Видимо пришло время отпускать всё прошлое, на совсем. Хранить проблемы, наверное, - глупо, да и так небрежно, что можно сойти с ума. Прошло много времени с тех пор, как мы расстались с Аней, но я не мог, или не хотел вычёркивать её из своей жизни. Скорее не хотел, так как та история показалась мне хорошим сюжетом для романа. К сожалению, роман пишется медленно, а память моя не настолько долговечная, чтобы хранить события пятилетней давности. Я пишу этот черновик больше для того, чтобы потом, вставить его в роман, может быть в том же виде, может быть приукрашенный для усиления тех или иных эмоций, но факт остаётся фактом, – именно его я должен буду вставить в роман, ибо именно эта история подтолкнула меня на написание самого романа.

Как бы не показалось странным, но все те люди, с которыми как-то связывается моя жизнь, являются в неё сначала в виде образов. Сейчас, это, конечно образы виртуальные, - будь то аватар в icq, mail agent’е или на одном из сервисов электронных дневников: блогов на mail.ru или дневников на liveinternet.ru. Но тогда Интернет ещё не был настолько развитой индустрией, чтобы иметь глобальную популярность. Интернет был у немногих, и я входил в это число немногих, но это не важно.
Однажды в школе, я не помню, - какой это был день недели, какое было число, я помню лишь время года и сам год, когда это произошло. На дворе была осень 2002 года, Ирина Николаевна выловила меня на перемене и попросила помочь. Она знала, что я умею обращаться с компьютерами лучше остальных, при переписывании данных я, обычно, был очень внимателен, старался делать любую работу быстро и с максимальным качеством. В тот злополучный, а, может быть, самый счастливый день моей жизни Ирина Николаевна посадила меня составить список учащихся, собирающихся в поездку в Венгрию. Этот список должен был включать в себя серию и номер паспорта, фамилию, имя, отчество и, содержание последней графы я, увы, не помню, но какая-то третья, всё же, была.
Я сидел в личном кабинете Ирины Николаевны, сквозь жалюзи просачивались солнечные лучи и рваными полосками накладывались на кучу паспортов, небрежно разбросанных по столу Ирины Николаевны.
Первый паспорт, конечно же, я взял свой, проще всего было списать с него данные и забрать домой. Следующий мне в руки попался паспорт моего тёзки Чукина Антона. На фотографии было весьма неприятное лицо, - глаза суровые, стрижка короткая, ну типичный хулиган. Тем ни менее, я понял, что бояться его мне не стоит, так как он годом младше был, ну, а ребят младше я, как-то не боялся никогда.
Списав данные Чукина, я взял следующий паспорт, интересно, но почему-то в тот момент рваный солнечный свет упал на паспорт таким образом, что оттенил дату рождения. Я посмотрел на фамилию, имя и отчество Ершкова Анна Александровна, затем на фото. На фотографии была очень красивая девушка, как две капли воды похожая на Аню Высоцкую, покинувшую школу 754 после 9-го класса, и не оставившую никакой вести о себе. Многие говорили, что она уехала в другой город, и в это оставалось просто верить. Ах, как мне нравилась Высоцкая, в мыслях я всегда называл её кошечка-Анечка, но никогда не смел произносить этого, - боялся. Будучи девятиклассником, мы втроём остались в кабинете физики, около доски, разбирая задачи. Втроём – это я, Лёша Донников и Аня, так вот Аня в какой-то момент встала ко мне в пол-оборота, и когда я смотрел в её тетрадь, в тот момент, когда она задавала мне какой-то вопрос по формуле, я ненароком заглянул за отворот её клетчатой рубашки. Увидев столь сочную, подтянутую, упругую, слегка покрытую шоколадным загаром её левую грудь, было очень трудно думать о физике. Помню, пытался сказать в тот миг что-то невнятное, чтобы с первого раза не разобрала и дала мне возможность подумать, но, Лёшка спас положение и начал объяснение, а я, как дурак, продолжал пялиться, типа в тетрадь, но на самом деле под рубашку. Блин, какой же сладкий это был момент… На дворе было почти лето, наверное, май. Так тепло было от солнечных лучей, так они пригревали, что на душе было тепло и ярко, просто отрада какая-то, нет, наверное, это были очерки влюблённости, но тогда я и не думал, что в моём возрасте можно влюбляться, - таково было моё воспитание, переданное от моих родителей. Я думал, что мне до 18 лет, по статусу не положено влюбляться в девушку. Я очень грустил по этому поводу. Эх, знал бы я тогда, что всё можно… Моя жизнь, возможно, сложилась бы иначе, но, увы, прошлым не живут, о прошлом лишь помнят, делая выводы, чтобы не совершить ошибок в настоящем.
Интересно, будет ли у меня семья, найду ли я ту девушку, с которой у меня будут серьёзные отношения? Хотелось бы. Хотелось бы, чтобы у нас с ней был ребёнок, не один, два или три, чтобы они знали больше, чем знал я в раннем возрасте. Хочется видеть своих детей гениями, чтобы каждый из них превзошёл меня, чтобы я мог гордиться успехами каждого из них. Я даже бросил пить, я не курю, я думаю о своих детях, которым предстоит жить, хочется, чтобы они были сильными и здоровыми, а самое главное – умными, чтобы они стали лучшим будущим нашей странный, которым, мы, увы, не стали и мне кажется, что не станем. Застряли на месте, увязли в пороке, запутались…
Но так я отвлёкся, на самом же деле, солнечные лучи в тот миг падали на фотографию в паспорте так же, как они падали на тетрадь Высоцкой. Аня-Аня, словно электрический разряд пробежал в моём мозге, было похоже на то, что влюблённость от одной Ани к другой переползла в меня в тот миг, взыграла, но тут же разорвалась и исчезла, словно её и не было с мыслями в моей голове: «Эх, красивая… Жаль что ей так мало лет, без вариантов». Посмотрев ещё несколько секунд на фотографию, я продолжил выполнять поручение Ирины Николаевны. Напоследок, я всё же, снова взглянул на фотографию Ершковой: «Почему мир так несправедлив ко мне?»
Венгрия, да, мы поехали в Венгрию. Поезд. С Алёшкой Донниковым, его мамой, Донниковой Татьяной Николаевной, и Женькой Ждановым в одном купе. Дорога. С периодической съёмкой на видео всего происходящего. Прибытие в Чоп, - пограничный пункт между Украиной и Венгрией, - я почему-то помню, как мы покидали поезд, в Москве была платформа на уровне двери в вагон, а в Чопе ещё приходилось спускаться из этой двери по ступенькам. Холодное осеннее утро в Чопе, повышенная влажность, спать хочется, хотя, вроде, и выспаться то удалось. Замёрзшие мы сели в автобус, который, Слава Богу, был тёплым. Лёшка сел с мамой где-то в глубине автобуса, а мы с Женькой разместились поближе экскурсоводу. Сначала для восприятия трудна была ломанная русская речь венгерки Агнеш, но потом привыкли. На границе, как ни странно были не долго, вещи проверили быстро, из автобуса выходили минут на десять, наверное. Ехали сначала в Ньиредхазу, город, который Агнеш всё время называла Ньиредхази, не знаю, почему, но вот так оно было. В окно било осеннее солнце, придавая контраст зелёному цвету травы и деревьям. Запомнился мне, почему-то этот колорит, шоссе, мелькающие вдали крыши католических костёлов и звучащая по радио мелодия песни Nelly feat. Kelly Rowland – Dilemma, кстати, тогда я не знал, как называется эта композиция.
Но, рассказ о Венгрии это, скорее всего содержание другого черновика, а этот черновик не должен, ни в коем случае, отклоняться от Ани Ершковой. Соглашусь, я не замечал её до Будапешта, хотя первый ночлег был в Мишкольце-Тапольце. Там, Аню я совершенно не помню, помню только сестёр Орловых и Ирину Николаевну, посетивших наш, нескромных размеров, домик. Ужас, я почему-то абсолютно не помню ночлега там. Где же я спал, как я ложился спать? Я очень смутно помню… Хотя, я прекрасно помню попытку помыться в душе, там были перебои с водой, я даже замёрз, помню. Свежи воспоминания о том, что наутро пошёл снег.
Аня пришла в нашу, никого не трогающую, четвёрку вместе с сёстрами Орловыми: Катюха приходила к Лёше, Алёнка приходила к Лёше, Анька приходила с ними. Общаться стала со мной. Мы даже прогуляться пошли из гостиницы все вместе. Возможно, уже тогда я произвёл на неё впечатление. Мне вспоминаются эти пустые улицы после 22 часов вечера, когда весь люд, после напряжённого рабочего дня, расслабляется дома, сидя перед экранами телевизоров. Мне так же вспоминаются эти тележки, которые оборудованы противоугонной системой, называемой «1 евро». Мои компаньоны делали покупки в том супермаркете, которому принадлежали эти телеги. Покупки эти были алкогольные, Женя, Катя, Лёша с Мамой и Аня что-то, да купили, а я не купил ничего, денег было мало, - экономил.
Вот о деньгах хорошо, что вспомнил. Я пытался мутить тогда с Фильковой Юлей, одноклассницей, нетрудно догадаться, что первая моя влюблённость, вся, без исключения, была связана с фанатизмом к женской груди. Что грудь Высоцкой заставила меня влюбиться в неё, что потом я за Фильковой бегал, что это обстоятельство не позволяло мне, даже краем глаза, влюблено посмотреть на Ершкову, хотя она мне очень понравилась.
Только однажды моя честность и наивность сыграли на чувствах другого человека, причём, положительно, - это произошло на речном трамвайчике по Дунаю в Будапеште. Да, не только мои слова, что там говорить, - обстоятельства сложились таким образом, что мы с Аней стали на «ты» в тот прохладный вечер с запахом реки и какого-то свежего западного ветра. Лёшку облепили сёстры Орловы, пытаясь согреться, а Аня, как ей ни хотелось, но не смогла приклеиться к Лёшке. Она подпрыгнула, было, схватилась за его руку с вопросом: «Ты тёплый?» и с моментальным ответом: «Нет, - ты холодный». Затем она схватилась за мою руку с тем же вопросом. Неизвестно, что было бы дальше, если бы я промолчал и улыбнулся, но я ответил: «Я тёплый, если ко мне прижаться». Аня в тот миг крепко обхватила мою руку, поближе прижалась и сказала: «Надо же, вправду тёплый!». Это был очень приятный момент нежности, так ласково она это произнесла. Я неловко поглядывал на неё, дивясь её красоте. Может, забить на Юльку, думал я в тот миг, - счастье то вот оно, - рядом. Но нет, возраст, возраст, блин меня останавливал. Вскоре я сам начал замерзать и гнусавым голосом произнёс: «Ну что, Анечка, не будем шаманить насморк, пойдём вниз». После этого Аня была рядом, вроде бы, я завладел её сердцем. Блин, почему, почему, почему я был такой тупой, так сладки были те моменты, так они были сладки, а сейчас у меня никого, ничего, да ещё и сердце чёрствое, в мозгах больше математика, чем романтика и уже не та беззаботность… То было детство, а сейчас моя юность. Как хочется назад, но нельзя. Хочу назад, туда, где не было ещё ужаса, где не было ещё смертей близких, где радовался каждому солнечному лучу, когда девушек выбирал не по внутренним качествам и поведению, а по инстинкту, ведомый лишь музыкой сердца. Кажется, в такие моменты надо всплакнуть, что-то внутри готово подтолкнуть слёзы, но лицо, словно камень не пускает эти слёзы наружу. Столько уже было боли, что я научился сдерживать слёзы, научился не плакать…
Далее был каток, где мы катались, все счастливые, замёрзшие и усталые, устали все, кроме меня. Дальше поезд, поезд, который вёз нас домой. Там мы с Анькой прикалывались над Катькой и Лёшкой. Там, где надо было обменяться телефонами – мы этого не сделали, но потом, через Катю, я узнал телефон Ани. Сначала созванивались, болтали, болтали о ерунде, о музыке, потом стали вместе с собаками гулять. Часто гуляли, бродили по школьному стадиону, а в мыслях у меня одно было – как бы меня с Аней никто не увидел. Мне неловко было, чтобы мои друзья узнали о том, что мы дружим и гуляем, - она же младше, обо мне могут не то подумать…
К зиме всё стало более ясным с Юлей Фильковой, а именно, - она не поехала в Смоленск со школой, хотя я очень этого хотел. Из Венгрии я привёз ей марципановую фигурку, - лисичку. Кстати, символ, лисичка, кто бы мог подумать? Я только сейчас вижу этот знак. Не был бы я знаком с Эрнестом Катаевым, я бы никогда не узнал, что бывают люди-лисы. Марципановая лиса, подаренная Юле, да это же ничто иное, как знак свыше, что подвох, с её стороны один подвох, она лисица, но я узнал об этом перед Смоленском от её сестры. Узнал, что у Юли есть парень, я наслушался о нём довольно много, чтобы понять, что Юля – это не моё. В мыслях: «Опоздал! Но когда?». Все мысли негативные свелись сразу на одноклассника – Шкурина Колю, который так же, как и я, ухлёстывал за Юлей. Но у него были преимущества – он играл на гитаре, и на одном из школьных мероприятий они вместе играли сценку. Когда я узнал от Юлиной сестры о том, что её парень играет на гитаре, - всё свелось на Шкурина. В Смоленске я хотел с ним разобраться. Но получилась иная история, которую поведаю, не знаю, завтра ли или в последующие дни. Но поведаю, - черновик надо создать до конца.

«Как же всё сложно…» - думал Флэш, когда узнал, что для поездки в Финляндию и Швецию нужен загранпаспорт. Этого самого документа у Файтонова и не было. Предстояло его оформить. Нервничать по поводу оформления заставлял Никита Виноградов, так как по этой части он был осведомлён, как никто другой в девятом классе «В». Его мама работала туристическим агентом, поэтому сам он не волновался по поводу своей поездки, поскольку заграничный паспорт мама пообещала ему сделать за неделю. И это давало ему возможность стращать товарищей тем, что загранпаспорт оформляется не менее месяца. Таких сроков на ожидание у Файтонова не было.

Вместе с мамой Флэш начал собирать необходимые элементы, которые требовал ОВИР. Нужны были фотографии. Их, благо, в сервисе сделали сразу же за дополнительную плату. Остальные элементы были в наличии, что позволяло ехать в ОВИР Бабушкинского района. Что и сделали.

Всё это проходило в таком бешеном ритме, что Файтонов не успевал анализировать возможные исходы событий. И вот, подходя к ОВИРу, у Флэша слегка зарябило в глазах. Рябь оказалась крайне неприятной. В углах газ непрерывно бегали серые и чёрные точки, похожие на ту рябь, что высвечивается на экранах аналоговых телевизоров при отсутствии сигнала. После того, как рябь прошла, заболела голова, причём таким образом, как будто глазница пыталась вытолкнуть из себя глаз. Боль переползла в висок, Файтонов терпел. Так с болью он дошёл до ОВИРа. Положение спас стул, который никто из присутствующих не занимал в течение пяти минут. Флэш присел, его прошиб пот, снова пошла непонятная рябь в глазах. Не в силах справляться с собой он прилёг на стоявший рядом стол и закрыл глаза. Даже в таком состоянии назойливая рябь не отпускала.

История загранпаспорта Файтонова началась без его собственного в этом участия, - всё, что он сделал – поставил личную подпись на бланке. К тому моменту ему стало легче. На все вопросы о плохом самочувствии Флэш отвечал маме, ссылаясь на то, что не выспался. Поставив подпись, он встал со стула и зашёл с мамой в кабинет. Там Ольга Олеговна передала работнице ОВИРа бланк и фотографии и попросила сделать паспорт, как можно быстрее. Служащая любезно сказала, что будет сделано всё возможное.

Покинув здание Бабушкинского ОВИРа, Файтоновы направились в сторону дома. На свежем воздухе Флэшу, определённо, стало легче, но он пребывал в ослабленном состоянии. Организм потратил на восстановление значительную часть энергии.

Как только Файтонов вошёл в квартиру, он сразу же направился в свою комнату и лёг на диван. В глазах снова появилась рябь. Он закрыл глаза. По старой схеме рябь превратилась в головную боль, поползла от глазницы к виску, там и зависла. Флэш перевернулся на бок и тут странный недуг неожиданно приобрел новые формы, - начали неметь зубы и язык. Файтонов не мог произнести ни слова – стало страшно. Онемевшим речевым аппаратом он кое-как попросил маму дать ему средство от головной боли. Ольга Олеговна, не долго думая, достала анальгин и дала выпить сыну. Через минут двадцать прошла головная боль и онемение. Рябь больше не возвращалась. Обрадовавшись этому событию, Флэш прибежал на кухню пообедать. С редким удовольствием он съел суп и гречневую кашу с молоком.

Посидев минут десять на диване после сытного обеда, Файтонов осознал, что, скорее всего, странный недуг к нему больше не вернётся. Вдохновлённый этой идеей, он уселся за любимую игрушку – компьютер.

Приступ, накинувшийся на Файтонова, проявился впервые. Связать его с чем-то конкретным не представлялось возможным. Словно нечто или некто внутри противился поездке Флэша заграницу. Стоило бы ему сказать маме о своём неприятном самочувствии – в ОВИР бы в тот день они не попали. Поездка оказалась бы на гране срыва, поскольку потеря дня могла быть весьма существенной. Жизнь выводила Файтонова на новый уровень, который грозил переменами, и что-то внутри это осознавало.

Через неделю Ольга Олеговна отнесла в ОВИР коробку конфет, дабы напомнить о том, что некий Флэш Файтонов стоит у них на «скорой» очереди. Всё та же сотрудница, так же любезно сказала, что всё будет готово через три дня. Через три дня Файтонова забрала паспорт сына и сказала, что вечером привезёт загранпаспорт. Слова её, как всегда не были пустыми. Вечером к Флэшу вернулся его паспорт гражданина Российской Федерации с отметкой о получении заграничного паспорта и прибыл свежий документ – загранпаспорт. Сие обстоятельство вызвало высшую степень удивления. Всем нутром Файтонов радовался. Глаза его блестели, не было дела до домашнего задания или компьютера. Он знал, что он едет открывать новые горизонты. Душа пела: «Жди меня, далёкий северный край! Я еду!»