ТКАЧИХИ ЗА СТАНКОМ
ВОРСИСТЫЙ КОВЕР -КАРАБАХСКАЯ ШКОЛА
История коврового искусства в Азербайджане зародилась давно, еще в бронзовом веке. Именно в эту эпоху ковер стал неотъемлемым предметом обихода древних жителей этой страны, воплощая в себе эстетику гармонии, идеи, художественный вымысел, полет фантазии, четкость изображения, всю цветовую гамму окружающей природы.
Еще в V веке до н.э. греческий философ Ксенофонт указывал, что иранцы заимствовали обычай изготовлять и пользоваться коврами у далеких предков азербайджанцев – мидян. А античный историк Геродот оставил потомкам сведения о том, как на Кавказе изготовлялись применявшиеся в ковроткачестве растительные краски, обладающие большой прочностью и красивейшими оттенками. Начиная с VI века н.э. исторические и литературные памятники дают обширные и ценные сведения об азербайджанском ковре.
Восторженные высказывания о величайшем разнообразии, искусстве выделки, редкой красоте средневековых азербайджанских ковров часто можно встретить в трудах албанского историка Моисея Каланкатуйского (VII век), арабских авторов Масуди, Табари, Аль-Мукаддаси, Ибн Хаукаль, Аль-Истахри (IX-X века).
В VIII-XV веках азербайджанские ковры превратились в один из основных товаров, вывозимых с Кавказа на Запад. Как символ роскоши и причастности к высокой культуре они запечатлены на многих картинах великих художников Европы. Например, ковер "Зейва" вписан в картину "Мадонна Каниника" голландского живописца Яна ван Эйка (XV век), итальянский художник эпохи Возрождения Пинтурикью в "Сцене из жизни Энея" изобразил ковер "Гянджа" Газахской зоны, нидерландский художник XV века Ганс Мемлинг дал изображения азербайджанских ковров сразу в нескольких своих произведениях, в том числе в известном триптихе, посвященном Деве Марии.
Особый, "золотой век", прожил азербайджанский ковер в XVI веке, с образованием государства Сефевидов, когда на престол взошел шах Исмаил Хатаи. Поэт, историк, философ, шах Исмаил покровительствовал музам: в годы его правления в стране наивысшего расцвета достигли музыка, поэзия, архитектура, различные виды народно-прикладного искусства, в том числе и ковроделие. Художники-миниатюристы, каллиграфы того времени сыграли огромную роль в формировании школы азербайджанского орнаментального искусства, которая позднее оказала огромное влияние на Восток и создала единый, т.н. "тебризский стиль"(Тебриз – азербайджанский город в Южном Азербайджане, присоединенном к Ирану в результате Гюлистанского (1813г.) и Туркменчайского (1828г.) договоров между Россией и Ираном, в Южном Азербайджане ныне проживает более 36 миллионов азербайджанцев;Северный Азербайджан –ныне Азербайджанская Республика- вошла в состав Российской империи, а позднее – в состав СССР, население около 9 миллионов).
С середины XIX века азербайджанскими коврами могли любоваться тысячи посетителей различных выставок, проводившихся во всем мире. И уже на первых международных Тифлисских выставках 1850 и 1857 года уникальные изделия азербайджанских мастеров были удостоены призов. В истории азербайджанского ковра важную роль сыграли Московская политехническая выставка 1872 г. и Всероссийская выставка промышленности и искусства 1882 г., на последней из которых, в частности, экспонировались ковры и вышивки, созданные знаменитой поэтессой Хуршуд Бану Натаван – дочерью карабахского хана. Эти и многие другие выставки принесли азербайджанскому ковру всемирное признание, славу и награды – золотые, серебряные, бронзовые. А ныне азербайджанские ковры стали достоянием величайших музеев мира, частных коллекций…
Художественные традиции
Любой вид искусства имеет свои технологические особенности, тип, стиль, жанр, школу, и конечно, всех этих особенностей не избежал и азербайджанский ковер, включающий две яркие, неповторимые группы – безворсовые и ворсовые ковры.
Безворсовые ковры именуются еще "коврами быта", обыденной жизни и деятельности народа. Это палас, килим, джеджим, шадде, варни, зили, сумах – представляющие собой как бы начальный этап развития ковроделия, когда ковры создавались путем простого продевания и обвязывания нитей основы и утка. Ворсовые же ковры наиболее сложны по технике вязания: они создаются с помощью узловязания способом – "тюркбаф", открывающим широкое поле деятельности для узоров, сочетания цветов, сюжетов. Именно ворсовые ковры, вобравшие в себя всю красоту окружающего мира, мастерство и вдохновение мастера, и сегодня ткутся разных размеров: малые – халча, гяба, намазлыг, тахт-усту, дошанак и крупные – даст халы, гяба, каждый имеет определенное значение. При этом эстетический принцип азербайджанского ковра вложен в плоскостное решение "картинок", ритмику рисунка, традиционность членения на центральное поле и бордюр, лаконичную геометрию элементов, и все это – во все разнообразии форм, мотивов, художественных идей.
В Азербайджане всегда существовали локальные школы ковроткачества, и школы эти всегда взаимно влияли, обогащали друг друга. В наше время выделяется семь признанных ковровых школ: Бакинская, Губинская, Ширванская, Гянджинская, Газахская, Карабахская и Тебризская. Губинские ковры "Пирябедиль", "Гымыл", "Сырт-чичи" поражают тонкостью выделки и мелким растительным рисунком, убористой цветовой гаммой ярчайших красок, ширванские "Мугань", "Табистан", "Шильян" больше тяготеют к наиболее древним композициям, со строгой идеей ритма и спокойным, монументальным колоритом. Карабахские ковры "Ханлыг", "Малыбейли", "Лямпа" вбирают в себя мастерство композиции, изобретальность фантазии, красочность колорита, а бакинские "Хили-бута", "Новханы", "Фатмаи" привлекают тонким рисунком и сложнейшим орнаментом. В грубошерстных, с бархатистым переливом коврах Гянджи и Газаха "Фахралы", "Шихлы" и "Борчалы" – крупные стилизованно-упрощенные геометрические построения, в тебризских "Сараби", "Афшан", "Лечек-турундж" – декоративная вязь орнамента, круговые и спиральные формы декора, создающие образ вечной гармонии мира.
Более древнюю историю, чем орнаментальные изделия, имеют сюжетные ковры Азербайджана, темы которых черпались из самой жизни.
Музей ковра
С эпохи раннего средневековья азербайджанские ковры "вывозятся в свет", становясь достоянием музеев и частных коллекций. Для сохранения богатейшего наследия страны в 1967 году при Министерстве культуры Азербайджана был создан Государственный музей азербайджанского ковра и народно-прикладного искусства, неоценимую помощь в подготовке экспозиций которого оказал ныне покойный народный художник страны, всемирно известный эксперт ковроткачества Лятиф Керимов.
Регулярные экспедиции сотрудников музея по районам республики позволили значительно пополнить выставочный фонд, детально изучить технологию ковроткачества, обработки шерсти, изготовления красителей, техники производства, конструкции станков и других ковроткацких инструментов. Сегодня музей не только храм искусства с уникальными коврами в хранилищах, но и крупный научный центр страны, из которого черпают познания отечественные и зарубежные специалисты.
Азербайджанский музей ковра обладает самой крупной в мире коллекцией ковров, что позволило провести в Баку по линии ЮНЕСКО два представительных симпозиума по искусству восточных ковров. Международное признание получили музей и как центр по изучению и пропаганде восточного искусства. Самыми древними экспонатами музея являются подписанный автором хурджин (1827 год) с отлично сохранившимися красками и цветовой гармонией, охотничий ковер (XVII век) тебризской школы, ковер "Хиля афшан" (XVIII век) бакинской школы, безворсовые ковры – килим, зили (XVIII век), знаменитые ковры XIX и XX веков.
КОВЕР ШЕЙХ САФИ - ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА
Величайшее творение азербайджанского ковроткачества - ковер «Шейх Сафи», создан в XVI веке в Сефевидской столице Тебризе. Бирюзовый бутон в центре большого по размеру золотисто-желтого купола – как озеро Гёк-гёль - Голубое озеро (расположен на территории Северного Азербайджана), окруженное золотой листвой осенних деревьев! А багрово-красные, желтые, синие бутоны - это же сестры Гёк-гёля, правда, на ковре их не семь, а шестнадцать... Композиционные приемы «ислими» и «хатаи» объединяют всю эту красочную мозаику в нерасторжимое целое.
Ковер, известный в науке под названием «Шейх Сафи», - самый знаменитый и самый большой из сохранившихся до наших дней азербайджанских ковров. Его площадь - свыше 56 кв. метров - могла бы покрыть полы современной четырехкомнатной квартиры, если бы в ней снесли все стены. «Шейх Сафи» был соткан в 1539 году в Тебризе по заказу шаха Тахмасиба для Ардебильской мечети (город Ардебиль находится в Южном Азербайджане- ныне Иран). В 1893 году он попал к англичанам и ныне хранится в Лондонском музее Виктории и Альберта - ковер, созданный талантом и трудом безвестных азербайджанских мастеров, стал ценнейшим экспонатом музея, носящего имя британских монархов...
Огромный ковер помещен в коробку из тонкого стекла.Его параметры: ширина 5,34 м, длина - 10,51 м, а общая площадь ковра - 56,12 кв.м. Количество узлов на квадратный дюйм поразительно - 34.
Конечно, описать красоту такого ковра может только самый талантливый художник. Музей Виктории и Альберта - один из самых богатых и крупных музеев Лондона. Он был основан в 1852 году, а через 47 лет назван именем королевы Виктории и принца Альберта. Здесь собрано около 4 млн. экспонатов изобразительного искусства из разных континентов мира. И, как подчеркивают смотрители музея, лишь один экспонат удостоился редкой в мировой практике высокой чести - празднование 100-летия со дня приобретения музеем азербайджанского ковра "Шейх Сафи".
Об истории этого ковра было много публикаций в научной литературе и прессе.
Ковер был задуман Шахом Тахмасибом I, сыном основателя азербайджанской династии Сефевидов - великого Исмаила Хатаи, который хотел увековечить память своего не менее знаменитого прадеда - Шейха Абу Асаг Ардабелли. Специалисты предполагают, что строительство усыпальницы и работа над созданием ковра шли одновременно и руководились из одного центра. Доказательством тому являются росписи купола мавзолея и миниатюры на центральном медальоне на ковре, которые почти зеркально совпадают. Точно известно, что ковер соткал знаменитый тебризский устад (мастер) Максуд Кашени, который трудился над его созданием около двух лет и закончил свою работу в 1539 году. Ковер отличается красочностью колорита, многообразием цветовой палитры, тонкостью тканья. Справа по краю ковра устад поместил строки из оды Хафиза, увековечив под ним свое имя: "Работа раба святого места Масуда Кашеми, год 946". Вряд ли устад мог мечтать, что его труд будет назван потомками "Восьмым чудом света".
И все-таки всех исследователей до сих пор волнует один вопрос: "Каким образом этот уникальный ковер попал в Лондон?" Есть такая распространенная версия, что "Шейх Сафи" был продан одному англичанину за громадную сумму, перед которой не устояли смотрители мавзолея. Это похоже на правду, потому что в то время в Тебризе активно разворачивали свою деятельность филиалы манчестерской торговой фирмы "Зиглер и К". И якобы ее представитель приценивался к этому ковру. Посетивший Ардебиль в 1843 году путешественник У.Р.Холмс в своей книге "Рассказы с каспийских берегов", написанной после возвращения на родину, писал: "Ничего подобного ковру, который лежал на полу сефидской усыпальницы, я никогда не видел". Но как бы там ни было, в 1891 году ковер таинственным образом исчез из усыпальницы.
Позже, в 1892 году , ковер "Шейх Сафи" был выставлен в торговом зале "Винсент энд К" на лондонской Уикмор стрите. Ковер произвел фурор в английской прессе. Вот на этом аукционе служащие Музея Виктории и Альберта впервые увидели "Шейх Сафи". Но вывешенная стартовая цена за ковер была фантастической для того времени - 200 тысяч фунтов стерлингов. Там же к ковру приценивались и немецкие ценители искусства. Но у английского музея таких крупных средств не было. Зато было огромное профессиональное стремление приобрести этот уникальный ковер для своей экспозиции. И Музей Виктории и Альберта обратился к английской общественности с просьбой оказать помощь приобрести этот ковер, не дать ему уйти за рубеж. И призыв был услышан, хотя англичане, как известно, - расчетливый народ, но здесь они проявили свою солидарность с музеем, деньги были собраны, и ковер перешел в собственность Музея Виктории и Альберта. С тех пор "Шейх Сафи" привлекает большое число посетителей и является гордостью музейной экспозиции.
* * *
Ковер связан с самыми различными сферами жизни и деятельности людей. Эстетически и функционально он близок к архитектуре. Порой ковер цитирует архитектуру - в число его орнаментов входят арки и порталы, колонны и купола, окна и висячие лампады – гяндили (отсюда и слово канделябр). На многих коврах изображены знаменитые архитектурные памятники Востока. Маленькие молитвенные коврики – намазлык (намаз (азерб.)-молитва) - в своем рисунке обязательно имеют архитектурную деталь - Михраб - алтарь в мечети. В любом месте, расположившись на молитвенном коврике, молящийся способен ощутить себя в желаемом интерьере - архитектурном пространстве храма. Но и сам реальный интерьер - в мечети ли, во дворце ли - немыслим без ковра. Карабахские ковры специально ткались с учетом архитектурного пространства - удлиненных комнат. Покрытие этих продольных пространств обеспечивалось целым комплексом ковров - так называемым «дест хали-гябе» - комплектом, состоящим из четырех ковров - основного центрального, двух боковых и головного. Подобно тому, как музыкальный «Дестгях», вбирающий в себя разные элементы мугама - шобе, аваз, гюше, тесниф, ренг, - является законченным целым, так и части «дест хали-гябе» объединяются общей композицией.
Составляя органический синтез с архитектурой, ковер еще теснее связан с ежедневным бытом людей. Он источник тепла и уюта зимой, в закрытых помещениях, летом - расстеленный на полянах, лесных лужайках, у прохладных родников, он служил контактам людей на выделенном из целого ограниченном пространстве, их общению, беседам. Ковер - необходимый атрибут музыкальных и поэтических меджлисов (вечеров, салонов).
Воплощая многочисленные и разнообразные функции, азербайджанский ковер является и чем-то большим, чем совокупность всех этих практических назначений. Азербайджанский ковер - не только один из важнейших элементов национального уклада жизни, не только разновидность декоративно-прикладного искусства; с ним связаны и этические, нравственные нормы народного существования. Испокон веков азербайджанский ковер выражал не только эстетические пристрастия народа, его критерии красоты и соразмерности, но и более отвлеченные, философские категории национального образа мышления. Борьба добра со злом, изменчивость быстротекущей жизни, в которой цветение чередуется с листопадом, ее круговорот, олицетворенный в караванах верблюдов, бредущих по замкнутому квадратному пространству из одного в другой угол и возвращающихся к исходной точке, - все эти мотивы, по-разному отраженные в наших коврах - то в виде зримо - сюжетных рисунков, то зашифрованным языком орнаментов и знаков, - были своеобразной формой размышления о жизни и смерти, о мире и смысле бытия.
И, естественно, в круг размышлений человека с древнейших времен входят и фантазии о полете. Он придумывает причудливые сказки о коврах-самолетах, о летательном средстве, способном вознести человека на небеса, не отрывая его при этом от ковра, на котором он сидит, ест, пьет, спит: мечта о необычном, при условии сохранения привычного, знакомого. Но ковры связаны с полетом не только в сказках и снах; в самих узорах восточного ковра есть эта устремленность ввысь. Один из самых популярных композиционных приемов азербайджанского ковра- «ислими», известного на Западе как «арабеск», имеет много разновидностей. И одна из них называется «ганадлы ислими» - крылатое ислими. Замысловатые, запутанные линии узора имеют, однако, четко выраженную направленность- траекторию взлета, энергию взмаха крыльев, устремленность в небеса; человек мечтает летать.
* * *
Азербайджан - один из древнейших очагов цивилизации, история нашего ковроделия уходит в глубь тысячелетий. Древнейший из обнаруженных ковров - знаменитый пазырыкский ковер VI-V столетия до нашей эры, найденный во время археологических раскопок на Горном Алтае, по авторитетному мнению своего первооткрывателя и исследователя С. И. Руденко, имеет индийские истоки.
Археологические раскопки на территории уже самого Азербайджана подтверждают древность ковроткаческих традиций на этой земле. Во время гюльтепинских раскопок ( в местечке Гюльтепе) обнаружены ковродельческие орудия, относящиеся к IV-III тысячелетию до нашей эры, и ступа того же периода со следами красок.
О том, что в этих краях издавна владели секретами крашения, пишет и Геродот {V век до нашей эры): «...в тамошних лесах есть и деревья, покрытые листьями такого рода, что их растирают, смешивают с водой и этим составом рисуют себе на одеждах узоры: эти узоры не смываются и стираются вместе с материей (особенно шерстью), как бы вытканные с самого начала». Проходят годы, столетия, и о высоком уровне ковроделия в Азербайджане свидетельствуют античные, арабские, русские, европейские, китайские путешественники и ученые: Ксенофонт, Табари, Мукаддаси, Марко Поло, Афанасий Никитин. О высоком умении наших ткачей говорится и в русских былинах.
* * *
Зарождение и развитие искусства ковра на территории Азербайджана, безусловно, были связаны с рядом объективных факторов, и не в последнюю очередь - с географическим расположением этой земли на стыке Востока и Запада. Здесь, по гряде Большого Кавказа, проходит граница между Азией и Европой. Здесь исторически соприкасались мир исламской культуры с миром культуры христианской. По этой земле проходили большие караванные пути средневековья. Тема караванов отразилась в орнаментах азербайджанских ковров. Караваны везли, в числе прочих ценностей, и ковры.
Переходя границы разных государств, торговцы в качестве пошлины расплачивались коврами.
Разными путями азербайджанские ковры попадали на чужбину, оказывались далеко от родины, далеко от тех неприметных сел и маленьких деревушек, названия которых именно благодаря этим ковровым изделиям входили в мировую искусствоведческую лексику. В самых больших музеях мира под уникальными экспонатами есть таблички с родными названиями: Чичи, Пиребедил, Хиле - названия крошечных селений, которые не на каждой карте отыщешь, благодаря неповторимым узорам своих ковров становились общепринятыми обозначениями различных стилей, форм, методов в ковроделии. В Праге и Будапеште, Лондоне, Париже и Риме, в Нью-Йорке и Вашингтоне, Бомбее, Стамбуле и Анкаре, в витринах ковровых и антикварных магазинов выставлены изделия с до боли знакомыми названиями: Гобустан, Ширван, Гянджа, Карабах, Тебриз, Куба, Казах...
Имена азербайджанских городов, деревень, областей и земель, давшие названия разным группам и подгруппам ковров, все же не застраховали их от географической путаницы. В одной европейской энциклопедии объявляются «традиционными персидскими названиями» сугубо азербайджанские понятия «арадансалма» и «яндансалма». (Кстати, эти слова буквально так, по-азербайджански, воспроизведены в тексте книги и, конечно же, никакого отношения к персидскому языку –фарси- не имеют.) Все группы и подгруппы азербайджанского ковра, связанные с именами азербайджанских городов, селений, династий и племен - Тебриз, Сефеви, Афшар, Дербент, Амираджан, Кобы и др., растворены в слишком общем термине «кавказский» или неверно указаны как «персидские». Крупнейший теоретик и практик коврового искусства, ученый и художник Лятиф Керимов, выступая на конференции в Лондоне, научно аргументированными фактами утверждал, что 90% ковров, известных в мире как «кавказские», - азербайджанские ковры.
В середине прошлого столетия на всемирной выставке в Париже и в 1918 году на всероссийской выставке в Петербурге с большим успехом демонстрировались азербайджанские ковры.
* * *
В соленых болотах находили уникальное насекомое - «гырмыз» - очень ценную темно-красную краску добывали именно из него. Ранней весной собирали полевые цветы, коренья трав, осенью - пожелтевшие листья тутового дерева - для желтого цвета. Желтую краску получали также из коры дикой яблони, а оливковую - из ягод бузины. Для крашения шерстяной пряжи годились и кожура репчатого лука, и стебли виноградной лозы, полынь и барбарис, засушенная корка граната и зеленая кожура только-только поспевающего ореха. «Красительным потенциалом» обладали и минералы, и деревья - дуб, чинара, ива...
Надо было знать и время использования каждого плода, каждого дерева - от этого зависело, какими получатся краски - светлыми или темными. Осень - была сезоном ореха, барбариса, весна - дуба, ивы, яблони. Шафран, алычу и айву можно было использовать лишь в пору цветения, а некоторые цветы, наоборот, были пригодны лишь после увядания. Их собирали, сушили и долго хранили до того, как использовать в качестве красителя. Но и кипятить эти разные ингредиенты надо было лишь в определенных емкостях, например, в медных казанах. Все имело значение: и химические реакции, связанные с процессом окисления, и особенность медных казанов медленно нагреваться и медленно охлаждаться. Как бы то ни было, эти законы бесценного опыта, по крупицам добытого людьми в течение многих столетий, обеспечивали высокое качество крашения шерстяной пряжи и, следовательно, обеспечивали ковроделие высококачественным материалом. Не менее сложным был и сам процесс возделывания шерсти, пряжи - все это основывалось на фундаменте тысячелетнего опыта, на выводах незащищенных диссертаций, ненаписанных исследований, неизданных книг, на выводах, являющихся плодами пытливых наблюдений многих поколений.
Азербайджанские ковры разделяются на несколько больших групп и множество подгрупп. Подлинно научное изучение азербайджанского ковра связано с именем ученого и художника Лятифа Керимова. Именно по его классификации четыре большие группы ковров связаны с четырьмя географическими зонами Азербайджана; Ширванской, Гянджинской, Карабахской и Тебризской. Исследователи находят географические приметы мест, с названиями которых связаны группы; скажем, преобладающий сине-голубой цвет бакинской зоны навеян морскими пейзажами Каспия. Но колорит ковров определенной зоны в еще большей степени зависит и от тех натуральных красителей, которые добывались в этой зоне, - Куба славится яблонями, Геокчай - гранатами, Нахичевань - орехами.
* * *
Азербайджанские ковры разделяются не только по зонам. Они отличаются и по способам изготовления. В наиболее общей форме их можно разбить на две большие группы - ворсовые и безворсовые, но только в группе безворсовых ковров насчитываются десятки видов: палас, килим, джеджим, сумах, шадда, вэрни... А ведь в число безворсовых изделий входят не только ковры. К ним также относятся мафраши и хурджины: чувалы и чулы, хейбе и оркяны, ковровые изделия, которые условно можно обозначить как большие и малые сумки, мешки, попоны и др.
* * *
Значимость ковроделия не только в материальной, но и в духовной жизни людей в восточных странах, и в частности в Азербайджане, определяется и многими другими факторами, на двух из них хочется остановиться. Первый фактор связан с запретом исламской религии изображать человеческое лицо. Второй - закабаленное положение женщины. Парадоксальная диалектика заключается в том, что оба этих исторически негативных фактора стали косвенным образом стимулом для развития восточного ковра.
* * *
В одном из музеев Турции хранится средневековый рисунок пером - человеческое лицо. Исполненный в реалистической манере, он, однако, казался необычным. Приглядевшись, можно понять: все черты человеческого лица - контур, овал, волосы, глаза, брови, нос, рот - были составлены из букв арабского алфавита, и все они, в замысловатых сочетаниях, образовывали имя бога. Мусульманский бог запрещает изображение человеческого лица, но что бы он мог иметь против прославления собственного имени? К какой же изощренной форме должен был прибегнуть человек, наделенный даром художника, чтобы воплотить этот свой дар - написать человеческий лик. Можно ли поверить, что его пером двигало одно лишь религиозное рвение? Если бы это было так, то он мог бы написать имя бога тысячу раз в ровную линию, без особых усилий фантазии. Но он сознательно напряг свою фантазию, чтобы из дозволенных слов создать недозволенный образ, - оценим же драму восточного художника...
* * *
Конечно, проблема мусульманского запрета на изображение человеческого лица не так проста и однозначна, как она порой трактуется. Часто ссылаясь на этот запрет, мы как бы забываем, что во дворцах правоверных мусульманских правителей расцветали всемирно известные школы миниатюристов, изображавших бесчисленное количество мужских и женских образов. Одна крайность не должна порождать другую. То, что эстетические и этические каноны ислама сильно тормозили развитие фигуративных форм изобразительного искусства, не вызывает сомнений. И так же несомненно то, что преграды, вставшие на пути фигуративного искусства, направили усилия художников в сторону условности, декоративности, абстрактных форм отражения бытия. И одним из самых ярких проявлений художественного гения восточных народов стало искусство ковра.
* * *
Наряду с коврами с абстрактным узором (а их подавляющее большинство), существовали и ковры сюжетные. О древнейшем из них упоминает еще Низами Гянджеви, великий азербайджанский поэт XII века, чье творчество послужило неисчерпаемым источником вдохновения не только для многочисленных художников-миниатюристов, но и для коврового искусства. Одним из древнейших сюжетных ковров был сасанидский ковер «Зимистан» (зимний), увезенный арабами в качестве трофея после разгрома Сасанидской империи. Вопреки своему названию, этот ковер, по свидетельству источников, изображал весенние пейзажи. «Зимним» он назывался потому, что его расстилали во дворце зимой и он своими яркими узорами привносил в зимний интерьер буйство красок цветущих садов и полей. Может быть, сасанидский царь Хосров Парвиз, разглядывая его зимой, вспоминал весну.
* * *
Времена года - одна из излюбленных тем сюжетных ковров. Они обычно являются фоном для знаменитых восточных строений - крепостей, дворцов, мечетей, храмов; природа расцветает и увядает - камни остаются неизменными...
Хосров, Фархад, Ширин, Бахрам, Искендер, Лейли и Меджнун - ковры, отображающие персонажей Низами и Физули, сцены из их поэм, - своим стилистическим решением напоминают миниатюры художников прославленной тебризской школы, процветавшей при дворце Сефевидов, азербайджанской династии, основанной в XVI веке поэтом, полководцем, государственным деятелем Шахом Исмаилом Хатаи. Шах Исмаил, сделавший столицей своего государства Тебриз, писавший на родном азербайджанском языке дипломатические письма европейским монархам и лирические стихи своей возлюбленной, пытался создать в своем дворце атмосферу искусства, поэзии, науки. В его дворце была собрана одна из богатейших библиотек того времени, творила плеяда блестящих поэтов во главе с Хабиби, работали талантливые художники-миниатюристы, каллиграфы.
Одним из самых знаменитых миниатюристов, главой азербайджанской школы наггашей-художников был Султан Мухаммед. Ему приписывается авторство эскизов к некоторым коврам той эпохи. Независимо от того, были ли эти эскизы выполнены самим Султаном Мухаммедом или же его учениками, благотворное влияние тебризской школы на искусство ковра, в особенности сюжетного, неоспоримо.
Следует упомянуть и имя другого великого деятеля азербайджанской культуры - архитектора Аджеми-Нахичевани (XII в.), создателя всемирно известных мавзолеев в Нахичевани, два из которых сохранились и поныне. Богатые и изысканные орнаменты этих уникальных памятников восточного зодчества созвучны узорам азербайджанских ковров.
Связь ковра с архитектурой, с изобразительным искусством прослеживается в течение веков и имеет наглядные подтверждения и в наши дни. Многое в живописи народного художника Азербайджана Тогрула Нариманбекова роднит ее со стилистикой ковра.
* * *
Миниатюра, несомненно повлиявшая на ковер, и сама многое взяла от него. Не только цветовая гамма, колорит, изящество деталей перешли из ковра в миниатюру. Миниатюра часто прямо «цитирует» ковры. Причем «цитирует» так точно, дотошно, что по этим «цитатам» ученые безошибочно определяют тип и группу ковра.
Интересно отметить, что азербайджанские ковры «процитированы» не только в восточных миниатюрах, но и на полотнах многих европейских художников. В знаменитых работах Яна Ван Эйка, Карло Кривелло, Ханса Мемлинга, Ханса Гольбейна и многих других мы видим фрагменты азербайджанских ковров кубинской, ширванской, муганской, казахской группы.
Азербайджанские ковры украшают многие знаменитые музеи мира: Эрмитаж в Ленинграде, Музей истории, Музей народов Востока и Оружейную палату в Москве. Метрополитен-музей в Нью-Йорке, Британский музей и Музей Виктории и Альберта в Лондоне, Лувр в Париже, Музей дворца Топкапы в Стамбуле и т. д. Они бережно хранятся и в других музеях Москвы и Ленинграда, Киева, Ташкента, Тбилиси, Еревана.
* * *
Конечно, у ковра, как и у музыки, свой язык. В обстоятельных научных трудах исследуется непростой язык ковра, иероглифы и пиктограммы его сокровенного смысла, шифр и код его замысла. Эти замыслы в своей далекой первооснове, по мнению ряда исследователей, восходят к мифам и магии, к борьбе сказочного дракона, олицетворяющего зло с не менее фантастической птицей Симург, воплощающей идею Добра. Но не эта символика волнует нас сегодня, когда мы стоим, потрясенные, перед чудом великого творения человеческих рук. Мы смотрим на знак S - обозначающий дракона, на орнамент-буту - абстрагированное изображение пламени, смотрим на круги и крестики, лепестки, бутоны, ромбы и пирамиды, на сотни и тысячи узоров ковров, напоминающих богатый разноцветными стеклышками калейдоскоп, мы рассматриваем все это, но удивляют нас не детали сами по себе, а общая красота ковра, мироощущение, которое воплотилось в его композициях, цветовых сочетаниях, настроение, им, ковром, навеваемое. Есть ковры грустные и веселые, радостные, светлые, мажорные и мрачные, угрюмые, даже трагические. Есть ковры, вызывающие ощущения весеннего половодья, молодого буйства чувств, и есть ковры, как бы окутанные легкой дымкой ностальгических воспоминаний. Не ищите в этих словах поэтической гиперболизации, стремления выразить невыразимую прелесть ковра в привычных понятиях беллетризированного восприятия. Пройдите по нашему Баку, дойдите до его сердцевины - Ичери Шехер - Крепости, загляните в Музей ковра, не спеша пройдите по его залам, и вы убедитесь, что разные ковры вызывают у вас разные чувства, по-разному влияют на ваше настроение.
Взгляните издали на гянджинский ковер XIX века; вам покажется, что он как бы дымится, что от него исходит серебристый пар, что он покрыт хрупким инеем или сизоватой дымкой, вам представится, что ковер живой, что он дышит утренними туманами.
Не знаю, как с магией и мифами, но кажется, что источником вдохновения для ковродела служила вот эта самая радуга, стройный кипарис, павлин, распустивший свой хвост, красные маки, «окровавившие» зеленые поля в начале апреля, цветущая алыча, распустившиеся бутоны роз - вся красота реального мира, которая стояла перед глазами неизвестных художников, завязывающих узлы на древнем ткацком станке. Не только художников, но и художниц. Ибо многовековая история азербайджанского ковра - это ненаписанная история женского гения.
* * *
В 1912 году только в Гянджинском уезде насчитывалось более 33 тысяч ковроткачих, а в Кубинском - 39 тысяч.
Выходя замуж, азербайджанка непременно брала в качестве приданого ковер, сотканный собственноручно.
Но в приданое обязательно входили и инструменты ковроделия - киркити - гребни, специальные ножницы и ножи для создания будущих ковров.
Народ опоэтизировал не только сами ковры, их узоры и орнаменты, но и весь процесс ковроткачества, весь инструментарий ковроделия. Ковровые термины вошли в баяты - фольклорные четверостишия. О коврах и обо всем, что им сопутствует, говорится в пословицах, поговорках, присказках. Есть загадки, связанные с коврами. Отгадки несложны - ковровая «терминология» привычна для азербайджанца.
В народном сознании умение ткать ковры приравнивается к самым высоким моральным ценностям. С коврами связано много сказок.
Один из шахов династии Сефевидов Шах Аббас оказался героем многих произведений азербайджанского фольклора. Любопытно, что в одной из сказок приглянувшаяся шаху девушка отказывается выйти замуж за него, пока он не освоит какое-нибудь конкретное ремесло. Шах принимает условие, учится ткать ковры, и, утверждает сказка, именно это спасает его в трудный час. Оказавшись на чужбине в заточении, он ткет ковры и опять же при помощи «ковровой почты» посылает весть о себе своему визирю Аллахверди-хану; визирь замечает на ковре знак «дарлыг нишаны», обозначавший узкое замкнутое пространство, попросту говоря - тюрьму, и понимает, что шах попал в беду, что он в темнице; надо полагать, и шах, и его визирь владели тайным шифром ковровых орнаментов.
Источники свидетельствуют, что в определенные эпохи в некоторых европейских дворах только король имел право ступать по ковру. Азербайджанский ковер глубоко демократичен. Он застилает все пространство комнаты, так что все присутствующие стоят, сидят, полулежат на нем. Он - необходимая принадлежность любого дома как богатого, так и бедного. Английский путешественник XVI века пишет о Шемахе: «Здесь не найдешь человека, будь он даже бедняк, который не сидел бы на старом или новом ковре. Их жилища устланы коврами». Безворсовые ковры считались коврами бедных, и не было дома хотя бы без пары паласов, килимов, джеджимов.
Дом без ковра, в представлении азербайджанцев, напоминал голую пустыню. Характерно признание народного художника Азербайджана Таги Тагиева: «... Когда в летнюю пору мама убирала ковры со стен и пола, дом наш как-то тускнел в моих глазах... Мне казалось, что я попал в серую, безжизненную пустыню».
Поэтому, наверное, и такое почти священное отношение к ковру. Он был едва ли не самой главной из всех семейных реликвий, передаваемых из поколения в поколение. Причем с каждым новым поколением к другим его достоинствам добавлялась и ценность возраста. Семья, даже при самых стесненных обстоятельствах, нуждаясь и терпя лишения, не хотела расставаться с ковром. Порой наступал момент, когда люди, не имея никаких других возможностей выжить, расставались с ковром - ковер и тут играл свою благородную жертвенную роль - попадая неизвестно в чьи руки, он спасал «своих», «близких», «выручал» их в безнадежной ситуации, кормил голодных, одевал и обувал. Ведь ковер, помимо всего прочего, был и материальной ценностью, «твердой валютой». Интересно, что в этом своем качестве ковер приходил на помощь не только отдельной семье, но и целой стране. В трудные двадцатые годы Советское правительство по договоренности с зарубежными электрокомпаниями обменяло сотни пудов ковров на лампочки и медикаменты для населения.
* * *
Труд ковроткачих всегда был трудом творческим, и нельзя было их заставить лишь копировать определенные утвержденные узоры. Это нивелировало творчество, сводило его к трафарету в прямом и переносном смысле слова. Любая застывшая регламентированная форма, любой стандарт, любое бездумное тиражирование губительны для раскованного и свободного искусства ковра.
Несколько лет назад молодая ковроткачиха создала превосходный ковер типа «Пиребедил». Ковер отправили на всемирную выставку в Монреаль, ковроткачиху же попросили сделать точную копию. Она отказалась, объяснив, что не сможет сделать это. Знала - вольно или невольно внесет что-то новое в орнамент, композицию, узоры. Полет фантазии и вдохновение повторить нельзя!