёз «доказательства» и визги «мирового сообщества» (а визгу будет много, это как поросёнка стричь).
Приказом президента Трумэна именно на 3 августа 1945 года была намечена первая бомбардировка японских городов с применением атомной бомбы. Поскольку Япония проигнорировала ультиматум, сформулированный в Потсдамской декларации 26 июля 1945 года, о безоговорочной капитуляции имперских японских вооруженных сил, альтернативой которой является «быстрое и полное уничтожение».
На военной базе ВМС США, на северной оконечности острова Тиниан, все было готово к вылету особой эскадрильи, однако сильная облачность над южной частью Японии отложила бомбардировку на несколько дней. Кроме аэродрома с тремя взлетно–посадочными полосами на базе имелся специальный цех для сборки и настройки двух ядерных устройств, предназначенных для первых ядерных взрывов в военных целях. Две бомбы имели принципиально разную начинку и конструкцию. Конструкция бомбы пушечного типа Little Boy («Малыш») была разработана под руководством Уильяма Парсонса. Принцип её действия был основан на создании критической массы урана–235 путём сближения двух подкритических масс в орудийном стволе. Схема такой бомбы и основные методы разделения изотопов урана были изложены ещё в английском отчете Комитета Томсона, переданном американским специалистам осенью 1941 г., поэтому «Малыша» можно с полным основанием называть бомбой английского типа.
Ядерный заряд из урана–235 — 80% обогащения состоит из двух подкритических масс — цилиндрического снаряда и мишени, помещённых в ствол из легированной стали. Мишень представляет собой три кольца диаметром 152 мм (6 дюймов) и общей длиной 203 мм (8 дюймов), установленных в массивном стальном отражателе нейтронов диаметром 610 мм (24 дюйма). Отражатель выполняет также роль инертной массы, препятствующей быстрому разлёту делящихся материалов при развитии цепной реакции. Масса стального отражателя составляет 2270 кг — больше половины всей массы бомбы. Корпус «Малыша» имел цилиндрическую форму и, по мнению летчиков, больше всего напоминал мусорный бак с хвостом. Для защиты от осколков зенитных снарядов он выполнен из легированной стали толщиной 51 мм (2 дюйма). Требование защиты от зенитной артиллерии после войны было признано надуманным, приведшим лишь к неоправданному переутяжелению первых атомных бомб. Действительно, попасть в небольшую бомбу, падающую с околозвуковой скоростью, практически невозможно. Бомба имеет стандартное для американских авиабомб Второй мировой войны довольно громоздкое хвостовое оперение. Длина «Малыша» составляет 3200 мм, диаметр — 710 мм, полный вес — 4090 кг. Бомба имеет один узел подвески. После отделения от самолёта бомба свободно падала по баллистической траектории, достигая у земли околозвуковых скоростей. Никакой парашютной системы, упоминаемой в некоторых популярных книгах, не было. Благодаря передней центровке и большому удлинению, «Малыш» отличался устойчивостью на траектории и, следовательно, хорошей точностью попадания. На изготовление первой атомной бомбы ушёл практически весь полученный к тому времени оружейный уран, поэтому полигонные испытания бомбы не проводились, тем более, что работоспособность её несложной и хорошо отработанной конструкции сомнений не вызывала. Вообще разработка и доводка «Малыша» были практически закончены к концу 1944 г., и его применение задерживалось только отсутствием необходимого количества урана–235. Обогащенный уран с большими трудностями был получен только в июне 1945 года.
Сам конструктор, Уильям Парсонс, вместе с компонентами бомбы прибыл на остров Тиниан на крейсере «Индианаполис» 26 июля 1945 г. К тому времени японский флот был уничтожен практически полностью, и капитану III ранга Парсонсу морской путь доставки казался надёжнее воздушного.
По иронии судьбы на обратном пути «Индианаполис» был потоплен двумя торпедами, выпущенными одной из немногих уцелевших японских подводных лодок. Примерно 880 человек осталось на поверхности океана с несколькими спасательными шлюпками без еды и воды. За 4 дня, проведённых в воде, выжившие столкнулись с обезвоживанием, гипотермией и нападениями акул. По некоторым оценкам около 60–80 моряков погибло из–за нападений акул, это считается одной из крупнейших акульих атак. Помощь пришла только 2 августа, когда плавающих заметил патрульный самолёт PV–1 Ventura. Прибывшим спасателям удалось поднять только 321 моряка, из которых четверо вскоре скончались.
Наверняка каждый слышал о том, что карьера в забое на урановых рудниках не добавляет человеку долголетия. Существуют даже специфические мрачные шутки на этот счет. Точно также каждый наверняка слышал о том, что после начала ядерной гонки между США и СССР, на урановые рудники отправляли трудиться главным образом заключенных лагерей. Так ли это на самом деле?
22 января вступил в силу международный договор о запрете ядерного оружия. Вступивший в должность за пару дней до этого 46-й президент США Джо Байден первым же вопросом внешней политики сделал продление договора СНВ-3 о ядерном разоружении с Россией, который был стремительно согласован, подписан и вступил в действие за несколько дней.
В этой статье я попытался рассказать основные этапы 70-летней истории ядерного разоружения, ее ключевые события и их значимость для всего мира, включая два описанных выше. У кого и сколько этого оружия, кто от него отказался, а кто получил его, и что им за это было. Кто из деятелей ядерного разоружения получил Нобелевские премии мира (их много!), а кому пришлось заплатить высокую цену за вхождение в атомный клуб избранных. Как на нас сегодня сказываются испытания ядерного оружия в 1960-е и где в Европе размещено американское ядерное оружие. В конце концов стал мир опаснее или нет, вооружаемся мы или разоружаемся и насколько вероятна ядерная война? Вот с этим всем я и попытался разобраться.
Утром 6 августа 1945 года с американского бомбардировщика B-29 «Enola Gay» на японский город Хиросима была сброшена ядерная бомба. Это не положило конце Второй мировой войне, однако стало декларацией со стороны США на весь мир – теперь все будет по-другому, ведь на Земле появилось новое оружие и пока оно имеется лишь в распоряжении Америки. Капитулирует Япония только после начала наступления советских войск на кантонскую армию, спустя 3 дня после того, как ядерные бомбы упадут на города. Так закончится самая кровопролитная война в истории человечества. И начнется новая: холодная. Ключом не к победе, но к выживанию в которой станет факт обладания ядерным оружием. Его создание дорого обойдется всей планете.
На экраны вышел фильм о создании нашей атомной бомбы. К сожалению, образ Игоря Васильевича Курчатова в этом фильме очень мне не понравился. В основе фильма, который создал В.Тодоровский, главным стал любовный треугольник.
Почему Курчатов был выбран руководителем Атомного проекта? Он тогда работал в Ленинградском физико-техническом институте, созданным в 1921 году Абрамом Федоровичем Иоффе.
Давайте перелистаем архивные документы, опубликованные в девяти книгах издания «Атомный проект СССР»
Интерес к ядерной физике резко усилился в Советском Союзе после 1932 года – «года чудес», в течение которого было сделано несколько важных открытий. Джеймс Чедвик в Кавендишской лаборатории открыл нейтрон, а Джон Кокрофт и Эрнест Уолтон расщепили ядро лития на две альфа-частицы. Определенное отношение к проведению последнего эксперимента имел Георгий Антонович Гамов, входивший в штат сотрудников Радиевого института. В 1928 году он развил на основе новой квантовой механики теорию альфа-распада. Из нее следовало, что частицы со сравнительно небольшой энергией могут за счет туннельного эффекта проникнуть сквозь «кулоновский» барьер отталкивания одноименно заряженных частиц, окружающий ядро, а потому имеет смысл построить установку, которая могла бы разогнать частицы до нескольких сотен тысяч электрон-вольт. Кокрофт и Уолтон приняли это предложение и построили аппарат, способный ускорять протоны до энергии в 500 тысяч электрон-вольт, которые они и использовали для расщепления ядра лития. В том же году Эрнест Лоренс в Беркли использовал изобретенный им циклотрон для ускорения протонов до энергии в миллион электрон-вольт. В Калифорнийском технологическом институте Карл Андерсон идентифицировал положительный электрон (позитрон). Гарольд Юри из Колумбийского университета открыл изотоп водорода-2 – дейтерий.
Советские ученые с большим энтузиазмом встретили известие об открытиях, сделанных в 1932 году. Они внимательно следили за тем, что делалось на Западе, и быстро откликались на эти достижения. Дмитрий Иваненко, теоретик из института Иоффе, выдвинул новую модель атомного ядра, включив в нее нейтроны. В Украинском Физико-техническом институте группа ученых повторила опыт Кокрофта и Уолтона. В том же году в Радиевом институте решили построить циклотрон, а Вернадский пытался заручиться поддержкой властей для кардинального расширения технической базы. В декабре 1932 года Иоффе создал группу ядерной физики и в следующем году получил от народного комиссара тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе 100 тысяч рублей на новое оборудование, необходимое для ядерных исследований.
Требовалось скоординировать усилия советских физиков на очередном рубежном этапе, и Абрам Иоффе решил созвать Всесоюзную конференцию по атомному ядру. На эту конференцию, собравшуюся в сентябре 1933 года под Ленинградом, он пригласил несколько иностранных физиков. Среди докладчиков были Фредерик Жолио-Кюри, Поль Дирак, Франко Россетти (сотрудник Энрико Ферми) и Виктор Вайскопф (в то время ассистент Вольфганга Паули в Цюрихе). В кругу молодых исследователей, принимавших участие в ее работе, было и несколько человек, которые позднее сыграли ведущую роль в советском атомном проекте: Игорь Евгеньевич Тамм, Юлий Борисович Харитон, Лев Андреевич Арцимович и Александр Ильич Лейпунский.
Академик Иоффе не принуждал своих молодых коллег перейти к работе в области ядерной физики, но он поддержал их, когда они приняли такое решение. До 1932 года только одна практическая работа, выполненная в институте, могла быть отнесена к области ядерной физики: то было исследование космических лучей, которое проводил Дмитрий Владимирович Скобельцын. А к началу 1934 года в отделе ядерной физики института было уже четыре лаборатории, в которых работало тридцать сотрудников. Ядерная физика стала второй по важности после физики полупроводников областью исследований.
По мнению Юлия Харитона, который был студентом Иоффе и работал в Институте химической физики, руководимом Николаем Семёновым, поддержка начинаний в области ядерной физики была смелым поступком со стороны академика, «потому что в начале 30-х годов все считали, что ядерная физика – это предмет, совершенно не имеющий никакого отношения к практике и технике».
Итак, в 1930-е годы Физико-технический институт под руководством академика Абрама Федоровича Иоффе стал ведущим советским центром атомных исследований. Первым заведующим отделом ядерной физики в нем стал Игорь Васильевич Курчатов, получивший образование в Таврическом университете (Симферополь).
Игорь Курчатов поначалу работал в руководимой Иоффе лаборатории физики диэлектриков. Несмотря на значительные успехи в этой области, в конце 1932 года Курчатов решил переключиться на ядерную физику. Уже в ту пору Курчатова прозвали «генералом», потому что он любил проявлять инициативу и отдавать команды. По воспоминаниям близких друзей, одним из его любимых слов было «озадачить». У него были энергичные манеры, и он любил спорить. Он мог выразительно выругаться, но, если доверять памяти тех, кто с ним работал, никого не оскорблял. При этом у него было хорошее чувство юмора.
В описаниях характера Игоря Курчатова всегда присутствует ощущение некоторой дистанции, как если бы за человеком с энергичными манерами стоял другой, которого не так-то легко разглядеть. Он мог оградить себя неким щитом, отделываясь шуточками или выбирая ироничный тон по отношению к себе или к другим. Все воспоминания о Курчатове доносят до нас, наряду со свидетельствами о его сердечности и открытости, также и впечатление о его серьезности и сдержанности. В воспоминаниях одного из коллег, работавших с Курчатовым в послевоенное время, он предстает как человек закрытый, многослойный, а потому идеально подходящий для проведения секретных работ.
Выдвигая в 1943 г. Курчатова в академики, Иоффе писал о нем на страницах «Правды»: «Все товарищи по институту знают стиль его работы. Месяцы и годы работает он по 12 – 15 часов в сутки; все мысли его направлены к одной цели – к решению поставленной задачи. Какие явления еще привлечь к выяснению возникших трудностей; как усовершенствовать и уточнить методику и приборы; какие выводы можно сделать из наблюденных фактов; каков скрытый внутренний механизм явления – вот чем живет Курчатов. Ища ответы на эти вопросы, он заинтересовывает ими не только своих учеников, своих товарищей, но и многих физиков Москвы и Ленинграда. Все мы под влиянием его глубокого энтузиазма вовлекаемся в круг его интересов».
Большую часть 1933 года Игорь Курчатов посвятил изучению литературы по ядерной физике и подготовке приборов для будущих исследований. Он организовал строительство небольшого циклотрона и сконструировал высоковольтный ускоритель протонов, который впоследствии использовал для изучения ядерных реакций с бором и литием. Весной 1934 года, после ознакомления с первыми заметками Энрико Ферми и его группы о ядерных реакциях, вызываемых нейтронной бомбардировкой, Курчатов сразу переменил направление своих работ. Он оставил опыты с протонным пучком и начал изучать искусственную радиоактивность, возникающую у некоторых изотопов после их бомбардировки нейтронами. Между июлем 1934 года и февралем 1936 года Курчатов и его сотрудники опубликовали семнадцать статей, посвященных искусственной радиоактивности. Наиболее существенным и оригинальным его достижением в то время стала гипотеза, гласящая, что наличие нескольких периодов полураспада некоторых радиоизотопов могло быть объяснено ядерной «изомерией» (то есть существованием элементов с одной и той же массой и с одним и тем же атомным номером, но с различной энергией). Другим исследованным Курчатовым явлением было протон-нейтронное взаимодействие и селективное поглощение нейтронов ядрами различных элементов. Как мы помним, в середине 1930-х годов эти вопросы были главными в исследованиях по ядерной физике.
Тем не менее Игорь Курчатов не чувствовал удовлетворения, ведь он лучше остальных понимал, что идет путями, проложенными Ферми, и не прокладывает своих собственных. В 1935 году он полагал, что открыл явление резонансного поглощения нейтронов. Однако они разошлись со Львом Арцимовичем, с которым Курчатов в то время сотрудничал, в интерпретации полученных результатов. В итоге еще до того, как советские физики выполнили решающие опыты, Энрико Ферми и его «мальчуганы» опубликовали статью, в которой сообщили о существовании этого явления. Курчатов был очень разочарован тем, что приоритет был упущен.
Как и многие другие, Игорь Курчатов испытывал трудности, связанные с нехваткой источников нейтронов, необходимых для проведения исследований. Единственным местом в Ленинграде, где их можно было получить, оставался Радиевый институт. Поэтому Курчатов организовал совместную работу со Львом Владимировичем Мысовским, возглавлявшим в институте физический отдел. В отношениях между Радиевым институтом и остальными физиками-ядерщиками существовала некоторая натянутость: Вернадский относился к Иоффе без особого почтения, считал его честолюбивым и недобросовестным человеком. Хуже того, Игорь Тамм вызвал гнев Вернадского, когда предложил в 1936 году передать циклотрон Радиевого института в институт Иоффе. Физики, заявил Вернадский, медлят с осознанием важности явления радиоактивности; у них по-прежнему нет адекватного понимания этой области. Именно Радиевый институт, утверждал он, должен работать над проблемами ядерной физики, которая и развилась-то благодаря изучению явления радиоактивности. Циклотрон, который скоро начнет функционировать, необходим прежде всего для Радиевого институт. Установка осталась под контролем Вернадского, и запустить ее удалось лишь в феврале 1937 года, выйдя на энергию около 500 тысяч электрон-вольт, а затем и на энергию 3,2 миллиона электрон-вольт.
Первый циклотрон Радиевого института
Однако циклотрон работал нестабильно. Игорь Курчатов был расстроен таким положением дел, потому что планировал использовать его для своих собственных исследований. Весной 1937 года он начал работать в циклотронной лаборатории Радиевого института, проводя в ней один день в неделю, и постепенно стал лидером в этой области. Циклотрон начали использовать для проведения масштабных экспериментов в 1939 году, но лишь к концу 1940 года установка стала функционировать нормально.
Физики-ядерщики института Иоффе продолжали настаивать на строительстве собственного циклотрона. В январе 1937 года академик Абрам Иоффе обратился к народному комиссару тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе с просьбой о финансировании строительства большого циклотрона, а также о том, чтобы командировать двух физиков в Беркли для изучения работы аналогичных установок, созданных Эрнестом Лоуренсом (письмо было отправлено за месяц до самоубийства Орджоникидзе). Наркомат поддержал этот план, и в июне 1939 года, спустя примерно два с половиной года (!) после того, как Иоффе отправил свое письмо, было принято представительное постановление об ассигновании необходимых для строительства циклотрона средств. В Беркли, однако, никто не поехал.
Здание большого циклотрона было построено в Ленинградском Физико-техническом институте в 1941 году. А его открытие состоялось в день начала войны.
Война прервала строительство циклотрона, самого большого в Европе. Построили его только в 1946 году. Первым заведующим циклотронной лабораторией стал Дмитрий Георгиевич Алхазов, чья жена Вера Ильинична Гребенщикова работала в Радиевом институте. Поначалу циклотрон ЛФТИ использовался как мощный источник потока нейтронов, которыми облучался естественный уран, из которого получался плутоний, который мог использоваться как материал для создания атомной бомбы. Облученный уран Д.Г. Алхазов в кармане переносил в Радиевый институт, где Вера Ильинична занималась выделением плутония. За эти исследования она была удостоена в 1962 году Ленинской премией. Я проработал в циклотронной лаборатории ЛФТИ с 1969 по 1983 год, и помню рассказы Дмитрия Георгиевича об этой эпопее и о его совместной работе с И.В.Курчатовым.
Ленинград был не единственным местом, где проводились исследования по ядерной физике.
Другим важным центром перед войной стал Украинский физико-технический институт (УФТИ) в Харькове, созданный Иоффе в 1928 году при поддержке украинских властей. Академик предполагал организовать там первоклассную исследовательскую структуру, которая установила бы тесные связи с промышленностью Украины. Для этого он направил в Харьков несколько своих сотрудников из Ленинграда. Именно они образовали интеллектуальное ядро нового института. Игорь Курчатов в 1930-е годы проводил там по два-три месяца в году.
Директором УФТИ стал Иван Васильевич Обреимов – оптик, один из первых студентов Иоффе. Он был прекрасным физиком, но оказался слабым директором. В 1932 году его заменил на этом посту Александр Ильич Лейпунский, которого относили к числу самых способных молодых советских физиков. Научные интересы Лейпунского были связаны главным образом с ядерной физикой. В 1932 году он вместе с коллегами повторил эксперимент Кокрофта и Уолтона. В середине 1930-х Лейпунский более года провел в Кавендишской лаборатории. При этом он был членом коммунистической партии, что для того времени считалось «несерьезным поведением» среди физиков.
УФТИ был богатым и хорошо обеспеченным институтом, и к середине 1930-х годов по размеру бюджета и числу сотрудников перегнал ленинградский институт Иоффе. Достаточно взглянуть, какие «светила» в нем работали. Лев Васильевич Шубников, возглавивший исследования в области низких температур, с 1926 по 1930 год занимался исследованиями в Лейдене – одном из ведущих европейских центров. Другим известным сотрудником института был Лев Давидович Ландау – наверное, самый блестящий в своем поколении советский физик: он руководил теоретическим отделом УФТИ. Институт посещали многие иностранные физики, в том числе Нильс Бор, Джон Кокрофт и Поль Дирак. Виктор Вайскопф проработал в нем восемь месяцев в 1932 году. Институт выпускал советский физический журнал на немецком языке.
Однако во второй половине 1930-х годов над советской физикой и наукой в целом начали сгущаться тучи. Коммунистический режим выбрал направление на «закручивание гаек». Наступала эпоха ежовщины, когда любое вольнодумство воспринималось как признак враждебной деятельности. Многие из ведущих сотрудников УФТИ были арестованы во время Большого террора и обвинены в фантастических заговорах против государства.
Первыми под каток репрессий попали Александра и Эва Вайсберги. В апреле 1936 года арестовали Эву: ее обвинили в том, что она якобы наносила на разработанные ею образцы чашек свастику, занималась их контрабандой и хранила два пистолета, чтобы «на съезде партии убить Сталина». Видимо, абсурдность обвинений стала очевидна даже следователям, поэтому в середине 1937 года ее освободили, после чего она сразу выехала за границу. Александра Вайсберга стали таскать на допросы в Харьковское управление НКВД. 15 февраля 1937 он уволился из УФТИ и пытался покинуть Советский Союз, однако через две недели был арестован как «участник антисоветской контрреволюционной организации». В течение трех месяцев Вайсберг категорически отрицал какую-либо вину. Но после применения пыток признал себя виновным и дал 1 июня 1937 года показания против других сотрудников института. Они легли в основу двух дел о «контрреволюционных группах» в УФТИ, в одну из которых входили иностранные специалисты и их жены. Позднее Вайсберг отказался от показаний, выдавленных под пытками, но было уже поздно.
Он вспоминал, что в беседах со своими сокамерниками описывал ситуацию так:
Послушайте, наш институт – один из самых значительных в Европе. Возможно даже, что в Европе нет института, столь же хорошо оснащенного и имеющего так много различных лабораторий, как наш. Правительство не пожалело денег. Ведущие ученые частично получили образование за границей. Долгое время их посылали за государственный счет к знаменитейшим физикам мира для продолжения образования. В нашем институте 8 отделов, во главе их стояли 8 научных руководителей. Как все это выглядит теперь?
Лаборатория кристаллов… Руководитель Обреимов арестован.
1-я криогенная лаборатория… Руководитель Шубников арестован.
2-я криогенная лаборатория… Руководитель Руэман выдворен из страны.
Ядерная лаборатория… Руководитель Лейпунский арестован.
Рентгеновский отдел… Руководитель Горский арестован.
Отдел теоретической физики… Руководитель Ландау арестован.
Опытная станция глубокого охлаждения… Руководитель Вайсберг арестован.
Лаборатория ультракоротких волн… Руководитель Слуцкин пока работает.
За освобождение Александра Вайсберга и Фридриха Хоутерманса в 1938 году ходатайствовали четыре нобелевских лауреата: Альберт Эйнштейн в письме Сталину от 16 мая и Жан Перрен, Ирен и Фредерик Жолио-Кюри в письме Генеральному прокурору от 15 июня. Но только в конце декабря 1939 года Особое совещание при НКВД СССР приняло по делу следующее решение: «Вайсберга Александра Семёновича, как нежелательного иностранца, выдворить из пределов Союза ССР». 5 января 1940 года на мосту через Буг в Брест-Литовске он в числе других европейских коммунистов, антифашистских беженцев и прочих нежелательных иностранцев был передан офицерами НКВД офицерам гестапо. Всю войну Вайсберг содержался тюрьмах на территории Польши, оказался в Краковском гетто, а после войны уехал в Швецию.
Лев Ландау к моменту ареста, 28 апреля 1938 года, перебрался в Москву и возглавил теоретическую группу Института физических проблем Петра Капицы. Понятно, что Капица немедленно написал Сталину письмо с просьбой об освобождении. Он указывал, что Ландау – один из самых сильных физиков-теоретиков в стране, что его потеря будет очень ощутимой для мировой науки. «Конечно, ученость и талантливость, как бы велики они ни были, не дают права человеку нарушать законы своей страны, и, если Ландау виноват, он должен ответить, – продолжал Капица. – Но я очень прошу Вас, ввиду его исключительной талантливости, дать соответствующие указания, чтобы к его делу отнеслись очень внимательно». Далее Капица объяснял, каким образом Ландау мог нажить себе врагов: «Следует учесть характер Ландау, который, попросту говоря, скверный. Он задира и забияка, любит искать у других ошибки и когда находит их, в особенности у важных старцев, вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить». Пётр Капица продолжал прилагать усилия, чтобы защитить коллегу, и в результате добился своего: Ландау был освобожден ровно через год после своего ареста. Для этого Капице пришлось написать короткое письмо на имя Лаврентия Павловича Берии, нового главы НКВД, в котором он поручился за лояльное поведение физика.
Однако далеко не всем так повезло. Сотрудников УФТИ Льва Шубникова, Льва Розенкевича, Конрада Вайсельберга, Валентина Фомина и Вадима Горского расстреляли в ноябре 1937 года за «вредительство» и участие в «контрреволюционной организации». Реабилитированы они были только в 1956 году. Парторг института Пётр Комаров и юный аспирант Иван Гусак погибли в заключении.
Результаты проведенной в институте «чистки» оказались сокрушительными: потенциал УФТИ необычайно понизился, и он утратил то положение исследовательского центра, о котором мечтали ведущие ученые несколькими годами ранее. Получается, что в канун открытия деления ядер атомов чекисты-«ежовцы» разрушили один из наиболее важных физических институтов страны.
Поскольку во время войны архивы ХФТИ сильно пострадали, сегодня трудно определить конкретные области, в которых велись изыскания. Более или менее достоверно известно, что часть проектов института была связана с созданием сверхмощных генераторов ультракоротких волн, авиационных двигателей на жидководородном топливе, каких-то «рассеивающих силовых лучей» и… «атомно-молекулярного боезапаса»!
О результатах этого последнего проекта говорит патентная заявка, которую харьковские ученые Фриц Ланге, Владимир Семёнович Шпинель и Виктор Алексеевич Маслов подали в 1940 году. Их изобретение настолько опередило время, что они не смогли получить авторские свидетельства и не скоро стали формальными изобретателями первой в мире атомной бомбы. Еще летом 1940 года Маслов опубликовал в ведомственном сборнике трудов ХФТИ тематический обзор по возможностям использования внутриядерной энергии, в котором утверждал, что «создание атомного боезапаса в значительной степени становится технической проблемой». При этом Маслов выделял две главные проблемы: производство достаточного количества изотопа урана-235 для изготовления сердцевины атомной бомбы и разработку инженерной схемы для комплектации критической массы в момент подрыва боезапаса.
Трое изобретателей подали не одну заявку как таковую, а целый пакет, связанный с разработкой «атомно-молекулярного боезапаса»: «Об использовании урана как взрывчатого и ядовитого вещества», «Способ приготовления урановой смеси, обогащенной ураном с массовым числом 235. Многомерная центрифуга» и «Термоциркуляционная центрифуга». В рамках этих работ была впервые предложена ставшая впоследствии общепринятой схема атомного взрыва: через подрыв обычной взрывчатки, который силой ударной волны сжимает урановую смесь и создает критическую массу, в которой запускается цепная реакция. Изобретатели, в частности, писали:
Как известно, согласно последним данным физики, в достаточно больших количествах урана (именно в том случае, когда размеры уранового блока значительно больше свободного пробега в нем нейтронов) может произойти взрыв колоссальной разрушительной силы. Это связано с чрезвычайно большой скоростью развития в уране цепной реакции распада его ядер и с громадным количеством выделяющейся при этом энергии (она в миллион раз больше энергии, выделяющейся при химических реакциях обычных взрывов). <…>
Нижеследующим показывается, что осуществить взрыв в уране возможно, и указывается, каким способом. <…> Проблема создания взрыва в уране сводится к созданию за короткий промежуток времени массы урана в количестве, значительно большем критического.
Осуществить это мы предлагаем путем заполнения ураном сосуда, разделенного непроницаемыми для нейтронов перегородками таким образом, что в каждом отдельном изолированном объеме – секции – сможет поместиться количество урана меньше критического. После заполнения такого сосуда стенки при помощи взрыва удаляются, и вследствие этого в наличии оказывается масса урана значительно больше критической. Это приведет к мгновенному возникновению уранового взрыва. Для перегородок могут быть использованы взрывчатые вещества типа ацетиленид серебра. Подобные соединения не дают газообразных продуктов. Поэтому их взрыв приведет к улетучиванию стенок, не вызвав никакого разброса урана.
В качестве примера осуществления такого принципа может служить следующая конструкция. Урановая бомба может представлять собой сферу, разделенную внутри на пирамидальные сектора, вершинами для которых служит центр сферы и основаниями – ее поверхность. Эти сектора-камеры могут вмещать в себе количество урана только немногим меньше критического. Стенки камер должны быть полыми и содержать воду либо какое-нибудь другое водосодержащее вещество (например, парафин и т. д.). Поверхность стенок должна быть покрыта взрывчатым веществом, содержащим кадмий, ртуть или бор, т. е. элементы, сильно поглощающие замедленные водяным слоем нейтроны (например, ацетиленид кадмия). Наличие этих веществ даже в небольшом количестве сделает вместе с водяным слоем совершенно невозможным проникновение нейтронов из одних камер в другие, а потому и сделает невозможным возникновение цепной реакции в сфере. В желаемый момент при помощи какого-нибудь механизма в центре сферы может быть произведен взрыв промежуточных слоев. <…>
В отношении уранового взрыва, помимо его колоссальной разрушительной силы (построение урановой бомбы, достаточной для разрушения таких городов, как Лондон или Берлин, очевидно, не явится проблемой), необходимо отметить еще одну чрезвычайно важную особенность. Продуктами взрыва урановой бомбы являются радиоактивные вещества. Последние обладают отравляющими свойствами в тысячи раз более сильной степени, чем самые сильные яды (а потому – и обычные ОВ). Поэтому, принимая во внимание, что они некоторое время после взрыва существуют в газообразном состоянии и разлетятся на колоссальную площадь, сохраняя свои свойства в течение сравнительно долгого времени (порядка часов, а некоторые из них даже и дней, и недель), трудно сказать, какая из особенностей (колоссальная разрушающая сила или же отравляющие свойства) урановых взрывов наиболее привлекательны в военном отношении.
Как видите, заявка харьковчан настолько точно описывает атомный взрыв и его последствия, что невольно задумываешься: неужели уже в 1940 году для профессионалов все было настолько ясно? Но так кажется только с позиций сегодняшнего дня, ведь нам уже известно, как и когда была создана «супербомба». В далеком 1940-м все представлялось немного иначе, и даже Виталий Хлопин, знаток ядерной физики, в своем заключении отмечал: «Следует относительно первой заявки сказать, что она в настоящее время не имеет под собой реального основания. Кроме того, и по существу в ней очень много фантастического».
Виктора Маслова такой отзыв, конечно, задел, но не заставил опустить руки. Он был уверен в правильности своих расчетов и обратился с письмом к наркому обороны Семёну Константиновичу Тимошенко:
Чисто научная сторона вопроса сейчас находится в такой стадии, что позволяет перейти к форсированному проведению работ в направлении практического использования энергии урана. Для этой цели мне представляется крайне необходимым как можно быстрее создание в одном из специальных институтов лаборатории специально для урановых работ, что дало бы нам возможность проводить работу в постоянном контакте с наиболее квалифицированными техниками, химиками, физиками и военными специалистами нашей страны. Особенно для нас необходимо сотрудничество с высококвалифицированными конструкторами и химиками.
Письмо попало на стол наркома, но на нем была сделана приписка: «Не подтверждается экспериментальными данными». Тимошенко не стал разбираться в сути дела и отклонил предложение физиков. Посему патентная заявка была на несколько лет отложена под сукно, а когда о ней вспомнили, то сделали лишь одно – наложили гриф «Секретно»
В начале и середине 1930-х годов ведущие физические институты были частью сети научно-исследовательских учреждений в структуре промышленных комиссариатов. Академия наук не имела в своем составе ни одного большого физического института. Георгий Гамов попытался создать Институт теоретической физики на базе Физического отдела Ленинградского физико-математического института, но Абрам Иоффе и Дмитрий Рождественский подавили его инициативу. Всё же в результате возникшей дискуссии Академия наук в 1932 году предложила Сергею Ивановичу Вавилову организовать физический институт. Вавилов, интересы которого были связаны с явлениями люминесценции и природой света, энергично взялся за дело. Когда в 1934 году Академия переехала в Москву, отдел, руководимый Вавиловым, переместился туда вместе с ней и стал Физическим институтом Академии наук (ФИАН). Многие ведущие физики Ленинграда и Москвы вошли в его штат.
Поскольку Сергей Вавилов хотел, чтобы его институт занимался исследованиями наиболее важных областей физики, он уговорил некоторых из своих молодых сотрудников, в том числе Павла Алексеевича Черенкова и Илью Михайловича Франка, начать работать в области ядерной физики. В частности, Черенков исследовал люминесценцию растворов солей урана, возникающую под действием гамма-лучей. При этом он открыл «черенковское излучение» – голубое свечение, испускаемое под действием пучка высокоэнергичных заряженных частиц, проходящих через прозрачную среду, подобно головной волне, образующейся при движении судна по воде. Игорь Тамм и Илья Франк вскоре развили теорию, объясняющую данный эффект (за эту работу в 1958 году они с Черенковым получили Нобелевскую премию по физике).
Сергею Вавилову, как и Абраму Иоффе, приходилось защищать ядерную физику от критики. Институт периодически проверяли комиссии, которые, как вспоминал позднее Илья Франк, критиковали институт с двух сторон: «Если это была ведомственная комиссия, то она отмечала, что поскольку ядерная физика – наука бесполезная, то нет оснований для ее развития. При обсуждениях в Академии наук мотив критики был иной. Ядерной физикой не занимается здесь никто из признанных авторитетов, а у молодых ничего не выйдет».
Но Вавилов не прекратил попыток превратить ФИАН в центр исследований по физике ядра. В конце 1938 года он сделал доклад на заседании президиума Академии наук, по которому была принята резолюция, где отмечалось «неудовлетворительное организационное состояние этих работ, выражающееся в раздробленности ядерных лабораторий по различным ведомствам, в нерациональном распределении мощных современных технических средств исследования атомного ядра по институтам, в неправильном распределении руководящих научных работников в этой области и т. п.». Президиум просил правительство разрешить ФИАНу начать в 1939 году строительство нового здания, с тем чтобы ядерные исследования как можно скорее были сконцентрированы в Москве. Было также решено учредить Комиссию по атомному ядру, которая бы планировала и организовывала ядерные исследования. Ее председателем должен был стать сам Сергей Вавилов, а членами, помимо прочих, – Абрам Иоффе, Абрам Алиханов и Игорь Курчатов.
Новый мощный толчок ядерной физике придала весть об открытии деления ядра, которая облетела мир в январе 1939 года. Советские ученые узнали об открытии, когда до них дошли иностранные журналы с описанием эксперимента Фредерика Жолио-Кюри. Виталий Хлопин и его сотрудники в Радиевом институте немедленно воспроизвели эксперимент и приступили к изучению химической природы продуктов деления. Открытие деления атомного ядра вызвало сильные сомнения в существовании трансурановых элементов. Но Хлопин продолжал глубоко интересоваться «трансуранами» и проводил опыты, чтобы выяснить, не обнаружатся ли они при расщеплении ядра. В ходе этого исследования он открыл некоторые до этого времени неизвестные реакции распада ядер урана. Хотя выявить трансурановые элементы не получилось, Хлопин заключил, что цепочки радиоактивных превращений на самом деле свидетельствовали об их существовании. 1 апреля 1939 года он написал Владимиру Вернадскому: «Опыты, которые удалось пока поставить, использовав циклотрон, делают весьма вероятным, что трансураны всё же существуют, т. е. что распад урана под действием нейтронов течет различными путями».
В Физико-техническом институте Иоффе открытие деления атомного ядра также привело всех в волнение. Первая советская работа по делению ядра была сделана Яковом Френкелем. Он рассказал об этом на семинаре Курчатова, и вскоре его статья «Электрокапиллярная теория расщепления тяжелых ядер медленными нейтронами» была опубликована в «Журнале экспериментальной и теоретической физики».
Лаборатория Игоря Курчатова приступила к поискам ответа на вопрос, высвобождаются ли свободные нейтроны в процессе деления ядра и если высвобождаются, то в каком количестве. Мы помним, что это был ключевой вопрос, поскольку самоподдерживающаяся цепная реакция возможна только при высвобождении более чем одного нейтрона. Георгий Николаевич Флёров и Лев Ильич Русинов пришли к выводу, что на одно деление приходится от одного до трех таких нейтронов. Первое сообщение об этом они сделали 10 апреля 1939 года. К этому времени, однако, Фредерик Жолио-Кюри и два его сотрудника, Ханс фон Халбан и Лев Коварский, уже опубликовали статью, в которой утверждали, что в процессе деления испускаются вторичные нейтроны, а 22 апреля сообщили, что среднее число этих нейтронов на одно деление составляет три с половиной.
Как только эти эксперименты были завершены, Игорь Курчатов решил проверить гипотезу Нильса Бора, согласно которой медленные нейтроны вызывают деление только редкого изотопа урана-235. Проведя серию экспериментов, Флёров и Русинов подтвердили, что Бор прав, о чем доложили на семинаре 16 июня 1939 года.
К сожалению, результаты опытов, которые ставили советские физики, попадали в западную печать с большой задержкой, и получалось так, что приоритет доставался другим. Работы, выполненные в 1939 году лабораторией Курчатова, не были опубликованы вплоть до 1940 года, а к тому времени они утратили передовое значение.
Самая важная теоретическая работа, выполненная на тот период в СССР, принадлежала ленинградским исследователям Якову Борисовичу Зельдовичу и Юлию Борисовичу Харитону. Летом 1939 года в автобусе по пути в институт Зельдович узнал от коллеги о статье, в которой французский физик Франсис Перрен пытался определить величину критической массы урана, необходимой для возникновения в ней цепной реакции. Идея заинтересовала Зельдовича, и он рассказал Харитону о расчетах, выполненных Перреном. Вместе они проштудировали статью француза, но его анализ не показался им убедительным, и они решили, что сами исследуют проблему.
Поначалу Зельдович и Харитон работали над новой темой по вечерам, но вскоре поняли, что задача настолько велика, что ее решению они должны посвятить все свое время. Они стали посещать семинар Курчатова, на котором вскоре ознакомились с новейшими исследованиями в области ядерной физики.
В октябре 1939 года они направили в «Журнал экспериментальной и теоретической физики» две свои работы. В первой из них рассматривалась возможность развития цепной реакции в уране-238 под воздействием быстрых нейтронов. Зельдович и Харитон теоретически определили условия, при которых цепная реакция может запуститься, и сделали заключение, основанное на имеющихся экспериментальных данных, что требуемые условия не могут осуществиться в уране-238, будь то окись урана или чистый металлический уран.
Во второй статье Зельдович и Харитон исследовали возможность цепной реакции на медленных нейтронах. Опыты, проведенные Энрико Ферми совместно с Лео Силардом и Гербертом Андерсоном в Нью-Йорке, а также Фредериком Жолио-Кюри и его группой в Париже, показали, что на возможность цепной реакции в природном уране существенным образом влияет резонансное поглощение нейтронов в уране-238 до того, как они замедлятся и смогут вызвать деление урана-235. Напомню, что Ферми с сотрудниками провели свои опыты с ураном, помещенным в бак с водой, и пришли к выводу, что «даже при оптимальной концентрации водорода остается крайне неопределенным, превзойдет ли выход нейтронов их полное резонансное поглощение». Иными словами, все еще не было ясно, сможет ли вода замедлить нейтроны так, чтобы избежать резонансного захвата и тем самым сделать возможной цепную реакцию.
Зельдович и Харитон по-другому интерпретировали результаты, полученные группами Ферми и Жолио-Кюри, и, основываясь на своей собственной теории, трактующей условия, необходимые для возникновения цепной реакции, сделали вывод о том, что она не будет возможной в системе уран – вода. Зельдович и Харитон писали о том, что для осуществления цепной реакции «необходимо для замедления нейтронов применять тяжелый водород, или, быть может, тяжелую воду, или какое-нибудь другое вещество, обеспечивающее достаточно малое сечение захвата. <…> Другая возможность заключается в обогащении урана изотопом-235». Если содержание урана-235 в природном уране будет повышено с 0,7 до 1,3 %, то, по их расчетам, в качестве замедлителя могли бы быть использованы простая вода или водород. Как мы помним, в этом и состоит ключевое открытие, определяющее путь к высвобождению атомной энергии.
На 4-й Всесоюзной конференции по физике ядра, состоявшейся в ноябре 1939 года в Харькове, Юлий Харитон доложил о работе, выполненной совместно с Яковом Зельдовичем:
Из этих расчетов, которые на первый взгляд приводят к пессимистическим выводам, видно, однако, по какому пути можно идти для осуществления цепной реакции. Достаточно повысить в уране концентрацию изотопа-235, чтобы реакция оказалась возможной. Если, с другой стороны, в качестве замедлителя вместо водорода использовать дейтерий, то поглощения в замедлителе практически не будет, и реакция, очевидно, также будет осуществима. Оба пути кажутся сейчас довольно фантастическими, если вспомнить, что для осуществления реакции необходимы тонны урана. Однако принципиально возможность использования внутриядерной энергии открыта.
Игорь Тамм, комментируя работу Зельдовича и Харитона, заявил: «Знаете ли вы, что означает это новое открытие? Оно означает, что может быть создана бомба, которая разрушит город в радиусе, возможно, десяти километров». Однако большинство советских ученых скептически относились к возможности использования атомной энергии. Абрам Иоффе в докладе, сделанном в Академии наук в декабре 1939 года, отметил, что если основываться на выводах, изложенных в статьях Зельдовича и Харитона, то представляется маловероятным использование результатов ядерной физики в практических целях. Пётр Капица в начале 1940 года по этому же поводу заметил, что для осуществления ядерных реакций потребуется больше энергии, чем они могут отдать. Было бы весьма удивительным, сказал он, если бы атомная энергетика стала реальностью.
Тем не менее исследования условий осуществления цепной реакции деления продолжались и после харьковской конференции. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на план, который составил для своей лаборатории Игорь Курчатов:
В последнее время было открыто явление развала некоторых тяжелых ядер при захвате нейтронов. Эта реакция является новым типом ядерных превращений и представляет большой научный и, возможно, практический интерес.
В 1940 г. предполагается изучить взаимодействие нейтронов с ядрами урана и тория. Будет исследовано, происходит ли испускание вторичных нейтронов при захвате ядрами урана и тория быстрых нейтронов.
Курчатов поручил проведение одного из запланированных экспериментов Георгию Николаевичу Флёрову и Константину Антоновичу Петржаку, молодому исследователю из Радиевого института. Задача опыта состояла в наблюдении за тем, как меняется величина потока нейтронов из урановой сферы, если внутрь поместить источники нейтронов с различными спектрами энергий. Флёров и Петржак построили очень чувствительную ионизационную камеру для регистрации актов деления. Когда в начале 1940 года они приступили к опытам, то, к своему большому удивлению, обнаружили, что ионизационная камера продолжает срабатывать (то есть регистрировать деление ядра) и в том случае, когда они убрали источник нейтронов. Вскоре они пришли к заключению, что открыли спонтанное деление, происходящее без бомбардировки нейтронами. Теоретически такой процесс был предсказан Нильсом Бором и Яковом Френкелем, но теперь он получил экспериментальное подтверждение.
Игорь Курчатов предложил Флёрову и Петржаку провести ряд контрольных опытов, чтобы исключить возможность ошибки в эксперименте. Один из них был проведен под землей – в помещении станции московского метро «Динамо», чтобы показать, что деление вызывается не космическими лучами, а происходит само собой. В мае 1940 года Хлопин и Курчатов доложили об этом открытии в Академии наук, и вскоре в советских журналах появились соответствующие статьи. Курчатов, всегда придававший значение мнению иностранных физиков, послал короткое телеграфное сообщение об открытии в американский журнал «Физикал ревью», и оно было опубликовано в номере от 1 июля 1940 года. В Советском Союзе это открытие привлекло очень большое внимание. Его рассматривали как свидетельство того, что Курчатов и его сотрудники работают теперь на том же уровне, что и ученые ведущих исследовательских центров на Западе. Позднее Флёров вспоминал: «Тогда, до войны, в нас очень были сильны приоритетные страсти. Все дрались за первенство».
16 июля 1945 года на полигоне Аламогордо в Нью-Мексико прошло первое испытание американского ядерного оружия - взорвалась атомная бомба «Штучка». Четыре года спустя, в августе 1949 года, успешное испытание первой атомной бомбы - РДС-1 - прошло в СССР, на Семипалатинском полигоне.
Для США появление ядерного оружия в Советском Союзе стало полной неожиданностью: по прогнозам американских ученых, русские могли овладеть такими технологиями не ранее 1952 года. Но все вышло иначе: теперь атомные бомбы были у обеих сверхдержав, что гарантировало баланс сил в мире.
Скрепные россияне очень любят рассказывать,что "Сталин принял Россию с сохой,а оставил с атомной бомбой".Спешу огорчить.У меня для них плохие новости. Атомную бомбу СССР подарили любимый физик Гитлера,лауреат двух Сталинских премий,Манфред фон Арденн и другие немцы,с помощью молоденьких советских дурачков 40-х годов,которые в хлопчатых белых халатах брали голыми руками радиоактивные изотопы,а потом умирали не доживая до 30 лет.
Если вы зайдете на сайт энциклопедии и наберете фамилию штандартенфюрера СС,кавалера Рыцарского Креста с дубовыми листьями барона Манфреда фон Арденне (20 января 1907 - 26 мая 1997гг),то вы можете удивленно прочитать,что он - лауреат двух Сталинских премий 1947 и 1953гг.За что???
Талантливый физик.Автор 600 патентов.Один из пионеров телевидения. Национальные премии ГДР за 1958 и 1965гг.Может,за телевещание?Советские и российские источники хранят полное молчание - ну нет в мире этого человека.На самом деле,это именно Арденне,а не Курчатов,сделал Сталину атомную бомбу и фактически подарил "тюрьме народов" роль великой державы.
Фон Арденне был любимым физиком фюрера.У него была своя частная лаборатория под Берлином,которую щедро финансировало министерство почт под немецкий "Уран-проект" (Kerwaffenprojekt) 1938-1945гг.Именно Манфред ф.Арденне разработал метод газо-диффузионной очистки изотопов урана (гексафторид,или шестифтористый уран,оказывается,газ) и разделения изотопов урана 235 в центрифуге.
Его лабораторию охранял полк СС.Бетонные укрепления,отборно-обученные солдаты - СССР надо было потерять три дивизии на штурм объекта - и никаких шансов взять документацию и неповрежденное (не взорванное) оборудование,тем более,никаких шансов поймать этих физиков,которые могли в один миг разбежаться и лечь на дно в западной зоне.И вдруг апрельское чудо - эсесовцы безропотно сложили оружие,весь научный состав лаборатории хочет сотрудничать именно с русскими,вся аппаратура и урановая центрифуга института сданы работающими,со всей документацией и реактивами.
Да еще органам НКВД в Германии достается 15 тонн металлического урана немецкого качества очистки - во грабанули!
Подтянутый господин барон едет в Москву с фрау Арденне,захватив великолепный рояль,эсесовскую парадную форму и картину в полный рост маслом от личного художника фюрера,где тот ему вручает дубовые листья к Рыцарскому Кресту - высшая награда райха (государства).
Он едет не один - свыше 200 виднейших физиков,радиоинженеров,ракетчиков едут с ним.Это Нобелевский лауреат,создатель ракеты Фау-3 Густав Герц,профессор, Вернер Цулиус,Гюнтер Вирт,Николаус Риль,Карл Циммер,доктор Роберт Доппель, Петер Тиссен,Профессор Хайнц Позе - несколько сотен лучших умов Германии едут в Москву,туда где была расстреляна и сгноена в лагерях профессура русских университетов,и где срок давали просто за дворянство.
Россия нищая и голодная,нет масла ни детям,ни раненым в госпиталях,шансов самим сделать атомную бомбу никаких,поскольку это требует миллиардных вложений,современных приборов и ...мозгов.Желательно еврейских,как у Ландау. Или немецких,как у ф. Арденне.Но не как у Мехлиса,мать его туды...
Вместе с ф. Арденне эшелонами едет самое лучшее и свежее оборудование берлинского Кайзеровского института и собственного института ф.Арденне - Берлине-Лихтерфельде-Ост.
Едут даже немецкие электротрансформаторы - один из таких до сих пор без ремонта работает под г.Голицино М.О.Едет документация и реактивы,запасы пленки и бумага для самописцев,фоторегистраторов,проволочные магнитофоны для телеметрии и оптика...То,что Сталинская Россия вообще не выпускала,а некоторые позиции не может по качеству освоить и до сих пор.Рабоче-крестьянские мародеры вытаскивают лучшие станки и вывозят новенькие заводы из всех стран,не только из Германии,частная собственность не признается.Так под Веной в Австрии был полностью демонтирован новенький радиоламповый завод, вольфрамовые вакуумные печи которого сыграли большую роль.Австрийцы научились откачивать воздух ртутными вакуумными насосами,которые позволяли получать вакуум разрежением до 10 в минус 13 степени мм рт. ст.Для отсталой России это было недостижимо
В Москве быстренько строится концлагерь на Октябрьском поле.Вполне комфортный - герр ф. Арденне живет в двухэтажном особняке,на лестнице портрет фюрера и его при награждении Рыцарским Крестом.
Мой отец и мать кончили МИХМ в 1948г.,и весь курс мальчики были распределены в этот концлагерь,который был зашифрован как НИИ Главмосстроя №9 - знаменитая 9-ка.Платили хорошо,главное - паек в голодной стране.Вместо общей амнистии - мужиков после плена гноили в лагерях,а в деревнях выли от одиночества бабы, которые не знали,как прокормить детей.
Теперь там курчатовский институт,но правильнее было бы назвать его именем Арденне.Немцы привезли также отработанные схемы промышленного атомного реактора и реактора-размножителя.Ведь именно они - пионеры в атомной области, на о.Рюген Балтийского моря была взорвана первая испытательная мини-бомба,в Померании - вторая.При испытаниях погибли около 700 советских военнопленных ("подопытные кролики").Мощность - около 5 килотонн.
Каждому немцу придали по 5-6 советских инженеров - учеников,часто немецко-говорящих.Наши жили в казармах,могли выйти в город по пропускам,но указывали в пропуске куда,к кому,место.Например," к\т хроники,Пушкинская площадь,сеанс 14-30".Ф.Арденне никого не боялся,по праздникам разгуливал по лагерю в полной форме с наградами.Отец и мать часто приглашались к обеду,так как учили в институте язык и были немецкоговорящими,а мать неплохо играла с фрау Арденне в 4 руки на ф-но.
От НКВД был приставлен Игорь Курчатов,которого не надо путать с физиком Борисом Курчатовым.Если в мемуарах написано,что в Академии Наук было совещание Ландау,Капицы (будущих академиков СССР) и др. и упомянута фамилия Курчатов,то это Борис,а если Лаврентий Палыч с Иосифом Виссарионычем заслушали доклад - то это Игорь.Так чекист стал великим физиком.
Параллельно в промышленном реакторе объекта "Челябинска-40" был получен плутоний для первой совковой атомной бомбы,после её испытания немец доктор Н.Риль стал Героем Социалистического труда.
Тогда настал черед массового производства боеголовок и промышленных объемов очистки радиоактивного урана.
Сейчас понятна та наглость,с которой Сталин вел себя в 45г. на Потсдамской конференции - он знал,что немецкая бомба и немецкий уран уже у него в руках. Более того,теперь стало ясно,что японцы получали от немцев уран в обитых золотом ящиках,перевозимых на подводной лодке,имеются данные о проведении ими экспериментального взрыва у берегов Кореи.Последняя лодка весной 45г. всплыла и сдалась американскому эсминцу.Вот почему США ответили Хиросимой и Нагасаки,а не для запугивания Сталина.Этого маньяка уже поздно было запугивать, Арденне уже работал в Москве.
Затем Арденне перебросили в Сухуми,где на берегу бухты был построен новый научный центр,центрифуга очистки изотопов урана.Объект носил шифр "А",потом А-1009 МинСредмаша,и я не советую гражданам отдыхать и купаться в Сухумской бухте без дозиметра.Отец с матерью переехали туда,и до школы я жил в родной Абхазии.Было несколько аварий с выбросами изотопов.
Барон ф.Арденне был научным руководителем этого института (СФТИ Сухумский физико-технический институт).Большую роль сыграл также австрийский ученый - радиотехник доктор Фриц.За эту работу барон получил вторую Сталинскую премию 1953г.,и в 1955 году ему разрешили вернуться,но в ГДР.
В конце войны,в 45 году у Германии были реактивные двигатели и серийные реактивные самолеты,первые зенитные ракеты,первые ракеты класса "воздух - воздух",была атомная промышленность,были инфракрасные танковые прицелы и гироскопическая стабилизация морских орудий,РЛС и станции селекции помех, прекрасные пеленгаторы.Были авиационные прицелы и гиростабилизированные навигационные приборы подводных лодок,"голубая" оптика и 1.5 вольтовые радиолампы размером с ноготь мизинца,крылатые и баллистические ракеты.Все это: и куча разработок,документации,и мозгов живых ученых - досталось Сталину. В 80-е,когда все немецкие ученые умерли,закончились и все хоть какие-то достижения "совка".В этой стране никогда не умели создавать.Только уничтожать и воровать чужое...
Зайдите на сайт энциклопедии.И помяните в церкви молоденьких советских дурачков 40-х годов,которые в хлопчатых белых халатах брали голыми руками радиоактивные изотопы,которые ведрами выливали радиоактивные отходы в ближайшую речку,и мало кто из них дожил не то что до пенсии - до 30-40 лет.Было положено целое поколение молодых и талантливых,доверчивых,но просто глупых, которые проектировали дозиметры для других,но сами работали без дозиметров. Их вдовы и дети помнят о них.Вечная им память....
rss_kulturologia
София_Гамерник
Rewiever
«Оппенгеймер» Кристофера Нолана — биографический фильм о Роберте Оппенгеймере, физике-теоретике, «отце ядерной бомбы». В центре сюжета — союз и противостояние Оппенгеймера с государством, трансформация его личных убеждений и работа научной группы над атомным проектом. Через судьбу великого ученого режиссёр Нолан проявляет общие вызовы, стоящие перед исследователями и наукой, как ученые встраиваются в общество и насколько зависят от него. 
Килиан Мерфи отлично показывает трансформацию Роберта Оппенгеймера как из неуверенного энтузиаста в мировую знаменитость, осознающую и умело использующую свое влияние, так и из «взбалмошного позера» в мученика за убеждения: «Мне важно свободно мыслить, чтобы сделать наш мир лучше, зачем ограничивать себя догматом» и «Я считал себя сложнее, чем есть на самом деле».Карьерный путь ученого был практически идеален — лекции Бора и Гейзенберга, работа у Борна, затем возможность завезти в США диковинную квантовую физику, открыть кафедру, публикации в престижных журналах. Наконец, вершина карьеры — великое изобретение и руководство престижным университетом в Принстоне.
Атомная бомба стала самым знаковым изобретением новой науки — квантовой физики. В контексте фильма она сначала мыслилась панацеей, которая «достаточно большая для конца войны, для конца всех войн», а затем превратилась в главную угрозу цивилизации. Ученые реагируют по-разному на участие в «высвобождении великой силы», один из друзей Оппенгеймера Исидор Раби (Нобелевский лауреат 1944 года) с трудом соглашается работать над проектом только после аргумента Роберта: «Я не знаю, можно ли доверить бомбу нам, но нацистам нельзя». Кто-то, как Эрнест Лоуренс (Нобелевский лауреат 1939 года), увлекается работой. Для физиков бомба — в первую очередь открытие, эксперимент, подтверждающий правоту теории. Их многолетний тяжелый труд оказывается не напрасным и, по словам военных, позволяет закончить войну. Вопрос о применении ядерного оружия возникает мимолетом лишь после смерти Гитлера, но Роберт Оппенгеймер одергивает сначала бывших коллег, а затем молодежь, от политического и этического активизма: «Мы создали бомбу, но не нам решать, как её применить». 
Переплетение амбиций политиков и жажды открытий ученых запускает цепную реакцию, вовлекая всё новых людей в неотвратимое движение прогресса и разрушая личности. Куда приведет это движение? Выразительными глазами Килиана Мерфи Нолан дает алармистский ответ, но, может, он не прав? 
