hlebniks все записи автора

Автор brombenzol

Казачка Фрося пятидесяти с небольшим лет была, как сказали бы сегодня, женщиной брутальной. В послевоенные годы говорили проще: базарной бабой.  В ярком платке, кирзовых сапогах и платье в цветочек, целыми днями она стояла, облокотившись о прилавок, лузгала семечки и обсуждала с торговками-соседками проходящих мимо станичников.

Длинная коса её, всё ещё тугая, как канат, и не тронутая сединой, спускалась по спине до самой поясницы, а зычный голос был слышен за версту: если Фрося открывала рот - в станице закрывали окна. Торговала она самодельными бумажными цветами, во всём похожими на хозяйку - большими, яркими и брутальными.  Особенно неуместно эти жизнерадостные цветы смотрелись в гробах с покойниками, но именно для покойников их и покупали: станичники отправлялись  в гости к Богу с весёлыми венками Ефросиньи.  В очереди у ворот в рай остальные свежепреставившиеся смотрели на них с недоумением и отпускали неуместные моменту шуточки. Заслышав смех, апостол Пётр выглядывал в окошко приворотной башни и по венкам тотчас узнавал, откуда прибыли новобранцы.

Фрося была малограмотна, прижимиста и тщеславна.Но как и во всяком человеке, даже в самом дальнем приближении занятом искусством, жило в ней  желание сотворить красоту. Такую, чтобы все вокруг ахнули и сказали:
- Ну Фрося! Ну талант!
О том, что исполнения некоторых желаний следует бояться, она и знать не знала.

Шёл второй или  третий послевоенный год, когда руководителям учреждений спустили сверху директиву: на первомай в станицу ожидается иностранная делегация,  не ударьте в грязь лицом и наглядной агитацией. В учреждениях закипела работа. Директор одной из школ обратилась к цветочнице.
- Колонну украсить? - не сразу поняла та. - А кого хоронить будут?
- Да шо вы такое говорите, тётя Фрося! - ответила директор. - Никого хоронить не будут, это Первомай: к нам иностранцы приедут. Дети возьмут знамена и портреты и пойдут с ними на улицу.  Но, - сразу решила расставить все точки над "и" учительница, -  денег у нас немного.
Первый раз в жизни Ефросинья пропустила слова о деньгах мимо ушей. Она перекинула косу со спины на грудь и с волнением поинтересовалась:
- Портреты? Кого портреты?
- Как кого? - удивилась директор. - Сталина, Ленина, конечно.
- Я согласная на ваше немного! - заявила Фрося, не став торговаться. - И знаешь, шо я  вам зроблю? Я вам Сталина с Лениным из цветов зроблю!
Перед мысленным взором цветочницы её работы уже несли мимо трибуны с иностранцами. И кто-то самый главный - тихо, чтобы иностранцы не услышали и не увезли портреты за границу -  приказывал помощнику:
- Немедленно выясните, кто это сделал! Отправьте работы в Москву! На выставку достижений народного хозяйства!

Две недели Ефросинья не появлялась на базаре - она трудилась не покладая рук и не разгибая спины.  Она кушала один раз в день, не задумываясь, что ест. Она  забыла про семечки и пересуды с соседками.  Всю её от пяток и до макушки поглотили образы вождей социалистической революции. Даже 
бегая до ветру, она мысленно дорисовывала лысину одного и усы другого. Через две недели на демонстрацию вышла школьная колонна, неся перед собой  два огромных цветочных портрета. Вожди получились узнаваемыми, только Владимир Ильич выглядел немного фиолетовым и хмурым, а Иосиф Виссарионович, наоборот, чересчур румяным и улыбчивым. Работы Ефросиньи пронесли мимо трибуны с иностранцами, и те с любопытством смотрели и хлопали в ладоши. Только "самый главный", стоя рядом с иностранцами, побледнел и тихо, чтобы не услышал никто из заграничной делегации, спросил помощника:
- Почему у Сталина нос красный? И у Ленина синий? Немедленно выясните, кто это сделал!

Вскоре состоялся суд.  Ефросинью доставили в зал заседания под конвоем: два крепких мужика едва сдерживали орущую торговку:
- Я за товарища Сталина под пулю  пойду! -  в отчаянии от своего положения кричала она. -  Где это видано за портрет вождя рабочего чиловика судить?!
Умолкла торговка лишь через четверть часа под угрозой удаления в тюремную камеру. Зал был полон, цветочницу знала вся станица. Выслушав обстоятельства дела, судья задал Фросе вопрос:
- Кто Вас надоумил сделать товарищу Сталину красный нос?
Станичница Фрося пятидесяти с небольшим лет и девяноста с небольшим килограммов поднялась со своего места и зычным голосом, от которого сами собой захлопывались ставни, выпалила:
- А ты шо решаешь за товарища Сталина, как ему выглядеть?! Ты кто такой противу него?! Он шо не из простого народа? Он в праздник выпить права не имеет?!
И такой у неё в этот момент был отчаянный вид, такая убеждённость в праве Иосифа Виссарионовича накатить стаканчик красного в законный выходной, что зал не выдержал и громко, от души заржал. Смеялись все. Включая конвоиров и судью.
- А у товарища Ленина почему синий? - отсмеявшись, спросил судья.
- Простыл он! - ответила Фрося.- Не на тёплых скамьях штаны протирал, как некоторые, а в сибирской ссылке революцию готовил!

Удивительное дело!
Её оправдали. 
За отсутствием состава преступления.
Наверное, Богу нравились жизнерадостные, весёлые венки, которые приносили к воротам рая покойные станичники.

Больше цветочных портретов Фрося никогда не делала. До самой смерти она  торговала на базаре и умерла от сердечного приступа прямо в торговых рядах. Её похоронили вместе с непроданyыми цветами собственного изготовления.  На громкий женский голос в приворотной башне отворилось окошко, и в него выглянул апостол Пётр. Некоторое время он размышлял,  глядя на стоящую с венком женщину, а потом открыл ворота и произнёс:
- Заноси, Ефросинья.