В колонках играет - Валайбалалай/Легион уходит в бой
"Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся..."
(Ф.И.Тютчев)

"Good bye, cruel world..."
(Pink Floyd)


Работа спецслужб не только опасна и трудна -- она ещё и грязна. Очень часто с государственной точки зрения цель оправдывает средства, и нет ни одной спецслужбы в мире, которая гнушалась бы ложью и грязными методами. Да, конечно, романтичным выглядит образ героя-разведчика, втирающегося в доверие к врагу и добывающего полезную информацию для своей Родины, а то и точечным воздействием на нервные узлы вражеского государства вынуждающего врага встать на колени. Но стоит вспомнить словосочетание "любой ценой" (т.к. "цель оправдывает средства") -- и приходится заставлять себя забыть о чистых руках. И ногах: "Когда бог, спустившись с неба, вышел к народу из Питанских болот, ноги его были в грязи".

И надо всегда быть готовым к тому, что независимо от твоего вклада в победу ты сам при своей жизни можешь не дождаться никакого официального признания, потому что ещё не время раскрывать карты. Да и не факт, что ты сам сможешь увидеть свои награды: единственное, что тебе могут обеспечить -- жизнь и безопасность, да и то если повезёт. А вот грязные руки и нечистая совесть останутся с тобой навсегда, какому бы благому делу ты ни служил. Особенно если ты не только агент-информатор, но и агент-провокатор.

Иногда мне кажется, что на постмайданной Украине предостаточно именно таких агентов-провокаторов, тщательно демонстрирующих всю мерзость укронацизма, и как только утихнет очередная информационная волна -- тут же следует новый вброс то ли от Фарион, то ли от Корчинского, то ли ещё от кого-нибудь. И ведь что характерно: они не говорят ничего такого, с чем бы не соглашалась и нынешняя киевская власть, поэтому формально к ним не за что придраться. А власть, чувствуя за собой поддержку т.н. пассионарной части общества в лице таких фарионов и корчинских, бодро и весело скачет дальше, к построению подлинно нацистского государства, где истинно европейский козак Мамай будет играть на бандуре рядом с деревом, на котором болтается жЫд. "Народе! Знай! Москва, Польша, мадяри, жидова – це Твої вороги. Нищ їх. Знай! Твоїм проводом є Провід Українських націоналістів, є ОУН." (Є.Леґенда -- керівник ОУН(Б) наЗахідній Україні Іван Климів)

Пожалуй, единственное отличие от нацистской пропаганды в гитлеровской Германии -- при сутствие в списке одвічних ворогів NaziЇ угро-финнов венгров (Хорти и Салаши неодобрительно хмурятся из адского котла). А так всё одно и то же: клятые ляхи, москали да жиды, окончательное решение вопроса коих -- лишь дело времени, и до открытой пропаганды подобного во всех украинских средствах массовой дезинформации рукой подать.

Вот в одном из таких СМД и работал главный герой романа Курта Воннегута "Мать Тьма". Вёл радиопередачи, расчеловечивающие колорадов евреев, причём не только зачитывал полагающиеся тексты, но и сам их писал -- так сказать, подходил к делу творчески, с душой. Был, правда, один забавный нюанс: сам Говард У. Кэмпбелл-младший -- ни разу не немец, а обычный американец, только выросший в Германии (тут, как мне кажется, Воннегут пародийно обыграл собственную ситуацию -- жизнь немца, выросшего в Америке). И когда началась война, Говарда Кэмпбелла нашёл человек, назвавшийся Фрэнком Виртаненом (хотя на самом деле он не был никаким ни Виртаненом, ни Фрэнком, но разве это так важно?), и предложил стать американским шпионом. А для внешнего мира, особенно Германии -- убеждённым сторонником Ідеї NaziЇ Избранной Расы (что, кстати, не могло вызвать никаких подозрений с учётом извечных традиций англосаксонского рыцарства и того почтения, с которым сам Гитлер относился к англичанам), ярым нацистом и пропагандистом (его вещание шло на английском языке). Ему вполне удалось стать своим в достаточно близком окружении фюрера, и никто даже не мог предположить, что расово чистые антисемитские речи несут в себе стеганографический, если можно так выразиться в данном случае, подтекст: посредством неизъявительного языка (запинки, покашливания, длина пауз, акцентированные ударения и т.д.) передавалась информация важного военного значения, хотя сам Кэмпбелл и понятия не имел, что именно он передаёт (в одной из таких передач он сообщил американцам о гибели собственной жены и опасениях за психологическую устойчивость себя как агента, даже не подозревая об этом).

Иногда, конечно, ему приходило в голову: а что будет, если какой-то из пропагандистских моментов довести чуть ли не до логического абсурда? Он пробовал -- и убеждался, что пипл хавает всё, не сомневаясь ни на йоту. Расово чистым немецким сверхчеловекам нравилось всё: и мишень в виде карикатуры на еврея, и переведённые на немецкий антисемитские тексты Кэмпбелла, дополнительно убеждавшие их в том, что окончательное решение еврейского вопроса -- дело жизненно важное для панування немецкой расы, и это дело должно быть доведено до конца во что бы то ни стало, ибо цель оправдывает средства. Да, сам Кэмпбелл лично не убил никого, если не считать толстую, облезлую и больную собачонку сестры своей жены, но разве не его слово вдохновляло тех, кто бодро и весело гнал вереницы людей в газовые камеры, а потом плоскогубцами выламывал у трупов золотые зубы? И разве нет на его собственных руках крови миллионов жертв нацизма? Да, благодаря скрытому смыслу его передач союзники громили немцев, бомбили склады и аэродромы, приближая победу над Гитлером, но сколько мирных людей было убито благодаря этим же передачам без учёта их подтекста? Совесть не взвешивает, совесть обвиняет.

"Я не был повешен.
Я совершил государственную измену, преступления против человечности и преступления против собственной совести, но до сего дня я оставался безнаказанным.
Я остался безнаказанным потому, что в течение всей войны был американским агентом. В моих радиопередачах содержалась закодированная информация из Германии.
Код заключался в некоторой манерности речи, паузах, ударениях, в покашливании и даже в запинках в определенных ключевых предложениях. Люди, которых я никогда не видел, давали мне инструкции, сообщали, в каких фразах радиопередачи следует употреблять эти приемы. Я до сих пор не знаю, какая информация шла через меня. Судя по простоте большинства этих инструкций, я сделал вывод, что даю ответы «да» или «нет» на вопросы, поставленные перед шпионской службой. Иногда, как, например, во время подготовки к вторжению в Нормандию, инструкции усложнялись, и мои интонации и дикция звучали так, словно я на последней стадии двухсторонней пневмонии.
Такова была моя полезность в деле союзников.
И эта полезность спасла мне шею.
Меня обеспечили прикрытием. Я никогда не был официально признан американским агентом, просто дело против меня по обвинению в измене саботировали. Меня освободили на основании никогда не существовавших документов о моем гражданстве, и мне помогли исчезнуть."

А благодарное государство из соображений национальной безопасности может позволить своему агенту единственную привилегию -- право на жизнь, пусть даже под чужим именем, но всё же жизнь, а не петлю палача:
"Я не могу сказать, что не был предупрежден. Человек, завербовавший меня тем давним весенним днем в Тиргартене, – тот человек предсказал мне мою судьбу достаточно хорошо.
– Чтобы как следует выполнять нашу работу, – говорила мне Моя Звездно-Полосатая Крестная, – вам придется совершить государственную измену, верно служить врагу. Вас никогда не простят за это, потому что нет юридического механизма, по которому вас можно простить.
Максимум, что для вас будет сделано, – сказал он, – ваша шея будет спасена. Но никогда не настанет то волшебное время, когда вы будете оправданы, когда Америка вызовет вас из укрытия ободряющим: «Олле-олле-бык-на-воле»."

Немецкий нацизм побеждён. Но поднимает голову иной нацизм -- американский, вдохновлённый победой и требующий крови ворогів NaziЇ -- жЫдов и коммуняк. Железной Гвардии Белых Сыновей Американской Конституции не свойственны сомнения, её члены точно знают, кто виноват и как нужно сделать Америку снова великой. Особенно хорош
карикатурный образ негра-нациста -- Черного Фюрера Гарлема, служащего шофёром у белых нацистов из Железной Гвардии Белых Сыновей Американской Конституции в ожидании своего звёздного часа, когда белые ослабеют и падут, а цветные возвысятся над ними, грозя белым недочеловекам водородной бомбой, которую в конце концов при поддержке всех прочих цветных рас наконец-то сбросят японцы. Hапример, на Китай. В ответ на вопрос "Hа других цветных, что ли?" негр-нацист отвечает встречным вопросом: "Кто сказал вам, что китайцы цветные?"

Что-то знакомое промелькнуло в этом: этническое мифотворчество, Ідея NaziЇ... Hу то есть коммунисты уже не могут принадлежать к Избранной Расе хотя бы потому, что их интернационализм -- страшная и разрушительная штука. Если восторжествует интернационализм, то что же тогда? No Chosen Race? Ідея NaziЇ накрывается медным тазом? А як же тоді панувати над недолюдинами? Hе-е-ет, так не пойдёт, комуняку -- на гіляку, бо це є черговий ворог NaziЇ!

А убивать ворогів всегда готовы спортивные молодые люди, и неважно, как именно будут называться их группировки: хунвейбины, штальхеймы, фрайкоры (снова привет постмайданной Украине и Днепропетровской области с её руководством), штурмовики, "национальные дружины", С14/88 и прочая, и прочая. "Сомневаюсь, что на свете когда-либо существовало общество, в котором не было бы сильных молодых людей, жаждущих экспериментировать с убийством, если это не влечет за собой жестокого наказания" -- и уж тем более, если такое право на убийство предоставляется этим молодым людям государством, пусть и неофициально.

И Кэмпбелл прекрасно понимает, откуда берёт силы подобная ненависть, о чём честно говорит пришедшему убить его О'Харе:
"-- Я не твоя судьба и не дьявол, -- сказал я. -- Посмотри на себя. Пришел убить дьявола голыми руками, а теперь убираешься бесславно, как человек, сбитый междугородным автобусом! И большей славы ты не заслуживаешь. Это все, чего заслуживает каждый, кто вступает в борьбу с чистым злом, -- продолжал я. -- Есть достаточно много причин для борьбы, но нет причин безгранично ненавидеть, воображая, будто сам Господь Бог разделяет такую ненависть. Что есть зло? Это та большая часть каждого из нас, которая жаждет ненавидеть без предела, ненавидеть с Божьего благословения. Это та часть каждого из нас, которая находит любое уродство таким привлекательным. Это та часть слабоумного, которая с радостью унижает, причиняет страдания и развязывает войны, -- сказал я."

А помимо пронацистских передач совестливый интеллигент Кэмпбелл писал в стол стихи и пьесы. В частности, пьесу о любви -- "Государство двоих", о том, что любовь выше политики, да и много чего ещё, потому что у любящих друг друга своё, независимое, отдельное от всех государство. Он очень сильно любил свою жену, которая пропала без вести и, скорее всего, всё-таки погибла:
"Мы были очень популярной парой, веселой и патриотичной. Люди обычно говорили, что мы их ободряем, вызываем желание действовать. И Хельга тоже не шла через войну просто разряженной дамочкой. Она выступала в частях, часто под грохот вражеских орудий.
Вражеских? Чьих-то орудий, во всяком случае.
Вот так я ее и потерял. Она выступала в частях в Крыму, а в это время русские отбили Крым, Хельга считалась погибшей."

А потом она вернулась.
"– Мы так долго были разлучены, я так долго была мертва, – сказала она по-английски. – Я думала, что ты, конечно, начал новую жизнь, в которой для меня нет места. Я надеялась на это.
– Моя жизнь – это только место для тебя, – сказал я. – Ее никогда не мог бы заполнить никто, кроме тебя.
– Так много надо рассказать, о многом поговорить, – сказала она, прижимаясь ко мне. Я смотрел на нее с изумлением. Ее кожа была такой нежной и чистой. Она поразительно хорошо сохранилась для женщины сорока пяти лет."

Мистика любви, способной превозмочь время и задержать старость? Да нет, никакой мистики, всё оказалось проще простого, но выяснилось это только тогда, когда она умерла во второй раз -- уже окончательно и бесповоротно. "Мать Тьма" -- сугубо реалистический роман, здесь нет ни грамма фантастики -- ни льда-9, ни тральфамадорцев, есть только миг между прошлым и будущим, который... ну, вы поняли. Хуже всего, когда прошлое ненавистно, а будущего нет. И поэтому, когда Говард отказался от предложения, сделанного ему советской разведчицей Рези -- да-да, той самой сверхчеловеческой девочкой, некогда спокойно отдавшей на уничтожение обожавшую свою хозяйку больную собачонку, занявшей место своей сестры Хельги именно потому, что она с детства была влюблена в Говарда и пошла на сотрудничество с советской разведкой только для того, чтобы найти его -- а дом уже окружили американские контрразведчики, она приняла яд. Именно потому, что её детской мечте о государстве двоих так и не суждено было сбыться, а иной жизни она не хотела.

Из разговора Говарда с тестем, убеждённым нацистом:
"– И знаете ли вы, почему мне теперь наплевать, шпион вы или нет? – сказал он. – Вы можете сказать мне сейчас, что вы шпион, и все равно мы будем разговаривать так же спокойно, как сейчас. И я позволю вам исчезнуть в любое место, куда обычно исчезают шпионы, когда кончается война. Знаете, почему? – сказал он.
– Нет.
– Потому, что вы никогда не могли бы служить нашему врагу так хорошо, как служили нам. Я понял, что почти все идеи, которые я теперь разделяю, которые позволяют мне не стыдиться моих чувств и поступков нациста, пришли не от Гитлера, не от Геббельса, не от Гиммлера, а от вас. – Он пожал мне руку. – Если бы не вы, я бы решил, что Германия сошла с ума."

Стало быть, именно он, агент американских спецслужб Говард Кэмпбелл, тоже поработал преполдавателем науки ненависти в нацистском университете миллионов -- как в Германии, так и в родной Америке, где на виду скачут разве что опереточные нацисты вроде Железной Гвардии Белых Сыновей Американской Конституции, а более умные -- настоящие наци -- ждут более подходящего времени, чтобы во всеуслышание заявить всему миру об исключительности Американской Naziи, обосновывая её грядущее господство над миром. Жестокая шутка Мироздания -- дать понять человеку, боровшемуся с нацизмом, что и он тоже основательно приложил руку к преступлениям нацизма, не так ли?

"Прощай, жестокий мир!" -- пишет в конце своего дневника Говард, прощаясь с прошлым, с будущим, которого нет, а заодно и с жизнью. И тут же рядом -- сомневающееся: "Auf Wiedersehen?"