Ходорковский Михаил

Тюремные люди. История Алексея*
(* Имена и некоторые детали, которые могут указать на конкретного человека, по понятным причинам изменены)

Сегодня в обществе очень сильны настроения против педофилов. И неудивительно. Явление поистине кошмарное. Результат развращенности пресыщенных людей, ощущающих свою безнаказанность.

Как обычно, политики пользуются любой ситуацией для повышения своих рейтингов. Но «палочная система» при отсутствии реальной судебной защиты порождает не менее чудовищные по последствиям злоупотребления.

Я был знаком с парнем, отбывавшим срок по «педофильской» статье, которому последовательно отказывали во всех прошениях об УДО и снижении срока.

Алексей попал в тюрьму в 19 лет* . . Сейчас ему 22. Молодой, симпатичный, без наколок и других «тюремных особенностей». Работяга, творит чудеса на стареньком токарном станке.

Его история проста: в подростковом возрасте получил условную судимость. За грабеж. Собственно, ничего необычного — по пьяной лавочке отобрал мобильник у знакомого, через час задержали. Дали четыре года условно.

До сих пор жутко смущается, когда я называю его «разбойником» и прошу объяснить зачем.

За тот случай ему явно стыдно. Даже рассказывать не хочет.

Прошло два года, он учился. В 18 лет познакомился на дискотеке с девушкой — несовершеннолетней. Они стали жить вместе. Дома у ее родителей. Надеялись пожениться, когда будет можно. Но началась кампания по борьбе с педофилией. Поселок небольшой, все всё знают. Участковому потребовалась «палка», и он дал делу ход. И бесполезно писали обращения родители девушки, рыдала на суде сама несостоявшаяся невеста. Судья «все понимала», но у нее тоже «палочная система» и кампания.

Итог — пять лет с учетом неотбытого условного срока.

Это — минимум того, что судья могла дать, не считая факта, что приговор несправедлив в принципе.

Два года Ира ждала Алексея. Они надеялись, что суд пересмотрит дело, что отпустят по УДО. Увы, стало очевидно — никто из бюрократов не решится пойти против «линии».

Даже свидания были невозможны.

Через два года Леша написал Ире: не жди. И перестал отвечать на ее письма.

Я смотрю в его глаза. Нет, там нет влаги — там уже застарелое, глубоко скрытое отчаяние.

Сильный, добродушный парень, какими бывают именно сильные и простые люди. Его лишили не свободы — счастья. Он не ропщет, воспринимает тех, кто старше, кто «начальник», как стихию. Пришла волна и оставила на берегу — одного, без дома, без семьи.

Что тут поделаешь?

А мне горько от этой безнадеги, от безжалостности нашей системы, от воплей людей, не желающих знать правду и требующих одного: «Распять!!!»

Люди, остановитесь, оглядитесь! Не все так просто и однозначно.

Таких несчастных только на моем пути встретилось немало. Некоторых ждут. Ждут долго. Они играют свадьбы. В тюрьме. В семьях появляются дети. А отцы продолжают сидеть как педофилы.

Что мы за люди, раз допускаем такое?