КРАТКИЙ КУРС МАГИИ

Дистанционные он-лайн уроки Магического Искусства

 

Прежде чем рассказать о структуре обучения Магии  скажу несколько слов о человеке, который хочет изучать Магию.

Чтобы это изучение принесло пользу именно тебе надо помнить два основных правила:

не навреди

не наживайся.

 

Раскрою подробнее.

Магию нельзя использовать во вред кому-либо, этим ты в первую очередь поставишь несмываемую печать на свою карму, и тебе закроется дорога к совершенству, ты так и останешься недоученным ремесленником.

А также ты внесешь диссонанс в свою жизнь, которого ты можешь сразу и не заметишь, но печать на карме перейдет к детям, внукам и т.д. и весь диссонанс от поколения к поколению будет нарастать.

Но что ты увидишь сразу:  очерствение своей души.

 

Ну да хватит об этом, ведь тебе Магия нужна не для того, чтобы расправляться со своими врагами.

Магия и так поставит их на место, так как усилит твою защиту на высших уровнях.

Не лучше ли обратить взор на творчество. Если в человеке, в его сердце нет Бога, нет любви и веры, то не будет и прикосновения к Божественной Мудрости.

Нет, определенные знания, конечно, будут, может быть и посвящение:

но не знания и посвящение делают человека истинным Магом.

 

Вот здесь и лежит граница между колдовством и Магией, между ремесленником и творцом. Эта разница в способности применить знание, сделать из знания творческий полет мысли во благо окружающим, а не лишь для себя, или же употребить знание на познание еще большего знания.

Недаром среди специалистои Магия называется Искусством, Древним Искусством

Во имя любви и света можно и «черную» силу подвигнуть делать добро, а злые дела могут быть сделаны и через добрые намерения.

 

Некогда говорил Апостол Филипп: «Святым служат и злые силы. Ибо они слепы..»  (Апокрифы древних христиан. Евангелие от Филиппа).

 

В Магии нет черной и белой половины: компонент Магии сила, а силу применяет человек – именно человек может быть «черным Магом» или «белым Магом». Не по словам, а по делам судить надо.

 

Сравни с аналогией: Что есть нож – добро или зло?

Им режут хлеб, им убивают людей! Отвечает тот кто использует нож!

 

Не торгуй магическими знаниями. Закон Магии таков, что за это твои силы иссякнут и ты не пойдешь дальше применения каких-то мелких заговоров, да и их количество будет весьма ограниченным.

Здесь есть другие пути, но об этом позже.

 

Итак приступим…

 

Во-первых осмысли свою новую дорогу…

Ответь сам себе на вопрос: А зачем мне Магия?

Зачем я хочу изучать Магию,

Чего хочу с ее помощью добиться?

Только ясная цель осветит тебе правильную дорогу

и несколько облегчит твой путь.

 

До новых встреч

Следите за рубрикой

КРАТКИЙ КУРС МАГИИ

Дистанционные он-лайн уроки Магического искусства

 

«Душа вращается с колесом звезд, и все возвращается на круги своя... добро и зло чередуются в этом круговороте, являясь единым целым, а не разными вещами.

Неужто в глубине своего сердца ты не ощущаешь, неужто сам не веришь, вопреки всем своим верам, что есть лишь одна реальность,  а мы ее тени, и что все многообразие сущего лишь аспекты одного и того же — средоточия, где люди растворяются в Человеке, а Человек переходит в Божество?

— Нет, — ответил отец Браун».

Дж. Честертон. «Красный кинжал»

 

Еремей Парнов в своей книге «Властители и маги» писал:

 

«Стократно прав мудрейший Екклесиаст: нет ничего нового под солнцем.

Для нас все внове. Любая налипшая на зубах мякина воспринимается как бланманже. С унылой тоской взираю я, как смешно и нелепо держим мы бравый шаг, возвращаясь «якобы к старому» (гегелевское определение). И не пытаюсь, как раньше, поспеть хотя бы за арьергардом, ибо обрел наконец достойное философа успокоение.

Профессионализм журналистики упал сообразно с интеллектуальным уровнем общества, которое, очевидно, с отчаяния ударилось в оккультную вакханалию. К счастью, самозваные астрологи, вещающие с экранов, «черные маги» и «колдуны» вообще ни под какую профессиональную градацию не подпадают.

Все высосано из пальца, без малейшего намека хотя бы на ликбезовские азы мастерства. А ведь оно называлось когда-то Искусством. Притом с большой буквы. И требовало солидного образования. Нострадамус, придворный астролог Карла IX, был, ко всему прочему, «доктором обеих медицин». 

Про Кеплера, вычислившего орбиты планет, и говорить не приходится. А Джероламо Кордано? Боюсь, что его достославное имя известно лишь мистикам-автомобилистам. И то по причине вала, названного в честь изобретателя.

Позволю себе заметить, перефразируя Щедрина, что у нас есть буквально все: финансы, искусства, парламентские дебаты и масс-медиа, но «не как у всех, а лучше». В самом деле, в своем почти поголовном атеизме мы далеко обогнали даже Гольбаха, ибо превосходно обходились без первоисточников, ограничившись чужими конспектами, а то и вовсе заклинаниями, переплюнув тем самым самых фанатичных адептов любого отдельно взятого вероисповедания. Или взять боголепие, которое мы вдруг обрели в одночасье».

 

Далее обратимся к  Д. Квендишу и его книге «Магия Запада»

 

«Движущей силой магии является жажда власти. Ее высшая цель была достаточно точно сформулирована змеем в саду Эдема. Адам и Ева боялись, что, вкусив плод с древа познания добра и зла, они погибнут. Но змей сказал: «Нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло».

 В оккультизме змея является символом мудрости, и в течение многих веков маги занимались поисками запретного плода, который обеспечил бы исполнение обещания змея.

Если устремления мага довести до логического предела, то они выразятся в приобретении высшей власти над Вселенной, в достижении статуса божества.

Своими корнями магия уходит в самые темные глубины подсознания, и в этом заключается ее основная привлекательность, но она являет собой нечто гораздо большее, чем просто любовь к злу или увлечение таинственными идолами.

Это — титаническая попытка возвеличить человека, поставить его на такое место, которое обычно религиозная мысль предоставляла лишь Богу. Несмотря на всю грубость и убожество, это придает ей определенное величие.

Огромное обаяние магии заключается в типе мышления, на котором она основывается. Магическое мышление не беспорядочно, оно обладает своими законами и своей логикой, только логика эта скорее поэтического, а не рационального свойства. Зачастую ее выводы научно не обоснованны, зато с поэтической точки зрения они представляются верными.

Этот тип мышления был широко распространен на протяжении всей истории Европы, на нем базируются широкие сферы нашей религии, философии и литературы, это — краеугольный камень в области духовного и сверхъесте­ственного, в той области, где науке сказать нечего. Можно не принимать его, но он неизбежно находит отклик в глубинах сознания.

Казалось бы естественным относиться к магии как к явлению прошлого, исчезнувшему в безжалостном свете современной науки и скептицизма, однако это не совсем так. Магическое мышление все еще глубоко укоренено в человеческом менталитете. Магию продолжали практиковать на протяжении всей европейской истории, вплоть до сегодняшнего дня, а в последнее столетие количество ее сторон­ников и интерес к ней возросли как никогда со времен Возрождения.

Никто из магов не считает себя черным магом. Во что бы ни верили и чем бы ни занимались современные оккультисты, они считают себя благородными белыми магами, а не зловещими братьями темного пути. В октябре 1964 года полиция Лос-Анджелеса арестовала тридцать девять цыганок по обвинению в предсказании будущего.

Цыганки тут же обвинили полицию в том, что она попирает их религиозную свободу. Они не предсказывали будущее, а предлагали «духовные прочтения». «Цыгане от рождения одарены способностью предугадывать будущее. Это — составная часть нашей религии. Мы — члены Церкви Хиромантии». 

А годом раньше английские ведьмы отмечали один из своих крупных ежегодных праздников — канун Дня Всех Святых, сопровождавшийся магическими обрядами, песнопениями и безумными плясками в обнаженном виде. Сообщают, что одна из обнаженных ведьм заявила следующее: «Мы не антихристиане. Просто у нас другие средства достижения духовного удовлетворения».

Наиболее одиозной и в то же время наиболее блестяще одаренной фигурой среди современных магов является Алистер Кроули, обряды которого до такой степени приправлены сексом и кровью, что, мягко говоря, плохо укладываются в привычную концепцию белой магии.

Однако Кроули заявлял о своем презрении к черным магам. К ним он относил христианских ученых и спиритуалистов, а так­же всех коллег-оккультистов, которые высказывали ему неодобрение.

Вероятно, авторы древних магических трактатов, наставлявших читателя, как вызывать злых духов, истреблять людей, порождать ненависть или принуждать женщин к любви, тоже не считали себя черными магами. Напротив, эти трактаты полны молитв к Господу и ангелам, изобилуют призывами к постам и умерщвлению плоти, а также показной набожностью.

Основное повествование «Grimoire of Hononus», считающееся самой дьявольской книгой, перемежается страстными и абсолютно искренними воззваниями к Богу и благочестивыми высказываниями из мессы. Но в этой же книге рассказывается и о том, как вырывать глаза у черного петуха и приносить в жертву ягненка, для того чтобы вызвать Дьявола.

И дело не только в естественном нежелании людей расписываться в собственных пороках или в том, что услужливый рассудок всегда может найти прекрасные оправдания для вызова Дьявола, истребления врага или причинения зла. Маг ставит своей целью подчинение Вселенной.

Для того чтобы добиться этого, он должен стать хозяином всего сущего в ней — зла, точно так же, как и добра, жестокости так же, как и милосердия, в равной степени боли и удовольствия. В самой основе магического мировоззрения лежит языческое, но не постыдное убеждение в том, что все в мироздании имеет свое место и назначение и что любые переживания обладают потенциальной ценностью.

Совершенный человек, а именно им стремится стать маг, должен пережить все и овладеть всем. Это убеждение тесно связано с магической теорией взаимоотношений между Господом, человеком и Вселенной.

«Человек создан по подобию Божьему», но зачастую звучат и сардонические замечания о том, что «Господь создан по подобию Человека». В магии оба эти высказывания правомерны. Человек может стать Богом, потому что имеет в себе божью искру.

Он является Богом в миниатюре точно так же, как Бог — увеличенным изображением человека. Алистер Кроули определял Бога как «абсолютное тождество внутренней природы человека.

Нечто в нас самих (я вычеркиваю глупую и порочную частицу «не» Арнольда), способствующее праведности» и «великий труд поднять человека до идеальной гармонии с властью вечности, где он и становится Богом. Другой известный колдун, великий маг эпохи Возрождения, Корнелиус Агриппа в 1510 году задавался вопросом: «Как человек может овладеть магическими силами?» — и отвечал: «Никто не может овладеть, но лишь тот, кто сроднился с элементами, покорил природу, взошел выше небес, возвысившись над ангелами и достигнув самого прообраза, с коим и становится коллегой, может делать все».

Эта «абсолютная тождественность» или «прообраз» и воплощают в себе фундаментальное единство, которое маги видят за внешне противоречивыми и разрозненными явлениями Вселенной. Мир, в котором мы живем, может представляться случайным соединением хлама, помойной ямой, но маги уверены в том, что на самом деле он един, как чертеж или какой-нибудь механизм, и что все его части соединены друг с другом в определенном порядке. И человек — это такой же целостный организм.

Он состоит из многих разнообразных частей — тела и внешности, духовных и интеллектуальных качеств, настроений, склонностей, разнообразных способов самовыражения в разное время и при различных обстоятельствах, — но все они соединены в один организм…»

ИТАК...:  Я ХОТЕЛ НАПОМНИТЬ....,  ЧТО ПУТЬ МАГА НЕ ТОЛЬКО ТЕРНИСТ, НО И МНОГОЛИК...     ДУМАЙТЕ...      ВЫБИРАЙТЕ.... 

 

Надо изучить или хотя бы почитать:

 

Историю Магии

 

Что знаешь ты о рогатом и козлоногом Пане, которого церковники нарекли демоном?

Слышал ли ты о таинственном обряде  Святого Секария, более известном  как Черная Месса?

Хорошо, может ты читал о Гермесе Трисмегисте, или о Роджере Бэконе, а может хотя бы о Тритемии или об Агриппе Неттенгеймском?

Нет! Не интересуешься? Тогда закрой эту страничку!

А если хочешь обо всем этом  узнать, да еще о многом другом, то читай дальше.

 

На этой страничке мне помогают Боб Бриер, Курт Зелигманн и их книги.

Возникновение магии относится к периоду первобытного общества, точнее к эпохе каменного века.

Эта первая магия относилась к разряду охотничьей и имела два главных ритуала:

- сохранение костей убитых животных в надежде, что это даст возможность последним вернуться к жизни и тем самым умножить стадо.

- вонзание в изображение животных орудий охоты: раз попали в рисунок, то так же попадут и в само животное во время охоты.

Если мы взглянем на магию более позднего периода то заметим, что магия Запада и Востока была различной.

Магия Востока (например, древних египтян, Вавилона) находилась в тесной связи с религиозными представлениями, являясь элементом их религии. А в Вавилоне к тому же сама религия была по существу демонологией.

Запад (представленный в те далекие времена Древней Грецией) исповедовал магию под маской философии.

Магия сегодня, какой мы ее знаем, восходит к Восточной магии. Западная магия дважды испытывала воздействие Восточной магии. Первый раз в V в. до н. э., когда эллины вели войны с персами, бесчисленные толпы магов и колдунов буквально наводнили Грецию.

Тогда многие греки были посвящены в тайны халдейской и египетской магии. Мифические герои и боги Востока были эллинизированы.

Дельфийский культ зародился на Крите; Адонис произошел от древнееврейского Адоная;  Афродита представляла собой приукрашенную  и смягченную версию Астарты; Исида превратилась в Афину и т.д.

Второй раз западная магия (как и вся европейская наука) изменилась с приходом арабов в Испанию.

Оккультные сочинения Абу Машара (ум. В 886 г.) оказали большое влияние на средневековых магов более позднего периода. Многим обязаны средневековые ученые арабскому ученому Коста бен Луки, в частности его книге «Различие между душой и духом».

Еще более заметное влияние на европейскую науку оказал энциклопедист, философ и астроном Тебит бен Корат. Его часто цитируют знаменитости XIII столетия: Альберт Великий, Роджер Бэкон и другие.

Нельзя не упомянуть и легендарного Мориена, автора трактатов по герметическому искусству. Именно при посредстве арабов алхимия попала в Западную Европу…

В. Потапов, И. Потапова в своей книге  «Азбука колдовства» пишут:

 В наши дни, когда говорят о магии, чародействе, волшебстве, колдовстве, то имеют в виду по меньшей мере три разных явления, три разные системы веры и воздействия на окружающий мир и людей.

Простую, или низшую, магию, которая обнаруживается в любой культуре и в любой исторический период — от глубокой древности и до современности. Черное дьявольское колдовство времен позднего средневековья и Возрождения. И наконец, язычество, неожиданно вновь расцветшее в XX столетии.

Многие идеи были унаследованы европейскими магами от древних цивилизаций Ближнего Востока, Греции и Рима. Сложную систему демонологии создали шумеры и вавилоняне.

Они верили, что мир населен духами и что большинство из них враждебно человеку. Охранить от них могут лишь духи-защитники, заклинания, амулеты и т. п.  Древним египтянам мир не представлялся столь жестоким и ужасным. Их боги и духи были частями единой живой Вселенной, в которой не существовало различия между естественным и сверхъестественным.

Свои знания и волю египетские жрецы использовали для того, чтобы призывать космические силы на помощь людям.

Наиболее сильное влияние на формирование европейской системы колдовства и общественных представлений о нем оказали греко-римская и иудейская культуры.

Образ чародея в античной литературе всегда мрачен. Это — Цирцея-обольстительница, Медея-убийца, жуткие персонажи Апулея и особенно Горация. С бледными лицами, всклокоченными волосами, завернутые в саван, босоногие, собирались они в глухих местах и вызывали духов.

Именно греки и римляне связали магию с демонологией. Позднее, в средние века, эта связь стала главной чертой европейского колдовства. Поначалу боги Эллады сочетали в себе и добро и зло.

Со временем демоны выделились в мире высших сил как силы Тьмы. Ученик Платона Ксенократ разграничил сверхъестественный мир на два царства — богов и демонов, наделив последних всеми отрицательными чертами, которые были свойственны раньше богам.

В итоге оказалось, что общение магов с демонами — это общение с силами Тьмы, врагами рода человеческого.

Немало позаимствовала европейская ведьма у ламий — злых духов греческой мифологии, обольщавших мужчин, убивавших детей, сосавших человеческую кровь; у гарпий — крылатых женщин, несущих беды, болезни и прочие несчастья.

Прототипами средневековых шабашей стали празднества в честь бога Диониса. Они проходили в ночное время, часто в гротах или пещерах. Поклонники Диониса, обычно женщины, предводительствуемые жрецом, несли факелы, изображения фаллоса и вели с собой черного козла — символ плодородия.

Почитатели бога плодоносящих сил земли, виноградарства и виноделия завершали свои праздненства обильными возлияниями, танцами до изнеможения, принесением в жертву животных.

Позднее все большее распространение стали получать оргии. В римском варианте дионисии — вакханалии — становились вое более изощренными, массовыми, дикими.

В результате в 186 году до нашей эры власти запретили их. Чревоугодие, пьянство, разнузданный секс — все это было перенесено из греко-римских оргий в шабаши европейских ведьм, отчасти в действительности, отчасти в воображении, благодаря интенсивной идеологической обработке населения церковью.

Важную роль в формировании европейского колдовства сыграла иудейская культура. Иудеи дали имя Князю Тьмы — Сатана.

Через греческий и латинский языки оно проникло в европейские, где Сатана стал Дьяволом. Образ Сатаны формировался постепенно в течение долгого времени — с 200 года до нашей эры и до 150 года нашей эры.

В конце концов каждый — и Бог и Дьявол — получил свое царство: Всевышний — царство света, Властелин Зла — царство Тьмы.

Новая концепция мирового устройства круто изменила судьбу магии, отношение к ней церкви и светских властей, широких слоев населения. Ряд превращений завершился — большинство духов (кроме ангелов и им подобных) стали врагами Господа, а маги, прибегавшие к их помощи, были зачислены в прислужники Сатаны.

Почва для превращения магии в дьявольское колдовство была подготовлена.

История распорядилась так, что христианство стало силой, сыгравшей решающую роль в судьбе магии.

Медленно, но верно оно завоевывало Европу. В Римской империи, например, этот процесс длился четыре столетия с Рождества Иисуса. Англия была покорена новой религией лишь к VII веку нашей эры, Германия — к IX, Скандинавия — к XII столетию.

В яростном противоборстве столкнулись две культуры, два мира. Прежние верования безжалостно уничтожались, растаптывались, изгонялись. Крест воцарился над всеми. Но как и во многих других случаях жизни, полная победа оказалась иллюзорной.

Старое прорастало вновь — где почти открыто тесня славящих Иисуса, где незаметно сливаясь с христианством. Многие существа — гномы, гоблины, эльфы, тролли, кобольды, русалки, лешие и другие — опять заняли свое место в лесах и озерах, на горах и полях, в домах людей.

Правда, теперь все они превратились в нечистую силу, в прислужников Сатаны, иногда добрых к человеку, но все равно принадлежащих к царству Тьмы.

Итак, магия, языческие религии, народные верования стали первыми тремя источниками и составными частями европейского колдовства. Христианские ереси, выступавшие с резкой критикой официальной церковной доктрины, заняли четвертое место.

Поначалу ереси не имели никакой связи с колдовством, их целью являлась нравственная реформация церкви. Но уже в VIII веке некоторые элементы магии начали использоваться еретиками как обряды, заменяющие ритуалы официальной религии.

Чем ожесточенней и непримиримей становились споры о том, что такое истинная вера, тем более изменялся облик Бога, которому поклонялись противники господствующих духовных властей. Не признавая их, часть еретиков начала отвергать и Господа.

Постепенно во многих тайных учениях Сатана занял место Всевышнего. До­говор с Дьяволом, о котором рассказывается в истории доктора Фауста, стал играть ключевую роль. Ересь взяла многое у магии, магия у ереси — так был сделан еще один шаг в создании системы средневекового колдовства.

Немалый вклад в формирование образов, и по сей день наводящих ужас на людей, внесла религиозная философия. Больших открытий она не сделала, но разработала важные детали, дала убедительные объяснения, создала четкую структуру, опору и питательную среду для появления фанатичных охотников за ведьмами.

Идею договора с Дьяволом религиозная философия украсила обязательным ритуалом полового сношения ведьм с владыкой ада или инкубами — злыми духами-соблазнителями. Плодом трудов церковных мыслителей стало еще одно открытие: оказывается, значительное большинство прислужников Сатаны среди представителей рода человеческого составляли женщины.

Объясняется это как вообще большей подверженностью женщины соблазнам и грехам, так и тем, что Дьявол — падший ангел, а значит, не имеет пола, но может по желанию принимать и мужской и женский облик.

При этом, будучи олицетворением зла и старинным врагом Господа, Дьявол обладал огромной, почти божественной мощью. Не в иудейско-христианской традиции было наделять божественной или дьявольской силой женщину.

Вот потому-то, как и Господь Бог, Сатана почти всегда предстает в облике мужчины. По этой же причине и его сексуальная роль на шабашах была мужской.

Хотя гомосексуальные отношения не исключались, естественной партнершей Князя Тьмы во всех мыслимых и немыслимых прелюбодеяниях была женщина-колдунья.

И наконец, еще одним фактором, определившим образ средневекового европейского колдовства, стали суды инквизиции. Они преследовали без разбору всех, кто занимался магией, будь она белой или черной, кто поклонялся наряду с Христом языческим богам или Сатане.

Дознания, процессы, пытки, костры, тысячи свидетелей, горы судебных дел, фантастические страшные истории -— все эти детали жизни тех времен возникли во многом благодаря деятельности инквизиции.

К 1300 году представления о колдовстве в целом сформировались, и в следующие три с половиной века страх перед ведьмами и охота на них стали неотъемлемой частью жизни общества.

Вопреки бытующему мнению, что ведьмомания — характерная черта средневековья, на самом деле она в большей степени была присуща Возрождению и Реформации. Именно в то время — в XV—XVI столетиях — она достигла полного расцвета.

По мнению Дж. Б. Рассела, американского исследователя, посвятившего многие годы изучению магии и колдовства, распад старых общественных структур практически всегда и везде сопровождался взрывом интереса к чародейству, оккультным наукам (астрологии, например) и вообще потусторонним проблемам.

Это был вполне оправданный интерес, поскольку ни идеалы, ни власти не могли дать народу уверенности в дне настоящем и надежды на что-то светлое в будущем. Если неспособна защитить одна сила, ее место неизбежно должна занять другая.

Но это только одна сторона медали. На другой мы видим совершенно иную картину. В периоды высокой социальной напряженности возрастает страх перед всевозможными космическими заговорами и нашествиями: в XV—XVI столетиях — пришествием Антихриста и концом света, сегодня —- перспективой быть завоеванными или уничтоженными космическими пришельцами.

Страх часто успокаивали и продолжают успокаивать чужой кровью. Во времена, о которых идет речь, козлами отпущения стали колдуны и ведьмы. Все, что о них «знали» люди, говорило о необходимости искоренения колдовства.

Ведь все были абсолютно уверены, что это прислужники нечистой силы: летают по ночам; заключают договор с Дьяволом; отрекаются от Христа; проводят тайные ночные сходки; глумятся над распятием и святым причастием; устраивают оргии; приносят в жертву Сатане невинных младенцев; занимаются людоедством.

На убыль страшная эпидемия пошла лишь в конце XVII века, когда власть предержащие начали осознавать, насколько опасна и губительна она для общества. Последняя казнь по обвинению в колдовстве состоялась в Англии в 1684 году, в Америке — в 1692-м, в Шотландии — в 1727-м, во Франции — в 1745-м, в Германии — в 1775 году. Лишь в Испании суды инквизиции продолжали свое ужасное дело вплоть до XIX столетия.

Те же круги, которые были инициаторами охоты на ведьм, положили ей конец. Что примечательно, упадок веры в дьявольское колдовство произошел поразительно быстро на протяжении XVIII века, но вера в могущество магии сохранилась и в XIX, и в XX столетиях.

Быстро крепнущий капитализм разрушил средневековую цивилизацию, ниспроверг старых владык мира и вознес новых, менял социальную структуру, уклад жизни и представления о ее смысле.

Повседневные материальные заботы и интересы, деньги оттесняли религию со всеми ее жизненными идеалами и целями на второй план. В области религии и философии началась самая настоящая революция.

Она, по мнению Рассела, стала причиной распада союза черной магии и волшебства, только в XVI—XVII веках стоившего человечеству по меньшей мере 100 тысяч жизней. Представления об устройстве Вселенной кардинально изменились — она перестала нуждаться во вмешательстве духов.

По мнению людей нового времени, Бог не был заинтересован в нарушении им же установленных законов, да и Дьяволу не предоставил бы такой возможности. Гуманная религия века Просвещения отказалась от древнего тезиса о добром боге и злом черте и создала образ бесстрастного, справедливого, рационального божества.

Многие пошли еще дальше, вовсе отказавшись от бога и проповедуя атеизм. Вера в колдовство была объявлена предрассудком.

Договор с Дьяволом и сегодня является основой одного из течений современного колдовства — сатанизма.

Главное его отличие от своего исторического предшественника в том, что в наши дни большинство ведьм и колдунов — язычники. Они говорят так: по­скольку мы не верим в Христа, глупо было бы верить в христианского Дьявола. Некоторые молятся Люциферу, которого считают древним божеством, по ошибке превращенным христианами в Дьявола.

Основная же масса сатанистов исповедует гедонизм, сочетая культ наслаждений с вызывающими мистический ужас ритуалами. Но это побочная ветвь современного колдовства. Главное направление — возрождение языческой религии и магии. Их быстрый расцвет и широкое распространение начались сразу после второй мировой  войны.

В настоящее время существует множество языческих групп в Великобритании, США и других странах. Причем лишь часть их не только поклоняется каким-то богам, но и практикует тот или иной вид магии.

Главное свое божество современные язычники называют просто — Богиня. У нее могут быть разные тайные имена: Астарта, Анат, Иштар, Кали и т.д.

Некоторые поклоняются одной лишь Богине, другие также и ее супругу — Рогатому Богу. Есть и такие, которые чтят, помимо Богини и Бога, другие божества. Но первые два при этом всегда играют главную роль.

Уровень современных культов тоже неодинаков: верования одних язычников много проще, чем их античных и даже более ранних предшественников, другие, напротив, имеют высокоразвитые учения и сложные обряды, являющиеся синтетическими религиями, сочетающими в себе черты различных культов прошлого.

Современное колдовство отличается от средневекового тем, что в основном является доброй магией. Ведьмам XX  и XXIвека присуща радость жизни и любовь к природе. Стремись к удовлетворению своих желаний, к удовольствиям, избегай крайностей и конфликтов, сохраняй равновесие, делай что хочешь, но не причиняй никому зла, говорят они. Такова их жизненная философия.

Симон  Вилар  де  КЭЛУА

Вот некоторые книги по истории Магии

ИСТОРИЯ МАГИИ

 

1. Бриер  Древняя Египетская магия.

2. Леви История магии.

3. Зелигманн История магии и оккультизма.

4. Григоренко Сатана там правит бал.

5. Парнов Трон Люцифера.

 

Здесь приведены только отрывки из книг – кто хочет знать больше – ищите книги в инете – или спросите меня.

Не торопитесь - читайте внимательно,  впитывайте материал вдумчиво - при необходимости задавайте вопросы

 

КРАТКИЙ КУРС МАГИИ

Дистанционные он-лайн уроки Магического Искусства

 

В этом уроке мне бы хотелось кратко сказать о пути Мага.

 

«Душа вращается с колесом звезд, и все возвращается на круги своя...

добро и зло чередуются в этом круговороте, являясь единым целым,

а не разными вещами. Неужто в глубине своего сердца ты не ощущаешь,

неужто сам не веришь, вопреки всем своим верам, что есть лишь одна реальность,

а мы ее тени, и что все многообразие сущего лишь аспекты одного и того же —

средоточия, где люди растворяются в Человеке, а Человек переходит в Божество?

— Нет, — ответил отец Браун».

Дж. Честертон. «Красный кинжал»

 

Еремей Парнов в своей книге «Властители и маги» писал:

«Стократно прав мудрейший Екклесиаст: нет ничего нового под солнцем.

Для нас все внове. Любая налипшая на зубах мякина воспринимается как бланманже. С унылой тоской взираю я, как смешно и нелепо держим мы бравый шаг, возвращаясь «якобы к старому» (гегелевское определение). И не пытаюсь, как раньше, поспеть хотя бы за арьергардом, ибо обрел наконец достойное философа успокоение. Профессионализм журналистики упал сообразно с интеллектуальным уровнем общества, которое, очевидно, с отчаяния ударилось в оккультную вакханалию. К счастью, самозваные астрологи, вещающие с экранов, «черные маги» и «колдуны» вообще ни под какую профессиональную градацию не подпадают. Все высосано из пальца, без малейшего намека хотя бы на ликбезовские азы мастерства. А ведь оно называлось когда-то Искусством. Притом с большой буквы. И требовало солидного образования. Нострадамус, придворный астролог Карла IX, был, ко всему прочему, «доктором обеих медицин». Про Кеплера, вычислившего орбиты планет, и говорить не приходится. А Джероламо Кордано? Боюсь, что его достославное имя известно лишь мистикам-автомобилистам. И то по причине вала, названного в честь изобретателя.

Позволю себе заметить, перефразируя Щедрина, что у нас есть буквально все: финансы, искусства, парламентские дебаты и масс-медиа, но «не как у всех, а лучше». В самом деле, в своем почти поголовном атеизме мы далеко обогнали даже Гольбаха, ибо превосходно обходились без первоисточников, ограничившись чужими конспектами, а то и вовсе заклинаниями, переплюнув тем самым самых фанатичных адептов любого отдельно взятого вероисповедания. Или взять боголепие, которое мы вдруг обрели в одночасье».

 

Далее обратимся к  Д. Квендишу и его книге «Магия Запада»

«Движущей силой магии является жажда власти. Ее высшая цель была достаточно точно сформулирована змеем в саду Эдема. Адам и Ева боялись, что, вкусив плод с древа познания добра и зла, они погибнут. Но змей сказал: «Нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло». В оккультизме змея является символом мудрости, и в течение многих веков маги занимались поисками запретного плода, который обеспечил бы исполнение обещания змея.

Если устремления мага довести до логического предела, то они выразятся в приобретении высшей власти над Вселенной, в достижении статуса божества.

Своими корнями магия уходит в самые темные глубины подсознания, и в этом заключается ее основная привлекательность, но она являет собой нечто гораздо большее, чем просто любовь к злу или увлечение таинственными идолами. Это — титаническая попытка возвеличить человека, поставить его на такое место, которое обычно религиозная мысль предоставляла лишь Богу. Несмотря на всю грубость и убожество, это придает ей определенное величие.

Огромное обаяние магии заключается в типе мышления, на котором она основывается. Магическое мышление не беспорядочно, оно обладает своими законами и своей логикой, только логика эта скорее поэтического, а не рационального свойства. Зачастую ее выводы научно не обоснованны, зато с поэтической точки зрения они представляются верными. Этот тип мышления был широко распространен на протяжении всей истории Европы, на нем базируются широкие сферы нашей религии, философии и литературы, это — краеугольный камень в области духовного и сверхъесте­ственного, в той области, где науке сказать нечего. Можно не принимать его, но он неизбежно находит отклик в глубинах сознания.

Казалось бы естественным относиться к магии как к явлению прошлого, исчезнувшему в безжалостном свете современной науки и скептицизма, однако это не совсем так. Магическое мышление все еще глубоко укоренено в человеческом менталитете. Магию продолжали практиковать на протяжении всей европейской истории, вплоть до сегодняшнего дня, а в последнее столетие количество ее сторон­ников и интерес к ней возросли как никогда со времен Возрождения.

Никто из магов не считает себя черным магом. Во что бы ни верили и чем бы ни занимались современные оккультисты, они считают себя благородными белыми магами, а не зловещими братьями темного пути. В октябре 1964 года полиция Лос-Анджелеса арестовала тридцать девять цыганок по обвинению в предсказании будущего. Цыганки тут же обвинили полицию в том, что она попирает их религиозную свободу. Они не предсказывали будущее, а предлагали «духовные прочтения». «Цыгане от рождения одарены способностью предугадывать будущее. Это — составная часть нашей религии. Мы — члены Церкви Хиромантии». А годом раньше английские ведьмы отмечали один из своих крупных ежегодных праздников — канун Дня Всех Святых, сопровождавшийся магическими обрядами, песнопениями и безумными плясками в обнаженном виде. Сообщают, что одна из обнаженных ведьм заявила следующее: «Мы не антихристиане. Просто у нас другие средства достижения духовного удовлетворения».

Наиболее одиозной и в то же время наиболее блестяще одаренной фигурой среди современных магов является Алистер Кроули, обряды которого до такой степени приправлены сексом и кровью, что, мягко говоря, плохо укладываются в привычную концепцию белой магии. Однако Кроули заявлял о своем презрении к черным магам. К ним он относил христианских ученых и спиритуалистов, а так-же всех коллег-оккультистов, которые высказывали ему неодобрение.

Вероятно, авторы древних магических трактатов, наставлявших читателя, как вызывать злых духов, истреблять людей, порождать ненависть или принуждать женщин к любви, тоже не считали себя черными магами. Напротив, эти трактаты полны молитв к Господу и ангелам, изобилуют призывами к постам и умерщвлению плоти, а также показной набожностью. Основное повествование «Grimoire of Hononus», считающееся самой дьявольской книгой, перемежается страстными и абсолютно искренними воззваниями к Богу и благочестивыми высказываниями из мессы. Но в этой же книге рассказывается и о том, как вырывать глаза у черного петуха и приносить в жертву ягненка, для того чтобы вызвать Дьявола.

И дело не только в естественном нежелании людей расписываться в собственных пороках или в том, что услужливый рассудок всегда может найти прекрасные оправдания для вызова Дьявола, истребления врага или причинения зла. Маг ставит своей целью подчинение Вселенной. Для того чтобы добиться этого, он должен стать хозяином всего сущего в ней — зла, точно так же, как и добра, жестокости так же, как и милосердия, в равной степени боли и удовольствия. В самой основе магического мировоззрения лежит языческое, но не постыдное убеждение в том, что все в мироздании имеет свое место и назначение и что любые переживания обладают потенциальной ценностью. Совершенный человек, а именно им стремится стать маг, должен пережить все и овладеть всем. Это убеждение тесно связано с магической теорией взаимоотношений между Господом, человеком и Вселенной.

«Человек создан по подобию Божьему», но зачастую звучат и сардонические замечания о том, что «Господь создан по подобию Человека». В магии оба эти высказывания правомерны. Человек может стать Богом, потому что имеет в себе божью искру. Он является Богом в миниатюре точно так же, как Бог — увеличенным изображением человека. Алистер Кроули определял Бога как «абсолютное тождество внутренней природы человека. Нечто в нас самих (я вычеркиваю глупую и порочную частицу «не» Арнольда), способствующее праведности» и «великий труд поднять человека до идеальной гармонии с властью вечности, где он и становится Богом. Другой известный колдун, великий маг эпохи Возрождения, Корнелиус Агриппа в 1510 году задавался вопросом: «Как человек может овладеть магическими силами?» — и отвечал: «Никто не может овладеть, но лишь тот, кто сроднился с элементами, покорил природу, взошел выше небес, возвысившись над ангелами и достигнув самого прообраза, с коим и становится коллегой, может делать все».

Эта «абсолютная тождественность» или «прообраз» и воплощают в себе фундаментальное единство, которое маги видят за внешне противоречивыми и разрозненными явлениями Вселенной. Мир, в котором мы живем, может представляться случайным соединением хлама, помойной ямой, но маги уверены в том, что на самом деле он един, как чертеж или какой-нибудь механизм, и что все его части соединены друг с другом в определенном порядке. И человек — это такой же целостный организм. Он состоит из многих разнообразных частей — тела и внешности, духовных и интеллектуальных качеств, настроений, склонностей, разнообразных способов самовыражения в разное время и при различных обстоятельствах, — но все они соединены в один организм…»

 

ИТАК...:  Я ХОТЕЛ НАПОМНИТЬ....,  ЧТО ПУТЬ МАГА НЕ ТОЛЬКО ТЕРНИСТ,

НО И МНОГОЛИК...     ДУМАЙТЕ...      ВЫБИРАЙТЕ.... 

Симон  Вилар  де  КЭЛУА

 

 

КРАТКИЙ КУРС МАГИИ

Дистанционные он-лайн уроки Магического Искусства

 

«Иисус сказал: пусть тот кто ищет,

не перестанет искать до тех пор, пока не найдет,

и, когда он найдет, он будет потрясен,

и, если он потрясен, он будет удивлен,

и он будет царствовать над всеми».

(Апокрифы древних христиан, Евангелие от Фомы).  

 

Популярные толкования термина «магия» можете прочитать в различных словарях или энциклопедиях, но эти толкования уж очень популярны или идеологизированны.

Для примера приведу некоторые из них:

ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ РУССКОГО ЯЗЫКА

ОЖЕГОВА С.И.  и  ШВЕДОВОЙ Н.Ю.

МАГИЯ (M). Совокупность считающихся чудодейственными обрядов и заклинаний, призванных воздействовать на природу, людей, животных и богов. Белая м. (чародейство, объясняемое влиянием божественных сил). 

БОЛЬШАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Кирилла и Мефодия

МАГИЯ (M) (от греч. mageia) (колдовство, волшебство), обряды, связанные с верой в сверхъестественную способность человека (колдуна, мага) воздействовать на людей и явления природы. Магия возникла в первобытном обществе и стала элементом обрядов.

БОЛЬШАЯ СОВЕТСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Магия (M) (лат. magia), колдовство, чародейство, волшебство, обряды, связанные с верой в способность человека сверхъестественным путём воздействовать на людей, животных, явления природы, а также на воображаемых духов и богов. М., как и другие явления первобытной религии, возникла в древнейшую эпоху, когда человек был бессилен в борьбе с природой. Магические обряды, распространённые у всех народов мира, чрезвычайно разнообразны.

 Магическое восприятие мира, в частности представление о всеобщем подобии и взаимодействии всех вещей, легло в основу древнейших натурфилософских учений и разнообразных «тайных наук», получивших распространение в позднеантичную и средневековую эпоху (например, алхимия, астрология и др.). Зачатки опытного естествознания в это время развивались ещё, в значительной мере, в тесной связи с М., что находит отражение во многих работах учёных эпохи Возрождения (Дж. Делла Порта, Дж. Кардано, Парацельс и др.). Лишь с дальнейшим развитием науки произошло преодоление в ней элементов М.

ЭНЦИКДЛПЕДИЯ МИСТИЦИЗМА

ПОД РЕД.   А. СЕМЕНОВА

МАГИЯ (M), колдовство, чародейство, волшебство, обряды, призванные сверхъестественным путем воздействовать на мир (явления природы, людей, духов). 

Связанные с М. представления о мире, в частности о взаимодействии всех вещей, легли в основу древнейших натурфилософских учений и разнообраз­ных «тайных наук», получивших распространения в позднеантичную и средне­вековую эпоху (напр., алхимия и др.). Зачатки опытного естествознания в это время развивались еще в значительной мере в тесной связи с М., что находит отражение во многих работах ученых Возрождения (Дж Делла Порта, Дж. Кардано, Парацельс и др.). В дальнейшем развитии науки происходит преодо­ление элементов М.  

ИЗ ВИКИПЕДИИ

Ма́гия  (лат.  magia, от  греч.  μαγεία)  — понятие, используемое для описания системы мышления, при которой человек обращается к тайным силам с целью влияния на события, а также реального или кажущегося воздействия на состояние материи; символическое действие (обряд) или бездействие, направленное на достижение определённой цели  сверхъестественным  путём  В западной традиции такая система мышления отличается от религиозной или научной; однако такие отличия и даже определения магии являются обширным полем дискуссий.

За разъяснением, что такое магия надо обратиться к самим магам, (Кто эти маги читайте в ИСТОРИЯ МАГИИ)

 например:

Элифас Леви пишет, что Магия это «традиционная наука о секретах природы».

По Папюсу Магия — это «применение динамизированной человеческой воли к быстрому развитию сил природы».

Карлос Кастанеда использовал термин «Магия» для описания способа реализации возможностей человека, касающихся природы восприятия.

Дж. Фрезер в своём классическом труде «Золотая ветвь» разделяет Магию на гомеопатическую и контагиозную, в основе своей имеющих свойства магического мышления первобытного человека.

Гомеопатическая магия основывается на законе подобия, суть которого сводится к тому, что ведьма может произвести любое воздействие путем простого подражания ему. 
Так, например, если нарисовать на песке или золе фигуру врага, а затем проткнуть ее острой палкой, то он получит повреждения в тех местах, куда была «сделана» воображаемая рана.

Контагиозная магия основывается на законе соприкосновения (заражения). Его суть сводится к тому, что ведьма посредством различных манипуляций с предметом (вещью, волосом и так далее) способна оказать воздействие на личность, которой он принадлежал или вступал с ней в контакт (достаточно даже простого прикосновения).

Применяется в Магии так же Аналогия - что опирается на Изумрудную скрижаль

Согласно легенде текст скрижали был оставлен Гермесом Трисмегистом на пластине из изумруда в египетском храме.

Вот первые строки скрижали:

"Истинно — без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно:

То, что внизу, аналогично тому, что вверху.

И то, что вверху, аналогично тому, что внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи"

Итак....   Магия — это наука, поскольку в ней (как и в официальной науке) лежит твердая вера в неизменный порядок природных явлений. При этом положительный результат чародейства во многом зависит не только от строгого соблюдения правил выполнения того или иного ритуала, но и от личной силы адепта.

Если еще точнее то Магия - это изменение физических законов окружающего мира.

В следующих уроках мы, глазами мага, взглянем на Магию и я приведу некоторые тексты и размышлениям

о магии ...

Тесты  сложные, буду давать по одному... но читать, желательно, внимательно.....

КРАТКИЙ КУРС МАГИИ

Дистанционные он-лайн уроки Магического Искусства

Б.  МАЛИНОВСКИЙ

Этнограф и социолог польского происхождения,

В 1908 получил степень доктора философии

С 1938 – профессор Йельского университета (США).

В отличие от других исследователей первобытных племен,

жил среди туземцев и лично узнавал их быт.

Цель — «понять мировоззрение аборигена,

его отношение к жизни, изучить его взгляды на мир».

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

ИСКУССТВО МАГИИ И МОГУЩЕСТВО ВЕРЫ

МАГИЯ! Само это слово — как бы завеса, за которой скрыт таинст­венный и загадочный мир! Даже для тех, кому чужда тяга к оккульт­ному, кого не манит блеск крупиц «эзотерических истин», кому неведом обжигающий интерес, в наши дни подогреваемый модой, к полупонят­ным, воскрешенным из небытия древним верованиям и культам, получи­вшим теперь названия различных «теософии», «спиритизмов» или «спиритуализмов» и прочих псевдонаучных учений, «логий» и «измов». Даже для тех, кому свойственна ясность научного мышления, смысл этого слова обладает особой привлекательностью. В какой-то мере это, быть может, объясняется надеждой найти в магии некую квинтэссенцию важнейших устремлений первобытных людей и их мудрости — ценность такого знания невозможно оспорить, каким бы ни было его содержание. Но кроме того, нельзя не признать, что слово «магия» как бы пробужда­ет в нас дремлющие духовные потенции, скрытые в тайниках души надежды на чудо, веру в незнаемые возможности человека. Вспомним хотя бы ту покоряющую силу, какой обладают слова «магия», «чары», «колдовство», «волшебство» в поэзии, где их эмоциональная значимость выступает со всей очевидностью и остается неподвластной бегу времени.

Но когда к изучению магии приступает социолог, пытающийся переступить порог этого таинственного мира — что, впрочем, вполне осуществимо, благодаря возможности наблюдать жизнь современных нам человеческих обществ, сохранивших быт и культуру каменного века,— он с некоторым разочарованием обнаруживает, что магия — это вполне прозаическое, трезво рассчитанное и даже грубоватое искусство, к которому прибегают из чисто практических соображений, в основе которого лежат некие примитивные и поверхностные верования, искус­ство, сводящееся к выполнению ряда простых и однообразных приемов. Об этом уже шла речь, когда мы пытались так определить магию, чтобы отличать ее от религии, и указывали на ее сводимость к чисто практичес­ким действиям, выступающим в качестве средства достижения некой цели. Мы сталкиваемся с этим и тогда, когда пытаемся распутать узлы, которыми она так крепко сплетена со знанием и практическими искус­ствами, что внешне почти неотличима от них, и нужны достаточные усилия, чтобы уловить существенную специфику ее ментальных устано­вок и особую ритуальную природу магических актов. Магия первобыт­ных людей — каждый специалист по полевой антропологии знает это по своему опыту — это крайне монотонная и безэмоциональная деятель­ность с вполне определенными средствами, круг которой очерчен неко­торой совокупностью верований и исходных предпосылок. Стоит вникнуть в суть какого-то одного обряда, изучить процесс какого-то одного чародейства, выяснить принципы магического верования, искусства ма­гии и его социальные характеристики — и вы сможете не только понять чуть ли не каждое действие данного первобытного племени, но даже сумеете, разнообразя свое поведение от случая к случаю, выступить в роли мага, где бы это ни происходило и где бы ни сохранялась до сих пор вера в это столь привлекательное искусство.

1. ОБРЯД И ЧАРОДЕЙСТВО

Рассмотрим некоторый типичный акт магии — хорошо известный и, как правило, выступающий в форме стандартизованного театрального представления акт черной магии. У туземцев среди прочих магических действий, по-видимому, самым распространенным является колдовство, совершаемое при помощи стрелы, заостренной палки, кости или иглы какого-либо животного. Дикарь нацеливает это оружие или бросает его в сторону своего воображаемого врага, которого хочет погубить, со­провождая это гримасами, угрожающими жестами и выпадами. Все это составляет определенный ритуал. Его многочисленные описания можно найти в древнеевропейских и древневосточных трактатах по черной магии, а также в этнографических исследованиях и рассказах путешест­венников. Гораздо реже можно встретить описание мимики и экспрессии дикарей, участвующих в подобных представлениях. Но как раз они-то и имеют самое важное значение.

Вообразим некоего наблюдателя, внезапно очутившегося в каком-то районе Меланезии и заставшего туземцев за такого рода занятием Не зная в точности, что он наблюдает, наш зритель скорее всего решил бы, что перед ним люди, находящиеся в лунатическом состоянии или отчего-то впавшие в безудержную ярость. Туземец не просто нацеливает свое оружие на воображаемую жертву. При этом он изо­бражает ярость, потрясая своим оружием, рассекая им воздух, по­ворачивая его в теле поверженного противника и рывком выдергивая обратно. Таким образом, туземец не только изображает свою победу над врагом, но вкладывает в это действие страсть желания этой победы.

Итак, мы видим, что драматическое изображение эмоций выступает как существенная часть обряда. Но что изображает сам этот обряд? Ясно, что если бы туземец хотел изобразить конечный результат своей победы, он включил бы в представление гибель противника, имитировал бы ее, однако так бывает далеко не всегда. Зато обязательной чертой представления является изображение эмоций, непосредственно связан­ных с ситуацией борьбы и победы, достигаемое с помощью мимики и специфических телодвижений

Можно было бы привести множество примеров подобных обрядов, которые довелось наблюдать мне самому, и еще больше — из описаний других очевидцев. Из всех таких наблюдений следует, что в обрядах черной магии колдун каким-то образом наносит повреждения, «увечит» или вовсе уничтожает предмет, символизирующий жертву, включая в эти обряды выражения ненависти и злобы. Аналогично, когда в об­рядах любовной магии колдун обнимает, гладит и ласкает пред­мет, символизирующий объект любовной страсти, он изображает чув­ства безумно влюбленного, потерявшего голову от ошеломляющей и испепеляющей страсти. В обрядах военной магии злоба, ярость атаки, воинственные страсти выражаются в более или менее непосредственной манере. В магии изгнания злых духов и дьяволов поведение колдуна напоминает состояние человека, охваченного ужасом или, по крайней мере, с трудом преодолевающего свой панический страх. Зажженные факелы, бряцание и размахивание оружием входят в оформление этого спектакля. Мною описан один из таких обрядов, в котором, отражая темную силу дьявола, маг произносит заклинания, как бы выдавливая их из своего оцепеневшего от ужаса тела, вздрагивающего в конвульсиях. Этот ужас охватывает другого колдуна, пытающегося приблизиться к магу, и заставляет его бежать прочь.

Все подобные действия, обычно находящие рациональное объясне­ние в некоторых исходных принципах магии, прежде всего выглядят как проявления определенных эмоций. Предметы и элементы оформления магических представлений часто также служат той же цели. Ножи, остро заточенные колющие или режущие орудия, зловонные или ядовитые вещества, используемые в обрядах черной магии, ароматические смолы, цветы, опьяняющие вещества — в любовной магии, ценные вещи — в хозяйственной магии — все это главным образом направлено на выражение чувств, а не идей, в которых фиксируются цели соответству­ющих Магических обрядов.

Наряду с такими обрядами, в которых главные элементы служат выражению определенной эмоции, существуют и другие, в которых действие направлено на имитацию определенного результата или, по выражению сэра Джеймса Фрэзера, обряд имитирует свою цель. Так, в одном из описанных мною обрядов черной магии, совершаемом туземцами Меланезии, ритуальное завершение колдовства заключается в том, что колдун слабеющим голосом издает последние звуки, затем предсмертный хрип и падает замертво. Нет нужды приводить другие примеры, поскольку этот аспект магии и подобные обряды блестяще описаны и подробно документированы Фрэзером. Сэр Джеймс также показал, что существует особое профессиональное знание магических предметов, основанное на свойствах, отношениях, идеях сходства и со­причастности, получившее развитие в магической псевдонауке.

Но существуют и такие ритуальные представления, в которых нет ни имитации, ни предвидения цели, ни выражения какой-либо конкурентной идеи или эмоции. Известны обряды настолько простые, что их можно описать как обычную демонстрацию некоторых магических способно­стей, например, когда колдун встает и, обращаясь к ветру, вызывает его. В другом обряде колдун передает свои чары некоторому предмету, заколдовывает его. В таких случаях используются вполне определенные материальные объекты — предметы или вещества, наилучшим образом приспособленные для того, чтобы воспринять, сохранить и передать магическую силу, выступать оболочками этих сил до тех пор, пока они не найдут своего прямого применения.

Что же такое эта магическая сила, присутствующая в любом маги­ческом обряде?

Какие бы элементы магического обряда мы ни взяли — действия, выражающие определенные эмоции, имитацию или предвидение конеч­ного результата, простое колдовство,— у всех у них есть нечто общее: магическая сила, ее действие всегда передается к околдовываемому объекту. Что это за сила? Если попытаться выразить ее кратко, можно было бы сказать, что это некая власть колдовского заклинания. Это следует подчеркнуть, поскольку исследователи часто упускают из виду столь важное обстоятельство. Колдовское заклинание — наиболее важ­ный элемент магического ритуала. Тайна колдовского заклинания — часть магической тайны, передаваемой от посвященного к посвящен­ному. Для туземцев знание магии означает знание колдовского заклина­ния; в любом описании обрядов черной магии, например, можно найти подтверждение тому, что магический ритуал концентрируется вокруг этого колдовства. Формула колдовства есть центральная часть магичес­кого представления.

Исследование текстов и формул первобытной магии показывает, что имеется три типических элемента, с которыми связана вера в действен­ность магических ритуалов. Во-первых, это фонетические эффекты, на­пример, имитация естественных звуков: свиста и завывания ветра, шума морских волн, раскатов грома, звуков, издаваемых разными животны­ми. Эти звуки символизируют различные явления, и потому туземцы верят, что с их помощью эти явления могут быть магически воспроиз­ведены. Звуки также выражают некоторые эмоции, связанные с желани­ями человека, и потому служат магическому удовлетворению последних

Второй элемент, играющий важную роль в первобытных колдовст-вах,— это слова, произнесение которых выступает как средство для вызывания определенных событий, достижения целей, поддержания или управления ходом вещей. Например, туземный колдун называет все симптомы болезни, которую хочет излечить, или в том случае, когда его целью является смерть некоторого человека, произносит формулу, опи­сывающую гибельный конец своей жертвы. Во врачевательной магии чародей живописует словами совершенство здоровья и телесной силы. В обрядах хозяйственной магии употребляются слова о росте растений, повадках животных и рыб. В словах мага выражаются также чувства, характерные для магически воспроизводимых действий, а также сами эти действия, окрашенные соответствующими эмоциями. Колдующий туземец с выражением ярости повторяет: «Я разобью... я растопчу.. я раздавлю... я разорву...», перечисляя вслед за этими словами разные части тела и органы своей жертвы. Нетрудно видеть, что колдовские действия в основном напоминают структуру магического обряда в це­лом, а слова колдовских заклинаний отвечают тем же требованиям, что и предметы магических ритуалов.

В-третьих, колдовство включает элемент, для которого нет аналога в ритуале. Я имею в виду мифологические аллюзии, ссылки на предков и героев культуры, от которых была воспринята сама магия. Здесь мы подходим, вероятно, к наиболее важному моменту, к традиционному источнику магии.

2. ТРАДИЦИЯ МАГИИ

Традиция, которая, как мы не раз уже подчеркивали, господствует в первобытном обществе, находит свое концентрированное выражение в магическом ритуале и культе. Всегда, когда речь идет о сколько-нибудь значимом магическом действии, мы непременно находим историю, объ­ясняющую существование этого действия. В этой истории повествуется о том, как данный магический ритуал стал частью бытия некоторой человеческой общности, племени, семьи или рода. Но это повествование никогда не указывает на источник, из которого «проистекала» бы магия; такого источника нет — магия не создается и не изобретается. Всякая магия всегда «была» с самого начала существенным дополнением всех вещей и процессов, входящих в сферу жизненных интересов человека, хотя и оставалась за гранью его обычных умственных усилий. Колдовст­во, магический обряд и то, на достижение чего они направлены, всегда сосуществуют во времени.

Так, у туземцев Центральной Австралии все магические обряды существуют со времен алькеринга (alcheringa), откуда ведут начало и все прочие элементы их бытия. У туземцев Меланезии история магии вос­ходит ко времени их пещерной жизни, когда магия была естественным знанием родового человека. В более высокоразвитых обществах исто­ками магии часто называют духов и демонов, но и эти силы, как правило, не изобретали магию, а воспринимали ее. Таким образом, веру в изначальное существование магии можно считать универсальной. Этой вере сопутствует твердое убеждение в том, что именно благодаря своей совершенной неизменности, благодаря тому, что она передает от одних поколений к другим без малейших искажений или добавлений, магия сохраняет свою действенность. Даже небольшое отклонение от изнача­льно и навсегда установленного образца было бы гибельным для магии.

С этим связана идея существенной связи, имеющей место между магическим обрядом и объектом, на который он направлен. Магия — это и есть свойство самого объекта, точнее — отношения между этим объектом и человеком, отношения, которое не создается человеком, но существует для человека. Какую бы традицию или мифологию мы ни рассматривали, мы всегда встретимся с уверенностью в том, что магия всегда служила целям человека и существовала благодаря его знанию (или знанию некоего человекоподобного существа). Это относится к са­мому выдающемуся магу точно так же, как и к средствам, использу­емым им для колдовства, и к большинству объектов, на которые направ­лена магия. Первобытное человечество — будь то австралийские мура-мура или алькеринга, пещерные племена Меланезии или население Земли эпохи магического Золотого Века — изначально имело магию в своем культурном арсенале.

Магия не только воплощается человеком, но и человечна по своей направленности: магические действия, как правило, относятся к прак­тической деятельности и состояниям человека — к охоте, рыбной ловле, земледелию, торговле, к любви, болезням и смерти. Объектом магии оказывается не сама природа, а человеческое отношение к ней и человеческие действия с природными объектами. Более того, результаты маги­ческих действий, как правило, воспринимаются не как то, что дает природа под влиянием колдовских заклинаний, а как нечто специфически магическое, то, чего сама природа произвести не может и что подвласт­но лишь магии. Тяжелые заболевания, страстная любовь, стремление к торжественным церемониям и другие подобные явления, свойственные телесной и духовной природе человека, выступают как непосредственные результаты колдовства и обряда. Поэтому магия не выводится из на­блюдений за природой или из знания ее законов, она выступает изна­чальным достоянием человека, поддерживаемым культурной традицией и подтверждающим существование особой независимой власти, благо­даря которой человек может осуществлять свои цели.

Поэтому магическая сила не растворена в универсуме бытия, не присуща чему бы то ни было вне человека. Магия — это специфическая и уникальная власть, которая принадлежит только человеку и обнаружи­вает себя только в магическом искусстве, изливается человеческим голо­сом и передается волшебной силой обряда.

Здесь надо вспомнить, что существование человеческого тела как вместилища магической силы и проводника, посредством которого эта сила переходит на иные предметы, вынуждено подчиняться различным условиям. Поэтому маг обязан соблюдать все виды табу, ибо в против­ном случае колдовство могло бы оказаться испорченным. Это мнение особенно распространено в некоторых первобытных обществах, напри­мер в Меланезии, где туземцы полагают, что испорченное колдовство остается в брюхе мага, вместилище не только пищи, но и памяти человека. Когда это необходимо, волшебная сила может сосредоточи­ваться в гортани, где размещается разум, и оттуда изливается через голос, главный орган человеческой души. Таким образом магия, не только является существенным достоянием человека, но и буквально находится внутри человека в любой момент его жизни, а также может передаваться только от человека к человеку по строгим правилам посвя­щения в таинство, наследования и инструкции. Поэтому в первобытной культуре магическая сила никогда не считалась некой природной силой, присущей природным объектам и действующей вне и независимо от человека, силой, которая могла бы быть познана и понята каким-то из обычных способов, какими человек добывает знание о природе.

3. МАНА И МАГИЧЕСКАЯ СПОСОБНОСТЬ

Очевидно, что если верны наши предыдущие рассуждения, то теории и концепции, согласно которым в основе магии лежит то, что они называют мана, идут в ложном направлении Если мы утверждаем, что магическая сила присуща только человеку, что человек овладевает этой силой лишь при определенных условиях и использует ее только в рам­ках, установленных традицией, то, конечно, нельзя согласиться с д-ром Кодрингтоном, который описывает эту силу следующим образом' «Ма­на не сосредоточена ни в чем и может переходить во что угодно». Мана также «действует всеми способами во благо или во зло... обнаруживает себя в физической силе или какой-либо иной, а также в любой спо­собности или отличительном качестве, присущем человеку». Теперь ясно, что сила, которую описывает Кодрингтон, совершенно проти­воположна магической силе, как она предстает в мифологии первобыт­ных обществ, в поведении дикарей и в их магических формулах. Как я мог убедиться в своих меланезийских исследованиях, магическая сила действительно сосредоточена только в колдовстве и связанном с ним ритуале и передается не как угодно, а только строго определенной процедурой. Она никак не обнаруживает себя в физической силе, а ее воздействие на способности и отличия человека строго ограничено и определено.

То же самое можно сказать о том, как истолковываются некоторые понятия, заимствованные из культуры североамериканских индейцев. Эти истолкования не имеют ничего общего с особой и конкретной магической силой. Например, слово «вакан» из языка племени Дакота объясняется следующим образом: «Все живое есть вакан. Такова любая вещь, обнаруживающая силу: будь то ветер или движущиеся облака, будь то некая пассивная масса, например валун у дороги... Это слово охватывает всякую тайну, любые скрытые силы, все сверхъестествен­ное». О слове «оренда», взятом у ирокезов, говорится: «Эта сила свойст­венна всем вещам... скалам, воде, морским приливам, растениям, живо­тным, людям, ветру и буре, облакам, грому и молнии... Первобытная ментальность видит в этой силе достаточную причину всех явлений, всех действий окружающей человека среды».

После того, что нами было установлено о сущности магической силы, вряд ли нужно подчеркивать, что между понятиями типа мана и особой силой магического колдовства и обряда очень мало общего. Нам уже приходилось отмечать, что ключ к пониманию магических верований заключен в строгом различии между традиционной силой магии, с одной стороны, и другими силами и способностями, присущими природе и че­ловеку. Слова «вакан», «оренда» и целый класс понятий, связанных со словом «мана», обозначающие все виды сил и власти, кроме магии, являют собой примеры некоторой, уходящей в глубину веков генерали­зации чисто метафизического понятия, признаки которого можно об­наружить также в некоторых словах современных туземцев. Они чре­звычайно важны для понимания первобытной ментальности, но их современный анализ, основанный на исследовательских данных, позво­ляет судить о наличии определенной проблемы, связанной с отношением между первобытными представлениями о «силе», о «сверхъестествен­ном» и тем, что мы называем «магической силой». Та информация, какой мы сейчас располагаем, не позволяет вполне определенно судить о первичном значении этих сложных понятий: физической силы и сверхъ­естественного действия. В языках североамериканских дикарей акцент, по-видимому, ставится на первом, в языках туземцев Океании — на последнем. Мне хотелось бы только подчеркнуть, что все попытки понять ментальность туземцев должны основываться прежде всего на изучении и описании различных типов их поведения, а слова их языка — на основе изучения их жизни и быта. Язык слишком легко заводит наше познание в тупики, и в антропологии «онтологическая аргументация» особенно опасна.

Эта проблема заслуживает самого подробного анализа, поскольку теория мана как сущности первобытной магии и религии получила столь же блестящую по форме, сколь беспомощную по своему реальному применению разработку; сейчас мы должны констатировать, что наши познания о мана, в особенности по отношению к Меланезии, весьма противоречивы и, что еще более важно, мы почти не располагаем данными, с помощью которых можно было бы показать, как это поня­тие входит в религиозные культы и верования.

Одно можно сказать со всей определенностью: нельзя отождествлять возникновение магии с образованием некоторого абстрактного понятия универсальной силы, которое затем применяется к конкретным случаям. Напротив, каждая конкретная ситуация несомненно порождает свою магию независимо от других ситуаций. Любой тип магии, обусловлен­ный конкретной ситуацией и свойственным ей эмоциональным напряже­нием, возникает благодаря спонтанному движению идей и непосредст­венных реакций человека. Именно универсальность этого духовного процесса лежит в основе того факта, что магия обладает некоторыми общими характеристиками, позволяющими выражать магическое мыш­ление и поведение людей в общих понятиях. Теперь мы подошли к моме­нту, когда необходимо проанализировать отношение между конкрет­ными магическими ситуациями и опытом, благодаря которому они возникают.

4. МАГИЯ И ОПЫТ

До сих пор мы в основном имели дело с туземными идеями и пред­ставлениями о магическом. Они в конечном счете сводятся к простому убеждению, свойственному дикарям, что магия дает человеку власть над определенными вещами. Теперь следует рассмотреть это убеждение с точки зрения наблюдателя-социолога. Вновь рассмотрим типичную ситуацию, в которой мы находим магию. Человек в своей практической деятельности раз за разом попадает в тупиковые положения: охотник упускает добычу, моряк ошибается в направлении ветра, мастер, изгота­вливающий лодку каноэ, не уверен в прочности материала, здоровый человек внезапно ощущает ухудшение самочувствия. Что делать челове­ку в таких обстоятельствах, если оставить в стороне магию, верования и ритуалы?

Ему не могут помочь его знания, прошлый опыт и технические навыки также подвели его. Человек ощущает свою беспомощность. Но желания, овладевающие им, все усиливаются, заботы, опасения и надеж­ды создают внутреннее напряжение, которое требует разрядки в действии. Дикарь или цивилизованный человек, обладает ли он искусством магии или же вовсе не ведает о ее существовании — человек, попавший в такую ситуацию, не может оставаться в бездействии, единственном состоянии, к которому подталкивает его растерявшийся разум. Напротив, его нер­вная система и все его телесное существо побуждают к действию, которое могло бы заместить то, какое не увенчалось успехом. В его сознании доминирует образ желаемой цели, он как бы видит и осязает ее. Само его тело уже совершает действия, соответствующие тому, что обещает ему надежда, что диктует ему столь сильно переживаемая страсть.

Человек во власти бессильной ярости или ослепляющей ненависти сжимает кулаки и наносит воображаемые удары своим врагам, выкрики­вает проклятия, слова гнева и злобы. Влюбленный, страстно вожделе­ющий к недоступной или не расположенной к нему красавице, видит ее в своем воображении, взывает к ней, умоляет и требует ее благосклон­ности, ощущая себя ее избранником, прижимает ее к своей груди в своих мечтах. Раздосадованный неудачей охотник или рыбак видит в своем воображении добычу, трепещущую в сетях, или животное, пронзенное копьем, он повторяет их названия, пытается выразить словами свою мечту о великолепном улове, жестами и мимикой изображает появление того, чего так горячо жаждет. Заблудившийся ночью в лесу или джунг­лях человек охвачен суеверным ужасом, видит вокруг себя преследу­ющих его демонов и обращается к ним, пытаясь отразить их нападение, напугать или самому бежать от них в страхе, уподобляясь животному, которое спасается от преследования, притворяясь мертвым

Подобные реакции на заполоняющие душу страсти и неотступные желания — естественный ответ человеческого существа, попадающего в такого рода ситуации. В их основе лежит общий психофизиологический механизм. Они возбуждают то, что можно было бы назвать продолжен­ным выражением эмоций в действии и слове: угрожающие жесты и про­клятия выносят наружу бессильную ярость, недоступная, но страстно желаемая цель выступает спонтанным образом, когда практическое действие заходит в тупик, жесты влюбленного обнаруживают не нашед­шую выхода нежность и т. д. Все эти действия и выражения чувств позволяют человеку как бы воссоздать желаемые результаты в своем сознании, открыть выход своей страсти, жестами или словами прибли­зить к себе то, что было бы иначе недостижимо.

Но что происходит в интеллекте, когда эмоции бурно выплескивают­ся в словах и поступках, какие убеждения формируются при этом? Прежде всего сознание формирует ясный образ желаемой цели, нена­вистного врага, злого духа. Этот образ обретает специфическую эмоци­ональную окраску, которая индуцирует активную установку сознания по отношению к этому образу. Если страсть достигает некой критической точки, когда человек утрачивает контроль над собой, ранее сдержива­емое психофизиологическое напряжение разряжается потоком слов и безрассудным поведением. Но и этот бурный взрыв продолжает направляться образом цели. Это поддерживает мотивирующую силу реакции, определенным образом организует и ориентирует слова и дей­ствия. Поэтому замещающая деятельность, в которой страсть находит свой выход из-под обломков бессилия, субъективно обладает всей цен­ностью действия реального, которое осуществилось бы, если бы не возникли непреодолимые препятствия.

Когда наступает разрядка, которой способствуют слова и жесты, навязчивые видения угасают, желаемая цель кажется приблизившейся или даже достигнутой — человек вновь обретает равновесие, опять ощущает гармонию жизни. И у него возникает убеждение, что проклятия и жесты ярости поразили врага, что любовная мольба и нежные объятия не остались без ответа, что затраченные усилия не могли не оказать положительного влияния на предмет желания. Испытав страх, застави­вший его бежать или биться насмерть с воображаемым врагом, и почув­ствовав затем облегчение, человек полагает, что именно его поведение спасло от опасности. Сильное эмоциональное переживание, нашедшее выход в потоке слов, образов и действий, оставляет после себя глубокое убеждение в своей реальности, в том, что практически значимое и поло­жительное достижение осуществилось благодаря открывшейся человеку некой таинственной силе. Возникает уверенность в том, что эта сила, дающая человеку власть обладания, физическую или духовную, прихо­дит к нему откуда-то извне, и первобытный человек, как, впрочем, всякий легковерный и неразвитый субъект во все времена, полагает, будто именно его спонтанные действия и внутренняя вера в их эффектив­ность стали причиной раскрытия этих внешних и, несомненно, безлич­ных источников силы.

Если сопоставить такие спонтанные действия и речевые акты, вы­званные перехлестывающей через край страстью или неудовлетворен­ным желанием, с магическим ритуалом, формулами колдовских закли­наний и применяемыми в магических представлениях предметами, закре­пленными традицией, то бросающееся в глаза сходство позволяет заключить, что они тесно связаны и зависимы друг от друга. Магические ритуалы, большая часть магических формул и принципов, колдовские приемы — все это восходит к бурным переживаниям, испытанным лю­дьми в труднейших ситуациях их практической жизни, в безвыходных тупиках, в попытках найти бреши в стене, воздвигаемой несовершен­ством их культуры, разрешить противоречие между могучими жиз­ненными соблазнами и грозными опасностями подстерегающей судьбы. Я думаю, что именно здесь мы находим не просто один из факторов, но самый главный исток магической веры.

Поэтому в большинстве магических ритуалов присутствуют соответ­ствующие им спонтанные формы выражения эмоций или воображаемого достижения желанной цели. Большинству магических колдовских пред­ставлений с их традиционным набором заклинаний, приказаний и мета­фор соответствует импровизируемый поток слов, проклятий, мольб, описаний неисполненных желаний и обращений к темным силам. Каж­дому верованию в эффективность магии соответствует одна из иллюзий субъективного переживания, мимолетного в душе цивилизованного ра­ционалиста, хотя в ней и никогда полностью не отсутствовавшего, но обладающего огромной убедительной силой для простого человека в любой культуре, не говоря уже о первобытным дикаре.

Мы видим, что основания магических верований и практики не взяты из воздуха, а берут истоки во множестве переживаний, которыми напол­нены жизнь, в опыте, из которого человек черпает уверенность в своей способности достигать поставленных целей. Теперь спросим: как соот­носятся между собой надежды, порождаемые такого рода опытом, и их реальное осуществление? Первобытному человеку безмерные претензии магии могли казаться осуществимыми, но как объяснить, что они столь долго оставались неразвенчанными?

В поисках ответа вспомним, во-первых, тот хорошо известный факт, что в человеческой памяти положительные случаи обладают гораздо большей убедительной силой, чем отрицательные. Один успех легко перевешивает множество неудач. Поэтому те жизненные ситуации, в которых магические ритуалы приносят успех, своей значимостью полностью вытесняют все случаи, когда желаемая цель не была достигнута. Но есть и другие факторы, способствующие уверенности в реальном могуществе магии. Мы уже видели, что магический ритуал берет начало в определенном опыте человека. Тот человек, который впервые осознал этот опыт, создал на его основе формулу заклинания, ставшую ядром магического ритуала, сумел передать ее своим соплеменникам, чтобы, закрепившись в их памяти, ритуал вошел в традицию и стал предметом веры,— несомненно должен был быть гением. Те люди, которые восприняли этот магический ритуал и овладели им, всегда развивали и совершенствовали его,— хотя сами полагали, что лишь следуют традиции,— несомненно обладали огром­ным интеллектом, духовной энергией и предприимчивостью. Легко предположить, что люди, обладающие такими качествами, чаще других добивались успеха, за что бы ни брались. И действительно, наблюдения показывают, что в туземных обществах магия и выдающиеся личные качества всегда присутствуют рядом. Неудивительно, что обладание магическим искусством чаще всего совпадает с удачливостью, с уме­лыми руками, смелым сердцем и сильным духом. Стоит ли сомневаться, что в глазах первобытных людей именно магия выглядела причиной успеха, сопутствовавшего их действиям?

Личный авторитет мага и его значение для усиления веры в магию лежат в основе интересного явления, того, что можно назвать ходячими мифами о магии. Вокруг каждого известного мага существует ореол, складывающийся из рассказов о чудесной силе его проклятий, о совер­шенных им убийствах с помощью магии, об охотничьих и военных трофеях, о любовных викториях. В каждом туземном обществе такие истории образуют стержень верований в магию. Питаясь энергией эмо­циональных переживаний, знакомых каждому человеку по его собствен­ному опыту, молва о магических чудесах, расходясь широкими волнами, делает невозможными любые сомнения или скептические придирки. Каждый знаменитый маг, помимо своей причастности к традиции и по­мимо связи со своими предшественниками, опирается еще и на собствен­ную славу как на гарант чудотворства.

Поэтому миф — это не мертвое наследие прошлых веков, сущест­вующее в культуре только как некое развлекательное повествование. Это живая сила, постоянно вызывающая все новые явления, окружающая магию все новыми доказательствами ее могущества. Магия движется в славе прошлой традиции, но она всегда окружена атмосферой постоян­но самовозрождающегося мифа. Поток мифических преданий о про­шлом постоянно сливается с повествованиями, образующими фольклор данного племени. Магия оказывается мостом между золотым веком первобытного искусства и его сегодняшней чудотворной силой. По­этому ее формулы пронизаны мистическими аллюзиями, произнесение которых как бы воскрешает силы прошлого и перебрасывает их в на­стоящее.

Все это позволяет увидеть роль и значение мифологии в новом свете. Миф — это не собрание первобытных представлений о началах всего сущего, имеющих чисто философскую подоплеку. Он также не является итогом созерцания природы или некоторого рода символическим обо­бщением ее законов. Миф выступает как исторически образовавшееся суждение о некотором событии, само существование которого однажды и навсегда свидетельствовало в пользу какого-либо магическою дейст­вия. Иногда миф оказывается не чем иным, как фиксацией магического таинства, ведущего начало от того, первого человека, кому это таинство раскрылось в некотором знаменательном происшествии. Чаще миф просто повествует, каким образом некоторая магическая тайна откры­лась какому-то роду, племени или семейному клану. Но в любом случае миф является гарантией магической тайны, ее родословной, хартией ее прав на сознание людей. Мы уже говорили, что миф есть естественный результат человеческой веры в то, что любая власть должна обнаружи­вать себя, выступать как действующая сила, которую можно использо­вать, если в нее верить. У каждой веры есть своя мифология, ибо нет веры без чудес, а миф главным образом просто пересказывает некое первоначальное чудо, совершившееся благодаря магии.

Наконец, надо отметить, что миф может быть связан не только с магией, но и с любой формой социальной силы или социальных притязаний на власть. К мифу всегда прибегают для обоснования неких особых привилегий или обязанностей, вопиющих социальных нера­венств, различных ранговых отличий высокого или низкого уровня. Религиозная вера и сила религиозных убеждений также восходят к мифо­логическим повествованиям. Но религиозный миф — это скорее некая, явно выраженная догма, например, повествование о сотворении мира или о характере того или иного божества, иногда имеющее литератур­ную форму. Социальный миф, особенно в первобытных культурах, как правило, переплетается с легендами о происхождении магической силы. Без преувеличения можно сказать, что наиболее типичная и самая развитая мифология в первобытных обществах — это мифология магии. Функция мифа состоит не в том, чтобы объяснять, а в том, чтобы подтверждать, не удовлетворять любопытство, но придавать уверен­ность в силе, не плести байки, а связывать между собой смыслы различ­ных верований, относя их к непрерывно текущему потоку событий. Глубокая связь между мифом и культом, прагматическая функция мифа, заключающаяся в усилении веры, так долго игнорировалась этиологи­ческими и экспланативистскими теориями мифа, что нам следует неско­лько подробнее остановиться на этом вопросе.

5. МАГИЯ И НАУКА

Нам потребовалось сделать некоторое отступление на тему мифоло­гии, поскольку мы установили, что миф порождается реальным или воображаемым успехом колдовства. Но что сказать о его неудачах? При всей своей значимости, которой магия обязана глубокой вере и спонтан­ности ритуала, воплощающего жгучие желания и страстные чувства, со всей силой, какую дает ей личный авторитет, социальная власть и успех, как самого мага, так и участника магических ритуалов,— магия все же не гарантирована от неудач и провалов, и мы серьезно недооценили бы интеллект, логику и опыт дикарей, если бы предположили, что они будто бы не осознают этого или не могут извлечь из этого необходимые уроки.

Прежде всего, надо напомнить, что магия ограничена строгими условиями своей эффективности: точное воспроизведение колдовской формулы, безукоризненное совершенство ритуала, безукоснительное соблюдение табу и церемоний обряда, обязательных для мага. Если хотя бы одно из этих условий не выполняется, магия обречена на неудачу. Но даже если магический ритуал исполняется самым совершенным образом, он все же может не дать желаемого результата. Дело в том, что на каждую магию может быть и контрмагия. Если, как мы уже показали, магия призвана соединить неутолимость человеческих желаний со своенравной игрой случая, то понятно, что каждое желание, как позитивное, так и негативное, может и даже должно иметь соответствующую магию. Жизнь такова, что во всех своих социальных и бытовых устремлениях, во всех своих попытках заслужить благосклонность фортуны и поймать за хвост птицу счастья человек не может не считаться с соперничеством, завистью и злобой себе подобных существ. Удача, обладание, даже здоровье — все это познается в сравнении. Если ваш сосед имеет больше скота, больше женщин, больше власти, вы ощущаете неудовлетворенность тем, что имеете, и даже самим собой. Такова природа человека: часто его желания не меньше удовлетворяются тем, что ему удалось помешать другому, чем своим собственным успехом. Этой социально обуслов­ленной игре желаний и контржеланий, амбиций и злобы, успеха и зависти соответствует игра магии и контрмагии или белой и черной магии.

В Меланезии, где я занимался, прежде всего этой проблемой, у тузем­цев не существует ни единого магического действия, которое не со­провождалось бы твердой уверенностью в том, что существует и проти­водействие, которое, если окажется сильнее, может полностью свести на нет усилия мага. В некоторых видах магии, например, в целительной магии, формулы заклинания и контрзаклинания всегда соседствуют друг с другом. Чародей, обучаясь технике магического ритуала, посредством которого он вызывает какую-то болезнь, одновременно обучается форм­уле и обряду, которые могут полностью аннулировать действие его злой магии. В любовной магии не только существует вера в то, что сердце возлюбленной отзовется на более сильное из двух направленных к нему заклинаний, но считается также, что с помощью заклинания можно изменить уже сложившуюся любовную привязанность, например заста­вить жену разлюбить своего мужа. Трудно сказать, имеет ли место подобная двойственность магии во всем мире, так же как на Тробри-андских островах, но несомненно, что двойственность сил, черных и бе­лых, положительных и отрицательных, наблюдается повсеместно. По­этому неудача магии может быть отнесена за счет ошибки памяти, небрежности обряда, нарушения табу и, наконец, что не менее важно, неудача может быть объяснена тем, что кто-го другой совершил какой-то контрмагический обряд.

Теперь мы можем более полно охарактеризовать отношения между магией и наукой... Магия сродни науке в том смысле, что и та и другая направлены к определенным целям, тесно связанным с человеческой природой, потребностями и стремлениями людей. Магическое искусство направлено на достижение практических целей. Как к другие искусства и практические занятия, она подчинена ряду принципов, которые, скла­дываясь в определенную систему, диктуют тот способ действий, какой считается наиболее эффективным. Такие системы принципов обнаружи­ваются при анализе магических обрядов, колдовских заклинаний и пред­метов, составляющих арсенал мага. Магия, как и наука, обладает со­бственным техническим оформлением. Как и в других искусствах, чело­век, прибегающий к магии, способен из-за ошибки погубить весь свой замысел, но может и исправить свою ошибку. Другое дело, что в магии ко.шчественное равенство черного и белого имеет гораздо большее  значение, результаты колдовства уничтожимы в большей степени, чем это возможно в каком бы то ни было практическом искусстве или ремесле. Таким образом, между магией и наукой имеются некоторые сходства и мы вправе, вслед за Джеймсом Фрэзером, назвать магию псевдонаукой.

Нетрудно понять, в чем состоит ложность этой псевдонауки. Насто­ящая наука, даже в ее зачаточных формах, в каких она находит свое выражение в примитивных знаниях первобытных людей, базируется на повседневном универсальном опыте человеческой жизни, на тех победах, которые человек одерживает над природой в борьбе за свое существова­ние и безопасность, на наблюдении, результаты которых находят рацио­нальное оформление. Магия основывается на специфическом опыте особых эмоциональных состояний, в которых человек наблюдает не природу, а самого себя, в которых истина постигается не разумом, а раскрывается в игре чувств, охватывающих человека. Наука стоит на убеждении в универсальной значимости опыта, практических усилий и разума; магия — на вере в то, что человеческая надежда не может не сбыться, желание — не исполниться. В теории познания центральное место отводится логике, в теории магии — ассоциации идей под воздей­ствием желаний. Исследования показывают, что рациональное и маги­ческое знания относятся к разным культурным традициям, к различным социальным условиям и типам деятельности, и эти различия ясно осознавались людьми первобытных обществ. Рациональное знание до­ступно непосвященным, магическое — входит в область сакрального, овладение им требует посвящения в таинства обряда и выполнения табу.

6. МАГИЯ И РЕЛИГИЯ

Как магия, так и религия возникают в ситуациях эмоционального стресса: житейский кризис, крушение, важнейших замыслов, смерть и по­священие в таинства своего племени, несчастная любовь или неутолен­ная ненависть. Как магия, так и религия указывают выходы из таких ситуаций и жизненных тупиков, когда действительность не позволяет человеку найти иной путь, кроме обращения к вере, ритуалу, сфере сверхъестественного. В религии эта сфера наполняется духами и ду­шами, провидением, сверхъестественными покровителями рода и прово­звестниками его тайн; в магии — первобытной верой в силу о волшебст­ве магического заклинания. И магия и религия прямо опираются на мифологическую традицию, на атмосферу чудесного ожидания раскры­тия своей чудотворной силы. И магия и религия окружены системой табу и обрядов, которая отличает их действия от того, как ведут себя непосвященные.

Что же отличает магию от религии? Начнем с наиболее определенного и бросающегося в глаза различия: в сакральной сфере магия выступает как некое практическое искусство, служащее для выполнения действий, каждое из которых является средством достижения определенной цели; религия — как система таких действий, выполнение которых само по себе есть некоторая цель. Попытаемся проследить это различие на более глубоких уровнях. Практическое искусство магии обладает определенной и применяемой в строгих границах техникой исполнения: колдовские заклинания, ритуал и личные способности исполнителя образуют постоянное триединство. Релшия во всем многообразии ее аспектов и целей не имеет столь простой техники; ее единство не сводится ни к системе формальных действий, ни даже к универсальности ее идейного содержания, оно скорее заключавтся в выполняемой функции и в ценностном значении веры и ритуала. Верования, свойственные магии, в соответствии с ее практической направленностью крайне просты. Это всегда вера во власть человека достигать желаемой цели с помощью колдовства и ритуала. В то же время в религии 'мы наблюдаем значительную сложность и многообразие сверхъесте­ственною мира как объекта веры: пантеон духов и демонов, благотворные силы тотема, духи-хранители рода и племени, души праотцов, картины будущей загробной жизни — все это и многое другое создает вторую, сверхъестественную реальность для первобытного человека. Религиозная мифология также более сложна и разнообразна, в большей степени проникнута творчеством. Обычно религиозные мифы сосредоточены вокруг различных догматов и развивают их содержание в космогонических и 1ероических повествованиях, в описаниях деяний богов и полубогов. Магическая мифология, как правило, выступает в виде оесконечно повторяющихся рассказов о сверхобычных достижениях первобытных людей.

Магия, как особое искусство достижения конкретных целей, в одной из своих форм однажды входит в культурный арсенал человека и затем непосредственно передается от поколения к поколению, с самого начала она является искусством, которым владеют немногие специалисты, и пе­рвая профессия в истории человечества — это профессия колдуна и чаро­дея. Религия же в самых своих первоначальных формах выступает как всеобщее дело первобытных людей, каждый из которых принимает в ней активное и равное участие. Каждый член племени проходит через обряд посвящения (инициации) и впоследствии сам посвящает других. Каждый член племени скорбит и рыдает, когда умирает его сородич, участвует в погребении и чтит память усопшего, а когда придет его час, он точно так же будет оплакан и помянут. У каждого человека есть свой дух, и после смерти каждый сам становится духом. Единственная сущест­вующая в рамках религии специализация — так называемый первобыт­ный спиритический медиумизм — это не профессия, а выражение лич­ного дарования. Еще одно различие между магией и религией — это игра черного и белого в чародействе, тогда как религия на своих первобытных стадиях не слишком интересуется противоположностью между добром и злом, благотворными и зловредными силами. Здесь опять-таки важен практический характер магии, направленной на непо­средственные и измеримые результаты, тогда как первобытная религия обращена к роковым, неотвратимым событиям и сверхъестественным силам и существам (хотя, главным образом, в моральном аспекте), и потому не касается проблем, связанных с человеческим воздействием на окружающий мир. Афоризм о том, что страх впервые создал богов во вселенной, совершенно неверен в свете антропологии.

Чтобы понять различия между религией и магией и ясно представить отношения в треугольном созвездии магии, религии и науки, надо по крайней мере вкратце обозначить культурную функцию каждой из них. Функция первобытного знания и его ценность уже обсуждалась выше, и она достаточно проста. Знание окружающего мира дает человеку возможность использовать природные силы, первобытная наука дает людям огромное преимущество по сравнению с другими живыми суще­ствами, продвигает их намного дальше всех прочих тварей по пути эволюции. Чтобы понять функции религии и ее ценность в сознании первобытного человека, необходимо тщательно изучить множество ту­земных верований и культов. Мы уже показали раньше, что религиозная вера придает устойчивость, оформляет и усиливает все ценностно-значи­мые ментальные установки, такие, как уважение к традиции, гармоничес­кое мироощущение, личностная доблесть и уверенность в борьбе с жи­тейскими невзгодами, мужество перед лицом смерти и т. д. Эта вера, поддерживаемая и оформляемая в культе и церемониях, обладает ог­ромным жизненным значением и раскрывает первобытному человеку истину в самом широком, практически важном смысле слова

Какова культурная функция магии? Как мы уже говорили, все ин­стинктивные и эмоциональные способности человека, все его практичес­кие действия могут заводить в такие тупиковые ситуации, когда дают осечку все его знания, обнаруживаю! свою ограниченность силы разума, не помогают хитрость и наблюдательность Силы, на которые человек опирается в повседневной жизни, оставляют его в критический момент. Природа человека отвечает на это спонтанным взрывом, высвобож­дающим рудиментарные формы поведения и дремлющую веру в их эффективность. Магия основывается на этой вере, преобразует ее в стан­дартизованный ритуал, обретающий непрерывную традиционную форму. Таким образом магия дает человеку ряд готовых ритуальных актов и стандартных верований, оформленных определенной практичес­кой и ментальной техникой. Тем самым как бы воздвигается мост через те пропасти, которые возникают перед человеком на пути к ei о важней­шим целям, преодолевается опасный кризис. Это позволяет человеку не терять присутствие духа при решении самых трудных жизненных задач, сохранять самообладание и целостность личности, когда подступает приступ злобы, пароксизм ненависти, безысходность отчаяния и страха. Функция магии заключается в ритуализации человеческого оптимизма, в поддержании веры в победу надежды над отчаянием. В магии человек находит подтверждение того, что уверенность в своих силах, стойкость в испытаниях, оптимизм одерживают верх над колебаниями, сомнени­ями и пессимизмом.

Бросая взгляд с высот нынешней, далеко ушедшей от первобытных людей, развитой цивилизации, нетрудно видеть грубость и несостоятель­ность магии. Но нам не следует забывать, чго без ее помощи первобыт­ный человек не смог бы справляться с труднейшими проблемами своей жизни и не мог бы продвинуться к более высоким стадиям культурного развития. Отсюда ясна универсальная распространенность магии в пер­вобытных обществах и исключительность ее могущества. Отсюда понят­но неизменное присутствие магии в любой значимой деятельности пер­вобытных людей

Магия должна быть понята нами в ее неразрывной связи с величест­венной безрассудностью надежды, которая всегда была лучшей школой человеческою характера.

МИФЫ МАГИИ

Теперь я позволю себе подробнее остановиться на другом типе мифических повествований, на тех мифах, которые связаны с магией. Магия, с какой стороны ее ни возьми, — это наиболее важный и самый таинственный аспект практического отношения первобытных людей к реальности. С проблемами магии связаны самые сильные и противоре­чивые интересы антропологов. В северо-западной Меланезии роль магии настолько велика, что ее не может не заметить даже самый поверхност­ный наблюдатель. Однако ее проявления не вполне ясны на первый взгляд. Хотя буквально вся практическая жизнь туземцев проникнута магией, со стороны может показаться, что в ряде очень важных сфер деятельности ее нет.

Например, ни один туземец не вскопает грядку батата или таре не произнеся магических заклинаний, но в то же время выращивание кокосов, бананов, манго или хлебного дерева обходится без всяких магических обрядов. Рыбная ловля, имеющая подчиненное значение по сравнению с земледелием, только в некоторых своих формах связана с магией.

Это, главным образом, ловля акул, рыбы калала и то'улам. Но столь же важные, хотя более легкое и доступные, способы рыбной ловли при помощи растительных ядов вовсе не сопровождаются магическими ри­туалами. При постройке каноэ, в деле, связанном со значительными техническими трудностями, рискованном и требующем высокой органи­зации труда, магический ритуал очень сложен, неразрывно связан с этим процессом и считается абсолютно необходимым. Но постройка хижин, технически не менее сложная, чем сооружение каноэ, но не так зависящая от случайности, не подверженная такому риску и опасностям, не требу­ющая столь значительной кооперации труда, не сопровождается ника­кими магическими обрядами. Резьба по дереву, имеющая промышлен­ный смысл, которой обучаются с малолетства и которой заняты в неко­торых деревнях чуть ли не все их жители, не сопровождается магией, зато художественная скульптура из эбенового дерева, или железного дерева, которой занимаются только люди, обладающие незаурядными техническими и художественными способностями, обладает соответст­вующими магическими обрядами, считающимися главным источником мастерства и вдохновения. Торговля, кула, церемониальная форма об­мена товарами имеет свой магический ритуал; однако другие, более мелкие формы меновой торговли, имеющие чисто коммерческий харак­тер, не связаны ни с какими магическими обрядами. Война и любовь, болезни, стихия ветра, погода, судьба — все это, по мнению туземцев, полностью зависит от магических сил.

Уже из этого беглого обзора вырисовывается важное для нас обоб­щение, которое послужит некоторой отправной точкой. Магия имеет место там, где человек встречается с неопределенностью и случайно­стью, а также там, где возникает крайнее эмоциональное напряжение между надеждой достичь цели и опасением, что эта надежда может не сбыться. Там, где цели деятельности определены, достижимы и хорошо контролируются рациональными методами и технологией, мы не нахо­дим магию. Зато она налицо там, где очевидны элементы риска и опас­ности. Магии нет, когда полная уверенность в безопасности предприятия дает излишним любое предугадывание хода событий. Здесь срабаты­вает психологический фактор. Но магия выполняет и другую, не менее важную, социальную функцию. Мне уже приходилось писать о том, что магия выступает как действенный фактор организации труда и придания ему системного характера. Она также выступает как сила, позволяющая осуществлять практические замыслы. Поэтому культурно-интегративная функция магии состоит в устранении тех препятствий и несоответст­вий, которые неизбежно возникают в тех сферах практики, имеющих большую социальную значимость, где человек не в состоянии полно­стью контролировать ход событий. Магия поддерживает в человеке уверенность в успехе его действий, без которой ему не удалось бы достигать своих целей; в магии человек черпает духовные и практические ресурсы тогда, когда он не может положиться на обычные средства, имеющиеся в его распоряжении. Магия вселяет в него веру, без которой он не мог бы решать жизненно важные задачи, укрепляет его дух и позволяет собраться с силами в тех обстоятельствах, когда ему грозит отчаяние и страх, когда он охвачен ужасом или ненавистью, подавлен любовной неудачей или бессильной яростью.

Магия имеет нечто общее с наукой в том смысле, что она всегда направлена к определенной цели, порождаемой биологической и духо­вной природой человека. Искусство магии всегда подчинено практическим целям; как и любое другое искусство или ремесло, она обладает некоторой концептуальной основой и принципами, система которых определяет способ достижения целей. Поэтому магия и наука имеют ряд сходств, и вслед за сэром Джеймсом Фрэзером мы могли бы с опреде­ленным основанием называть магию «псевдонаукой».

Присмотримся ближе к тому, что представляет собой искусство магии. Какова бы ни была конкретная форма магии, она всегда содержит три важнейших элемента. В магическом действе наличествуют произносимые или распеваемые заклинания, ритуал или церемония и тот человек, который официально обладает правом совершать обряд и произносить заклинания. Таким образом, при анализе магии следует различать формулу заклинания, обряд и личность самого мага. Сразу отмечу, что в той области Меланезии, где я вел свои исследования, самым важным элементом магии является заклинание. Для туземца владеть магией — значит знать заклинание; в любом колдовском обряде весь ритуал строится вокруг многократного повторения за­клинания. Что касается самого ритуала и личности мага, то эти элементы имеют условный характер и важны только как соответ­ствующая форма для произнесения заклинаний. Это важно с точки зрения обсуждаемой нами темы, поскольку магическое заклинание обнаруживает свою тесную связь с традиционными учениями и в еще большей степени — с мифологией.

Исследуя различные формы магии, мы почти всегда обнаруживаем некоторые повествования, в которых описываются и объясняются исто­ки существования тех или иных магических обрядов и заклинаний. В них рассказывается, как, когда и где данная формула стала принадлежать какому-то конкретному человеку или какой-то общине, как она пере­давалась или наследовалась. Но не следует видеть в таких повествовани­ях «историю магии». Магия не имеет «начала», ока не создается и не выдумывается. Магия просто была с самого начала, она существовала всегда как существеннейшее условие всех тех событий, вещей и процес­сов, которые составляют сферу жизненных интересов человека и не подвластны его рациональным усилиям. Заклинание, обряд и цель, ради которой они совершаются, сосуществуют в одном и том же времени человеческого бытия.

Таким образом, сущность магии состоит в ее традиционной целост­ности. Без малейших искажений и изменений она передается от поколе­ния к поколению, от первобытных людей к современным исполнителям обрядов — и только так она сохраняет свою эффективность Поэтому магия нуждается в своеобразной родословной, так скачать, в паспорте для путешествия во времени. Как миф придает магическому обряду ценность и значимость, соединяемые с верой в его действенность, лучше всего показать на конкретном примере.

Как мы знаем, меланезийцы придают большое значение любви и сексу Подобно другим народам, населяющим острова Южных морей, они допускают большую свободу и лет кость поведения в половых отношениях, особенно до брака. Однако супружеская измена является наказуемым проступком, и связи внутри одного тотемического клана строго запрещены. Самым большим преступлением в глазах туземцев является любая форма инцеста. Одна мысль о противозаконной связи между братом и сестрой приводит их в ужас и отвращение. Брат и се­стра, соединяемые самыми тесными узами родства в этом матриархаль­ном обществе, не могут даже свободно общаться между собой, никогда не должны шутить или улыбаться друг другу. Любой намек на одного из них в присутствии другого считается очень дурным тоном. Однако вне клана свобода половых отношений довольно значительна, и любовь облекается во множество заманчивых и привлекательных форм.

Привлекательность пола и сила любовного влечения, считают ту­земцы, берут начало в любовной магии. В основе последней лежит драма, некогда случившаяся в далеком прошлом. О ней рассказывает трагический миф об инцесте между братом и сестрой. Вот его краткое содержание.

В одной деревне в хижине своей матери жили брат с сестрой. Однажды юная девушка случайно вдохнула запах сильнодействующего любовного напитка, приготовленного ее братом, чтобы привлечь расположение другой женщины. Обезумев от страсти, она увлекла своего родного брата на пустынный берег моря и там соблазнила его. Охвачен­ные раскаянием, терзаемые муками совести, любовники перестали пить и есть и умерли рядом в одной пещере. Там, где лежали их тела, проросла ароматная трава, сок которой теперь смешивают с другими настоями и применяют в обрядах любовной магии.

Без преувеличения можно сказать, что магические мифы еще в боль­шей степени, чем иные виды туземной мифологии, служат социальным притязаниям людей. На их основе создается ритуал, укрепляется вера в чудодейственность магии, закрепляются традиционные образцы социа­льного поведения.

Раскрытие этой культуротворческой функции магического мифа пол­ностью подтверждает блестящую теорию о происхождении власти и мо­нархии, развитую сэром Джеймсом Фрэзером в первых главах его «Золотой ветви». Согласно сэру Джеймсу, истоки социальной власти следует, главным образом, искать в магии. Показав, как эффективность магии зависит от местных традиций, социальной принадлежности и пря­мого наследования, мы теперь можем проследить другую связь причин и следствий между традицией, магией и властью.

Magic. Science and  Religion and Other Essays.

Boston, 1948. P. 124—156.

Перевод В. Н. Паруса

 

 

 

КРАТКИЙ КУРС МАГИИ

Дистанционные он-лайн уроки Магического Искусства

ОККУЛЬТИЗМ И МАГИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Беседа

И.Т. Касавина

 доктор философских наук (1990), профессор (2009), член-корреспондент РАН (2003)

 с  В.С. Степиным

 Доктор философских наук, профессор,  академик РАН

—  Когда мы говорим о таких вещах, как астрология, магия, оккультизм и пр., мы часто используем термин, принятый в прессе,— «аномальные явления». Это не случайно, потому что этот термин употребляется как по отношению к летающим тарелкам и неземным астронавтам, так и по отношению к опреде­ленным состояниям сознания, которые предстают для нас в качестве непознан­ных. Нередко можно услышать от ученых, что в истории такие вот периоды повышенного интереса к аномальным явлениям (в том числе и в области сознания) каким-то образом совпадают с периодами социальных катастроф, радикальных кризисов. Как Вы, Вячеслав Семенович, полагаете, есть ли здесь какая-то связь?

—  Наверное, здесь есть несколько пластов, которые можно попытаться развести. Я имею в виду несколько пластов смысла. Начнем с того, что такое «аномальное». Оно имеет смысл только тогда, когда задана норма: нечто восприни­мается как нормальное и нечто — как аномальное. Но тогда необходим какой-то схематизм, какие-то установки и ориентации, которые позволили бы различать первое и второе. Например, для обыденного сознания то, что говорит теория относительности, долгое время было совершенно Аномальным и воспринималось с трудом. Когда человек начинает знакомиться с теорией относительности, то, например, парадокс близнецов, относительность временных и пространственных интервалов для здравого смысла — аномалия. Почему? А потому, что этот здравый смысл формировался и формируется сейчас в процессе обучения, вос­питания, знакомства с какими-то техническими устройствами, бытовыми ситу­ациями. Вся система среднего школьного образования у нас в стране прививает такое восприятие мира, которое было свойственно классической науке (в частности, ньютоновской механике). Но было время, когда человеку было очень трудно принять представления механики об однородном бесконечном пространстве. Человек средневекового мышления этого не понимал и не принимал. Как это может быть, что существует бесконечное пространство? Он мыслил мир как ограниченный и замкнутый. Но потом в европейской культуре утвердился интерес к науке, к научному видению мира, стала господствовать механика, механическая картина мира, и тогда через систему образования, воспитания, через оперирование техническими устройствами постепенно в сознание вошло понимание ньютоновс­кого пространства и времени, лапласовской причинности. Все это стало достояни­ем, если угодно, здравого смысла той эпохи. Наверно, под этим знаком жили люди всего девятнадцатого и начала двадцатого века. Теория относительности резко конфронтировала с их представлениями. В общем, идея здесь очень проста: существует система мировоззренческих установок, функционирующая как до­минанта культуры. Она формируется в разных сферах культуры, в том числе и в науке, с которой мы сталкиваемся в процессе получения образования, школь­ного обучения. Как сейчас люди воспринимают летающие тарелки? Только как вестников иных цивилизаций. Никто не воспринимает их как Божьих духов или ангелов. В средние века феномены, которые мы называем летающими тарелками, воспринимали бы иначе, допустим как ангелов, знаменующих пришествие Божьего Сына и т. п. Аналогично, когда на Марсе были обнаружены странные пятна, сразу же появилась гипотеза, что это каналы. А это было время строительства больших каналов (Суэцкого, Панамского). Идея строительства каналов витала в сознании людей. Так устроено человеческое сознание. Поэтому, когда мы говорим об аномалии, очень важно выявить, зафиксировать те установки, которые сложились в культуре, которые выступают мировоззренческими доминантами и заставляют нас считать что-то нормой, а что-то — аномалией.

И второй момент. Пока эти мировоззренческие установки репродуцируют систему социальных связей, отношений, дока они обеспечивают человеческое бытие (воспроизводство человеческих связей, трансляцию социального опыта в культуре), они выступают как само собой разумеющееся. Часто те аномалии, о которых мы сейчас говорим, просто отвергаются этими установками. В 50— 60-е гг. никто всерьез не стал бы разговаривать на темы магии и оккультизма. Мышление 60-х годов в нашей стране было по преимуществу физикалистским. Оно просто-напросто отбрасывало все эти явления как лженаучные. Еще надо помнить о том, что долгое время мы считали, что наше общество строится на научной основе. Термин «научный» у нас всегда сопрягался с «политически благонадеж­ный», «патриотичный» — со всей шкалой ценностей, которая характеризовала советского человека. Советский человек не должен иметь ненаучного мышления, он должен иметь научное мышление (атеистическое, материалистическое). Следовате­льно, все, чему в науке объяснений не было (а всегда найдутся такие вещи), отметалось как мировоззренчески ложное и вредное. В этом смысле пока есть устойчивое мировоззрение, которое воспроизводит существующий образ жизни, «печатает» некоторый набор типов личностей, свойственный данной эпохе, обеспе­чивает трансляцию социального опыта (а в 60-х гг. это вполне происходило), до тех пор не будет особого интереса к этим чудесам и аномалиям. А то, что, как Вы сказали, интерес к чудесам повышается в эпоху социальных ломок и катаклизмов, то я бы объяснил это следующим образом. Когда мировоззрение начинает разламываться, когда старые ориентиры уже не задают человеку устойчивой системы видения мира, в соответствии с которой он мог бы успешно осуществлять свою жизнедеятельность, когда возникают образцы и нормы деятельности, не укладывающиеся в старые ориентиры, когда возникает эпоха социальных катакли­змов, социальной неустроенности, тогда и возникает интерес к аномалиям и чуде­сам, ко всем явлениям, которых мы раньше не замечали, просто отмахивались от них. Это своеобразный сигнал того, что старые мировоззренческие ориентиры ломаются, а новые еще не созданы. Люди могут видеть в этих явлениях знаки грядущей беды или знаки избавления от тягот жизни. Уже не раз писалось о том, что наш интерес к инопланетянам вызван не только чисто человеческим любопыт­ством, но и ожиданием, что они помогут нам справиться с нашими земными делами. Может быть, есть какие-то высшие силы, которые нам бы помогли.

—   То есть это форма социального утопизма...

—  Да,  форма  социального  утопизма.  Здесь  просматривается  несколько смысловых структур, стоящих за феноменом повышенного интереса к аномали­ям, желанием изучить и понять вещи, которые раньше всерьез не принимались. Старая ментальность будет в этих ситуациях играть роль ориентира. Обратите внимание: мы ведь не воспринимаем эти явления как то, что нельзя и не нужно охватывать разумом. Так считал средневековый человек (чудо — оно и есть чудо). Человек, воспитанный в традициях европейской рационалистической культуры, возникшей в XVII в., начинает это чудо объяснять. Он ищет научное объяснение. Такая установка естественна для нашего мышления.  Более того,  в этом есть своеобразный поиск такого изменения мировоззренческих ориентиров, который не утратил бы старых ценностей. Новое мировоззрение никогда не возникает на голом месте,  оно всегда прорастает из старого и несет на себе печать этого старого. Когда в средние века объясняли мир, то говорили так - Бог написал книгу природы тайными письменами, и мудрец должен расшифровать эти письмена. Между вещами есть симпатия, антипатия, аналогия, тайные смыслы, которые надо узреть, чтобы понять тайну божественного творения. Галилей, восставая против средневекового мышления, критикуя перипатетиков, использовал этот же старый прием. Он говорил- да, книга творения написана тайными письменами; да, мудрец (ученый) должен ее расшифровать.   Только  маленькая  добавка:  книга природы написана языком математики   Поэтому, чтобы понять природу, надо математически описать движение тел. Перед нами новые формы в недрах старого. Так всегда бывает. И здесь то же: прорастают какие-то ростки новых мировоз­зренческих ориентации, но на первых порах они будут развиваться в старых формах. Конечно, мы будем пытаться объяснить все эти не укладывающиеся в современную парадигму явления, опираясь на данные современной науки, т. е. исходя из этой парадигмы.

—  Вы зафиксировали параллель, которая прослеживается до сих пор между сциентистским мировоззрением и тоталитарной общественной структурой. По-видимому, это можно понять как жажду обладания истиной в любой области.

—  Я бы не стал жестко связывать научное, сциентистски ориентированное мировоззрение с тоталитаризмом. Можно быть сциентистом и демократом. Сама наука (внутри себя) достаточно демократична   Она всегда предполагает поле гипотез и проблем, борьбу идей. Наука внутри себя содержит определенные этические нормативы, которые, если бы политики их усваивали, сделали бы их чрезвычайными демократами. Наука в качестве фундаментальных положений говорит следующее: ищи истину. Перед истиной все равны. Это значит, что клерк патентного бюро Эйнштейн и академик многих академий Лоренц находились в равном положении, когда они спорили о смысле преобразований Лоренца. Эйнштейн победил в этом споре, и никто не говорил ему: откуда ты взялся? Ты же даже не физик, а инженер, пришел откуда-то из патентного бюро. В науке ценятся обоснования и доказательства. И второе. В науке есть еще одна очень важная презумпция — ценность новизны. Наука основана на инновациях. Она всегда фиксирует, вот это сделали до меня, вот это сделал я. И за всем этим движением кроется еще одна установка: сколько бы я ни искал истину, сколько бы я ни делал открытий, все равно я истину в конечной инстанции не обрету. Ни я, ни мое поколение, ни все мы никогда ее не приобретем, потому что бесконечно разнооб­разен мир, а мы — ограниченные существа с ограниченными средствами позна­ния. Вот эти установки незримо включены в структуру науки.

—   Современной науки. Но сциентистское мировоззрение эти установки аб­солютизирует.

—  Это другой вопрос. Можно быть сциентистом, считать, что мир можно объяснить на основе науки, и вполне быть демократом.

—   Только на основе науки?

— Да. Можно считать, что мы должны устроить жизнь так, как устроена жизнь научного сообщества: когда мы все равны перед лицом истины, когда мы все спорим, обосновываем, доказываем, когда сталкиваются разные мнения, когда мы ищем какое-то решение, которое приблизило бы нас к истине. Вот вам и демократия.

—  Но я хотел узнать другое. Ведь наука предлагает определенный способ решения проблемы, и способ решения этот она принимает как единственно истинный.

—  Я об этом думал и писал давно. Еще в 70-х гг. у меня выходили работы о науке, о демаркации между научными и ненаучными способами рассуждения, между научным и ненаучным подходами к миру. Благо науки, но и ее ограничен­ность или, если угодно, ее первородный грех состоит не в том, что она напряжен­но и постоянно ищет истину, а в том, что, к чему бы она ни прикоснулась, все становится для нее предметом и объектом. Она видит мир сквозь призму пред­метов и объектов и законов, которым они подчиняются. Поэтому для него все — объекты, живущие по своим законам. Наука может изучать что угодно (человека, состояние ею сознания, человеческие ценности), но все это для нее есть предмет­ный мир, который живет по своим естественным законам. А мир человеческих отношений укладывается в эту схему только частично, потому что есть какие-то человеческие, бытийственные состояния, которые не выступают как жизнь пред­метов и объектов. В этих состояниях человек выступает как субъект, как самоде­ятельное  творческое  существо,   как  свободный  прорыв  духа.   Конечно,  наука может изучать и эти вещи, но опять-таки как объекты. Она будет изучать, как развиваются человеческие менталитеты. какие существуют типы рациональности. А все, что не включается в науку, как говорится, проходит по другому ведомству культурных феноменов. Это искусство, нравственность, религиозно-мифологичес­кое познание мира.  Они тоже  необходимы  человеку.  Он не может жить  без надежды, веры и любви. Он не может жить только на научных знаниях о том, как устроен мир. Вот Вам ответ, где ограниченность науки.

—  Вы только что сказали «религиозно-мифологическое познание». Но ведь для ученого это познанием не будет.  Ученый рассматривает познание с точки зрения научного метода, с точки зрения определенного способа аргументации. Он считает, что истину можно искать только при помощи теоретического модели­рования, эксперимента и т. п. Наука навязывает определенный способ мышления.

—  Бесспорно, но это не исключает, что ученый может быть верующим, а значит, у него научный способ мышления может сопрягаться с религиозными способами постижения мира. Так было нередко в истории культуры.

Вернемся, однако, к проблеме соотношения сциентизма и тоталитаризма. Тоталитаризм может использовать те или иные идеи, вырванные из контекста науки, превращая эти идеи в мифы, в идеологические клише, которые затем начинают функционировать в качестве мировоззренческих установок. Он может абсолютизировать даже способ научно-технического мышления, свойственное науке видение мира как объекта, полагая мир и самого человека только в качестве материала для технологических манипуляций. Подобные предста­вления были свойственны, например, тоталитарному мировоззрению, которое утверждалось в нашей стране в 20—30-е годы. Причем идеологизированный сциентизм выступал в эту эпоху в наиболее примитивной, механистической форме своего выражения.

Природа, человек и общество рассматривались как простые машинообразные устройства, выступающие материалом для силового преобразования Резуль­татом же этого преобразования должны стать более совершенные машины технического и социального мира. Вспомним излюбленные метафоры партийного лексикона тех времен: партия — мотор, профсоюзы и другие организации — приводные ремни от партии к массам, люди — винтики и i. д. Господствовало убеждение в том, что машина ценней человека. Можно уничтожить массы людей, заставив их копать каналы, но в малейшей поломке любого механизма сразу подозревали вредительство. Формирование «нового человека» представлялось процессом насильственного преобразования человеческою материала («переков­ка» людей в горниле классовой борьбы).

Давайте различим сциентизм, механицистский сциентизм, наукообразные мифы и систему тоталитарною мышления, использующую мифы. И давайте будем различать научное познание, которое многое дает человечеству (но не все), и то, что требует дополнения науки в разных сферах и феноменах культуры, с которыми наука взаимодействует и резонируе!. Только вся культурная жизнь создает человеческое бытие. А какая-то одна сфера никогда полностью этого бытия не исчерпывает. Иначе бы не было других форм культурной жизни.

В этом смысле когда мы говорим о непознанных феноменах, то здесь возникает несколько уровней анализа. Можно их анализировать как феномены культурной жизни, и тогда они выступают как некие знаки, семиотические системы, имеющие человеческий смысл и регулирующие взаимоотношения лю­дей. С этой точки зрения я должен очень серьезно к ним отнестись. В качестве семиотической системы, которая регулирует отношения людей, может быть что угодно. Образ пятна, появившегося на небе, может интерпретироваться нами как летающая тарелка с инопланетянами. Солнечное затмение может интерпретиро­ваться как предзнаменование неудачного похода князя Игоря на половцев. Это тоже будет регулятором социальных отношений. Колдовство, пророчество, пред­видение, попытки заглянуть в будущее, использование различных явлений в каче­стве знаков — это всегда было в культуре, и явления природы никогда не выступали только как явления природы. Они были всегда и семиотическими систе­мами, которые несли человеческий смысл. Поэтому, когда мы говорим о проро­чествах и чудесах, необходимо понимать, какие культурные функции они выпол­няют, какие типы культуры здесь взаимодействуют. Культура никогда не бывает однородна, она всегда гетерогенна. В ней всегда есть пласты реликтов прошлого, начатков будущего, и все они причудливо взаимодействуют между собой.

Второе. А можно ли интерпретировать эти явления в терминах научного объяснения, опираясь на знания, на теоретические представления современной науки? Это уже не социокультурный, а научный подход. И этот подход также полезен, потому что, когда наука сталкивается с чем-то необъяснимым, она либо до поры до времени закрывает на это глаза (если оно не включается в картину мира, которую она изобрела до этого столкновения), либо она вообще объявляет, что это не имеет для нее значения и будет развиваться как будто этого нет, хотя это есть. Вот такой трюк наука тоже может сделать. Она никогда не ломает свою картину мира, если какие-то факты или совокупность фактов в эту картину не укладываются. Наука всегда делает попытки «уложить» неизвестное в уже извест­ное. И только когда такое «укладывание» вызывает разломы в картине мира, парадоксы, только тогда начинается перестройка всей этой картины. Известно, что наука не только рост знания и поиски новизны, но это также всегда и традиция, включение нового в старое, в традицию. Традиция постепенно преобразуется под воздействием нового. Это органический рост знания, а не просто ломка и отбрасывание старого. Я считаю, что крайне полезно посмотреть на все чудеса с точки зрения того, чем сейчас располагает наука; может быть, даже пофантазировать и сказать, что это можно объяснить вот так, или, может быть, в этом есть такой, сугубо рациональный, смысл.

—  Вы как раз предугадали мой вопрос, когда стали говорить о двух типах объяснения аномальных явлений. Первый, называемый мною космологическим, свя­зан с научными данными, с возможностью науки вписать все эти явления в науч­ную картину  мира.  А  второй  способ,  и  Вы  только что  о нем  говорили,  это социокультурный.

—  Я бы сказал, что это не просто объяснение. Это принятие или непринятие тех или иных феноменов в качестве определенных регуляторов социальной жизни,

—  Но  это же  и  способ объяснения, потому  что  культурология, как раз и истолковывая их как такие способы, как ответ на определенную социальную потребность, и дает им какое-то объяснение.

—  Это верно. Но я бы выделил здесь еще один смысл. Есть объяснение научное, культурологическое объяснение (а культурология — это ведь «логия») также принадлежит к этому типу объяснений. Но есть объяснения и ненаучные, также основанные на сведении неизвестного к известному. Когда завезли свиней в Австралию, аборигены удивлялись, какие странные лошади у европейцев, какие у них короткие ноги. Этот тип осмысления явлений по аналогии и через ассоци­ации  по  смежности лежит  в  основе религиозно-мифологического  объяснения. Сегодня аномальным явлением типа НЛО многие пытаются дать объяснение в терминах контакта цивилизаций. Но для верующего в чудеса это совсем не обязательно. Он может объяснить это как божий знак, божье чудо — да мало ли как можно это объяснить. Он может придерживаться другой парадигмы, где чудо никак не волнует своей необъяснимостью; считается нормальным, что на свете есть чудеса, что они должны быть. Эти два типа мышления могут соседствовать, более того, они могут активно взаимодействовать, хотя это взаимодействие часто протекает противоречиво и может порождать немалые напряжения и конфликты. Существует стремление те или иные события объяснить рационально, а есть нерациональное принятие явления, которое воспринимается как знак, как символ, который должен нечто означать в моем поведении и действии, который выступает как знак ориентации моих собственных поступков.

—  Вы опять предугадываете мой вопрос,

—  Ну что ж, будем считать это еще одним аномальным явлением.

—  Мой вопрос как раз имел целью привлечение внимания к третьему типу объяснения, которое альтернативно научному объяснению и не является сведением неизвестного к известному, а пытается объяснить неизвестное через столь же неизвестное. Может быть, популярным вариантом такого объяснения является то обыденное истолкование этих явлений, которое прибегает к помощи религиоз­ной картины мира и т. д. Можно привести оккультное истолкование оккультных нее явлений. Мы не знаем, что такое мистическое заклинание. Почему оно влияет на людей, если оно влияет? Какой силой оно обладает, если обладает? Как оно может вызвать дождь, если он не предполагается? Вызывает ли оно дождь или нет? И равным образом мы не понимаем, как шаман убеждает людей и себя самого в адекватности собственной интерпретации своих действий. Оккультные явления и оккультизм как обоснование этих действий — это тоже своеобразный способ объяснения.

—  У него ведь есть шкала отсчета. В его модели мира есть духи, которые могут быть вне человеческого тела, а могут в него и вселяться. И вот когда это происходит, то человек говорит нечто такое, что ему в обыденном состоянии не присуще.

—  Это верно. Но для нас понятие духа — это тоже неизвестное. Наука не объясняет  и  не  анализирует  такие предметы.  Поэтому  мы  можем  принять оккультную форму объяснения только в том случае, если поменяем культуру, если будем рассуждать с точки зрения именно той культуры. Скажем, для восточного человека или для человека религиозного это возможно.

—  Я согласен с тем, что, чтобы сделать такие реакции доминантными, надо менять нашу культуру. Но я не хотел бы говорить, что это объяснение неизвест­ного через неизвестное, потому что с точки зрения нашей научной картины бытие духа вне тела — это такое же неизвестное как, допустим, камлание шамана. Вы опять  берете  за  ориентир,   за   основу  научную  картину  мира.  А  мы  сейчас говорили о том, что есть вторая, дополнительная к ней, религиозная картина, в которой человек может жить, и она может причудливо сочетаться с научной картиной мира. В этом смысле объяснение шаманом своих действий для него вполне может быть рациональным. Он верит в то, что в него вселяется дух, и все, что он говорит дальше, он говорит от имени этого духа, от имени богов. Он впускает в себя какие-то силы, которые до этого были вне его. Он   — носитель этих сил. А у другого человека способность впускать в себя эти силы не развита. Всегда есть какое-то предельное основание, на которое опираются человеческие действия  и  поступки.   В  этом  смысле  они  в  какой-то  мере  иррациональны, а в какой-то и рациональны. Есть целостное мировоззрение, включение в которое делает   эти   поступки   вполне   рациональными.   Но   для   нас,   сформированных в культуре, где доминировали и доминируют научные знания, где научная кар­тина мира оказывает огромную роль на развитие людей (мы проходим социали­зацию через обучение и воспитание в школе, где 90% всех деяний — это просто знакомство с научными знаниями), для нас, как ни крутись, все равно будет характерно стремление объяснить любое явление, которое не укладывается в на­учную картину мира, по образу и подобию того, как объясняла бы явления наука Мы будем искать в этом явлении все то, что могло бы быть объяснено с точки зрения науки. Я думаю, что это интересный подход. В тех явлениях, которые мы сейчас называем чудесными, непознанными и т. д., действительно, может содер­жаться какой-то еще неизвестный слой научных знаний, которые заставят, может быть, как-то по-другому повернуть картину мира. Может быть, здесь возникнут какие-то новые области научного знания. Да они, собственно, и возникают Это изучение всех таинственных явлений человеческой психики, изучение того, есть ли такие феномены, как телепатия и телекинез и т. д. Сошлюсь на работу лаборато­рии Гуляева. Судя по всему, был социальный заказ: выяснилось, что Джуна хорошо воздействует на Леонида Ильича, и надо было ее обследовать научными методами, чтобы выяснить, что это такое. Обнаружили, что у человека есть физические и химические поля, которые могут в определенные моменты оказы­вать на другой человеческий организм определенные действия: стабилизировать, энергетически подпитывать его, «заряжать», включать какие-то резервные меха­низмы. Дело это малоизвестное, и здесь открывается целое поле исследований. Во всяком случае, когда Гуляев выступал у нас в институте с лекцией, он показывал, какие приборы он изобрел, исходя из анализа этих полей. Как обычно и поступает физик, он разбивал все эти поля на электрические, тепловые, магнитные, химичес­кие. То, что при нервном возбуждении вокруг кисти руки возникает электромаг­нитное поле — наблюдаемый факт. А дальше он изобретает прекрасный прибор для исследования стенокардии. Оказывается, что если человек болен стенокарди­ей, то большое мышечное напряжение (сильное сжимание кулаков и напряжение мышц) сразу же вызывает появление пятна в области сердца. Излучение этого пятна может быть зарегистрировано. Так что эти подходы науки к новым явлениям очень благотворны и плодотворны. Я думаю, что очень полезно попытаться включить в научную картину мира все эти «чудеса» (хотя они не включаются); попытаться объяснить их в уже известных научных терминах. Потом можно зафиксировать именно то, что не объясняется, и сосредоточить на этом внимание.

—  Мне кажется, Вы очень убедительно рассказали о том, как научный анализ этих явлений раскачивает  собственно  научную  парадигмальную  ментальность и в значительной степени может ее обогатить. Мне представляется, что тот самый анализ человеческой психики, о котором мы говорили, привлек наше внимание к тому, что, казалось бы, совершенно с ней не связано, к тому, каким образом связана человеческая психика с космосом как целым. Сплошь и рядом экстрасенсы ссылаются на то, что они подпитываются от каких-то космических излучений. Мы здесь выходим на проблематику, которая традиционно исследовалась такой древней оккультной наукой, как астрология. Заостряя постановку вопроса, я бы хотел узнать Ваше мнение о том, можно ли однозначно приписать астрологии — как своеобразному способу исследования — определенный предмет (скажем, небо или человека)?

—  Я бы так поставил этот вопрос: можно ли во всех этих феноменах найти нечто такое, что может быть объяснено в терминах современной научной картины мира? Или это вообще необъясняемые явления? Можно ли здесь найти какие-то моменты,  которые  в  принципе  могли  бы,  с точки  зрения традиции научной рациональности, как-то быть освоены? Я думаю, что было бы полезно порассуждать на эту тему. Начнем с того, что люди говорят о влиянии на них космоса, ом, что они заряжаются некоей космической энергией. Как ни странно, это, кет быть, совсем не глупости и какой-то смысл в этом есть. Дело вот ведь ем: за этим стоит следующая гипотеза (если ее перетолковать на научный ж) — человеческий организм сформировался как результат развития космоса. Эта часть гипотезы, это утверждение является абсолютно точным. Об этом же говорит антропный принцип; вообще все развитие современной космологии говорит о том, что человек — естественный продукт космической эволюции. На тему есть масса проверенного научного материала. Дальше идет гипотетическое суждение: вполне возможно, что на формирование жизни человека огромное действие имеют различные типы излучения. Я думаю, что в основном — электромагнитные. Когда-то я слышал, что жизнь — это вариации на электромагнитные темы. Все обменные процессы живого основаны на ионном обмене.

—  Кстати, современные исследования это опровергают. Скорость некоторых процессов, которые обнаруживаются при научном анализе, скажем, человеческой психики, превышают скорость электромагнитных обменов и в этом смысле не объясняются различными электромагнитными концепциями.

—  Ну, я не знаю, что тут имеется в виду, потому что работа нервной клетки все равно основана на этом, а как передается информация — это уже другое дело. Предельная скорость распространения сигнала, известная в природе,— это все равно Скорость электромагнитной волны. С этой точки зрения я не знаю, что Вы имеете в виду, когда говорите, что существуют явления психики, где этих скоростей нет.

—  Речь идет о мгновенной передаче информации.

—  Что именно тут имеется в виду, сказать трудно, и поэтому я не хотел бы говорить об этом. Я знаю, что есть предельная скорость передачи возбуждения по нейрону и она значительно меньше скорости света, поскольку основана на ионном обмене. Мне сейчас важно зафиксировать вот какую мысль: если человеческий организм (как и все организмы на Земле) формировался в условиях определенных, в том числе и космических излучений, то мысль о том, что эти излучения могут каким-то образом влиять на человека, на его психический мир, на состояние его здоровья, что здесь есть корреляция и связь, мне вовсе не кажется дикой. Она мне представляется вполне разумной научной гипотезой, которую я пока не знаю, как опровергнуть, как проверить. Но я убежден в том, что в этой области можно серьезно работать. Открытия, происходящие сейчас в биоэнергетике, показывают, что есть определенные частоты электромагнитного излучения, есть синергетическое воздейст­вие этих излучений, есть благоприятные и неблагоприятные излучения. Кстати, то, что сейчас будут изучаться последствия Чернобыля, последствия длительного воздействия излучения на организм человека,— это, я думаю, очень важно. Эти феномены, как мы видим, имеют не только сугубо теоретическое, но и практическое значение. Излучения, идущие из космоса, какие-то положения Земли относительно Солнца и звезд — во всем этом вполне можно найти рациональный смысл. Действительно, может быть, есть люди, которые больше, чем другие, реагируют на такое излучение. Во всяком случае, все это надо проверять. Эта гипотеза не выходит за рамки научных предположений.

И наконец, то, что Вы говорите об астрологии. Здесь у меня есть система идей и умозрительных гипотез.

—  Я как раз хотел попросить Вас немного поговорить об инструментальном аспекте астрологии. Насколько она дает нам такое знание? Как можно считать, наблюдать с помощью астрологических методов?

— В рамках того же подхода, который я обозначил, попробуем посмотреть на астрологию. Мы предположим, что то, что составляет материал, который накопила астрология, те зависимости, те регулярности, о которых она говорит, что весь этот материал не просто бред, не просто культурный, символический опыт, который действительно может регулировать отношения людей примерно так же, как вера в духов регулирует поведение дикаря, когда он бежит, сил у него нет, а солнце уже заходит. Дикарь верит, что с наступлением темноты появляются духи. Он берет веточку, ломает ее. Сломанная веточка, поставленная в определен­ном положении, означает, что солнце будет садиться медленнее. У него появля­ются силы, открывается второе дыхание. А он думает, что остановил солнце.

Можно, конечно, относиться к астрологии, усматривая в ней нечто аналогич­ное действиям и вере дикаря. Но можно подойти к ней и с другой стороны. Ведь это огромный опыт, накопленный человечеством. Может быть, там есть опреде­ленные вещи, которые что-то угадывали, что-то схватывали, обозначали какие-то детерминации, которые можно попытаться осмыслить и в терминах современной науки. Я попытаюсь выдвинуть несколько гипотез (я не настаиваю, что все они верны, их можно будет потом опровергнуть), которые объясняли бы эти явления в терминах современной научной картины мира. Что можно выудить при таком истолковании? Прежде всего я бы обратил внимание на следующие моменты. Как составляются гороскопы? Существуют два типа гороскопов. Один — восточный (год Змеи, год Лошади и т. д.). Другой — по знакам Зодиака (иные родились в созвездии Льва, Девы, Скорпиона и т. д.). В обоих этих гороскопах есть большой накопленный материал, уходящий глубоко в недра культуры (его начи­нали набирать еще египетские и вавилонские жрецы), который дает вероятност­ные предсказания поведения человека. Я не считаю, что можно их рассматривать как жестко детерминистские предсказания, но можно рассматривать как вероят­ностные. Допустим, гороскоп говорит мне, человеку, родившемуся в созвездии Льва в год Собаки, что в некоторые года и месяцы мне не следует устраивать серьезные изменения в моей жизни (затевать рискованные предприятия, идти на шаги, которые могут серьезно изменить образ моей жизни). А в некоторые годы он мне советует: рискуй, у тебя есть шанс выиграть, такой год и день бывает один раз в жизни. Я могу расценить эти предписания как некие вероятностные советы. А нет ли в этих советах чего-то связывающего меня с тем, что меня внешне детерминирует? Детерминирует состояния моей психики, мои реакции на мир, мою физиологическую и умственную активность и т. д.

Я обратил бы внимание еще вот на какие вещи. Годичный гороскоп совпадает с малым циклом солнечной активности. Восточный гороскоп совпадает с боль­шим циклом солнечной активности (примерно 12 лет). И тогда я выдвигаю следующую гипотезу: в гороскопе каким-то образом угадывается то, как будет влиять активность Солнца на мои поступки и на мою человеческую жизнь. И тогда я спрашиваю себя: а есть ли какая-то связь между активностью Солнца и фактами моей человеческой жизни, моими поступками. Конечно же есть. И на эту тему существует огромный материал. Солнечная активность — это состояние магнитосферы Земли. А жизнь, как мы уже говорили, есть вариации на электро­магнитные темы. Состояние магнитосферы Земли влияет на жизненные процессы. Есть исследования, показывающие, что у некоторых людей (особенно склонных к психическим заболеваниям) магнитные бури могут вызвать резкое состояние депрессии. Шансы, что люди такого типа могут стремиться к самоубийству, очень велики. Именно в это время. Более того, вычерчивались графики зависимости между вспышками психических расстройств, самоубийств и состояниями солнечной активности. Установили, что графики этих психических состояний совпадают с графиками состояний солнечной активности. Пики солнечной активности, маг­нитных бурь совпадали с пиками самоубийств. Солнечная активность влияет на магнитосферу Земли, а она влияет на мои психические реакции. Конечно, у раз­ных людей по-разному. Многое зависит от генетической предрасположенности.

—  Между прочим, и сама генетика, может быть, должна учитывать и эти точки зрения.

—  Это уже дополнительная гипотеза. Может быть. Если я родился в год Собаки 19 августа в созвездии Льва, то вероятность того, что в какие-то времена после рождения — а  ведь  известно,  что  после  рождения  идут биологические циклы: спад и подъем активности, активности физиологической и умственной; и циклы эти обозначаются датой моего рождения — на эти циклы накладываются состояния магнитосферы, магнитные бури. Солнце проявляет свою активность с периодичностью, оно работает почти как часы. В этом смысле вековой опыт наблюдения за поведением людей может уловить эту вероятностную регуляр­ность, подсказать, что в определенное время моей жизни у меня будет спад. И это еще падает на магнитную бурю. И тогда очень велика вероятность, что в это время у меня будет рассеянное внимание, вялые реакции и т. д. Конечно, в этих состояниях лучше не затевать жизненно важных дел, которые требуют мобилиза­ции внутренних сил, повышенной реактивности. Я буду расслаблен, я буду не в форме. Так что это первая, поверхностная корреляция, которая вполне может быть. Тут можно приводить аргументы, контраргументы, однако это уже область серьезного обсуждения.

Второй момент, который я хотел бы отметить по поводу отношения к аст­рологическим предсказаниям. Если я приму во внимание влияние солнечной активности на мою жизнь, то очень важно знать, как развивается человек во внутриутробном состоянии. Оказывается, что состояние магнитосферы очень сильно влияет на развитие зародыша, на развитие нервной системы. Поэтому так важна дала моего зачатия, ведь мое внутриутробное развитие также находилось в зависимости от всех этих влияний. А дате соответствует определенное положе­ние планет и Солнца в Зодиаке. Все изменения магнитосферы в это время гоже на меня влияли. А что обозначает год Собаки? Это определенный год активности Солнца. В год Лошади активность уже другая. Что означает знак Льва, под которым я родился? Это месячный знак солнечной активности. В другом знаке она — другая. Здесь также есть какая-то зависимость.

—  Есть две гипотезы по поводу момента, от которого надо считать гороско­пы момент  зачатия или момент рождения. Момент  зачатия означает, что  появляется  зародыш,  который  начинает  испытывать  воздействия.   Но  тогда встает вопрос, а от чего же, собственно, он начинает их испытывать  Гипотеза  о  том,   что   эти  влияния   начинают   запечатлеваться  не  в  момент   зачатия, а в момент рождения,  связана как раз с другой,  столь же обоснованной или необоснованной, гипотезой о том,  что разрыв двух биологических организмов, происходящий  при рождении,   оказывает  на ребенка  сильный  стресс,   на  фоне которого и идет  запечатление.  А   зародыш, развивающийся  «  теле   матери,  не получает какого-то особого воздействия, все происходит через мать.

—  Вот в этом-то и вся соль! Почему я развел эти вещи? После рождения для меня начинается отсчет моих психологических и физиологических циклов. И   мы   с   Вами   договорились,   что   здесь   возможна   корреляция   между  ними и состояниями солнечной активности. Здесь можно набирать статистику, вести исследования, наблюдать за разными группами людей — это вполне научная область исследования. А вот второй вопрос — более тонкий. Когда зародыш развивается, он действительно испытывает воздействие через организм матери. Но и ее организм испытывает воздействие солнечной активности. И есть очень важные месяцы, например, когда начинает формироваться нервная система. Все тоже идет по принципу реализации возможностей, и не все возможности реализуются. Некоторые состояния крови, газообмена могут повлиять на умственные способности, на развитие или недоразвитие тех или иных структур. Все это очень важно. Необходимо изучать, как внешняя среда через организм матери воздействует на развитие плода. Но тогда в среду надо включить и магнитосферу Земли, излучения, под воздействием которых постоянно на­ходится человеческий организм. Я убежден, что здесь корреляция есть и ее можно изучать. Я даже думаю, что где-то такие работы уже есть, и я их просто не знаю. Это вторая область, где можно установить зависимость между предрасположенностью организма, какими-то его реакциями на внешний мир и теми состояниями солнечной активности, которые обозначаются по­ложениями звезд на небе в момент моего рождения.

И наконец, третий момент, который также важен. То, как я буду реагировать на мир, какой у меня темперамент, каковы мои реакции, зависит от мамы и папы, от моего рождения, от моих генетических предрасположенностей, от того, что у меня заложено в наследственности. И уж оно-то вроде никак не коррелируется с солнечной активностью. Более того, наследственность людей все время переме­шивается. Наши предки имели различные гены. В нас течет много самых разных кровей (немецких, арабских, семитских, славянских, тюркских и т. д.) Очень небольшая вероятность того, что, изучив одного человека, можно предсказать поведение другого, исходя из корреляций между датой рождения человека, его циклами и солнечной активностью. Здесь очень большое влияние будет иметь генетический аппарат. Я отвечу на этот вопрос так: есть много способов составле­ния гороскопов, но все они испытывают на себе влияние вавилонских и египетских предсказаний, которые собирались жрецами десятки тысяч лет. Но за кем наблю­дали жрецы? Прежде всего за царскими домами. А там возникал устойчивый генетический фонд, поскольку браки заключались только между членами царских домов. В биологии это называется чистой популяцией. Можно сказать, что обществом был поставлен эксперимент, где были выделены чистые линии генофо­нда Другие линии в этот генофонд не входили. И за ними десятки тысяч лет велось наблюдение, делались предсказания, что-то сбывалось, что-то нет. В об­щем, накапливались наблюдения, как влияет солнечная активность на жизнеде­ятельность этой популяции. Накопленный опыт служил затем базисом для раз­личных предсказаний. И теперь я могу сказать следующее: для того чтобы в науке предсказать какое-нибудь сложное поведение, нужен идеализированный случай. На идеализированном случае я разыгрываю закон, а потом этот закон вероят­ностным образом может быть мною применен в более сложных случаях. Здесь я фиксирую ту же самую ситуацию. Был социальным опытом выделен биологи­чески чистый случай, который на протяжении десятков и сотен лет описывался, за ним наблюдали жрецы, сопоставлявшие положение звезд и судьбы правителей в зависимости от времени рождения. Накапливалась статистика, которая фик­сировала совпадения или несовпадения каких-то жизненных ситуаций с пиками биологической активности в зависимости, от солнечной, с какими-то воздействи­ями солнечной активности и на внутриутробное развитие. Если использовать эти гороскопы как функции не жесткого, а вероятностною предсказания судьбы, то я могу допустить, что вполне там может существовать некоторый слой знаний о том, как будет вести себя человек в некоторых абстрактных ситуациях. Кстати, гороскопы (как и любые пророчества) составляются чрезвычайно абстрактно Тебе ведь не говорят ничего конкретного. Я человек созвездия Льва, гороскопы мне предсказывают некоторые черты моего поведения. Я обратил внимание на то, что у ряда людей наблюдаются совпадения их реакций на события и пред­сказаний гороскопа. Может быть, определенные состояния магнитосферы стиму­лируют какие-то конкретные реакции. Далее у меня есть месяцы и дни, когда у меня, согласно гороскопу, есть хорошие шансы. Конечно, в этот день я могу заразиться гриппом, заболеть и хорошего тонуса у меня не будет.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ,,,,

 

КРАТКИЙ КУРС МАГИИ

Дистанционные он-лайн уроки Магического Искусства

ОККУЛЬТИЗМ И МАГИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Беседа

И.Т. Касавина

 доктор философских наук (1990), профессор (2009), член-корреспондент РАН (2003)

 с  В.С. Степиным

 Доктор философских наук, профессор,  академик РАН

ПРОДОЛЖЕНИЕ.....

—  Если у Вас хорошие шансы, то Вы в этот день не заразитесь

—  Может быть. Потому что, если у меня хорошее состояние организма, то и иммунная система у меня будет лучше работать. Я к гороскопам отношусь полусерьезно, и на себе я несколько раз их предсказания проверял. По гороскопу мне предсказывается некоторый пласт дней, в которые у меня будет хорошее состояние, удачи. И я замечал, что это действительно совпадает с теми пери­одами, когда у меня хороший тонус, когда я в форме.  Есть, конечно, много побочных влияний (погода и т. п.) и все-таки есть в моей жизни такие дни, когда я в форме: у меня хорошо и четко работает мысль, есть мышечный тонус, и у меня нет сонливости, в эти дни я могу восстанавливаться за 5—6 часов сна.   Но есть у меня и такие полосы, когда, если я 5—6 часов посплю, я разбит; мне надо 8—9 часов сна, чтобы восстановиться. Это мой организм, моя физиология. И вполне возможно, что какие-то вероятностные корреляции гороскоп угадывает. Есть же и более сложные гороскопы. К ним необходимы более сложные гипотезы. Что такое  движение  планет?  Это   небесные  часы,  там  есть  секундные,  минутные и часовые стрелки, которые в определенный момент совпадают, а в определен­ный — расходятся.  Это  часы,  заведенные  в  момент  становления  Солнечной системы,  и  дальше  там  ничего  не  отклоняется.   В  этом-то  и  прелесть  всех подобных соотношений! В каком созвездии находится планета, где соединяются и где разъединяются планеты,— это космическое время, отсчет космического времени. Я не исключаю такой завиральной гипотезы, хотя уж ее-то я не могу ни доказать,   ни   опровергнуть.   С   солнечной  активностью —  тут   материал   есть и я могу на него сослаться. Я  могу ссылаться на то, что живые организмы испытывают воздействие колебаний электромагнитного поля. Я читал об опытах, проведенных японцами: одна группа крыс нормально взаимодействует с электро­магнитным полем, а вторая изолирована фарфоровой подставкой. Во второй популяции — 80% саркомных опухолей. Разрегуляция организма и, как ее следст­вие, онкологические заболевания. В мировой литературе набран огромный мате­риал по этому вопросу.

А вот сейчас я выдвину гипотезу, которая также лежит в поле научной традиции, но у меня нет материала, чтобы ее опровергнуть. Хотя в принципе она фальсифицируема. Со временем она может быть либо подтверждена, либо нет.

Возможно, существует некоторое космическое излучение, связанное с актив­ностью ядра нашей Галактики. Эта идея давно известна в астрономии. Ядро нашей Галактики тоже активно. В какие-то моменты, периодически, оно может выбрасывать излучения массы, вещества, потока частиц. Сейчас мы, слава Богу, закрыты большой туманностью, которая экранирует ядро Галактики Галак­тический год сейчас составляет 200 млн. лет. Примерно около 70 млн. лет мы идем, закрытые от ядра Галактики, мы его не видим. Если мы выйдем из этой туманности, нам откроется ядро и небо станет намного ярче, чем сейчас. Мы будем видеть сгустки звезд Млечного Пути, которые будут светить, как Луна, а может быть, и ярче. Есть гипотеза (я упомянул ее даже в учебнике по филосо­фии), согласно которой жизнь на Земле развивалась во многом из-за активности ядра Галактики. Были такие таинственные периоды в истории Земли, когда жизнь на суше вымирала, уходила в море, потом снова выходила. Какие-то засухи были, какие-то катаклизмы. Многие ученые полагают, что это связано с ядром Галакти­ки, с его активностью. Вполне возможно, что положения звезд на небе — это re часы, которые мне показывают, как будет зависеть моя жизнь на Земле уже не от излучения Солнца, а от излучения ядра Галактики. Возможно, это слабые излуче­ния, поскольку они экранированы. Но мы начинаем из биологии узнавать, что даже слабые излучения могут очень активно влиять на жизнь. Можно вспомнить опыты, о которых писал журнал «Наука и жизнь». Китаец, бежавший из КНР во время «культурной революции», организовал в Хабаровске лабораторию (его эксперименты подверглись проверке проф. Казначеевым) и вывел волосатого цыпленка, цыпоутку — курицу, которая имела перепонки, как у утки. Излучение тела утки он по проводам передавал на клеммы, между которыми были рас­положены яйца в инкубаторе. Яйца в инкубаторе, таким образом, находились не только под влиянием тепла инкубатора, но и под воздействием излучения, которое шло от утки. И оказалось, что происходят мутации! Есть протокол Сибирского отделения АМН СССР, и его подписали наш известный ученый-медик Казначеев и другие, что это факт, это новое открытие. Сейчас, говорят, американцы повторили этот опыт и получили то же самое. Есть фотография цыпленка без перьев, покрытого волосами. В данном случае донором излучения был человек: он провода прикрепил к своим ногам, а цыпленок был в инкубаторе в соседнем помещении. Мы еще чрезвычайно мало знаем, как влияет слабое излучение определенной частоты на развитие живою. И вполне возможно, что даже слабое излучение, идущее из космоса, может оказать очень сильное воздей­ствие на состояние человеческой психики.

Итак, суммируем сказанное. Если взять современные научные представления и те идеи, которые сейчас рождаются на переднем крае науки, и попытаться с их позиций посмотреть, а нет ли в астрологических предсказаниях таких феноменов, которые могли бы быть объяснены с точки зрения этих идей, то я могу выдвинуть несколько гипотез. Первая гипотеза кажется мне достаточно правдоподобной — это гипотеза о влиянии солнечной активности на состояние организма и на его внутриутробное развитие, что фиксируется по циклам солнечной активности, они совпадают с этими двумя типами гороскопов (двенадцатилетним и годичным). Второе: я могу зафиксировать влияние магнитосферы Земли на организм челове­ка. Это предсказания вероятностные, но был базис — то, что мы говорили о «чистой популяции» фараонов, на которой оттачивался первый опыт предсказа­ний,— здесь был идеализированный случай. И это тоже весьма характерно для науки: когда берегся идеализированный случай, а все остальные случаи рассмат­риваются сквозь призму этой идеализированной ситуации. И наконец, третий слой гипотез — наиболее интересные и наименее сейчас проверяемые — гипотезы о возможном влиянии космических излучений, в том числе излучений ядра Галактики, его активности на жизненные процессы. Это пока совершенно откры­тая область, но ее тоже надо изучать. Поэтому за всеми утверждениями людей о том, что они могут «подключаться» к космическому излучению, «подпитывать­ся» от него, может стоять как слепая вера, так и определенные факты. Такие излучения, даже очень слабые, могут действительно оказывать влияние на жиз­ненные процессы. Абстрагироваться от этого полностью нельзя.

—  Позвольте мне несколько перевести разговор из плоскости космологической в плоскость экзистенциальную.  Если я не ошибаюсь, в «Известиях» регулярно указываются дни, которые, к примеру, неблагоприятны для активных действий и т. д. Позвольте мне заметить, что люди, как правило, не обращают внимание на список этих дней. И вместе с тем все эти люди (я опросил множество своих знакомых) с большим интересом относятся к астрологическим рекомендациям — чисто астрологическим рекомендациям. Возникает вопрос: можно ли из этой целостности,  назовем   ее  «астральная   фактура»,   элиминировать  мистические элементы, т. е. сделать то, что пытаетесь сделать Вы? И не будет ли подобная элиминация мистики из астрологии подобна известной элиминации метафизики из науки, которую безуспешно пытался осуществить неопозитивизм? Не лишит ли человека подобная элиминация экзистенциальной уверенности в результатах подо­бных предсказаний и заставит ли она действительно слушаться их?

—   Может быть, да, а может быть, и нет. Все будет зависеть от того, как настроен человек. Человек сциентистского склада ума, если ему преподнести эти гипотезы, будет, я думаю, больше верить в эти вещи. На человека мистического склада, склонного не к научному, а к художественному, мифологическому мышле­нию, это повлияет пагубно. Если только к этому все свести, то это может подорвать у него веру. А может быть, он просто отмахнется от этого, как от примитивного объяснения, упрощающего всю, столь важную для него, сложность мироздания. Так что на разных людей это может действовать по-разному. Но в этом вопросе есть другой смысл, который мне кажется очень ценным и важным. Конечно  же  попытки  посмотреть  на  гороскопы  с  естественнонаучной  точки зрения не исчерпывают всего предмета, сам предмет более многослойный, много­плановый. Конечно же феномен веры в какую-то символику имеет не природные, а социальные причины. Хотя, может быть, природное и социальное здесь очень причудливо переплетаются. Известно, что вспышки веры в пророчества и пред­сказания возникают в переломные эпохи, когда рушится старое мировоззрение, когда начинаются поиски нового. В. Вс. Иванов, хороший знаток вавилонской культуры, не раз отмечал, что у вавилонян, предчувствовавших гибель своей цивилизации, были колоссально развиты гадание и пророчества. В каждом куль­турном доме были какие-то приспособления для гадания, для составления проро­ческих предсказаний. Люди, представлявшие духовность вавилонского общества, жили этими предсказаниями. Они предчувствовали гибель вавилонской цивилиза­ции. Она оставила большой след в мировой культуре, но как особый специфичес­кий организм она исчезла.

Не исключаю, что интерес к оккультизму — это предвестник тяжелых жиз­ненных испытаний, которые лежат на пути и нашего общества в этот период его перестройки, его выхода в какое-то новое состояние. Когда мы употребляем слово «обновление», то можем иметь в виду переход к какому-то иному качест­венному состоянию, а можем иметь в виду и количественные изменения, оставля­ющие неизменными качественные характеристики. Я все-таки думаю, что наше общество проделало такие шаги, что мы выходим в новое качественное состоя­ние. Более того (я сейчас много говорю об этом), вся мировая цивилизация переходит в иное качественное состояние. Весь мир, в глобальном масштабе. Все человечество выходит на какой-то новый виток своего развития, к постиндустри­альному обществу, которое сможет развиваться, только считаясь с нарастающими глобальными проблемами (экологический кризис, растущие структуры отчужде­ния, проблемы сохранения личности, проблема выживания в условиях возмож­ности применения оружия массового уничтожения). Возник какой-то совершенно новый мир с проблемами, которые не знало предыдущее человечество, проблема­ми глобального, планетарного характера; с новыми возможностями техники и технологии, средств коммуникации; с усилившейся интеграцией мира, проник­новением разных культур, их встречами и взаимодействиями; планета стала единой, легко осуществляется передвижение людей. Я все время об этом пишу и говорю: мы должны понимать, что сейчас рождается новый мир и идет закладка, поиск нового мировоззрения. Старые структуры европейской цивилиза­ции (как они сложились и как они развивались в техногенной цивилизации) необходимы, но недостаточны для этого мира. Уже начались процессы синтеза культуры Запада с восточными культурами, начались трансформации прежней системы ценностей. Отсюда эта неуютность у нас — людей, которые вынуждены покидать обитель старых и устойчивых ценностных ориентации. Как бы нам тяжело ни жилось, у нас был целостный мир, была связь времен. А сейчас она, как сказано в «Гамлете», распалась. Мы должны через это пройти и отыскать новую духовность. Идет ее поиск. И тут пробуждается интерес ко всем таинственным и не укладывающимся в наши старые способы объяснения мира случаям, интерес к восточной культуре, к магии, к мистике, которые, может быть, были ор­ганизующим центром традиционной культуры. В европейской культурной тради­ции это не так, хотя там тоже были такие культурные ответвления. Все это надо видеть, если мы хотим дать социальную оценку вненаучным формам ориентации человека в мире. На одних научных формах и европейская культура никогда не строилась, но там все-таки научная рациональность была доминантой.

—  Она стала доминантой с конца XIX в., а до того доминантой была религия.

—  Я думаю, эти процессы начались раньше, в эпоху Просвещения. В XIX же веке они действительно проявились наиболее отчетливо.

—  Вы вкратце проследили историю астрологии от достаточно примитивных религиозно-мистических  практик  до  своеобразной  науки,  статус  которой  она может приобрести, если смотреть на нее с точки зрения достижений современ­ных естественных наук.

—  Я не претендую на утверждение о том, что астрология станет наукой.

—  Это уже моя интерпретация.

—  У меня  были  значительно  более слабые утверждения. Я считаю, что в  любой   сложной   и   комплексной   теме,   которая   фиксирует  какой-то   очень сложный  феномен,  хорошо  бы  разобраться  аналогично.  Я   как  раз  пытался выделить тот пласт, который может быть описан более-менее с точки зрения естественнонаучных представлений о мире. Причем описан гипотетически, ибо там есть много вещей, которые нужно доказывать. И тот пласт, который должен быть описан социально, с точки зрения анализа культуры, причем не просто бытия культуры в условиях некоторой стабильности культурной жизни, а в условиях резкого перелома в ее развитии,— я пытался отличать от первого пласта. Хотя в явлении они, безусловно, будут выступать синкретично, и всплеск интереса к какому-то  явлению,  которое  давно-давно  известно,  может быть  генериро­ван  и  тем  и другим,  но  больше  всего  этими  социальными  и  культурными смыслами.

—  Я имел в виду, прежде всего, не Вашу интенцию, а ту эволюцию астрологии, которую она прошла вплоть до сегодняшних технических приложений. Сегодня астрология многими рассматривается как некая техническая дисциплина, име­ющая не культурный, а чисто прагматический смысл. В значительной степени мы видим, что она как бы отрицает самое себя. В этой связи возникает более широкий вопрос, которым мы можем заключить нашу беседу какую роль могут сыграть подобные оккультные науки, мистические практики, ненаучные и вненаучные спосо­бы познания мира с точки зрения социальной перспективы нашей и перспективы человека? Можете ли Вы сказать несколько слов о возможных применениях всех этих необычных форм  сознания как некоторых культурных альтернатив, как интеллектуальных основ для построения какой-то альтернативной цивилизации, для изменения человеческой телесности, духовности, форм творчества, создания новой цивилизации?

—  Я уже говорил, что современная цивилизация находится на переломе. Я считаю, что именно сквозь призму этого перелома мы должны смотреть на все подобные явления. Интерес к ним, попытка соединить с традицией, которая уже утвердилась в западной культуре XIX столетия, когда техногенная цивилизация вступала в стадию индустриального развития, имеет под собой серьезное основа­ние — социальную потребность в мировоззренческих переориентациях, т. е. в вы­работке такой единой картины мира, которая должна быть базисом культуры. В качестве этого базиса выступает система универсалий культуры. Есть некоторая система категориальных смыслов, которая создает единую целостную мировоззре­нческую модель мира. Там обязательно будут сцеплены предметно-вещные смыс­лы (пространство, время, вещь, случайность, необходимость) с экзистенциальны­ми смыслами (Я, другие, общество, правда, красота, милосердие, добро, свобода, добродетель и т. д.). Эти смыслы всегда склеены между собой. Я вижу мир всегда сквозь призму представлений о добре, зле, добродетели, правде, истине, человеке. И наоборот, человека я вижу сквозь призму того, что такое природа, пространство, время. Все это скоррелировано. Тот способ корреляции этих смыслов, который был в европейской цивилизации, в техногенной цивилизации, сейчас себя исчерпал. Нужны новые способы корреляции. Я, например, отстаиваю ту точку зрения, что то, что мы сейчас говорим о гуманизации науки, научно-технического прогресса,— это первые и поверхностные наметки той глубокой перестройки, которая должна произойти. Взгляд на мир как на материал для преобразования — характерная черта культуры техногенной цивилизации. Она утверждалась, начиная с эпохи Возрождения, затем через XVII в., к XIX в. уже реализовалась в полной мере — это такое видение: я — человек, я — активное существо, которое призвано преобразо­вывать предметный мир; мир, природа — это поле, на котором я действую, это тот материал, который я должен преобразовывать; таким же образом я могу преобра­зовывать и общество, использовать другого человека как материал для преобразо­вания. Все сложности развития нашей цивилизации заложены в этой ментальности.

—  Преобразовывать всех, кроме себя.

—  Да, но тогда возникает некий другой преобразователь, который и меня рассматривает как материал для преобразования. В этом смысле мы все выступа­ем как человеческий материал для преобразующей деятельности. Так вот, в во­сточных культурах есть другой смысл: активность человека должна быть направ­лена вовнутрь, она должна вести к самосовершенствованию и к самоорганизации, к самовоспитанию. Это, если иметь в виду традиционные восточные культуры, тоже не надо идеализировать. За этим стоит жесткая регламентация внешней активности человека. Чтобы воплощать себя как творчески активное существо, он не может реализовать себя в деятельности по преобразованию мира потому, что традиция его сковывает, опутывает, регламентирует; все время самонаблюдение, самоконтроль — и этот самоконтроль служит для того, чтобы сузить поле деятельности, чтобы не нарушить закон предков, не разрушить традицию. В тра­диционных обществах личность не была ценностью. Массовые войны, геноцид и т. п., отметившие западную цивилизацию, являются не менее характерными и для восточной. В III в. в Китае в результате кровопролитных войн население уменьшилось многократно, погибли сотни и сотни тысяч.

Характерной чертой властных отношений в большинстве традиционных цивили­заций был деспотизм. Но я бы еще раз подчеркнул, что там была другая ментальность, другой способ отношения к миру. И те практики, те техники (саморегуляции, самоорганизации), которые родились в недрах этих культур и которые были связаны с восточными единоборствами, с монастырями, с буддиз­мом, с йогой,— весь этот опыт недаром начинает судорожно осваиваться европейской культурой. Люди хотят обрести спокойствие, найти выход из суеты, из постоянных стрессов. Я думаю, что это очень интересный признак того, что синтез этих двух культур пойдет, должен пойти. Вектор вовне и вектор вовнутрь должны быть скоррелированы. В учениях китайских и индийских мудрецов есть эта идея. Можно не отказываться о г науки и техники, но достичь какого-то нового уровня технико-технологического развития, с иным представлением о природе, с отношением к этому миру не как к миру железок и простых предметов, из которых я могу монтировать различные механизмы, а как к живому, которое я должен выращивать или находить линии развития, в которых и я как человек должен развиваться. Но для того чтобы эти линии найти, говорит китайская мудрость, я должен сам пройти путь нравственного совершенствования. Есть такие циклы, где развитие природы и развитие человека идут как бы в резонансе, и если что-то из этого резонанса выпадает — будут бедствия, катастрофы, засухи и неурожаи. Вот это будущее цивилизации.

Человечество выживет, если сумеет выработать новое мировоззрение. Воз­можно, что именно здесь лежит ключ к решению глобальных проблем, с которы­ми столкнулось человечество в XX в. Часто повторяют известное изречение Кип­линга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, И никогда они не сойдутся...» Но на этом-то текст не обрывается. Дальше идет: «Но настанет время и они повернутся друг к другу лицом и поймут друг друга». По-видимому, Киплинг верил в буду­щий диалог разных типов культур Об этом мечтали и русские философы (на­пример, Вл. Соловьев). Диалог культур Востока и Запада включает осмысление особенностей и российской культурной традиции. Тут многое нужно сделать. Надо искать новые пути, а не заниматься просто повторением пройденных ша­гов. Нужно как-то успокоиться. Народ должен иметь нормальную жизнь, надо все это сделать, но не в этом будет счастье. Кстати, мы уже не достигнем, наверно, того уровня потребления, который существует сейчас в США, поскольку мы не сделаем это в ближайшие 5—10 лет, а через 20 лет это делать будет бессмысленно, ибо ресурсы будут на исходе. В мировом масштабе вся цивилиза­ция будет переключаться на другие ценности. Это уже начинается. Я думаю, что за интересом к другим культурам, к неординарным явлениям лежит поиск иного мировоззрения, основанного на общечеловеческих ценностях. А это уже филосо­фический вопрос. Поиск нового мировоззрения — это всегда глубины философии.

 

РАЗМЫШЛЕНИЯ О МАГИИ, ЕЕ ПРИРОДЕ И СУДЬБЕ

И. Т. КАСАВИН

Магия! Само это слово — словно завеса, скрывающая таинственный и зага­дочный мир. Мир, рассыпанный мерцающими крупинками в запыленных рукопи­сях-откровениях Гермеса Трисмегиста; вспыхивающий бликами шаманских кост­ров под мрачным покровом ночных джунглей; открывающийся увечному в не­внятном бормотанье ворожеи; пронизывающий волшебным лучом из алхимической реторты; мир, говорящий неумолимым голосом рока; мир, яв­ляющий торжество человеческой силы. Мы постигаем этот мир с первым прикосновением материнской руки, утоляющей боль, и с первым взглядом на ночное звездное небо. Мы поражаемся его непостижимостью, открывая для себя таинство рождения, смерти и любви. Мы страшимся и отвергаем его, лелея свою самонадеянность, надеясь на трезвый расчет, логику и факты. Мы загоняем его глубоко в историю, не обнаруживаем в настоящем, отказываем в будущем. И мы снова и снова смиряемся перед ним, видя его новые превращения и возрождения из небытия. Вслушаемся же в этот мир со всей наивностью младенца и искушен­ностью зрелого человека, взывая к силам души и способностям науки. Всмотрим­ся, чтобы в чужом обнаружить родное, в забытом — знакомое, в фантастичес­ком — реальное; вслушаемся, чтобы открыть в себе этот неведомый, таинственный мир и найти в этом мире себя — неизвестного и загадочного.

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ СМЕРТИ

 ...Страшный звериный рев прокатился по скалам, и обитатели пещер съежи­лись в своем ненадежном укрытии, бросая отчаянный взгляд на жаркое пламя костра — единственного защитника от холода и хищников. Сжимая в руке рогатину, вождь яростно зарычал и вскочил на ноги. Его примеру последовали еще четверо самых сильных мужчин племени. Сейчас они выйдут из пещеры и вонзят дротики в саблезубого, избавят людей от ночного страха. Их дубины тяжелы, а топоры остры, и сердца полны отваги. Но тут из темного угла пещеры выступает на свет седая иссохшая старуха с горящими глазами и простирает к ним руки. «Великий Отец говорит, что в эту ночь мужчинам нельзя покидать пещеру,— тихо произносит она,— ибо не зверь с длинными клыками, а злой дух-кровопийца ищет добычу во мраке. Против него не помогут ваши копья и топоры!» — «Вождь не боится, и руки его способны сломать хребет зубра!» — «Руки вождя встретят пустоту, а злой дух настигнет его сзади,— продолжала старуха.— Великий Отец рассказал мне, как справиться с ним. Завтра, когда Красный Шар утонет в Далеких Джунглях, вождь разбросает эти белые круглые амулеты на тропе, ведущей к пещере. Они охранят людей от зла».

С этими словами старуха закуталась в шкуру оленя и исчезла в глубине пещеры. Фыркая от еще не прошедшего возбуждения, мужчины рассаживались у костра и осторожно рассматривали скатанные из кабаньего жира и золы шары. Мужская честь была сохранена, кому взбредет в голову сражаться со злым духом. Вот если бы это был просто тигр...

Следующей ночью скалы содрогнулись от ужасного рева, в котором слыша­лись ярость и боль. Казалось, дерутся между собой два кровожадных зверя, сцепившись в смертельной схватке и пуская в ход когти и зубы. Наконец рев стал удаляться и затих вдали. Пещерные люди с облегчением перевели дух.

С тех пор злой дух больше не тревожил их. С каждой охоты вождь приносил старухе сердце и печень добытых животных, и она долго жевала их беззубыми челюстями, тряся седой головой.

ЗАМАНЧИВАЯ, ЖУТКАЯ ИГРА, ПОЛНАЯ СМЕХА И СЛЕЗ

Ранним утром светлокудрый голубоглазый юноша благородной наружно­сти, ведя в поводу уставшую белую лошадь, приблизился к пределам фессалийского города Гипата. Истосковавшись от одиночества во время пути по прекрас­ным холмам и долинам Средней Греции, он с интересом прислушивался к невероятному рассказу одного из своих новых попутчиков — торговца сыром.

— О, Фессалия единогласно прославлена как родина магического искус­ства,— соловьем разливался тот.— Немало магов и колдуний, подобных Медее, ты можешь здесь повстречать, мой Луций. Невдалеке от большого города Лариссы есть трактир старой кабатчицы Мерое, там-то я и попал в историю с моим старым приятелем Сократом. Да, ведьмы жестоко мстят своим недругам. А не плотному ли ужину, сдобренному неразбавленным вином, обязаны твои фантазии, почтенный Аристомен?

— Молчи, молчи! Ведьма она, колдунья; может небо спустить, землю подве­сить, ручьи затвердить, горы расплавить, покойников воскресить, богов низвести, звезды загасить, ад кромешный осветить! Неверного своего любовника она превратила в бобра, а конкурента - в лягушку; злословившую о ней беременную женщину обрекла на восьмилетнюю задержку, до сих пор та ходит не разродив­шись, словно собирается разрешиться от бремени слоном. Жителей же города, задумавших расправиться с ней за ее злодеяния, колдунья заперла в домах, да так, что никакими силами те не могли выбраться, пока не поклялись страшной клятвой, что откажутся от своих замыслов. Смотри, мой Луций, будь осторожен в этой стране чародейства и колдовства!

Не прошло и недели, как Луций смог убедиться в правоте своего спутника. Жена горожанина, у которого остановился наш герой, оказалась искушенной в магических ритуалах: отправляясь по ночам к любовнику, она превращалась в сову с помощью волшебной мази. Луций не мог удержаться, чтобы не прове­рить на себе силу этой мази, но зачерпнул не из той баночки и превратился в осла. И тут начались его удивительные приключения в ослиной шкуре, в которых было место и кровавым дракам, и сокровищам, и нещадным побоям, и пикантным любовным интрижкам.

О владычица Исида, древняя богиня! Только тебе, Матери Мира, обладатель­нице тайных сил, ведомо, как избавиться от колдовского заклятия! К тебе обратится несчастный Луций и принесет тебе священный обет верности, и ми­лость твоя вернет ему прежний облик. И возрадуются благоразумные и доб­ронравные, и посрамлены будут нечестивые!

ДАЙ СИЛЫ ОБЕССИЛЕННОМУ И ИЗБЕГИ КОСТРА!

Во Фландрии, в Дамме, когда май уже распускал лепестки на кустах боярыш­ника, в доме угольщика родился сын.

Повитуха завернула его в теплые пеленки и, осмотрев головку, показала на кожицу.

—    В сорочке родился, под счастливой звездой! — весело сказала она. Но тут же заохала, заметив на плече ребенка черное пятнышко -   Ай-ай-ай! -   запричи­тала она.— Эта черная отметина — след чертова когтя.

—  Стало быть, господин сатана нынче поднялся спозаранок, коли уже успел поставить на моем сыне метку,— молвил угольщик и принял из рук повитухи младенца.

На следующий день у дверей ратуши возглашали, что государыня, супруга императора Карла, на сносях, а потому все должны молиться, чтобы она благо­получно разрешилась от бремени.

К угольщику, вся дрожа, вбежала повитуха.

—  Что с тобой, соседка? — спросил он.

—  Ох! — простонала  повитуха  и  прерывающимся  от  волнения  голосом заговорила: — Нынче ночью привидения косили людей, точно косари траву... Девушек заживо в землю закапывали! На их трупах палач плясал... Камень девять месяцев кровоточил, а нынче распался, в эту самую ночь.

—  С нами крестная сила, с нами крестная сила! — запричитали все вокруг.— Недоброе сулят Фландрии этакие страсти!

—  Во сне ты все это видела или наяву? -   спросил угольщик.

—  Наяву,— отвечала повитуха.

Бледная как смерть, она продолжала, рыдая:

—  Два младенца народились: один — в Испании, инфант Филипп, а дру­гой — во Фландрии, сын  Клааса, ему потом дадут прозвище Уленшпигель. Филипп станет палачом, а из Уленшпигеля выйдет великий балагур и проказник, но сердце у него будет доброе, потому как он сын труженика, а Филипп — отродье Карла, губителя нашего отчего края. Король Филипп промчится по жизни, всем досаждая войнами, поборами и прочими злодеяниями. Вечно юный Уленшпигель никогда не умрет, по всему свету пройдет, ни в одном месте прочно не осев.  Кем он только ни будет:  и крестьянином,  и дворянином,  и  ваяте­лем, и живописцем, и солдатом, и шпионом. И странствовать ему по белу свету, славя  все  доброе  и  прекрасное,  а  над  глупостью  хохоча  до  упаду.   Добле­стный народ фламандский! Клаас — эго твое мужество; Сооткин, его жена — это твоя стойкая мать; Уленшпигель — недаром его назовут «ваше зеркало»  -твой дух; Неле, славная милая .девочка, спутница Уленшпигеля, бессмертная, как и он,—  это твое сердце, а толстопузый простак Ламме Гудзак — это твоя утроба.   Наверху —  душители   народа,   внизу -    жертвы;   наверху    -   разбой­ники-шершни, внизу — трудолюбивые пчелы, а в небе будут кровоточить язвы Христовы.

И, сказав все это, добрая ведунья Катлина уснула.

Прошли годы, и наступило время исполнения предсказания. Земля Фландрс­кая покраснела от крови и задрожала от топота обутых в железо сапог. Задыми­лись костры, сжигавшие несчастных мучеников; огонь, щипцы и дыба вытягивали признания в ереси, восстании против папы и короля, вредоносном колдовстве. Погибли Клаас и Сооткин, осужденные по навету, Катлина от пыток повредилась в уме, а доносчик пересчитывал денежки.

На кострах дымилась плоть новых жертв. Уленшпигель, вспоминая Клааса и Сооткин, втихомолку плакал.

Однажды вечером он пошел к Катлине посоветоваться, как лучше всего отомстить.

Она сидела у лампы и шила. Когда он вошел, она посмотрела поверх его головы и сказала:

—  Огонь! Пробейте дыру! Душа просится наружу! — А Неле заплакала. Уленшпигель сказал:

—  Пепел Клааса стучит в мое сердце, я хочу спасти землю Фландрскую. Я спрашивал творца неба и земли, но он ничего мне не ответил.

—  Творец не станет тебя слушать,— возразила Катлина.— Тебе надобно было сперва обратиться к духам стихий; у этих духов две природы — небесная и земная, и они, выслушав жалобы несчастных людей, передают их ангелам, а те уже несут их к престолу всевышнего.

—  Помоги мне осуществить свой замысел,— сказал Уленшпигель,— я запла­чу тебе своей кровью, если понадобится.

—  Помогу,— ответила Катлина,— если только девушка, которая тебя лю­бит, возьмет тебя с собой на шабаш весенних духов, на Пасху соков земли.

—  Я возьму его с собой,— молвила Неле.

Катлина налила в хрустальный бокал какой-то мутной жидкости и дала им выпить. Затем той же самой жидкостью натерла им виски, ноздри, ладони и запястья, дала проглотить по щепотке белого порошка и велела смотреть друг другу в глаза, чтобы души их слились.

Уленшпигель и Неле смотрели друг на друга и чувствовали, что их тела обретают легкость и их подхватывает неведомый вихрь. Они взлетели и силой волшебства унеслись в чудесный и страшный мир, где духи, феи и гномы кружились в нескончаемом танце под музыку природных превращений. Уленш­пигель держал Неле в объятиях, боясь потерять ее в этом безумном полете, а потом они опустились у подножия трона царя Весны. Царь милостиво говорил с ними и на просьбу о помощи ответил загадочно:

Средь войны и огня, Средь убийства и смерти

Ищи Семерых. В смерти, крови,

В разрухе, в слезах Найди Семерых.

Уродливых, злых, Отечества бич,

Сожги Семерых. Жди, слушай, смотри;

Возлюби Семерых....    И Пояс.

Так колдовским ритуалом и волшебным заветом началась бурная история борьбы Тиля Уленшпигеля за свободу Фландрии. И завершиться ей предстояло таким же образом; всякий раз, когда собственные силы человека иссякают, он ищет помощи в мире духов и демонов.

ОХОТА НА ЗЕЛЕНОГО ЛЬВА

 ...Поздно вечером по булыжной мостовой Кембриджа двигались две закутан­ные в плащи человеческие фигуры. Вот они завернули к зданию Тринити-Колледж, вот ступили на песчаную дорожку внутреннего двора...

Притаившийся в проеме стены студент мог бы без труда расслышать неосто­рожные слова воодушевившегося старика, обращенные к более молодому, мол­чаливому спутнику:

—  Ничто не отбрасывайте без тщательного изучения! Мыслите смелее, без­рассуднее, если хотите! —  убеждал он.— Мудрость часто таится в забытых трактатах философов-герметистов, и она может стать доступной, если подверг­нуть текст анализу в алхимическом горне. Поверьте, мой друг, одного Декарта для построения математической натуральной философии недостаточно.

Каблуки были пугающе звучны на каменных плитах первого этажа, они безжалостно дробили ночную тишину и вызывали неловкость у второго спутника, но старик продолжал, не понижая голоса:

—  Герметизм и математика — это две стороны одной монеты,— увлеченно жестикулируя, развивал он свою мысль,— более того, только герметизм в состоянии пролить свет разума на медицину и философию. Парацельс — Лютер медицины, Кеплер — Лютер астрономии! Я познакомлю вас с теми, кто не побоялся задуматься над загадочными идеями и рецептами Парацельса. Идите сюда, мой друг, это здесь.

Он постучал. Сказав открывшему им человеку несколько слов, он прошел, увлекая за собой своего спутника, через комнату, затем они миновали деревянную лестницу и спустились в сад.

—  Вот наша тайная лаборатория,— сказал старик, открывая небольшую дверь своим ключом.— Отныне, коллега, вы наш и можете свободно пользовать­ся всем, что здесь находится.

С загоревшимися глазами Исаак Ньютон шагнул в темноту, из которой лунный свет уже выхватывал реторты, весы, горны и другие орудия химичес­кого — или алхимического? — исследования. Сопровождавшим его стариком был кембриджский профессор Барроу.

...Современные исследователи-ньютоноведы разыскали несколько волосков Ньютона и подвергли их изощренному химическому анализу. Что бы вы думали? Он показал чрезмерное — десятикратное по отношению к норме — содержание золота. Значит ли это, что автору «Математических начал натуральной филосо­фии» удалось найти и философский камень?..

Творцы классической науки были кем угодно, но только не людьми научно ограниченными. Коперниканская картина мира впитала в себя пифагореизм Филолая (центральное положение главного светила), нлатонистское убеждение в «божественном совершенстве» небесных сфер и их кругового движения. Кеплер воспринял динамику магических сил и астрологическую символику вписанных друг в друга геометрических фигур. Мысленные эксперименты и аргументация Галилея проникнуты духом схоластики. Дань, которую отдал Ньютон увлечению алхимией, из этого же ряда явлений.

...Отбросив со лба прядь поседевших от ртути волос, Ньютон потер усталые глаза и вновь вчитался в текст Джона Рипли, который он давно знал наизусть:

«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее, и она превратится в красного льва. Дигерируй этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийс­кие тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова- дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови».

— А ведь Бойль уже получил философскую ртуть, смешав ртуть с порошко­образным золотом,— подумал Ньютон.— Недаром при их смешении происходит необъяснимое повышение температуры. Алхимия выявляет в природе силы, которые Декарт оставил без внимания. Это то самое, производное от Бога, немеханическое активное мировое начало, без которого тела Земли, планет, комет и Солнца начали бы охлаждаться, замерзать и превратились бы в безжизненные массы.

Ученый бережно закрыл фолиант и вышел в сад. Незакрытая дверь лаборато­рии манила его, но он знал, что если не ляжет вовремя спать, то утром ум будет лишен ясности, а глаза — остроты и внимания. Тайна материи манила его со всей сладостью единственного доступного кембриджскому затворнику греха, и ал­химия обещала подарить частицу божественной мощи.

Возникающая наука была далека от того, чтобы беречь свою стерильность, и не чуралась учиться у натуральной магии.

МАГИЯ, МЕРЦАЮЩАЯ В ТОЛЩЕ ИСТОРИИ

 Перед нашими глазами прошли исторические образы магии, навеянные худо­жественной литературой. Жозеф Рони-старший, Апулей, Шарль де Костер, Вла­димир Карцев... Однако это лишь случайная выборка. Вся история литературы пронизана интересом к магии как фундаментальному элементу человеческой жизни. И каждая историческая эпоха давала собственные образы мага и его практики, соответствующие их реальной социальной роли, с одной стороны, и отношению к магии со стороны иных форм сознания — с другой.

Жизнь в первобытную эпоху — это жизнь на грани смерти. Человек как тупиковая ветвь биологической эволюции — иначе не объяснить его плохой природной приспособленности — столкнулся с грозными реалиями борьбы за существование и долгое время находился на грани вымирания. И если представить себе человека в свободном и открытом соревновании с другими животными периода раннего неолита, то его будущая великая история покажется немыслимой. На этой стадии развития спасение человека не могло быть обеспечено ни примитив­ными орудиями труда, ни первобытным коллективизмом; оба эти фактора сами нуждались в некоторой прочной основе для последующей эволюции, в некотором проекте, идеальном плане, перспективе. Но сценарий развития человека не был простым обобщением его наличного состояния, напротив, первым мыслительным шагом рождающегося человека стало сознание собственной ограниченности и без­граничного многообразия мира. Сознание, обязанное странному несоответствию между относительно несовершенным телом и гипертрофированным мозгом, телес­ность, показывающая себя в непреодолимости внешних объектов — расстояния, огня, камня, животного, разграничивали макрокосм Вселенной и, стремящийся к слиянию с ним, микрокосм человеческого Я. Первобытная магия выступила преодолением этой границы.

Научное изучение феномена магии началось с исследования первобытной магии именно потому, что для современного человека характерно неверие в ре­альность магии и недооценка своих первобытных предков. Магия как экзотика, а не как элемент всякого человеческого действия и мировосприятия,— вот что привлекло внимание прежде всего, когда социальная антропология открыла для всей образованной Европы многообразие иных культур: этого зверинца странных обычаев и менталитетов, паноптикума заблуждений и неэффективных, бессмыс­ленных ритуалов и обрядов.

У Дж. Фрэзера и Б. Малиновского — столпов британской социальной ант­ропологии — мы находим первые наброски, которые можно составить в некото­рую общую теорию магии.

Фрэзер: Психологическая основа магии — ассоциация идей, между которыми не существует реальной причинной связи; магия позволяет умному человеку доминировать над остальными, основывать королевские династии и новые госу­дарства, получать статус святых и богов после смерти; магия вырабатывает первые санкции, закрепляющие частную собственность и целостность, самосто­ятельность индивида. Таковы основные положения фрэзеровской концепции ма­гии, изложенные им в работах «Золотая ветвь», «Божественный король» и «Зада­ча Психеи».

Малиновский: Магия обеспечивает уверенность в ситуациях неопределенно­сти; магия создает церемониальную структуру торговли; магия часто организует коллективный труд; магия действует с помощью усиления социального давления на индивида; миф является схемой магического действия, которое нередко сво­дится к проговариванию мифа; магия представляет собой в основном языковый феномен и использует специальный высокопарно-сакральный язык, который от­личается от языка, применяемого в контексте трудовой деятельности и обще­ственных отношений; магия — предельный случай, демонстрирующий силу и ак­тивность языка, так как всякий язык имеет магическую функцию; магия укрепляет неравенство людей в примитивных обществах; магия подтверждается чудесами, порождаемыми мистической верой. Эти положения сформулированы в «Магии, науке и религии», «Основаниях веры и морали», «Коралловых садах и их магии» и других работах Б. Малиновского.

Уже из этих выводов Фрэзера и Малиновского следует, что магия, в сущ­ности, закладывала социальную структуру первобытного общества, организовы­вала важнейшие формы деятельности, являлась основой развития индивидуаль­ности и сферой приложения всех духовных и практических новаций. Не повторяя описания первобытного шаманизма и личности шамана, предложенных в пред­шествующих публикациях[1], хочу лишь отметить, что магия воплощала в себе фундаментальное и плодотворнейшее противоречие первобытной жизни. Так, она формировала новые социальные структуры, критикуя племенную повседневную реальность и мышление, и она также культивировала свободную индивидуаль­ность, сосредоточивая все формы творчества в «обожествленном еретике» — шамане. Именно магии оказалось под силу провести зарождающееся человечест­во по острию бритвы, убедить его в собственной сверхъестественной исключите­льности и внушить ему идею господства над природой в то время, когда вся реальная жизнь неопровержимо доказывала обратное. Найдя первое эффективное применение свободной игре воображения, магия описала и объяснила пугающе неохватный мир, упростила его, сделала более предсказуемым и возвела стро­ительные леса его переустройства. И пусть даже эти леса регулярно рушились, хороня под обломками наиболее отважных первопроходцев — что с того! Нашим предкам зато было кого хоронить с почестями, было о ком слагать легенды, было у кого учиться, было что восстанавливать и перестраивать, было что терять и что воскрешать

Б. Малиновский пишет, что магия дает человеку ряд готовых ритуальных актов и стандартных верований, оформленных в определенную практическую и ментальную технику Тем самым как бы воздвигается мост через те пропасти, которые возникают перед человеком на пути к его важнейшим целям, преодолевается опасный кризис. Функция магии заключается, по Малиновскому, в ритуализации человеческого оптимизма, в поддержании веры в победу надежды над отчаянием. Малиновский, Эванс-Причард и ав­стралийский этнограф А. Элышн, работы которых представлены в данной книге, исследуют магию в основном социологическими средствами и пред­лагают ее объяснения как феномена, удовлетворяющего некоторую потребность (единства племени, успешности деятельности и т. п.). Однако для харак­теристики магии важно описать и соответствующий ей тип ментальное™. Поэтому этнографическое исследование смыкается здесь с психологией и ли­нгвистикой.

Определенные психологические объяснения магии предприняты были уже эволюционистской этнографией, функционализм пошел по другому пути, и только структурализм, взяв на вооружение фрейдистские и не­офрейдистские концепции, продолжил психологический анализ оккультного опыта.

В центр внимания психологов попала личность первобытного шамана и хара­ктер его отношений с племенем. Наиболее яркий пример и модель психомагичес­кого действия — это способность мага наслать порчу на человека, в результате которой тот умирает. Для объяснения этого феномена следует, видимо, выстро­ить цепочку между психическими способностями шамана, известным магическим культом и далее — психикой и физиологией околдованного человека. Французс­кий этнограф и философ К. Леви-Строс предлагает следующий вариант такой связи.

Психика шамана, по Леви-Стросу, паталогична, т. е. существенно отличается от психики рядового члена племени. Она характеризуется «океаническим чув­ством» (3. Фрейд) причастности природе, способностью мысленного перевоп­лощения в животных и растения, в природные силы. Шаман-— обладатель «расширенного сознания»: в его духовном мире с образами людей и природных объектов легко уживаются фантастические представления, изобретаемые им са­мим, не укладывающиеся даже в традиционный племенной миф. В самом себе шаман обнаруживает раздвоенность, подобную шизофренической, убеждающую его в том, что он способен существовать одновременно в разных обличьях, находиться в разных местах, путешествовать во времени, перемещаться из мира людей в мир духов и пр. Богатый внутренний мир шамана, частью данный ему в силу его психологических особенностей, а частью — в результате его специфи­ческой практики, позволяет ему находить объяснения непонятных явлений и пре­тендовать на обладание особыми, сверхчеловеческими силами Магический об­ряд, выполняемый шаманом, объединяет в себе фантастическую картину мира и способы действия в этом мире, переведенные на язык, хотя бы частично понятный племени. Это превращение в сказку действительности, которая сама по себе остаться неизвестной, объединяет психосоматическое состояние шамана с «коллективным бессознательным» племени и психикой человека, на которого направлен обряд. Этому соответствует вера шамана в эффективность использу­емых приемов, вера и психологическая потребность общества и, наконец, вера в магию самого объекта колдовских действий.

Шаман, по Леви-Стросу, - типичный «профессиональный отреагирующий» в том смысле, что он в ходе обряда всякий раз воспроизводит психосоматическое самочувствие, пережитое им в период становления шаманских способностей. Обряд — это повторение «призыва», т. е. первого озарения, потрясения, припад­ка, который открывает человеку его магическое призвание. Шаман делает свой невроз — органического или приобретенного свойства — своей профессией, и поскольку первобытные люди постоянно погружены в ситуации стресса, то они живо сопереживают шаману. Жизнь на грани смерти требует регулярного очищения от страха, и шаман осуществляет эту процедуру как опытный психоаналитик.

Шаман предлагает язык, полный символов и способный описать самую непонятную ситуацию, включая ее тем самым в мир привычного опыта. Леви-Строс апеллирует здесь к гипотезе об изоморфизме языковых и психофизи­ологических структур и способности языкового символизма индуцировать соот­ветствующие воздействия через психику на организм человека. Главная нагрузка в этом психологическом объяснении магии падает на «эффективность символов», хотя, как мы понимаем, именно ее и надо обосновать.

Говоря о психологических интерпретациях оккультного опыта, мы пока воздержимся от обсуждения вопроса об экстрасенсорных способностях шамана, хотя и подчеркиваем особенности его «ненормальной», «расширенной» психики.

Этнографическое и психологическое объяснение первобытной магии сфор­мулировало парадигму ее восприятия применительно и к другим историческим контекстам. И все же историческая специфика разных форм магии — отдельный и сложный вопрос.

Бели для неолитического человека магия едва ли не единственное средство выжить на грани смерти, то для человека античности она постепенно становится в ряд других, часто не менее эффективных и убедительных форм деятельности. Сфера магии резко локализируется; определенный круг людей вообще перестает участвовать в магических обрядах, для других магия смыкается с развлечением, ряд важных умилостивительных функций магии начинает выполнять религия. С другой стороны, в самой магии происходит расслоение между элементами, включаемыми в официальные обряды (разные формы предсказаний и гаданий), и теми, которые отныне культивируются лишь тайно (черная магия). Это рас­слоение, начавшееся еще в первобытном обществе, теперь окончательно оформ­ляется в официальный религиозный культ, направленный на публичное умилости­вление богов, и магическую сакральную мистерию, задействующую злые сверх­природные силы.

Одновременно с отмежеванием магии от религии происходит десакрализация искусства, обмирщение права, науки, морали. Конечно, в античности мы об­наруживаем только самое начало этого процесса. Гомеровский человек не только преклоняется перед богами, но порой и заставляет их предпринимать выгодные ему действия; математика еще тесно связана с астрологией и, практикой гадания, а науки о природе — с поисками чудесных субстанций. Религия и миф продолжают занимать в сознании античного человека центральное место, но постепенно вытесняются — вместе с магией — в сферу идеологии, за пределы практической деятельности. Люди, овладевшие искусством создавать прибавочный продукт, могут себе позволить не принимать магию всерьез. Теперь уже магия — это обряд и ритуал, понятый как обряд и ритуал, не более того. Магия — это превращение действительности в сказку, и люди подозревают, что это всего лишь сказка, т, е. что-то не слишком реальное, редкое, сказание, а не сама жизнь. Жизнь богаче магии: в ней есть деньги, любовь, власть, на долю же магии остается пикантное приключение, игра для ума и тела, без которых, в принципе, можно и обойтись.

Важный момент античного понимания магии — ее демократичность. Гностик-герметист апеллирует к магии, строя картину взаимодействия Бога и мира, реализации в природе божественного начала. Пифагореец, потрясенный гармони­ей небесных сфер и музыкального ряда, обратится к магии чисел. Но юноша, домогающийся своей неуступчивой подружки, просто добавит ей в вино колдовс­кого напитка, не задумываясь над механизмом его действия. И любопытный бездельник, возжелавший поглазеть на шабаш ведьм, проглотит галлюциноген­ное снадобье и отправится в умопомрачительное странствие. Каждый найдет в магии то, чего ищет, нарушит древние табу и не узнает об этом, невзначай проникнет в тайное тайных — и посмеется. Свобода обращения с культурными ресурсами магии, характеризующая античность, обязана погружению магичес­кого мировоззрения и практики в иные типы практик и мировоззрений.

Средневековье — эпоха, когда магия проходит все возможные трансмутации на пути от господства к оппозиции, от центра к периферии. От Мерлина к Уленш­пигелю - такова эволюция магии в период от шестого и до пятнадцатого веков.

Образ Мерлина — мага, приведшего к власти легендарного короля Артура, родоначальника всего европейского рыцарства и, следовательно, всей рыцарской культуры,— типичен для раннего средневековья. Он — знаток тайны человечес­ких недугов и резервов (телесных и духовных), но он же и хранитель политической власти, которую вместе с тем сам взять неправомочен (меч-кладенец). Насквозь язычник, он — духовный пастырь христианского монарха; не занимая никаких официальных постов, Мерлин тем не менее вершит судьбы королевских домов.

Вторую сторону образа магии в раннее средневековье высвечивает легенда о пагубной страсти валлийца Дростана и ирландки Эссилт, окрещенных куртуаз­ной литературой XII в. Тристаном и Изольдой. Древняя легенда описывает некоторую космическую мистерию, в которой под видом любовников действуют два мифологических начала — мужское и женское, истолковываемые в архаичес­ких образах матриархата (первое — сопротивляющееся, колеблющееся, ведомое, второе — властное, уверенное, ведущее). Магическая традиция образует контекст их конфликта: женщина, владея «темным знанием», колдовством, подчиняет себе мужчину силой заклятия, обрекает его и себя на любовь — роковую, трагическую, поскольку она не сообразуется с иными человеческими установлениями. Любовь для древних кельтов — магические оковы, судьба, заклятие, уклониться от которой постыдно (Н. Малиновская). В свете этой древней традиции меркнут вассальные обязанности Тристана перед королем Марком и кровные запреты Изольды, брата которой убивает Тристан,— их заслоняет магическая сила любви, которая, впрочем, не мешает смерти погруженных в нее созданий. Недавно христианизированный германец, отброшенный в племенные политические струк­туры и натуральное хозяйство крахом Римской империи, мыслил себя как пороч­ное, обреченное на грех и страдание, осаждаемое силами зла и соблазнами существо, гонимое и бегущее от мира. Внося свой вклад в этот образ человека, магия вместе с тем добавляла отчаявшемуся христианину если не надежды, то силы и гордости достойно нести свой крест и искупать страх смерти безумством великого чувства.

Ииституциализация христианства и слияние его с политической властью в период позднего средневековья вели к идейному кризису религии в Европе, частично задержанному (лишь для образованной прослойки знати и духовенства) Аквинатом. В душных подвалах оживились алхимики, расцвели каббалистические учения, астрологи заняли пустующий трон Дельфийского оракула. Но это все были игры образованного сословия, пусть даже частично и связанные с будущей экспериментальной наукой. В народе пышным цветом поднялись ростки недово­льства не только церковной десятиной, но и оторванностью религии от духовных потребностей простого человека, от его стремления изменить что-то уже в этой, а не в загробной жизни. Возрастающая надежда на собственные силы в условиях невозможности их применить, желание избавиться от посредника между челове­ком и богом, когда лишь к богу можно обратиться за помощью, поиски идейной альтернативы догматической церковной идеологии — вот что объединяло кре­стьянские бунты, религиозную Реформацию и мистико-магическую ересь в социа­льном пространстве позднего средневековья.

Повитухой, способствовавшей появлению на свет борца за народное освобо­ждение Тиля Уленшпигеля, оказалась знахарка и колдунья. Магия стала кипучим ферментом" восстания «простецов» против папы и короля. В то время как муж­чины-крестьяне брались за топоры и косы, женщины-крестьянки колдовали, и все вместе они вносили вклад в дело социального протеста. Из рук Мерлина магичес­кие силы перешли в руки придурковатой Катлины; магия удалялась на перифе­рию общественного развития, чтобы указать его грядущее направление.

Томмазо Кампанелла в книге «О способности вещей к ощущению и о магии» писал: «Все, что совершается учеными в подражание природе или в помощь ей тайным искусством, кажется магическим действием не только несведущей черни, но и всем людям вообще, так что не только вышеозначенные науки, но и все прочие прибегают к магии. Магией было то, что Архит сделал голубя, который летал, как настоящий, и то, что во времена Фердинанда, императора Германии, некий немец сделал искусственного орла и муху, которые летали сами по себе; ибо пока искусство не становится понятным, его всегда называют магией; только потом — просто наукой».

Э. Гарэн, цитируя этот отрывок, квалифицировал программу Кампанеллы как «сведение магии к науке». На рубеже средневековья и Нового времени происходит фундаментальное изменение мировоззрения, затрагивающее отноше­ние к магии: «вся богатая гамма мотивов, которые были изгнаны, осуждены, спрятаны как нечестивые и дьявольские, выходит на первый план, раскрывает свою плодотворность и очищается, не теряя при этом своего первоначального значения»[2]. Магия выходит из подполья культуры и становится общей темой философии и науки. Марсилио Фичино, Пико делла Мирандола находят в от­кровениях Гермеса Трисмегиста гуманистические мотивы. Джордано Бруно назы­вает мага мудрецом, умеющим не только мыслить, но и действовать. Он вообще делает акцент на важности магической деятельности, пронизывающей весь миро­порядок, возносящей на небо, гармонизирующей противоположности. Маг, творя чудеса и очаровывая людей, строит из несовершенного материала Царство Божие на Земле. Кардано, Агриппа и Парацельс — ученые, мистики, монахи, чудотворцы — стояли у колыбели научной революции Нового времени. Магия занимает важное место в классификации наук Фрэнсиса Бэкона, который представляет себе науку не по-аристотелевски, не как созерцание, а как активное действие, овладевающее природой по ее собственным законам. Переход от коперниковской небесной кинематики к динамике Кеплер совершал, будучи убежден, что небесные сферы вращаются духами. Холодный и аналитический ум Картезия смолоду искал у Агриппы тайну «великого искусства» и надеялся постичь «чудесное основание» всего знания в трудах Раймунда Луллия. И именно в кабалистических таинствах роется великий Лейбниц, штудируя оккультистов от Луллия до Бруно, предпринимая поиски универсального логического ключа ко всем мировым загадкам.

Наука о природе, возникая как синтез многообразных интеллектуальных и культурных традиций, «так и не стряхнула с себя отпечаток своего возникнове­ния в процессе исторического переворота позднего Ренессанса. Она оставалась прежде всего антирационалистическим движением, основанным на наивной ве­ре»[3]. Отказ от прозрачной умозрительности античной философии и логического пуризма средневековой схоластики был весьма непрост, бэконовское «разделение природы» никогда не давало столь очевидных истин. Быть может, именно поэтому натурализм итальянских гуманистов и все науки эмпирико-описательного типа (биология, геология, география) не смогли занять лидирующей позиции по отношению к механико-математическому знанию - астрономии и механике, так и не расставшимися с Платоном и Аристотелем, Евклидом и Архимедом. Натуральная магия, т. е. учение о тайных силах, присущих самой природе, а также практика их использования, была близка именно натуралистической науке. Адепты магии поэтому критически оценивали зарождающееся математи­ческое естествознание («механистическую философию природы»). Острие их кри­тики было направлено против картезианского рационализма: «скрытые качества» (эфир, флогистон, теплород и пр.) нельзя исследовать с помощью одного лишь разума. Предвосхищая критику науки Дж. Беркли и Д. Юмом, они подчеркивали необходимость подлинно экспериментального «вопрошания природы». Влияние этой критики на физику и химию трудно переоценить, но даже математика и механика постепенно уходили от греческих идеалов строгости и связывали себя практическими задачами. Таким образом, на заре экспериментального познания наука, еще «увязая в теологии» (Ф. Энгельс) и стремясь выйти из-под ее влияния, была вынуждена учиться идеологии и методологии опытного исследования у еретичной и маргинальной своей соседки — магии.

СЕМЬ ПРОВИНЦИЙ

Прервем наш исторический экскурс эволюции магии в тог момент, когда практические и интеллектуальные потребности человечества породили вновь, повторяя античность, демократическое отношение к разным формам знания, что и вывело магию из подвалов и чердаков на всеобщее легальное обозрение. По-видимому, как раз к XVIII в. и сформировались основные ипостаси магичес­кой мысли и деятельности, основные социальные формы их существования. Какой может быть их самая приблизительная типология?

Язык — великое зеркало человеческого мира. Даже без апелляций к Хайдеггеру и Витгенштейну философы, пытаясь уяснить себе некоторый «культурный факт», заглядывают в это зеркало. Магия предстает в нем одной из универсаль­ных категорий типа пространства или времени: во многих языках она обозначает­ся словом, производным от «мана» — вид некоторой мошной социальной силы. Феномены, которые хотя бы частью своего смысла пересекаются с магией, могут быть без труда идентифицированы. Это религия, ритуалы и обряды, оккультизм. паранормальные явления, сектантство, колдовство и медицина. Однако помимо этих социальных институтов с магией обычно связывают и ряд метафор, характеризующих человеческое поведение и общение. Психиатры называют невротические симптомы «магическими» операторами. Философы находят «магические» свойства во всяком культурном символизме. Писатели и поэты используют «магию» слова. Влюбленные охвачены «магической» властью своего чувства. Это — магия в некотором широком значении слова, которое нельзя не учитывать при философском анализе. Однако главной задачей последнего является интерпретация магии в узком смысле, магии, воплощенной в реальных социальных институтах.

МЕДИЦИНСКАЯ МАГИЯ

1992 г. объявлен ЮНЕСКО годом нестандартных способов лечения Нас ожидала волна телешаманов, которые категорически отрицают свою связь с магическими приемами и силами. Впрочем, нам и здесь не угнаться за развитыми странами: по некоторым данным, в США в 1968-м насчитывалось 10 тысяч астрологов и 150 тысяч врачевателей, частично использующих астрологию; во Франции в 1973 г. пользовали 6 тысяч факиров и предсказателей. Сегодня колдуны и знахари, как правило, именуют себя иначе, чем в доисторические времена, и связываются со множеством самых различных интеллектуальных течений. Предсказатели, ясновидящие, астрологи поступают в ученики к Юнгу, Сулливану и другим неофрейдистам, Рейху, представителям гештальтпсихологии и трансакционизма; они разрабатывают технику хатхи, кармы и йоги, занимаются заклинанием змей, врачеванием верой, магнетизмом, спиритуализмом и гипнозом, ста­новятся гуру и вуду, изгоняют дьявола параллельно с акупунктурой, траволечением и контролем биоритмов, используют идеи и техники дзен, суфизма и тантризма.

Синкретическое смешение магических идеологий и практик в современной культуре обязано новому уровню коммуникации и иным социальным факторам. Однако схема магического лечения, его «идеальный тип» остался таким же, как в племени азанде — как его описал Эванс-Причард в знаменитой работе «Кол­довство, оракулы и магия у азанде». В стране азанде всякий, кто чувствует себя больным, первым делом обращается к гадателю низшего разряда и полученный диагноз проверяет у более квалифицированного специалиста — ясновидящего. Причиной его заболевания могут быть объявлены враждебный знахарь, дух, злой демон, нарушение табу или какая-либо естественная причина. Диагноз требует соответствующего лечения у узкого специалиста, к которому и направляется больной. Характерно, однако, что в рамках каждого племени принято объяснять заболевание лишь одной из всех возможных причин. Так, для азанде это колдовство. Здесь следует пояснить, что колдовство и магия (в смысле азанде) — вещи разные. Говоря о магии вообще, мы выделяем, так сказать, интерсубъектив­ные ее компоненты — предсказателей, шаманов, колдунов, заклинания, снадобья и другие аксессуары, а также и такие, которые имеют воображаемый характер,— духи, демоны, магические силы. Механизм колдовства относится ко второму ряду явлений. Колдун убивает ментально: его дух, отделяясь от тела, наведывается к человеку во время сна и высасывает его внутренности. Знахарь может использо­вать магические средства первого разряда для защиты от колдовства (белая магия) или для нанесения вреда (черная магия), но в любом случае это будет использование предметов или слов, а не непосредственная эксплуатация мифоло­гических персонажей и веры в них.

Итак, если для азанде причина болезни чаще всего кроется в колдовстве, то добу и пейют придают большее значение знахарству, а маори — нарушению табу, в то время как динка и нуэры в качестве основных патогенов рассматривают демонов. Даже если магически-медицинский комплекс в некоторых племенах не играет такой роли, как у азанде (для них он задает основную космологию и даже поглощает представления о богах), то он все равно присутствует в мировоззрении в виде необходимого элемента (у нуэров, например, часть медицинских функций выполняет религиозный культ).

Когда заходит речь о возможном влиянии медицинской магии на совре­менного человека, то обычно сталкиваются две точки зрения. Первая исходит из психологии больного, который рассматривается как невротик или сугге­стивный тип. Вторая утверждает приоритет магико-медицинского контекста, способного влиять на любого индивида. Очевидно, что поставленная в такой форме дилемма не только не разрешима, но и неправильно сформулирована. Фактор внутреннего психологического давления, так же как и фактор внешнего социального давления, каждый в отдельности, достаточен для эффекта ме­дицинской магии, но вместе с тем не необходим. Оба подхода игнорируют третий важнейший фактор — роль индивидуального экзистенциального выбора. Поскольку этот вопрос носит общий характер, мы к нему еще вернемся более подробно в последнем разделе статьи. А пока перейдем к описанию второй ипостаси магии, второй «магической провинции».

ЧЕРНАЯ МАГИЯ

 Хотя Эванс-Причард проводит четкое различие между колдовством и знахар­ством (магией), в рамках магической культуры неолита или средневековья такая дихотомия выглядела бы искусственно. Колдун или ведьма всегда практикуют черную магию, но обратное суждение было бы неверным, так как и знахари способны причинять зло. Различение по методу (непосредственное, колдовское воздействие и опосредованное, магическое) здесь не проходит так же, как и раз­личение по цели (благой или злой). Поэтому колдовство нельзя однозначно отождествлять с черной магией (такова же, кстати, и позиция Ордена колдунов России). Чтобы уяснить себе характер черной магии, следовало бы пройти долгий путь от мягко-агрессивной любовной магии до тривиальной злой и защитной магии, добраться до самых темных уголков колдовства и демонологии.

Черная магия — это не только средство причинения зла; едва ли не в большей степени это способ устрашения. Бояться же свойственно всего загадочного, необъяснимого, и в этом отношении черная магия смыкается с колдовством.

Эванс-Причард называл колдовство «преступлением, которое невозможно», а ма­гию (знахарство злой направленности) — «преступлением, которое маловероят­но». Невозможно понять и объяснить (даже для первобытного дикаря), каким образом колдун посылает своего двойника причинить кому-либо зло. Это нахо­дится за пределами наблюдаемости и не подтверждается ничем, кроме мифа. Знахарство, напротив, использует доступные для критического анализа действия и предметы, ритуал можно наблюдать и прервать, обезопасить себя симметрич­ным образом и т. п. Действия же колдуна ненаблюдаемы, в них нельзя вмешать­ся, они нелокализуемы в пространстве и времени. В «Молоте ведьм» — извест­нейшем демонологическом трактате позднего средневековья — особое внимание уделяется тому, как отличить ведьму от ведуньи, знахарки: действия последней неподсудны инквизиции, поскольку доступны социальному контролю.

По-видимому, черная магия характеризуется тайным использованием знахарс­кого арсенала (ядов, необычного оружия, заклинаний). Ее второй неотъемлемой чертой является социальная оппозиционность, претензия на альтернативную власть.

Любопытны в контексте анализа черной магии документы комиссии амери­канского сената по расследованию деятельности ЦРУ. Как утверждается, агенты секретной службы пытались подсыпать специальные химикалии в обувь Фиделя Кастро в расчете на то, что у него выпадет борода и тем самым его харизма, или мана, как основа его политической власти будет сведена на нет. А по­скольку считается, что обвинение в колдовстве есть в свою очередь магиче­ский акт, то комиссия сената, выходит, обладала высокой магической квалифи­кацией.

Закончить обсуждение вопроса о черной магии хочется двумя другими приме­рами. Энн Парсонс, американский социолог, опубликовала исследование смерти женщины под воздействием колдовства. Будучи убеждена, что ее сглазили, та обратилась к предсказателю, который подтвердил ее диагноз. Женщина покон­чила с собой, не будучи в силах бороться с колдовскими чарами, хотя пред­сказатель снабдил ее соответствующим снадобьем. Это была американка итальянского происхождения, и дело происходило в Бостоне в шестидесятые годы.

Другой пример приводится австралийским этнографом А. Элькиным. Двое мужчин племени бороро нарушили брачное правило и были осуждены на смерть. Колдовской обряд «отпевания» исполнялся долго и впечатляюще. Вскоре один из аборигенов умер, а другой не придавал значения ни приговору, ни колдовству и жил как ни в чем не бывало. Это был выдающийся воин, сильный и смелый, имевший также много друзей.

Эти примеры служат хорошей иллюстрацией способности человека, в зависи­мости от личных качеств, самому определять свою судьбу, даже если этому не способствует «магический контекст». (Заметим в скобках, что первобытная жизнь, будучи насквозь онтологичной, не позволяла, по-видимому, проводить различие между черной и белой магией в нашем, вышеприведенном смысле. Локальные и нерефлексивные контексты магии вообще настолько культурно-относительны, что с трудом поддаются классификации.)

ЦЕРЕМОНИАЛЬНАЯ МАГИЯ

 Этот вид магии есть не более чем общее название для коллективных магичес­ких ритуалов, имеющих ценность для всех членов общества и совершаемых открыто, публично. Такова производственная магия, метеорологическая магия, военная магия, праздничная магия. В отличие от других магических ритуалов, в церемониальной магии не выдерживается схема «клиент — профессионал», хотя в рамках коллективной процедуры шаманы и знахари играют руководящую роль. Пренебрежительная оценка церемониальной магии О'Кифом, по-видимому, не­сколько односторонняя: ее нацеленность на непосвященных и отсутствие эзотери­ческой утонченности никак не свидетельствуют о ее поверхностном характере. Нам уже случалось обращать внимание на сложность и продуманность коллек­тивных магических культов, например танцев дождя. Представляется, что, будучи в «концептуальном» отношении более простыми, такие ритуалы обладают боль­шой социально-психологической силой и тонкостью. Более того, коллективный магический церемониал образует и внушает индивиду тот самый магический контекст, который служит необходимой основой индивидуальной магии. Это становится очевидным, если вспомнить подчеркиваемую К. Леви-Стросом роль группы в индивидуальном лечении больного. Больной, как мы помним, выполня­ет роль средства в контакте шамана с группой, и шаману (как и группе) в конце концов даже не очень важно, будет ли вылечен этот конкретный индивид. Главное — это воздействие на группу, ритуальное моделирование глобальной коллективной космологии, создание стабильного психологического микроклима­та. В этом смысле всякая индивидуальная форма магического ритуала в принципе редуцируема к церемониальной магии.

РЕЛИГИОЗНАЯ МАГИЯ

Религиозный культ обычно включает в себя ряд магических ритуалов, часть которых вытекает из содержания данной религии, а другие рассматриваются в качестве противодействия враждебным магическим представлениям. Примером последних является экзорцизм, или изгнание злого духа (дьявола),— ритуал, широко распространенный в католической церкви. Это своеобразная религиозно-медицинская магия, направленная на борьбу с черной магией. Другим примером может служить теургия, т. е. использование магических средств для поклонения или слияния с богом. Теургия значима в особенности для египетских и индуистс­ких религиозных культов. Однако это далеко не все. Такие стандартные для христианства ритуалы, как крещение, причащение, молитва, покаяние, а также множество праздничных и гастрономических обрядов несут на себе явные призна­ки магии. Иисус Христос — образ великого мага, владеющего арсеналом лечеб­ной магии, техникой экзорцизма, левитацией и пр. Во многих религиях точное соблюдение погребального ритуала — своеобразная магия, гарантирующая воск­решение для вечной загробной жизни не только самого покойного, но и его жен, слуг, домашнего скота и другой живности. Религиозный культ египетской богини Исиды возникал из традиции женской магии и в дальнейшем служил основой разнообразных магических верований. Каббалистическая магия органи­чески включалась в религиозную систему иудаизма. Для индуистской религии особое значение имеет магическая сила, производная от «тапас» — аскетической практики умерщвления плоти. В буддизме важное место занимают описания чудотворных способностей не только богов, но и людей, достигших высшего предела своего личного развития — архатов и пратьекабудд. Их силы являются или психическими (телепатия, ясновидение), или физическими (левитация, билокация, телекинез).

По-видимому, было бы неверно представлять себе религиозную магию как «пережиток» архаических языческих культов. Религия постоянно воспроизводит магию и тем больше, чем больше ориентирует человека на самостоятельную активную деятельность. Идеология религиозной Реформации и сатанинская ма­гия в эпоху позднего средневековья боролись против одного и того же врага, призывая к свободному выбору судьбы, к ее рукотворному созиданию. Даже когда Мартин Лютер обрушивается на сатанинское и мирское — средоточие греха и свободной воли (хотя, между прочим, свободная воля есть «лучшее в человеке»), он в первую очередь относит эти упреки к рационализму и скеп­тицизму. К магии же протестантизм, подчеркивающий таинство личного (эк­статически-магического?) слияния с божеством, относился как к недавней союз­нице, нужда в которой уже отпала. Так нарождающаяся буржуазия относилась к своему временному союзнику в буржуазной революции — крестьянству, убоясь его силы и изменив ему. И именно английский преуспевающий обыватель, прогоняя от ворот своего дома обезземеленных, нищенствующих крестьян, му­чился от неспособности разрешить противоречие между христианским обетом помогать обездоленным и требованием каждому в поте лица добывать хлеб насущный. Снятию чувства вины в этой ситуации служило обвинение в колдовст­ве, которое предъявлялось навязчивым нищенкам, якобы виновным в неурожае, падеже скота, эпидемии и т. п.

Современные нетрадиционные формы религиозности (неортодоксальные сек­ты, прежде всего) демонстрируют тесную связь религиозного и магического мировоззрений.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

РАЗМЫШЛЕНИЯ О МАГИИ, ЕЕ ПРИРОДЕ И СУДЬБЕ

И. Т. КАСАВИН

 

ОККУЛЬТНЫЕ НАУКИ

Под оккультными науками обычно понимаются астрология и другие формы мантических учений (гадание по руке, внутренностям и костям животных, по картам), алхимия, каббалистика и разные типы магии чисел, теософия и, наконец, собственно магия, поскольку она достигает рационализированной формы. Ча­стью они укладываются в схему поиска откровения, частью — в схему поиска путей творения. Так, примером первой схемы может служить астрология, задача которой в магической мобилизации всего окружающего Космоса, дабы обес­печить предпосылки для успешного действия в нем. Диагноз — медицинская магия это отчетливо демонстрирует — есть мощная процедура, способная повли­ять на результат деятельности. Это первый шаг на пути вписывания человека в мир магии и космологическое обоснование действенности магических способ­ностей, производных от сверхчеловеческих природных сил. В астрологии парадок­сальным образом соединяется миф и мистическая практика, с одной стороны, с математикой и астрономией, космобиологией и астропсихологией — с другой. Астролог утверждает, что судьба человека зависит от положения звезд и планет, но сама зависимость понимается не в физическом, а в математико-коррелятивном смысле; небо выступает вечной и много раз читанной книгой жизни, биографичес­кой картон, часами судьбы. И у серьезного астролога есть немало оснований для подобных претензий.

Так, египетские жрецы, наблюдая ночное небо и фиксируя основные события жизни фараонов, естественным образом пришли к сопоставлению этих двух рядов явлений. Известно, что династии египетских фараонов строились как чистые генетические линии — браки между родственниками, даже братом и сест­рой, были обычным делом. В таком случае можно говорить о закономерностях небесного влияния на достаточно стабильную психофизиологическую структуру. Если представитель чистой генетической линии двести лет тому назад повел себя некоторым образом, когда звезды предвещали успех, и действительно добился успеха, то у его далекого потомка есть основания в аналогичных условиях поступить гак же.

Набор эмпирических данных и математических способов вычисления арха­ической и античной астрологии был скорректирован в средние века опять-таки благодаря наличию относительно чистых генетических линий, реализующихся в королевских домах Европы и вообще в аристократических династией. Все это позволяло рассматривать астрологию как оккультную науку об индивидуальной человеческой судьбе. Ясно, что имеются в виду только тс судьбы, которые в то время обладали высокой социальной значимостью,— судьбы королей, герцогов, графов, баронов, но не судьбы простых людей, генетически чистые линии которых не фиксировались придворными астрологами, с одной стороны, и геральдической наукой — с другой. Однако буржуазные революции нарушили основы астрологи­ческой гармонии. Все смешалось. Астрологи были лишены возможности апел­лировать к родословной человека, поскольку единственно достоверная инфор­мация, хранившаяся в церковных книгах, исчерпывалась датой рождения, годами женитьбы и рождения детей и смерти. Становящееся равноправие людей лишало их права быть астрологическими субъектами. Изменился и статус астрологии. Она стала оккультной наукой исключительно о массовых событиях, единственной основой которой является статистика. Предсказывать индивидуальную судьбу астрологу стало не под силу. Сходство картины неба в момент рождения разных людей перестало свидетельствовать об общности их судьбы, поскольку невоз­можно установить тождество их психофизиологических структур. А разные люди даже в одинаковых обстоятельствах пойдут каждый по своему собственному жизненному пути.

В современной астрологии поэтому особенно силен психологический компонент, а не космобиологические догадки, математическая техника или точность астрономических наблюдений. Гороскоп, составленный на основе древней астрологической традиции, в настоящее время не может быть оценен как объективное предсказание. Это прогноз, учитывающий «взаимодействие объекта с прибором», как сказал бы физик, т. е. внутренне связанный с нашей собственной реакцией на него. Данный психологический компонент, само собой, имел место и в прежнее время, но тогда он представлял комплекс объективных (учет фиксированной психофизиологической структуры) и субъективных (реакция на сам гороскоп) факторов. И хотя статистическая вероятность склонности к профессии в зависимости от рождения под знаком определенной планеты превышает 0,5 и, следовательно, не является случайной, этот факт трудно объяснить с помощью гипотезы о том, что человек, рожденный в определенный момент положения звезд и планет, наделяется соответствующими психофизи­ологическими характеристиками. Объяснить механизм подобной гипотетической причинной связи пока можно лишь с помощью большого числа дополни гельных гипотез о «запечатлении на нахальной карте», «натальном стрессе», «космобиологической гармонии» и т. п. Критическая оценка астрологического предсказа­ния на основе здравого смысла такой должна быть позиция современного человека, не желающего попасть в плен к своим собственным подсознательным иллюзиям и тревогам.

Классической иллюстрацией второго типа оккультных наук, укладывающих­ся в схему творения, служит алхимия как форма натуральной магии. Она объеди­няет в себе индивидуальное подвижничество алхимика и познание законов транс­мутации металлов (овладение тайной развития природы в целом) Рассудок алхимика, воспитанный мистической верой в чудеса, зафиксированные в религи­озных мифологиях, без большого сопротивления воспринимал идею «роста» и «созревания» металлов (веществ) в «лоне Земли» и возможность их качествен­ного перехода друг в друга. В сознании алхимика отражались мифологические и ритуальные представления о связи ремесленника (кузнеца, рудокопа) с продук­тами его труда, понимаемыми как часть его образа жизни. Об этом говорят алхимические представления о «свадьбе металлов», «росте руды», «мужском» и «женском» началах (сере и ртути). Кропотливый труд алхимика был нацелен на то, чтобы создать условия для трансмутаций, в которых бы реализовывались возможности «живого» развития «одушевленных» веществ. Однако алхимик не только рассчитывает на то, что магические действия, объединенные с процедура­ми фильтрации, прокаливания, перегонки и сублимации, помогут получить чудес­ные субстанции. Для него алхимическая практика была своеобразным аналогом жизненного пути средневекового человека на пути от грехопадения к очищению и спасению души. Идеал алхимика вменял в обязанность не только овладение искусством трансмутаций, но и соблюдение христианских добродетелей; алхимик не только постигает тайны природы, но и живет, помогая «рождению нового существа», формированию магической субстанции.

Именно благодаря этической ориентации и была возможна вся алхимическая теургия: «помолвка» «женского» и «мужского» начал, затем «свадьба», потом — зарождение и рост «плода». Истолковывая, скажем, железо как «недозрелый», а золою как «созревший» металл, алхимик вкладывает все силы в то, чтобы ускорить процесс созревания. И одновременно, постигая тонкости алхимического мастерства и проникаясь духом тайных идей, он постепенно сам превращается в совершенного человека, достойного быть приобщенным к святая святых — в златоделии и в жизни.

Акт трансмутации - «пресуществление» вещества. Несовершенный ме­талл — больное, греховное золото. Алхимик — искупитель и спаситель Он врачует больное золото, даруя ему новую душу силой философского камня, или крещального огня. Алхимическая трансмутация становится аналогом причаще­ния и крещения. Алхимик врачует не только тело металла, но и его душу: он - «великий врачеватель»[4]. И сам врачеватель проходит длительный путь иници­ации и духовного совершенствования.

Штрих из сегодняшней жизни алхимии В. Штутгарте собирается международ­ный конгресс алхимиков. Полторы сотни представителей черной и белой магии из Западной Европы и США заседают на горе Киннесберг, чтобы рассеять вульгар­ное представление об алхимии и обосновать ее научный характер. Среди докладов участников конгресса — «влияние зеленой звезды», «крапива в поле напря­женности между микро- и макрокосмом» и другие подобные проблемы. Оккульт­ная наука не исчезла бесследно в химии и физике, но зарезервировала себе прочное место в современной культуре.

ПАРАНОРМАЛЬНЫЕ ФЕНОМЕНЫ

Ясновидение, телепатия, духовидение и левитация, билокация, телекинез, полтергейст вкупе с НЛО, или иноземными астронавтами, - феномены, входящие в магический космос с необходимостью. Они описывают либо условия, либо методы и способности мага. Однако и ученые пытаются объяснить паранормаль­ные явления, рассматривая их как виды природной энергии, до сих пор не познанные наукой. Вспомним, что магнит вплоть до возникновения электромагнитной теории тысячелетиями считался «магическим камнем». Почему бы не попробовать понять экстрасенсорное восприятие как проявление особой биоэнергии, свойства которой не укладываются в современные представления о типах взаимодействия?

Однако современной физике известны только четыре типа взаимодействия: гравитационное, ядерное, слабое и электромагнитное. Именно последние лежат в основе химических реакций животного организма. Все другие несопоставимы с доступной человеку энергией. Но опыты показывают, что в момент паранор­мальных реакций субъект не излучает необычного электромагнитного поля. И вместе с тем большой ряд экспериментально зафиксированных фактов (эксперименты X. Патхофаи, Р. Тарга, например) не могут быть объяснены электромагнитной передачей сигналов.

Вместе с тем современная физика (в частности, теория относительности и квантовая механика) нередко избирается базой для объяснения паранормальных психических явлений. Ссылаются на парадокс Эйнштейна — Подольского — Розена. Утверждают, что квантованная информация может мгновенно и вирту­ально передаваться из одной части Вселенной в любую другую. Принцип неоп­ределенности Гейзенберга, далее, якобы свидетельствует, что на субатомном уровне детерминизм разрушается и сознание наблюдателя некоторым образом взаимодействует с наблюдаемой материей: физика сливается воедино с метафизи­кой и магией. В теории относительности гипотетические частицы, называемые тахионами и движущиеся как бы «вспять» во времени, якобы способны служить объяснению предвидений и предчувствий, поскольку пришли к нам в настоящее из будущего. И здесь далеко не очевидно каким образом истолковывать парадоксы современной науки — как ее временное состояние, которое рано или поздно будет редуцировано к известным фундаментальным принципам, или как грядущее появление революционных (и несоизмеримых с прежними) теорий.

То обстоятельство, что некоторые парапсихические феномены можно понять как проявления статического электричества (телекинез), статистического совпаде­ния (предвидение), влияния галлюциногенов (ясновидение) или эффекта плацебо (паранормальное врачевание), по мнению Д О'Кифа, не играет никакой роли. Напротив, важно рассматривать именно те случаи, которые никак не объясняют­ся физикой, биологией или психологией. «То, что нам нужно понять, заключается в том, почему человечество постоянно формирует себя в малые группы, продуцирующие и подтверждающие паранормальный опыт. Быть может, вопрос об элементах объективности, содержащихся в этом опыте, не так важен, как вопрос о функционировании всей системы магии... И мы должны исследовать все паранормальные феномены, а также и тех субъектов, которые посвящают себя их изучению, и выяснять, как их институты, коллективы и секты организо­ваны... Все они представляют собой вечные, традиционные, широко распрост­раненные формы социального опыта, и все они связаны с деятельностью малых групп в рамках института магии». Похоже на то, что именно такой подход наиболее соответствует возможностям философского анализа паранормальных явлений.

МАГИЧЕСКИЕ КУЛЬТЫ И СЕКТЫ

 Существенной чертой магии (хотя она и проявляется не во всех ее институтах) является ее замкнутость в рамках некоторой культовой группы или секты. Исторически это могли быть объединения для защиты от ведьм, для инициации или лечения. В дальнейшем доминирующие мировые религии спровоцировали появление сект, берущих на себя функции идейных альтернатив. Таким сектам свойственно объединяться вокруг человека, обладающего харизмой (М. Вебер). Тем самым все харизматические секты и движения обнаруживают свое родство с магическими сообществами. Всякая новая религия возникает в качестве магии, всякая новая вера появляется как надежда на неведомые силы, способные изме­нить статус-кво. Быть может, это чересчур расширит наше представление о ма­гии, но можно предположить, что всякое новое общественное движение несет в себе элемент магического. Таким было возникновение христианства и Рефор­мация. Таким было возникновение античной и новой науки. Такими были ранние буржуазные революции и утопические коммунистические движения. А разве не верой в чудотворную магию пропитано сознание жителей Чевенгура и почита­телей великих вождей и кормчих? И всякий раз, когда мы недооцениваем стихий­ность и инерцию общественного развития и переоцениваем возможность ради­кальных социальных преобразований, разве не погружаемся мы тем самым в вековечный магический Космос?

СТУПЕНИ ПОСТИЖЕНИЯ: ОТ ОБЪЯСНЕНИЯ К ПРОЖИВАНИЮ

 Какие же основные пути постижения природы магии выявила история науки и вненаучных форм познания? Рискуя упростить до неузнаваемости эти пути, отважусь все же на обобщение.

Первый путь прокладывало в течение всей человеческой истории обыденное сознание, за ним - философия и. наконец, физика, биология и психология Я бы назвал сложившийся таким образом способ объяснения магии космологическим, или натуралистическим. Он строится по стандартной схеме объяснения неизвест­ного через известное и использует логический прием аналогии. Так. магия рассматривается как реализация объективных возможностей, заложенных в природе (психокосмических связей — астрология: психической энергии - - экстрасенсорное восприятие и психокинетические эффекты, дальнодействия и обратного течения времени телепатия, ясновидение, предвидение) и в самом человеке Подобно тому как известные законы природы служат объяснению ряда практических и духовных способностей человека, еще неизвестные, но в принципе познаваемые природные потенции могут лечь в основу объяснения магии (тем более что ряд магических — якобы магических — эффектов объясняется с помощью статисти­ки, электромагнитной теории и нейрофизиологии).

Преимущество космологического подхода к магии в том, что он так же неопровержим, как и сама магия. Природа неисчерпаема, а научное познание бесконечно; разве можно усомниться в грядущей перспективе науки? Естествознанию мы действительно многим обязаны в плане понимания магии: оно все больше и больше сужает возможную область магического мировоззре­ния и практики — магия, становясь понятной, превращается в науку, а большая часть непонятного объявляется суеверием и шарлатанством. Так что перспективы космологического объяснения магии — это, в сущности, ее безжалостное вытеснение из культуры, редукция ее к чему-то другому, «рациональному».

Но неужели наука в принципе отказывает магии в реальности, сводит ее к незнанию, заблуждению? Неужели магия не может быть понята «сама в себе», безотносительно к иным реальностям? С конца XIX в. на этот вопрос пытаются ответить религиоведение, культурология, этнография, социальная психология, лингвистика. Эти науки попытались объяснить магию как функцию некоторых способов социальной организации (отсюда название одного из главных подходов к магии — «функционализма» Б. Малиновского), функцию культуры, функцию языкового символизма. Основным принципом этого способа объяснения явилось рассмотрение магии как реакции на определенные социальные потребности (един­ство племени, организация труда и общения), а также потребности психологичес­кого характера (смягчение стресса, чувства вины, страха, неуверенности). Сущ­ность магии обнаружилась в ее принципиальной приграничное™ с наукой и прак­тикой: там, где практика не достигла уверенной регулярности, а наука не предоставляет убедительного объяснения, всегда находится место для магии. А поскольку природа неисчерпаема, то и наука всегда ограничена, значит, магии суждена вечная жизнь. Данный — социокультурный — способ объяснения магии, будучи структурно подобен космологическому, приводит к прямо противополож­ным выводам, утверждает принципиальную неизбывность магического отноше­ния к миру. Эти два способа объяснения представлены в предлагаемой антологии в первом и втором разделах. Труды известных социальных антропологов текуще­го столетия Б. Малиновского, Э. Эванс-Причарда и А. Элькина являются клас­сическими иллюстрациями социокультурного подхода. Собранные во второй раздел работы крупных специалистов в области психологии и парапсихологии К. Юнга, Ч, Тарта, Г. Прайса и Дж. Кларка типичны (с некоторыми оговор­ками) для космологического подхода. Так, для Ч. Тарта фундаментальным явля­ется понятие психической энергии, для Г. Прайса — идеомоторного действия. Понятие «мистическое переживание», используемое в интересной статье Дж. Кларка, отличается от двух упомянутых тем, что оно отражает не столько некоторый, объективно существующий феномен, сколько избранный автором способ говорить о нем. Иными словами, Дж. Кларк строит не онтологию, а лингвистическую аналитику магии, которая — пусть очень опосредованно — все же предполагает наличие некоторого объективного денотата. Однако есть и принципиально иной путь постижения тайны магии. Его иллюстрацию за пределами собственно магического контекста мы находим в художественной литературе, живописи, музыке, архитектуре. В самом деле, прочитав Апулея или Карлоса Кастанеду, посмотрев гравюры Гойи, картины Сальвадора Дали или бросив взгляд на химеры собора Парижской богоматери, мы скорее и явственнее ощутим магический дух и проникнем в тайну магии едва ли не глубже, чем смогли бы это сделать с помощью самых солидных научных концепций. Мы словно начинаем жить в магическом Космосе, полном таинственных сил и чудесных событий, и окружающие нас вещи наполняются загадочным и пугающим смыс­лом. И здесь мы вспоминаем, что и в наши дни немало людей искренне верит в магию и целенаправленно овладевает ее приемами. Неожиданная перспектива открывается перед нами. Мы можем отбросить привычный нам способ видения мира, использующий понятия науки и обыденного сознания, и попытаться овла­деть языком мистических переживаний, научиться переходить в иные состояния сознания. На такой шаг решиться непросто, тем более что никаких гарантий вы не получите, а порвать с привычным миром — это не то, что одну теорию пред­почесть другой. Третий путь постижения магии — путь жизни в магической культуре, взгляд на нее изнутри, магическое творчество. Этот путь был проделан знаменитыми магами — Алистером Кроули, Карлосом Кастанедой и Майклом Харнером, труды которых помещены в третьем разделе антологии. Если А. Кроули стоял у колыбели «магического возрождения» конца XIX в., то К. Кастанеда и М. Харнер — ныне живущие и активно практикующие и пишу­щие американские шаманы, у которых множество поклонников и последователей. Это люди, обладающие фундаментальными знаниями в области социальной антропологии и религиоведения, психологии и медицины, блестящие стилисты, авторы бестселлеров, обладающие мировой славой. Их опыт поучителен, а пафос их творчества глубоко гуманистичен: они верят в неисчерпаемые силы человека и в благотворную силу его связи с природой.

[1] Касовин И. Т. Шаман и его практика // Природа. 1988. № 11.

[2] Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986. С. 333.

[3] Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. М., 1990. С. 72.

 

[4] Рабинович В. Л Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979. С. 310.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О МАГИИ, ЕЕ ПРИРОДЕ И СУДЬБЕ

И.Т. КАСАВИН

Магия! Само это слово — словно завеса, скрывающая таинственный и зага­дочный мир. Мир, рассыпанный мерцающими крупинками в запыленных рукопи­сях-откровениях Гермеса Трисмегиста; вспыхивающий бликами шаманских кост­ров под мрачным покровом ночных джунглей; открывающийся увечному в не­внятном бормотанье ворожеи; пронизывающий волшебным лучом из алхимической реторты; мир, говорящий неумолимым голосом рока; мир, яв­ляющий торжество человеческой силы. Мы постигаем этот мир с первым прикос­новением материнской руки, утоляющей боль, и с первым взглядом на ночное звездное небо. Мы поражаемся его непостижимостью, открывая для себя таинство рождения, смерти и любви. Мы страшимся и отвергаем его, лелея свою самонадеянность, надеясь на трезвый расчет, логику и факты. Мы загоняем его глубоко в историю, не обнаруживаем в настоящем, отказываем в будущем. И мы снова и снова смиряемся перед ним, видя его новые превращения и возрождения из небытия. Вслушаемся же в этот мир со всей наивностью младенца и искушен­ностью зрелого человека, взывая к силам души и способностям науки. Всмотрим­ся, чтобы в чужом обнаружить родное, в забытом — знакомое, в фантастичес­ком — реальное; вслушаемся, чтобы открыть в себе этот неведомый, таинствен­ный мир и найти в этом мире себя — неизвестного и загадочного.

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ СМЕРТИ

 ...Страшный звериный рев прокатился по скалам, и обитатели пещер съежи­лись в своем ненадежном укрытии, бросая отчаянный взгляд на жаркое пламя костра — единственного защитника от холода и хищников. Сжимая в руке рогатину, вождь яростно зарычал и вскочил на ноги. Его примеру последовали еще четверо самых сильных мужчин племени. Сейчас они выйдут из пещеры и вонзят дротики в саблезубого, избавят людей от ночного страха. Их дубины тяжелы, а топоры остры, и сердца полны отваги. Но тут из темного угла пещеры выступает на свет седая иссохшая старуха с горящими глазами и простирает к ним руки. «Великий Отец говорит, что в эту ночь мужчинам нельзя покидать пещеру,— тихо произносит она,— ибо не зверь с длинными клыками, а злой дух-кровопийца ищет добычу во мраке. Против него не помогут ваши копья и топоры!» — «Вождь не боится, и руки его способны сломать хребет зубра!» — «Руки вождя встретят пустоту, а злой дух настигнет его сзади,— продолжала старуха.— Великий Отец рассказал мне, как справиться с ним. Завтра, когда Красный Шар утонет в Далеких Джунглях, вождь разбросает эти белые круглые амулеты на тропе, ведущей к пещере. Они охранят людей от зла».

С этими словами старуха закуталась в шкуру оленя и исчезла в глубине пещеры. Фыркая от еще не прошедшего возбуждения, мужчины рассаживались у костра и осторожно рассматривали скатанные из кабаньего жира и золы шары. Мужская честь была сохранена, кому взбредет в голову сражаться со злым духом. Вот если бы это был просто тигр...

Следующей ночью скалы содрогнулись от ужасного рева, в котором слыша­лись ярость и боль. Казалось, дерутся между собой два кровожадных зверя, сцепившись в смертельной схватке и пуская в ход когти и зубы. Наконец рев стал удаляться и затих вдали. Пещерные люди с облегчением перевели дух.

С тех пор злой дух больше не тревожил их. С каждой охоты вождь приносил старухе сердце и печень добытых животных, и она долго жевала их беззубыми челюстями, тряся седой головой.

ЗАМАНЧИВАЯ, ЖУТКАЯ ИГРА, ПОЛНАЯ СМЕХА И СЛЕЗ

Ранним утром светлокудрый голубоглазый юноша благородной наружно­сти, ведя в поводу уставшую белую лошадь, приблизился к пределам фессалийского города Гипата. Истосковавшись от одиночества во время пути по прекрас­ным холмам и долинам Средней Греции, он с интересом прислушивался к невероятному рассказу одного из своих новых попутчиков — торговца сыром.

— О, Фессалия единогласно прославлена как родина магического искус­ства,— соловьем разливался тот.— Немало магов и колдуний, подобных Медее, ты можешь здесь повстречать, мой Луций. Невдалеке от большого города Лариссы есть трактир старой кабатчицы Мерое, там-то я и попал в историю с моим старым приятелем Сократом. Да, ведьмы жестоко мстят своим недругам. А не плотному ли ужину, сдобренному неразбавленным вином, обязаны твои фантазии, почтенный Аристомен?

— Молчи, молчи! Ведьма она, колдунья; может небо спустить, землю подве­сить, ручьи затвердить, горы расплавить, покойников воскресить, богов низвести, звезды загасить, ад кромешный осветить! Неверного своего любовника она превратила в бобра, а конкурента - в лягушку; злословившую о ней беременную женщину обрекла на восьмилетнюю задержку, до сих пор та ходит не разродив­шись, словно собирается разрешиться от бремени слоном. Жителей же города, задумавших расправиться с ней за ее злодеяния, колдунья заперла в домах, да так, что никакими силами те не могли выбраться, пока не поклялись страшной клятвой, что откажутся от своих замыслов. Смотри, мой Луций, будь осторожен в этой стране чародейства и колдовства!

Не прошло и недели, как Луций смог убедиться в правоте своего спутника. Жена горожанина, у которого остановился наш герой, оказалась искушенной в магических ритуалах: отправляясь по ночам к любовнику, она превращалась в сову с помощью волшебной мази. Луций не мог удержаться, чтобы не прове­рить на себе силу этой мази, но зачерпнул не из той баночки и превратился в осла. И тут начались его удивительные приключения в ослиной шкуре, в которых было место и кровавым дракам, и сокровищам, и нещадным побоям, и пикантным любовным интрижкам.

О владычица Исида, древняя богиня! Только тебе, Матери Мира, обладатель­нице тайных сил, ведомо, как избавиться от колдовского заклятия! К тебе обратится несчастный Луций и принесет тебе священный обет верности, и ми­лость твоя вернет ему прежний облик. И возрадуются благоразумные и доб­ронравные, и посрамлены будут нечестивые!

ДАЙ СИЛЫ ОБЕССИЛЕННОМУ И ИЗБЕГИ КОСТРА!

Во Фландрии, в Дамме, когда май уже распускал лепестки на кустах боярыш­ника, в доме угольщика родился сын.

Повитуха завернула его в теплые пеленки и, осмотрев головку, показала на кожицу.

—    В сорочке родился, под счастливой звездой! — весело сказала она. Но тут же заохала, заметив на плече ребенка черное пятнышко -   Ай-ай-ай! -   запричи­тала она.— Эта черная отметина — след чертова когтя.

—  Стало быть, господин сатана нынче поднялся спозаранок, коли уже успел поставить на моем сыне метку,— молвил угольщик и принял из рук повитухи младенца.

На следующий день у дверей ратуши возглашали, что государыня, супруга императора Карла, на сносях, а потому все должны молиться, чтобы она благо­получно разрешилась от бремени.

К угольщику, вся дрожа, вбежала повитуха.

—  Что с тобой, соседка? — спросил он.

—  Ох! — простонала  повитуха  и  прерывающимся  от  волнения  голосом заговорила: — Нынче ночью привидения косили людей, точно косари траву... Девушек заживо в землю закапывали! На их трупах палач плясал... Камень девять месяцев кровоточил, а нынче распался, в эту самую ночь.

—  С нами крестная сила, с нами крестная сила! — запричитали все вокруг.— Недоброе сулят Фландрии этакие страсти!

—  Во сне ты все это видела или наяву? -   спросил угольщик.

—  Наяву,— отвечала повитуха.

Бледная как смерть, она продолжала, рыдая:

—  Два младенца народились: один — в Испании, инфант Филипп, а дру­гой — во Фландрии, сын  Клааса, ему потом дадут прозвище Уленшпигель. Филипп станет палачом, а из Уленшпигеля выйдет великий балагур и проказник, но сердце у него будет доброе, потому как он сын труженика, а Филипп — отродье Карла, губителя нашего отчего края. Король Филипп промчится по жизни, всем досаждая войнами, поборами и прочими злодеяниями. Вечно юный Уленшпигель никогда не умрет, по всему свету пройдет, ни в одном месте прочно не осев.  Кем он только ни будет:  и крестьянином,  и дворянином,  и  ваяте­лем, и живописцем, и солдатом, и шпионом. И странствовать ему по белу свету, славя  все  доброе  и  прекрасное,  а  над  глупостью  хохоча  до  упаду.   Добле­стный народ фламандский! Клаас — эго твое мужество; Сооткин, его жена — это твоя стойкая мать; Уленшпигель — недаром его назовут «ваше зеркало»  -твой дух; Неле, славная милая .девочка, спутница Уленшпигеля, бессмертная, как и он,—  это твое сердце, а толстопузый простак Ламме Гудзак — это твоя утроба.   Наверху —  душители   народа,   внизу -    жертвы;   наверху    -   разбой­ники-шершни, внизу — трудолюбивые пчелы, а в небе будут кровоточить язвы Христовы.

И, сказав все это, добрая ведунья Катлина уснула.

Прошли годы, и наступило время исполнения предсказания. Земля Фландрс­кая покраснела от крови и задрожала от топота обутых в железо сапог. Задыми­лись костры, сжигавшие несчастных мучеников; огонь, щипцы и дыба вытягивали признания в ереси, восстании против папы и короля, вредоносном колдовстве. Погибли Клаас и Сооткин, осужденные по навету, Катлина от пыток повредилась в уме, а доносчик пересчитывал денежки.

На кострах дымилась плоть новых жертв. Уленшпигель, вспоминая Клааса и Сооткин, втихомолку плакал.

Однажды вечером он пошел к Катлине посоветоваться, как лучше всего отомстить.

Она сидела у лампы и шила. Когда он вошел, она посмотрела поверх его головы и сказала:

—  Огонь! Пробейте дыру! Душа просится наружу! — А Неле заплакала. Уленшпигель сказал:

—  Пепел Клааса стучит в мое сердце, я хочу спасти землю Фландрскую. Я спрашивал творца неба и земли, но он ничего мне не ответил.

—  Творец не станет тебя слушать,— возразила Катлина.— Тебе надобно было сперва обратиться к духам стихий; у этих духов две природы — небесная и земная, и они, выслушав жалобы несчастных людей, передают их ангелам, а те уже несут их к престолу всевышнего.

—  Помоги мне осуществить свой замысел,— сказал Уленшпигель,— я запла­чу тебе своей кровью, если понадобится.

—  Помогу,— ответила Катлина,— если только девушка, которая тебя лю­бит, возьмет тебя с собой на шабаш весенних духов, на Пасху соков земли.

—  Я возьму его с собой,— молвила Неле.

Катлина налила в хрустальный бокал какой-то мутной жидкости и дала им выпить. Затем той же самой жидкостью натерла им виски, ноздри, ладони и запястья, дала проглотить по щепотке белого порошка и велела смотреть друг другу в глаза, чтобы души их слились.

Уленшпигель и Неле смотрели друг на друга и чувствовали, что их тела обретают легкость и их подхватывает неведомый вихрь. Они взлетели и силой волшебства унеслись в чудесный и страшный мир, где духи, феи и гномы кружились в нескончаемом танце под музыку природных превращений. Уленш­пигель держал Неле в объятиях, боясь потерять ее в этом безумном полете, а потом они опустились у подножия трона царя Весны. Царь милостиво говорил с ними и на просьбу о помощи ответил загадочно:

Средь войны и огня,

Средь убийства и смерти

Ищи Семерых.

В смерти, крови,

В разрухе, в слезах

Найди Семерых.

Уродливых, злых,

Отечества бич,

Сожги Семерых.

Жди, слушай, смотри;

Возлюби Семерых

И Пояс.

Так колдовским ритуалом и волшебным заветом началась бурная история борьбы Тиля Уленшпигеля за свободу Фландрии. И завершиться ей предстояло таким же образом; всякий раз, когда собственные силы человека иссякают, он ищет помощи в мире духов и демонов.

ОХОТА НА ЗЕЛЕНОГО ЛЬВА

 ...Поздно вечером по булыжной мостовой Кембриджа двигались две закутан­ные в плащи человеческие фигуры. Вот они завернули к зданию Тринити-Колледж, вот ступили на песчаную дорожку внутреннего двора...

Притаившийся в проеме стены студент мог бы без труда расслышать неосто­рожные слова воодушевившегося старика, обращенные к более молодому, мол­чаливому спутнику:

—  Ничто не отбрасывайте без тщательного изучения! Мыслите смелее, без­рассуднее, если хотите! —  убеждал он.— Мудрость часто таится в забытых трактатах философов-герметистов, и она может стать доступной, если подверг­нуть текст анализу в алхимическом горне. Поверьте, мой друг, одного Декарта для построения математической натуральной философии недостаточно.

Каблуки были пугающе звучны на каменных плитах первого этажа, они безжалостно дробили ночную тишину и вызывали неловкость у второго спутника, но старик продолжал, не понижая голоса:

—  Герметизм и математика — это две стороны одной монеты,— увлеченно жестикулируя, развивал он свою мысль,— более того, только герметизм в состоянии пролить свет разума на медицину и философию. Парацельс — Лютер медицины, Кеплер — Лютер астрономии! Я познакомлю вас с теми, кто не побоялся задуматься над загадочными идеями и рецептами Парацельса. Идите сюда, мой друг, это здесь.

Он постучал. Сказав открывшему им человеку несколько слов, он прошел, увлекая за собой своего спутника, через комнату, затем они миновали деревянную лестницу и спустились в сад.

—  Вот наша тайная лаборатория,— сказал старик, открывая небольшую дверь своим ключом.— Отныне, коллега, вы наш и можете свободно пользовать­ся всем, что здесь находится.

С загоревшимися глазами Исаак Ньютон шагнул в темноту, из которой лунный свет уже выхватывал реторты, весы, горны и другие орудия химичес­кого — или алхимического? — исследования. Сопровождавшим его стариком был кембриджский профессор Барроу.

...Современные исследователи-ньютоноведы разыскали несколько волосков Ньютона и подвергли их изощренному химическому анализу. Что бы вы думали? Он показал чрезмерное — десятикратное по отношению к норме — содержание золота. Значит ли это, что автору «Математических начал натуральной филосо­фии» удалось найти и философский камень?..

Творцы классической науки были кем угодно, но только не людьми научно ограниченными. Коперниканская картина мира впитала в себя пифагореизм Филолая (центральное положение главного светила), нлатонистское убеждение в «божественном совершенстве» небесных сфер и их кругового движения. Кеплер воспринял динамику магических сил и астрологическую символику вписанных друг в друга геометрических фигур. Мысленные эксперименты и аргументация Галилея проникнуты духом схоластики. Дань, которую отдал Ньютон увлечению алхимией, из этого же ряда явлений.

...Отбросив со лба прядь поседевших от ртути волос, Ньютон потер усталые глаза и вновь вчитался в текст Джона Рипли, который он давно знал наизусть:

«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее, и она превратится в красного льва. Дигерируй этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийс­кие тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова- дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови».

— А ведь Бойль уже получил философскую ртуть, смешав ртуть с порошко­образным золотом,— подумал Ньютон.— Недаром при их смешении происходит необъяснимое повышение температуры. Алхимия выявляет в природе силы, которые Декарт оставил без внимания. Это то самое, производное от Бога, немеханическое активное мировое начало, без которого тела Земли, планет, комет и Солнца начали бы охлаждаться, замерзать и превратились бы в безжизненные массы.

Ученый бережно закрыл фолиант и вышел в сад. Незакрытая дверь лаборато­рии манила его, но он знал, что если не ляжет вовремя спать, то утром ум будет лишен ясности, а глаза — остроты и внимания. Тайна материи манила его со всей сладостью единственного доступного кембриджскому затворнику греха, и ал­химия обещала подарить частицу божественной мощи.

Возникающая наука была далека от того, чтобы беречь свою стерильность, и не чуралась учиться у натуральной магии.

МАГИЯ, МЕРЦАЮЩАЯ В ТОЛЩЕ ИСТОРИИ

 Перед нашими глазами прошли исторические образы магии, навеянные худо­жественной литературой. Жозеф Рони-старший, Апулей, Шарль де Костер, Вла­димир Карцев... Однако это лишь случайная выборка. Вся история литературы пронизана интересом к магии как фундаментальному элементу человеческой жизни. И каждая историческая эпоха давала собственные образы мага и его практики, соответствующие их реальной социальной роли, с одной стороны, и отношению к магии со стороны иных форм сознания — с другой.

Жизнь в первобытную эпоху — это жизнь на грани смерти. Человек как тупиковая ветвь биологической эволюции — иначе не объяснить его плохой природной приспособленности — столкнулся с грозными реалиями борьбы за существование и долгое время находился на грани вымирания. И если представить себе человека в свободном и открытом соревновании с другими животными периода раннего неолита, то его будущая великая история покажется немыслимой. На этой стадии развития спасение человека не могло быть обеспечено ни примитив­ными орудиями труда, ни первобытным коллективизмом; оба эти фактора сами нуждались в некоторой прочной основе для последующей эволюции, в некотором проекте, идеальном плане, перспективе. Но сценарий развития человека не был простым обобщением его наличного состояния, напротив, первым мыслительным шагом рождающегося человека стало сознание собственной ограниченности и без­граничного многообразия мира. Сознание, обязанное странному несоответствию между относительно несовершенным телом и гипертрофированным мозгом, телес­ность, показывающая себя в непреодолимости внешних объектов — расстояния, огня, камня, животного, разграничивали макрокосм Вселенной и, стремящийся к слиянию с ним, микрокосм человеческого Я. Первобытная магия выступила преодолением этой границы.

Научное изучение феномена магии началось с исследования первобытной магии именно потому, что для современного человека характерно неверие в ре­альность магии и недооценка своих первобытных предков. Магия как экзотика, а не как элемент всякого человеческого действия и мировосприятия,— вот что привлекло внимание прежде всего, когда социальная антропология открыла для всей образованной Европы многообразие иных культур: этого зверинца странных обычаев и менталитетов, паноптикума заблуждений и неэффективных, бессмыс­ленных ритуалов и обрядов.

У Дж. Фрэзера и Б. Малиновского — столпов британской социальной ант­ропологии — мы находим первые наброски, которые можно составить в некото­рую общую теорию магии.

Фрэзер: Психологическая основа магии — ассоциация идей, между которыми не существует реальной причинной связи; магия позволяет умному человеку доминировать над остальными, основывать королевские династии и новые госу­дарства, получать статус святых и богов после смерти; магия вырабатывает первые санкции, закрепляющие частную собственность и целостность, самосто­ятельность индивида. Таковы основные положения фрэзеровской концепции ма­гии, изложенные им в работах «Золотая ветвь», «Божественный король» и «Зада­ча Психеи».

Малиновский: Магия обеспечивает уверенность в ситуациях неопределенно­сти; магия создает церемониальную структуру торговли; магия часто организует коллективный труд; магия действует с помощью усиления социального давления на индивида; миф является схемой магического действия, которое нередко сво­дится к проговариванию мифа; магия представляет собой в основном языковый феномен и использует специальный высокопарно-сакральный язык, который от­личается от языка, применяемого в контексте трудовой деятельности и обще­ственных отношений; магия — предельный случай, демонстрирующий силу и ак­тивность языка, так как всякий язык имеет магическую функцию; магия укрепляет неравенство людей в примитивных обществах; магия подтверждается чудесами, порождаемыми мистической верой. Эти положения сформулированы в «Магии, науке и религии», «Основаниях веры и морали», «Коралловых садах и их магии» и других работах Б. Малиновского.

Уже из этих выводов Фрэзера и Малиновского следует, что магия, в сущ­ности, закладывала социальную структуру первобытного общества, организовы­вала важнейшие формы деятельности, являлась основой развития индивидуаль­ности и сферой приложения всех духовных и практических новаций. Не повторяя описания первобытного шаманизма и личности шамана, предложенных в пред­шествующих публикациях[1], хочу лишь отметить, что магия воплощала в себе фундаментальное и плодотворнейшее противоречие первобытной жизни. Так, она формировала новые социальные структуры, критикуя племенную повседневную реальность и мышление, и она также культивировала свободную индивидуаль­ность, сосредоточивая все формы творчества в «обожествленном еретике» — шамане. Именно магии оказалось под силу провести зарождающееся человечест­во по острию бритвы, убедить его в собственной сверхъестественной исключите­льности и внушить ему идею господства над природой в то время, когда вся реальная жизнь неопровержимо доказывала обратное. Найдя первое эффективное применение свободной игре воображения, магия описала и объяснила пугающе неохватный мир, упростила его, сделала более предсказуемым и возвела стро­ительные леса его переустройства. И пусть даже эти леса регулярно рушились, хороня под обломками наиболее отважных первопроходцев — что с того! Нашим предкам зато было кого хоронить с почестями, было о ком слагать легенды, было у кого учиться, было что восстанавливать и перестраивать, было что терять и что воскрешать

Б. Малиновский пишет, что магия дает человеку ряд готовых ритуальных актов и стандартных верований, оформленных в определенную практическую и ментальную технику Тем самым как бы воздвигается мост через те пропасти, которые возникают перед человеком на пути к его важнейшим целям, преодолевается опасный кризис. Функция магии заключается, по Малиновскому, в ритуализации человеческого оптимизма, в поддержании веры в победу надежды над отчаянием. Малиновский, Эванс-Причард и ав­стралийский этнограф А. Элышн, работы которых представлены в данной книге, исследуют магию в основном социологическими средствами и пред­лагают ее объяснения как феномена, удовлетворяющего некоторую потребность (единства племени, успешности деятельности и т. п.). Однако для харак­теристики магии важно описать и соответствующий ей тип ментальное™. Поэтому этнографическое исследование смыкается здесь с психологией и ли­нгвистикой.

Определенные психологические объяснения магии предприняты были уже эволюционистской этнографией, функционализм пошел по другому пути, и только структурализм, взяв на вооружение фрейдистские и не­офрейдистские концепции, продолжил психологический анализ оккультного опыта.

В центр внимания психологов попала личность первобытного шамана и хара­ктер его отношений с племенем. Наиболее яркий пример и модель психомагичес­кого действия — это способность мага наслать порчу на человека, в результате которой тот умирает. Для объяснения этого феномена следует, видимо, выстро­ить цепочку между психическими способностями шамана, известным магическим культом и далее — психикой и физиологией околдованного человека. Французс­кий этнограф и философ К. Леви-Строс предлагает следующий вариант такой связи.

Психика шамана, по Леви-Стросу, паталогична, т. е. существенно отличается от психики рядового члена племени. Она характеризуется «океаническим чув­ством» (3. Фрейд) причастности природе, способностью мысленного перевоп­лощения в животных и растения, в природные силы. Шаман-— обладатель «расширенного сознания»: в его духовном мире с образами людей и природных объектов легко уживаются фантастические представления, изобретаемые им са­мим, не укладывающиеся даже в традиционный племенной миф. В самом себе шаман обнаруживает раздвоенность, подобную шизофренической, убеждающую его в том, что он способен существовать одновременно в разных обличьях, находиться в разных местах, путешествовать во времени, перемещаться из мира людей в мир духов и пр. Богатый внутренний мир шамана, частью данный ему в силу его психологических особенностей, а частью — в результате его специфи­ческой практики, позволяет ему находить объяснения непонятных явлений и пре­тендовать на обладание особыми, сверхчеловеческими силами Магический об­ряд, выполняемый шаманом, объединяет в себе фантастическую картину мира и способы действия в этом мире, переведенные на язык, хотя бы частично понятный племени. Это превращение в сказку действительности, которая сама по себе остаться неизвестной, объединяет психосоматическое состояние шамана с «коллективным бессознательным» племени и психикой человека, на которого направлен обряд. Этому соответствует вера шамана в эффективность использу­емых приемов, вера и психологическая потребность общества и, наконец, вера в магию самого объекта колдовских действий.

Шаман, по Леви-Стросу, - типичный «профессиональный отреагирующий» в том смысле, что он в ходе обряда всякий раз воспроизводит психосоматическое самочувствие, пережитое им в период становления шаманских способностей. Обряд — это повторение «призыва», т. е. первого озарения, потрясения, припад­ка, который открывает человеку его магическое призвание. Шаман делает свой невроз — органического или приобретенного свойства — своей профессией, и поскольку первобытные люди постоянно погружены в ситуации стресса, то они живо сопереживают шаману. Жизнь на грани смерти требует регулярного очищения от страха, и шаман осуществляет эту процедуру как опытный психоаналитик.

Шаман предлагает язык, полный символов и способный описать самую непонятную ситуацию, включая ее тем самым в мир привычного опыта. Леви-Строс апеллирует здесь к гипотезе об изоморфизме языковых и психофизи­ологических структур и способности языкового символизма индуцировать соот­ветствующие воздействия через психику на организм человека. Главная нагрузка в этом психологическом объяснении магии падает на «эффективность символов», хотя, как мы понимаем, именно ее и надо обосновать.

Говоря о психологических интерпретациях оккультного опыта, мы пока воздержимся от обсуждения вопроса об экстрасенсорных способностях шамана, хотя и подчеркиваем особенности его «ненормальной», «расширенной» психики.

Этнографическое и психологическое объяснение первобытной магии сфор­мулировало парадигму ее восприятия применительно и к другим историческим контекстам. И все же историческая специфика разных форм магии — отдельный и сложный вопрос.

Бели для неолитического человека магия едва ли не единственное средство выжить на грани смерти, то для человека античности она постепенно становится в ряд других, часто не менее эффективных и убедительных форм деятельности. Сфера магии резко локализируется; определенный круг людей вообще перестает участвовать в магических обрядах, для других магия смыкается с развлечением, ряд важных умилостивительных функций магии начинает выполнять религия. С другой стороны, в самой магии происходит расслоение между элементами, включаемыми в официальные обряды (разные формы предсказаний и гаданий), и теми, которые отныне культивируются лишь тайно (черная магия). Это рас­слоение, начавшееся еще в первобытном обществе, теперь окончательно оформ­ляется в официальный религиозный культ, направленный на публичное умилости­вление богов, и магическую сакральную мистерию, задействующую злые сверх­природные силы.

Одновременно с отмежеванием магии от религии происходит десакрализация искусства, обмирщение права, науки, морали. Конечно, в античности мы об­наруживаем только самое начало этого процесса. Гомеровский человек не только преклоняется перед богами, но порой и заставляет их предпринимать выгодные ему действия; математика еще тесно связана с астрологией и, практикой гадания, а науки о природе — с поисками чудесных субстанций. Религия и миф продолжают занимать в сознании античного человека центральное место, но постепенно вытесняются — вместе с магией — в сферу идеологии, за пределы практической деятельности. Люди, овладевшие искусством создавать прибавочный продукт, могут себе позволить не принимать магию всерьез. Теперь уже магия — это обряд и ритуал, понятый как обряд и ритуал, не более того. Магия — это превращение действительности в сказку, и люди подозревают, что это всего лишь сказка, т, е. что-то не слишком реальное, редкое, сказание, а не сама жизнь. Жизнь богаче магии: в ней есть деньги, любовь, власть, на долю же магии остается пикантное приключение, игра для ума и тела, без которых, в принципе, можно и обойтись.

Важный момент античного понимания магии — ее демократичность. Гностик-герметист апеллирует к магии, строя картину взаимодействия Бога и мира, реализации в природе божественного начала. Пифагореец, потрясенный гармони­ей небесных сфер и музыкального ряда, обратится к магии чисел. Но юноша, домогающийся своей неуступчивой подружки, просто добавит ей в вино колдовс­кого напитка, не задумываясь над механизмом его действия. И любопытный бездельник, возжелавший поглазеть на шабаш ведьм, проглотит галлюциноген­ное снадобье и отправится в умопомрачительное странствие. Каждый найдет в магии то, чего ищет, нарушит древние табу и не узнает об этом, невзначай проникнет в тайное тайных — и посмеется. Свобода обращения с культурными ресурсами магии, характеризующая античность, обязана погружению магичес­кого мировоззрения и практики в иные типы практик и мировоззрений.

Средневековье — эпоха, когда магия проходит все возможные трансмутации на пути от господства к оппозиции, от центра к периферии. От Мерлина к Уленш­пигелю - такова эволюция магии в период от шестого и до пятнадцатого веков.

Образ Мерлина — мага, приведшего к власти легендарного короля Артура, родоначальника всего европейского рыцарства и, следовательно, всей рыцарской культуры,— типичен для раннего средневековья. Он — знаток тайны человечес­ких недугов и резервов (телесных и духовных), но он же и хранитель политической власти, которую вместе с тем сам взять неправомочен (меч-кладенец). Насквозь язычник, он — духовный пастырь христианского монарха; не занимая никаких официальных постов, Мерлин тем не менее вершит судьбы королевских домов.

Вторую сторону образа магии в раннее средневековье высвечивает легенда о пагубной страсти валлийца Дростана и ирландки Эссилт, окрещенных куртуаз­ной литературой XII в. Тристаном и Изольдой. Древняя легенда описывает некоторую космическую мистерию, в которой под видом любовников действуют два мифологических начала — мужское и женское, истолковываемые в архаичес­ких образах матриархата (первое — сопротивляющееся, колеблющееся, ведомое, второе — властное, уверенное, ведущее). Магическая традиция образует контекст их конфликта: женщина, владея «темным знанием», колдовством, подчиняет себе мужчину силой заклятия, обрекает его и себя на любовь — роковую, трагическую, поскольку она не сообразуется с иными человеческими установлениями. Любовь для древних кельтов — магические оковы, судьба, заклятие, уклониться от которой постыдно (Н. Малиновская). В свете этой древней традиции меркнут вассальные обязанности Тристана перед королем Марком и кровные запреты Изольды, брата которой убивает Тристан,— их заслоняет магическая сила любви, которая, впрочем, не мешает смерти погруженных в нее созданий. Недавно христианизированный германец, отброшенный в племенные политические струк­туры и натуральное хозяйство крахом Римской империи, мыслил себя как пороч­ное, обреченное на грех и страдание, осаждаемое силами зла и соблазнами существо, гонимое и бегущее от мира. Внося свой вклад в этот образ человека, магия вместе с тем добавляла отчаявшемуся христианину если не надежды, то силы и гордости достойно нести свой крест и искупать страх смерти безумством великого чувства.

Ииституциализация христианства и слияние его с политической властью в период позднего средневековья вели к идейному кризису религии в Европе, частично задержанному (лишь для образованной прослойки знати и духовенства) Аквинатом. В душных подвалах оживились алхимики, расцвели каббалистические учения, астрологи заняли пустующий трон Дельфийского оракула. Но это все были игры образованного сословия, пусть даже частично и связанные с будущей экспериментальной наукой. В народе пышным цветом поднялись ростки недово­льства не только церковной десятиной, но и оторванностью религии от духовных потребностей простого человека, от его стремления изменить что-то уже в этой, а не в загробной жизни. Возрастающая надежда на собственные силы в условиях невозможности их применить, желание избавиться от посредника между челове­ком и богом, когда лишь к богу можно обратиться за помощью, поиски идейной альтернативы догматической церковной идеологии — вот что объединяло кре­стьянские бунты, религиозную Реформацию и мистико-магическую ересь в социа­льном пространстве позднего средневековья.

Повитухой, способствовавшей появлению на свет борца за народное освобо­ждение Тиля Уленшпигеля, оказалась знахарка и колдунья. Магия стала кипучим ферментом" восстания «простецов» против папы и короля. В то время как муж­чины-крестьяне брались за топоры и косы, женщины-крестьянки колдовали, и все вместе они вносили вклад в дело социального протеста. Из рук Мерлина магичес­кие силы перешли в руки придурковатой Катлины; магия удалялась на перифе­рию общественного развития, чтобы указать его грядущее направление.

Томмазо Кампанелла в книге «О способности вещей к ощущению и о магии» писал: «Все, что совершается учеными в подражание природе или в помощь ей тайным искусством, кажется магическим действием не только несведущей черни, но и всем людям вообще, так что не только вышеозначенные науки, но и все прочие прибегают к магии. Магией было то, что Архит сделал голубя, который летал, как настоящий, и то, что во времена Фердинанда, императора Германии, некий немец сделал искусственного орла и муху, которые летали сами по себе; ибо пока искусство не становится понятным, его всегда называют магией; только потом — просто наукой».

Э. Гарэн, цитируя этот отрывок, квалифицировал программу Кампанеллы как «сведение магии к науке». На рубеже средневековья и Нового времени происходит фундаментальное изменение мировоззрения, затрагивающее отноше­ние к магии: «вся богатая гамма мотивов, которые были изгнаны, осуждены, спрятаны как нечестивые и дьявольские, выходит на первый план, раскрывает свою плодотворность и очищается, не теряя при этом своего первоначального значения»[2]. Магия выходит из подполья культуры и становится общей темой философии и науки. Марсилио Фичино, Пико делла Мирандола находят в от­кровениях Гермеса Трисмегиста гуманистические мотивы. Джордано Бруно назы­вает мага мудрецом, умеющим не только мыслить, но и действовать. Он вообще делает акцент на важности магической деятельности, пронизывающей весь миро­порядок, возносящей на небо, гармонизирующей противоположности. Маг, творя чудеса и очаровывая людей, строит из несовершенного материала Царство Божие на Земле. Кардано, Агриппа и Парацельс — ученые, мистики, монахи, чудотворцы — стояли у колыбели научной революции Нового времени. Магия занимает важное место в классификации наук Фрэнсиса Бэкона, который представляет себе науку не по-аристотелевски, не как созерцание, а как активное действие, овладевающее природой по ее собственным законам. Переход от коперниковской небесной кинематики к динамике Кеплер совершал, будучи убежден, что небесные сферы вращаются духами. Холодный и аналитический ум Картезия смолоду искал у Агриппы тайну «великого искусства» и надеялся постичь «чудесное основание» всего знания в трудах Раймунда Луллия. И именно в кабалистических таинствах роется великий Лейбниц, штудируя оккультистов от Луллия до Бруно, предпринимая поиски универсального логического ключа ко всем мировым загадкам.

Наука о природе, возникая как синтез многообразных интеллектуальных и культурных традиций, «так и не стряхнула с себя отпечаток своего возникнове­ния в процессе исторического переворота позднего Ренессанса. Она оставалась прежде всего антирационалистическим движением, основанным на наивной ве­ре»[3]. Отказ от прозрачной умозрительности античной философии и логического пуризма средневековой схоластики был весьма непрост, бэконовское «разделение природы» никогда не давало столь очевидных истин. Быть может, именно поэтому натурализм итальянских гуманистов и все науки эмпирико-описательного типа (биология, геология, география) не смогли занять лидирующей позиции по отношению к механико-математическому знанию - астрономии и механике, так и не расставшимися с Платоном и Аристотелем, Евклидом и Архимедом. Натуральная магия, т. е. учение о тайных силах, присущих самой природе, а также практика их использования, была близка именно натуралистической науке. Адепты магии поэтому критически оценивали зарождающееся математи­ческое естествознание («механистическую философию природы»). Острие их кри­тики было направлено против картезианского рационализма: «скрытые качества» (эфир, флогистон, теплород и пр.) нельзя исследовать с помощью одного лишь разума. Предвосхищая критику науки Дж. Беркли и Д. Юмом, они подчеркивали необходимость подлинно экспериментального «вопрошания природы». Влияние этой критики на физику и химию трудно переоценить, но даже математика и механика постепенно уходили от греческих идеалов строгости и связывали себя практическими задачами. Таким образом, на заре экспериментального познания наука, еще «увязая в теологии» (Ф. Энгельс) и стремясь выйти из-под ее влияния, была вынуждена учиться идеологии и методологии опытного исследования у еретичной и маргинальной своей соседки — магии.

СЕМЬ ПРОВИНЦИЙ

Прервем наш исторический экскурс эволюции магии в тог момент, когда практические и интеллектуальные потребности человечества породили вновь, повторяя античность, демократическое отношение к разным формам знания, что и вывело магию из подвалов и чердаков на всеобщее легальное обозрение. По-видимому, как раз к XVIII в. и сформировались основные ипостаси магичес­кой мысли и деятельности, основные социальные формы их существования. Какой может быть их самая приблизительная типология?

Язык — великое зеркало человеческого мира. Даже без апелляций к Хайдеггеру и Витгенштейну философы, пытаясь уяснить себе некоторый «культурный факт», заглядывают в это зеркало. Магия предстает в нем одной из универсаль­ных категорий типа пространства или времени: во многих языках она обозначает­ся словом, производным от «мана» — вид некоторой мошной социальной силы. Феномены, которые хотя бы частью своего смысла пересекаются с магией, могут быть без труда идентифицированы. Это религия, ритуалы и обряды, оккультизм. паранормальные явления, сектантство, колдовство и медицина. Однако помимо этих социальных институтов с магией обычно связывают и ряд метафор, характеризующих человеческое поведение и общение. Психиатры называют невротические симптомы «магическими» операторами. Философы находят «магические» свойства во всяком культурном символизме. Писатели и поэты используют «магию» слова. Влюбленные охвачены «магической» властью своего чувства. Это — магия в некотором широком значении слова, которое нельзя не учитывать при философском анализе. Однако главной задачей последнего является интерпретация магии в узком смысле, магии, воплощенной в реальных социальных институтах.

МЕДИЦИНСКАЯ МАГИЯ

1992 г. объявлен ЮНЕСКО годом нестандартных способов лечения Нас ожидала волна телешаманов, которые категорически отрицают свою связь с магическими приемами и силами. Впрочем, нам и здесь не угнаться за развитыми странами: по некоторым данным, в США в 1968-м насчитывалось 10 тысяч астрологов и 150 тысяч врачевателей, частично использующих астрологию; во Франции в 1973 г. пользовали 6 тысяч факиров и предсказателей. Сегодня колдуны и знахари, как правило, именуют себя иначе, чем в доисторические времена, и связываются со множеством самых различных интеллектуальных течений. Предсказатели, ясновидящие, астрологи поступают в ученики к Юнгу, Сулливану и другим неофрейдистам, Рейху, представителям гештальтпсихологии и трансакционизма; они разрабатывают технику хатхи, кармы и йоги, занимаются заклинанием змей, врачеванием верой, магнетизмом, спиритуализмом и гипнозом, ста­новятся гуру и вуду, изгоняют дьявола параллельно с акупунктурой, траволечением и контролем биоритмов, используют идеи и техники дзен, суфизма и тантризма.

Синкретическое смешение магических идеологий и практик в современной культуре обязано новому уровню коммуникации и иным социальным факторам. Однако схема магического лечения, его «идеальный тип» остался таким же, как в племени азанде — как его описал Эванс-Причард в знаменитой работе «Кол­довство, оракулы и магия у азанде». В стране азанде всякий, кто чувствует себя больным, первым делом обращается к гадателю низшего разряда и полученный диагноз проверяет у более квалифицированного специалиста — ясновидящего. Причиной его заболевания могут быть объявлены враждебный знахарь, дух, злой демон, нарушение табу или какая-либо естественная причина. Диагноз требует соответствующего лечения у узкого специалиста, к которому и направляется больной. Характерно, однако, что в рамках каждого племени принято объяснять заболевание лишь одной из всех возможных причин. Так, для азанде это колдовство. Здесь следует пояснить, что колдовство и магия (в смысле азанде) — вещи разные. Говоря о магии вообще, мы выделяем, так сказать, интерсубъектив­ные ее компоненты — предсказателей, шаманов, колдунов, заклинания, снадобья и другие аксессуары, а также и такие, которые имеют воображаемый характер,— духи, демоны, магические силы. Механизм колдовства относится ко второму ряду явлений. Колдун убивает ментально: его дух, отделяясь от тела, наведывается к человеку во время сна и высасывает его внутренности. Знахарь может использо­вать магические средства первого разряда для защиты от колдовства (белая магия) или для нанесения вреда (черная магия), но в любом случае это будет использование предметов или слов, а не непосредственная эксплуатация мифоло­гических персонажей и веры в них.

Итак, если для азанде причина болезни чаще всего кроется в колдовстве, то добу и пейют придают большее значение знахарству, а маори — нарушению табу, в то время как динка и нуэры в качестве основных патогенов рассматривают демонов. Даже если магически-медицинский комплекс в некоторых племенах не играет такой роли, как у азанде (для них он задает основную космологию и даже поглощает представления о богах), то он все равно присутствует в мировоззрении в виде необходимого элемента (у нуэров, например, часть медицинских функций выполняет религиозный культ).

Когда заходит речь о возможном влиянии медицинской магии на совре­менного человека, то обычно сталкиваются две точки зрения. Первая исходит из психологии больного, который рассматривается как невротик или сугге­стивный тип. Вторая утверждает приоритет магико-медицинского контекста, способного влиять на любого индивида. Очевидно, что поставленная в такой форме дилемма не только не разрешима, но и неправильно сформулирована. Фактор внутреннего психологического давления, так же как и фактор внешнего социального давления, каждый в отдельности, достаточен для эффекта ме­дицинской магии, но вместе с тем не необходим. Оба подхода игнорируют третий важнейший фактор — роль индивидуального экзистенциального выбора. Поскольку этот вопрос носит общий характер, мы к нему еще вернемся более подробно в последнем разделе статьи. А пока перейдем к описанию второй ипостаси магии, второй «магической провинции».

ЧЕРНАЯ МАГИЯ

 Хотя Эванс-Причард проводит четкое различие между колдовством и знахар­ством (магией), в рамках магической культуры неолита или средневековья такая дихотомия выглядела бы искусственно. Колдун или ведьма всегда практикуют черную магию, но обратное суждение было бы неверным, так как и знахари способны причинять зло. Различение по методу (непосредственное, колдовское воздействие и опосредованное, магическое) здесь не проходит так же, как и раз­личение по цели (благой или злой). Поэтому колдовство нельзя однозначно отождествлять с черной магией (такова же, кстати, и позиция Ордена колдунов России). Чтобы уяснить себе характер черной магии, следовало бы пройти долгий путь от мягко-агрессивной любовной магии до тривиальной злой и защитной магии, добраться до самых темных уголков колдовства и демонологии.

Черная магия — это не только средство причинения зла; едва ли не в большей степени это способ устрашения. Бояться же свойственно всего загадочного, необъяснимого, и в этом отношении черная магия смыкается с колдовством.

Эванс-Причард называл колдовство «преступлением, которое невозможно», а ма­гию (знахарство злой направленности) — «преступлением, которое маловероят­но». Невозможно понять и объяснить (даже для первобытного дикаря), каким образом колдун посылает своего двойника причинить кому-либо зло. Это нахо­дится за пределами наблюдаемости и не подтверждается ничем, кроме мифа. Знахарство, напротив, использует доступные для критического анализа действия и предметы, ритуал можно наблюдать и прервать, обезопасить себя симметрич­ным образом и т. п. Действия же колдуна ненаблюдаемы, в них нельзя вмешать­ся, они нелокализуемы в пространстве и времени. В «Молоте ведьм» — извест­нейшем демонологическом трактате позднего средневековья — особое внимание уделяется тому, как отличить ведьму от ведуньи, знахарки: действия последней неподсудны инквизиции, поскольку доступны социальному контролю.

По-видимому, черная магия характеризуется тайным использованием знахарс­кого арсенала (ядов, необычного оружия, заклинаний). Ее второй неотъемлемой чертой является социальная оппозиционность, претензия на альтернативную власть.

Любопытны в контексте анализа черной магии документы комиссии амери­канского сената по расследованию деятельности ЦРУ. Как утверждается, агенты секретной службы пытались подсыпать специальные химикалии в обувь Фиделя Кастро в расчете на то, что у него выпадет борода и тем самым его харизма, или мана, как основа его политической власти будет сведена на нет. А по­скольку считается, что обвинение в колдовстве есть в свою очередь магиче­ский акт, то комиссия сената, выходит, обладала высокой магической квалифи­кацией.

Закончить обсуждение вопроса о черной магии хочется двумя другими приме­рами. Энн Парсонс, американский социолог, опубликовала исследование смерти женщины под воздействием колдовства. Будучи убеждена, что ее сглазили, та обратилась к предсказателю, который подтвердил ее диагноз. Женщина покон­чила с собой, не будучи в силах бороться с колдовскими чарами, хотя пред­сказатель снабдил ее соответствующим снадобьем. Это была американка итальянского происхождения, и дело происходило в Бостоне в шестидесятые годы.

Другой пример приводится австралийским этнографом А. Элькиным. Двое мужчин племени бороро нарушили брачное правило и были осуждены на смерть. Колдовской обряд «отпевания» исполнялся долго и впечатляюще. Вскоре один из аборигенов умер, а другой не придавал значения ни приговору, ни колдовству и жил как ни в чем не бывало. Это был выдающийся воин, сильный и смелый, имевший также много друзей.

Эти примеры служат хорошей иллюстрацией способности человека, в зависи­мости от личных качеств, самому определять свою судьбу, даже если этому не способствует «магический контекст». (Заметим в скобках, что первобытная жизнь, будучи насквозь онтологичной, не позволяла, по-видимому, проводить различие между черной и белой магией в нашем, вышеприведенном смысле. Локальные и нерефлексивные контексты магии вообще настолько культурно-относительны, что с трудом поддаются классификации.)

ЦЕРЕМОНИАЛЬНАЯ МАГИЯ

 Этот вид магии есть не более чем общее название для коллективных магичес­ких ритуалов, имеющих ценность для всех членов общества и совершаемых открыто, публично. Такова производственная магия, метеорологическая магия, военная магия, праздничная магия. В отличие от других магических ритуалов, в церемониальной магии не выдерживается схема «клиент — профессионал», хотя в рамках коллективной процедуры шаманы и знахари играют руководящую роль. Пренебрежительная оценка церемониальной магии О'Кифом, по-видимому, не­сколько односторонняя: ее нацеленность на непосвященных и отсутствие эзотери­ческой утонченности никак не свидетельствуют о ее поверхностном характере. Нам уже случалось обращать внимание на сложность и продуманность коллек­тивных магических культов, например танцев дождя. Представляется, что, будучи в «концептуальном» отношении более простыми, такие ритуалы обладают боль­шой социально-психологической силой и тонкостью. Более того, коллективный магический церемониал образует и внушает индивиду тот самый магический контекст, который служит необходимой основой индивидуальной магии. Это становится очевидным, если вспомнить подчеркиваемую К. Леви-Стросом роль группы в индивидуальном лечении больного. Больной, как мы помним, выполня­ет роль средства в контакте шамана с группой, и шаману (как и группе) в конце концов даже не очень важно, будет ли вылечен этот конкретный индивид. Главное — это воздействие на группу, ритуальное моделирование глобальной коллективной космологии, создание стабильного психологического микроклима­та. В этом смысле всякая индивидуальная форма магического ритуала в принципе редуцируема к церемониальной магии.

РЕЛИГИОЗНАЯ МАГИЯ

Религиозный культ обычно включает в себя ряд магических ритуалов, часть которых вытекает из содержания данной религии, а другие рассматриваются в качестве противодействия враждебным магическим представлениям. Примером последних является экзорцизм, или изгнание злого духа (дьявола),— ритуал, широко распространенный в католической церкви. Это своеобразная религиозно-медицинская магия, направленная на борьбу с черной магией. Другим примером может служить теургия, т. е. использование магических средств для поклонения или слияния с богом. Теургия значима в особенности для египетских и индуистс­ких религиозных культов. Однако это далеко не все. Такие стандартные для христианства ритуалы, как крещение, причащение, молитва, покаяние, а также множество праздничных и гастрономических обрядов несут на себе явные призна­ки магии. Иисус Христос — образ великого мага, владеющего арсеналом лечеб­ной магии, техникой экзорцизма, левитацией и пр. Во многих религиях точное соблюдение погребального ритуала — своеобразная магия, гарантирующая воск­решение для вечной загробной жизни не только самого покойного, но и его жен, слуг, домашнего скота и другой живности. Религиозный культ египетской богини Исиды возникал из традиции женской магии и в дальнейшем служил основой разнообразных магических верований. Каббалистическая магия органи­чески включалась в религиозную систему иудаизма. Для индуистской религии особое значение имеет магическая сила, производная от «тапас» — аскетической практики умерщвления плоти. В буддизме важное место занимают описания чудотворных способностей не только богов, но и людей, достигших высшего предела своего личного развития — архатов и пратьекабудд. Их силы являются или психическими (телепатия, ясновидение), или физическими (левитация, билокация, телекинез).

По-видимому, было бы неверно представлять себе религиозную магию как «пережиток» архаических языческих культов. Религия постоянно воспроизводит магию и тем больше, чем больше ориентирует человека на самостоятельную активную деятельность. Идеология религиозной Реформации и сатанинская ма­гия в эпоху позднего средневековья боролись против одного и того же врага, призывая к свободному выбору судьбы, к ее рукотворному созиданию. Даже когда Мартин Лютер обрушивается на сатанинское и мирское — средоточие греха и свободной воли (хотя, между прочим, свободная воля есть «лучшее в человеке»), он в первую очередь относит эти упреки к рационализму и скеп­тицизму. К магии же протестантизм, подчеркивающий таинство личного (эк­статически-магического?) слияния с божеством, относился как к недавней союз­нице, нужда в которой уже отпала. Так нарождающаяся буржуазия относилась к своему временному союзнику в буржуазной революции — крестьянству, убоясь его силы и изменив ему. И именно английский преуспевающий обыватель, прогоняя от ворот своего дома обезземеленных, нищенствующих крестьян, му­чился от неспособности разрешить противоречие между христианским обетом помогать обездоленным и требованием каждому в поте лица добывать хлеб насущный. Снятию чувства вины в этой ситуации служило обвинение в колдовст­ве, которое предъявлялось навязчивым нищенкам, якобы виновным в неурожае, падеже скота, эпидемии и т. п.

Современные нетрадиционные формы религиозности (неортодоксальные сек­ты, прежде всего) демонстрируют тесную связь религиозного и магического мировоззрений.

ОККУЛЬТНЫЕ НАУКИ

Под оккультными науками обычно понимаются астрология и другие формы мантических учений (гадание по руке, внутренностям и костям животных, по картам), алхимия, каббалистика и разные типы магии чисел, теософия и, наконец, собственно магия, поскольку она достигает рационализированной формы. Ча­стью они укладываются в схему поиска откровения, частью — в схему поиска путей творения. Так, примером первой схемы может служить астрология, задача которой в магической мобилизации всего окружающего Космоса, дабы обес­печить предпосылки для успешного действия в нем. Диагноз — медицинская магия это отчетливо демонстрирует — есть мощная процедура, способная повли­ять на результат деятельности. Это первый шаг на пути вписывания человека в мир магии и космологическое обоснование действенности магических способ­ностей, производных от сверхчеловеческих природных сил. В астрологии парадок­сальным образом соединяется миф и мистическая практика, с одной стороны, с математикой и астрономией, космобиологией и астропсихологией — с другой. Астролог утверждает, что судьба человека зависит от положения звезд и планет, но сама зависимость понимается не в физическом, а в математико-коррелятивном смысле; небо выступает вечной и много раз читанной книгой жизни, биографичес­кой картон, часами судьбы. И у серьезного астролога есть немало оснований для подобных претензий.

Так, египетские жрецы, наблюдая ночное небо и фиксируя основные события жизни фараонов, естественным образом пришли к сопоставлению этих двух рядов явлений. Известно, что династии египетских фараонов строились как чистые генетические линии — браки между родственниками, даже братом и сест­рой, были обычным делом. В таком случае можно говорить о закономерностях небесного влияния на достаточно стабильную психофизиологическую структуру. Если представитель чистой генетической линии двести лет тому назад повел себя некоторым образом, когда звезды предвещали успех, и действительно добился успеха, то у его далекого потомка есть основания в аналогичных условиях поступить гак же.

Набор эмпирических данных и математических способов вычисления арха­ической и античной астрологии был скорректирован в средние века опять-таки благодаря наличию относительно чистых генетических линий, реализующихся в королевских домах Европы и вообще в аристократических династией. Все это позволяло рассматривать астрологию как оккультную науку об индивидуальной человеческой судьбе. Ясно, что имеются в виду только тс судьбы, которые в то время обладали высокой социальной значимостью,— судьбы королей, герцогов, графов, баронов, но не судьбы простых людей, генетически чистые линии которых не фиксировались придворными астрологами, с одной стороны, и геральдической наукой — с другой. Однако буржуазные революции нарушили основы астрологи­ческой гармонии. Все смешалось. Астрологи были лишены возможности апел­лировать к родословной человека, поскольку единственно достоверная инфор­мация, хранившаяся в церковных книгах, исчерпывалась датой рождения, годами женитьбы и рождения детей и смерти. Становящееся равноправие людей лишало их права быть астрологическими субъектами. Изменился и статус астрологии. Она стала оккультной наукой исключительно о массовых событиях, единственной основой которой является статистика. Предсказывать индивидуальную судьбу астрологу стало не под силу. Сходство картины неба в момент рождения разных людей перестало свидетельствовать об общности их судьбы, поскольку невоз­можно установить тождество их психофизиологических структур. А разные люди даже в одинаковых обстоятельствах пойдут каждый по своему собственному жизненному пути.

В современной астрологии поэтому особенно силен психологический компонент, а не космобиологические догадки, математическая техника или точность астрономических наблюдений. Гороскоп, составленный на основе древней астрологической традиции, в настоящее время не может быть оценен как объективное предсказание. Это прогноз, учитывающий «взаимодействие объекта с прибором», как сказал бы физик, т. е. внутренне связанный с нашей собственной реакцией на него. Данный психологический компонент, само собой, имел место и в прежнее время, но тогда он представлял комплекс объективных (учет фиксированной психофизиологической структуры) и субъективных (реакция на сам гороскоп) факторов. И хотя статистическая вероятность склонности к профессии в зависимости от рождения под знаком определенной планеты превышает 0,5 и, следовательно, не является случайной, этот факт трудно объяснить с помощью гипотезы о том, что человек, рожденный в определенный момент положения звезд и планет, наделяется соответствующими психофизи­ологическими характеристиками. Объяснить механизм подобной гипотетической причинной связи пока можно лишь с помощью большого числа дополни гельных гипотез о «запечатлении на нахальной карте», «натальном стрессе», «космобиологической гармонии» и т. п. Критическая оценка астрологического предсказа­ния на основе здравого смысла такой должна быть позиция современного человека, не желающего попасть в плен к своим собственным подсознательным иллюзиям и тревогам.

Классической иллюстрацией второго типа оккультных наук, укладывающих­ся в схему творения, служит алхимия как форма натуральной магии. Она объеди­няет в себе индивидуальное подвижничество алхимика и познание законов транс­мутации металлов (овладение тайной развития природы в целом) Рассудок алхимика, воспитанный мистической верой в чудеса, зафиксированные в религи­озных мифологиях, без большого сопротивления воспринимал идею «роста» и «созревания» металлов (веществ) в «лоне Земли» и возможность их качествен­ного перехода друг в друга. В сознании алхимика отражались мифологические и ритуальные представления о связи ремесленника (кузнеца, рудокопа) с продук­тами его труда, понимаемыми как часть его образа жизни. Об этом говорят алхимические представления о «свадьбе металлов», «росте руды», «мужском» и «женском» началах (сере и ртути). Кропотливый труд алхимика был нацелен на то, чтобы создать условия для трансмутаций, в которых бы реализовывались возможности «живого» развития «одушевленных» веществ. Однако алхимик не только рассчитывает на то, что магические действия, объединенные с процедура­ми фильтрации, прокаливания, перегонки и сублимации, помогут получить чудес­ные субстанции. Для него алхимическая практика была своеобразным аналогом жизненного пути средневекового человека на пути от грехопадения к очищению и спасению души. Идеал алхимика вменял в обязанность не только овладение искусством трансмутаций, но и соблюдение христианских добродетелей; алхимик не только постигает тайны природы, но и живет, помогая «рождению нового существа», формированию магической субстанции.

Именно благодаря этической ориентации и была возможна вся алхимическая теургия: «помолвка» «женского» и «мужского» начал, затем «свадьба», потом — зарождение и рост «плода». Истолковывая, скажем, железо как «недозрелый», а золою как «созревший» металл, алхимик вкладывает все силы в то, чтобы ускорить процесс созревания. И одновременно, постигая тонкости алхимического мастерства и проникаясь духом тайных идей, он постепенно сам превращается в совершенного человека, достойного быть приобщенным к святая святых — в златоделии и в жизни.

Акт трансмутации - «пресуществление» вещества. Несовершенный ме­талл — больное, греховное золото. Алхимик — искупитель и спаситель Он врачует больное золото, даруя ему новую душу силой философского камня, или крещального огня. Алхимическая трансмутация становится аналогом причаще­ния и крещения. Алхимик врачует не только тело металла, но и его душу: он - «великий врачеватель»[4]. И сам врачеватель проходит длительный путь иници­ации и духовного совершенствования.