Владислав Иноземцев – директор Центра исследований постиндустриального общества

 

Консолидация политической власти и финансовых потоков радикально изменила суть российской экономики

 

Придя в Кремль в 2000 г. как человек, стремящийся вырвать Россию из ужаса 1990-х гг., президент Владимир Путин четко определил в качестве главной своей задачи восстановление доминирующей роли государства в обществе и, соответственно, упразднение тех групп влияния, которые определяли облик российской политики в годы правления Бориса Ельцина. Вначале многим казалось, что речь идет именно о «зачистке» бизнесменов, не скрывавших своего намерения влиять на общество и политику. Собственники масс-медиа попали под удар первыми: Владимир Гусинский и Борис Березовский вынуждены были покинуть страну уже в 2000–2001 гг. С теми, кто имел более амбициозные цели, церемонились еще меньше: Михаил Ходорковский был изолирован от общества на долгие 10 лет. Однако вскоре оказалось, что замысел не ограничивается контролем за политической сферой и утверждением всевластия чиновничества. Бизнес тоже начал реорганизовываться в вертикаль через создание государственных конгломератов и расстановку во главе них «назначенных апостолов» – людей, отличавшихся не предпринимательскими талантами и опытом, а в первую очередь личной преданностью и исполнительностью.

Желаемый результат – максимальное укрепление государства за счет ограничения свобод личности – был достигнут в общих чертах уже к середине 2000-х, а в нынешнем десятилетии оказался зацементирован настолько, что граждане и бизнес перестали даже задумываться о том, чтобы оказывать на власть хоть какое-то влияние. Как следствие, в стране сформировалась система, в которой политика и деньги слились воедино и где державные и коммерческие задачи в деятельности государственных корпораций и банков различимы все меньше. Доля государства в экономике, по подсчетам ФАС, удвоилась с 35% в 2005 г. до 70% сегодня. Государственный капитализм стал реальностью новой России.

С одной стороны, государство действительно восстановило свои позиции и в политике, и в экономике. Олигархов – т. е. людей, представляющих частный бизнес, но критически влияющих на политическую власть, – в стране не осталось. Предприниматели, занимающие верхние строчки списка Forbes, подчеркнуто лояльны к власти, а их бизнес зависит от бюрократии (в части налогов, лицензий, признания прав собственности, режима таможенного регулирования и т. д.). Наиболее высокооплачиваемыми менеджерами являются главы государственных компаний и банков. Даже формально считающиеся частными компании рассматриваются властью как инструменты, подчиненные ее воле и обязанные действовать в строгих рамках установленных правил. Представители Министерства внутренних дел, служб безопасности, прокуратуры, следственных и проверяющих органов (объединенные в емкое понятие «силовики») превратились в главных экономических ньюсмейкеров.

С другой стороны, такая консолидация политической власти и финансовых потоков радикально изменила саму суть современной российской экономики и обусловила ее новое состояние, ставшее очевидным с начала 2010-х гг. (когда, по тонкому выражению премьер-министра, «включились механизмы торможения, заложенные внутри самой российской модели роста» (Дмитрий Медведев. «Социально-экономическое развитие России: обретение новой динамики». Вопросы экономики, 2016, № 10, с. 9). Это состояние, если говорить кратко, характеризуется практически полным отрицанием всех тех принципов и целей, которыми обладает современная рыночная экономика: конкуренции, эффективности, открытости, развития, технологического обновления. В отличие от Алексея Улюкаева, называющего состояние, наступившее после краха нефтяных цен и маргинализации России в мире, «новой нормальностью», я бы квалифицировал его как новую ненормальность, которая в перспективе не несет стране ничего позитивного.

Стремясь преодолеть диктат крупного частного капитала, власть так качнула маятник, что он ушел далеко в другую сторону. Сформировавшаяся в угаре борьбы с олигархами иррациональная экономика пришла всерьез и надолго, в ближайшие 10 лет наивно ждать перемен. Пора задуматься о формулировании новой модели поведения предпринимателей, учитывающей сложившуюся реальность, – стратегию не столько развития, сколько выживания.

Прежде всего нужно принять как факт, что конкуренция в экономике если и не ушла, то уходит в прошлое. Сломать ее оказалось легко по двум причинам. С одной стороны, доля крупнейших компаний в России сегодня существенно выше (они обеспечивают 77% ВВП), чем в Америке (62%) или Германии (56%). По сути даже не первые 500, а первые 100 компаний, часть из которых являются государственными, а часть – частными, определяют экономику страны; все они включены в единый государственный замысел, целью которого является обеспечение стабильного функционирования системы, или, как обычно говорят, ее «безопасности». С другой стороны, все эти компании не были созданы их нынешними собственниками и менеджерами и поэтому формально или неформально национализировать их не составило большого труда. В России же ренационализация была делом несложным и прошла без особых проблем.

Сегодня крупнейшие предприятия страны удовлетворяют потребности системы в самых разных товарах и услугах, уплачивают львиную долю налогов и иных сборов – и потому бóльшая их часть почти что неприкасаема, по крайней мере в том смысле, что на рынок не будет допущен ни один новый игрок, который может пошатнуть их позиции. Статус и роль подобных корпораций позволяют их менеджерам или собственникам (сами эти статусы становятся всё менее различимыми) относительно тесно общаться с первыми лицами государства. Главной ценностью выступает контроль за экономикой, а не ее развитие – и потому конкурентные стратегии стремительно вымываются. Бизнесу следует учитывать этот фактор и осознавать, что через некоторое время попытки конкурировать будут считаться покушением на святое; важнейшим элементом оптимальной стратегии в такой ситуации станет выявление ниш, выстраивание связей с чиновниками и максимальная включенность в реализацию заявляемой властями повестки. Всё это применимо не только к компаниям федерального значения, но и к более мелким бизнесам, так как система полностью реплицируется на региональном уровне.

Следует начать привыкать к тому, что окажутся полностью обесцененными и самые значимые индикаторы корпоративной успешности – прежде всего показатели прибыли и капитализации. Перестраиваемая на советский лад экономика работает от «освоения» средств, а не от создания новой стоимости. С одной стороны, прибыль в конкурентном частном секторе не является значимым источником налоговых поступлений; с другой стороны, вся бюрократия рассчитывает свои доходы от финансовых потоков, а не от инвестиционного результата. Поэтому прибыль разумнее выводить, чем инвестировать (тем более это и не нужно в условиях вялой конкуренции). Наращивать капитализацию компаний также бессмысленно – причем и государственным, и частным корпорациям (государство не собирается ничего продавать, кроме как самому себе; частным же компаниям бессмысленно надеяться на то, что к ним проявят интерес иностранные или российские частные предприниматели, в то время как внимание со стороны бюрократии приведет скорее не к покупке бизнеса, а к его банальному отъему). Государство, задающее ныне тон, никак не озабочено ни семикратным (в долларах) сокращением капитализации «Газпрома» с 2008 г., ни тем, что «Роснефть», купившая ТНК-ВР, сейчас стóит практически столько же, сколько было потрачено на покупку конкурента, – так что прибыль и рыночная оценка не являются целями, к которым стоит стремиться.

Не стоит проходить и мимо того факта, что экономика стремительно замыкается в себе (оборот внешней торговли с 2013 г. сократился в полтора раза) и на это накладывается насаждаемая идеология самодостаточности. Соответственно, не только офшоризация бизнеса, но и его зависимость от иностранных поставщиков и технологий, а, возможно, даже его ориентированность на западные рынки будет в ближайшей перспективе рассматриваться как существенный минус, способный сделать компанию изгоем. И даже если предприниматели и не считают импортозамещение самым оптимальным из методов обеспечения экономического роста, они должны привыкать к тому, что у власти сегодня совершенно противоположный взгляд на эту проблему и он не изменится в ближайшем будущем, поскольку вектор на обострение отношений с остальным миром выглядит сегодня важнейшим инструментом политического самосохранения режима. Поэтому для выживания независимым предпринимателям следует максимально ограничивать сферу своей деятельности Россией (в особо экстремальных случаях – странами ЕАЭС) и не пытаться вообразить, что они живут в глобализированном мире 1990-х гг.

Суммируя, можно сказать следующее. Оптимальная стратегия для частного бизнеса в современной России складывается из нескольких пунктов. Во-первых, из тотального отказа от любой политизации и, вероятно, из умеренной поддержки провластных инициатив и сбалансированной социальной ответственности. Во-вторых, из встраивания в цепочки, выводящие на системно значимые корпорации федерального или регионального уровня и установления возможно более тесных отношений с представителями правящей бюрократии. В-третьих, из максимального (в рамках легальных схем) снижения прибыли и ограничения инвестиций, ведущих к росту капитализации, – сегодня разумнее создать подушки безопасности вне российской юрисдикции, которые могут быть использованы собственником для своих нужд или поддержки компании в особо сложной ситуации. В-четвертых, из отказа от приобретения новых активов ввиду их возможной «токсичности» и перехода к стратегии органического роста. Наконец, в-пятых, из попыток выстраивания профильных (и даже новых для того или иного предпринимателя) бизнесов в других странах без всяких связей с основной компанией в России.

 

История показывает, что колебания маятника, раскачивающегося между либерализацией и огосударствлением, происходят постоянно и чем сильнее он отклоняется в одну сторону, тем более мощным может оказаться обратный ход. И хотя установившийся в России порядок имеет все шансы задержаться на долгие годы, он тем не менее не будет вечным, и поэтому главная задача современного отечественного частного бизнеса – пережить эпоху «новой ненормальности». Это очень важно для будущего страны потому, что основной причиной безумств молодого российского капитализма 1990-х гг. было полное отсутствие какого-либо опыта предпринимательства. Сохранить тех, кто сумел выплыть из его водоворотов, – важнейшая задача ближайшего десятилетия, в случае успешной реализации которой всем россиянам можно будет смотреть в будущее с умеренным оптимизмом.